Дальность стрельбы из этого длинноствольного чудовища составляла до трех километров, то есть вести огонь можно было даже вслепую, за линию горизонта. Самонаводящаяся пуля была способна отличить избранную цель от сотни других таких же объектов благодаря миниатюрному чипу памяти, встроенному в ее головку - в этот чип, в зависимости от обстоятельств, можно было заложить множество параметров, отличающих цель от других объектов: ритм биения сердца жертвы, его запах, тэта-биоритм головного мозга и так далее... Штурмовать Кабину Уединения было рискованно: в этом случае уйти Сверр вряд ли сумел бы, но зато, почуяв неладное, он мог пустить пулю себе в лоб, чтобы не даться живым. Так уже бывало в практике отдела не раз. Требовалось сначала выманить объект из укрытия, отвлечь внимание, а уж потом ринуться сверху, подобно соколу, чтобы скрутить и обездвижить его... Надо было срочно что-то придумывать, но в голову лезли только всякие дурацкие варианты вроде того, чтобы залить пустырь горящим напалмом или, подцепив Кабину Уединения буксировочным крюком скайдера, рывком поднять ее в воздух и поболтать, как спичечный коробок, дабы вытрясти прячущегося в ней человека... Внезапно дверь подъезда здания, у которого находилась Кабина, отворилась, и оттуда вышли двое: мужчина и женщина. И при взгляде на них у Ренлунда мурашки побежали по всему телу. Потому что скромная сотрудница Информария, как ни в чем не бывало, шествовала в компании того самого человека, которого весь Внутренний отдел разыскивал вот уже вторую неделю после неудачной засады в Центральном парке. Но не успел Ренлунд переварить увиденное, как из Кабины появился Сверр с пистолетом в руке и побежал наперерез Яхиной и ее спутнику. Вот он поднял пистолет на уровень груди, целясь в мужчину, шествовавшего рядом с Ружиной и что-то крикнул. Яхина отскочила в сторону, доставая из своей сумочки пистолет... Действо, которое разыгрывалось на пустыре, напоминало эпизод из боевика, но в отличие, от фильма, требовало немедленного вмешательства. Парадокс заключался в том, что каждый из этих троих был нужен Службе живым, но ситуация складывалась так, что кто-то из них сейчас мог умереть, и требовалось за считанные доли секунды спрогнозировать развитие событий и на основе этого прогноза принять меры так, чтобы предотвратить кровопролитие и в то же время обеспечить захват, причем в идеале не одного, а всей троицы. И еще Ренлунда смущал тот факт, что Сверр собирался расстрелять своих коллег. Что могло заставить его поднять оружие на своих товарищей? Недоразумение? Или между Пришельцами существует конфликт, который по каким-то причинам перерос в открытое столкновение? А может быть, они, Пришельцы, вовсе не коллеги и борются друг с другом за обладание информацией о нашем времени?.. Все эти мысли мгновенно промелькнули в голове Ренлунда, но никакого воздействия на него не оказали. Не было времени, чтобы раздумывать, кто и зачем собирается убивать друг друга. Надо было вмешиваться, а в сознании Ренлунда, около пятнадцати лет отдавшего оперативной работе в Службе, понятие вмешательства было нераздельно связано с необходимостью открытия огня... И он приказал напряженно ждущему его команды снайперу: - Огонь, Паша! - Цель? - кратко спросил снайпер Паша, не отрываясь от окуляров телеприцела. - Кожаная куртка, - так же кратко откликнулся Ренлунд. Там, на пустыре, прозвучали первые выстрелы, но отсюда они слышались, лишь как безобидные хлопки. Паша нажал кнопку спуска, и длинная труба снайперской установки содрогнулась, выплюнув сгусток пламени в иллюминатор. И тут же в салоне аэра лихорадочно затрезвонил зуммер вызова на связь...
      * * *
