"... Нет, оставаться здесь нельзя больше ни минуты. Иначе прямо здесь можно свихнуться от отчаяния и горя!.. Найвин резко повернулся и зашагал по сырой дорожке между рядами свежезакопанных могил, не разбирая дороги. Пару раз он оступился и, угодив в лужу, промочил ноги, но сейчас ему было на все это наплевать. Он уже знал, чту сейчас сделает. Он доберется домой на такси, зажжет свечи, включит ту самую французскую певичку и напьется в одиночестве до беспамятства. Потому что сегодня был сороковой день, и грех было не помянуть Марину... Однако у ворот кладбища Найвина ждал, зябко кутаясь в длинное черное пальто, Антон Сергеевич. Поодаль, на полупустой стоянке, стояла его бежевая "девятка". Виктор не удивился. Ему сейчас было все равно, как его нашли и зачем он понадобился... Avec l'аncre de mon coeur arreter le temps qui va...Он равнодушно кивнул в ответ на приветствие Антона Сергеевича, с каменным лицом выслушал его соболезнования и плюхнулся на сиденье "девятки". Машина вырулила со стоянки и понеслась к городу. - Витя, - немного погодя вкрадчивым голосом начал Антон Сергеевич, - ты уж, ради Бога, извини, что тебя пришлось потревожить в такой день, но так складывается ситуация, что только ты можешь сейчас выручить Контору. Правда, дело не совсем обычное и, я бы сказал, вовсе не по твоей специальности, но опять же - пойми, что другого выхода нет... - Давайте, давайте, не стесняйтесь, - махнул рукой Виктор. - В принципе, у меня действительно на сегодня было запланировано нечто иное, но... раз нужно значит, нужно. Не правда ли?.. Что, очередная задачка? - Да. - Наверное, что-то очень сложное? - предположил Найвин, глядя прямо перед собой в ветровое стекло. - Сложнее не бывает, - усмехнулся Антон Сергеевич, зачем-то притормаживая и притирая машину к обочине. - Слушай меня внимательно, Витя. Ты же машину водишь? Молодец!.. Сейчас я доставляю тебя на одну улицу, где оставляю тебя за рулем этой тачки. Кстати, она вот уже второй день числится в официальном угоне, но не бойся, пока что никто разыскивать ее не собирается... И номера на ней фальшивые, поэтому на возможных свидетелей не обращай внимания. Ты стоишь у бордюра и ждешь, когда один человек соберется переходить улицу. Там есть пешеходный переход, - пояснил Антон Сергеевич. - Твоя задача - сбить этого человека на полной скорости так, чтобы он надежно скончался, а потом можешь заехать сюда... - Он вынул из кармана листок с наспех набросанной схемой расположения улиц, или сюда... и там бросишь машину и уйдешь дворами к станции метро. Наденешь перчатки, чтобы не оставить отпечатки на руле и дверцах... Что неясно? Виктор долго молчал. Потом, с трудом разлепляя губы, спросил: - Как я узнаю того человека? Антон Сергеевич достал из кармана фотографию, с которой на Виктора глянуло лицо пожилой, но все еще симпатичной женщины. - Надеюсь, кто она такая, где живет и зачем ее требуется убрать, тебя не будет интересовать? - с иронией осведомился Антон Сергеевич. - Фото оставляю тебе, но, как сам понимаешь, потом лучше всего его уничтожить... Еще вопросы? Виктор помолчал, соображая. - А примерно во сколько она появится в том месте? - спросил он. - Через час, - сказал Антон Сергеевич, - так что времени у нас в обрез... только-только, чтобы доехать туда... Он тронул машину от обочину, и они замолчали. - Может, тебе еще что-то хочется узнать от меня? - спросил Антон Сергеевич, косясь на Виктора. - Знаешь, а я думал, ты воспримешь это задание как-то иначе... Я же помню, как еще месяц назад ты орал мне в лицо насчет того, что Ассоциация, мол, работает только на благо общества и не может служить инструментом расправы с неугодными!.. - Да, - подтвердил Найвин, - было дело... Только с тех пор я многое узнал, Антон Сергеевич... Вот, например, вы представляете себе, чем занимается наша Контора? - Понятия не имею! - с готовностью воскликнул человек за