.. А те же западники изобрели одну ха-арошую штуковинку - прямо как раз для таких вот случаев. Аэрозоль в виде маленького баллончика типа тех, что продаются в качестве средств самозащиты... Только служит коренным образом наоборот!.. Если в лицо человеку со слабым сердечком или коронаркой прыснуть, то спровоцируешь сильнейший приступ... как бы инфаркт... Вот я той девице и прыснул... она как раз в метро утречком пилила на работу, народу было полным-полно, в сутолоке не всякий заметит, чем его сосед занимается... А потом, когда она уже падать стала, словно подломались ноги у нее, тут уж все закричали, подхватили ее, усадили... на ближайшей станции на перрон вывели... и я в том числе... на скамью усадили, газетами обмахивают... у кого-то даже нитроглицерин или что-то такое нашлось... Только всё было бесполезно... Средство-то хоть и незапатентованное, а действует безотказно. Прибрал Господь ее душу за считанные минуты, так что когда дежурные санитары из медпункта прибегли, она уже готова была... к встрече с архангелом Петром... - А за что ее... что она могла такого сделать?.. - бессвязно осведомился Найвин. Твердохлеб глянул на него и усмехнулся: - Э-э, да ты, я вижу, не только на выпивку слаб, Витёк!.. А что касается той девчонки, так и не знаю я... Нам-то какая разница, кто и за что начальству пришелся не по душе? Если мы будем в каждое дело вникать, то ничего хорошего из этого не выйдет, ты уж поверь бывшему майору КГБ!.. Да что же ты так побледнел-то, Витюха? Может, тебе нашатыря дать понюхать? Это мы можем, в столе где-то валялся... для ведения допросов слабонервных натур... Твердохлеб выкарабкался из своего кресла и, перегнувшись через свой траурной расцветки стол, выдвинул из него ящик и стал, что-то ворча себе под нос, рыться в нем. Найвин тупо следил за тем, как шевелятся пальцы его будущего начальника, и его тошнило. - О, а вот и наглядная иллюстрация к моему рассказу, - воскликнул Твердохлеб, разгибаясь, чтобы предъявить Виктору какой-то небольшой темный предмет. - Эта штучка принадлежала той мамзели, - пояснил он. - Я пока ее обхаживал, снял с ее шеи на память... Обожаю сувениры такого рода - ведь, как ни крути, а память потом на всю жизнь остается!.. Смотри, Витёк, какая херовина... Это был смешной деревянный зверек с круглыми глазками и большими ушами на простеньком сыромятном шнурке. Щенок не щенок, мышонок не мышонок, Чебурашка не Чебурашка... Неведомая зверушка, говорила Марина, и смеялась своим хрустальным голоском... Мой талисман, говорила она, и ласково гладила фигурку по деревянной головке... Когда я умру, мрачно шутила она, его надо положить вместе со мной в гроб, как раньше клали вместе с умершими самые дорогие для них вещи... Марина тоже умерла от сердечного приступа в метро. И время смерти той, которую убил Твердохлеб по заданию Ассоциации, с временем гибели Марины совпадает. Это никак не может быть случайностью. Иначе гроша ломаного не стоит теория вероятности, которую так тщательно обосновали математики и физики. Avec l'аncre de mon coeur arreter le temps qui va un jour te voler а moi...Якорем своего сердца остановить время, которое однажды украдет у меня тебя... Бедная, бедная и очень наивная девочка моя из Ярославля, ты и не подозревала, что это тебя украдет время и что сердцем твоим ты не сможешь остановить это проклятое время, наоборот - руками вот этого человека, любящего шпроты и молдавский коньяк, оно остановит твое маленькое, но такое любящее сердечко... Ну что ж, по крайней мере, теперь ясно, кто тебя убил и кому следует мстить за твою смерть... Мстить надо не всему этому проклятому миру убийством наверняка ни в чем не повинной пожилой женщины, а этому подземному спруту, укрывшемуся под безликим названием "Ассоциация", и, похоже, я знаю, как именно ему надо отомстить... - Ладно, - сказал Твердохлеб, отрываясь наконец от копания в столе. - Нет здесь ни хрена... наверное, увела нашатырь какая-нибудь зараза... пьют они его тайком, что ли?.. Наливай по последней! Виктор очень старательно, до последней капли, разлил коньяк из высокой стройной бутылки по пластмассовым стаканчикам. Не потому, что ему очень хотелось выпить, просто, согласно законам физики, удар пустой бутылкой по голове мог причинить более тяжкую травму, нежели полной. Потом он привстал из кресла, наклонившись над столиком якобы для того, чтобы поставить бутылку на край столика. - Эй, эй! - предостерегающе сказал Твердохлеб. - Ты что, Витёк?.. Пустую посуду на стол не ставят. Примета такая есть... - А я не собираюсь ставить, - отозвался Найвин. И без размаха, но сильно ударил "пустой посудой" хозяина кабинета по начинающей проглядывать в редких волосах плеши. Тот некоторое время еще посидел по инерции, а потом на его ребристом лице проступило слабое удивление, и он уткнулся в остатки нехитрой снеди на столике так, словно хотел съесть всё сразу в пароксизме внезапного аппетита... Ключи от сейфа обнаружились у него в кармане.
