- Вы ее знаете, - проскрежетал Ворон; слова его были почти так же невнятны, как карканье его меньших собратьев.
      - Я не знаю, - возразила менгская женщина, наклоняясь и кладя руку на мерцающую гриву лошади. - Это дитя явилось вместе с моим отпрыском?
      - Я сказала бы, что она сделала большую глупость, - проговорила женщина-кошка, приближаясь к Хизи мягкими скользящими шагами. - Ты можешь говорить, девочка.
      - Я... Я не знаю, что... - Это были боги. Никем иным они просто не могли быть. Что им сказать?
      - Ты не явилась сюда, чтобы снова одеться плотью, это точно - от тебя все еще воняет живым телом. Ты не богиня, хоть и считаешь себя таковой, и ты не животное.
      - От нее пахнет моим братом, - пророкотал гигант голосом таким низким, что Хизи сначала приняла его за рычание.
      - Ну, тогда нам нужно ее съесть, - высказала мнение женщина-кошка, улыбнувшись так, что стали видны все ее клыки. - Ведь мы не пробовали смертной плоти уже давно.
      - Тихо, - каркнул Ворон, - ты же знаешь, что бывает с тобой, когда ты ешь людей.
      - А что? Я никогда потом ничего не помню.
      - Вот именно, - хмыкнул Ворон, - вот именно!
      - Что скажешь ты, девочка? Ты хочешь, чтобы тебя съели?
      - Нет, - ответила Хизи; в ней благоговение начало мешаться с гневом. Вовсе нет. Я просто хотела бы понять, что произошло.
      - Ну, я думаю, ты пролетела сквозь озеро и попала на гору. Это может означать одно из двух: или ты мертва - а это не так, - или ты великая шаманка...
      - Которой она тоже не является, - закончил за женщину-кошку Ворон.
      - Нет, - подтвердила Хизи, - не являюсь.
      - Ты последовала за моим отпрыском, - сказала другая женщина; Хизи решила, что она не может быть никем иным, кроме Матери-Лошади. - Что тебе нужно от моего дитятка?
      - Ничего! - воскликнула Хизи. - Я просто хочу вернуться. Я сделала ошибку.
      - Подумать только! - откликнулся Ворон. - Но должен тебе сказать, что никто, посетивший гору, не возвращается таким же, каким был раньше. Вы только посмотрите на нее, родичи: девочка летает, как шаман, но в ее замке нет слуг. - Он постучал себя клювом по груди.
      - Какое нам до этого дело? - спросила женщина-кошка. - Какое нам дело до того, что у этой девчонки Изменчивого нет помощников? - Она подозрительно посмотрела на птицу. - Снова твои штучки, Карак? Еще одна твоя глупая проделка?
      - Я знаю ее только по слухам, - сказал Ворон. - Из-за нее там, где течет Брат, был изрядный переполох.
      - Я не могу видеть того, что там происходит, - пророкотало одноглазое чудовище. - Он все закрыл от меня.
      - Тогда не повредит иметь во владениях Брата союзницу, даже если это всего лишь смертная. Дайте малышке то, за чем она явилась. - Птица подмигнула Хизи.
      - Я ни за чем не явилась, - возразила та.
      - Каждый, кто попадает на гору, приходит за чем-нибудь, - оскалилась женщина-кошка. - Я не дам ей никого из своих: она этого не заслужила.
      - Будь же благоразумной, Охотница. Я могу дать ей только ворону, а она не такая помощница, которая может девочке пригодиться.
      Охотница фыркнула:
      - Уж это точно. Глупые взбалмошные создания, всегда поднимают такой крик при малейшем признаке опасности.
      - Не буду спорить, - покладисто ответил Карак. - Поэтому я и предлагаю, чтобы ты дала ей кого-нибудь - тигра или хотя бы хорька.
      - Тигра? Вот еще! Такого я не потерплю. Мать-Лошадь отвела взгляд от своего отпрыска.
      - Ты пришла за помощником? Должна же ты знать, что приходить за этим на гору глупо. Без помощника ты никогда не сможешь вернуться.
