Осторожно, дабы не потревожить происходящее естественным образом пробуждение его сиятельства, лакей вышел из спальных покоев, и всЕ в доме снова замерло в ожидании.
      Но вот г-н Пупс сладко потянулся, открыл глаза и посмотрел на открывшуюся за окном панораму. В голове у него все ещЕ мелькали обрывки утреннего сна. Ему снилось, будто он заблудился в метро и никак не может добраться до своей станции. Это создавало ощущение неуверенности и тревоги. В действительности Пупс был в метро только один раз -- ещЕ когда работал старшим продавцом в Фантомасе и приехал в Давилон на воскресенье, чтобы поглазеть на жизнь большого города. Тогда он и вправду немного заплутал в подземке. А когда он разбогател и переехал в столицу, ездить в метро совсем отпала нужда, потому что у него появился собственный сверхдлинный автомобиль, шофЕр и охрана.
      В его сне пассажиры двигались словно роботы, не замечая его и не слыша его расспросов. Подобное ощущение растерянности и беспомощности он с некоторых пор нередко испытывал наяву, и причиной тому был его необычайно быстрый взлЕт -- сначала до положения самого богатого коротышки, а затем и до властелина всего подлунного мира...
      Стряхнув с себя тревогу, Пупс поднял пухленькую ручку и подЕргал за колокольчик. Благозвучный перезвон разнесся по всему зданию, и в то же мгновение высокие резные двери растворились и несколько важных коротышек в ливреях вкатили в спальню его сиятельства столик с утренним кофе.
      Дворецкий помог своему господину усесться на пуховой перине и многочисленных подушках, к его подбородку подвели закрепленный на специальном шарнире серебряный поднос, который с величайшей осторожностью уставили вазочками, блюдечками, розеточками, кувшинчиками и кофейниками.
      Его сиятельство отхлебнул из любимой, привезенной ещЕ из Фантомаса чашки, надкусил тЕплую булочку -- и забыл о тревожных мыслях.
      -- Первый министр здесь? -- поинтересовался он.
      -- Так точно, ваше сиятельство! -- отозвался благоговейно взирающий на него дворецкий. -- Господин Гризль дожидается в приЕмной.
      -- Позови. А вы все свободны.
      -- Слушаюсь, ваше сиятельство!
      В спальные покои зашел, прикрыв за собою двери, Первый министр. На лице его была неуверенная, но приветливая улыбка, под мышкой он держал лаковую папку с бумагами.
      -- Как спалось вашему сиятельству? -- поинтересовался он, вежливо склонив голову набок.
      Вместо ответа Пупс продолжал завтракать, макая булку в кофе, чавкая, прихлебывая и позвякивая посудой. Его вдруг стало раздражать, что его самый приближенный коротышка, сподвижник и фаворит, ведЕт себя так же, как и все остальные, по-лакейски унижаясь.
      Пупс продолжал есть, и улыбка постепенно сползла с лица Первого министра.
      -- А ведь я вас ни о чЕм не спрашивал, Гризль, -- откликнулся наконец его сиятельство очень нехорошим голосом. -- Разве этикет не предписывает кому бы то ни было стоять и дожидаться, пока я первый с ним не заговорю?
      -- Так точно, ваше сиятельство...
      Некоторое время ещЕ Пупс продолжал завтракать, и Гризль стоял, не шелохнувшись, и смотрел на него.
      В последнее время его сиятельство всЕ чаще стали посещать приступы беспричинного раздражения, которые он вымещал на окружающих. Кроме того, он стал болезненно подозрителен. Оставаясь один в комнате перед сном, до того как совсем погасить свет, он непременно заглядывал под кровать, резким движением отдергивал шторы, а также проверял, не забрался ли кто-нибудь в его гардероб. Однажды, во время такой проверки, из гардероба с криком выскочила кошка, и его сиятельство пришлось приводить в чувство пахучими снадобьями.
      Его бывший управляющий делами, а ныне Первый министр, тоже был в какой-то степени подозрителен. Кому, как не ему, затаившись под приторной верноподданнической маской, вынашивать планы государственного заговора, чтобы самому, самому стать Верховным Правителем?! Кому, как не ему, подсиживать своего господина, желая его погибели?..