      Последний раз Ружина Яхина стреляла из пистолета в тире несколько лет тому назад. К тому же, она никогда не отличалась меткостью, и всевозможные проверяющие и инструкторы ставили ей зачет по огневой подготовке еще до начала стрельб, только за то, что она соизволила явиться в тир. Поэтому сейчас у нее не было никаких шансов, чтобы выиграть дуэль с капитаном полиции, который за время своей службы так же привык пользоваться оружием, как все цивилизованные люди привыкают пользоваться ложкой и вилкой. Ружина этого не знала, но даже если бы и знала, то едва ли поступила бы иначе. Она принадлежала к той категории людей, которые для спасения ближнего своего обязательно изберут такой способ, чтобы нужно было пожертвовать своей жизнью... Приняв Сверра за полицейского (и, в сущности, не намного ошибившись в этом), Яхина выхватила свой "кроссман" и, развернувшись лицом к нападавшему, несколько раз выстрелила в его направлении. Стальные пульки, выброшенные из ствола сжатым газом, с силой ударили Сверра в грудь и лицо, причинив ему лишь несколько синяков и легкое сотрясение мозга. Если бы выстрелы были произведены в упор, то, возможно, эффект был бы намного большим: на расстоянии до пяти метров из "кроссмана" можно было запросто пробить насквозь шестимиллиметровый лист фанеры. Однако подпускать вооруженного незнакомца вплотную Ружина не собиралась, инстинктивно угадав его намерение выстрелить в Ставрова. Капитан пошатнулся, закрыв свободной от оружия рукой лицо, но тут же снова выпрямился и выстрелил. Только теперь уже не в Ставрова, а в сопровождавшую его женщину, которая стала столь нежданным препятствием на его пути. Он сделал всего три выстрела не целясь, но каждого из этих выстрелов хватило бы, чтобы убить Ружину наповал. Тело Яхиной с тремя сквозными ранениями - в области сердца, в лоб и в сонную артерию - было отброшено крупнокалиберными серебряными пулями к стене дома и медленно сползло на землю уже в виде окровавленной и безобразной совокупности плоти и костей... На эти три выстрела Сверр затратил не больше, чем полторы секунды, и именно этого времени оказалось достаточно самонаводящейся пуле, выпущенной снайпером из группы Ренлунда, чтобы преодолеть расстояние в два километра и ударить полицейского сзади под левую лопатку - точно в то место, которое чип самонаведения опознавал по специфическим для данной цели ритмичным пульсациям... Капитан выронил пистолет и попытался оглянуться, словно надеялся посмотреть перед смертью в глаза тому, кто убил его, но сил у него на это простое движение уже не оставалось, и он так и рухнул лицом, повернутым вбок, на асфальт... Ставров сделал было шаг к тому, что еще несколько секунд назад было прелестной женщиной по имени Ружина, но увидел, как с неба над горизонтом к нему устремилось что-то стремительное и хищное и, повернувшись, пустился бежать за угол. Он обогнул здание и чуть не налетел на чисто одетого человека, чем-то знакомого ему и в то же время не имевшего для Ставрова ни имени, ни фамилии. Прошло еще несколько долгих секунд, прежде чем Георгий вспомнил, где и при каких обстоятельствах он встречался раньше с этим незнакомцем. Набережная Москва-реки, и аккуратный человек на скамейке, предсказавший потерю бумажника одним из спорящих мужчин... Если на свете есть ангелы-хранители, то этот тип явно был одним из них по отношению к Ставрову. Ставров не успел ничего сказать, как "ангел-хранитель" ухватил его своими цепкими пальцами за плечо и скороговоркой пробормотал без всяких интонаций, знаков препинания и вступлений: - Слева от вас вход в подвал дверь открыта прячьтесь и переждите я их уведу а Букатина больше не ищите он умер этой ночью... И, отпустив Ставрова, с неожиданной прытью кинулся бежать по тротуару между деревьями куда-то влево. Железная дверь в подвал, к которой спускались щербатые ступеньки, действительно была не заперта, и Георгий оказался в темноте, где что-то капало. Осторожно нащупывая ногами землю, на которой попадались самые неожиданные предметы в виде какого-то громоздкого хлама и перевязанных не то ящиков, не