– Ты должна. Делай, что я говорю, иначе я тебя застрелю. Я выстрелю тебе сначала в одно колено, потом в другое. И я буду продолжать стрелять, пока ты не сделаешь, что я приказываю, или умрешь.
      Она прицелилась, и я поняла, что она сделает то, что обещала. Она выстрелит в меня без тени сомнения. И будет продолжать стрелять, пока я не умру. На негнущихся ногах я подошла к Дечучу и встала около него на колени.
      – Шевелись, – прикрикнула она. – Расстегни ему рубашку.
      Я положила руку ему на грудь, почувствовала ее тепло и ощутила слабое дыхание.
      – Он жив! – воскликнула я.
      – Тем лучше, – сказала София.
      Я невольно вздрогнула и принялась расстегивать рубашку. Медленно, по одной пуговице. Я тянула время. Пальцы казались мне самой неуклюжими. Они еле справлялись с задачей.
      Когда я расстегнула рубашку, София достала из-за спины большой нож для резки мяса и бросила его на пол рядом с Дечучем.
      – Разрежь его нижнюю сорочку.
      Я взяла нож в руку, почувствовала его тяжесть. Если бы дело происходило на телеэкране, я бы одним резким движением метнула нож в Софию. Но дело происходило в реальной жизни, а я представления не имела, как надо метать ножи и как двигаться достаточно быстро, чтобы опередить пулю.
      Я приложила нож к белой сорочке Эдди. В голове пустота. Руки трясутся, пот стекает по голове и спине. Я надрезала сорочку и затем провела ножом вдоль нее, обнажив худую грудь Дечуча.
      – А теперь вырежь ему сердце, – велела София спокойно и бесстрастно.
      Я взглянула на нее. Лицо безразличное, только глаза пылают. Она уверена, что поступает правильно. Наверное, эти голоса и сейчас звучат в ее голове, когда я стою на коленях рядом с Дечучем.
      Что-то капнуло на грудь Эдди. Или у меня из носа течет, или слезы капают. Я была слишком напугана, чтобы разобрать, что со мной.
      – Я не знаю, как это делается, – сказала я. – Не знаю, как добраться до сердца.
      – Справишься.
      – Не могу.
      – Ты должна!
      Я покачала головой.
      – Не хочешь помолиться перед смертью? – спросила она.
      – Эта комната в подвале… он часто вас туда запирал? Вы там молились?
      Спокойствие покинуло ее.
      – Он говорил, что я сумасшедшая, но на самом деле сумасшедшим был он. Он не имел веры. С ним господь не разговаривал.
      – Он не должен был запирать вас в этой комнате, – сказала я, чувствуя, как во мне поднимается злость на человека, который запирал жену-шизофреничку в подвале, вместо того чтобы показать ее врачам.
      – Время пришло, – сказала София, направляя на меня пистолет.
      Я взглянула на Дечуча, прикидывая, смогу ли я убить его, чтобы спасти себя. Насколько сильно мое чувство самосохранения? Я взглянула на дверь подвала.
      – Мне пришла в голову хорошая мысль, – сказала я. – У Эдди в подвале всякий инструмент, мне легче было бы залезть к нему под ребра, если бы у меня была электропила.
      – Это глупо.
      Я вскочила.
      – Нет! Точно, мне нужна пила. Я видела такое по телевизору. В одной передаче про врачей. Я скоро вернусь.
      – Стой!
      Я была уже у дверей подвала.
      – Это займет всего минуту. – Я открыла дверь, включила свет и встала на первую ступеньку.
      Она была в паре шагов от меня, держа пистолет наготове.
      – Не так быстро, – сказала она. – Я тоже иду.
      Мы вместе спустились по ступеням, сделали это осторожно, боясь оступиться. Я пересекла подвал и схватила портативную электропилу, которая лежала на верстаке Дечуча. Женщины хотят иметь детей. Мужчин влекут электроинструменты.
      – Возвращайся наверх, – сказала она. Ее явно вывела из себя обстановка подвала, и ей хотелось поскорее отсюда выбраться.
      Я поднималась медленно, волоча ноги, сознавая, что она идет по пятам. Я чувствовала, что пистолет почти упирается мне в спину. Она находилась слишком близко. Рисковала, поскольку хотела поскорее выбраться из подвала. Я поставила ногу на верхнюю ступеньку, резко повернулась и ударила ее пилой в живот.
      Она слабо вскрикнула, раздался выстрел, пуля улетела неизвестно куда, а София кубарем скатилась с лестницы. Я не стала рассматривать, что там с ней случилось. Вылетела за дверь, захлопнула ее, заперла и выскочила из дома. Я выбежала через парадную дверь, которую по глупости оставила незапертой, когда прошла за Дечучем в кухню.
