Московские сумерки

      – Бежим! – закричала Алина.
      Но бежать с поля боя казалось Мартину унизительным Он шагнул вперед и заехал среднему по физиономии, почувствовав хруст в кисти. Тот упал. Двое крайних напали на Мартина с двух сторон и сбили его с ног, но в их натиске не чувствовалось напора и согласованности. Только тогда до Мартина дошло, что вся четверка была вдрызг пьяна, и если один не опирался на другого, то просто не мог держаться на ногах. Они лишь бесцельно размахивали руками, а не дрались. Первый парень по-прежнему лежал на спине и тяжело пыхтел, другой уткнулся носом в землю. Мартин легко поднялся и стряхнул на землю двух других, пытавшихся удержать его за ноги. Алина еле оттащила его, вырвав из их хватких пальцев.
      – Бежим! – скомандовала она.
      Только промчавшись полквартала, они оглянулись назад. Вся четверка по-прежнему лежала вповалку. Алина тащила Мартина, не давая ему даже передохнуть. Адреналин в его крови убывал, все тело мелко дрожало изнутри.
      – Ну ты и вывалялся же! – заметила она.
      Посмотрев на себя, он обнаружил, что пиджак и рубашка на нем запачканы кровью, хлынувшей из носа первого парня, а сам он весь в грязи и пыли с пешеходной дорожки. Правая кисть сильно болела и стала опухать.
      – Кажется, я сломал что-то, – сказал он, поддерживая кисть и сгибая и разгибая пальцы. Острая боль пронзила руку.
      – Вам нужно почиститься. Пошли ко мне.
      – Наверное, многие сделали бы что угодно, лишь бы получить от вас такое приглашение.
      – Извините. Я что-то не поняла.
      – Извините, что говорю непонятно.
      Ее квартира находилась на четвертом этаже жилого дома по Якорной улице, начинающейся от Нагатинской. Эта узенькая улочка с разбитым асфальтовым покрытием, без сточных канав протянулась вдоль реки. По обеим сторонам улицы стояли в ряд точно такие же жилые дома, и в дождливую погоду между ними блестели лужицы. Рядом с домами росли тополя, пух которых сопровождал ясные майские дни настоящим снегопадом. Сейчас же, в этот спокойный вечер, пух лежал кучками на голой и пыльной земле и на асфальте, подобно последним пятнам ушедшей снежной зимы.
      В подъезде бетонные стены и лестницы еще носили следы краски, которой прошлись по ним перед самым заселением. С тех пор их не красили ни разу, о чем говорили многочисленные пятна на стенах.
      Мартин с Алиной медленно поднимались по лестнице в темноте: на каждом этаже укреплены осветительные лампы, но они не горели.
      В темноте она достала ключ. На ощупь дверь оказалась мягкой – когда Алина включила свет в прихожей, он заметил, что она обита дерматином.
      – Вешайте сюда пиджак и галстук.
      В стенке прихожей была укреплена вешалка с дюжиной деревянных крючков. На большинстве висели пиджаки и куртки разных фасонов. Она сняла один, освободив место для вещей Мартина.
      – Можете надеть эти тапочки.
      Тапочки – мужские, связанные из шерсти, оказались ему чуть великоваты. Он никак не мог привыкнуть к русскому обычаю менять обувь на тапочки при входе в квартиру.
      – Видно, вы готовы предложить гостям любой размер, – заметил Мартин.
      – Эти моего мужа. Они пока еще здесь.
      – Как я понял, вашего мужа сейчас нет?
      – Да, мы в разводе.
      – А-а.
      Окинув Мартина критическим взглядом, Алина наконец сказала:
      – Не думаю, что смогу отчистить вас. Слишком много работы.
      – В следующий раз я постараюсь драться не пачкаясь. Она рассмеялась.
      – Могу предложить вам плащ, чтобы добраться до дома.
      – Большой? Я ношу плащ только в теплые вечера. Я буду в нем выглядеть как московский флэшер.
      – А что это такое – флэшер?