то пачек бумаги, Ставров прошел в глубину подвального коридора, два раза чуть не споткнувшись о ржавые скользкие трубы. В одном из отсеков было светло благодаря тусклому крохотному оконцу почти под самым потолком. Пришлось соорудить некое подобие подставки, чтобы дотянуться до оконца. Подвальное окно выходило как раз на ту сторону улицы, куда побежал спаситель Ставрова. Там разворачивалась внушающая трепет сцена погони. Зрелище было впечатляющим. Движение на улице было уже перекрыто машинами с фарами-мигалками и включенными на полную мощь сиренами. Редкие прохожие испуганно жались к стенам домов, а целая ватага вооруженных до зубов людей в униформенных комбинезонах преследовала мчащегося, как заяц, зигзагами человека. Никто не стрелял, но голос в мегафон ревел на всю улицу: "Гражданин, остановитесь!.. Стойте или будем стрелять!"... Убегавший человек на мгновение обернулся, и Ставров прищурился, пытаясь разглядеть его получше. Ему показалось, что незнакомец совсем не такой, каким он был еще несколько минут назад. Что-то в нем изменилось, но что именно?.. Группа преследователей, стоя на открытой платформе без колес, парящей в метре от земли, стремительно нагоняла беглеца, но когда до него осталось совсем чуть-чуть, и один из людей в комбинезонах уже протянул руку, чтобы ухватить бегущего за руку, незнакомец внезапно сделал быстрый финт, и пытавшийся схватить его, потеряв равновесие, загремел с тележки на тротуар, на ходу переворачиваясь через голову, а платформа, накренившись, вильнула и врезалась в рекламную голоустановку. Грохот, лязг, звон бьющихся стекол... людей в униформе раскидало в стороны, платформа завертелась на месте квадратным огромным волчком, а потом вспыхнула ярким пламенем и взорвалась, обрушив водопад стекол из окрестных зданий. Отвлекшись на секунду на это впечатляющее зрелище, Ставров вдруг обнаружил, что потерял из виду своего спасителя. И не он один, судя по тому, как завертели головами во все стороны люди в комбинезонах и экипажи машин с мигалками. Человек, играющий роль ангела-хранителя Ставрова, пропал без следа на глазах у сотен людей. И только теперь Георгий осознал, чту же в этом человеке несколько секунд назад ему показалось необычным. У незнакомца, когда он оглянулся на бегу, было его, Ставрова, лицо, и одежда была в точности такая же, как на Ставрове, хотя Георгий мог бы поклясться, что в момент их встречи Спаситель был одет совсем в другое в элегантный черный костюм с галстуком. Кто-то явно оберегал его, Георгия Ставрова, от тех опасностей, которые подстерегали его в чужом времени на тернистом пути ликвидатора "предателей"...
      Глава 28
      Кабинет был обставлен в лучших кремлевских традициях. На полу простирался огромный ярко-красный палас. Стены, вместе со скрытой проводкой, микрофонами и камерами, были закрыты светлыми панелями орехового дерева на высоту человеческого роста, над которыми то тут, то там висели портреты. Только если в советских кабинетах принято было вешать позади сидящего за столом либо Ильича с хитроватым взглядом, либо бородатого Маркса, а в последние времена - и бровастого, непременно увешанного Звездами Героя "Ильича номер два", то здесь портреты подобраны были по неизвестному критерию таким образом, что с Пушкиным соседствовал Эйнштейн, а рядом с каким-то благообразным старцем красовался вызывающий хлюст с тонкими губами, растянутыми в ехидной улыбке, и от этого создавалось впечатление, что в кремлевском интерьере по какой-то несуразной ошибке кадровиков засел директор средней общеобразовательной школы... Однако хрипло дышащий человек с бульдожьими складками на щеках, восседающий в торце Т-образного стола, обтянутого зеленым сукном и окруженного тяжелыми дубовыми стульями с высокими резными спинками, никоим образом не был причастен к сеянию разумного, доброго вечного, и Мадин прекрасно знал об этом. Вот