      * * *
      Время от времени Виктор высовывал руку с пистолетом из-за бетонного блока, за которым они укрывались, и делал наугад выстрел в слепящую прожекторами противоположную часть стройплощадки. После этого, если в ответ стреляли не очень сильно, они вскакивали и перебегали в другое место. За груду кирпичей или штабель огромных труб, тут уж что попадется... Если же палить начинали со всех сторон так, что и головы невозможно было поднять, приходилось менять укрытие ползком. Земля, как и полагается на стройплощадке, была вся раскисшая, разбитая гусеницами тракторов и огромными колесами самосвалов, и они очень быстро вымазались по уши, но теперь это не имело никакого значения. Оба они знали, что долго им не продержаться... Конечно, зря они сунулись на вокзал. Видимо, вокзалы были взяты под скрытое наблюдение в первую очередь. Так же, как аэропорты, выезды из города, междугородные автобусы и оба речных вокзала. Уйти из столицы у них не было никаких шансов, но отсиживаться где-то в городе означало лишь оттягивать тот момент, когда их все-таки найдут люди Ассоциации... Собственно, ошибка их заключалась только в одном: они думали, что исчезновение Наблюдателя из камеры еще не обнаружили, поскольку одного охранника Виктор, подкравшись сзади, задушил шнуром от отечественного электрического чайника, мирно кипевшего в дежурке, а второго они уже вместе с Наблюдателем тщательно связали и заперли в клетке. И самое главное - они, с подачи Виктора, полагали, что Твердохлеб мертв, потому что череп у него раскроен был очень основательно. Однако голова у бывшего майора КГБ оказалась достаточно твердой, и отныне ему следовало бы сменить свою фамилию на Твердолоб. Во всяком случае, уже спустя четверть часа после ухода Найвина и Наблюдателя из импровизированной тюрьмы Ассоциации начальник группы дознания пришел в себя и поднял тревогу... И еще на подходе к Курскому вокзалу беглецов обнаружил тайный патруль и срочно вызвал в этот район всех остальных. Правда, люди Ассоциации тоже были способны на ошибки, и старший патруля допустил просчет, решив не пускать разыскиваемых на перрон, с которого уходили электрички, а взять их еще у билетных касс... Патрульных было трое, но они были вооружены лишь одним пистолетом, самодельной дубинкой, наручниками с заедающим замком и газовым баллончиком типа "Шок" с зарядом красного перца. И еще они думали, что беглецы не станут открывать стрельбу в зале, где было полно народу. Однако, Виктор не задумываясь выхватил из-за пояса пистолет, который он с тремя запасными магазинами стянул из сейфа у своего несостоявшегося начальника, и стал стрелять в упор в патрульных, когда их старший приказал "парочке" стоять смирно и не двигаться, пока на них не наденут наручники. Первая же пуля досталась старшему, вооруженному пистолетом, и он рухнул, обливаясь кровью на пол, выложенный мраморной плиткой. Вторым выстрелом был ранен патрульный, у которого под курткой вдоль спины была спрятана стальная дубинка, вставленная "для смягчения" удара в кусок резинового шланга от стиральной машинки... В третий раз Найвин промахнулся, и пуля, отрикошетив от мраморной колонны, ударила в бедро одну из женщин, стоявших в очереди за билетами. В зале началась паника, и все ринулись к выходу. Патрульный с баллончиком попытался ослепить Наблюдателя, но тот ускользнул от струи перца ловким финтом и, став невидимым, зашел к своим противникам в тыл и легко сбил их на пол. Приятели выскочили вместе с толпой из кассового зала и оцепенели: от Садового кольца к зданию вокзала приближалась целая кавалькада машин с сиренами, "мигалками" и включенными на максимум