Московские сумерки

      С другой стороны, кроме нас лишь еще один человек – я ему целиком доверяю – знает, что я здесь и что я заинтересован в выяснении этого вопроса, и я твердо намерен сделать все возможное и не допустить, чтобы кто-то еще пронюхал об этом.
      Я говорю вам это из лучших побуждений – я не хочу, чтобы и вы, со своей стороны, посвящали бы кого-нибудь в это дело. Вы должны обещать мне не делать этого. Если вы не согласны, я сразу же уйду, забуду о нашей встрече и буду надеяться, что и вы тоже забудете. Потому что, если вы расскажете хоть кому-нибудь, мы можем оказаться в глубоком дерьме, как, помнится, говорится в одном вашем присловье.
      Я не знаю, что и как ваша сторона сообщит нашей, а если и сообщит, то не хочу даже выяснять, что сообщалось, потому что если я начну выяснять, то, вполне вероятно, вскоре меня похоронят.
      Вот сколь серьезно отношусь я к этому делу. Теперь вы заручились моим обещанием. А мне вы даете свое?
      Мартин долго смотрел на Чантурия и наконец сказал:
      – Я как-то не совсем понимаю, что сейчас происходит.
      – Мое преимущество перед вами лишь в том, что я первым не понял, что здесь происходит. Да, я знаю кое-что, о чем вы не знаете, и думаю, что и вам известно кое о чем, что не известно мне. Если мы объединим свои знания, может, кое-что новое и высветится, а может – и нет. Я знаю, что вам доверять можно, потому что вот она, заложница, – Аля. Ну что же, я тоже дам вам свой залог, хотя вы и не знаете, имеет ли он вообще какую-то ценность. Залог – это я сам. Я ничуть не шучу, Бенджамин. Кое-кто из моей «конторы» будет готов убить меня, если он или они пронюхают, что я знаю нечто такое, что сейчас расскажу вам. Обещайте мне молчать, и я расскажу вам все, что мне известно.
      Его неофициальное обращение к Мартину по имени придало тому решимости дать такое обещание, хотя он и знал, что глупо полагаться на эмоции. Бирман, конечно, с готовностью пообещал бы что угодно. Да черт с ним, с Бирманом.
      – Хорошо, – сказал он. – Даю обещание, что никому из наших ничего не скажу. А также никому с вашей стороны, если это нужно. И можете называть меня Беном.
      – В таком случае можете называть меня Серго. Факты таковы, Бен и Аля: люди, признавшиеся в том, что они убили Чарльза Хатчинса, на самом деле не убивали его. Или же, по крайней мере, один из них. Двое других, может, как-то и замешаны. Четвертый, вероятно, мертв, хотя сообщение о его смерти может быть и ложью, несмотря на то, что подтверждено нашим управлением в Тбилиси.
      Несколько секунд Мартин размышлял, а потом спросил:
      – Почему кто-то признался в убийстве, хотя его и не совершал? Имеете ли вы в виду, что результаты вашего следствия сфабрикованы? Решили добиться раскрытия как можно скорее и…
      – … выколотили признание у подвернувшегося под руку несчастного бродяги? Вы о нас невысокого мнения, Бен. Нет, не так. Делу придано важное значение. Это не просто расследование убийства иностранца – каким бы важным оно ни представлялось вашей стороне. Да и не так-то просто заставить нас ложно обвинить невиновного. Нет, мы не стряпали это дело ради того, чтобы закрыть его поскорее и не допустить вас на свою кухню. Это дело состряпано, чтобы не допустить нас – или кое-кого из наших – на чью-то кухню. Я знаю, кто это сделал или же замешан в этом деле – не из нашей «конторы», со стороны, – но не знаю пока, с какой целью.
      До недавней поры я видел лишь то, что лежало на поверхности: мафия напала на кафе с целью вымогательства, человек из вашего посольства убит случайно, а убийца слишком жирен, чтобы засесть в тюрьму из-за такого пустяка, поэтому кому-то другому много чего пообещали и он взял вину на себя. Но все же концы с концами не сходились. Ради чего рисковал своей жизнью резидент ЦРУ, развлекаясь в обществе русской женщины? Я, конечно, понимаю, что мужчины иногда теряют голову, да я сам, если бы прежде видел Алю, решил бы, что все так и было. Но я ее раньше никогда не видел и потому искал ее. И вот что выяснилось: оба вы встретились с диссидентом, проживающим на Новорязанской улице, а затем поспешили на поезд. На Новорязанской вы долго не задержались. Искали кого-то? Ну ладно: я рассказал вам, что знаю. Теперь расскажите, что известно вам.