уже несколько лет утро для Мадина начиналось с аудиенции у главы Ассоциации. Никто в Конторе, кроме Мадина, и не ведал, что эпитет "один из руководителей Ассоциации" применительно к Тополю Артемьевичу следовало трактовать как "руководитель", а вот Мадин действительно был лишь одним из его заместителей, причем лишь самому Тополю Артемьевичу было известно, сколько все-таки замов у него имеется и какие вопросы каждый из них курирует... Сегодня они вновь обсудили перспективы эксплуатации Трансгрессора. Перспективы были отнюдь не радужные. Одной-единственной "дырки", которую удалось вычислить еще при Арвине Павловиче, явно не хватало для ведения полнокровной разведки. Жесткий временной интервал в пятьдесят лет между Центром и агентурой не позволял заглянуть в более отдаленное будущее, чтобы проследить последствия тех корректив, которые вносились в настоящее. Да и не было никакой гарантии, что в результате какого-нибудь природного катаклизма туннель Трансгрессора не закроется раз и навсегда. Впрочем, разговор на данную тему был бессмысленным и всякий раз ничего нового, кроме взаимных сожалений по поводу того, что хорошо было бы расширить плацдарм вторжения в будущее, не приносил. Несмотря на усилия нескольких научно-исследовательских лабораторий, работавших полностью в автономном, независимом от других, режиме, так и не удавалось нащупать в пространственно-временном континууме другие туннели, потому что закономерностей в появлении "дырок" не было никаких, а действовать методом научного тыка было все равно, что, как образно выразился руководитель НИЛ-2 Роман Хордин, "ждать, пока грудной ребенок, тыкающий пальцами в клавиатуру компьютера, напишет научно-фантастический роман". А единственный человек, который владел драгоценной информацией, молчал, как партизан, и длилось это молчание без малого второй год... Это был Наблюдатель, захваченный в плен тоже при Арвине Павловиче, и им занималась группа Твердохлеба, бывшего следователя КГБ. Твердохлеб был мастером по развязыванию самых закушенных языков, и благодаря ему Ассоциация не раз получала ценную информацию, но тут, как говорится, коса нашла на камень... Все известные на настоящий момент науке допроса методики и приемы были испробованы Твердохлебом в отношении Наблюдателя, но никакого результата они не принесли. Гипнозу пришелец из будущего не поддавался, а даже самые сильные препараты, развязывающие язык любому смертному, на него не действовали. Боли пленник тоже не был подвержен, и, наверное, если бы его, в лучших отечественных традициях, рубили живого на кусочки, то и тогда он бы молчал с бесстрастным выражением лица. Однако экспериментировать подобным образом на таком материале не решался даже Твердохлеб, которого еще в самом начале возни с чужаком Тополь Артемьевич недвусмысленно заверил, что если Наблюдатель умрет или потеряет рассудок, то его, бывшего майора, постигнет куда более ужасная участь... Потом Тополь Артемьевич захотел узнать о более насущных проблемах, и тогда Мадин доложил ему о Найвине. После смерти своей любимой девушки Виктор Найвин изменился, стал замкнутым, нелюдимым. Задания Ассоциации выполнял в целом исправно, но работал как бы с некой странной ухмылочкой, словно готовил нехороший сюрприз. Плотное наблюдение, которым его обложили со всех сторон, ничего криминального, правда, не выявило, но... - Но что, Виктор? - поинтересовался Тополь Артемьевич, тяжко отдуваясь. - Что тебе в парне не нравится? - Я его боюсь, Тополь Артемьевич, - признался Мадин. - Чувствую, в один прекрасный день он такое отчебучит, что у нас с вами не только голова, но и кое-что другое заболит!.. А вы не боитесь? - Я свое еще при Горбачеве отбоялся, - отрезал Тополь Артемьевич свистящим астматическим голосом. - Когда каждый день приходилось думать, а не стукнет ли Генеральному в башку взять Ассоциацию под свое личное руководство? А