фарами. Бежать на перрон, а затем - по рельсам было бы бессмысленно, а окружить район вокзала для преследователей не составляло труда... Беглецам ничего не оставалось, кроме как устремиться на ближайшую строительную площадку. Здесь, за высоким забором из бетонных плит, давно уже копошились трудяги из ближнего зарубежья, реализуя проект создания гигантского торгово-развлекательного центра подобно тому, который четырехэтажным айсбергом врастет в Манежную площадь два года спустя... Работа над возведением комплекса шла в две смены, а сейчас здесь было тихо, только светились окна строительного вагончика, где дежурили сторожа, да пространство площадки было прошито лучами прожекторов, установленных на подъемном кране... Оказавшись за бетонным забором, и Виктор, и Наблюдатель поняли, что отсюда их уже не выпустят. Но и сдаваться тоже не имело никакого смысла. Поэтому, когда темные силуэты замелькали то тут, то там между залежей строительных материалов, и голос в мегафон обратился с предложением не валять дурака и не тянуть напрасно время, обещая, что в случае добровольной сдачи беглецы не будут строго наказаны, Виктор вновь открыл огонь. Он стрелял не целясь ни в кого конкретно, главное сейчас было - заставить нападающих держаться на расстоянии. И пока ему это удавалось. Один раз ему даже показалось, что он попал в кого-то, потому что одна из темных фигур после его выстрела замерла неподвижно, а потом рухнула, как подкошенная... Сначала по ним не стреляли, но потом, видимо, решили оказать воздействие на их психику, потому что воздух наполнился свистом пуль, но все они проносились выше человеческого роста. Видимо, у стрелявших было строжайшее указание взять беглецов живыми. Во всяком случае, Наблюдателя... Виктор едва ли интересовал Ассоциацию, и если бы группе захвата пришлось стрелять на поражение, то Найвин первым получил бы пулю в лоб... Перестрелка не могла долго продолжаться по той простой причине, что патроны в пистолете Виктора вовсе не появлялись сами собой неизвестно откуда. Он уже расстреливал второй магазин. Еще десяток выстрелов - и можно действительно поднимать руки вверх... - Послушай, друг, ты должен уходить, - сказал Виктор своему спутнику, улучив момент. - Все равно от тебя нет никакого толка. Ты же не сможешь заставить себя стрелять... даже в них... Ты ведь как был Наблюдателем, так им и остался! Тот упрямо мотнул головой. Еще в самом начале общения с ним Найвин уяснил, что Наблюдатель чисто физически не способен говорить. Чтобы восстановить речевые центры, ему нужно сначала "оживить" то биоустройство, которое скрыто у него в голове, а для этого необходим солнечный свет. Только вот дожить до восхода солнца и пришельцу, и ему самому вряд ли дадут... - Уходи! - повторил Виктор. - Ты ведь можешь стать невидимым и свободно пройти мимо них, как мимо слепых кротов!.. Только смотри, под шальную пулю не попади, ладно? Наблюдатель молча смотрел на него, и по щекам его почему-то текли слезы. Потом он ткнул пальцем в Виктора, затем в себя и развел удивленно руками. Как ни странно, Найвин сразу понял его вопросительную пантомиму. - Ты спрашиваешь, почему я помог тебе? - уточнил он, и его спутник кивнул. - Ну, ты даешь, нашел время для таких вопросов!.. Разве это имеет значение?.. Ну, хорошо, если это так важно для тебя... Просто я понял, кто они такие, - и он ткнул пальцем в ту сторону, откуда по ним вновь начали стрелять. - Это не люди, это гости на нашей планете, которые усиленно маскируются под людей... И вовсе не вы - Пришельцы, а они пришли к нам и хотят, чтобы все стали такими же, как они... Пуля ударилась рядом с его щекой в бетонную плиту, из