      Пупс пристально посмотрел на Гризля, и тот опустил глаза.
      Нет, пожалуй, этот коротышка не был похож на заговорщика. Крупное злодейство было не в его характере. Он, конечно, чрезвычайно умен, но не настолько, чтобы полностью взять дело в свои руки. Для этого необходим кураж, умение нравиться толпе, а Гризль вообще не любит бывать на виду; в этом его сила и его слабость...
      -- Что же вы стоите, господин Гризль? -- милостиво произнес Пупс, покончив с завтраком и распорядившись убрать поднос. -- Располагайтесь без всякого стеснения, будьте как у себя дома. Или вы мне уже не друг?
      Гризль не двинулся с места.
      -- Я спрашиваю вас: друг вы мне или не друг?
      -- Ваше сиятельство изволили за что-то на меня гневаться...
      Но на лице Пупса уже светилась его обычная благодушная улыбка. Он слез с кровати, босиком и в ночной рубашке прошлЕпал к Гризлю, обнял его, подвЕл к мягкому диванчику и усадил.
      -- Никогда, -- пропел он мягко и сладко, -- никогда, дорогой друг, не смейте думать, что я могу на вас гневаться.
      Пупс вернулся к своей кровати, забрался под одеяло и позвал слуг:
      -- Подайте моему другу тоже... Чего-нибудь.
      Гризль сделал протестующий жест руками, но его сиятельство строго возразил:
      -- Нет, нет, я настаиваю. Я вел себя по-хамски, а теперь хочу, чтобы вы чувствовали здесь себя как дома.
      Столик на гнутых ножках в мгновение ока заставили угощениями.
      -- Съешьте, съешьте чего-нибудь, дорогой друг, -- пропел Пупс. -Доставьте мне такое удовольствие, я прошу вас, я умоляю!
      Ощущая неловкость и спазмы в пищеводе, Первый министр оторвал виноградину, сунул в рот и спустя несколько секунд зашЕлся кашлем.
      Пупс колобком скатился с кровати, подлетел к Гризлю и дробно заколотил по его спине кулачками. Тот перестал кашлять, вытащил из кармана платочек, повернул голову и сдавленным голосом произнес:
      -- Ваше сиятельство очень добры ко мне...
      Лицо его сделалось багровым.
      -- Вот видите! -- радостно запрыгал Пупс у него за спиной. -- Видите, как все замечательно получилось! Я сумел, сумел доказать, что являюсь вам другом! Ведь вы сейчас могли совсем задохнуться! Могли? Могли?
      -- Мог...
      -- Но ведь я спас вас? Ведь верно, спас?
      -- Спасли...
      -- И после этого вы будете утверждать, что я вам не друг?
      -- Ваше сиятельство больше чем друг, я обязан жизнью вашему сиятельству.
      Пупс взял Гризля за плечи, поцеловал его в макушку, запрыгнул в кровать и со счастливой улыбкой смотрел на него некоторое время из-под одеяла.
      Со стола убрали нетронутые угощения. Первый министр разложил свои бумаги и начал наконец свой обычный утренний доклад.
      Прежде всего он, как обычно, доложил о доходах и расходах государственной казны за истекшие сутки. Казна была переполнена, и теперь уже следовало заботиться не о наполнении еЕ, а о разумном распределении средств. В глубине души Пупс не был ещЕ полностью уверен в незыблемости собственной власти, а потому с расходами не торопился. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что теперь может взять всЕ, что захочет, -- просто так, без отдачи.
      Однако цифры вскоре его утомили.
      -- Хорошо, хорошо, -- отмахнулся он, мучительно зевнув. -- Расскажите лучше, какие настроения в народе. Доволен ли мой народ существующим порядком, нет ли жалоб? Поймали вы наконец этих пиратов, несущих в радиоэфир смуту?
      -- Не уверен, что их поймали, ваше сиятельство; думаю, что господин Тайный министр более обстоятельно доложит о положении дел в этом вопросе.
