- Ты ничего не понимаешь насчет Квен Шен. - Он наклонился ближе к Гану, его тон стал доверительным. - Я уверен: мы можем ей доверять, потому что ее мне подарил бог-Река.
      - Что?
      - За верную службу. - Гхэ еще более понизил голос. - С тех пор как я возродился, я никогда не забывал, что на самом деле мертв. Когда я был джиком, я всегда повторял себе: "Я - серебряный кинжал, я - ледяной серп". Это должно было напоминать мне, что я - всего лишь оружие, которое жрецы могут обратить против своих врагов. Мне было этого достаточно. Когда же я возродился, я понял, что по-прежнему остаюсь орудием, но на этот раз мой господин более велик, моя цель - более значительна. Но все же я лишь орудие и буду отброшен, когда выполню свое предназначение. - Страдальческая улыбка искривила губы Гхэ. - Знаешь ли ты, что значит жить посреди кошмара? В моем мире, Ган, пища не насыщает, вино не пьянит. У бога-Реки большие, но простые потребности, и те мелкие радости, которыми наслаждаются смертные, не заслуживают его внимания. Я живу в кошмаре, где все не так, как должно быть. Ты пробуешь лакомство - и обнаруживаешь, что оно полно червей. Ты будишь утром свою мать - и обнаруживаешь, что она мертва. Вот что такое мое существование, если ты хочешь знать это для своих записей. Но теперь, теперь бог-Река дал мне Квен Шен. Ты даже представить себе не можешь, что это для меня значит.
      - Ты любишь эту женщину?
      - Люблю ее? Ты ничего не понял. Она лишь предтеча. Она приготовляет меня.
      - Приготовляет тебя для чего?
      Гхэ посмотрел на старика, как на сумасшедшего.
      - Ну как же! Для Хизи, конечно.
      Ган прикусил язык, но когда до него полностью дошел смысл сказанного Гхэ, его передернуло от совершенного безумия этого притязания. Старику очень хотелось уйти куда-нибудь, но уйти было некуда. Гхэ спросил его, знает ли он, что значит жить посреди кошмара, и Ган мог бы ответить, что это ему прекрасно известно. Весь корабль словно был по щиколотку покрыт битым стеклом, по которому приходилось ступать босыми ногами: избежать порезов было невозможно. Надежда на то, что удастся направить Гхэ и остальных по ложному следу, с каждым мгновением становилась все призрачней; если вампир заподозрит, что Ган обманывает его, он пожрет старика. Наверное, лучше всего было бы утопиться, пока от него так или иначе не добились нужных сведений, но даже и это могло оказаться бесполезным, если Гхэ и в самом деле связан с каким-то менгом - пособником Реки. Более того: менги были кочевниками, и весьма вероятно, что Хизи уже нет там, откуда Ган получил последнее известие о ней. Этот приснившийся Гхэ воин, возможно, знает о ее теперешнем местопребывании больше, чем Ган.
      Так что если он убьет себя, это особенно не поможет Хизи, но лишит ее единственного настоящего союзника. Нет, до тех пор, пока у Гана есть хоть какая-то надежда быть полезным Хизи, он не сбросит себя с этой доски для игры в "на". Может быть, он и не особенно значительная фигура, но все же фигура. Даже пешка при умелой игре может побить любую другую фигуру на доске.
      - Расскажи мне больше о менгах, - попросил Гхэ, прервав размышления Гана.
      Старик показал на тянущуюся по берегу равнину:
      - Ты видишь их родной край. Менги путешествуют и сражаются по большей части верхом. Живут они в шатрах из шкур или в небольших домах из дерева и камня.
      - Та песня, что ты вспомнил... Что там о живых горах? Что это значит?
      - На равнинах живут разные крупные животные. Менги охотятся на них, чтобы выжить.
      - Какое животное так велико, чтобы назвать его живой горой?
      Ган слегка улыбнулся.
      - Эта книга была написана последователем традиций Шафранного зала. Авторы этого сорта склонны к гиперболам.
      - Гиперболам?
      - Преувеличениям.
      - Но что именно они преувеличивают?