которой торчали ржавые петли арматуры, и умчалась куда-то ввысь, словно и сама испугавшись того, что могла бы наделать по глупости. - Ого, - сказал Виктор, выпуская сразу три пули подряд в силуэты, перебежками преодолевающие открытые промежутки между штабелями досок. - Это они уже серьезно стали... Слушай, сейчас я еще раз стреляю - и мы перемещаемся во-он за те кирпичи... И он выстрелил, и они помчались за штабель кирпичей, высившийся почти в центре площадки, рядом с жалким зародышем, и Виктор бежал, пригибая голову при каждом посвисте пуль, а голос в мегафон что-то орал непрестанно, но на бегу было плохо слышно, что именно он там кричит, а Наблюдатель всё оглядывался с любопытством назад, словно пытаясь разглядеть лица людей, стрелявших в них, но они все-таки благополучно добежали и упали в спасительную тень от лучей прожектора, только под самый конец Наблюдатель споткнулся и чуть не упал, но вовремя ухватился за Виктора. - Ну, что дальше делать будем, дружище? - спросил Найвин, вглядываясь в темноту. - Что молчишь-то?.. Ах, да, я же совсем забыл!.. Он повернулся к своему спутнику и замер. Опираясь одной рукой на кирпичи, а другой рукой зажав свой левый бок, Наблюдатель медленно оседал назад, и даже в темноте было видно, что лицо у него белое-белое. Рот его жадно хватал воздух, но Виктору казалось, что его спутник изо всех сил хочет что-то сказать ему. - Друг, - позвал Найвин, обхватывая раненого и помогая ему сесть прямо на землю, - как же так, друг, а?.. Ну почему ты не ушел, дурачок? Это ты зря, что из-за меня... Мне-то некуда идти... Раненый вдруг энергично замотал головой, явно не соглашаясь с Виктором. Потом вдруг полез в карман своего перепачканного глиной пиджака и достал оттуда небольшой клочок бумаги. Протянул его Виктору. Где-то совсем близко послышался шорох, и Найвин выстрелил несколько раз в темноту. Потом машинально глянул в записку. С удивлением прочитал вслух: - "Алгоритм определения координат Трансгрессора"... Что за чертовщина? - Потом перевел взгляд на своего напарника. И догадался: - Это та самая "дырка", через которую ты прибыл к нам? Ты хочешь, чтобы я ушел вместо тебя из этого мира? Наблюдатель кивнул. Потом кивнул еще раз. Лицо его исказила гримаса боли. Губы шевелились, словно он все еще пытался преодолеть наложенное им на себя заклятие молчания. Найвин покачал отрицательно головой. - Спасибо, дружище, - сказал он. - Но я никуда не уйду... Он не смог докончить фразу. Что-то ударило его в спину так, что он с трудом удержался от падения на своего спутника, глаза которого были уже закрыты, а голова бессильно откинута назад. Виктор опустился рядом с ним на землю и, с трудом подняв руку с пистолетом, выстрелил из-за угла штабеля. Потом еще раз. И еще... На спине его расплывалось большое темное пятно. - Вот и всё, - сказал он. - Теперь уж точно - всё... С удивлением поднес левую руку к глазам и обнаружил там бумажку, которую ему дал Наблюдатель. - Ну нет, - с трудом двигая губами, пробормотал он. - Такого удовольствия я вам не доставлю!.. Подумал несколько секунд, потом подобрал с земли пустую, еще горячую гильзу пистолетного патрона. Сложил бумажку плотным шариком и засунул ее в гильзу. Повертел головой вокруг себя в поисках чего-то... Наконец, хлопнул себя по лбу и взял из штабеля один кирпич. В нем были сквозные отверстия. Гильза так плотно вошла в одно из этих отверстий, как будто их специально сверлили для того, чтобы в кирпиче можно было прятать пистолетные патроны. Виктор вставил кирпич на место в штабель и удовлетворенно улыбнулся. Потом вставил в пистолет последний магазин и подполз к углу своего укрытия...