      -- Хорошо, продолжайте.
      -- Портреты вашего сиятельства с изображением анфас развешаны во всех присутственных местах; изображения в профиль чеканятся на монетах нового образца и наградных медалях. Все письменные и устные тексты начинаются здравицей в адрес вашего сиятельства или же ссылкой на цитату из трудов вашего сиятельства...
      -- Моих трудов?..
      -- Любой коротышка в нашем государстве знает, что существует многотомное издание трудов вашего сиятельства, однако никому не приходит в голову где-нибудь его разыскивать.
      -- Ловко. А как обстоит дело с гимном? Вы мне обещали гимн, неужто у нас перевелись поэтические таланты?
      Лицо министра осветилось. Он достал из внутреннего кармана истрЕпанную бумажку, пострадавшую, как видно, в процессе творческих мук, и торжественно прочЕл:
      -- "Дерзновению подобно!"
      -- Что это? -- спросил Пупс.
      -- С позволения вашего сиятельства, Гимн подлунных коротышек, -пояснил Гризль. -- Несколько дней и ночей специально собранная мною команда наших лучших поэтов работала над строками этого гимна. Я сам лично доводил до необходимого совершенства окончательный вариант. И вот плод моей сегодняшней бессонной ночи.
      -- Так-так, -- с чрезвычайной заинтересованностью Пупс приподнялся на локте, -- читайте.
      Гризль встал, горделиво распрямился, взял в левую руку листок, театральным жестом отставил в сторону правую -- и принялся читать:
      Правитель единый на счастье нам дан,
      Ему не страшны перемен катаклизмы;
      Заботится он, чтобы полон карман
      Набит был у каждого в нашей Отчизне.
      Вперед, коротышки!
      За счастье народов
      Подлунного мира -- не дрогнет рука!
      Веди нас на славу!
      Веди нас на подвиг!
      Да здравствует сила твоя на века!
      -- Погодите, погодите! -- прервал его Пупс. -- Но почему же именно сила?
      -- Осмелюсь просить ваше сиятельство выслушать все куплеты до конца...
      -- Хорошо, валяй.
      И действительно, оказалось, что припев после второго куплета заканчивается словами "Да здравствует мудрость твоя на века!"; после третьего куплета в достоинство его сиятельства возводилась скромность; и, наконец, финальная строчка гимна звучала так: "Прославится имя твое на века!"
      Пупс закричал "Браво, браво!", запрыгал на кровати и захлопал в ладоши.
      -- Замечательно! Великолепно! Гризль, честное слово, я не ожидал от вас такой прыти. Вы -- талант.
      Потупив глаза, Гризль стоял чрезвычайно довольный и даже смущЕнный столь бурно выразившейся похвалой.
      -- Но вам не кажется, что слово "скромность" в третьем куплете звучит... Как бы это сказать... недостаточно скромно?
      -- В одном из вариантов прославлялась храбрость вашего сиятельства, однако я счЕл слова "сила" и "храбрость" в данном случае почти синонимами и потому решил прославить именно скромность вашего сиятельства.
      -- Хм... Ну, если вы действительно так полагаете... я всецело вам доверяюсь как профессионалу. Гризль, вы -- молодчина! Как обстоит дело с музыкой?
      -- Наброски уже готовы, но я пока ещЕ не считаю возможным представить их на рассмотрение вашего сиятельства. Текст, если вы соблаговолите его одобрить, будет сегодня же опубликован.
      -- Одобряю, дорогой друг! Конечно одобряю! Только умоляю вас: не затягивайте это дело с музыкой, хорошо? хорошо? хорошо?..
      Пупс в несколько прыжков оказался возле Гризля, чмокнул его в лоб и, наклонившись, забарабанил ладонями по столику:
      -- Правитель! Единый! На счастье! Нам дан! Да здравствует! Сила! Твоя! На века!..