с таким принципиальным борцом за независимость, как покойный Арвин, мы бы все в один прекрасный день были арестованы и посажены в Лефортово... Ты в Лефортово хоть раз сидел, Вик? - вдруг поинтересовался он как бы невзначай, но Мадин, отрицательно покачав головой, почувствовал, как от такого вопроса его желудок сам собой сжимается. От такого начальника, как Тополь Артемьевич, можно было ожидать чего угодно. Даже ближайшему соратнику и заму. Точнее, тем более ближайшему соратнику и заму. - Тебе повезло, - продолжал опять с той же невозмутимой многозначительностью Тополь Артемьевич. - Значит, ты боишься, Вик? Может быть, есть основания полагать, что этому... как его?.. Найвину стало известно о том, что его девка не сама под колеса электрички угодила, а ее толкнули?.. - Нет, Тополь Артемьевич, это исключено. Твердохлеб тогда сработал чисто. Не то что у Найвина, у милиции и то никаких подозрений не возникло... Нет, знать Виктор ничего не может, он может только подозревать да догадываться. А это гораздо хуже, Тополь Артемьевич. Когда человек остается один на один с подозрениями, он способен больше поверить в выдумку, чем в правду... - Ну-ну, - проворчал Тополь Артемьевич, - не философствуй, Вик, а то я совсем себя дураком почувствую... - А это не я сказал, Тополь Артемьевич, - парировал Мадин. - Это еще Шопенгауэр говаривал... Они помолчали. - Ну, ясно, - сказал Тополь Артемьевич, грузно ворочаясь в кресле. - Значит, ты предлагаешь в профилактических целях этого самого Найвина убрать? - Мадин сделал неопределенную гримасу. - А вот его непосредственный начальник Антон, между прочим, по-другому считает... Вот, почитай-ка, что он пишет в докладной. Тополь Артемьевич подтолкнул к Мадину по столу красную кожаную папку, но Мадин не стал открывать ее. - Да знаю я, что там Антон пишет, - с досадой сказал он. - Что парень толковый, умница, аналитик первого класса, и это всё правильно и соответствует... Но вы поймите, Тополь Артемьевич, что мне положено предусматривать самые худшие исходы, в том числе и по кадровой линии. Ведь контора наша с каждым днем становится все прозрачнее и прозрачнее, и мне, как ответственному за режим секретности, все труднее становится держать светомаскировку!.. А Антону нужны люди, чтобы за свою работу отчитываться!.. - Ну ладно, ладно, - поднял руку Тополь Артемьевич и хрипло откашлялся. - Что ты закипел, как чайник без воды? Давай мы с тобой так порешим... Кому-то из своих людей в будушем поставь задачу раскопать архивы и узнать, что с этим Найвиным будет. Если брякнет его в ближайшем будущем скоропостижная смерть при очень естественных обстоятельствах - значит, ты был прав, Вик, и твое предложение мы и удовлетворим, а если нет... - Он красноречиво развел руками. - На нет и суда нет. - Но ведь это ничего нам не даст, - торопливо сказал Мадин. - А что, если Найвин будет много лет работать тихой сапой на кого-нибудь еще, кроме Ассоциации? Как мы его вычислим тогда? - А вы всю его судьбу проследите, - посоветовал Тополь Артемьевич. - Черт его знает, может, это что-то и даст... У тебя еще что-то есть ко мне? Мадин покрутил головой, но больше спорить не стал. Он знал, что с Тополем Артемьевичем спорить бесполезно, это Арвину Павловичу можно было безбоязненно с пеной у рта доказывать свою правоту. - Есть, - сказал он. - Совсем маленький вопросик... Собственно, я и сам бы справился, но просто чтоб вы тоже были в курсе... Помните, два года назад мы взяли Наблюдателя благодаря звонку одной женщины? Нам тогда еще повезло, что она позвонила именно по тому телефону, который мы дали телевизионщикам для объявления, а не по ноль-два... Тополь Артемьевич побарабанил пальцами по краю стола, наморщив лоб, чтобы изобразить напряженную работу мысли. Ни черта он, конечно, уже не помнил. - И что? - наконец, осведомился он. - Дело в том, что эта гражданка вновь