КИЧЛАГ

Я на зоне вечный арестант,

Больше некуда податься.

Я от кузницы оглох,

Как в самолете суперскором,

Лучше б я в пакете сдох,

Что нашли когда-то под забором.

ПРОЩАЙ, КИЧМАН!

Белеет ниточка вольфрама,

Свет не гасят никогда,

К концу подходит драма,

В пойке булькает вода.

Воровская выбрана дорога,

Святое дело – чифирнуть,

Соблазнов в жизни много,

Тернист, неровен путь.

Завтра примет осужденка,

Приговор готов в суде.

Прощай, подруга шконка,

Прошлась ты тихо по судьбе.

Прощай, стреноженный кичман!

Отпустят шлюзы за порог,

Жизнь – отложенный обман,

Все больше рельсы поперек.

Свет не гасят никогда,

Чифир поставили на кон,

Везут этапы поезда,

Не спит столыпинский вагон.

Столыпин тоже пьет чифир,

Он этапу очень рад,

На вахте дремлет конвоир,

Обнял служивый автомат.

У нас пошла по кругу пойка,

Чифир глотают без нажима,

Ждет размеренная двойка,

Зона строгого режима.

Белеет ниточка вольфрама,

Как ни старайся – не задуть,

От кичмана и до храма

Нелегким будет путь.

СВИДЕТЕЛЬ ПРАВИЛЬНО ЛАСИТ…

Свидетель правильно ласит,

Фемиде гонит сказки,

Два петра статья гласит,

Надо думать об отмазке.

Народу – целый коллектив,

Родня – для чувства локтя,

Прокурор увидел рецидив,

Влил немало дегтя.

Опер выступил из МУРа,

По полной грузит тоже,

Подельник мой – Фигура,

Сидит и строит рожи.

Один за всех отмазку пру,

Смазал важные детали,

Обвиненья все не по нутру,

На трешник за день наболтали.

Сказал бы бюргер «швах»,

Но впрягся адвокат мой смело:

«Подзащитный мой не при делах,

Шьют ему позорно дело».

Конфуз вышел по ходу прений,

Терпила – песенный фонарщик,

Он не знал глубокой фени,

На меня кричит тюремщик.

По делу прекратились прения,

Терпиле нечего сказать,

Москвич в пятом поколении,

Просит примерно наказать.

Судья захлопнул том,

Ему на доску наши рожи,

Каким огреет он кнутом –

Узнаем на часик позже.

ГЛАЗ НАТЯНУЛИ НА ЗАДНИЦУ…

Глаз натянули на задницу,

Всем надо видеть лесть,

Евреем он был по отцу,

Моисеем представили здесь.

На сцене смеялся, печалился,

Сыграл и спел все, что мог,

На зоне, вроде, не чалился,

За лавровый бился венок.

Писал относительно мягко,

Боялся убойного ринга,

В бок кольнула булавка,

Но только не острая финка.

Жалел распятого Христа, –

Тянут страдальца на Мессию,

Не закрывал на работе рта,

Спасал от нечисти Россию.

По понятиям он ссучился,

Записан в редкие страдальцы,

А он с похмелья мучился,

В рот засовывая пальцы.

На манекен натянут пальто,

Поставят по паркам, аллеям,

В России ты – никто,

Если не родился евреем.

Себя скоблил полгода,

Уперся в основателя Петруху,

Много было разного народа,

Русским надо быть по духу.

Растратил безвольно силу,

Остался в душе полукровкой,

Не вытянул русскую жилу,

Хоть извивался веревкой.

ЧУЖОЙ ГЛУХАРЬ

Я скоро приеду, мама,

Молодой, свободный, довольный,

Звон колокольный из храма –

Праздник великий, престольный.

Поставлю за здравие свечку,

Бог мне один судья,

Посижу один на крылечке,

Мне чужая досталась статья.

Фарисеи твердят о законах,

Большие чины и сошки,

Полно невиновных на зоне

Хлебают из лагерной плошки.

В камерах тесных и душных

Дают мордобоя уроки,

Страна слепых, равнодушных

В большом погрязнет пороке.

Не «с Богом» кричат, а «к черту»,

Сатанеет вся вертикаль,

Создали такую когорту,

Что льет на закон фекаль.