      Ган пожал плечами:
      - Это мы сами скоро увидим.
      - Верно, - пробормотал Гхэ. - Я с нетерпением жду... - Он обвел рукой незнакомый пейзаж. - Я и не знал, как велик мир и как удивителен.
      - Я вполне мог бы удовлетвориться значительно меньшим, - ответил Ган. - Моими комнатами и библиотекой.
      - Чем скорее мы найдем Хизи, тем скорее ты сможешь туда вернуться, напомнил ему Гхэ.
      - Конечно, - прошептал старик, - конечно.
      Ган попытался уснуть в самые жаркие часы после полудня, но сон бежал от него; когда же он начал погружаться в темную путаницу смутных мыслей и неотступных страхов, он услышал крик. В полусне звук напомнил ему звон колокола, и этот образ проскользнул за сонным воспоминанием в проснувшийся разум: Ган ярко представил себе тревожные колокольные удары, переполох в домах его клана, себя, растерянного шестнадцатилетнего юнца, суровых солдат, заполнивших двор родительского дворца, словно странной окраски муравьи, выражение ужасной растерянности на лице отца.
      - Хизи! - вызванивал колокол, и от этого имени Ган окончательно проснулся. Крик, сопровождаемый теперь уже хорошо знакомым ритмичным скрипом постели, донесся из каюты Гхэ. Во рту у Гана пересохло, и он дрожащей рукой потянулся к кувшину с водой. Вода оказалась теплой, почти горячей, и не принесла старику ожидаемого облегчения. Он пожалел, что у него нет вина.
      Ган уже второй раз слышал, как Гхэ в разгаре страсти выкрикивает имя Хизи, и его охватил озноб при мысли о том, что это могло бы значить. Старик заставил себя обдумать возможные варианты, потому что с Гхэ явно происходило что-то чрезвычайно важное, что-то, чего сам вампир не осознавал, - и это что-то совершала с ним Квен Шен. Ган мог представить себе последствия, но ему никак не удавалось понять причин.
      Следствием же было то, что Гхэ становился глуп. Раньше при разговорах с ним - и как с Йэном, и как с Гхэ - Ган отмечал острый ум молодого человека. Несмотря на явное отсутствие настоящего образования, тот мог выражать свои мысли лучше многих аристократов и обсуждать темы, о которых знал лишь самое основное. Теперь же внезапно Гхэ оказался не в состоянии замечать совершенно очевидные вещи. Его память, казалось, ухудшалась на глазах, воспоминания стали еще более отрывочными.
      Наиболее вероятным Гану казалось, что Квен Шен каким-то образом околдовала молодого человека. Это делало прежнее предположение самого Гхэ теперь по глупости отброшенное - о связи Квен Шен со жрецами весьма правдоподобным. Ган видел, хотя и никогда не читал, запретные книги, хранящиеся в Храме Воды, книги по некромантии и водяной магии. Те ссылки на эти манускрипты, которые Ган находил в томах своей библиотеки, давали возможность предположить, что существовали способы обратить силу бога против него самого.
      Старик помнил рассказ Гхэ о подземельях храма, о тех ужасных тайнах, которые тот там узнал. Многие сочли бы этот рассказ бредом обезумевшего чудовища, но у Гана были свои собственные подозрения насчет жрецов. Как Гхэ объяснял способность храма лишать Реку разума? Дело было в сходстве между храмом и Шеленгом. Целью бога-Реки было в конце концов вернуться к своему истоку, и жрецы обманули его, заставили часть его сознания поверить, будто это ему удалось, будто он замкнулся в кольцо.
      Ган сел на постели, опустив подбородок на стиснутые кулаки. Что, если Квен Шен каким-то образом делала то же самое с Гхэ? Целью его существования было найти Хизи. Какими бы человеческими чувствами ни маскировалась эта цель, источником их был бог-Река. Что, если Квен Шен каким-то способом убедила часть сознания Гхэ, будто он уже нашел Хизи? Не стал ли Гхэ считать, что занимается любовью именно с ней?
      Гану было ясно, что как раз это вампир и вообразил.
      Такая уверенность делала его глупее. Управляемее.