      Весь этот день Пупс находился в великолепнейшем расположении духа; он играл в бадминтон, купался в бассейне, а также с большим аппетитом съел второй завтрак, обед и полдник. Вечером он поехал в ресторан-кабаре "ВесЕлый клоун". Хотя Пупс имел теперь совершенно неограниченные возможности для получения разного рода удовольствий, он даже и не думал расставаться со старыми, милыми его сердцу привычками.
      Глава вторая
      Как господин Жулио испортил настроение его сиятельству, но был прощЕн. Звонок Тайного министра, взволновавший его сиятельство перед сном
      "ВесЕлый клоун" находился на прежнем месте, в одном из фешенебельных районов центра города и внешне ничем не отличался от того, каким он был до государственного переворота.
      Но только внешне.
      С некоторых пор это заведение негласно работало для одного-единственного клиента -- нетрудно догадаться, для кого именно. Вход для каких бы то ни было других посетителей, за исключением гостей его сиятельства, был закрыт. Роли непринуждЕнно ведущей себя публики в общем зале исполняли специально подготовленные для этой цели агенты секретной полиции.
      Эти агенты, переодетые в наряды богатых бездельников, подъезжали ко входу на дорогих автомобилях, и те из них, которые выступали в роли "новых коротышек", шагали прямо за столики, не снимая своих пестрых цилиндров. Те же, которые исполняли роли состоятельных коротышек "старой формации", предварительно отдавали цилиндр, трость и перчатки в руки встречающего их распорядителя.
      За столиками они делали богатые заказы (за счЕт государственной казны), шумели, веселились, разыгрывали потасовку, изредка даже постреливали (холостыми) -- короче, вели себя абсолютно натурально.
      Однако вся эта внешняя непринужденность давалась дисциплинированным полицейским не просто так, а путем длительных упражнений и просмотров старых видеозаписей, на которых скрытые камеры запечатлели безобразия и излишества, которым предавались разгулявшиеся посетители.
      Догадывался ли об этом его сиятельство? Трудно сказать наверняка. Во всяком случае, он не подавал виду, что догадывался, а стало быть, всЕ делалось правильно.
      Единственным коротышкой, сменить которого на агента секретной полиции не представлялось возможным, был хозяин заведения Красавчик. Пупс питал к нему старую привязанность, поэтому Красавчика трогать не смели, и он пользовался всеми привилегиями касты неприкасаемых, главной из которых был доступ к продовольственным спецраспределителям.
      Принадлежность к касте и доступ к чистым продуктам означали то, что привилегированный коротышка не подвергался воздействию гипнотического порошка, а стало быть, находился в здравом уме и ясной памяти. Исключение из касты означало изъятие у него пропуска в спецраспределитель со всеми вытекающими из этого факта последствиями.
      В люкс-кабинете ресторана его сиятельство уже дожидались Спрутс и Жулио. Гризль редко бывал здесь, а в этот вечер отсыпался дома после ночных бдений, связанных с плодотворной работой над гимном.
      -- Здравствуйте, дружище! -- запросто воскликнул Спрутс, и все трое пожали друг другу руки.
      Обычное в других местах соблюдение этикета было здесь необязательно. Всем предписывалось обращаться к его сиятельству не иначе как "господин Пупс" -- в точности так, как это было и прежде. Вольности и развязное поведение за столом (в разумным пределах, конечно) не только дозволялись, но и приветствовались.
      Пупс с удовольствием плюхнулся в своЕ любимое продавленное кожаное кресло и налил себе апельсиновой шипучки.
      -- Знаете, что пишут в вечерних газетах? -- начал непринужденную беседу Спрутс, состроив скептическую улыбку и тряхнув газетным листом.
      -- Нет, -- благосклонно отозвался Пупс, -- что же интересного?
      -- В наших лесах появился дикий коротышка.
      -- Дикий коротышка? -- удивился Пупс. -- Каким же образом он одичал? Почему наши органы правопорядка вовремя не взяли над ним опеку?
      -- Никто не знает, мой дорогой друг. Не все уверены даже, что это вообще коротышка; некоторые полагают, что это сбежавшая из зверинца и одичавшая на воле обезьяна.
      -- А разве где-нибудь пропала обезьяна?