      – Нудист, голый – в чем мать родила.
      И он сделал движение руками, будто распахнул плащ и показал голое тело и тут же запахнул. Она опять улыбнулась и сказала:
      – Вам надо подержать кисть в холодной воде – она опухает. Идите на кухню и подержите ее в воде. А я смою кровь с рубашки, а потом приготовлю чай. Снимайте рубашку.
      – Да нет необходимости.
      – Очень трудно замывать кровь на рубашке, не снимая ее.
      – Я имею в виду, что вам нет необходимости замывать ее.
      – Но вы же не хотите привлечь к себе внимание в метро.
      – Если я надену сверху плащ, никто ничего не заметит.
      – Вы что, стесняетесь меня?
      После этих слов он наконец снял рубашку и протянул ей. С рубашкой в руке она скрылась за боковой дверью. Он услышал шум воды. Вскоре она позвала:
      – А теперь полечим вашу руку. Идите сюда. Мартин прошел в комнату, оказавшуюся спальней. В ней стояла двуспальная кровать, два стула, повсюду стояли и лежали холсты, натянутые на подрамники. Все они были расписаны, но что там нарисовано – разобрать нельзя из-за слабого вечернего света.
      Кухня оказалась крохотной, но достаточной, чтобы вместить раковину для мытья посуды, газовую плиту, небольшой стол, два стула и ничего больше. Холодильника не было. На стенах развешаны маленькие картины, написанные в основном маслом, но некоторые – эмалью по металлу.
      – Вот эти очень изящны, – отметил он. Ему хотелось сказать ей что-то теплое и приятное. – Это ваши работы?
      – Да, еще студенческие.
      Она напустила воды в большую эмалированную кастрюлю и поставила ее на стол.
      – Садитесь. Опустите руку в кастрюлю. Холодная вода не даст ей опухнуть.
      Она добавила воды в помятый алюминиевый чайник и зажгла плиту кухонной зажигалкой.
      – Себе больше навредили, чем им, – недовольно заметила она, разглядывая его руку.
      Он не счел ее замечание ни справедливым, ни точным.
      – Думаю, что одному из них я сломал нос, – заметил он.
      – А его нос сломал вашу руку. Что лучше? Что полезнее – здоровый нос или работоспособная рука? – с этими словами она нежно прикоснулась к его больной руке.
      «Ну что ж, эти парни вряд ли мордовороты из КГБ, – подумалось ему. – Да и она, кстати, тоже не оттуда».
      – Ну что ж, – сказала она. – Вы наверняка не кагэбэшник.
      – Что-что?
      – Я боялась, что вы окажетесь агентом КГБ. Но драться вы совсем не умеете.
      – Вы уж точно знаете, как развеселить человека. Почему вы подумали, что я могу быть из КГБ?
      Она взглянула ему прямо в глаза и ответила:
      – Потому что вы специально искали меня, потому что вы спрашивали про Чарльза Хатчинса.
      – А вы ответили, что никогда не знали его.
      – Я говорила неправду.
      Он увидел, что она смотрит на него с напряжением, стремясь уловить его реакцию. Поэтому он постарался сделать вид, что ее признание его особенно не волнует.
      – А почему же вы говорили неправду?
      – Потому что я думала, что вы из КГБ. Поэтому-то я и дала вам неверный телефон. Мне нужно было время проверить вас. Извините меня. Я так обрадовалась, когда узнала, что в вашем посольстве есть человек по имени Бенджамин Франклин Мартин и что им оказались вы.
      – Я догадался, что и вы тоже не можете быть агентом КГБ.
      Она даже не рассмеялась, а лишь спросила:
      – Ну, а вы – почему вы считали меня агентом?
      – Когда Хатчинса в последний раз видели живым, он был с русской женщиной – блондинкой редкой красоты, – он внимательно смотрел ей в глаза, говоря это, – и его убили ножом как раз в ее присутствии.
      Они сидели, ничем не выдавая своего волнения. Потом она промолвила:
      – Я знаю все – это была я.
      – А не знаете, почему его убили?