      Я принялась барабанить в дверь Анжелы, прося ее открыть поскорее. Дверь открылась, и я едва не сбила Анжелу с ног, так торопилась войти.
      – Заприте дверь, – попросила я. – Заприте все двери и дайте мне ружье вашей матери. – Затем я кинулась к телефону и набрала 911.
      Полиция приехала раньше, чем я сумела взять себя в руки и вернуться в дом. Нет смысла там показываться, если у меня руки так трясутся, что я не могу удержать ружье.
      Два копа в форме вошли в дом Дечуча и через несколько минут дали отмашку: все чисто. Тогда в дом пошли медики. София все еще лежала в погребе. Она сломала бедро и несколько ребер. Мне показалось, что сломанные ребра – весьма символично в данной ситуации, хотя от всего озноб пробирает.
      Я прошла за медиками на кухню и замерла на пороге. Дечуча на кухонном полу не было.
      Билли Квятковски был первым, кто вошел в дом.
      – А где Дечуч? – спросила я его. – Я оставила его на полу около стола.
      – Когда я вошел, в кухне никого не было, – ответил он.
      Мы посмотрели на кровавый след, ведущий к двери черного хода. Квятковски зажег фонарь и вышел во двор, но скоро вернулся.
      – Трудно увидеть след в траве в такую темень, – сказал он, – но есть пятна крови в переулке за гаражом. Мне кажется, что у него там стояла машина и он на ней уехал.
      Поверить невозможно. Невозможно поверить! Этот человек похож на таракана, зажигаешь свет, и он исчезает.
      Я отчиталась перед полицией и уехала. Я беспокоилась о бабушке. Я хотела убедиться, что она дома. И мне хотелось сидеть на кухне мамы. Но больше всего мне хотелось съесть кекс с глазурью.
      Когда я подъехала к дому, во всех окнах горел свет. Все сидели в гостиной и смотрели новости по телевизору. Если я действительно знала свою семью, то все они ждали возвращения Валери.
      Когда я вошла, бабушка вскочила с дивана.
      – Ты его схватила? Ты схватила Дечуча?
      Я покачала головой.
      – Он снова улизнул. – В подробные объяснения мне вдаваться не хотелось.
      – Он парень ловкий, – заметила бабушка, снова усаживаясь на диван.
      Я пошла на кухню за кексом. Услышала, как открылась и закрылась входная дверь. На кухню приплелась Валери и устало села на стул. Она гладко зачесала волосы за уши и спереди взбила их эдаким коком. Блондинистая лесбиянка подражает Элвису.
      Я поставила перед ней блюдо с кексами и села.
      – Ну? Как твое свидание?
      – Полный кошмар. Она не моего типа.
      – А кто твоего типа?
      – Уж точно, не женщины. – Она взяла кекс. – Джанин поцеловала меня, а я ничего не почувствовала. Она снова стала меня целовать и вроде как… впала в экстаз.
      – Насколько в экстаз?
      – Она любила меня по-французски!
      – Ну и?
      – Ужасно. По-настоящему ужасно.
      – Значит, ты больше не лесбиянка.
      – Судя по всему.
      – Слушай, ты попробовала. Риск – благородное дело, – заметила я.
      – Может, к этому надо привыкнуть? Ну, понимаешь, вот я в детстве ненавидела спаржу, ты помнишь, а сейчас я спаржу обожаю.
      – Наверное, тебе надо было подольше продержаться. Тебе двадцать лет понадобились, чтобы полюбить спаржу.
      Валери задумчиво жевала кекс.
      Вошла бабушка.
      – Что здесь происходит? Я что-то пропустила?
      – Едим кексы, – отчиталась я.
      Бабушка взяла кекс и села.
      – Ты уже ездила на мотоцикле Стефани? – спросила бабушка у Валери. – Я сегодня прокатилась, так от него во всех интимных местах щекотно.
      Валери чуть не подавилась кексом.
      – Может, тебе стоит перестать быть лесбиянкой, а завести себе «Харлей»? – предложила я Валери.
      В кухне появилась мама. Взглянула на тарелку с кексами и вздохнула.
      – Я пекла их для девочек.
      – Мы тоже девочки, – заметила бабушка.
      Мама села и тоже взяла кекс. Она выбрала ванильный, посыпанный цветными крупинками. Мы все в шоке уставились на нее. Мать практически никогда не брала себе целый кекс, да еще обсыпанный сверху. Обычно ей доставались недоеденные куски, кексы с осыпавшейся глазурью, половинки. Она ела сломанное печенье и подгоревшие блины.
