Суббота, 3 июня 1989 года,
      Вечер,
       Старый Буян
      – Я, пожалуй, впервые так вкусно пообедал за последние полгода, если не считать того, что мне изредка готовила Катя, – сказал Юрий.
      Ужин приготовила Алина: испекла картофельные котлеты, потушила кролика в сметанном соусе. Юрию удалось подстрелить его под самый вечер. Все трое уселись за столом. Марья Павловна ела не за столом, а на своем привычном месте, куда Алина принесла ей тарелку. Дядя Федя как растянулся на скамейке в первой комнате, так там и спал – ноги его свешивались с одного конца, а с другого – голова с открытым ртом, из которого раздавался могучий храп, эхом отдававшийся в стенах избы.
      – Катя – это ваша соседка? – спросила Алина.
      – Да, – кивнул головой Юрий. – Ей муж не велит готовить для меня. Вот и приходится немного голодать. Иногда приготовит что-нибудь перекусить, пока он занят в поле. А в другое время едим, что я сам настряпаю. Дядя Федя вечно пьян, а Марья Павловна не в своем уме.
      – Не понимаю, что он имеет в виду, – сказала Марья Павловна, очевидно, кому-то еще, а не им, хотя никого больше в доме не было.
      – Он имеет в виду, старая пердунья, что у тебя крыша поехала, – ответил ей Юрий. А заметив, что его слова привели Алину в великое смущение, добавил:
      – Не волнуйтесь за нее. Она ничего не соображает, а если что и сделает, то через пару минут забудет.
      И он обратился к старухе, чтобы наглядно показать, что имел в виду:
      – Послушай-ка. Что я только что сказал тебе? Марья Павловна, сдвинула брови, пытаясь вспомнить, затем брови разгладились и она спросила:
      – Что мы будем делать?
      – Вопрос задан к месту, – заметил Мартин. – Предполагалось, что мы должны были найти Юрия. Но теперь, поскольку он нашелся, мы должны выяснить, что он знает.
      – Что я знаю насчет чего? – заинтересовался Юрий.
      – Что случилось в ту ночь, когда, как предполагалось, вы должны были встретиться со своей сестрой и моим другом Хатчинсом ради чего-то важного.
      – Ну что ж, раз уж я не был там, то, может, вы расскажете мне, что там случилось?
      – Случилось то, что Хатчинса там убили, а за вашей сестрой охотится КГБ, – в сердцах бросил Мартин. – Почему вас там не оказалось?
      – Я решил туда не ходить.
      – Почему же?
      – Я пошел навестить своего друга Дмитрия. Вот и все.
      – Дима сказал, что ты пришел к нему поздно ночью, – подала реплику Алина.
      – Поздно ночью и перепуганный, – уточнил Мартин.
      – Легко же Дима продал меня, трус несчастный!
      – Дима лишь сказал вашей сестре, где вы находитесь, причем ради вашего же блага, – продолжал Мартин. – Это ведь не то же самое, как если бы он заложил вас КГБ.
      – Конечно, уж Але-то он все расскажет, верно? Дима ни в чем отказать ей не может, а Аля для него ничего делать не будет. Дима всегда мучился от любви к Але, разве она не говорила вам об этом?
      – Заткни рот, Юрий, – не вытерпела Алина. – То, что мы здесь, к Диме никакого отношения не имеет.
      – Я не слепой, – заметил Мартин. – О его чувствах догадаться нетрудно.
      – А Алина сказала вам, что она устроила ему, когда мы с ним выполняли свой долг перед Родиной в этом гребаном Афганистане? Она сказала, что вышла замуж за другого, хоть и знала, что Дима убьет себя, когда узнает об этом?
      – Будь ты проклят, Юрий! – взорвалась Алина. – Я не просила его влюбляться в меня! Я не должна прыгать от радости, когда слышу от него, что он любит меня!
      – По меньшей мере, ты могла бы выйти замуж М более достойного человека. Этот хрен моржовый Образ, женившийся на тебе из-за московской прописки, – кто он такой?
      – Я не собираюсь оправдываться перед тобой, Юрий. Если мое замужество оказалось ошибкой, то от нее больнее мне, а не тебе. Или Диме. Поэтому не лезь в мои проблемы. Как-нибудь сама позабочусь о себе.