      – Нет, этого я не знаю.
      – А вы знаете, кто он такой?
      – Американец. Работал в вашем посольстве.
      Она по-прежнему неотрывно смотрела Мартину прямо в глаза.
      – Он был агентом вашего Центрального разведывательного управления.
      – Почему вы так считаете?
      – Он мне сам сказал.
      Мог ли Хатчинс и впрямь сказать ей такое наперекор всем наставлениям и инструкциям?
      – И вы поверили?
      – Да.
      – Он что, предъявил вам какие-то документы?
      – Какие удостоверения личности могут быть у агента Центрального разведуправления, приехавшего в Советский Союз? А, господин Мартин? Визитная карточка шпиона? Рекомендательное письмо от президента США? Нет, разумеется, он мне не предъявлял никаких документов. Не хотите ли показать мне свои?
      – А вообще-то у него было какое-либо удостоверение? Как вы узнали, что он из посольства?
      Алина рассмеялась как-то по-особенному, почти с презрением, что ему не очень-то понравилось.
      – Никакой кагэбэшник не проведет за нос американца, – объяснила она. – Я знала, что он из посольства – он показал мне свою дипломатическую карточку. Он оставил ее там, в кафе, в ту злосчастную ночь. Конечно же, в ней не написано «ЦРУ».
      Она выдвинула ящик стола и поискала в нем. «Вот она», – и с этими словами протянула Мартину черную кожаную обложку для документа. Открыв ее, он увидел фотографию Хатча, прямо глядящего на него.
      – Зачем же он оставил там карточку?
      – Он сказал, что не хочет держать ее при себе. Но, может, ему нужен был предлог для того, чтобы вернуться в кафе после встречи.
      Объясняя все это Мартину, она неотрывно смотрела ему в глаза, как бы подтверждая свою правоту, если он вдруг начнет сомневаться.
      – А может, он задумал переспать со мной, соблазнив романтикой своей профессии.
      – Неужели он так думал?
      – Вопрос неуместен, – отрубила Алина.
      Она отвела взгляд, а он почувствовал себя неловко, задав такой нетактичный вопрос, а еще больше оттого, что она не стала отвечать на него.
      Потянувшись к шкафчику над плитой, она достала чашки, блюдца, чайник и картонную коробку с чаем. Затем положила в чайник две ложечки чая и заварила кипятком.
      – Сахара у меня нет, – пояснила она. – Свою норму я выменяла на чай. Но зато есть немного варенья.
      Она поставила на стол маленькую вазочку с вареньем и двумя чайными ложками, потом села напротив Мартина, разлила чай по чашкам, добавила воды в большой чайник и снова поставила его на огонь. Подняв чашку с чаем, она провозгласила:
      – За ваше здоровье.
      Чокнувшись, будто рюмками, они принялись за чаепитие с вкусным вареньем.
      – А я ждала-ждала, когда же вы меня найдете, – сказала она за чаем.
      – А откуда вы узнали, что я вас ищу?
      – Не вы, разумеется, а ваше разведуправление. Так-так. Она все еще продолжает считать, что он из ЦРУ. А что бы он сам думал на ее месте? ЦРУ ее, конечно же, разыскивает. И не только оно.
      – Так что же случилось в ту ночь?
      – Поздно вечером мы с Чарльзом встретились в метро, на станции «Проспект мира», – начала Алина, и он отметил, что она назвала Хатчинса по имени. – Мы вышли из метро и пошли в кафе, где должны были увидеться с моим братом Юрием.
      – А почему вы назначили встречу именно в этом кафе?
      – Не знаю. Это Юрий предложил. Не думаю, что он бывал в нем раньше. Может, потому-то и выбрал это место.
      Но Юрий там так и не появился.
      – Зачем же он хотел встретиться с Чарльзом?
      – Потому что он, Юрий то есть, попал в какую-то историю.
      – В какую историю?
      – Я не знаю, – ответила она и как-то странно посмотрела на него. – А разве Чарльз не рассказывал вам об этом? Или вы не ведете досье?