      Конечно же, он не сказал им всего, но он и не обязан был говорить.
      Наступило непродолжительное молчание, а затем Алина сказала:
      – Мы искали там моего брата.
      – Зачем?
      Мартин тяжело вздохнул и сказал:
      – Хатчинс собирался в тот вечер встретиться с ним.
      – Ну, и нашли вы брата?
      – Мы нашли его, и он мертв.
      Теперь Чантурия задумался на минуту-другую.
      – Простите меня, – сказал он Алине и, обернувшись к Мартину, спросил: – Что с ним случилось?
      – Он погиб на пожаре вчера ночью. Чантурия даже привстал, удивившись:
      – Вчера ночью? Где же? Мартин ничего не ответил.
      – В Брянске?
      Поскольку Мартин продолжал упорно молчать, Чантурия сам сказал:
      – Я же знаю, что вчера вы были в Брянске.
      – Тогда те были из КГБ, – подала голос Алина.
      – Кто был из КГБ? – спросил Чантурия. Мартин счел нужным пояснить:
      – Юрий – ну этот, брат Алины, он жил около Брянска. Прошлой ночью случился пожар. Он погиб на пожаре. Вместе с двумя стариками. Те, кто устроил пожар, возможно, считают, что и мы тоже сгорели.
      – А «те» – вы сказали из КГБ – они были…
      – Трое, которые учинили пожар, – пояснил Мартин. – Вы же сами сказали, что кто-то из вашей «конторы», возможно, заинтересован в этом деле.
      – Да, но… Если моя «контора» была в курсе того, что вы уехали в Брянск, мне дали бы знать. Мне было известно, что вы туда отправились. Лишь еще двое знали об этом, и обоим я доверяю. Но, разумеется, могли как-то узнать и другие. Либо из центрального аппарата, либо с периферии.
      – А как вы узнали о нашем отъезде?
      – Один мой человек видел, как вы уходили из дома диссидента Кассина.
      – Дмитрий вовсе не диссидент, – возмутилась Алина. – Он ветеран Вооруженных Сил, от которого страна отвернулась, забыла его.
      – Извините, – сказал Чантурия. – Итак, вас обнаружили, когда вы уходили из дома забытого всеми армейского ветерана, несчастного Кассина.
      – Дмитрий не нуждается в ваших сожалениях, – парировала Алина.
      – Простите меня, но я вовсе не хотел выражать сожаления, это скорее соболезнования. Приношу их вам – Кассин тоже погиб.
      Установилось гробовое молчание, прерванное недоуменным возгласом Алины:
      – Погиб? Как так погиб?
      – Он упал с лестницы в своем подъезде. Мой человек, который следил за вами до самого поезда, потом вернулся, чтобы переговорить с ним. Он нашел его лежащим на лестничной площадке этажом ниже его квартиры. Кассии проломил себе голову, по-видимому, пытаясь спуститься по лестнице, так как лифт не работал.
      – По-видимому, пытаясь спуститься по лестнице…
      – По-видимому, – Чантурия взял ее за руку. – Прямо скажем, я нахожусь в затруднительном положении. С одной стороны, мы не обнаружили ничего, что дало бы нам основания считать эту смерть умышленной. Но теперь ясно, что я не могу сообщить о ней в свою «контору», не подвергая всех нас очень серьезной опасности.
      Они тихо сидели, обдумывая ситуацию. Наконец Чантурия спросил:
      – Теперь мы должны предположить самое худшее. А самое худшее заключается в том, что все знают: вы нашли брата. Об этом известно не только мне, но и мафии, и кому-то еще в моем Комитете. Самым безопасным для вас было бы, если бы другие считали, что вас нет в живых.
      Алина и Мартин ничего на это не ответили.
      – По-моему, вы намеревались изложить мне свою версию того, что происходит. С чем, по-вашему, все это связано?
      Мартин, помедлив, ответил:
      – Это связано с плутонием.
      – Плутонием?
      – Юрий узнал, что в руки мафии попало некоторое количество плутония, достаточное, чтобы сделать ядерную бомбу, а может, даже не одну. Он предпринял попытку продать информацию ЦРУ, но кто-то убил того, с кем он вышел на связь.