      Может быть, это и неплохо. Гхэ, пожиратель жизней, призрак, обретший плоть, очень опасен. Чем бы ни руководствовалась Квен Шен, наверняка ее мотивы более соответствуют человеческой природе. Но каковы они? К несчастью, Ган мало знал о Квен Шен, хотя по крайней мере одна ее цель была ему известна: его собственная смерть. Это само по себе было достаточным основанием для попытки найти какой-то способ освободить Гхэ от ее влияния. Если женщине удастся убедить вампира, что Ган более ценен как покорный дух, чем как человек, старик обречен.
      Возможно, он обречен, несмотря ни на что, подумал Ган; придя к этому оптимистическому выводу, он откинулся на постели и еще раз попытался уснуть в надежде, что сон даст если не ответы на мучающие его вопросы, то хоть покой.
      - Как можем мы быть уверены, что это тот самый поток, который нам нужен? - спросил Гхэ подозрительно.
      Старый ученый на ярком полуденном свету моргал, как сова. Он махнул рукой в сторону устья, отделенного от основного течения Реки песчаной косой, поросшей бамбуком и другими неизвестными Гхэ растениями.
      - Это первый достаточно широкий приток, впадающий в Реку с этой стороны, с тех пор как мы покинули Вун, - ответил Ган, умудрившись заставить сухие факты звучать как ворчливая отповедь. Гхэ подумал, не одернуть ли старика, но рядом стояли Гавиал и Квен Шен, и нужно было соблюдать этикет.
      Он повернулся к Гавиалу, который с недовольным выражением рассматривал устье притока.
      - Сможем мы подняться по этой реке? - Гавиал мало в чем смыслил, но о плавании на корабле все же знал больше, чем Гхэ.
      Гавиал театрально развел руками.
      - Не особенно далеко, как мне кажется. Эта песчаная отмель - плохой знак: заставляет думать, что и все русло окажется заиленным. - Он повернулся к Гану, уперев руки в бедра. - В твоих книгах есть сведения о глубине потока?
      Ган неохотно раскрыл толстый том, который он против своей воли принес в установленный на палубе шатер из своей каюты. Теперь книга лежала на столике красного дерева, где обычно находилась карта Гавиала.
      - Посмотрим... - пробормотал он. - Так... Берега густо заросли бамбуком... Хорошо ловится рыба, особенно форель... Вот: "Устье имеет в ширину двенадцать медных мер, а в глубину - пять. Ширина и глубина русла остаются такими же на протяжении восьми лиг; дальше река разделяется на два рукава, ни один из которых не судоходен. Дальше можно плыть только на плоскодонном скифе". - Старый ученый поднял глаза от книги. - Вот что тут сказано.
      Слушая Гана, Гхэ рассматривал устье потока. На его несведущий взгляд, корабль с легкостью должен был там пройти; за песчаной косой и скоплением принесенных водой стволов и ветвей деревьев река казалась широкой и чистой.
      Гхэ прищурился. Там, где приток встречался с Рекой, что-то происходило. Струи потока были светлее, и там, где воды сливались, Гхэ заметил завихрения - не в самой влаге, но в той субстанции, что скрывалась за ней. Гхэ уловил отчаяние, звучащее в воздухе, как отзвук знакомой песни.
      Отчаяние, боль, голод. Первые два чувства принадлежали вливающемуся в Реку потоку; ощущение голода, несомненно, исходило от бога-Реки - оно в точности напоминало то, что испытывал сам Гхэ, оказавшись далеко от воды, когда его пищей могли быть только живые души. Бог-Река пожирал этот меньший поток - не только его воду, но его душу. Это означало, что в мире есть и другие духи, кроме Реки. Не боги, конечно, но существа, похожие на богов.
      Внезапное понимание этого нанесло Гхэ почти физический удар; он не слышал ни слова из продолжавшегося между Гавиалом и Ганом разговора. Глядя на бесконечно длящуюся гибель притока, он словно вновь услышал самодовольный смех того существа, что скрывалось под Храмом Воды, существа, которое смотрело на Реку почти свысока.