      Мартин лишь глубоко вздохнул.
      – Я не работаю в ЦРУ.
      Алина уже собралась было отпить глоток чая, но, услышав эти слова, не донесла чашку до рта и недоуменно уставилась на Мартина.
      – Но вы ведь работаете в американском посольстве?
      – Далеко не все в посольстве работают в ЦРУ. Хотите верьте, хотите нет.
      По всей видимости, ей было трудно поверить в это. Она даже поставила свою чашку на стол.
      – Ну, а для чего вы оказались здесь?
      – Я же говорил: ради интересов культуры.
      – Нет, я не о том. Почему вы здесь, зачем искали меня?
      – Не считая того факта, что вы самая прекрасная женщина, какую я когда-либо встречал в своей жизни?
      – Да, не считая этого факта. Даже если бы я и была ею, вы же этого не знали, пока не пришли на спектакль. Вы что, очутились там лишь из любви к Булгакову?
      – Нет, – согласился Мартин. – Я искал вас. Честное слово.
      – Спасибо. А зачем вы искали меня?
      – Чарльз – мой друг. Расследование обстоятельств его смерти зашло в тупик. Да, я знал, что тогда в кафе с ним рядом находилась прекрасная русская женщина. Я увидел картину, автопортрет женщины, точь-в-точь такой же, что и у Чарльза, и я стал искать эту женщину.
      – А откуда вы узнали, что он был с русской женщиной?
      – Из доклада КГБ.
      Впервые она посмотрела на него с большим сомнением.
      – И как же вы умудрились заглянуть в этот доклад?
      – Когда кагэбэшники узнали, кто такой Чарльз, они согласились сотрудничать с нами в расследовании. Догадываюсь, что они не смогли справиться своими силами и, возможно, решили посмотреть, не сможем ли мы что-то раскопать. А нам ничего не подвернулось.
      – Кому это «нам»? ЦРУ, в котором вы не работаете?
      – «Мы» – это американская сторона, в том числе, как я предполагаю, и ЦРУ. Но все же я у них не работаю. Я даже фактически не работаю и на свое правительство – прикреплен к посольству лишь временно. Я действительно специальный помощник атташе по вопросам культуры, – объяснил Мартин и добавил: – Видимо, это означает, что я никогда не смогу переспать с вами, поскольку в моей профессии нет никакой романтики.
      Она и бровью не повела, лишь заметила:
      – Вы поставили себя и меня в опасное положение.
      – А мне казалось, что вы уже в опасности.
      – Я – да. Но теперь ситуация стала еще более угрожающей. Одна – я была как все, и за мной никто не следил. Но все смотрят на женщину, появившуюся с иностранцем. Как, собственно, вы и убедились в этом. Вы что, думаете, мне хочется, чтобы все милиционеры в Москве пялили на меня глаза, разнюхивал, чем мы с вами занимаемся?
      – А когда были с Чарльзом, вы тоже так думали?
      – Разумеется, только так. Но тогда у меня была, по крайней мере, цель.
      – Понимаю: вы хотели помочь своему брату встретиться с Чарльзом.
      – Да.
      – А зачем?
      – Потому что он попросил меня. Юрий влип во что-то нехорошее. Очень нехорошее. Я и подумала, что смогу помочь ему.
      – Во что же он влип?
      – Не знаю.
      – Вы не знаете! Почему же тогда ему был нужен именно Хатчинс?
      – Юрий попросил меня помочь ему выйти на кого-нибудь из ЦРУ. Он знал, что я знакома с этим американцем – Чарльзом, который купил одну из моих картин. Иногда я видела Чарльза на Арбате. Я знала, что он работает в вашем посольстве. Поэтому я попросила его устроить такую встречу. Но он этого не сделал, сказав, что никто из ЦРУ не придет на встречу, не получив дополнительную информацию от других американцев и не узнав, какова цель встречи, а я сказать ничего не могла, потому что сама ничего не знала. В конце концов он мне признался, что он из ЦРУ.
