И на этот раз следовало придерживаться той же тактики.
      А маленький французский король расхаживал по апартаментам семейства Борджа в Ватикане. Он глядел в окна, на сады и апельсиновые рощи холма Марио.
      Он не знал, что ему предпринять. Он пришел сюда как завоеватель, так следует ли ему ждать, пока тот, кто им завоеван, сам к нему явится? Но этот человек не был обыкновенным пленником – все-таки сам святой отец, глава всей католической церкви. Карл, как и его подданные, был католиком, и не мог в одночасье отбросить извечный трепет перед наместником Бога на Земле.
      Но наконец-то Папа согласился обсудить условия. А что еще ему оставалось? Север страны уже захвачен, Карл в Риме и готовится двинуться на юг, к Неаполю, тем самым осуществить цель своего похода.
      Папа вынужден был пойти на переговоры: стены форты Святого Анджело оказались не такими уж прочными, так что настало время поговорить о мире. И король Франции был твердо убежден, что все преимущества на его стороне: ведь святой отец оказался пленником в своем собственном городе.
      Январское солнце играло на золоте и эмали фресок Пинтуриккью: они изображали членов семейства Борджа и еще не были закончены. Карл внимательно разглядывал лица. И вдруг он услыхал за своей спиной какой-то шум. Он резко обернулся и увидел великолепную фигуру в золоченом облачении. И на мгновение ему показалось, что это ожил один из героев стенной росписи – у него даже мурашки по спине побежали. В комнату, через низенькую и узкую потайную дверь, вошел сам Александр, и Карл, ошеломленный его величием и достоинством, рухнул на колени.
      Александр покровительственным, почти отеческим жестом приказал королю подняться.
      – Итак, сын мой, – произнес Папа, – мы встретились.
      Одним жестом, несколькими словами Александр овладел положением: Карл уже не мог думать о себе как о завоевателе – Александр говорил с ним таким тоном, будто хотел подбодрить нашкодившего дитятю: он как бы прощал его, невзирая на то неловкое положение, в которое попал маленький король.
      Ну и положеньице! Карл, заикаясь, заговорил о том, что он-де требует свободного прохода через папское государство.
      При слове «требует» Папа удивленно приподнял бровь. А Карл, заслышав шум на улицах, осознал, что он и в самом деле победитель и что Папа находится в его милости.
      – Итак, вы просите о свободном проходе… – в задумчивости произнес Александр. Он с улыбкой глянул куда-то вдаль, за спину короля Франции, словно увидел там свое отнюдь не неприятное будущее.
      – Да, святой отец.
      – Что ж, сын мой, мы гарантируем вам это при условии, что вы и ваши солдаты немедленно покинете город.
      Король глянул на одного из своих людей – это был бравый воин, он шагнул вперед: судя по всему, присутствие святого отца не произвело на храбреца надлежащего впечатления.
      – Заложники, сир, – напомнил вояка.
      – Ах, да, святой отец, – очнулся король. – Мы требуем предоставить нам заложников, поскольку освобождаем и вас, и святой город.
      – Заложники? Что ж, это справедливое требование.
      – Я счастлив, что Ваше Святейшество согласны с таким требованием. Мы решили взять в заложники Чезаре Борджа и турецкого принца Джема.
      Папа молчал. Джем – да Бога ради, пусть берут. Но Чезаре!
      До него доносились страдальческие крики женщин, он чувствовал запах дыма. Рим корчился от боли, Рим горел. Что ж, он спасет Рим – ценой Чезаре и Джема.
      Даже вид прекрасного Адриатического моря не мог унять волнение Лукреции. Она понимала, в какую трудную ситуацию попал Джованни Сфорца: он получал деньги от Папы и неаполитанцев, а служил Милану. И разве могла она вменить это ему в вину? Она сама была душой и телом предана своей семье, так может ли она упрекать столь же преданного Джованни? Придя к такому выводу, она перестала думать о муже – ведь в этих размышлениях не было ничего приятного.
      Но еще неприятнее было думать о судьбе своего собственного семейства. Что происходит с Борджа? Лукреция потребовала, чтобы всех путников, попадавших в замок Сфорца, тут же доставляли к ней. А в обмен на кров и стол она жадно впитывала все слухи об отце.