      – Хатчинса?
      – Да. Он хотел получить миллион долларов за информацию. Миллион и побег отсюда.
      – Что-то невероятное! – воскликнул Чантурия. – Каким же образом мафия изготовила бы ядерное оружие?
      – Откуда мне знать! Вы специалист – вы и разгадайте.
      – А что же делал ваш брат для мафии? – спросил Чантурия Алину.
      – Не знаю. Он никогда не говорил мне, что работает на них. У него была и настоящая работа для прикрытия. По работе ему приходилось надолго уезжать из Москвы. Он мог делать что угодно, пока отсутствовал.
      – И где же он работал?
      – Он был шофером грузовой автомашины.
      – Грузовой автомашины? – переспросил Чантурия.
      Ему наконец-то показалось, что в конце туннеля что-то мелькнуло. Еще предстоял долгий путь, но определенно замерцал свет.
      – А он говорил, куда ему приходилось ездить?
      – Я же просил не вести допроса, капитан! – вмешался Мартин. – Ни сейчас, ни потом.
      Чантурия вскинул руки.
      – Это же не игрушки, Бенджамин! Это… это… – Не сдержавшись, он несколько раз стукнулся лбом о стол. Затем откинулся и оглядел их с нарочито простоватым видом:
      – По-дурацки все это, не правда ли?
      Но и этого оказалось достаточным, чтобы преодолеть возникшее недоверие. Мартин глянул на него с дружеским участием.
      – Это же очень важно, ну, пожалуйста, скажите, – попросил Чантурия.
      – Он говорил, что ездит по всей стране, а иногда и за рубеж, но, конечно, лишь в соцстраны.
      – Конечно.
      – Я никогда не знала, где у него правда, а где ложь. Важно ли это?
      – Не знаю, – ответил Чантурия. – Не знаю, важно это или нет.
      Вдруг вопрос задал Мартин:
      – А он когда-либо ездил в Казахстан?
      После некоторого замешательства Алина ответила:
      – Да, он говорил, что ездил.
      – В Казахстан, – уточнил Мартин. – Юрий говорил, что плутоний украли в Семипалатинске, с испытательного полигона в Казахстане. – И, обратившись к Алине, спросил: – А что, если Юрий и в самом деле был шофером? Если он и вправду гонял машину в Казахстан и за границу?
      – А ваш брат никогда не называл имя Турок? – спросил Чантурия Алину.
      Казахстан – вот почему имя Турок внезапно выскочило у него в голове. Казахстан – это одна из советских мусульманских республик. А Турок ведь наполовину казах.
      – Да, кажется, называл, – сказала Алина. – Турок. Да, называл. Он тоже шофер…
      – Вы его когда-нибудь видели?
      – Нет.
      – А ваш брат работал вместе с ним или на него?
      – Работал, но с ним или на него – не знаю.
      – А что вы знаете о его работе? Какие грузы, маршруты?.. Что-нибудь знаете?
      Она задумалась, потом, переводя взгляд с одного гостя на другого, с тихим торжеством объявила:
      – Румыния. Он водил машины в Румынию вместе с Турком. Да, так. Припоминаю. Когда он захотел встретиться с Чарльзом, он мне сказал, что вскоре поедет в Румынию. Это была его вторая поездка туда. Он явно ждал ее, был как-то странно возбужден.
      – Вторая поездка?
      – Да. Однажды он уже ездил туда – вместе с Турком или же для него.
      – А что за груз возил? – поинтересовался Мартин.
      – Думаю, он и сам не знал. Ничего насчет груза не говорил. Эта первая поездка особого впечатления на него не произвела.
      – Куда именно в Румынии они ездили в тот раз? —
      спросил Чантурия.
      – Не знаю. Помню только, он говорил, что в городах они не задерживались. Для него это как-то странно. Они останавливались лишь раз в каком-то лагере – да, что-то вроде военного лагеря. А оттуда он привез апельсины.
      – Апельсины?
      – Да. Он сказал, что ему дали их иракцы.
      – Ему дали их иракцы, – как эхо повторили разом Чантурия и Мартин.
      Вот они и вышли из темноты, занялся рассвет.
      – А вот те трое, которые подожгли дом, – спросил Чантурия. – Вы сказали, их было трое. Вы их видели?
      – Мы видели лишь двоих, – ответил Мартин. – Но был и третий – они вызывали его по радио.
      – А называли какое-нибудь имя?