      – А почему вы думали, что Юрий попал в какое-то нехорошее дело?
      – Я знаю Юрия. Его тянет на плохие дела.
      – Но почему же вы решили помочь ему таким путем? Зачем быть замешанной в чем-то, что могут квалифицировать как измену?
      – Я думаю, что это не просто какой-то грязный бизнес. На этот раз случилось что-то другое. Он очень беспокоился. В последнее время я его редко видела, но я хорошо его знаю – знаю, на что он способен. Он явно беспокоился. Мучился и в то же время удержаться от соблазна не мог. Опасения и алчность. «Дело важное, – сказал он мне. – Важное для всего мира, Аля. Не для меня». Он понимал, что, хорошо его знал, я стану сомневаться, что он будет делать что-то для всего мира. Он всегда делал только то, что было важным для него лично. Но он знал также, что я сумею различить, когда он говорит правду, а когда врет. Думаю, он надеялся, что если я не устрою встречу для него лично, то «для всего мира» не откажусь.
      – Так-так. Ну и что же нам делать теперь? Можете ли вы найти Юрия?
      – Не знаю. Он часто уезжал из Москвы, и надолго. Он вел двойную жизнь.
      – Что вы имеете в виду?
      – Его жизнь – это легкие деньги, – она произнесла «легкие деньги» с явным осуждением. – Он работал на мафию.
      – И что же он делал для нее?
      – Не знаю и никогда знать не желала. По горло сыта была, зная, что он связан с мафией.
      – Так, начинает кое-что проясняться. Может, Юрия подослали к Чарльзу специально, чтобы подставить его?
      – Что значит «подставить его»? Вы говорите как-то не по-русски.
      – Я говорю по-русски как американец, который не знает, как говорят русские и как нужно правильно переводить американскую мысль на русский язык. По-американски выражение «подставить его» означает поставить кого-то в такое положение, где его ждут неприятности.
      – Кто же мог подослать Юрия к Чарльзу с таким заданием?
      – Например, КГБ.
      – КГБ не поручил бы Юрию такое. Они бы сами могли его укокошить.
      Она говорила это так, будто разъясняла что-то малому ребенку. Он понял, что если ее убеждать в существовании какого-то заговора с целью убить Чарльза, то она воспримет это так, будто сама непреднамеренно принимала в нем участие. Вот этому-то она всячески и противилась. Но он понял и другое: что его беседы с Бирманом наложили на его мышление определенный отпечаток: самым первым его предположением было – КГБ замыслил убить шефа ЦРУ в Москве. А так ли это на самом деле? Может, это всего лишь его импульсивная реакция на доводы Бирмана?
      – Ну, а для чего же тогда?
      – Юрия не подсылали. Юрий сам решил так. Я знаю его. Он в этом деле ни на кого не работал, а встречу задумал сам. Он был слишком жаден, чтобы работать еще на кого-то, – ему одному всего было мало. Нет, Юрия не подсылали. Подослали других, чтобы убить Юрия.
      – Зачем? С какой целью?
      – С целью не дать ему продать то, что он знал.
      – Продать?
      – Юрий никогда не отдавал даром то, что имело маломальскую ценность. И если он задумал эту встречу, то у него на руках непременно должно было быть что-то ценное.
      – А что же он хотел продать?
      – Я же сказала, что не знаю. Юрий никогда не говорил мне, что у него имелось и что он думал загнать. Я не понимала «ценности» того, что он делал, и это-то больше всего ему не нравилось. У нас были разные взгляды на «ценности».
      – Он, похоже, обаятельный мужчина.
      – Был когда-то. Он становился таким, когда у него появлялась возможность заполучить что-то такое, что ему хотелось.
      – Чего же ему хотелось?
      – Хотелось стать богатым, хотелось уехать из Советского Союза, потому что у нас богатым не станешь – с чего разбогатеть! ЦРУ могло помочь ему и уехать, и разбогатеть, если у него будет что-то такое, в чем оно сильно заинтересовано.
      – Ну а есть ли кто-нибудь еще, кто может знать, что именно он собирался продать ЦРУ?