прорйзалась. Только теперь она хочет узнать, что, мол, стало с тем преступником, которого она добросовестно выдала нам... Неужели, мол, его еще даже не судили? А если суд уже был, то каков был приговор и где, в какой колонии он теперь отбывает срок - и так далее, и тому подобное... И наше счастье, что со всеми этими вопросами женщина попала не к посторонним, а опять же к нашим людям в официальных органах... Представляете, как можно было бы на ровном месте упасть? Тополь Артемьевич шумно вздохнул. - Да уж!.. - выдохнул он. - А почему ее сразу тогда не убрали? - Команды не было, - сказал Мадин. - Арвин Павлович считал, что... - Меня не интересует, что там считал Арвин! - резко отрубил человек в кресле. Арвина нет уже второй год, а ты-то, Вик, был все это время на своем месте... Так что если утечка по этому каналу все-таки состоится, то пеняй на себя. И делай оргвыводы до, а не после того, как тебя жареный петух клюнет!.. - Понял, - сказал с тоской Мадин. За что боролись, на то и напоролись, подумал он. С Тополем всегда так: не знаешь, где тебя ждет нагоняй. - Разрешите идти? - Иди, - пробурчал глава Ассоциации, но когда Мадин был уже возле дверей, как в известном телефильме про Штирлица, Тополь Артемьевич вдруг сказал: - Подожди-ка, Вик... Тут у меня появилась одна идея. Когда слишком много проблем, это плохо. А кто-то из основоположников верно утверждал, что не следует умножать количество проблем. У нас на сегодняшний день две проблемы по линии безопасности: Найвин и эта... - он пощелкал пальцами в воздухе, - ну, вторая Любовь Яровая... А нельзя ли их объединить? Скрестить бульдога с носорогом, а Найвина с той бабой, а?.. Мадин усмехнулся. Иногда его забавляли подобные "прозрения" шефа особенно когда тот тщился выражаться, как свой покойный предшественник - а тот все-таки доктором наук был... - Объединить-то можно, Тополь Артемьевич, - ответствовал он. - Только про умножение проблем не Карл Маркс, а Оккам говорил, был такой монах в средние века, да и не проблемы он имел в виду, а сущности... А в остальном всё верно. Тополь Артемьевич медленно сглотнул. Потом, врубаясь, похлопал глазками. Потом прохрипел: - Ну и хорошо, что верно... Когда дверь за Мадиным закрылась, он тяжело поднялся из кресла, открыл один из шкафов, стеклянные дверцы которого целомудренно, как окна проститутки, работающей на дому, были завешаны белоснежными шторочками, побулькал там чем-то и опрокинул в себя залпом хрустальный стопарь, наполненный коньяком. Занюхал, морщась, соленым огурцом и зажевал шоколадной конфеткой с вызывающим названием "Ну-ка отними". Горький осадок почему-то поднялся со дна его астматической души после сегодняшнего доклада Мадина. Вроде бы все было правильно, но раздражение не унималось. Дурак ты, Вик, думал Тополь Артемьевич, медленно возвращаясь за свой "кремлевский" стол. Хоть и считаешь себя умником... Во-первых, если бы ты был умнее, то не поверил бы в мою якобы непроходимую тупость. Ведь в классиках, и не только марксизма, я не хуже тебя, выпускника МГУ, разбираюсь, поскольку не раз приходилось внедряться в интеллигентские кружки во времена не столь отдаленные, а там люди умные состояли, начитанные, их на мякине не проведешь... А во-вторых, если бы ты был умнее, то давным-давно предпринимал бы кое-какие меры, направленные на то, чтобы вывалить меня из этого кресла и самому в него сесть... Ведь история повторяется, и тот, кто сам прибег к насилию ради власти, должен опасаться прежде всего тех, кто стоит ближе других к нему. Впрочем, может быть, ты что-то там и замышляешь, только я об этом не знаю?.. Нет, вряд ли, ведь тебя люди очень надежные контролируют, и не эти самоучки-конспираторы из Ассоциации, а профессионалы, всю жизнь только и делавшие, что следившие да убивавшие, убивавшие да следившие... Впрочем, ради профилактики следует помариновать тебя еще пару лет в