      Она пыталась составить для себя целостную картину. Итак, французы в Риме, дом матери разорен, отец вынужден согласиться с условиями маленького короля. А Чезаре, гордец Чезаре стал заложником. Ничего хуже и произойти не могло! И как ни гнала она от себя неприятные мысли, стараясь забыться за вышиванием и музыкой, страх не покидал ее. Она то и дело откладывала пяльцы и спешила в приемную залу в надежде, что прибыл гонец с очередными новостями.
      Наконец посланник – голодный и измученный странствующий монах – появился. Он сообщил, что прибыл к хозяйке Пезаро с важными, очень важными известиями из Рима.
      Взволнованная Лукреция захлопала в ладоши, сбежались рабыни, она приказала подать воду, дабы посланец мог омыть уставшие ноги, приказала принести еды и вина, но, прежде чем тот смог освежиться, спросила, какие вести он принес: дурные или хорошие?
      – Хорошие, моя госпожа, – воскликнул посланец. – Лучшие из лучших. Как вы, наверное, знаете, святой отец дал в Ватикане аудиенцию французскому захватчику и был вынужден согласиться с некоторыми его условиями.
      Лукреция кивнула:
      – Я знаю только, что король потребовал предоставить ему заложников и что одним из заложников стал мой брат Чезаре.
      – Так и есть, мадонна. Они покинули Рим вместе с завоевателями – кардинал Борджа и турецкий принц.
      – Но каково состояние брата? Расскажите! Ведь он такой гордый, а его унизили… Представляю, в какой он был ярости.
      – Вовсе нет, мадонна. Кардинал был спокоен. Все, кто видел его отъезд, были потрясены – не только спокойствием и сдержанностью кардинала, но и тем, что святой отец, казалось, совершенно равнодушно отнесся к расставанию со своим сыном. Тогда мы еще не понимали, в чем дело… Кардинал вез с собой большой багаж: семнадцать крытых бархатом повозок. Французы только и твердили: «Что же это за кардинал такой, который не может расстаться со своими пожитками?» Как вы можете догадаться, мадонна, турецкий принц отправился в плен с такой же поклажей.
      – Итак, Чезаре направился в стан врагов, храня спокойствие и достоинство. Но представляю, как все внутри у него бушевало!
      – Он еще больше поразил французов, когда в конце первого дня пути они расположились лагерем. Говорят, вот зрелище было! Кардинал сбросил свою мантию и, обнаженный по пояс, боролся с солдатами. Он победил даже самых сильных!
      Лукреция залилась радостным смехом:
      – Да, он любит бороться, я знаю!
      – Как вы понимаете, мадонна, французы были немало удивлены подобным поведением кардинала, но на следующий вечер он удивил их еще больше!
      – Ох, расскажите скорее, я горю от нетерпения!
      – На следующий ночлег они расположились в Веллетри, в конце Понтийской дороги. Стояла тишина, солдаты дремали, и никто не обратил внимания на одного из скромных погонщиков мулов. Тот беспрепятственно добрался до городской таверны, где его ждали слуги с лошадьми. Погонщик вскочил на лошадь и в сопровождении слуг поскакал в Рим.
      – И это был Чезаре?!
      – Да, мадонна, это был кардинал. Он вернулся к святому отцу, и, как я слышал, в Ватикане стояло большое веселье.
      – Это лучшая из новостей! Представляю, как он радовался! А бедняга Джем, он спасся?
      – Нет, принц остался у захватчиков. Поговаривают, ему не хватило смелости бежать. Он не мог ни бороться с французами, ни сбежать от них. Так что у них вместо двух заложников остался один, и при этом спасся самый главный – сын Папы.
      Лукреция вскочила и исполнила перед монахом несколько па испанского танца.
      Она кружилась и кружилась по залу, пока не задохнулась. Упав в кресло и отдышавшись, она произнесла:
      – Простите, падре, но я так счастлива! Это знак свыше! Мой брат превратил французов в посмешище, а это для них – начало конца. Отец изгонит захватчиков из Италии, и вся страна воспылает к нему благодарностью. Это только начало, уверяю вас! Прекрасно. А теперь вас надо накормить всем, что вы пожелаете. И пусть принесут лучшего вина! Давайте веселиться! Устроим сегодня вечером праздник! И вы – мой почетный гость.