      – Вау, – не удержалась я, – ты взяла себе целый кекс!
      – Я его заслужила, – сказала мама.
      – Готова поспорить, ты снова смотрела программу Опры, – сказала бабушка. – Я всегда знаю, когда ты смотришь Опру.
      Мать нервно постукивала пальцами по столу.
      – Я еще кое-что хотела вам сказать…
      Мы все прекратили жевать и уставились на нее.
      – Я возвращаюсь в школу, – сказала она. – Я обратилась в администрацию штата Трентон и недавно узнала, что меня приняли. На неполный день. У них есть вечерние занятия.
      Я с облегчением выдохнула воздух. Я боялась, что она объявит, что решила проколоть язык или сделать татуировку. Или что она собирается сбежать из дома и присоединиться к бродячему цирку.
      – Замечательно, – сказала я. – Ты к какой программе подключаешься?
      – Сейчас просто общий курс, – ответила мама. – Но когда-нибудь я хочу стать медсестрой. Я всегда считала, что из меня получится хорошая медсестра.
      Домой я вернулась почти в полночь. Скачок адреналина сменился тяжелой усталостью. Я переела кексов и выпила слишком много молока, так что мне хотелось забраться в постель и проспать неделю. Я поднялась на лифте. Двери лифта раскрылись на моем этаже, я вышла в холл и тут же замерла, превратившись в статую и не веря своим глазам. В холле, у дверей моей квартиры, сидел Эдди Дечуч.
      Голова его была обмотана огромным полотенцем, поверх которого он застегнул ремень, кокетливо пристроив пряжку на виске. Когда я направилась к нему, он поднял глаза, но не поднялся на ноги, не улыбнулся, не выстрелил и не поздоровался. Просто сидел и смотрел.
      – У вас, должно быть, ужасно болит голова, – сказала я.
      – Не отказался бы от таблетки аспирина.
      – Почему вы не вошли? Все заходят.
      – Нет инструмента. Нужно какое-нибудь приспособление.
      Я помогла ему встать на ноги и войти в квартиру. Усадила его в удобное кресло в гостиной и достала полбутылки виски, которую бабушка забыла в стенном шкафу после того, как разок у меня переночевала.
      Дечуч выпил немного и слегка порозовел.
      – Черт, а я уже думал, что ты вспорешь меня, как рождественского гуся, – сказал он.
      – Вполне могло случиться. Когда вы пришли в себя?
      – Когда вы обсуждали, как пробраться за ребра. Господи, у меня до сих пор мурашки по яйцам бегают, как вспомню. – Он отпил еще глоток. – Я смотался оттуда, как только вы обе спустились в подвал.
      Я невольно улыбнулась. Я промчалась через кухню на такой предельной скорости, что даже не заметила отсутствия Дечуча.
      – Что теперь?
      Он откинулся на спинку кресла.
      – Я немного поездил. Я бы умотал куда, но голова очень болела. Она мне пол-уха отстрелила. И я устал. Господи, как же я устал. Но знаешь, что я тебе скажу? Больше никакой депрессии. Вот я и подумал, какого черта, надо посмотреть, не сможет ли мне помочь адвокат.
      – Вы согласны, чтобы я отвезла вас в участок?
      Дечуч открыл глаза.
      – Черт, нет! Пусть Рейнджер отвезет. Я просто не знаю, как с ним связаться.
      – После всего, через что мне пришлось пройти, я заслуживаю лучшего.
      – Эй, а как же я? У меня теперь только пол-уха!
      Я глубоко вздохнула и позвонила Рейнджеру.
      – Мне нужна помощь. Но все немного странно.
      – Так всегда бывает.
      – Я у себя дома с Эдди Дечучем, но он не хочет, чтобы его везла в полицейский участок женщина.
      Я слышала, как Рейнджер тихо рассмеялся.
      – Ничего смешного, – сказала я.
      – Все просто замечательно.
      – Так ты поможешь или нет?
      – Ты где?
      – В своей квартире.
      Не такой помощи я от него ожидала, и мне казалось, что наша сделка в такой ситуации недействительна. Но у Рейнджера никогда ничего не поймешь. Кстати сказать, я далеко не была уверена, что он запросил такую цену за свою помощь всерьез.
      Рейнджер приехал через двадцать минут. В черной рабочей одежде, со своим знаменитым поясом. Один господь ведает, от чего я его оторвала. Он взглянул на меня и ухмыльнулся.
      – Блондинка?
      – Это я сдуру.
      – Еще какие-нибудь сюрпризы?
      – Ничего такого, о чем мне хотелось бы рассказать тебе прямо сейчас.