      - Я не собиралась попадать сюда, - ответила Хизи, ощущая, как в ней растет беспомощность и гнев.
      - Жизнь часто кончается по ошибке, - заметила Охотница.
      - Охотница... - начал Ворон.
      - Нет! Мы достаточно слушали тебя, Карак. Балати, решай!
      Гигант медленно моргнул.
      - Пусть останется здесь, пока ее тело не умрет, - проговорил он. Потом мы снова оденем ее во что-нибудь. Ты придумаешь, во что, Охотница.
      - Господин, - попытался возразить Ворон, но его клюв, казалось, перестал открываться; как ни старался Карак сказать что-то еще, раздавался лишь приглушенный хрип.
      - Прекрасно, - улыбнулась Охотница. Она махнула в сторону Хизи, и та потеряла сознание.
      Хизи проснулась - если можно так назвать возвращение сознания - в обсидиановом покое. Ее "тело" больше не искрилось и не светилось; оно стало почти прозрачным, сквозь туманную дымку она могла видеть тени костей и внутренних органов, слабо пульсирующие душевные нити. Чешуйка на руке, однако, сияла ярким белым светом, от нее расходились радужные волны, делая несуществующую руку более реальной, чем все остальное.
      - Эй! - крикнула Хизи, хотя и не ожидала отклика; никто ей и не ответил. Хизи уныло гадала, не означает ли изменение вида ее духа, что тело ее умерло, или же эта перемена отражает еще что-то, абсолютно ей неизвестное.
      Теперь она повстречалась с богами - не просто маленькими божками, живущими в Братце Коне или в камнях, - а с самим повелителем богов, Балати, Охотницей, Караком-Вороном и Матерью-Лошадью. Перкар описывал ей их всех, кроме Матери-Лошади. Все случившееся по-прежнему казалось Хизи нереальным, словно ночной кошмар; стоит проснуться, и разум подскажет, что ее преследуют иллюзии и ночные страхи, которые исчезнут с наступлением утра. Разве может быть такое на самом деле?
      Но ведь Благословенные в подземельях дворца были вполне реальными; Река была реальной. Почему в мире, где существовали они, не может быть богини с рогами? Только потому, что Хизи считает ее глупой, варварской, невозможной выдумкой? Боги убьют ее независимо от того, что она думает.
      Хизи принялась обследовать свою темницу. Это была скорее не комната, а дно огромной гладкой трубы, уходящей вверх. Хизи подумала, не сохранила ли она способность летать, но из такой попытки ничего не вышло. Тогда она попробовала взобраться на стену, и тут ей повезло больше. Ее призрачное тело если и имело вес, то совершенно незначительный. Достаточно слегка ухватиться за неровность пальцами и подтянуться - этого было достаточно. К несчастью, неровностей на стенах ее тюрьмы почти не было, и Хизи ни разу не удалось взобраться выше, чем на три собственных роста.
      Она все еще продолжала попытки, когда голос сзади произнес:
      - Такое упорное дитя. Изменчивый не ошибся, когда выбрал тебя.
      Хизи обернулась, потеряла опору и свалилась вниз. Падала она с обычной скоростью, но совсем не ушиблась.
      - Кто ты?
      - Ты должна меня знать. Может быть, Перкар рассказывал обо мне.
      Хизи присмотрелась и увидела в темноте пару желтых глаз.
      - Карак? - Непривычное имя заставило ее запнуться.
      - Он самый, в своей прекрасной плоти.
      - Ты, должно быть, явился посмеяться надо мной, - сказала Хизи. Перкар говорил о тебе как о недобром боге.
      - Перкар пытается оправдать собственные прегрешения, обвиняя других. Впрочем, это не имеет значения. Перкар мне нравится, хоть он на меня и клевещет. Скажи, - он уже вернулся в деревню?
      - Да.
      - И что он рассказал тебе о своем путешествии?
      - Ничего. Он тяжело болен.
      Ворон сделал шаг вперед, а может быть, просто сделался лучше виден.
      - Какая болезнь может помешать ему говорить? У него же есть Харка.
      - Он не приходит в себя. Какой-то дух пытается съесть его жизнь. Это одна из причин, почему я попробовала воспользоваться барабаном.