рулем. - Ну, мы-то с вами знаем, что время от времени таким придуркам, как я, под вашим непосредственным руководством приходится решать разные задачи на недопущение или, наоборот, на обеспечение свершения - каких-либо событий, в отношении которых имеются соответствующие прогнозы... Правильно? - Антон Сергеевич неопределенно что-то промычал. - А вам никогда не приходило в голову, откуда берутся эти прогнозы? Более того, если ориентироваться на проработку деталей и точность фактуры, то можно допустить, что это вовсе не прогнозы, а информация... А дальше пускаем в ход логику и делаем вывод: либо информация эта была получена в виде предсказания от какого-нибудь проницательного экстрасенса, либо... либо Контора использует пресловутую машину времени, неважно в какой ее ипостаси... Чисто статистически очень сомнительно, что какому-то предсказателю, будь он даже подобен великому Нострадамусу, удалось бы считывать информацию с вселенского компьютера так, чтобы каждое предсказание попадало точно в "десятку"... Лично я больше склоняюсь к тому, что в нашем случае имеет место быть тривиальная машина времени... - Бред какой-то, - покрутил своей коротко стриженой, седой головой Антон Сергеевич. - Ну, а даже если бы это было так, то - что?.. Какое отношение это имеет к нам с тобой? - А самое прямое, - сказал Виктор. - Вам-то, может быть, все равно, а вот мне очень хочется переместиться во времени... только не в будущее, а примерно на месяц назад. И поэтому, если честно, я готов на любую работу для Ассоциации! В том числе и на такую, как сегодня!.. - Эх, Витя, Витя, - укоризненно сказал Антон Сергеевич, - такой большой мальчик, а веришь во всякие сказки!.. Тем более - в такие. Успокойся, все это тебе приснилось, и вот сейчас ты проснешься и... - И сяду за руль, чтобы убить человека, - мрачно закончил за своего начальника Виктор.
      * * *
      Подвал был как подвал. Бетонный, обшитый толстыми шумогасящими плитами, из-за чего в камере постоянно было тихо. На равном расстоянии от стен стояла клетка, изготовленная из толстых стальных прутьев. В клетке, прямо на полу, сидел человек. Руки его были скованы наручниками, а от обеих ног к решетке тянулась длинная цепь из редкого титанового сплава. От тишины постоянно терялось ощущение времени, и иногда человеку казалось, что его посадили в клетку только вчера, а чаще всего - что он провел здесь уже целую вечность. Если бы крохотное устройство в его головном мозге под названием Оракул работало, то можно было получить от него любую информацию, в том числе и о количестве суток, часов, минут и секунд, проведенных человеком в неволе, но батареи Оракула давным-давно сели, а солнечного света здесь не было, поэтому нельзя было их подзарядить. Человек ничего не мог. Даже покончить с собой... Пока Оракул еще функционировал, можно было приказать ему стереть память, и тогда от человека осталась бы только физическая оболочка... Однако человек в клетке так и не решился это сделать, по той простой причине, что в нем теплилась надежда на спасение. Каждый день к нему являлся высокий костлявый человек, носивший смешную фамилию Твердохлеб. Впрочем, всё остальное в нем было вовсе не смешным. Каждый день он задавал человеку в клетке одни и те же вопросы и каждый день уходил, так и не получив ответа. Первое время он еще пытался хоть как-то добиться своего: то заставлял людей в белых халатах колоть человеку в вены всякую дрянь, действие которой человек блокировал изменением состава своей крови; то орал на человека в клетке и прицельно бил его в болевые точки, но и боль можно было пересилить обычным усилием воли. Твердохлеб испробовал на нем и другие способы: пытку светом и пытку тьмой, пытку ревом и пытку тишиной, наркотики и гипноз, электроток и ультразвук. Потом Твердохлеб явно отказался от творческих поисков и сделал ставку на монотонную настойчивость и упорство по принципу "капля