      Глава 36
      Изображение исчезло с голо-экрана, и Наблюдатель, потянувшись через столик, выключил компнот. - Я полагаю, дальше смотреть нет смысла, - глухо сказал он. - И так ясно, что они оба погибли, только Наблюдатель умер сам, а Виктор оставил последнюю пулю себе... Если хотите, Гера, я оставлю вам эту запись на память. Чертивший что-то пальцем на столе Георгий вскинул голову. - Да, - сказал он. - Конечно... Только у меня вот какой вопрос появляется... Эта запись - действительно запись или реконструкция событий с помощью актеров и всех этих киношных штучек... компьютеров, наконец? Наблюдатель покачал головой. - Нет, Гера, - сказал он. - Я не буду вас обманывать. Это оригинальная запись. - Но каким образом удалось ее сделать? - спросил Ставров. Май молчал, избегая встречаться взглядом с Георгием. - Неужели вы?.. - начал было Ставров и тут же оборвал себя. Медленно поднялся на ноги. - Гера! - предостерегающе сказал Рувинский, хватая приятеля за рукав. - Не надо, Гер!.. Тут же вокруг люди... Ставров, тяжело дыша, стиснул край стола. - Уходите! - сказал он Маю. - И чтобы больше я вас никогда не видел рядом с собой!.. - Подождите, Георгий, - сказал Наблюдатель, тоже вставая. - Вы же не дослушали меня до конца!.. - А я не хочу вас больше слушать! Мне и так уже всё ясно, как вы изволили выразиться!.. Вы действительно нелюди, Наблюдатели! В то время, как мой отец... если, конечно, это действительно мой отец... раненый загибался в грязи, вы, прячась поблизости, снимали его агонию на пленку! Вместо того чтобы оказать ему помощь... Вы утверждаете, что не имеете права вмешиваться в нашу жизнь - что ж, я готов это допустить и понять... Но не помочь своему же товарищу - а для этого не надо было ни стрелять, ни драться, а только эвакуировать его в безопасное место и переправить в свой мир - это у меня в голове не укладывается!.. - Гер, - сказал, то и дело переводивший взгляд со Ставрова на Наблюдателя Рувинский, - а ведь мне понятно, почему они не пошли на это... Сказать? Ведь если бы они решили поступить так, как ты только что сказал, то им пришлось бы переправить в свой мир не только своего человека... то есть, твоего отца... но и этого самого Виктора, а пойти на это, как я подозреваю, они ни при каких обстоятельствах не могли... - Все равно, - сказал Ставров, - это не может служить оправданием... Наоборот, это только усугубляет их вину и бесчеловечность!.. Потому что я всё могу представить, но только не такие идеалы, ради которых нельзя было бы спасти человека!.. - Что ж, - с горечью сказал Наблюдатель, - я вижу, что ошибался в тебе, Гера... Я думал, ты умный человек, а оказалось - ты слеп, как дождевой червяк!.. Эмоции ослепляют твой разум, и, поддаваясь сиюминутным чувствам, ты окончательно перестаешь думать. Если бы ты хоть немного напряг свои извилины, то, наверное, сам бы догадался, почему мы не спасли никого из них... Просто мы, Наблюдатели, всегда работаем в одиночку, и наш человек, который сделал эту запись, был там тоже один, и поэтому спасти он мог только кого-то одного... А теперь представь себя на его месте и подумай: кого из этих людей ты бы спас?!.. С этими словами Май круто повернулся и направился к выходу из ресторана. На них уже оглядывались люди, сидевшие за соседними столиками. С некоторым опозданием подлетел официант: - Какие-нибудь проблемы? Я могу вам помочь? - Нет, - сказал с отчаянием Ставров, глядя в прямую спину удалявшемуся Наблюдателю. - Никто никому помочь не может...