      - Чтобы спасти его? - Да.
      - Как замечательно! - каркнул Ворон. - Но не говори такого здесь никому: имя Перкара не особенно популярно в здешних краях.
      - Я знаю.
      - Ну что ж. Это напоминает мне о цели моего визита. Я решил тебе помочь.
      - Правда? - Надежда возродилась в Хизи, но она постаралась скрыть ее и не спросила, почему Ворон так решил.
      - Да. Как я уже говорил, Перкар мне нравится, а значит, и его друзья тоже. То, что ты мне только что рассказала, укрепляет мое решение. Если он болен так, как ты описываешь, только шаман сможет спасти его. - Ворон преобразился, превратился из птицы в высокого красивого мужчину, хотя глаза его остались желтыми. - Ухватись за мой плащ и следуй за мной.
      Хизи беспомощно посмотрела на него, но что бы Ворон ни задумал, хуже, чем вечно оставаться в этой гладкой трубе, ничего быть не могло. Однажды Карак ей помог, по крайней мере так ей говорили. Хизи неохотно ухватилась за его длинный отделанный черными перьями плащ. Карак коротко каркнул и снова стал птицей, на сей раз размером с лошадь, и Хизи оказалась, подобно перышку, у него на спине. Ворон без усилий взлетел по трубе, взмывая все выше и выше, пока наконец Хизи не увидела проблеск света.
      Карак вылетел из дыры, опустился на вершину горы и снова стал человеком. Теперь Хизи смогла отойти от него. Если бы она была способна дышать, от открывшегося вида у нее перехватило бы дыхание: она смотрела на мир с самой его крыши. Далеко внизу лежали облака, словно потертые ковры на огромном полу; они почти не закрывали от Хизи окружающие вершины, уходящие вдаль к краю мира, то увенчанные снежными шапками, то покрытые зеленью, то открывающие свои величественные гранитные кости. Ниже в голубом тумане виднелись долины.
      Хизи заметила всего одну реку: блестящая серебряная нить вилась от подножия горы, на которой они стояли.
      - Твой родич, - сказал Ворон, показывая на Реку.
      - Так, значит, это Шеленг, - выдохнула Хизи. - Его исток.
      - Да, твой народ называет ее так. Мы просто зовем гору домом.
      - Ты все время называешь бога-Реку Братом. Значит, ты тоже его родич?
      - Да. Пожалуй, это делает тебя моей племянницей, верно?
      - Я...
      Но Карак только рассмеялся, совершенно не склонный относиться к себе серьезно.
      - Что это? - спросила Хизи, показывая на маленькие огоньки, которые, как светляки, летели вверх из долин. Их было не особенно много, за исключением густого потока откуда-то - Хизи не была уверена в том, что может определить источник.
      - Духи, вроде тебя, которые являются за новой плотью. Часть из них люди, часть - животные, есть даже некоторые боги.
      - А тот густой поток? Откуда он?
      - Ах! Там идет война, конечно, и многие теряют одежду. Теряют одежду... Хизи видела, как люди умирают, и ей никогда не казалось, что они просто раздеваются.
      - Разве не можете вы остановить войну?
      - Кто, я?
      - Вы, боги, - уточнила Хизи.
      - Не знаю, - задумчиво проговорил Карак. - Сомневаюсь. Ну, наверное, Охотница могла бы спуститься с горы со своими хищниками и с вотиру людьми-медведями - и присоединиться к той или другой воюющей стороне. Это, я думаю, привело бы к быстрому окончанию войны. Но мне не приходит в голову ничего, что могло бы заставить ее так поступить, - да и к тому же такое решение ведь совсем не то, что ты имеешь в виду.
      - Нет, - ответила Хизи, - конечно, нет.
      - Ну вот тебе и ответ.
      Хизи посмотрела на окружающие вершину пропасти.
      - А что будет со мной? Ты сказал, что хочешь мне помочь.
      - Да. И я так и сделаю. Но я хочу, чтобы ты запомнила одну вещь.
      - Какую?
      - Доверяй Перкару. Он знает, что нужно делать.