воды и камень точит". И не было конца его ежедневным визитам и его ежедневным вопросам, которые он повторял с занудством заевшего магнитофона... Иногда человеку казалось, что еще немного - и он проснется от этого кошмарного сна, и окажется, что он снова на свободе, среди своих друзей и знакомых, но он просыпался и опять видел осточертевшие решетки, стены и лампы в сетчатых колпаках. Секрет его молчания был прост. Теперь, даже если бы он очень захотел что-то сказать, то не смог бы этого сделать. В самом начале своего плена он случайно проговорился во сне о Трансгрессоре, и люди, которые держали его в этом подвале, видимо, сумели правильно интерпретировать его слова, потому что им удалось обнаружить вход в туннель, другой конец которого был удален на пятьдесят лет вперед, и тогда человек приказал своему Оракулу сжечь речевой центр в его мозгу и стал немым, справедливо полагая, что невозможность говорить - не самое страшное в жизни. Страшнее - предательство, будь оно нечаянным или нарочным... Сегодня, после того, как Твердохлеб опять ушел от него ни с чем, человек какое-то время лежал неподвижно с закрытыми глазами. Его покормили и дали отправить естественные надобности (в арсенале изобретательного Твердохлеба была и пытка отвращением к самому себе, когда человеку сознательно не давали гигиенических емкостей, а по решетке был пропущен электрический ток, и приходилось испражняться и мочиться почти под себя, а потом - и действительно под себя, и миазмы в камере стояли такие, что обслуживающему персоналу приходилось использовать противогазы), и он опять забылся в полусне-полубодрствовании... Потом он всей своей кожей почувствовал, что в камере кто-то есть, и удивленно подумал, что Твердохлеб сегодня решил нарушить свою традицию одноразового посещения, раз зачем-то вернулся. Человек открыл глаза и в тусклом свете ламп увидел, что в камере находится вовсе не дознаватель со смешной фамилией. Это был не кто иной, как Ден Лумбер. Свой. Друг. Наблюдатель... Трудно было понять, как ему удалось проникнуть в это подземелье, а главное зачем. Человек, прикованный к клетке, знал, что Наблюдатель погибнет, но не пошевелит и пальцем, чтобы спасти кого-то, в том числе и самого близкого друга. Даже себя самого... На то она и Клятва, чтобы блюсти ее даже на краю гибели... Но лишь увидев Дена, материализовавшегося в этом каменном мешке, человек в клетке понял: подсознательно все время своего плена он ждал именно этого - что однажды к нему придет кто-то из своих и, вопреки Клятве, спасет его - либо от смерти, либо от жизни... - Привет, - сказал негромко Лумбер. "Здравствуй, Ден. Давай говорить мысленно. Во-первых, я чисто физически не могу говорить вслух, а во-вторых, по голосу тебя может обнаружить охрана". "Как ты себя чувствуешь?" "Ничего, Ден, ничего... Бывало и хуже. Например, во времена инквизиции... Ты видел, как меня взяли?" "Да. Ты сам виноват в своем провале". "Я знаю, Ден." "Ты нарушил Клятву Наблюдателей." "Ден, дружище, пойми, я сделал это не сознательно... Я проговорился во сне..." "Ты нарушил Клятву не тогда, когда выдал этим людям один из туннелей Трансгрессора. Они бы и сами через пару лет вышли на него, ты лишь слегка опередил события... Нам пришлось проследить все твои предыдущие Выходы, чтобы понять, где ты допустил ошибку". "И где же?" "Та женщина, которая тебя предала..." "Она не предавала меня, Ден. Ее можно было понять, ведь она руководствовалась благими намерениями". "Пусть так. Но ты, нарушил Клятву еще тогда, когда познакомился с ней... Ты знаешь о том, что у нее родился от тебя ребенок? Ты знаешь о том, что в этом времени у тебя есть сын?" "Не может быть!.. Мы же провели всего одну ночь вместе!.." "Этого было достаточно. И теперь масштабы возникших по твоей вине нарушений Ткани Реальности поистине ужасны... Этот мир погибнет быстрее, чем ему следовало бы погибнуть". "Так, значит, ты