      Гхэ едва не убил Гавиала, когда этот глупец дернул его за руку. Он чувствовал, как в нем нарастает мощь, и одновременно ощутил внезапно обострившийся голод - должно быть, отражение голода Реки. Однако предостерегающий взгляд Квен Шен заставил Гхэ смягчиться.
      - Ну же, мастер Йэн, - говорил Гавиал. - Я настаиваю, чтобы ты слушал внимательно.
      - Прости меня, - сказал Гхэ, стараясь, чтобы в его голосе прозвучал интерес, которого он на самом деле не испытывал. - Я просто задумался о том, что нам предстоит покинуть Реку. Это кажется таким странным.
      - Да, - согласился Гавиал. - И мне не совсем понятно, зачем мы это делаем. Восемь лиг - не так уж много. Что можно обнаружить на расстоянии восьми лиг? Мне представляется, что гораздо лучше плыть и дальше по Реке.
      - Дорогой, - ласково сказала Квен Шен, похлопав супруга по плечу, разве ты не помнишь, как сам же объяснял мне важность нанесения на карту судоходных рек и сухопутных маршрутов? Почтенный Ган говорит, что этот поток как раз и дает такую возможность. Не забудь, ты говорил еще и о том, что команда нуждается в остановке на берегу, чтобы поохотиться и пополнить запасы. Разве будет лучшая возможность для охоты, чем теперь?
      - О, действительно, - проговорил Гавиал, - я и в самом деле подумывал об остановке.
      Гхэ удивлялся про себя, как такая женщина, как Квен Шен, удерживается от того, чтобы придушить ночью этого безмозглого фата; однако ответ был ему известен. В Ноле женщина могла достичь власти только благодаря супругу, сыну или брату. Гавиал унаследовал высокое положение, но мозгами, чтобы воспользоваться им, не обладал. Всем при дворе было известно, откуда берутся мысли этого вельможи, и все испытывали облегчение от того, что нашлась рука, которая им управляла.
      - Хорошо, - продолжал Гавиал, - пусть рулевой повернет корабль, а я отдам приказание драконам. - Он обратился к ожидавшим его приказа воинам: Солдаты, держите луки наготове и зарядите катапульту! Мы вступаем в неизвестную страну, и кто знает, что мы там найдем.
      Через несколько минут нос корабля раздвинул водоросли в устье потока, и судно двинулось по водному пути в глубь земель менгов. Когда они пересекли границу, которую никто, кроме него, не мог видеть, Гхэ ощутил дрожь и приступ тошноты, которые, однако, быстро прошли, хотя чувство неопределенной тревоги осталось. Квен Шен призывно взглянула на него. Как эта женщина понимает его настроение, как умеет угадать, в чем он нуждается! Побыв еще немного на палубе, Гхэ спустился в свою каюту и стал ждать ее прихода.
      Ган уже давно вернулся к себе и сидел, погрузившись в еще один научный труд. Сколько же книг притащил с собой на корабль старик? Проходя мимо, Гхэ заметил, как по лицу Гана скользнуло выражение... триумфа?.. надежды? По старику никогда ничего точно не скажешь. Должно быть, нашел в своей книге что-то интересное. Лицо Хизи так же загоралось, когда ей удавалось найти в манускриптах подтверждение тому, что она подозревала или на что надеялась. Тогда, правда, Гхэ не имел достаточно могущества, да и надобности улавливать эти ее чувства; Хизи просто излучала их, как солнце излучает свет.
      Хизи. Теперь уже скоро!
      Тело Гхэ напряглось в предвкушении прихода Квен Шен.
      Ган слышал, как мимо прошел Гхэ, - он уже давно научился узнавать шаги вампира. Старик поспешно начал сам себе читать поэму, стараясь скрыть за этим свои истинные чувства, такие опасные надежду и триумф.
      Гхэ скрылся в своей каюте, но Ган все продолжал бормотать:
      Смерть идет в селенья смертных
      Приниматься за уборку,
      Засияют искры света
      В темной взоре Смерти зоркой.
      День за днем забота Смерти
      Все уборка, да не лень ей...