Я вернулся из лагеря, мама,

Прошел мандраж и испуг,

Буду двигаться прямо,

Порочный отбеливать круг.

Правду не любят законы,

Токуют кругом глухари,

Мундиры не держат иконы,

Готовь на крайняк сухари.

Плотно придется молиться,

Богу нельзя попенять,

Чтобы в двери ломиться

Честь свою отстоять.

ЕСЕНИН

«Есенина видели пьяным», –

Ползет шепоток, шурша,

Не был Сережа бакланом,

В просторы рвалась душа.

Доставляли, бывало, в участок,

В скандалах погряз, кутеже,

К криминалу не был причастен,

Не замечен был в грабеже.

Кабацкая пелась Москва,

Было что-то в нем напускное,

Шумела в дубравах листва,

Сердце болело весною.

Талантливый Божий раб,

Он мало писал про Ленина,

Поэтом сисястых баб

Прозвали Сергея Есенина.

Не дал ему город крова,

Бульдожьей не было хватки.

«Околела в деревне корова»

Запишет намедни в тетрадке.

Родину честно славил,

Она тебе будет сниться,

Ты б добровольно ее не оставил,

Страну березового ситца.

Город разбойник и вор,

Совесть его не гложет,

Зачитали тебе приговор

Продажные красные рожи.

Неведомо тем подонкам,

Что под друзей косили –

В любой захолустной сторонке

Будут помнить тебя в России.

ДОМОЙ

Отпустите мальчишек домой,

Им надо по-новой прожить,

Им надо гулять под луной,

Девочек надо любить.

Заблудших детей простите,

Милосердными быть пора,

На волю их отпустите,

Для них это – просто игра.

Упраздните суровые меры,

Будьте детям друзья,

Со взрослых берут примеры.

Бог вам помощник, судья.

Дорогие мальчики, девочки,

Страшен первый срок,

Впитают тревогу зрачки,

Не пройдет безоглядно урок.

Срок бывает один,

Дальше идет приложение,

Остался в душе «гражданин»,

Остались тоска, унижение.

В руке служебный портфель

Двигает выше спесь,

Адский дремлет коктейль,

Взорвется когда-то смесь.

Многое надо отдать,

Чувства тонут в слезах,

Не узнает родная мать,

Жестокость мелькнет в глазах.

Отпустите на волю ребят,

Лучше окажется всем,

Правоведы о них не скорбят,

Уходят от важных тем.

Ребята вернутся домой,

Залечат душевные раны,

Пусть поспорят с судьбой,

Построят лучше планы.

РЕКИ ВПАДАЮТ В МОРЯ

Реки впадают в моря,

Берега покрыты туманом,

Покатилась жизнь моя

По зонам и дальним кичманам.

На просторах великой страны

Оставил заметные метки,

Мелодия звонкой струны

Неслась со мной с малолетки.

Песни блатные звучали,

По два квадрата на брата,

За горьким крепким чаем

Пели о дружбе ребята.

Горели, как сердце Данко,

Было жарко от нашей искры,

Мешали мы на гражданке,

Спрятали очень быстро.

Летели перистые клином,

Нам долго не видеть юга,

Рано я стал гражданином,

Метет холодная вьюга.

Презирали холуйство и месть,

Большим запасались терпением,

Есть в страдании прелесть,

Вспыхнет душа озарением.

Давно расписаны роли,

Звонок по минутам звонит,

Мимолетная радость неволи

Искру надежды заронит.

Нету в неволе резона,

И вроде сиделец не рад,

И только русская зона

Тянет и тянет назад.

ШАНХАЙСКАЯ БАЛЛАДА

Как-то с другом буханули,

Хватили, видно, через край,

Пошли до дому напрямую

Сквозь заброшенный Шанхай.

В авоське – водка, закусь,

И настроение хоть куда,

Идем, глядим – на-кось:

Из земли торчит труба.

Наверно, это баня,

По черному топилась клеть,

Пузырь решили раздербанить,

Под солнцем мирно побалдеть.

Между речкою и домом

Поднялась балдоха выше,

Мужик подходит с ломом:

«И что мы делаем на крыше?