      – Я никого не знаю.
      – А кто может знать, куда он подевался? Помолчав и подумав, она с неохотой произнесла:
      – Может быть, Дмитрий?
      – Кто этот Дмитрий?
      – Они с Юрой друзья. Друзья всю жизнь. И в армию вместе служить пошли. Но вернулись каждый сам по себе… Дмитрий потерял на войне ноги. Юрий продолжал по-прежнему бывать у него. Дмитрий – единственный, от кого Юрию ничего не было нужно. Или, может, он искал у Дмитрия чего-то совсем другого. Дмитрий любил Юрия.
      – Знаете, как разыскать Дмитрия?
      – Знаю, но не знаю, захочу ли?
      – Почему же нет?
      – Дмитрий может и не знать ничего, – ответила она. – Или же убийцы Чарльза могут не догадываться, что Дмитрий в курсе. Я не знаю даже, известно ли им, кто я такая. Но если им станет это известно и если они пронюхают что я разговаривала с Дмитрием, они могут решить убрать его. Я предпочитаю оставаться в стороне и не желаю, чтобы из-за меня страдали другие.

– 33 —

       Четверг, 1 июня 1989 года,
      7 часов утра,
       Посольство Соединенных Штатов
      Мартин разыскал Ролли Таглиа в кафетерии, когда тот за утренней чашкой кофе просматривал несекретные телеграммы из Вашингтона. Он пододвинул Мартину пачку телеграмм и сказал:
      – Нет ничего лучше хорошего чтения перед работой. Вашингтон не знает, что делать со Съездом народных депутатов. Стоит ли нам сообщать о его работе в секретной информации? А что у вас с рукой?
      Кисть правой руки Мартина была упакована в гипс от кончиков пальцев до запястья.
      – Сломана кость где-то здесь, – ответил он и показал на середину ладони.
      – Должно быть, произошла интересная история! У вас есть свободная минутка рассказать, что случилось?
      – Да самый банальный случай – поскользнулся и шлепнулся в ванне.
      Мартин взял телеграммы и, сделав вид, будто просматривает их, сказал вполголоса:
      – Ролли, я нашел ее.
      – Ее?
      – Да, ее.
      – Хотите пройти ко мне переговорить?
      – Конечно. Почему бы нет?
      – Давайте пригласим и его превосходительство. И Бирмана.
      – А Бирмана-то зачем?
      – Ну, он же резидент.
      – Он кретин.
      – Как раз это-то качество полностью совместимо с его должностью.
      – Но Хатч-то не был кретином.
      – Точно, но логики здесь нет. Я приведу все же и Бирмана.
      Они забрались в «пузырь», закрыли за собой дверь и включили шумовые устройства.
      – Что случилось у вас с кулаком? – спросил посол.
      – Он упал в ванне, – объяснил Ролли.
      – Я сломал его о чей-то нос.
      – Но вы же не кулачный боец, каким были когда-то.
      – Да я им и не был никогда.
      – Вы намерены рассказать нам о том, как повредили руку? – задал вопрос Бирман.
      – Я еще не решился.
      – А это как-то связано с «ней»? – поинтересовался Ролли.
      – Да. Связано.
      – Я с нетерпением жду рассказа, – потребовал Бирман.
      – Думаю, что «ее» – это то самое дело? – заинтересовался посол.
      – Если вы подразумеваете под словом «ее» женщину, которая была с Хатчинсом, то я отвечу – да.
      Бирман перегнулся через стол.
      – Женщину, которая была с Хатчинсом? Когда его убивали?
      – Да.
      – Вы хотите сказать, что разыскали ее, когда ЦРУ вместе с КГБ не смогли это сделать?
      – Я нашел ее.
      – Кто же она?
      – Русская. Художница, актриса. Прекрасная блондинка, как и писалось в докладе.
      – Как ее зовут? – спросил посол.
      Мартин почувствовал, что ему вовсе не хочется называть ее имя, и воздел глаза к прозрачному пластиковому потолку «пузыря».