      По душе служанке этой
      Люди смертные в селеньях.
      Только когда он услышал, как Квен Шен вошла в соседнюю каюту и оттуда стали доноситься звуки, свидетельствующие о чувственных радостях, Ган позволил себе вернуться к тому месту в книге, на котором остановился; крупный заголовок, написанный древними знаками, гласил: "О природе и характере драконов".
      ХХV
      ПАДАЮЩИЕ НЕБЕСА
      Упавшая на Перкара тень удивила его. Не то чтобы он не слышал, как кто-то карабкается по неровной каменистой поверхности скалы, - он уже давно понял, что кто-то поднимается на вершину, по-видимому, чтобы повидаться с ним. Что его удивило, так это ее размер - даже если учесть, что садящееся солнце удлинило все тени, огромный черный силуэт не мог принадлежать никому, кроме Тзэма - Тзэма или какого-то огромного зверя; впрочем, о звере Харка предупредил бы его.
      С другой стороны, если подумать, то Харка в последнее время не очень старательно выполняет свои обязанности; Перкар решил взглянуть, чьи плечи отбрасывают эту темно-синюю тень.
      Это и в самом деле оказался Тзэм. На лице Перкара, должно быть, отразилось такое изумление, что великан поднял руку, показывая, что, когда отдышится, объяснит, зачем пришел.
      На это потребовалось несколько минут. Несмотря на то что день был прохладным, полувеликан обливался потом: ветерок доносил до Перкара острый запах разгоряченного тела в смеси с ароматами сухого можжевельника, шалфея и тысячелистника.
      - Народ моей матери, великаны, - наконец пропыхтел Тзэм, - должно быть, живут на ровной и мягкой земле. Мы определенно не созданы для того, чтобы лазить по горам.
      Перкар растянул губы в улыбке, хотя улыбаться ему не хотелось. Он вызвался нести дозор на высокой скале ради того, чтобы побыть в одиночестве: ему многое нужно было обдумать, и компания его не привлекала. Но все же он испытывал своего рода настороженное уважение - даже восхищение - по отношению к полувеликану, хотя время и обстоятельства сделали их знакомство совсем поверхностным. Если приход Тзэма был дружеским жестом с его стороны, стоит постараться скрыть свое дурное настроение, хотя на душе у Перкара было невесело. Его отец всегда говорил: упустить предложенную дружбу - все равно что не заметить важный след, а Перкар чувствовал, что уже много таких следов пропустил за свою короткую жизнь. Последнее время его друзья обрели нехорошую привычку умирать, и у юноши остались только Нгангата и, может быть, Хизи; оба они в данный момент с ним не разговаривали, и не без причины. Так что еще один друг очень бы Перкару пригодился.
      Поэтому он улыбнулся вымученной улыбкой, махнул рукой в сторону крутого склона скалы и сказал:
      - Ну, это еще не гора - скорее просто одинец. - Он показал на высокие пики на северо-востоке. - Вон там и правда горы. Будь доволен, что мы их обогнули.
      - Я и доволен, - согласился Тзэм, вытирая лоб и озираясь. - А здесь, наверху, хорошо. Вершина скалы напоминает мне место, куда мы с Хизи часто ходили.
      - Правда? - Перкару трудно было представить себе такое. То, что он видел в столице империи, производило, конечно, сильное впечатление, и на расстоянии его высокие каменные стены обладали своеобразной загадочной красотой; но ничто из виденного им в Ноле не напоминало выветренного камня склона, на котором они сидели, и зеленой долины с извивающимся по ней ручьем у подножия скалы, где расположились Хизи и остальные.
      - Более или менее, - уточнил Тзэм. - Немного похоже на то, как мы сидели на крыше дворца и смотрели сверху на город. Так же светит солнце, так же пахнет. И там был дворик с цветами, совсем как здесь. - Толстым как сосиска пальцем Тзэм показал на заросли белого тысячелистника, окрашенные в розовый цвет закатом; ковер соцветий колыхался под еле заметным ветерком, резко контрастируя с голыми черными скелетами хребтов, окружавших плато с юга и с запада.