Ничего не выдумали краше?

Собирайте быстро шмотки».

Но на предложение наше

Согласился выпить водки.

Он представился как Дэн,

Прилипло погоняло Шмель,

В Шанхае он абориген,

Как раз родился в оттепель.

В зоне чалился разок,

На бирже профиль узкий,

Водку наливали на глазок,

Пили быстро без закуски.

С Дэном перешли на ты,

Много общих точек,

Подошли его кенты,

Описать не хватит строчек.

Принесли паленой водки,

Название «Русские узоры»,

Понесли по кругу сотки,

Громче стали разговоры.

Решили побороться два соколика,

Зевак полтора десятка,

Отдельного достойны ролика,

Под нами затрещала матка.

Открытым был капкан,

Вели себя очень глупо,

Пьяный наш шалман

Свалился вниз в халупу.

Друг ударился хребтиной,

Упал, как видно, на орла,

Лежал, завален глиной,

Сверху – пьяные тела.

Всех накрыло потолком,

Орали два шанхайца,

Упала кастрюля с кипятком,

Обварила бедным яйца.

Дэн упал на печку,

В кровь разбил макитру,

Придется ставить свечку,

Выпить горькую поллитру.

Я отделался испугом,

Не клял в сознании мать,

По сравнению с другом –

Упал прямо на кровать.

Соседи прибежали Дэна,

Все в полной непонятке,

Надо выручать из плена,

Торчат где головы, где пятки.

Растащили наш шалман,

Нам по пьянке невдомек,

Подогнали даже кран,

Приподняли потолок.

Буханули снова с другом,

С собою взяли по одной,

Домой плетемся цугом,

Шанхай обходим стороной.

СВИНЦОВЫЕ НИЗКИЕ ТУЧИ…

Свинцовые низкие тучи

Коснулись крылом террикона,

Загнал непредвиденный случай,

Уголь кидаю с вагона.

Малолетка ушел в криминал,

Сосед на атасе тупит,

Правду диспетчер сказал –

Вагоны загонит в тупик.

Идейный сосед-вдохновитель

Скомандовал вовремя: «Пли!»

Противна, холодна обитель,

Мимо проходят рубли.

Под майским лазурным небом

Оркестра победная медь,

Очередь вьется за хлебом,

В очередь надо успеть.

Отгремел по фронтам динамит,

Суровая, мирная быль,

На гармошке играл инвалид,

Рядом приставлен костыль.

Гимнастерки, медали, шинели,

Женщин веселые лица,

Песни победные пели,

Отпылали над лесом зарницы.

Достали женщины платья,

Мужчинам некогда пить,

Жаркими были объятия,

Спешили они долюбить.

Обживали покинутый угол,

Каждый военный – фартовый,

И даже за скинутый уголь

Слегка журил участковый.

Льдом покрылись реки,

Год начинался новый,

Потянулись на волю зэки,

На крыльях летает участковый.

Денег – наплакал кот,

Снимали часы и лепень,

Братва вошла в оборот,

Гоп-стоп прокуроры лепят.

Сел сосед за грабеж,

Подломил с кентом магазин,

Выручки было на грош,

Я остался в бараке один.

Узрела быстро малина,

Пропадают бесхозные руки,

Взрослого шла половина,

Постигала криминала науки.

На отца лежит похоронка,

Мать давно на погосте,

На малолетке – жесткая шконка,

Зарулил к хозяину в гости.

Нету кровной обиды,

Боль не стучит в висок,

Черные выпали виды,

Вовремя дали кусок.

Бывает, одет с иголки,

И на зоне лихие года,

Есть овцы и хищные волки,

Так было и будет всегда.

ОДА ПЕРЛОВКЕ

Пайку привез баландер,

Я только покинул трюм,

Выстрою новый шатер,

Белый надену костюм.

Братва стоит у кормушки –

Чаю, кормилец, налей-ка,

Блестящие миски и кружки,

Благородный металл нержавейка.

Перловка очень полезна,

Кашу едят на халяву,

Баландер сегодня любезный,

Сунул соседу маляву.

Каши брось, баландер,

Стихию меняю свою,

Старое в памяти стер,

Новые песни пою.