      - Он сказал, что я должна отправиться на гору. Но я же уже здесь.
      Карак загадочно посмотрел на Хизи.
      - Он имел в виду другое. Ты должна явиться сюда во плоти.
      - Почему?
      - Я не могу тебе этого объяснить - здесь и сейчас. Перкару все известно.
      - Перкар очень болен.
      - Да, но ты спасешь его, шаманка.
      - Я не... - начала Хизи, но оборвала себя и обернулась, услышав позади какой-то звук.
      Там стояли Мать-Лошадь и дух кобылицы.
      - Это единственный способ, Карак? - спросила богиня. Хизи расслышала в ее голосе подозрение.
      Карак, снова превратившийся в огромную птицу, взъерошил перья и стал перебирать их клювом.
      - Ты можешь предложить какой-нибудь другой?
      - Нет. Но мне очень не хочется так расставаться со своим ребенком.
      - У тебя много детей, одетых во плоть, и к тому же это ненадолго.
      Мать-Лошадь кивнула:
      - Я знаю. Но смотри, если это снова окажется какой-то твой трюк...
      - Ты столько лет знаешь меня и все еще не можешь отличить Ворону от Ворона!
      Богиня фыркнула, совсем как лошадь:
      - Никто не может.
      Хизи озадаченно слушала эту перепалку. Ей хотелось спросить, о чем идет речь, но было страшно: она и так уже много позволила себе с этими странными и могущественными созданиями.
      Мать-Лошадь повернулась к ней.
      - Поклянись, что ты будешь заботиться о моем отпрыске.
      - Что ты имеешь в виду? Богиня гневно взглянула на Карака:
      - Она не понимает!
      Ворон взглянул на Хизи своими желтыми глазами:
      - Чтобы вернуться, тебе нужен дух-помощник. Мать-Лошадь собирается дать тебе одного из своих детей, раз уж Охотница не пожелала расставаться со своими, так же как и Балати. В противном случае тебе придется ждать здесь, пока твое тело не умрет; тогда ты снова будешь одета в плоть человека или зверя, лишившись при этом памяти и силы.
      Хизи, нахмурив брови, смотрела на камни у себя под ногами.
      - Может быть, мне было бы лучше без них.
      - Выбор за тобой, - сказала ей Мать-Лошадь. - Но если ты выберешь жизнь, решать нужно быстро, прежде чем остальные узнают о том, что мы затеяли. И ты должна поклясться, что будешь добра к моему дитятку. - На ее лице появилось жесткое выражение. - А твой спутник, Перкар... Он оскорбил меня, заставил страдать одну из моих дочерей. Когда придет время, он за это заплатит, и ты не должна будешь мне препятствовать.
      Хизи непонимающе взглянула на богиню:
      - Перкар? Что он натворил?
      - Самое обычное дело... - пробормотал Карак.
      - Вовсе не обычное. Ее дух вернулся ко мне недавно и рассказал, как бессовестно Перкар обошелся с бедняжкой. Я этого не забуду.
      - Перкар - мой друг, - твердо сказала Хизи. - Он спас меня от ужасной участи. Я не могу допустить, чтобы с ним случилось что-то плохое.
      - Не обязательно плохое, - ответила богиня-Лошадь, - но заплатить за содеянное он должен. Скажи ему об этом.
      - Скажу. Но если ты собираешься причинить ему вред, я должна встать между вами, как бы я ни была тебе благодарна.
      Богиня долго смотрела на Хизи, потом слегка кивнула:
      - Я по доброй воле отдаю тебе мое дитя - с единственным условием. Я ценю преданность, даже если это преданность тому, кто ее не заслуживает.
      - Клянусь, что буду заботиться о твоем ребенке, - сказала Хизи. Но...
      Карак нетерпеливо каркнул:
      - Что еще?
      - Я не так уж уверена, что мне хочется, чтобы одно из этих созданий жило во мне. Я еще не приняла решения, когда все случилось...
      - Время для раздумий истекло, - оборвал ее Карак. - Или ты берешь, что тебе предложено, отправляешься обратно, живешь, спасаешь Перкара и выполняешь свое предназначение, или умираешь и проводишь свои дни здесь, сначала как дух, а со временем став лососем или иным подобным существом. Тебе нетрудно сделать выбор, мне кажется.