      -- Ничуть не бывало. Информация об этом деле путаная и недостоверная; лично я склонен думать, что это всего-навсего остроумная газетная утка.
      -- Возможно, возможно... Однако я просил бы вас прояснить этот вопрос. Если это коротышка, то следует проверить, чем он питается, и если... Впрочем, вы меня понимаете.
      -- Разумеется, вполне понимаю. Я возьму этот вопрос под свой личный контроль.
      -- Благодарю вас, дорогой друг, -- улыбнулся Пупс.
      На сцене сменялись короткие эстрадные номера; конферансье объявил дрессированных тигров, и несколько последующих минут свирепые полосатые хищники прыгали с тумбы на тумбу через пылающее огнЕм кольцо.
      -- Любопытная деталь, -- подал голос Жулио. -- Угадайте, кто теперь больше всех доволен новым порядком?
      -- Интересно, кто же? -- отозвался Пупс.
      -- Дрессировщики. И вообще, коротышки, работающие с животными в цирке или зоопарке.
      -- Да, да, кажется, я вас понимаю.
      -- Понимаете? Теперь и вы сами можете с большим успехом выдрессировать вашу кошку или собаку.
      -- Но только при условии, что животное будет питаться нашими обогащенными продуктами, -- уточнил Пупс. -- У меня в доме, например, живЕт кошка, которая питается исключительно мышами.
      -- Но она может пить воду, которую для неЕ набирают из-под крана, а большего и не требуется. Вообразите, за час до нашей встречи я с лЕгкостью выучил своего попугая произносить текст нашего нового и, должен признать, великолепного гимна!
      -- Текст нового гимна? Попугаю?.. -- Пупс скептически поморщился.
      Жулио этого не заметил и в порыве вдохновения протрещал, подражая своей учЕной птице, Гимн подлунных коротышек, восхваляющий силу, мудрость, скромность и имя Великого Правителя.
      В предвкушении одобрительной реакции Жулио поднял глаза, да так и застыл с открытым ртом: на лице его сиятельства не было привычной благодушной улыбки, брови его были насуплены. Рассердить его сиятельство здесь, в этом кропотливо воссозданном оазисе беззаботности и душевного отдохновения, было делом немыслимым, и последствия столь нелепого промаха могли быть для виновника ужасными.
      Жулио всЕ понял и сделался белым как бумага.
      Он умоляюще посмотрел на Спрутса, надеясь обнаружить в нем поддержку, но встретил в его взгляде только отстранЕнную враждебность. Мало того, улучив момент, Спрутс быстрым, выразительным жестом полоснул пальцем себе по горлу.
      Бедняга пошатнулся, на его лице отразилась такая гамма мучительных переживаний, что Пупс не выдержал и расхохотался.
      Отсмеявшись и вытерев глаза, он дружески похлопал Жулио по плечу:
      -- Господин Жулио, вы мне чрезвычайно симпатичны и будьте впредь осмотрительнее. Ведь только что я мог сгоряча сделать что-нибудь совершенно непоправимое, после чего бы непременно раскаялся. Ваш идиотский промах едва не поставил меня в трудное положение.
      ПрощЕнный и счастливый, Жулио с грохотом отодвинул стул, упал на колени и стал покрывать поцелуями руку его сиятельства.
      -- Ну, полно, полно. Забыли. Ау! Господин Жулио! Я сказал -- забыли.
      Натянуто улыбаясь, Спрутс под столом изо всех сил пнул своего секретаря, на ощупь схватил его за шиворот и оттащил от сиятельной руки.
      В кабинет заглянул официант и осведомился, не желают ли господа ещЕ чего-нибудь заказать. Пупс распорядился принести разных кушаний, а также пузырЕк валерьянки "для господина со слабыми нервами".
      Вместе с заказом в кабинете появился хозяин ресторана.
      -- А, господин Красавчик! -- приветствовал его Пупс. -- Рад вас видеть, присаживайтесь к нам.
      -- Пожалуй, я не смогу, господин Пупс, дел позарез...