      - Я никогда ничего подобного в Ноле не видел, - признался Перкар. - Да я и недолго там пробыл.
      - И к тому же по большей части ты был на берегу Реки, я знаю. Массивное лицо Тзэма отразило непривычную задумчивость. - Я пришел просить тебя об одолжении, - неожиданно выпалил он.
      - Проси, - ответил Перкар. - Хотя я и не знаю, чем сейчас могу быть тебе полезен.
      - Можешь, можешь, - заверил его Тзэм. - Ох, до чего же хорошо, что ты понимаешь мой язык! Даже Хизи говорит по-нолийски, только когда мы остаемся одни, да и то теперь все реже и реже. Она хочет, чтобы я научился говорить по-менгски. - Он смущенно потупился. - Мне это не очень хорошо дается.
      Перкар понимающе кивнул:
      - Мне тоже, друг. Я говорю на твоем языке, потому что меня каким-то образом научил ему бог-Река. Или, может быть, Хизи, сама о том не подозревая. Но по-менгски я говорю еще хуже тебя.
      - Я спорить мы говорить друг друга хорошо на менгски, - заикаясь, сказал Тзэм на языке кочевников.
      - Да. Мы говорить вместе хорошо, - на таком же ломаном языке ответил ему Перкар, и оба улыбнулись. Юноша снова ощутил теплое чувство к великану, которое было трудно объяснить: Тзэм покушался на его жизнь при первой встрече, а с тех пор держался настороженно. Но что-то в его преданности Хизи, в его искренней бескорыстной любви к ней вызывало симпатию Перкара. Когда бог-Река стал изменять Хизи, только Тзэм не дал Перкару ее убить: не силой, а просто своим присутствием, заслонив ее своим израненным телом. Прежде чем он смог бы убить Хизи, Перкар должен был бы убить Тзэма - а на это он оказался не способен: может быть, потому, что великан многим так напоминал Нгангату. Дело было не в том, что оба они - полукровки; просто у обоих были яростные добрые сердца.
      Перкар так близко и не познакомился с Тзэмом. Из-за ран, полученных при бегстве из Нола, полувеликан не смог участвовать в осенней и зимней охоте менгов. А потом и сам Перкар пострадал - сразу же, как вернулся в деревню.
      - Тебе почти удалось рассмешить меня, - сказал он Тзэму, все еще улыбаясь после обмена репликами на ломаном менгском. - Это больше, чем удавалось последнее время кому-нибудь из-за моего паршивого настроения. Так что проси об этом твоем одолжении.
      - Пожалуй, сначала ты должен кое о чем узнать, - начал Тзэм серьезно, и улыбка сбежала с его лица. - О чем-то, чего я стыжусь. Когда ты был болен, я советовал Хизи не возиться с тобой, оставить тебя умирать.
      Перкар медленно кивнул, сузив глаза, но не стал перебивать Тзэма, и тот продолжил свои признания, упорно глядя на кустик тысячелистника у себя под ногами.
      - Она и так уже многого натерпелась, - объяснил Тзэм. - Как я тогда понял, она должна была проделать что-то с этим своим барабаном. Что именно, мне неизвестно, я знал одно - для нее это очень опасно. Я не мог вынести мысли о том, что может случиться...
      - Я понимаю, - перебил его Перкар. - Этого ты можешь не объяснять. Она ведь ничего мне не должна.
      - Она думает не так. Может быть, и правда она у тебя в долгу. Но это к делу не относится, потому что я уж точно твой должник. Ты спас ее, когда я не смог этого сделать. Ты спас нас обоих. - Тзэм нахмурился и закусил губу. - Это ужасно меня злило.
      Перкар усмехнулся, хотя это был невеселый смех.
      - Думаю, что понимаю и это тоже.
      - Но самого худшего я еще не сказал, - продолжал полувеликан. - После того как меня ранили, я лежал пластом, и вокруг были только эти люди, бормочущие тарабарщину, а потом мне только и оставалось, что поразвлечься с их женщинами... - Он пожал плечами. - Но это все к делу не относится. Беда была в том, что Хизи все время куда-то исчезала, уезжала вместе с тобой. Я решил, что больше не смогу защищать ее, не смогу даже сопровождать. И я подумал: вы с ней поженитесь и для меня все вообще станет плохо. Хизи я не мог ничего этого сказать, понимаешь?