      - Передо мной никогда не стоит легкий выбор, - взорвалась Хизи. - По праву рождения мне следовало бы выбирать, какое платье надеть на дворцовый праздник, какому поклоннику позволить себя поцеловать, какие блюда заказать на завтрак!
      - Что за ерунда? О чем ты болтаешь? Твоя судьба никогда не заключалась в том, чтобы заниматься такими мелочами! Твой путь - между богами и людьми. И твой выбор - между надеждой и отчаянием!
      - Карак у нас поэт, - проворчала Мать-Лошадь. - Кто бы мог подумать?
      - Уж никак не я, - ответил Ворон, расправляя и вновь складывая крылья.
      - Он прав, малышка, - обратилась к Хизи женщина; в глазах ее светилась доброта. - Он знает о тебе больше, чем я. Но у тебя будет мое дитя, и я присмотрю за вами.
      Без нее Перкар умрет. Она сама умрет тоже, затеряется среди духов, станет такой же жалкой, как призрак, когда-то посещавший ее апартаменты во дворце.
      - Я согласна, - решилась Хизи. - Я проявлю к твоему отпрыску всю доброту, на какую только способна.
      - Прекрасно, прекрасно, - усмехнулся Карак. - А теперь поспешим.
      Мать-Лошадь погладила дух кобылицы. Как и Хизи, он теперь не рассыпал искры и выглядел как серый скелет, одетый в призрачную плоть. И все же Хизи чувствовала растерянность и страх этого создания.
      - Тихо, маленькая, - сказала богиня. - Это Хизи, она вернется вместе с тобой в страну живых, на пастбища и просторные равнины.
      - Готова? - рявкнул Карак.
      - Готова, - с сожалением в голосе ответила Мать-Лошадь.
      - Хорошо. - Карак указал на Хизи. - Разделись на части.
      Хизи непонимающе посмотрела на него, гадая, что он хочет этим сказать, и тут на нее нахлынула такая боль, что больше в мире ничего не осталось. Какая-то сила разрубила ее на мелкие куски; Хизи чувствовала, как каждая косточка распадается в осколки и каждый осколок болит своей особенной болью, так что слои мучения накладываются один на другой. Хотя она не потеряла сознания, Хизи быстро лишилась способности понимать происходящее: сколько времени длилась эта пытка, она не имела ни малейшего представления. Хизи запомнила только, как пыталась кричать и стонать, не имея ни легких, ни горла, ни языка.
      Не могла бы она сказать и когда части снова соединились, образовали единое целое. Мать-Лошадь и Карак что-то говорили, но Хизи не понимала абсолютно ничего из сказанного. Она запомнила лишь мелькающие мимо лиловые и черные горы и равнины по пути к барабану, ритмичный грохот, похожий на удары копыт, и где-то внутри испуганный голос, - голос кобылицы, такой же растерянной, как она сама.
      Когда Хизи пришла в себя, она продолжала слышать те же удары копыт. Она все еще была высоко над миром, но теперь ее не влекло непонятной силой; теперь она бежала, и ее собственные копыта несли ее между облаков.
      Копыта? Хизи оглядела себя. Как и раньше, она сияла подобно раскаленной головне и рассыпала в воздухе искры, но на этот раз у нее была определенная форма. Хизи видела свои руки, обнаженные плечи и грудь, но ниже...
      Копыта, мощные мускулы лошадиных ног. Оглянувшись, Хизи увидела конский круп и развевающийся хвост.
      "Я превратилась в статуэтку! - подумала она. - Полулошадь полуженщину!"
      Но все же она оставалась самой собой. Она чувствовала в себе кобылицу - та бежала, выбрасывая вперед могучие ноги, которые несли их сквозь пространство. Но дух коня не был зловреден, он не пытался соблазнить Хизи, как пытался бог-Река, и не собирался нападать на нее, как те боги, которых Хизи встречала после своего бегства из Нола. Кобылица просто присутствовала в ней, чуткая и готовая учиться новому.