      -- Ну вот, как всегда, ни у кого для меня нет времени, -- обиделся его сиятельство. -- Впору запереться у себя дома и никуда не ходить.
      -- В другой раз обещаю иметь с вами брудершафт, господин Пупс. А сейчас не расстраивайтесь: вот-вот будет ваш любимый аттракцион; я нанял вчера одного смышлЕного коротышку -- обещаю, будет посмотреть чего-то особенного.
      Подобная развязность была вполне в духе Красавчика, и поскольку этот проныра отлично понимал, чего желает в "ВесЕлом клоуне" пресыщенная душа его сиятельства, он и не думал меняться.
      Этот по-своему несчастный коротышка едва ли не больше всех переживал свершившиеся перемены. С некоторых пор его любимое ремесло налЕтчика потеряло всякий смысл, поскольку теперь он мог легко и открыто облапошивать находящихся под действием порошка сограждан.
      Время от времени, чтобы успокоить нервы, он делал шумный налЕт на какой-нибудь банк и, разрезав бронированный сейф, брал оттуда какую-нибудь символическую мелочь -- сотню-другую фертингов.
      Но зато какое удовольствие испытывал он, кропотливо разрабатывая план операции, подолгу простаивая с секундомером за витриной расположенного напротив банка кафе или изучая хитросплетения сигнализации по выкраденной схеме и, наконец, -- о радость! -- отстреливаясь холостыми патронами от полицейских во время бешеной погони по ночным улицам Давилона...
      Начальник полиции, разумеется, был в курсе предстоящего налЕта и предупреждал своих подчиненных, чтобы они как-нибудь случайно не ранили или, чего доброго, не догнали и не арестовали любимчика его сиятельства.
      После такого мероприятия Красавчик месяц ходил довольный, пока зуд снова не охватывал его и не заставлял искать новых приключений.
      На лице выпившего пузырЕк валерьянки Жулио появилась улыбка, и Пупс поглядывал на него с одобрением. Он очень не любил подле себя серьЕзных или огорчЕнных чем-либо коротышек.
      На сцене установили декорации, и начался аттракцион "Резиновый клоун", который радовал его сиятельство ничуть не меньше, чем в прежние времена.
      Возвратившись домой в прекрасном расположении духа, Пупс увидел в прихожей чучело попугая, державшего в клюве записку следующего содержания: "Раб Вашего Сиятельства нижайше умоляет принять от него эту птицу, которая более никогда не дерзнЕт произнести даже звука, способного вызвать недовольство Вашего Сиятельства".
      Пупс погладил чучело по спинке и сказал:
      -- Хорошо, хорошо, я верю. Ты не дерзнешь. Но твой бывший хозяин... С легкостью покусившийся на основы основ... на величие нашего гимна... Чего ещЕ от него ожидать? Это вопрос... Простить -- не значит забыть.
      Уже после того, как его сиятельство забрался в кровать, позвонил сыщик Бигль, ныне занимавший должность Тайного министра. В его подчинении находились все полицейские управления и все особо секретные агенты подлунного мира.
      -- Простите, что беспокою вас в столь поздний час, господин Пупс.
      -- Все в порядке, Бигль, говорите, я вас слушаю.
      -- Минуту назад получено интересное сообщение: агент Тихоня, который, как вы помните...
      -- Да, да, я помню.
      -- Он сообщает об успешном внедрении.
      -- Отлично работаете, Бигль. Эти трое мерзавцев -- опаснейшие преступники; необходимо знать всЕ, что у них на уме.
      -- Но это, как говорится, хорошая новость.
      -- Ладно, выкладывайте плохую.
      -- Он утверждает...
      -- Ну, говорите!
      -- Он утверждает, что они знают всЕ.
      -- Что?!
      -- Мерзавцы как-то всЕ пронюхали и теперь не жрут наши продукты. Берут воду прямо из лужи, а еду из леса.
      -- Нет, этого не может быть!
      -- Увы, мой повелитель, увы.
      -- Ай-ай-ай-ай-ай-ай-ай... Но что же, они намерены бежать?
      -- Сейчас наш агент пытается это выяснить.