      – Юрий, скажите мне, что с вами случилось в ту ночь, – попросил Мартин. Он видел, что Юрий нарывается на скандал, и пытался не допустить этого.
      – Я не обязан рассказывать вам что-либо.
      – Конечно, не обязаны. Но вам что-то нужно было от Хатчинса. Вам нужны были деньги и помощь, чтобы уехать из страны. Я могу предоставить вам и то и другое – если ваше предложение стоит этого.
      – Сколько дадите? – заинтересовался Юрий, вмиг приняв деловой вид.
      – Не знаю. Все зависит от того, что вы намерены сказать мне.
      – А когда узнаете, окажется, что мои сведения и гроша ломаного не стоят?
      – Видите ли, я не даю аванса наличными. Поэтому вы должны верить мне на слово.
      – То, что я знаю, стоит больших денег.
      – Сколько же?
      Юрий с минуту смотрел на Мартина, прицениваясь, а потом выпалил:
      – Миллион долларов.
      Мартину показалось, что он назвал эту цифру наобум, просто потому что она звучала внушительно.
      – Да, деньги немалые. Ну да ладно.
      – И еще помощь, чтобы смотаться отсюда. Перебраться в Америку и получить там убежище.
      – Я должен посоветоваться. Все это устроить непросто.
      Мартин действительно так считал. Сам он не мог даже представить себе, как все это организовать. И за что Бирман будет платить? Да его же всего передернет, едва он только услышит об этом!
      – Ладно, – согласился Юрий. – Скажу вам половину того, что знаю. Миллион долларов и отъезд отсюда. А другую половину расскажу в Америке.
      – Но я не уполномочен на какие-то сделки. Я могу лишь передать ваше предложение, и это все. Но сведения полугодовой свежести наверняка устарели.
      – Эти сведения не могут устареть. Лишь только они услышат, о чем идет речь, сразу захотят заполучить их.
      Юрий вошел в роль важной «шишки» и с удовольствием играл ее. Он уже видел себя таковым наяву. Не торчащим здесь, в избе, посредине русского леса, а проворачивающим сделки, приносящие миллионные прибыли.
      – О чем сведения?
      – О плутонии. Люди, на которых я работал… – начал Юрий и тут же поправился, – люди, с которыми я работал, занимаются самым разным бизнесом. Вы о Семипалатинске что-нибудь слышали?
      – Слыхал. Там вы проводите ядерные испытания. Этим и ограничивались познания Мартина об этом городе. Больше, чем писалось о нем в газетах, он не знал, но Юрий, похоже, удовлетворился сказанным и согласно кивнул головой.
      – Около двух лет назад в районе Семипалатинска поднялся большой шухер. Большой-то большой, но без огласки. А знаете, почему без нее? Потому что боялись признать, что значительное количество ядерного материала, как выяснилось, не учитывалось. И причем не простого материала для реакторов, а поважнее – обогащенного плутония для ядерного оружия. И найти его не удалось. Ваши люди, вероятно, могут подтвердить этот факт, если только они в самом деле столь вездесущи, как это всегда утверждает КГБ. По правде говоря, я и сам слышал, что кагэбэшники высказывали опасения, мол, ЦРУ нашло пути заполучить эти материалы, но знаю, что это не так.
      – Откуда вам это известно?
      – Рассказали коллеги.
      – «Коллеги». Ну что ж, ладно. Так что же задумали ваши коллеги сделать с этим обогащенным плутонием? Не хотели же они сделать из него атомную бомбу?
      – Совершенно верно.
      – Мафия? – встревожилась Алина. – Но что они могли бы сделать с атомной бомбой? Вымогать деньги? Безумие какое-то. Мафиози могут воображать себя крутыми парнями, но у них ведь нет армии. Их выловят до последнего бандита.
      – Конечно же, они станут вымогать, – возразил Юрий. – Хотя далеко не все из них такие продувные бестии, чтобы додуматься до этого, но Старый безусловно додумался.
      – Кто такой этот Старый? – спросил Мартин.