для этого и пришел сюда, Ден? Ты явился, чтобы обвинить меня в нарушении Клятвы?" "А для чего же еще?.. Каждый должен знать полную меру своей вины". "Послушай, Ден, но неужели даже в этих условиях вы ничего не предпримете, чтобы спасти этот мир? Неужели ничего нельзя сделать?!" "Ты же сам - Наблюдатель, и мне странно слышать от тебя такие вещи... Мы могли бы предотвратить гибель этого мира, но тогда это был бы уже другой мир, потому что Ткань Реальности утратила бы свою структурную целостность. А в принципе... Спасти этот мир мог бы ты, но при одном-единственном условии: если сам устранишь источник пертурбаций. Ведь если ты уже нарушил Клятву, то какая теперь тебе разница, сколько раз ты еще нарушишь ее? Все равно тебе уже не быть Наблюдателем." "Ты хочешь сказать, Ден, что я должен... я должен убить своего сына?!" "Я не сказал - убить. Я сказал - устранить его из этого мира. Думай сам, каким способом... А мне пора возвращаться." "Ты уходишь, Ден?" "Да, я ухожу". "Что ж, понятно... Послушай, скажи мне только одну вещь..." "Что?" "Ладно, ничего... Прощай, Ден!". "Прощай." Силуэт растворился в полумраке подвала так незаметно, словно кто-то затушевал фигуру Лумбера серым карандашом. Словно он и не приходил. "А, может быть, он действительно не приходил, и весь этот диалог - лишь плод моего больного сознания?", подумал человек в клетке. Нет-нет, это сейчас твое сознание боится признать подлинность визита Дена и лихорадочно подсовывает тебе всякие варианты, позволяющие не мучиться угрызениями совести... А, собственно, если начистоту, разве тебя мучит совесть? Разве ты считаешь себя по-настоящему виновным?.. С каких это пор сохранение жизни своему ребенку считается преступлением? Грешным может быть способ, каким было произведено сотворение живого, но не само сотворение!.. И поэтому пусть я буду проклят своими друзьями и всем своим миром, и пусть мне никогда не суждено не только стать Наблюдателем, но и вернуться обратно в свой мир - все равно я не раскаюсь в содеянном!.. Вы прислали ко мне моего лучшего друга, чтобы заставить меня прочувствовать свою ответственность. Но на самом деле вы заставили меня усомниться в незыблемости наших канонов. Да, Клятва есть Клятва, но ведь, в сущности, это набор слов, так должны ли слова быть важнее, чем вся жизнь и весь окружающий мир?.. Вы хотели, чтобы я корчился сейчас от осознания своей вины, а я лишь все больше начинаю винить вас самих. Вы полагаете, что я создал угрозу для всего нашего мира и, следовательно, не заслуживаю ни жизни, ни смерти от ваших рук, а я все больше начинаю проклинать вас за то, что вы, по существу, предали меня в трудную минуту!.. Помнится, здесь, в этом времени, один поэт написал стихотворение, которое очень подходит к данному случаю... Называется оно, кажется, "Яма"... - Яму копал? - Копал. - В яму упал? - Упал. - В яме сидишь? - Сижу. - Лестницу ждешь? - Жду. - Яма сыра? - Сыра. - Как голова? - Цела. - Значит, живой? - Живой. - Ну, я пошел домой... Вы хотите, чтобы я сам убил своего сына, но отныне, если мне суждено остаться в живых и вырваться из этого проклятого подвала, я буду всячески оберегать его! Вы исключили меня из Наблюдателей, но одновременно сняли с меня обязанность невмешательства. Нет, я, конечно, по-прежнему буду молчать в этой неволе, но знайте, что если я все-таки вновь обрету свободу, то перестану носить в себе знание, которое так жаждут получить люди этого мира, и пусть оно достанется тем, кто его достоин!.. Человек в клетке закрыл глаза и погрузился в дрему. Внезапно что-то пробудило его вновь, но, сколько он ни всматривался в тусклый свет ламп, так и не смог ничего различить в своей камере. Он не знал, что это сработала та невидимая, полумистическая связь, которая обычно существует между двумя близкими людьми, и что сейчас жизни одного из близких ему людей угрожает опасность... Именно в эту минуту Виктор Найвин, сжав зубы так, что казалось - они вот-вот будут крошиться, запустил двигатель и выжал педаль газа до упора, направляя машину на невысокую пожилую женщину, опасливо переходившую скользкую дорогу...