Баландер, не очень спеши,

Ритуал раздачи твори,

По зову широкой души

Пошел в блатные шныри.

Брось, баландер, перловки,

Это, конечно, не манты.

Мигом доложат кумовке,

Что с кашей творят арестанты.

Водою промою кашу,

Выпадут белые зерна,

Судьбу свою перекрашу,

Скоро до дома дерну.

Великая сила в зернах,

Мощи добавит масса,

Все утопает в нормах,

Только забыли про масло.

Дома сварю перловку,

Классная выйдет каша,

Повезу ее в столицу,

Пусть знают наших.

Масла добавлю в массу,

Свободы не видеть век.

Европеец скорчит гримасу,

Африканский похвалит зэк.

Не ел он перловую кашу,

Больше бобы да бананы,

Пусть помнит мафию нашу,

Зачищу у негра карманы.

Богатенький негр-турист,

Легкий исходит хмель,

Путь его будет тернист –

Исчез из кармана шмель.

Куда он без денег, бедняга,

Суперкарманники наши.

Такая случилась бодяга,

На перловой замешана каше.

Каши брось, баландер,

Хозяину съем в угоду,

Новый построю шатер,

Скоро уйду на свободу.

ПЕРЕКИД

Нету легкости в стихах,

Все больше тянет к прозе,

Мозоли вздулись на руках,

Руки стынут на морозе.

Торчат макушки из траншеи,

Проверять придет десятник,

Горячий пот бежит по шее,

Парит тяжелый ватник.

Накрылся кабель на промзоне,

Холодный ветер в грудь,

И даже вор в законе

К траншее вышел чифирнуть.

Не просит кабель каши,

Ну и пусть лежит любезный,

Тяжелый душит кашель,

Не поддается грунт железный.

На миг закрою веки,

Лопат и кирок стук,

Долбят землю зэки,

Летит на волю звук.

За забором тише звуки,

Дворник чистит тротуар,

Воровские знает он науки,

Сам недавно снялся с нар.

Перекид готовит дворник,

Набор из прочного металла,

Он приходит третий вторник,

Ждет условного сигнала.

Пот бежит по шее,

Тесно в узкой щели,

Сверток падает в траншею,

Достигнет передача цели.

ЖАЛЕТЬ И ГРУСТИТЬ УЖЕ ПОЗДНО…

Жалеть и грустить уже поздно,

Удачливы были, молоды,

Сейчас воровские звезды

На обоих предплечьях наколоты.

Пройдешь зоны крытые –

Кололись в ответ купола,

Открывались двери закрытые,

Большие решались дела.

Генералы закрытого мира,

Большие у вас острова,

Тема помина эфира,

Статус теряет братва.

Легко загнать под кровать,

Получить исконный ответ,

Малина для многих не мать,

Понятия сходят на нет.

Ослаблен во многом спрос,

Педофилы прут косяком,

Беспредел – открытый вопрос,

Проблемы, как снежный ком.

Традиции – тоже политика,

Нести их нелегкий груз,

Спокойной должна быть критика,

Козырным останется туз.

Генералы закрытого мира,

Большие у вас острова,

Столица за вами, Пальмира,

Верит в успех братва.

ГРАФОМАН

После ходки сменились планы,

Густой забодяжил деготь,

Писанулся дурак в графоманы,

Руки в стихах по локоть.

Просит братва почитать,

Тиснуть в стихах письмецо,

Тяжело хорошему стать,

Унижение и грязь в лицо.

Честный просят рассказ,

Сучьих планов громадье,

Залетит ГУЛАГовский Пегас

Посмотреть на деяние свое.

За пайку не бьется братва,

Система калечит души,

За свои воюешь права,

Отведут пятачок на суше.

По кайфу пошла писанина,

Редко читает зэк,

Надоела ему осетрина,

Решил податься в побег.

В землю воткнул лопаты

Отряд невольных копателей,

Двинутся скоро до хаты,

Страх обуял издателей.

Уши прижали зайцы,

Холуйство в большой цене,

Писанина сводит пальцы,

Борозду веду в целине.

Поэт больше, чем поэт,

Льет писака комплимент,

Там светлый кабинет,

Здесь с винтовкой мент.