      Он вошел поглубже в квартиру и поднял брови, разглядев Дечуча.
      – Это не моя работа, – сказала я.
      – Серьезная рана?
      – Выживу, – заявил Дечуч, – но боль адская.
      – Появилась София и отстрелила ему ухо, – объяснила я.
      – И где она сейчас?
      – Под присмотром полиции.
      Рейнджер обхватил Дечуча и помог ему подняться на ноги.
      – Меня у дома Тэнк в машине ждет. Мы отвезем Чуча в больницу, пусть его там оставят на ночь. Там удобнее, чем в тюрьме. Они могут запереть его в палате.
      Дечуч не прогадал, выбрав Рейнджера. Рейнджер умел достичь невозможного.
      Я закрыла дверь за Рейнджером и заперла ее. Включила телевизор и побегала по каналам. Ни борьбы, ни хоккея. Или интересных фильмов. Пятьдесят восемь каналов, а смотреть нечего.
      В голове крутилось много мыслей, но сосредоточиться не хотелось ни на одной. Я бродила по дому, радуясь и одновременно огорчаясь, что Морелли не звонит.
      У меня не было никаких дел. Всех нашла. Ничего нового. В понедельник получу деньги от Винни. Это даст мне возможность расплатиться по счетам за последний месяц. Моя «Хонда» в мастерской. Я до сих пор еще не знаю, во что мне обойдется ремонт. Если повезет, страховки хватит.
      Я долго стояла в горячем душе, а когда вышла и взглянула в зеркало, удивилась – кто эта блондинка? Не я, так мне подумалось. Наверное, на следующей неделе я снова схожу в парикмахерскую и выкрашу волосы в свой натуральный цвет. Хватит одной блондинки в нашей семье.
      Воздух, струившийся из открытого окна моей спальни, был пропитан летним теплом, поэтому я решила на ночь надеть лишь трусики и футболку. Никаких байковых ночных рубашек до следующего ноября. Я надела футболку и забралась под одеяло. Выключила свет и долго лежала в темноте, чувствуя себя очень одинокой.
      В моей жизни были двое мужчин, и ни об одном из них я не имела реального представления. Странно, как все случается в жизни. Морелли то появлялся в моей жизни, то снова исчезал с той поры, как мне исполнилось шесть лет. Он был подобен комете, которую раз в десять лет всасывало на мою орбиту, откуда она, бешено покрутившись вокруг меня, снова уносилась в открытый космос. Так получалось, что наши планы и запросы никогда не совпадали.
      Рейнджер в моей жизни был новичком. Причем совершенно непонятным. Начал он с того, что учил меня, но постепенно… Что случилось со временем? Трудно точно определить, что хотел от меня Рейнджер. Или что хотела от него я. Сексуального удовлетворения, это да. В остальном я была не уверена. Я невольно вздрогнула, подумав о возможном сексуальном контакте с Рейнджером. Я так мало о нем знаю, что до некоторой степени это будет контакт с завязанными глазами – только ощущения и ощупывания. И доверие. Было что-то в Рейнджере, что вызывало доверие.
      Синие цифры на моих часах, висевших на противоположной стене, плыли в темноте. Час ночи. Я не могла заснуть. Неожиданно перед моим внутренним взором возник образ Софии. Я зажмурила глаза и попыталась прогнать его прочь. Протикали еще несколько бессонных минут. Я открыла глаза. Половина второго.
      И тут я услышала в тишине четкий щелчок дверного замка. И позвякивание разорванной цепочки о дверь. Сердце перестало биться. Потом заколотилось как бешеное. У меня даже в глазах потемнело. Кто-то вошел ко мне в квартиру.
      Послышались легкие шаги. Не осторожные, нет. Не замирали, чтобы оглядеться или прислушаться. Я попыталась выровнять дыхание, успокоить сердце. Я подозревала, что знаю, как зовут моего ночного гостя, но паника от этого не уменьшалась.
      Он остановился на пороге спальни и легонько постучал о притолоку.
      – Не спишь?
      – Теперь нет. Ты меня до смерти перепугал.
      Это был Рейнджер.
      – Я хочу на тебя посмотреть, – сказал он. – У тебя есть ночник?
      – В ванной.
      Он принес лампу из ванной и воткнул штепсель в розетку у моей постели. Она давала слабый свет, но вполне достаточный, чтобы разглядеть его.
      – Ну, – сказала я, внутренне паникуя, – что случилось? Как Дечуч?
      Рейнджер снял пояс с пистолетом и бросил его на пол.
      – С Дечучем все в порядке. Ты не забыла, у нас с тобой есть одно незаконченное дельце.