      - Поженимся? - изумленно переспросил Перкар. - Откуда ты взял, что мы влюбились друг в друга?
      Тзэм беспомощно пожал своими массивными плечами:
      - Не знаю. Ничего я не знаю. Но она к тебе привязана, как раньше была привязана только ко мне и к Квэй и к Гану. Это меня испугало. И когда я подумал, что она собирается рискнуть жизнью ради тебя, такая возможность испугала меня еще больше.
      - Ты испугался потому, что ты ее любишь.
      - Нет, дело в другом, и это-то самое плохое. Я ведь думал: "Что я буду делать без нее?" - а не "Что она будет делать без меня?"
      Перкар долгую минуту всматривался в лицо великана, искаженное страданием.
      - Хизи знает? - спросил он тихо.
      - Она знает, что здесь от меня нет прока. Она меня жалеет. Она старается скрыть это за всякими красивыми словами, но так оно и есть. К вам остальным она обращается за помощью, у вас черпает силу, а меня она только жалеет. И она права. От меня здесь нет никакой пользы. Да и нигде нет кроме как в Ноле, во дворце. Там ведь такое маленькое пространство. Там легко было быть сильным, Перкар.
      Перкар подумал, что никогда еще не видел такой скорби. Как и все в нем, печаль великана было огромной.
      - Так что же я могу сделать для тебя, друг? - ласково спросил Перкар.
      - Научи меня биться не только на кулаках. Научи меня снова приносить пользу. Дай мне знание об этой стране.
      - Что? Но я же не знаю здешних краев - мой дом далеко отсюда. И я совсем не великий воин.
      - Я видел, как ты сражаешься, - сказал Тзэм. - Если ты не хочешь помочь...
      - Погоди, погоди, я хочу, чтобы ты понял. Я хорошо сражаюсь, потому что у меня бог-меч, а вовсе не потому, что я такой уж умелый.
      - Не понимаю. Ведь это же в твоей руке меч.
      - Это так. Но Харка рассекает сталь, показывает мне, куда нужно ударить - а если я делаю ошибку и получаю рану, Харка меня исцеляет.
      - Но все равно: ты знаешь, как биться мечом, иначе все это не принесло бы тебе пользы.
      - Это верно. Я неплохой боец, просто не такой великий воин, каким ты меня считаешь. Ну а насчет обучения... Я никогда ничего такого не делал.
      - Ты все же мог бы научить меня, - настаивал Тзэм.
      - Почему ты обращаешься ко мне? - с внезапным подозрением спросил Перкар. - Почему не к Нгангате, Ю-Хану или Предсказателю Дождя? Потому что я убийца? Потому что достаточно показать Перкару на врага и сказать "Убей"? Натравить, как собаку? - Юноша пытался сдержать накопившуюся в нем горечь, но она все же выплеснулась наружу. Тзэм считал себя бесполезным. Но, может быть, это лучше, чем иметь всего единственное применение? И какой прок быть убийцей, если ты боишься всего на свете?
      Тзэм ничего не ответил на пламенную речь Перкара, но его брови полезли вверх.
      - Отвечай, - потребовал Перкар, - почему я?
      Тзэм сделал странную гримасу - Перкар не мог понять, исказил ли его лицо гнев, горе или безнадежность, - потом его губы растянулись, открыв квадратные белые зубы, словно в устрашающем оскале. Но дело было в другом: Тзэм изо всех сил сдерживал улыбку. Даже смех! Гнев Перкара погас так же быстро, как и вспыхнул.
      - Что это ты? Над чем ты смеешься?
      - Мне не следовало бы смеяться. - Тзэм обхватил себя руками, без успеха сдерживая хохот. - Но ты выглядел таким серьезным...
      Перкар растерянно смотрел на него, но смех великана, хоть и совершенно беззлобный, заставил его почувствовать себя глупо; к тому же он обнаружил, что и сам улыбается.