      * * *
      Он позвонил Антону Сергеевичу через полчаса после того, как сделал всё, что от него требовалось. Перед глазами был нехороший туман, руки тряслись так, что он с трудом попадал в дырочки наборного диска на телефоне-автомате. Во рту стоял почему-то стойкий привкус меди. Уже потом, закончив разговор и сплюнув на грязный пол кабины таксофона, он понял, почему - нижняя губа была прокушена до крови. Из киоска, где продавались видео- и аудиокассеты, на всю улицу сердито орал под простенькие гитарные аккорды неповторимый хриплый голос: "Змеи, змеи кругом, чтоб им пусто!..". А еще постоянно казалось, что все вокруг осуждающе смотрят на него и вот-вот начнут тыкать в него пальцем, как в прокаженного. Нервы... Он переборол импульсивное побуждение заорать на всю улицу: "Ну, что уставились, сволочи?!.. Никогда убийц не видели? А разве вы сами - не убийцы? Разве ежечасно и ежедневно вы не убиваете в себе людей?!" - и поплелся к близкой станции метро... Антон Сергеевич попросил Виктора заехать к нему, но на этот раз не на конспиративную квартиру, а в служебный кабинет. Кабинет Антона Сергеевича располагался в одном из старых трехэтажных особняков в кривых переулочках между станцией "Маяковской" и Площадью Восстания. Найвин позвонил в дверь без таблички и показал свой пропуск охраннику, одетому в камуфляж. Потом поднялся по крутой, извилистой лестнице на третий этаж, где его встретил еще один страж, на этот раз - в красном пиджаке и при галстуке. От лифта уходил вглубь здания узкий коридор со множеством поворотов, пол которого был застелен полосатой, как "зебра" пешеходного перехода, ковровой дорожкой, а стены были украшены панелями из натурального дерева. На дверях не было никаких табличек, кроме огромных цифр, последовательность которых не отвечала логике. После номера "три", например, шла сразу дверь под цифрой восемь, а за ней следовало почему-то помещение номер тринадцать. А нужной двери с цифрой "12" Виктор нигде не обнаружил, хотя прошел уже весь коридор. Он стал возвращаться обратно, с некоторым недоумением обследуя коридор. В небольшом пустом холле висел зачем-то большой рекламный стенд, на котором была весьма натурально изображена огромная запотевшая бутылка водки под названием "Дюжина". Виктор подошел поближе и обнаружил на краю стенда маленькую незаметную кнопку. Нажал - и стенд отъехал в сторону, открывая удивленному взору Найвина большую приемную с изящным округлым столом в виде большого лекала, на котором стояла целая компьютерная выставка. Крепкий парень в хорошем костюме, сидевший за столом, кивнул Виктору, как старому знакомому, и показал подбородком на другую дверь: - Антон Сергеевич уже ждет вас. Против ожиданий Найвина, кабинет оказался небольшим, метров пятнадцать. Антон Сергеевич поднялся из-за стола, заваленного бумагами. На нем был генеральский мундир. - Ну, молодец, - с улыбкой сказал он, протягивая Виктору свою жесткую ладонь. Поздравляю! - Да тут ничего сложного нет, - сказал с легким удивлением Виктор. - Водка в глаза так и бросается, какой же мужик пропустит это зрелище?.. - Да я не об этом, - отмахнулся Антон Сергеевич. - Я о том задании, которое ты выполнил... - А-а, - протянул Виктор. - А один вопрос можно? - Зачем ее нужно было убивать? - догадался генерал. - Что ж, ничего сложного и в этом нет... Понимаешь, Витя, это как в хирургии: чтобы всё тело жило и здравствовало, от него надо отрезать больной орган... Впрочем, на эти медицинские темы мы с тобой потом поговорим подробнее... Давай-ка мы с тобой сейчас жахнем по сто пятьдесят. Он повернулся к сейфу и осведомился через плечо: - Ты что будешь? Коньяк? Водку? - Коньяк я сегодня уже