      * * *
      - Ну, куда теперь? - спросил уныло Рувинский, когда они вышли из Останкинской башни и подошли к турбокару, ждавшему их на стоянке. Георгий не ответил. Он озабоченно вертел головой, осматриваясь по сторонам. - Брось, Гера, - сказал архитектор, - если за нами пустили слежку, то ведется она так квалифицированно, что тебе нипочем не углядеть, кто и откуда за нами смотрит... Садись в машину. Он сел за руль и открыл дверной люк перед Георгием. На улице быстро сгущались сумерки, и синергетические фонари в виде светящихся столбов, реагируя на недостаточную освещенность, все больше разгорались прохладным голубоватым светом. Это было красивое зрелище. Ставров сел в машину и только теперь сказал своему спутнику: - У меня есть идея, Валер. Но для ее осуществления нужны будут деньги. - Много? - деловито осведомился Рувинский, запуская турбину. - Не знаю... Сколько стоит сейчас двухместный номер в отеле? Рувинский пожал плечами. - Откуда я знаю? Наверное, смотря в каком... Ты предлагаешь нам перебраться в гостиницу? - А другого выхода нет, - усмехнулся Георгий. - Домой к тебе ехать нельзя, твою загородную резиденцию мы тоже наверняка засветили, а бомжевать на пару не хочется - хватит, хлебнул я уже этого удовольствия по горло!.. Рувинский отпустил тормоза и наклонил ручку управления, выводя машину со стоянки. На ветровом стекле-экране тут же возникла карта города с обозначением "пробок" на дорогах и прогнозом опасных участков. - Ладно, - сказал он, - попробую снять все свои наличные запасы юмов... хорошо, что я своевременно сделал "заначку" от Ассоциации... Они выбрались на магистраль, которая мало чем напоминала бывший Проспект Мира. Только временами то тут, то там, проскакивало что-то знакомое, сохранившееся на протяжении всех этих лет. На месте спорткомплекса, возведенного некогда к Московской олимпиаде, ныне находился гигантский бизнес-модуль. Рувинский приткнул турбокар в свободное местечко на стоянке, наказав Георгию ждать, и ушел в зал, где находились банковские терминалы. Вернулся он быстрее, чем ожидал Ставров, и с очень довольным видом. - Вот! - сказал он, демонстрируя Георгию тонкую карточку так, как будто можно было невооруженным глазом прочитать ее содержимое. - Живем, Герка!.. Не надумал еще, в какой отель двинем? - А тут и думать нечего, - сказал Ставров. - Конечно, в "Айсберг"!.. - Почему именно туда? - осведомился Рувинский, осторожно выруливая между турбокарами. - Там же, небось, дерут втридорога, это же "шестизведочник"!.. А что-то подешевле и поскромнее твою широкую натуру не устраивает? - Нет, не устраивает. И по той простой причине, что в других отелях не может быть того кирпича с гильзой в дырке!.. Рувинский воззрился на своего спутника так, будто тот превратился в воскресшего покойника. Потом вдруг откинул голову назад и оглушительно захохотал. - Осторожно, - с некоторой досадой посоветовал Ставров. - Ты же все-таки машину ведешь, и не по пустыне, а по городу!.. - Да я не веду ее, а автопилот! - сказал Рувинский и, сняв руку с джойстика управления, красноречиво помахал ею в воздухе. - Ну ты даешь, Гера!.. Ты меня просто убил... без ножа зарезал!.. - Ну уж, - возразил Ставров. - А что я такого сказал? - Послушай, ты в детстве, наверное, слишком любил сказки, да? Ну, признайся!.. Потому что ничем иным, кроме как печальным следствием твоей исступленной веры в волшебство и чудеса, я твою идею назвать не могу... Даже если отбросить возможность того, что нужный нам кирпич действительно был использован по назначению, а, скажем, не был вывезен прорабом на свою дачу или не разломался на куски от падения из рук пьяного каменщика, и даже если допустить, что гильза в нем осталась в целости и сохранности, а не была выковырнута каким-нибудь зорким и любознательным строителем, то шансы на успех у нас так малы, что их можно разглядеть только в микроскоп!.. Ты хоть представляешь, сколько