      - Спасибо тебе, - сказала Хизи. - Спасибо, что вернулась со мной вместе.
      Кобылица не ответила ей словами, но Хизи почувствовала ее доброту, ее поддержку. Вместе они, словно молния, пересекали небеса, и Хизи вскоре почувствовала, что приближается к деревне Братца Коня, к тому екту, где лежит ее тело. Она чуть не рассмеялась от удовольствия, которое ей доставляла эта скачка; все страхи были теперь вытеснены бурной радостью. Хизи с кобылицей трижды проскакали по дорожке вокруг деревни. Хизи не могла видеть людей - они представлялись ей лишь как всполохи радужного сияния - и гадала, способен ли кто-нибудь из них разглядеть ее.
      Она даже с некоторым сожалением приблизилась наконец к своему екту и опустилась на крышу. Там никого не оказалось, и Хизи скользнула внутрь по центральному столбу, тень которого в другом мире напоминала высокое ветвистое дерево.
      Внутренность помещения представилась Хизи скопищем теней, люди в нем казались туманными, словно призраки. Хизи видела их как образованные темными костями клетки, внутри которых пылало желтое пламя.
      Одна из таких фигур лежала на полу - Перкар, конечно, - и на ней скорчилось нечто. Нечто реальное.
      Заметив тварь, Хизи приготовилась ощутить мучительную дурноту, которую ощутила в первый раз, но ничего такого не случилось. Казалось, вокруг нее веет сильный ветер, и Хизи неожиданно вспомнила, что говорил ей насчет духов-помощников Братец Конь: она может теперь видеть сверхъестественные существа без того, чтобы видение завладело ее рассудком.
      Поэтому Хизи принялась внимательно разглядывать тварь, хотя даже теперь зрелище было пугающим. Сначала трудно было понять, что же она видит: перед Хизи была путаница свернувшихся блестящих жил, чешуи, чего-то черного, как полированный мрамор. Но тут кобылица внутри передвинулась, совсем слегка, но достаточно, чтобы Хизи смогла увидеть все в другой перспективе. Тварь походила на змею или, скорее, на сороконожку, состоящую из отдельных маслянисто поблескивающих сегментов; ее конический череп вонзался в грудь Перкару, и из каждого сочленения торчали пучки извивающихся червей. Сияние в груди Перкара стало тусклым, хотя поток оранжевого света лился в него из спящего рядом похожего на птицу существа как догадалась Хизи, его меча.
      Иногда вся масса червей - или один огромный червь - вздрагивала и колыхалась, распадалась на отдельные ползучие части и соединялась снова. Потом в основании "черепа" открылись два желтых глаза.
      - Уходи. Он мой, - проговорил трескучий голос. Хизи нечего было ответить. Она просто продолжала смотреть на тварь.
      - Если ты явилась сражаться за него, шаманка, знай, у тебя ничего не получится. Уходи обратно в свой светлый мир, оставь этого человека мне.
      Чудовище не сделало никакого движения, но Хизи почувствовала, как ее взгляд помимо воли обратился к лежащему поодаль кругу света. Сквозь него она видела внутренность екта - часть опорного столба, тряпку на полу и руку. Свою собственную руку. Картина слегка подрагивала, словно поверхность пруда, на которую падают песчинки.
      Хизи заколебалась. Теперь она ясно видела, что тварь, сидящая на груди Перкара, убивает его, но не имела ни малейшего представления, что она, Хизи, может с этим поделать.
      - Я уйду, - пробормотала Хизи. "Но я вернусь", - добавила она мысленно, направилась к барабану и прошла сквозь него наружу.
      На нее обрушилась дурнота и головокружение, и Хизи, задыхаясь, выпрямилась. Лошадиное тело исчезло, она почувствовала, что вновь облачена в собственную плоть, такую знакомую, такую удобную, что Хизи чуть не расплакалась от радости воссоединения с нею.
      Но тут всего на расстоянии вытянутой руки от Хизи на пол свалился человек; она увидела, как его глаза широко раскрылись, словно в изумлении: удар переломил ему позвоночник. Вокруг раздавались яростные крики, сталь скрежетала и звенела, ударяясь о сталь.