пил, - мрачно сказал Виктор. - Значит, будем пить водку... кстати, "Дюжину", - усмехнулся Антон Сергеевич. Спонсоры поставляют... Ну, будь, Витя! Ты даже не представляешь, какое ты сегодня большое дело сделал! Найвин скривился, как от зубной боли. - Нет, я серьезно, - сказал Антон Сергеевич. - Ведь на самом деле ты не старушку задавил, а одного очень хорошего и нужного человека спас... не спрашивай, кого... может быть, лет так через несколько узнаешь... Ну, за тебя!.. Они выпили. Антон Сергеевич бросил в рот ломтик лимона с блюдца и, морщась от кислого, сказал: - Ну, а теперь о твоей дальнейшей судьбе, Витя... Не бойся, больше таких заданий тебе исполнять не придется, твои мозги нам все-таки дороже, чем умение стрелять или ездить... на угнанных тачках... Значит, так. Про всякие машины ты теперь забудь... в том числе и про машины времени... музыкальный ансамбль, правда, такой вроде бы есть, так вот его слушать можешь... - Он хохотнул. - А с завтрашнего дня тебе предстоит поработать в качестве психолога-практика. Ты же у нас специалист по Воздействию, верно?.. Ну вот, а теперь представь: есть человек, который владеет позарез нужной информацией. Но он молчит, несмотря на все примененные нами способы... гм... воздействия. Второй год молчит, сволочь!.. Твоя задача - разговорить его. Любыми средствами и любыми методами. Главное, чтобы только он оставался в состоянии говорить... Завтра явишься вот по этому адресу, спросишь там Твердохлеба, запомнил? Все остальное, что тебе нужно для решения этой задачи, узнаешь у него... У тебя есть ко мне вопросы? Найвин встал. - Нет вопросов, товарищ генерал, - отрапортовал он, вытягиваясь по стойке "смирно". - Какие могут быть вопросы? Ведь, как говорил один писатель, чтобы правильно задать вопрос, надо наполовину знать ответ на него...
      Глава 29
      У двери дома значилась элегантная табличка, согласно которой доктор Ултимов принимал пациентов пять раз в неделю с двенадцати до шести, а с острой болью - в любое время дня и ночи. Про размер оплаты на табличке ничего не говорилось, но, если верить здравому смыслу, то лечение больных с острой болью должно было бы обойтись дороже, чем прием в обычные часы. Георгий сунул руку во внутренний карман и на ощупь пошелестел теми бумажками купюр, которые у него еще оставались. Потом решительно поднял руку и нажал кнопку звонка. Дверь тут же гостеприимно открылась, и приятный женский голос из скрытого динамика сказал: - Вы на лечение? - Да, - сказал Ставров, чувствуя кожей живота рукоятку пистолета. - Пройдите, пожалуйста, направо, доктор Ултимов вас сейчас примет... Ставров вступил в небольшую переднюю, где на стенах висели морские пейзажи. Насколько ему удалось определить, картины были подлинные. Справа была дверь из матового стекла. Когда Георгий оказался перед ней, она услужливо раскрылась перед ним, как створки большой красивой раковины. Ставров вошел и оказался в некоем подобии приемной. Посреди комнаты стоял низкий журнальный столик, на котором была навалена груда комп-кубиков и компакт-дисков с веселенькими обложками - видно, для отвлечения посетителей от мыслей о предстоящих муках. Вокруг столика стояло несколько одинаковых мягких кресел, а в стене был встроен глубокий шкаф с раздвигающимися дверками, где, видимо, следовало вешать верхнюю одежду. Голос из скрытого динамика, очевидно, заменявший доктору Ултимову медсестру и секретаршу, объявил: - Входите в кабинет и садитесь в кресло, пожалуйста. Георгий огляделся и обнаружил в углу самую обычную деревянную дверь. Он толкнул ее и испытал некоторый шок, увидев прямо перед собой хищную конструкцию, назвать которую таким обычным словом, как "кресло", просто не поворачивался язык. Что ж это они, зубодеры, за полвека не могли придумать чего-нибудь более эстетичного?.. Зубоврачебные дела Ставров не мог терпеть с детства. В небольшом светлом кабинете никого