«Поэт» звучит как «привет»,

Без долгой протяги,

Братве привез ответ:

«Как дела, бродяги?»

Не меняется суть вещей,

Ведут на зону и Петровку,

Кто хлебанул хозяйских щей,

Тот правильно съест перловку.

Рвутся с ремней собаки,

Течет по стенам деготь,

Считают прибыли писаки,

Руки в сборниках по локоть.

Где ты, больше, чем поэт?

Смердит лагерная копоть,

К улучшению сдвигов нет,

Руки в крови по локоть.

АНАРХИЯ

В стихах я полный анархист,

Вышку ожидал в подвале,

Не любят хулиганский свист

В большом, серьезном криминале.

Перемены приняла бакланка,

Тонкие плетет узоры,

Поджидают инкассаторов у банка,

Передернули грабители затворы.

Бакланка тихо умирает,

Меняет платье девка,

Деньги тоннами стирает

Пустая фирма однодневка.

У детей жестоки игры,

Множат козыри свои,

В криминал приходят тигры,

Родились в год змеи.

Детки ушли в расчет,

Кидают зеленые юнцы,

Ополовинят виртуально счет,

Не найти до смерти концы.

Бакланка – достояние музеев,

Молодняк магнитит слово,

По-крупному кидают ротозеев,

На кону – рублевая основа.

В криминале полная анархия,

Непредсказуем преступления состав,

У каждого своя епархия,

Свой непризнанный устав.

ГУЛЯЕТ СВЕЖИЙ ВЕТЕРОК…

Гуляет свежий ветерок

По крышам и тюремным дворикам,

Написать письма листок,

Тихо посидеть за столиком.

Сам себе философ и историк,

Открыта пачка сигарет,

Превращен тюремный дворик

В рабочий тихий кабинет.

Голуби воркуют на карнизе,

Небо отливает синевой,

Ветерочек в легком бризе

Шелестит зеленою листвой.

Теплая и ранняя весна,

Принесли ее на крыльях птицы,

Памяти натянута струна,

Шелестят, исписаны страницы.

Налетела тучка мимолетна,

Дождь простукал по карнизу,

Сторона закрыта оборотна,

Орлом монетка к низу.

Не так легка монета,

Дождь стекает по карнизу,

Обжигает пальцы сигарета,

Гремят ключами снизу.

Сам себе философ и историк,

Дует свежий ветерок,

Опустел дощатый столик,

Закончился писательский урок.

Написал коротенький рассказ,

Небо отливает синевой,

Пролетел прогулки час,

Двери отворил конвой.

ПЕС

Стеклянные впились глаза,

Животные тоже плачут,

Покатилась у пса слеза,

Искорки страха скачут.

Вырвался пес из плена,

Впалые ходят бока,

Из пасти – кровавая пена,

Рана была глубока.

Не поймет затравленный пес,

За что его люди гонят,

В глазах немой вопрос,

Не принят он и не понят.

Ушел от погони пес,

Не он затеял драку,

Затяжной оказался кросс,

Покидают силы собаку.

Выгнали пса на улицу,

Бездомных пополнил отряд,

Собаки тоже сутулятся,

Веселятся, плачут, скорбят.

Теперь он повсюду чужак,

Навеки записан в бродяги,

Не жизнь, а сплошной наждак,

Нет у бездомных бумаги.

Гонит бродячая стая,

Оставив открытым вопрос.

Прошлые дни листая,

Не видит виновности пес.

Гонят отовсюду пса,

Никто не приветит в гости,

Помогут ему небеса,

Найдутся кусок и кости.

Положит ему Всевышний,

Божьи твари вокруг,

Оказался людям лишним

Самый надежный друг.

ОПЕР ПИШЕТ ПРОТОКОЛ

Опер пишет протокол,

Множит следственный бардак,

Вещи выкинул на стол,

Положен по статье следак.

Опер явно косорезит,

Гонит задержаний план,

Стать майором грезит

Еще не старый капитан.

Прощупал все манжеты

Дотошный оперской актив,

Подряд ломают сигареты –

Шмон запишут в позитив.

Ставить подпись нет желанья,

Подсунул опер брак,

Цинкует как бы в оправдание:

«Завтра вызовет следак».