      – Мадонна, мне кажется, вы рано радуетесь, – пробормотал монах. – Да, ваш брат спасся, но вся Италия пока находится в руках завоевателя.
      – Отец спасет Италию! – торжественно пообещала Лукреция.
      А затем захлопала в ладоши, призывая рабов и слуг: сегодня вечером в замке будут банкет и танцы.
      Чезаре победил, а триумф Чезаре – это и ее триумф.
      Лукреция как в воду глядела: действительно, это было только начало. Французы пришли в ярость, но ничего не могли поделать: они выслали к Александру депутацию с протестом, тот горестно покачал головой, приговаривая: «Кардинал поступил плохо, очень плохо», – и удалился, чтобы в одиночестве всласть отхохотаться.
      Изнеженный жирный Джем не смог выдержать тягот военного лагеря, заболел и умер. Таким образом французы лишились обоих заложников.
      И все же они двинулись на Неаполь. Король Альфонсо, узнав об этом, спешно перебрался на Сицилию, оставив королевство на своего сына Феррандино. Но Феррандино оказался никудышным воякой и последовал примеру отца: вместе со своим двором он удрал на остров Иския, оставив французам Неаполь.
      Карл увидел в этом удачное предзнаменование, но он не учел ни размягчающего климата, ни усталости своих солдат. Позади лежала завоеванная ими страна, и они расположились лагерем в солнечном Неаполе. Женщины в бесчисленных местных борделях были роскошными, и солдаты вовсю предавались утехам, вознаграждая себя за длительный поход.
      Александр же не дремал. Посланцы его так и сновали между Ватиканом и Венецией, Ватиканом и Миланом, Ватиканом и королем Испании и императором Максимилианом.
      Александр призывал их как можно скорее объявить себя союзниками Ватикана, потому что выгоды от того, что Италия станет французским доминионом, они не получат никакой.
      И когда французский король услышал о заключении этих союзов, он не на шутку встревожился. Солдаты его устали, расслабились, более того, начали проявлять неподчинение, многие были больны. Карл мог получить неаполитанскую корону, но пришел к выводу, что на неделю – а именно столько бы она продержалась на его голове, если бы союзные силы решили против него выступить, – она ему совершенно не нужна.
      Из этого положения был только один выход: как можно скорее покинуть Италию. Но на обратном пути он встретится с Папой, которого совершенно справедливо подозревает в организации враждебного союза, и потребует от него формального введения во владение Неаполем.
      Карл оставил Неаполь и двинулся на север, но Александр, узнав о его приближении, срочно уехал в Перуджу, так что, прибыв в Рим, Карл нашел Ватикан опустевшим.
      Он кипел от ярости, но ему ничего не оставалось, кроме как продолжать отступление.
      Странная ситуация! Он завоевал эту землю, он прошел по ней победоносным маршем, и властители многочисленных местных государств склонились перед ним, он прибыл в Рим, уверенный, что Папа, этот Борджа, также превратится в его вассала. Все шло к этому. И…
      Карл возвращался во Францию, на все лады проклиная хитрого ватиканского лиса.
      В Перудже Александр наслаждался жизнью. Его тактика снова оправдала себя – как и во времена Каликста. И тогда он просто выжидал, приспосабливаясь к обстоятельствам, и теперь он хранил спокойствие, а враги сами сыграли ему на руку.
      С ним были Джулия и Чезаре, но ему ужасно не хватало возлюбленной дочери.
      – Лукреция должна приехать к нам, – объявил он Чезаре. – Слишком долго она была вдали.
      Чезаре радостно улыбнулся: он предвкушал встречу с сестрой. Настроение у него вообще стало лучше – наверняка после его приключения с французами отец поймет, что лучшего главнокомандующего, чем Чезаре, ему не сыскать. Разве мог бы обыкновенный кардинал бороться, как он, с солдатами или предпринять столь отчаянный побег?
      Чезаре исполнилось двадцать лет, он очень вырос и окреп, а Папе, несмотря на всю его жизнерадостность и энергичность, было все-таки уже шестьдесят четыре.
      И Чезаре начал мечтать о том дне, когда отец станет обращаться к нему за советами, а решения будет принимать именно он, Чезаре.
      На данный момент их желания совпадали: оба они хотели, чтобы Лукреция как можно скорей прибыла в Перуджу.