не оказалось. Что-то явственно щелкнуло, и откуда-то сверху полилась мягкая, успокаивающая мелодия. Видимо, она была предназначена для того, чтобы смягчить тот психологический удар, который пациенту наносил вид аппарата для лечения зубов. Ничего не оставалось делать, кроме как вскарабкаться на это подобие голгофы самому, не дожидаясь повторного приглашения. Не стоять же пень пнем посреди кабинета!.. И уж тем более - не стрелять же в доктора, едва он появится в кабинете!.. Месяц назад Георгий, наверное, именно так бы и поступил, потому что считал, что стрелять надо или сразу, или вообще не стрелять. Теперь же, прежде чем выстрелить, он старался понять - а за что, собственно, он лишает жизни очередную жертву из своего списка? Заслужил ли этот человек смерть от его руки или нет?.. Конечно, это было довольно глупо. Какая разница, нравился человек Ставрову или нет, считал он его виновным в предательстве или нет, негодяй это был или отличный парень?.. Всех этих людей все равно приходилось убивать, и не потому, что они вызывали у Георгия неприязнь или даже ненависть, а потому, что так было надо. И, тем не менее, для него это стало как бы игрой: перед тем, как убить, попытаться составить свое мнение о том, кого же он убивает и за какие грехи... Словно он испытывал самого себя: а хватит ли у тебя бесчеловечности, чтобы убить такого жалкого, слабого и, в сущности, не повинного в тяжких грехах человека? Хватит ли у тебя силы воли, чтобы заставить себя разрядить пистолет в упор в того, кто, может быть, по случайности, а может - и по ошибке оказался занесенным в твой список?.. До сих пор - хватало, потому что доктор Ултимов был в списке Ставрова последним. Георгий откинул голову на спинку кресла и попытался представить себе, как этот Станислав Михайлович Ултимов может сейчас выглядеть. Его интересовало не лицо фото Ултимова было запечатлено в памяти Ставрова, как в надежном сейфе. Его интересовало, как Станислав Михайлович ходит, разговаривает, смеется - если, конечно, смеется вообще... Это был какой-то даже извращенный интерес, но ничего с этим Георгий не мог поделать. Сзади стукнула дверь, от чьего-то быстрого передвижения повеяло ветерком в затылок, и глуховатый голос сказал: - Прошу извинить за то, что заставил ждать. Просто я как раз лежал в ванне, когда вы пришли... Вот и хорошо, подумал Ставров, поворачивая голову. Есть такая традиция помыться перед смертью и надеть чистое исподнее... Дантист оказался старше, чем ожидал Георгий. Ему уже было за пятьдесят, но был он еще моложав и строен. Высокого роста, с уверенными точными движениями и лишь слегка тронутыми сединой волосами Станислав Михайлович напоминал не того классического дантиста из рекламного ролика, полвека назад пропагандировавшего зубную пасту "Бленд-а-мед", а этакого отставного полковника спецназа. Что ж, подумал Ставров, так нам еще легче!.. - Сильно болит? - сочувственно осведомился доктор, набрасывая белоснежный халат поверх легкого домашнего одеяния, являющего собой нечто среднее между спортивным костюмом и пижамой. Георгий неопределенно повел головой. Изображать невыносимые муки он вовсе не собирался. - Ясно, - сказал Ултимов и пошел к раковине мыть руки. Интересно, один он дома или здесь еще кто-то есть? Впрочем, разве это имеет значение? Допустим, на выстрелы сбегутся встревоженные домашние - так неужели ты не сможешь уйти от них? Смешно... А если придется при этом кое-кого из них отправить, вдогонку дантисту, на тот свет - ты сможешь? По принципу: сказав "а", можно перебирать дальше весь алфавит?.. - Да не бойтесь вы меня, - с легкой усмешкой сказал Ултимов, приближаясь к Георгию и усаживаясь рядом с креслом на вращающийся табурет. - Я вас не съем. По той простой причине, что вот уже шесть лет питаюсь исключительно вегетарианской пищей... А вы? Мясо любите? Откройте рот. Ставров машинально кивнул и открыл рот. Ултимов