Дощатый крашеный настил,

Перловая зэковская каша,

Сосед сигаретой угостил,

В углу стоит параша.

Чифирнули очень круто,

Играем в карты до утра,

Кантоваться десять суток,

Пока не возьмет тюрьма.

Сегодня красная суббота,

В понедельник явится следак,

Мне больше нравится болото,

Чем ложно крашеный большак.

Скрипит нагруженный настил,

Братва гоняет анекдоты,

Давненько здесь я не гостил,

Ментов оставил без работы.

АБСУРД

Долгожданный пришел понедельник,

Сегодня начнется процесс,

Дело читает подельник,

Углубляется в темный лес.

Суд – театр абсурда,

Не место забитым и скромным,

От чукчи до горного курда

Не считают себя виновным.

Невиновность – напущенный лоск,

Фабула сверлит, жжет,

Мягким становится воск,

Если свечку кто-то зажжет.

Любое дело туманно,

Всюду подводные камни,

Небесная падает манна,

Открой вовремя ставни.

Истины нету в суде,

Лукавство с обеих сторон,

Одна остается в беде,

Другая исказила закон.

Равноправия нету сторон,

У обвинения немерено рвения,

Адвокат – пустой эшелон,

Прокурора превыше мнение.

Судья находит закладку,

Факты сейчас подтвердит,

Знаешь заранее раскладку,

Истина часто вредит.

Подельник прикольно косматит,

Суду отходную поет,

То ворох признаний накатит,

То вдруг в несознанку уйдет.

Брови вскинул кивала,

Аппарат приставил к уху,

Мало вестей из подвала,

Просит назвать погремуху.

Суд превратился в проформу,

Приговор известен давно,

Адвокат не меняет платформу,

Интрига бывает в кино.

Адвокат отжужжал, как муха,

Ни одну не решил задачу,

Подстелил немного пуха,

Для отмазки напишет касачку.

Подельник вбросил заготовку,

Вскрыл болезненный нарыв,

Судья проделал рокировку,

Сделал срочно перерыв.

Подготовил заседу подельник,

Затянется точно процесс,

Пятый пошел подельник,

Темнее становится лес.

СТАРЫЙ ЛАГЕРЬ

Пекинка уходит в лес,

Прячется старая трасса,

Не будет здесь колеса

В горных теснинах Мааса.

Сдали на лом вагонетку,

Висит на щите кирка,

Итальянскую монетку

Нумизмата сжимает рука.

Пленные жили румыны,

Итальянцы и прочие гансы,

Гнули безропотно спины,

Вернуться имели шансы.

Подневольные пришлые зэки,

Здесь им погост и храм,

Бушлатов серые реки

Растеклись по Уральским горам.

Строили бараки румыны,

Тянули безропотно лямки,

Гнули позорно спины,

Пропустили русских в дамки.

Добывали в карьерах руду,

Клали хвойную гать,

Топились, порой, в пруду,

Узнали Кузькину мать.

Тихи и убоги бараки,

Нету победного бреда,

Увидели горе-вояки

Где ковалась победа.

Уральцы не хмурили брови,

Не чинили пленным преград,

Приносил пучок моркови

Мальчишка, что делал снаряд.

Превратились бараки в пыль,

Положили новые лаги,

Вот такая нехитрая быль

Про старый немецкий лагерь.

ПРОБИЛИСЬ СОЛНЕЧНЫЕ ЗАЙЧИКИ

Пробились солнечные зайчики

Решеткам и дверям назло,

Гоняют банку мальчики

В тесном дворике СИЗО.

В футбол играют малолетки,

На мячик денег нет в казне,

Ворота – солнечные клетки, –

Решетки отразились на стене.

Гоняют бедолаги банку,

Площадка тесна и мала,

Вратарь затеял перебранку,

Уверяет, что не было гола.

Забыли о тюрьме мальчишки,

Матери за них печалятся,

Хулиганы, мелкие воришки

За сущие копейки чалятся.

Даст тюряга погоняло,

Обострится зрение, слух,

Азы изучат криминала,

Воровской впитают дух.

В корне изменятся мальчишки,

Приклеится изысканный обман,

Не сядут за тетрадки, книжки,