      – Думаю, называли, но я не помню.
      – Атман?
      Мартин отрицательно покачал головой.
      – Нет… Называли русское имя, но я его не помню.
      – А те, которых вы видели, – какие они из себя? Мартин немного подумал.
      – У одного довольно странное лицо. Какое-то сплющенное. Не то что неправильное, а… какое-то плоское.
      Он заметил напряженный взгляд Чантурия и сразу же спросил:
      – Вы его знаете?
      – Возможно, знаю. А другой?
      – У него усики, черные волосы…
      – Он прихрамывает, – уточнила Алина.
      – Вот оно что!
      – Вы их знаете, – сказала она с уверенностью.
      – Да, думаю, знаю.
      – Значит, они из КГБ.
      – Нет. Они не из органов, – он потер рукой щеку. – Они не оттуда.
      – Кто же они тогда?
      – Один из них, думаю, приятель вашего брата, Турок. А другой… Так-так, давайте лучше подождем.
      Он твердо взглянул ей в глаза, так что она даже почувствовала себя как-то неуютно.
      – Я постараюсь это выяснить, – пообещал Чантурия. – Попробую разузнать, что же случилось с вашим другом Кассиным. Но о многом спрашивать я не могу. Если мои вопросы дойдут до нежелательных ушей…
      Она медленно кивнула и, чтобы не расплакаться, опустила голову.
      На улице уже стемнело.
      – Мы должны увести Алю отсюда, – сказал Чантурия. – Вы, Бенджамин, будете в безопасности у себя в посольстве, но ей оставаться здесь нельзя. Особенно сейчас, когда мы поняли, что кто-то еще знает о ее причастности ко всему этому делу. Если им станет известно, что она не погибла, – она погибнет. Может, ей укрыться в вашем посольстве?
      – Мы уже говорили об этом, – заметил Мартин. – Она не хочет.
      Чантурия посмотрел на Алину, и та отрицательно покачала головой.
      – В мире полно странных людей, – сказал Чантурия. – И все же вы правы, Аля. Там, в посольстве, ваш друг Бирман задаст вам кучу вопросов, а я уже объяснил, что не желал бы, чтобы хоть один из ответов стал известен моим сослуживцам. Вы должны исчезнуть.
      – Это значит, что кое-кому придется расстаться с ней? – встревожился Мартин.
      – Прекрати разговорчики, я еще не исчезла, – потребовала Алина. – Я могу сама за себя решать, что мне делать. И никто не будет со мной расставаться ни на минуту. Спектакль в театре сейчас не идет. Никто меня не хватится несколько дней.
      – А как с работой? С афишами для парка?
      – Мы же живем и трудимся в Советском Союзе, Бенджамин. Кого интересует, пришли рабочие на работу или нет? Некоторые вообще не появляются, только числятся в платежной ведомости, а начальство прикарманивает их зарплату. Но я не знаю, где мне спрятаться. Если они знали Юрия, то смогут вычислить и моих друзей. Я не могу подвергать опасности кого-то еще.
      Чантурия задумался на минуту-другую, а потом сказал:
      – Есть одно место, где я могу вас спрятать.
      Танина квартира находилась на восьмом этаже «сталинского» дома на улице Чкалова – части Садового кольца, опоясывающего центральную часть Москвы. По пути Чантурия предупредил ее по телефону-автомату, что придет с друзьями. О цели визита он говорить не стал.
      Приехали они в два ночи, промчавшись с ветерком по Москве, чтобы оторваться от возможного преследования, хотя ничего подозрительного так и не заметили. Таня уже все подготовила для вечеринки. Чантурия был не такой человек, чтобы по пустякам заглядывать к ней глубокой ночью, поэтому, не зная причины его внезапного приезда, она расстаралась. Ради этого она надела серую юбку и черный свитер из мягкой ангорской шерсти. Волосы ее были столь искусно уложены, что Мартин даже подумал, а не от парикмахерши ли она вернулась в столь поздний час.
      Алина, в противоположность Тане, надела потертые джинсы и старый мужской свитер, а сверху куртку из синтетики. Стресс, пережитый за последние два дня, отразился на ее лице, но даже сейчас она заставила бы мужчин в любом городе мира оборачиваться и смотреть ей вслед.