взял какую-то штуковину, свисавшую на гибком не то кабеле, не то шланге рядом с креслом и вставил ее на секунду в рот Георгию. Что-то пожужжало и умолкло. Доктор скосил глаза на экран компьютера, стоявшего перед ним на низком столике. - Странно, - хмыкнул он. - И где же у вас болит? Ставров ткнул наугад пальцем в правую половину рта. Ултимов покивал так, словно оправдались его самые худшие опасения. - Понятно, - сказал он. - Будем лечить или удалять? Ставров пожал плечами. - Ладно, попробую сделать всё, что в моих силах, - смилостивился доктор. - Но довожу до вашего сведения, что три ваших коренных зуба требуют капитального ремонта. И причем не только с правой стороны... - Скажите, доктор, а это не больно? - стонущим голосом осведомился Ставров. Ултимов встал и отошел к стеклянному шкафчику, где принялся перебирать какие-то варварские инструменты, похожие на стандартный набор палача-любителя. - Наконец-то я услышал ваш голос, - прокомментировал он. - А то начал было подумывать, что мне попался глухонемой пациент... Я и насчет лечения или удаления спросил только для того, чтобы заставить вас заговорить. Может быть, вам это совсем неинтересно знать, но удаление зубов у взрослых не практикуется вот уже лет пятнадцать... Позвольте вас спросить, вы давно в последний раз были у зубного врача? - Давно, - неохотно буркнул Ставров. Последний раз он поимел мазохистское удовольствие всласть наораться в своей районной стоматологической поликлинике в девяносто седьмом, когда милая веснушчатая женщина, то и дело извиняясь, выковыривала у него из десны давние останки нижнего четвертого. Без наркоза, потому что еще в госпитале Ставрова так напичкали разными обезболивающими, что у него возникла стойкая аллергия на подобные препараты, в том числе и на "заморозку"... - Это заметно, - вежливо согласился Ултимов, наконец, возвращаясь к креслу с какими-то железками. - Ну что, все-таки будем лечить?.. Не бойтесь, здесь лечение зубов давно уже не связано с адскими мучениями. Собственно говоря, уже в наше время многие клиники, особенно платные, ставили пломбы без боли... Или вы пришли ко мне с иной целью? По спине Ставрова пробежали невольные мурашки. Дантист небрежно поигрывал перед его лицом каким-то никелированным шилом с длинным острием. Таким ничего не стоит проткнуть человека насквозь. - Почему вы так подумали? - спросил он, стараясь говорить спокойно. - Я сразу понял, что вы не из этого времени, едва увидел ваши залатанные скверными пломбами зубы, - пояснил Станислав Михайлович. - Вам вообще нельзя показываться зубным врачам, коллега, дабы вас не разоблачили. Дело в том, что во всем мире вот уже лет двадцать пять как применяются не пломбы, а имплантаты... зуб не латается, а наращивается с помощью регенерации надкостницы... а учитывая ваш возраст... Как вас зовут? - Георгий, - сказал Ставров. - Вас действительно мучат зубы, Георгий? Или вы?.. - Я хотел поговорить с вами... Понимаете, я здесь еще недавно, и... - Понимаю. Ностальгия по современникам. Сам пережил такое... Кстати, а откуда вам известно, что я тоже имею отношение к Ассоциации? - Перед заброской я видел вашу фотографию на столе у Мадина, и ваше лицо мне запомнилось... А недавно, когда лазил по справочной базе данных в Сети, то наткнулся на вас снова... - Мадин, - задумчиво повторил Ултимов. - Кто это? - Мадин готовил меня к отправке сюда, - сказал Ставров. - Он очень похож на актера Вячеслава Тихонова. - А! - оживился Ултимов. - Козлов!.. Он представился мне как Козлов, - пояснил он. - Такой приличный с виду человек... Началось все с того, что он пришел ко мне лечить зубы, я работал тогда на Большой Ордынке... Ну, познакомились, разговорились. Раз пять он ко мне приходил, не больше... А потом подкараулил меня возле клиники и говорит с такой милой усмешечкой: "Хотите участвовать в ускорении прогресса человечества, Станислав Михайлович?