      – Не важно кто. Во всяком случае, он похитрее вас. Хитер и умен достаточно, чтобы сообразить, что делать с этим материалом. И я тоже знаю. Думаю, что и Соединенным Штатам хотелось бы узнать. Вот почему сведения стоят миллиона долларов. Миллиона и моего побега отсюда.
      – Юрий, да это же форменный скандал! – не вытерпела Алина. – Если то, что ты говоришь, правда, то ты просто обязан сказать все, что знаешь, до конца, сразу же! От этого же зависит судьба тысяч людей! А может, и миллионов!
      – Я знаю это и потому прошу миллион долларов. Миллион человек – всего лишь по доллару с носа. Может, мне лучше поднять цену?
      – Мы сразу же сдадим тебя в КГБ, – категорично заявила Алина.
      Юрий лишь улыбнулся и заметил:
      – Ну что ж, идея неплоха. Но я же говорил, что и КГБ, может, замешан в этом деле.
      – Ладно. Я выхожу из игры, – сдалась Алина. – Я не обязана выслушивать все эти бредни.
      И она с треском хлопнула дверью кухни, прямиком направившись в лес, начинавшийся в десяти шагах от избы. Мартин крикнул что-то ей вслед, но она даже не остановилась. И только когда она исчезла за деревьями, он быстро пошел по ее следам.
      – Мы вернемся, – крикнул он Юрию. – Разговор еще не окончен.
      – Что мне делать? Должна ли я что-то делать? – неслось вслед за ними безумное бормотание Марьи Павловны.

       Суббота, 3 июня 1989 года,
      Ночь,
       Старый Буян
      Летней ночью на холме за Старым Буяном в небольшой липовой рощице пел соловей. По ночам в роще никого никогда не было, кроме соловья.
      Мартин нагнал Алину на середине холма, и хотя она была явно не расположена к беседе, все же позволила идти рядом. Мало-помалу она остывала, а потом, продираясь сквозь заросли дикой малины, милостиво разрешила ему взять себя под руку.
      Они пришли в рощу еще до наступления полной темноты. Соловей пропел несколько трелей, но они пока не собирались его слушать.
      – Мне стыдно, что Юра мой брат, – сказала Алина. – Вдруг то, что он говорит, окажется правдой.
      – А с чего бы ему врать?
      – Он врет все время из-за денег. Но не думаю, что врет и на этот раз. Какой стыд! Он всегда такой: личная выгода для него на первом месте.
      На ходу она теснее прижалась к нему и спросила:
      – А что, если в этом деле действительно замешан КГБ?
      – Не знаю. Мы им ничего об этом не говорили. Главным образом потому, что сказать было нечего. Теперь ость что, но сказать об этом тоже пока нельзя. Нужно делать вид, будто ничего не изменилось.
      Алина присела под деревом. В ночном воздухе чувствовался тонкий аромат цветущей липы, напоминавший запах духов.
      – Извините меня за всю эту передрягу, – начала она. – Ну, а что касается моей жизни, я имею в виду все эти треволнения, все эти… Все это не так уж и плохо, как кажется. Или, возможно, не так плохо.
      – Ваш брат просто вдохновенный врун.
      – Нет. Или, вернее, да, но не на этот раз. Сейчас он говорил правду.
      – Всю ли правду?
      – Вы имеете в виду Диму? Он утвердительно кивнул.
      – Да, считаю, всю правду. Извините, мне не хотелось бы втягивать вас в эти перипетии.
      Мартин тоже присел, опершись спиной о ствол дерева. Ствол был тонким, для двоих места оказалось маловато, он сидел, обернувшись к Алине и плечом касаясь ее плеча.
      – Он сказал, что Дима потерял жену. Он вас имел и виду? – спросил Мартин.
      – Да, меня. Хотя мы никогда и не были мужем и женой. Он влюбился в меня.
      – Он в вас влюбился. Я это уже знаю. Любой бы ил моем месте заметил. И разве в этом ваша вина.
      Она не отодвинулась от него.
      – Да, Дима любит меня. Он неиспорченный, чистый мальчик. Ради меня он на все готов. Но я его не люблю. Видеть его не могу, с этой его всепожирающей любовью. Он думает, что я не выношу его из-за того, что он безногий…
      – А когда вы решились выйти за него замуж? До того, как он потерял их?