      -- Хорошо, хорошо, надо подумать.
      -- Спокойной ночи, господин Пупс... ваше сиятельство. Я не сомневаюсь, что вы примете единственно верное решение.
      Его сиятельство положил трубку, сел на кровати и крепко задумался.
      Глава третья
      На сцене вновь появляются столь зловещие фигуры, что г-н Пупс в сравнении с ними кажется нам просто милашкой
      На северо-восточной, самой дальней оконечности полуострова Клушка, в лесной болотистой местности, кишащей комарами и гнусом, располагался посЕлок так называемых "ссыльных доброхотов" -- коротышек, имевших преступное прошлое, но под действием порошка раскаявшихся и добровольно явившихся в полицию.
      Ссыльные жили в бревенчатых избушках и работали на заготовке клюквы, которая произрастала здесь круглый год. Поселенец был обязан каждый день собрать и сдать ведро клюквы. А если кто-то не выполнял норму, то долг его накапливался, и в конце недели за него рассчитывались остальные.
      Бежать отсюда было некуда, потому что с трех сторон полуостров окружала вода, а путь в глубь материка преграждали непроходимые болота.
      По воскресеньям в поселок прилетал грузовой вертолет. Он забирал большой металлический контейнер с клюквой, а взамен оставлял продукты питания и ширпотреб. Посадочная площадка находилась на единственной здесь сухой каменистой возвышенности.
      Коротышкой, представлявшим здесь власть, был старший надзиратель -разжалованный когда-то за нерадивость полицейский Пфигль. Он ненавидел свою работу до такой степени, что время от времени специально наедался предназначенных для поселенцев обогащенных порошком продуктов. И тогда ему всЕ становилось безразлично.
      Самую большую и крепкую избу в посЕлке занимали Жмурик, Тефтель и Ханаконда. Мощное преступное сообщество, которое они называли "семьЕй", было разрушено. При них остались только два охранника да некстати подвернувшиеся Мига и Крабс, которых в последнее время буквально на каждом шагу преследовали неудачи. Теперь оба прохвоста вместе с бывшими охранниками, которых звали ХорЕк и ГубошлЕп, были при Ханаконде чем-то вроде прислуги. Они прибирались в доме, мыли посуду и собирали норму клюквы не только за себя, но и за своих шефов. Жмурик и Тефтель в лес не ходили, но сидели целыми днями за переборкой ягод. Ханаконда ни к какой работе не прикасался. Он только смотрел в окно, слушал радиоприемник и постоянно о чЕм-то напряжЕнно думал.
      Вообще-то находящийся под действием порошка коротышка не мог думать самостоятельно. Он выполнял свои обязанности согласно подробнейшим служебным инструкциям и радовался жизни согласно бодрым установкам, звучащим по радио и телевидению. Но в том-то и дело, что Ханаконда уже не находился под действием гипнотического порошка. Ни он сам, ни Жмурик с Тефтелем, ни четверо работавших на них простофиль.
      Оказавшись здесь, на Клушке, Ханаконда однажды могучим усилием воли заставил себя отказаться от привозимых на вертолете продуктов. По прошествии суток он полностью восстановил ясность ума и память. Он снова стал коварным, жестоким и чрезвычайно опасным для окружающих. Мысль о побеге и жестоком мщении поглотила его целиком, не оставив места ни для чего другого. Время от времени он скрипел зубами и шипел, как змея.
      Конечно, он не мог действовать без сообщников, а потому вернул ясность мысли находившимся рядом Миге, Крабсу, Хорьку и ГубошлЕпу. Семеро понимавших что к чему коротышек уже представляли собой значительную силу, а под руководством умного и жестокого главаря, вырвавшись на свободу, они могли наделать неисчислимых бед.
      Для того чтобы постоянно находиться в форме и быть готовыми к решительным действиям, бандитам приходилось пить болотную воду, а питаться исключительно грибами, клюквой и дикорастущим чесноком. Из-за этого у них постоянно болели животы, всЕ валилось из рук, а любая мелочь вызывала приступ раздражения. То и дело они дрались между собой, оставляя друг другу на физиономиях синяки и ссадины.