кирпичей необходимо, чтобы построить пятидесятипятиэтажный отель? И сколько уйдет времени на проверку каждого из этих кирпичей? И как технически это сделать? Да даже допустим, и пусть Бог меня простит за это допущение! - если мы и найдем тот самый кирпич с начинкой в виде ценнейшей информации, то как мы сумеем добраться до него? Будем долбить стену на глазах у удивленных прохожих и под носом у администрации?!.. Ставров терпеливо сносил все издевательства своего напарника, с преувеличенным интересом разглядывая город через боковое стекло. Потом повернулся и сказал: - Знаешь, Валерка, я не буду отвечать на все твои вопросы. Тоже мне, заладил: "как", "как"!.. Как говаривала моя супруга Оля, "как накакаешь - так и съешь", извини за выражение... Но в твоем монологе меня порадовал один момент - то, что ты сказал "у нас" и "мы"!.. А всё остальное - это уже детали, над которыми мы с тобой вместе будем ломать мозги. - Ты думаешь, стуит? - с сомнением спросил Рувинский. - Я думаю - да, - серьезно ответил Ставров. - Ради такой информации стуит не только голову поломать, но и руки, ноги и даже ребра!.. - Только лучше не свои, - улыбнулся Валерий.
      * * *
      Магнитонаручники прочно приковывали его руки, ноги и даже шею к креслу из стальных никелированных трубок. Нечего было и пытаться хоть на немного ослабить их безжалостную, хищную хватку, и пленник знал об этом. Но все равно тщетно напрягал мышцы, словно надеялся, что высоколегированный магнитный сплав лопнет, и тогда удастся освободить хоть какую-то часть тела. Но все усилия были безнадежными, и даже верный Оракул в этом положении не мог ни помочь, ни утешить... Самым обидным было не то, что он второй раз в своей жизни лишается свободы и что теперь, в отличие от первого заточения, даже естественную нужду нельзя было отправить по-человечески, а нужно было ходить под себя. Обиднее всего было то, что на этот раз он был обречен на муки несвободы не врагами, пусть даже и прикидывающимися этакими участливыми деловыми партнерами, лишь ввиду особой необходимости вынужденными идти на крайние меры, а тем, кого всю свою жизнь считал своим другом. Собственно, так и должно было случиться, и следовало с самого начала иметь в виду, что за ним, всю свою жизнь занимавшимся Наблюдением, тоже могут наблюдать. Причем тайно, с использованием таких средств, о которых здесь пока и не подозревают... например, гипноизлучателей, создающих эффект невидимости, и голомакияторов, позволяющих "надеть" на себя любую внешность... Но, поглощенный своим собственным наблюдением, человек забыл о предосторожности и теперь жестоко расплачивался за это. Едва он закончил телефонный разговор с Георгием, как рядом с ним материализовался из небытия, подобно чертику из старинной шкатулки, Ден Лумбер и без лишних слов набросился на него с магнитонаручниками. Приковав его к креслу, он, не вступая в переговоры, повернулся и вышел из квартиры, и человек знал, куда он отправился... Он провел в кресле, ставшей для него тюремной камерой и одновременно орудием мучительной пытки, весь день. Под вечер ему удалось задремать, а проснулся он от звука открывающейся двери. Оракул предупредил, что это Ден. Собственно говоря, никого другого человек и не ожидал. Ден вошел, бодрый, энергичный, с удовлетворенно блестящими глазами, и человек в кресле ощутил к нему невольную зависть. - Ну вот, - сказал Ден без лишних предисловий, - приманка заброшена, теперь остается ждать, пока рыбка проглотит ее вместе с крючком... - Как ты мог, Ден? - прохрипел человек в кресле. - Как у тебя хватило совести пойти на такое? - Совести? - задумчиво переспросил Лумбер. - Хм, да ты и вправду переродился, Май. Ты начал мыслить их моральными категориями: совесть... стыд... любовь... Значит, ты на самом деле перестал быть Наблюдателем. Настоящим Наблюдателем, Май... таким, как Элефер, например... Помнится, он рассказывал, как однажды, во