      – Нет. Я никогда не собиралась за него замуж. Но у меня никогда не хватало духу прямо сказать ему об этом. Поэтому он продолжал питать радужные надежды. Они с Юрием ушли служить в армию, а я в это время вышла замуж за другого и ошиблась в человеке… Да Юрий вам рассказал об этом.
      – За кого-то, кому понадобилась московская прописка?
      – Не совсем так, хотя Юрий и считает, что так, потому что он обо всех судит по себе. Вот он бы так поступил.
      – Вы говорили, что ушли от мужа?
      – Да.
      – А официально не развелись?
      – Нет. Мы пока никак не соберемся оформить все это. У меня сил на это не хватает. Давайте лучше не будем говорить о моем неудачном замужестве.
      – Давайте вообще не будем говорить на эту тему.
      – Вообще-то кое-что из того, что говорил Юрий, правда. Отчасти правда. Я и замуж-то вышла, потому что не видела другого способа отказать Диме. И не развелась до сих пор по той же причине: я всегда могу сказать ему, что у меня уже есть муж.
      – Ладно, оставим эту тему.
      – Если вы услышите обо мне всякие гадости, не верьте им.
      – В таком случае, нет ли еще чего-то такого, в чем вам хотелось бы признаться?
      – Не смейтесь надо мной, ну пожалуйста.
      – Поверьте, я вовсе не смеюсь.
      – Я думаю, что Дмитрий и впрямь думал о самоубийстве, когда узнал о моем замужестве.
      – Это когда он упал под танк?
      – Да.
      – Неужели правда?
      – Командование сообщило, что произошел несчастный случай. Он заснул на танке на марше и упал. А вот Юрий считает, что он пытался покончить с собой.
      – Сплетник он, ваш брат.
      – У него каменное сердце, – вздохнула Алина. – Я все стараюсь и стараюсь уговорить себя, что люблю его – ведь он мой брат, но никак не могу.
      Снова защелкал соловей.
      – Можно мне задать вам один вопрос, – робко спросила она.
      – Разумеется, можно.
      – Вы… женаты?
      – Я? – удивленно переспросил Мартин.
      Ее голос звучал как-то нерешительно – то ли это был вопрос, то ли утверждение.
      – Я… Мне просто интересно. Как бы это сказать? Я имею в виду… Как сложилась ваша жизнь. Есть ли у вас жена… Она здесь… в Москве?
      – Я не женат.
      – А-а.
      – Я был одно время женат. Но это было давно. Наоми – он теперь и вспомнить-то ее не мог. У нее было какое-то свое понимание жизни, наивное и сентиментальное, присущее скорее героиням романов восемнадцатого века. Но теперь это уже не казалось ему столь важным, как в ту пору.
      – Какая она?
      – Не от мира сего, чопорная, просто профессорского вида.
      Трудно описывать внешний вид женщины из романов восемнадцатого века.
      Какая же она? Страстная, когда не напускала на себя заумный вид; заумная, когда хотела походить на страстную. Потом она окончательно вошла в роль и перенеслась на два века назад.
      – Вы любили ее?
      – Когда-то, думается, любил.
      Он сильно сомневался, что сдержанность среднего Запада может сравниться с широтой русской любви. Вряд ли можно даже пытаться их сравнивать.
      – А сейчас вы кого-нибудь любите?
      – Нет («Только раз бывает в жизни…»). Нет, пока нет. Была в прошлом Мэллори. Она приезжала к нему в Москву на месяц, а не выдерживала и недели. Пожив чуть-чуть в лагере социализма, она никак не могла примирить свои убеждения с реалиями московской действительности.
      Тепло Алининого плеча передалось и ему.
      – Ну, а что мы теперь будем делать? – спросила она.
      – Ну что же… нам выпала неплохая возможность немного подурачиться.
      – Нет, не то. Я имею в виду рассказ Юрия. Вы что, и вправду готовы отвалить ему миллион долларов?
      – Черт побери, откуда я знаю! Вы же понимаете, что это не мое дело. Поди догадайся, сколько заплатит ЦРУ за такую информацию, если они сочтут ее стоящей? А вообще-то, ваш брат прав: надо сделать все, чтобы ядерное оружие не попало в плохие руки.