заместителях, а потом отдать на растерзание Твердохлебу... По примеру великого Иосифа, чтобы властвовать, надо периодически казнить самых дорогих и близких людей, тут старик прав был... Потом Тополь Артемьевич совершенно некстати вспомнил, как два года назад он первый и последний раз вступил в спор с Арвином Павловичем. До этого он только добросовестно выполнял все его поручения и буквально смотрел ему в рот, изображая бесконечную преданность и восхищение. Но вечно ходить в помощниках, даже самых приближенных, у своего кумира он не собирался, да и Контора - другая, не та, что называлась Ассоциацией - требовала от него более решительных действий. Благоприятный момент настал, когда они все-таки взяли Наблюдателя в плен и сумели вытянуть из него сведения о координатах одной из "дырок" Трансгрессора - той самой, с интервалом в полвека, которой Ассоциация пользуется и ныне. Открылась заманчивая перспектива запустить в открывшуюся прореху времени жадную ручонку и черпать горстями информацию, во много раз более ценную, чем все золото мира, вместе взятое... И вот тут Арвин стал почему-то колебаться, как маятник Фуко. Стуит - не стуит?.. Засылать - не засылать?.. Этично - неэтично?.. А зачем?.. А если узнают?.. А что скажут потомки?.. А, может, лучше взять да и уничтожить "туннель", чтобы он закрылся навсегда, перекрыв доступ в наше время всем желающим поживиться за наш счет?.. Тьфу, даже сейчас противно вспоминать это его нытье!.. Кончилось все тем, что однажды вечером Тополь, еще не бывший тогда Артемьевичем ни для кого из тех, с кем вместе работал, приехал поговорить с Арвином по душам в его загородную резиденцию. Арвину в тот вечер составлял компанию Рим Ветров, но и Тополь явился не один, хотя, конечно, приданных ему людишек он благоразумно оставил снаружи... Они крепко поспорили тогда о перспективах дальнейшего существования Ассоциации. Как выяснилось, не без влияния Ветрова Арвин все-таки укоренился во мнении, что воспользоваться Трансгрессором даже в самых благих целях означает совершить великий грех. "Ты пойми, Тополь, - кричал он, расхаживая в возбуждении по мягкому ковру перед камином, - я всю жизнь боролся против того, чтобы какие-то незваные гости, не снимая грязной обуви, перлись в мой дом, чтобы подглядывать и подслушивать, а теперь ты мне предлагаешь поступить так же, как они!.. Да, я считаю их, Пришельцев, своими врагами независимо от того, просто наблюдают они за нами или собирают какую-то полезную для себя информацию, или сочетают и то, и другое! Но, тем не менее, лично я никогда не прибегну к тем методам, которыми пользуются они!.. Потому что такая война ни к чему хорошему не приведет, это все равно, что красть кусок хлеба у своих детей!.." А Ветров, сидевший до этого в кресле с таким видом, будто спор его вовсе на касается, сказал: "Какое-то странное мировоззрение у тебя, дорогой Тополь. Как у тех наших горе-идеологов, которые требовали после победы в Великой Отечественной войне стереть Германию с лица земли подобно тому, как фашисты хотели уничтожить нашу страну!"... Тополь долго смотрел тогда на этих двоих лже-праведников, которые могли не пожалеть своей жизни и жизни своего отца ради достижения своих целей, но которые потом могли потом встать в позу обиженного Иисуса Христа, если речь шла о каких-то ими самими выдуманных принципах, и все искал какие-то аргументы, способные убедить их, но ничего прочного, железобетонного под руку не попадалось, и тогда он, вздохнув, посетовал: "Что ж, я сделал всё, что мог". "Ну не могу я так поступить, дружище Тополь! - вскричал Арвин, размахивая своими короткопалыми руками. - Хоть убей!"... "Ловлю вас на слове", кротко, но эффектно ответствовал Тополь, подавая условный сигнал своим людям, в числе которых, кстати, был и только начинавший свою карьеру в Ассоциации Твердохлеб, и, когда те вломились в коттедж через окна и двери, попросил их: "Сделайте всё аккуратно, чтобы не было осечек!"