      - Так почему? - снова спросил он.
      - Ну, я ведь выбрал тебя только потому, что ты говоришь по-нолийски... - Больше Тзэм не мог сдерживать хохот. Зрелище сотрясающегося человека-горы было таким невероятно смешным, что и Перкар не утерпел и присоединился к Тзэму.
      - Знаешь, меч - это не для тебя, - сказал Перкар, когда к ним вернулась серьезность.
      - Да ну?
      - Нет. Во-первых, у нас нет лишнего меча, да и едва ли найдется такой, что был бы тебе по руке. Во-вторых, со своей силищей ты сломаешь любой клинок. Нет, тебе подойдет топор.
      - Моя мать всегда носила при себе топор.
      - Твоя мать - воительница?
      - Она была одной из телохранительниц императора. Он обычно выбирает для своей личной охраны чистокровных великанов.
      - Но тебя не учили сражаться?
      - Только голыми руками. Меня учили борьбе и кулачному бою. Думаю, при дворе боялись научить меня пользоваться оружием.
      - Могу это понять. Не хотелось бы мне иметь вооруженного раба, который втрое меня больше.
      - Нет, дело не в этом. Моя мать была еще массивнее, а мужчины ее племени и подавно крупнее. Но они не... Не очень умны. Им никогда и в голову не придет взбунтоваться или убежать, пока их хорошо кормят и обращаются с ними с почтением. Но император решил попробовать... Он велел матери взять в мужья обычного человека. Говорят, это делали и раньше, но я оказался первой удачей. Император опасался, что я могу быть сообразительнее родичей матери, поэтому меня никогда не учили пользоваться оружием. Он много лет держал меня при дворе как диковинку, но потом это ему, должно быть, надоело, и он сделал меня телохранителем своей дочери.
      - Они случили твоих родителей, как скот? Что за гадость!
      Тзэм задумчиво покачал головой.
      - Разве это так уж отличается от брака по расчету? У твоего народа такое тоже случается, как мне говорили.
      - Да, иногда, но все-таки это другое, - возразил Перкар, растерявшись от такого сравнения.
      - Чем же?
      - Ну, потому что такие браки заключают ради собственности, наследования или заключения союза. Не для того, чтобы получить потомство определенной породы!
      Тзэм хмыкнул:
      - Я не такой умный, как настоящие люди, поэтому ты уж извини, но особой разницы я не вижу. К тому же в Ноле браки часто заключают именно ради того, чтобы сохранить в семье царственную кровь.
      - Я... - Перкар нахмурился и тряхнул головой. - Ладно, давай вернемся к своим делам: топора у нас тоже нет. Пожалуй, учитывая обстоятельства, для воина твоих размеров и силы лучше всего подойдет дубинка.
      - Ты хочешь сказать - большая палка?
      - Я имею в виду деревянную булаву. Большую тяжелую ветку или ствол деревца с тяжелым утолщением на конце. Такое оружие можно вырезать ножом. Перкар глубокомысленно покивал. - И еще можно сделать тебе копье. И щит!
      - Разве мне понадобится щит?
      Перкар протянул руку и ткнул пальцем в ужасный шрам, пересекающий живот великана: меч гвардейца почти выпустил ему кишки.
      - Да. Ты будешь держать щит перед собой вот так... - Перкар вскочил на ноги и повернулся к Тзэму левым боком, согнув левую руку, словно в ней был щит. - А удар будешь наносить из-за щита, вот так. - Юноша поднял к плечу воображаемую палицу, замахнулся и ударил из-за воображаемого щита. Учитывая длину твоих рук, никто не сможет подобраться к тебе достаточно близко, чтобы ударить сбоку от щита или пробить его. Вооруженный щитом и палицей, ты справишься с большинством воинов даже и без особой подготовки.
      - Но ты будешь учить меня?
      Перкар почувствовал странное возбуждение.
      - Да.
      - Это хорошо. Я больше никогда не посоветую Хизи оставить тебя умирать. А когда мы сделаем мне палицу?
      - Сначала нужно найти подходящее деревце. Мне кажется, я знаю, что искать.