      – А вот насчет немного подурачиться – что это такое?
      – Извините, не понял?
      – Я хочу знать, что значит «немного подурачиться»? Вы говорите как-то не по-русски.
      – Ну что ж, это значит… получать удовольствие от общения с другим человеком.
      – Как же?
      – Ну вот, например, я своим плечом касаюсь вашего. Пока он пояснял, она отодвинулась от него.
      – А вы и не заметили?
      – Заметила. Но думала о другом, – она опять прижалась к нему. – Это и есть «подурачиться»?
      – Не совсем так. Это лишь начало.
      – А что потом?
      – А то, что ваша мама наказывала вам никогда не делать.
      – А-а.
      – Не хотите ли попробовать? Лишь ради укрепления международного сотрудничества, разумеется.
      – Да, хорошо бы. Ради международного сотрудничества.
      – Ну, разумеется. Тогда повернитесь сюда.
      Она повернулась к нему. Ее лицо было близко-близко. Глаза ее потемнели и расширились.
      – Так все и начинается?
      – Да, все начинается так, – и он нежно поцеловал ее.
      Она раздвинула губы, и он ощутил, как ее язык коснулся его губ и продвинулся глубже. Она крепко обняла его.
      А соловей в это время заливался вовсю. Он пел какую-то печальную песню и тут же переходил на веселую. Мартин подумал, что он будет петь долго-долго.
      Ее теплые груди прижимались к его груди. Одну грудь он взял в руку, но она отодвинулась. Тогда он неуклюже попытался расстегнуть на ней блузку, но левой рукой не справился, а правая была в гипсе. Она поцеловала его забинтованную руку и сама помогла расстегнуть пуговицы. На полоске бюстгальтера между грудями у нее был пришит матерчатый цветочек, и он прикоснулся к нему губами. Затем он расстегнул бюстгальтер и снял его, а она расстегнула блузку до конца, и он почувствовал, как она прильнула к нему. Она прижала свои груди к его телу и стала медленно водить ими по его животу, а он целовал ее и не мог оторваться.
      – Это и есть «подурачиться»? – тихо спросила она, прижимаясь губами к его уху.
      – А разве твоя мама не наказывала тебе никогда этого не делать?
      – Вот этого-то как рал не наказывала.
      – У тебя довольно свободомыслящая мама.
      – Мне кажется, она и представить себе не могла, что я сейчас вытворяю. Американских обычаев она не знала. Какие же они нежные, эти американцы!
      Он положил руку между ее бедер. На ней были джинсы советского производства, твердые, как картон, но он все равно почувствовал тепло ее ног. Он повел рукой повыше, а она сама подалась навстречу его движению. Его рука мягко и нежно гладила ее бедра.
      – Я хочу любить тебя, – сказал он.
      – Надеюсь, что полюбишь. Я тоже хочу этого.
      Они двигались медленно, без спешки и суеты. Она вздрагивала и передергивалась под ним, постанывая и покусывая руку, чтобы не кричать, затем опять задергалась, тяжело дыша и постанывая. «Ой, ласточка!» – содрогнулась она снова и снова, потом он расслабился, а она застонала.
      Спустя минуту-другую она поцеловала его в шею и отодвинулась. Стало совсем темно. Она начала одеваться, шурша одеждой. Потом встала перед ним на колени и долго целовала.
      Медленно пошли они назад к Старому Буяну, продираясь через малинник. Кругом стояла сплошная темень.
      Они понятия не имели, где находится деревушка, но помнили, что если спустятся с холма, то непременно выйдут на дорогу. Тогда останется лишь угадать, в какую сторону идти. Мартин шел первым, с трудом прокладывая путь через заросли кустарника, Алина старалась не отставать от него ни на шаг. Когда они на минутку остановились передохнуть, она повернула Мартина лицом к себе, притянула его руки, чтобы он обнял ее, и опять стала целовать его.
      – А это ради чего? – спросил Мартин.
      – Ради тебя.