времена охоты на ведьм, на его глазах младенца, подозреваемого в нечистом происхождении, подвергали пытке огнем, а он смотрел и не имел права не только шевельнуть хотя бы мизинцем, но и отвести взгляд в сторону, потому что видеокамера была встроена в его глазную линзу... Мы все должны быть способны на это, Май, а раз так, то разве применимо к нам это нелепое понятие - совесть? Разве можно вообще нас упрекать в отсутствии совести? Ведь наличие совести предполагает склонность хотя бы иногда совершать добрые поступки, а понятие добра к нам тоже не относится, потому что мы заняты одним-единственным добрым делом: беззаветному служению своему миру, Май, и живем мы в иной системе координат, по сравнению со всеми остальными людьми... - Зачем? - просипел человек в кресле. - Зачем ты это сделал, Ден? - Что именно ты имеешь в виду, дорогой Май? Какой из моих поступков тебе кажется столь предосудительным? - участливо спросил Лумбер, усаживаясь верхом на стул напротив своего пленника. - То, что я пошел на встречу с твоим сынком под видом тебя? Уверяю тебя, я не сделал и не сказал ничего такого, что не мог бы сказать или сделать ты сам... Например, я накормил его хорошим, добротно приготовленным ужином - а разве ты позволил бы ему уйти голодным из ресторана? Я рассказал ему о Наблюдателях - в общих чертах, чтобы была понятна сама суть. Я выразил твое пожелание, чтобы он отправился вместе с тобой в наш мир - ты ведь это хотел ему сказать, Май? Кстати, он отказался, и этого следовало ожидать... Мальчик слишком привязан к своей семье. Если ты все-таки захочешь повторить ему свою просьбу, то для начала тебе нужно будет обрубить все концы, связывающие его с этим миром, а главное - не дать ему вернуться в свое время. Да, я понимаю, что, с твоей точки зрения, это жестоко, но разве это хуже убийства?.. Слушай дальше, Май. Я ведь рассказал твоему мальчику и о тебе... Знаешь, он довольно спокойно воспринял тот факт, что его отец - пришелец из какого-то чужого мира. Он даже заранее проникся к тебе если не любовью, то состраданием - в той системе координат, Май, которой они пользуются... Он даже начал обвинять меня в некой жестокости по отношению к тебе. Понимаешь, я прокрутил ему ту запись, которую делал, наблюдая за тем, как ты и Найвин пытались в девяносто пятом удрать от Ассоциации... Может быть, ты не знал об этом, Май, но я снимал вас почти в упор. И теперь я воспроизвел эту запись - не дергайся, Май, мальчик сам попросил меня об этом - и даже оставил ему кубик-копию на память... пусть глядит на досуге, мне не жалко... Да, признаюсь, что именно к этому я и подводил его в ходе всей нашей беседы. И я чуть-чуть слукавил, стерев самый конец записи на дубликате. Георгий не должен был знать, что ты еще жив... Кстати, мы с тобой тогда очень забавно спаслись... под самым носом у тех субъектов я тащил тебя на четвереньках, это было так смешно: невидимка, ползущий на четвереньках!.. Я дотащил тебя до ближайшего Трансгрессора, и втолкнул в туннель, а когда мы вышли в 2045 году, то я сдал тебя в первую же больницу... А ты, наверное, до сих пор ломаешь голову, каким образом оказался здесь, в этом веке, да? - Зачем? - снова с трудом спросил прикованный к креслу. Ден встал со стула и подошел к окну. - Мне было нужно, чтобы он увидел не твою кончину, Май, - сказал наконец он, - а то, что Найвину удалось перед смертью спрятать в одном из кирпичей бумажку с формулой рассчета координат Трансгрессора... Да, это было хитростью с моей стороны, но иначе бы мне не удалось то, что я задумал... Да, я мог бы без всяких ухищрений сообщить эту формулу твоему сыну, или, например, запечатлеть ее на салфетке... но разве поверил бы он мне? А если и поверил бы, то разве захотел бы уничтожить туннель? Самое лучшее воздействие осуществляется не напрямую, а косвенно, путем формирования в субъекте нужного целеполагания - это же азы теории управления!