      ИНТЕРЛЮДИЯ
      ИМПЕРАТОР И ВАМПИР
      Высокая дверь чуть скрипнула под рукой императора, испугав пятнистую оранжевую домашнюю ящерицу; она обратилась в паническое бегство, но быстро успокоилась и отбежав всего на несколько шагов, замерла на краю гобелена, глядя на вошедшего своими похожими на кошачьи глазами. Это позабавило Ше Лу, он даже подумал, не сбить ли со стены крошечное животное своей силой. В конце концов, что за нахальство: всего лишь обычная домашняя ящерица, а явилась ко двору императора!
      Но он отбросил эту мысль. Говорят, пятнистые ящерицы приносят удачу, а она требуется даже императору. Особенно теперь, когда нападения дехше на пограничные гарнизоны так участились, союзнические отношения с Лхе под угрозой, и даже Дангул на границах Болотных Царств требует дани - дани! за провоз товаров через свою территорию. Это была скромная дань, конечно, и заплатить ее ничего не стоило, но подданный не смеет требовать дани от своего императора. Это было известно даже в отсталых Болотных Царствах, а значит, правитель Дангула просто пробует империю на прочность, рассчитывая добиться большей, а то и полной независимости.
      Утром он отправит отряд солдат и джиков под командой своего племянника Нен Ше, чтобы разобраться с наместником Дангула, но ведь неизвестно, какие силы у того есть и насколько хороши его шпионы. Впрочем, отсутствие достоверных сведений - лишь еще одна причина послать туда именно Нен Ше: если наместник покорится без сопротивления, он сумеет навести порядок, а если отряд окажется разбит и племянник погибнет, никто особенно не будет горевать. Правда, в этом случае Ше Лу придется послать в Дангул сильное войско, а такая перспектива его вовсе не радовала. На ведение войны нужны деньги, а Нол, похоже, слишком много воевал в последнее время. Это были, конечно, лишь мелкие стычки, но все равно они обошлись дорого.
      Ше Лу двинулся по полированному кроваво-красному мраморному полу зала, с удовольствием прислушиваясь к размеренному стуку своих деревянных подошв - единственному звуку, нарушающему тишину. Ему редко случалось наслаждаться одиночеством; даже и теперь телохранители были неподалеку, но он наложил на них запрет: они не могли приблизиться, если только он сам не позовет их на помощь или не поднимет тревогу. Но все же теперь, в послеполуночный час, Ше Лу, которому не спалось, мог наконец один, совсем один наслаждаться прогулкой по этому своему любимому залу - Залу Ибисов. Покой был невелик настолько невелик, что не годился для торжественных церемоний, и недостаточно строг для повседневных имперских дел. Пожалуй, зал не использовался для придворных приемов со времен его отца. Но после восшествия Ше Лу на престол - когда отец его лишился силы, как это часто случается с Рожденными Водой после семидесяти, - именно сюда привел его отец вместе с Ниасом, визирем, и здесь они провели долгую ночь, освежаясь сливовым вином и разговаривая о вещах, никогда раньше не упоминавшихся. Таких тем оказалось немало: в конце концов, Ше Лу почти не виделся с отцом, пока ему не исполнилось пятнадцать и его с разрешения жрецов не переселили в семейные покои по другую сторону Зала Мгновений, - отец был далек и холоден, как и подобает императору. Лишь много позже, передав корону, старик позволил себе сказать о любви к сыну, о том, как он им гордится, как горюет, лишившись другого сына - Лэкэза. Это тронуло даже Ше Лу: раньше он ревновал к брату, но теперь, когда жрецы уволокли плачущего близнеца вниз по Лестнице Тьмы и он остался единственным наследником престола, можно было позволить себе великодушие, можно было пожалеть несчастного.
      Потом Ше Лу часто тайно встречался с отцом и Ниасом, отослав телохранителей и наложив запрет, - учился, как быть императором. Это длилось всего два года, но они помнились ему как лучшие годы жизни. Ше Лу был молод, наслаждался ролью властелина Нола и всей империи, согревался теплом долго сдерживавшейся любви отца. Потом старик стал слабеть и умер, и его еще теплое тело жрецы унесли для воссоединения с Рекой; Ше Лу стал императором уже в полной мере и познал вечную изматывающую административную рутину, которая сначала потеснила, а потом и вовсе заслонила прелесть власти.