      Они пошли дальше. Пройдя еще немного, они увидели свет между деревьями и вскоре вышли на опушку леса, к дороге. Ее обочина поросла густой травой, мокрой от росы. Преодолев траву, они наконец вышли на дорогу.
      – Кажется, мы где-то к западу от деревни, – предположил Мартин. – Если пойдем на восток, то выйдем прямо к ней.
      Алина взяла его за руку и сказала:
      – Пойдем. Скоро будет светать.
      – Нужно хоть немного вздремнуть.
      – Нет времени. Автобус в шесть. Он может и запоздать, но нам нужно быть на дороге в полшестого: вдруг он придет раньше.
      – Это что, расписание по-советски? – спросил он.
      – Да. Ради удобства граждан.
      Мартин и Алина зашагали по дороге, почти белой в лунном свете. Они молча шли рядом, рука в руке. С вершины холма доносились соловьиные трели, как бы напоминая о недавнем. Она невольно сжала его руку. Дорога огибала холм, и трели стали постепенно затихать, в ночной тиши раздавались лишь их шаги, даже кузнечики перестали стрекотать. Иногда сквозь запах летнего леса был слышен тонкий аромат Алининых духов, еще различимый, хотя и прошло более тридцати часов, как она в последний раз надушилась.
      Мартин прислушивался к эху шагов, отражавшихся от деревьев, как вдруг позади послышался другой шум. Он остановился и встревоженно повернулся.
      – Что там? – спросила Алина.
      – Пока не знаю. Давай подождем.
      Они замерли посреди дороги и отчетливо услышали шум двигающейся автомашины.
      – Прячемся, – шепнул Мартин и, взяв ее за руку, повел по траве в рощицу по другую сторону дороги, где они могли укрыться от света автомобильных фар.
      Через полминуты тихо, не включая ни фар, ни подфарников, проехала машина. Слышался лишь тихий шелест деревьев; если бы шофер ехал накатом в не перешел ранее на низшую скорость, они и не услышали бы приближения машины.
      Это была черная «Волга». Мартин успел заметить, что на переднем сиденье расположились двое, а вот сидел ли кто сзади, не разглядел. «Волга» исчезла за поворотом.
      – Очень странно, – сказал он.
      – Кто бы это мог быть?
      – Не думаю, чтобы они из тех, с кем нам желательно повстречаться.
      Он вышел из-за деревьев и внимательно прислушался, но не услышал больше ни звука.
      – Ладно. Пойдем дальше. Но давай держаться края леса, – предложил Мартин.
      И они пошли по траве, где роса моментально промочила им ноги.
      Через полкилометра изгиб кончился, и Мартин порадовался, что они предусмотрительно сошли с дороги, поскольку впереди увидел стоящую на обочине «Волгу», уже развернувшуюся в их сторону. Сразу за ней начиналась поляна, на которой находился Старый Буян, в бледном лунном свете виднелись неясные очертания домов. Ближайшей была изба дяди Феди. Мартин потащил Алину обратно за деревья.
      – Кажется, в машине никого нет, – шепнула она. – Куда они могли пойти?
      – Не думаю, чтобы нам стоило искать их.
      Они прождали минут пять, но около «Волги» не замечалось никакого движения. Мартин молча махнул рукой, и они осторожно пошли меж деревьев.
      Они миновали «Волгу» и уже приблизились к домам, как вдруг ночную тишину взорвал гогот всполошившихся гусей. Тут же они услышали крик человека, затем звон разбитого стекла, и сразу же бабахнул выстрел, гулким эхом прокатившийся по поляне. Над их головами просвистела дробь, Мартин пригнул Алину к земле, став за дерево. Последовали два негромких выстрела, а за ними послышался внезапный гул – не взрыв, а звук мощной вспышки огня. Мартин выступил из-за дерева и увидел, что весь дом дяди Феди объят пламенем, вспыхнувшим одновременно с разных сторон. В окне показался силуэт человека с ружьем на плече. Не успел он поднять его, как один за другим хлопнули три негромких выстрела, и силуэт исчез за подоконником. Они услышали приближавшийся к ним топот бегущих людей. Шаги шумно прошлепали по дороге, мягко прошелестели по траве, и среди деревьев, метрах в десяти от них, пробежали двое мужчин.