      – Без толку смотреть вверх, – заметил посол. – КГБ прячет свои микрофоны в более укромных местах. В любом случае более вероятно, что они засунули их в пол или в стены. И если они сумели это сделать, то довольно скоро узнают и ее имя.
      – Ее зовут Алина Образ, – сказал Мартин.
      – Это ее сценический псевдоним? – спросил Ролли.
      – Нет… не думаю. Правда, я не заглядывал в ее паспорт.
      Собственно говоря, мысль о псевдониме до настоящего момента как-то не приходила ему на ум. И в самом деле: «образ» по-русски еще значит и «имидж», «сценическое воплощение», «отображение».
      – Художница, актриса, агент КГБ, – подытожил Бирман. – Неплохая коллекция. Что заставляет вас считать, что все эти ипостаси объединены в ее лице?
      – Она мне так сказала.
      Он подумал, что рассказал уже достаточно, чтобы убедить всех. Кроме Бирмана.
      – Ищейке КГБ должно быть все известно, даже более того, а мы не знаем и наполовину, где правда, а где ложь, – заметил Бирман.
      – И у нее оказалось еще вот это, – добавил Мартин и протянул послу дипломатическую карточку Хатчинса. Посол взглянул на карточку, передал ее Таглиа, а тот – Бирману.
      – Кагэбэшную ищейку могли снабдить и этим документом, – проворчал Бирман, но, похоже, не убедил даже самого себя.
      – Ну, а что же все-таки связывало Хатча с ней? – задал вопрос посол.
      – Помимо очевидного? – уточнил Таглиа.
      – Что значит «очевидное»? – захотел еще более уточнить Бирман.
      – Бирман, разве вам не говорили в школе ЦРУ насчет крутых парней и наивных «телок»?
      – Не думаю, чтобы он занимался «очевидным», – высказал свое мнение Мартин. – Ну, а насчет того, что помимо «очевидного», я просто не знаю.
      – Вы сказали, что она не говорила о цели встречи?
      – Не совсем так. Я сказал, что она не знала о цели. Мне кажется, что она что-то не так поняла, а Хатчинс и споткнулся на этом. Не очень-то обнадеживает, не так ли?
      – Что же такое пытался ему продать Юрий? – спросил Бирман.
      – Понятия не имею, – ответил Мартин. – И она тоже. Л вы? Нет ли чего-нибудь такого в досье вашей «фирмы», чем вы не прочь поделиться с нами?
      – Нет.
      – Нет ничего? Или вы не хотите?
      – Вы же знаете, что я не могу рассказывать про операции управления.
      – Итак, как нам известно, – подвел итог Таглиа, – у нее есть брат, добывающий «легкие деньги», который предположительно наметил встретиться с ней в кафе, но не пришел и с тех пор нигде не появлялся. Что же, по ее мнению, случилось с ним?
      – Она говорит, что ничего не знает. Похоже, что она не слишком хочет распространяться о нем.
      Мартин решил не упоминать о Дмитрии до поры до времени, пока его не спросят об этом прямо, но никто не спросил.
      – Я ее ничуть не осуждаю, – сказал Ролли. – Меня удивляет другое – как она решилась все же рассказать вам об этом? Если бы я разговаривал с кагэбэшником, я бы поостерегся откровенничать с ним.
      – Если бы не были сами из КГБ, – заметил Бирман.
      – А вы как считаете? – спросил Ролли Мартина. – Она агент КГБ?
      – Сперва я так и считал. Только потому, что она говорила, будто не знает ни одного американца, хотя ее близкий друг-приятель и сказал мне, что она продала одну из своих картин неизвестному ему американцу.
      – А потом вы изменили свое мнение? – спросил Бирман.
      Хотя Мартин и знал, что Бирман рассмеется, но все равно сказал:
      – Да.
      И Бирман тут же рассмеялся.
      – Ну, а почему же вы изменили свое мнение? – серьезно спросил Ролли.