      Ше Лу погладил желтоватую колонну, тонкую, как нога цапли, и взглянул на звезды, смутно видные сквозь овальное отверстие в куполе зала.
      Когда-то он думал, что и сам приведет сюда сына. Он не стал бы ждать так долго - до того времени, когда одряхлеет, когда ему останется всего несколько месяцев жизни. Он бы проявил свою любовь сразу же, как только сын пересек Зал Мгновений, как только оставил позади детство и его опасности. Но семя Реки не даровало ему сына. В последнее время Ше Лу стал подумывать о дочерях - должен же быть хоть кто-то его собственной крови, кому он мог бы поверять свои тайные мысли, с кем делился бы знаниями, кто любил бы его так же, как он сам любил отца. Но с теми двумя дочерьми, что благополучно прошли испытания жрецов и миновали Зал Мгновений, он опоздал: обе вышли замуж и обе, как и их мать, пристрастились к странному блаженству и забвению, даруемому ненденгом, черным порошком из Лхе. Хизинату, младшую дочь, убил джик; такова была необходимость, и Ше Лу в душе полагал, что это лучше, чем оказаться в подземельях дворца, там, где до сих пор томился Лэкэз.
      Ше Лу помедлил перед троном, но не стал садиться на соболью подушку на сиденье. Вместо этого он опустился на ступеньку, как делал при жизни отца. Он не захотел тогда позволить старику сидеть ниже себя; хотя Ше Лу был императором, в зале Ибисов он уступал трон отцу. Да, очень жаль, что он так и не привел сюда собственных детей, когда они были еще малы, пусть даже это и были дочери. Он мог бы по крайней мере рассказать им о деде. Хизи это бы понравилось, даже если бы не заинтересовало остальных. Хотя Ше Лу мало знал о малышке, он помнил, что последние месяцы жизни она все свое время проводила в библиотеке, явно наслаждаясь чтением, с увлечением изучая прошлое. Ше Лу улыбнулся; в тайниках души - очень, очень глубоких тайниках - он гордился дочерью. Должно быть, она обладала силой, силой, не уступающей его собственной. В ее сестрах ничего такого не было. Хизината убила жрецов, многих жрецов, и джика. Конечно, часть из них на счету ее телохранителя, но все-таки...
      Ше Лу нахмурился. Да, конечно, он испытывает гордость, испытывает ее со дня гибели Хизинаты. Но то, что он чувствовал сейчас - этот порыв глупой сентиментальности, - было поистине новым для него. Ше Лу осознал, что все его мысли окрашены теплым чувством к девочке, и у него возникло смутное подозрение. Почему он проснулся? Не то чтобы бессонница не была для него привычной, но теперь ему казалось, что заставил его покинуть постель сон, один из тех полных резких цветов снов, которые иногда насылал бог-Река. Последнее время они посещали его все чаще, хотя и редко открывали что-то полезное для имперской политики. Когда Ше Лу удавалось запомнить такой сон, он обсуждал его с Ниасом, и вместе они пытались разгадать значение видения, но на этот раз все было по-иному. Ше Лу не мог вспомнить, что ему приснилось, но чувствовал: именно сон навеял грустные мысли об отце и дочерях. Нет, не дочерях - одной дочери, Хизинате, единственной, кто от рождения обладал силой.
      Размышляя обо всем этом теперь, Ше Лу узнал признаки: бог-Река хотел, чтобы он думал о Хизи, хотя такое и не было в привычках императора. Конечно, мысль о том, что следовало привести ее сюда, иногда мелькала у Ше Лу, так же как и ощущение мимолетной радости из-за того, что девочке удалось так раздосадовать и ослабить жрецов. Но теперешнее чувство любви к дочери исходило от Реки - по крайней мере его значительная часть. Ше Лу вздохнул. Не следует ли разбудить Ниаса?