      Джованни Сфорца – к тому времени он уже вернулся в Пезаро – совсем не понравилось папское послание.
      Он ворвался в апартаменты Лукреции: она уже отдавала распоряжения паковать ее багаж.
      – Ты никуда не поедешь! – объявил он.
      – Не поеду? – Лукреция удивленно уставилась на него. – Но я получила приказ от отца.
      – Я – твой муж, и только я имею право отдавать тебе приказания.
      – Джованни, ты не можешь мне запретить ехать.
      – Могу и запрещаю!
      Сейчас он был смелым – потому что между Пезаро и Перуджей было приличное расстояние. Бедняга Джованни! – подумала Лукреция. Обычно-то он труслив, как заяц.
      Но это расстояние придется учитывать и ей, Лукреции.
      Джованни, как всякий слабый человек, пытался продемонстрировать свою силу в любых обстоятельствах, когда ему не грозила опасность. Поэтому он повернулся к слугам и скомандовал:
      – Распакуйте сундуки и положите на место платья графини!
      И решительным шагом вышел из комнаты.
      Лукреция и не пыталась скандалить или сердиться: она была похожа на отца и верила в эффективность дипломатических подходов. Она была твердо убеждена, что это – лишь временная задержка и скоро она отправится-таки в Перуджу. Поэтому она лишь улыбнулась и села писать письмо отцу.
      Джованни узнал себе цену, точнее, он узнал, что может торговаться. Да, он человек бедный и никакого веса в обществе не имеет, но Борджа следует помнить, что, хотя его жена и является дочерью Папы, она все-таки обязана подчиняться мужу. Так что, если она им так дорога, им придется оказать уважение и ее супругу.
      Он хотел бы выйти из того неловкого и презренного положения, в которое они его поставили. Он хотел получить новый военный пост, а поскольку Папа заключил союз с Венецией, то почему бы ему не сделать Джованни командующим венецианской армией? Папа с легкостью может устроить это для своего зятя, и в таком случае Джованни Сфорца не станет накладывать никаких ограничений на передвижения своей жены.
      Когда Папа узнал о пожеланиях Сфорца, он расхохотался.
      – Ты погляди, – сказал он Чезаре, – в этом дурачке наконец-то появились проблески отваги. Придется поговорить о нем с дожем.
      Чезаре терпеть не мог Джованни Сфорца. Он бы ненавидел любого, за кого бы Лукреция ни вышла, но этот тип был ему особенно отвратителен.
      – Жаль, что мы не можем найти способа вообще избавить Лукрецию от Джованни Сфорца.
      Папа потупил взгляд.
      – Может быть… Всякое случается… – пробормотал он. – Порою… Ладно, пока мы отправим его к дожу.
      Джованни ворвался в комнату жены с криком:
      – Я получил кондотту в венецианской армии!
      – Разве ты не рад? – с улыбкой спросила Лукреция. – Разве не об этом ты мечтал?
      – Да, теперь я сравнялся с твоим братцем.
      – Совершенно верно, теперь армией венецианцев командуют Джованни Борджа и Джованни Сфорца.
      – Мы – оба командиры. Но есть разница, об этом твой отец позаботился. Я буду получать четыре тысячи дукатов, а твой брат… тридцать одну тысячу!
      – Но, Джованни, – попыталась успокоить его Лукреция, – если бы тебе пришлось делать то, что приходилось делать моему брату, ты был бы не рад его деньгам.
      – Я прекрасно знаю, чем занимался твой Джованни! – жилы у него на висках вздулись от гнева. – Все дело не в этом. Твой отец хотел подчеркнуть, что рядом с твоим братом я ничего не стою! Он нарочно меня оскорбил. Я не позволю тебе ехать!
      Лукреция немного помолчала, потом спокойно произнесла:
      – Хорошо. Но тогда ты не получишь и четырех тысяч дукатов.
      Джованни сжал кулаки и шагнул к ней: на глазах у него выступили слезы ярости.
      Лукреция хранила спокойствие. Она думала лишь об одном: скоро мы поедем в Перуджу, а оттуда он отправится в армию, и я не буду его видеть.
      И она принялась мечтать о том, как замечательна будет жизнь с отцом и братом.

ЧЕЗАРЕ