... Наутро милицейский патруль обнаружил в глубоком овраге возле самой кольцевой автомобильной дороги тело неизвестного гражданина с вывернутыми наизнанку пустыми карманами и лицом, превращенным в кровавое месиво. Судебный эксперт установил, что в желудке трупа имеется большое количество дешевого алкоголя. Картина была ясна: гражданина ограбили и убили в пьяной драке его же собутыльники, найти которых не представлялось возможным. Установить личность погибшего так и не удалось, ввиду того, что никто не обратился в милицию по поводу его исчезновения. Обычное дело. Безнадежное дело. "Висяк"... А через пару дней из Химкинского водохранилища был извлечен труп другого гражданина, у которого также не было при себе документов и которого тоже никто не искал, а если бы и искал, то вряд ли опознал бы ввиду отсутствия головы и иных характерных примет. Ряд других людей, работавших на Ассоциацию, также исчезли неведомо куда в те дни. По официальной версии, одни из них решили порвать с Конторой и начать новую жизнь, вторые были отправлены в бессрочный отпуск, а третьи нуждались в срочном лечении... А тут в столице грянули октябрьские события, в результате которых число погибших и без вести пропавших достигло нескольких сотен и на которые удобно было списать предпринятую новым руководством Ассоциации чистку рядов (впоследствии злые языки утверждали, что и события-то эти были специально спровоцированы Тополем и компанией, чтобы скрыть следы "ночи длинных ножей", но это, конечно же, вряд ли было правдой). В строю остались только самые верные - то есть, самые гибкие и небрезгливые кадры. Трансгрессор стал эксплуатироваться, как самое настоящее месторождение только не нефть или золото выкачивались из него, а информация о будущем. Причем с такой торопливой жадностью, будто каждый новый день был последним перед Концом Света..
      * * *
      Земля на пригорках уже оттаяла и покрылась редкой щетиной молодой травы, а в ложбинах еще лежал грязный серый снег. Весна в этом году пришла вовремя, но на майские праздники ударили заморозки. Виктор присел на корточки к невысокому гранитному надгробию, чтобы положить алые гвоздики на могилу. Марина беспечно улыбалась ему с фотографии. Эту фотографию делал он сам, когда они еще только познакомились, и у него был старенький, с олимпийской символикой на корпусе, но вполне исправный "Зенит". Они тогда гуляли весь день в Сокольниках, и Маринка то и дело позировала ему, обняв очередную березу, которых здесь была целая роща. Потом было еще много фотографий, в том числе и сверкающих разноцветным глянцем, гораздо красивее этой, но для надгробия Виктор выбрал именно эту. Просто здесь Марина улыбалась очень-очень счастливо... Он навалился лбом на холодную гладь надгробной плиты и закрыл глаза. И тут же услышал внутри себя: "Encore, je voudrais t'aimer encore... Я тоже хотела бы остановить время, милый!"... Не открывая глаз, он выдернул наощупь из внутреннего кармана плоскую бутылку и сделал из горлышка несколько крупных глотков, совершенно не чувствуя ни вкуса, ни крепости, только чувствуя, как медленно-медленно разжимаются сжавшие сердце тиски... "Прости, Мара", тихо сказал он и поднялся, пряча фляжку в карман. "Прости, родная"... "За что, милый? Ты же ни в чем не виноват!"... "Нет, виноват. Когда с одним из двоих любящих друг друга людей что-то случается, другой всегда виноват - потому что вовремя не оказался рядом. Не зря же сказано: "С любимыми не расставайтесь"!"... "Что ж, теперь поздно, не вернуть того, что было... Ты, главное, не забывай меня совсем, ладно? Вспоминай хоть иногда, хорошо? И тогда я буду довольна, мне ведь теперь большего и не надо"... "Нет уж, Мариночка, поверь, я сделаю всё, чтобы когда-нибудь снова вернуть тот проклятый день, но тогда-то я уж точно буду рядом с тобой!