      Мартин пожал плечами:
      – Во-первых, потому что она увела меня от этой шайки пьяных.
      – Это не довод, – тут же выскочил Бирман, и Мартин понял, что других весомых доказательств у него нет.
      – Это когда вам намяли бока? – участливо спросил посол.
      – Вам бы следовало поинтересоваться, как они выглядят сегодня, – заметил Таглиа.
      – Ну что же, как я уже сказал, об один из их носов я умудрился сломать себе руку.
      – Они тоже не агенты КГБ? – поинтересовался Ролли.
      – Если бы были ими, то не описались бы, – заметил посол. – Сужу по сломанной косточке у нашего молодца, и никаких тебе синяков-шишек.
      – Нет, они не агенты КГБ, – пояснил Мартин. – Они всего лишь простые советские работяги, «выросшие на верность народу» и стремящиеся выместить свою злость на иностранцах. Доказательств, что она не связана с КГБ, у меня нет, но в эту связь не верю.
      – Ладно, ребята, что нам делать с ней? – спросил посол.
      – Предоставим это дело профессионалам, а они уж знают, как обращаться с ней, – предложил Бирман. – Мартин, я не могу одобрить вашу самодеятельность, но оснований думать, что это нам как-то повредит, нет. Теперь настало время подвести ее к профессионалам.
      – Как я догадываюсь, к вам? – спросил Мартин.
      – Или к кому-то еще. Это уж как мы сочтем нужным. Я еще не принял решения на этот счет. Надо посоветоваться с Лэнгли.
      – А как вы полагаете, что конкретно будет делать этот человек, занимаясь с ней? А, Бирман?
      – Выяснять два вопроса. Первый – какой фактической информацией она располагает относительно гибели Хатчинса. Второй – разрабатывать ее в качестве возможного источника дальнейшей информации.
      – Да что вы! Какой же информацией она может обладать? Я воспринимаю все это так, что вы не верите ни одному ее слову, сказанному мне, не верите, что она всего лишь согласилась свести Юрия с Хатчинсом. И что вы ожидаете получить при «дальнейшей разработке» от женщины, которая не знает ничего, кроме того, что уже сказала?
      – Не будьте наивным, Мартин, – настаивал Бирман. – Мы живем в реальном мире. Может, она и сказала нам правду, всю правду и ничего, кроме правды, а может, и не сказала. Но мы не должны принимать ее слова за чистую монету, хотя бы по одной причине: потребуется немало доказательств, чтобы убедить меня в том, будто Хатчинс в самом деле сказал неизвестному местному лицу женского пола, что он работает в Центральном разведывательном управлении. А насчет того, что мы сможем получить из ее дальнейшей разработки, я пока не знаю. Но кое-какие соображения на этот счет есть. Вот, к примеру, одно: мы возобновим контакты с КГБ и ошарашим их новой добытой нами информацией, а потом посмотрим, как этот детонатор сработает. А вот еще лучший вариант: мы заставим ее пойти в КГБ, но не говорить там, что она уже работает на нас. Тем самым мы попытаемся заглянуть в механизм расследования КГБ этого дела, не подвергая опасности наши собственные источники информации.
      Тут уже Мартин не выдержал и заметил:
      – Но подвергая опасности ее жизнь. Поскольку она не наш «источник», то, стало быть, на нее это не распространяется.
      – Нельзя приготовить яичницу, не разбив ни одного яйца, – парировал Бирман.
      – Но мы же говорим не о яйцах, Бирман. Мы говорим о женщине.
      Бирман повернулся к послу и посмотрел на него взглядом, говорящим и без всяких слов: «Ну вот, видите?»
      – У нас есть профессионалы в этом деле, – сказал он. – Которых всякие там эмоции не волнуют.
      – А под «профессионалами» понимаются люди, которые, ничуть не задумываясь, поставят на карту даже жизнь женщины? – подковырнул Мартин.
      – Под профессионалом, – начал разъяснять Бирман, – понимается человек, которого учили улаживать подобные ситуации и который сделает это к наилучшей выгоде Соединенных Штатов.