      Свой паЕк, состоящий из разнообразных, вкусных, но щедро сдобренных порошком продуктов, они выбрасывали в специально вырытую за домом и прикрытую ветками глубокую яму.
      -- Погода портится, -- хрипло произнес Ханаконда, барабаня пальцами по мутному стеклу небольшого окошка. -- Где до сих носит этих идиотов...
      Тефтель и Жмурик сидели на табуретках и, как обычно, не спеша перебирали ягоды, бросая листики и мусор прямо на пол. На плите кипела кастрюля с грибами, от одного запаха которых всех давно воротило.
      -- Сегодня утром ГубошлЕп опять залезал в яму, -- доложил Жмурик. -Слопал две банки консервов и булку с маком, хе-хе.
      -- С-скотина, -- прошептал Ханаконда. -- Имейте в виду, господа сообщники, не будет дисциплины -- не будет побега. Другой жизни вам не видать, передохнете все здесь, на болоте.
      -- А уже есть какие-нибудь соображения насчЕт побега, а, шеф? -поинтересовался Тефтель.
      -- Соображения? Так я вам и сказал, чтобы вы завтра же всем растрепали. Сегодня ГубошлЕп залез в яму, а завтра кто-нибудь ещЕ нажрЕтся порошка и побежит докладывать о побеге старшему надзирателю.
      -- Обижаете, начальник, -- возразил Тефтель. -- Гадом буду, если побегу к надзирателю. А может, всЕ-таки махнЕм через пролив? Пилы и топоры у нас есть -- доберемся до берега и сколотим плот. Дождемся попутного ветра, поднимем парус -- и мы уже на том берегу!
      -- Ты -- дурак. ЕщЕ ни одно судно не смогло преодолеть течение в проливе. Плот унесЕт в Северный океан и затрЕт во льдах. Не мешайте мне думать.
      Ханаконда снова забарабанил по окну и заскрипел зубами.
      На пороге послышался топот сапог, и в дом вошли ХорЕк, ГубошлЕп, Мига и Крабс. Рожи у них были красные и распухшие от укусов комаров. В руках они держали вЕдра с клюквой, наполненные не более чем на две трети.
      -- Почему раньше времени? -- произнЕс, не оборачиваясь, Ханаконда.
      -- Погода портится, шеф, -- объяснил ХорЕк. -- Поднялся ветер, дождь вот-вот хлынет. Завтра встанем пораньше и наверстаем.
      -- Если не сделаете план, накажу всех четверых.
      -- Сделаем, шеф, всЕ будет в порядке.
      "Как бы этот ветер не испортил все дело, -- проворчал про себя Ханаконда. -- Если завтра погода будет нелЕтная, придется отложить затею до следующего рейса..."
      -- ГубошлЕп, -- позвал он щуплого и лопоухого коротышку. -- Подойди ко мне.
      Тот встал перед шефом, глядя на него счастливыми, бессмысленными глазами-пуговицами.
      -- Зачем ты лазил в яму, ГубошлЕп? Ты ведь знал, что этого нельзя делать.
      -- Знал, шеф, конечно знал. Да уж только очень болел живот от этой нашей еды. Будто выпил ведро бензина, а после какая-то сволочь просунула туда руку с горящей спичкой...
      Приступ боли обжЕг внутренности Ханаконды, он стиснул зубы и прикрыл глаза. Такие приступы случались последнее время с ним довольно часто. Он проглотил горсть таблеток и произнес сдавленно:
      -- Теперь всЕ в порядке?
      -- Да, шеф, чувствую себя хорошо.
      -- И что же ты теперь собираешься делать?
      -- Вот думаю сходить к старшему надзирателю и донести, что мы тут собираемся сбежать и на воле сколотить банду, -- простодушно отвечал ГубошлЕп.
      Тефтель выронил на пол ковшик, из которого пил воду.
      -- Что-что? -- удивленно вскинул брови Ханаконда. -- Как ты говоришь -"донести старшему надзирателю"?