      Мартин обрадовался, что Таня приоделась по случаю их прихода. Он подумал было, что большинство женщин почувствовали бы в Алине соперницу, так, может, изысканная одежда и прическа помогут Тане ощущать себя на равных с ней. Изощренная роскошь ее квартиры, удивительная для Москвы, представляла собой резкий контраст со скромной рабочей обстановкой в доме Алины. Мартин даже забеспокоился, согласится ли Таня помочь им, выслушав просьбу Чантурия. Но его опасения оказались напрасными.
      Как и у большинства русских женщин, у Тани пробудился материнский инстинкт. Услышав, что от нее требуется, она уже через несколько минут знакомства стала называть Алину Алей, а та ее – Танечкой. В одной из комнат они устроили на диване постель, и Таня выгнала мужчин за дверь.
      – Девушка собирается поспать. Да, мы знаем, что ей теперь появляться на улице не следует, а по телефону она будет отвечать только на знакомые голоса. А теперь проваливайте. Вам, Бенджамин, судя по вашему виду, тоже следует отоспаться.
      Он и сам так думал.

– 45 —

       Вторник, 6 июня 1989 года,
      7 часов вечера,
       Лубянка
      В кабинет Чантурия тихонько вошел Белкин, прикрыв за собой дверь. Время было достаточно позднее – лишь немногие продолжали работать, но не настолько позднее, чтобы вызывать удивление – а что, дескать, они тут поделывают. Он поставил свой кейс около стола, за которым сидел Чантурия.
      – Что-нибудь интересненькое? – поинтересовался Серго.
      – Все, что вы желали узнать о грузовиках. За последнюю неделю января из Москвы в Румынию проследовало тринадцать машин. Десять из них принадлежат компании «ТИР» – «Транспортул интернационал Ромыния». Три – советские. Одиннадцать проезжали из Советского Союза в Румынию через Черновцы – это обычный маршрут в Бухарест. Два – они ехали вместе, советский и ТИР, – пересекли границу в Унгенах, в Молдавии. Пункт назначения – Извор. Советский грузовик возвратился в Союз спустя два дня один, через этот же погранпункт.
      – Какой вывод можно сделать из всего этого?
      – Только один – он, возможно, не доехал до Извора. Теоретически он мог доехать туда и сразу вернуться назад, но тогда нужно мчаться на всех скоростях.
      – Насколько точны сведения о грузовиках?
      – Пограничники ведут учет всех машин, пересекающих советскую границу.
      – За исключением самолета Матиаса Руста, – заметил Чантурия.
      – Они зарегистрировали и тот грузовик. Его государственный номер 4198 КГК.
      – «К» – это казахстанские номера?
      – Так точно. Отмечено, что он вез хлопок. Вернулся пустой. Этот же самый грузовик однажды уже пересекал границу – 25 июня 1987 года. И тоже вернулся через два дня.
      – Кому принадлежит грузовик?
      – Принадлежит государственной хлопкоочистительной фабрике под Алма-Атой, но год назад его сдали в аренду одному кооперативу.
      Чантурия поплотнее уселся на стуле, будто в предвкушении выгодной сделки.
      – Что-нибудь известно об этом кооперативе?
      – Я только им и занимался последние тридцать часов, капитан.
      – Хорошо работаете. Ну что там насчет моих двух друзей?
      – Нового мало. Татарин докладывает: источник говорит, что два дня назад они были в Москве, а теперь их нет. Он не уверен, так ли это на самом деле. Вы дали мне указание много не расспрашивать. Нужно влезать поглубже?
      – Нет, не нужно. Не надо, если хотим остаться в живых.
      Позднее в тот же вечер Чантурия встретился на квартире Алины с Мартином. Место для встречи было ненадежным – там их могли засечь. Целыми часами они думали, где бы подыскать что-то получше, но так ничего и не нашли. В общественных местах нельзя укрыться от наблюдения, а о частных квартирах трудно договориться.
      Когда пришел Чантурия, Мартин был уже там, расхаживая вдоль стены в маленькой комнате, где обычно рисовала Алина, и разглядывал развешанные картины.
      – Она женщина с талантом, – сказал Чантурия.
      – Я тоже начинаю так думать. Что там у вас в сумке?
      – Ключ.
      – Но сумка-то ведь большая.
      – Да и ключ не маленький. Ключ – к расследуемому делу. Номер 4198 КГК.
      И с этими словами Чантурия вынул из сумки докладную записку Белкина и показал ее Мартину.
      – Хватит валять дурака – лучше объясните мне все это, – сказал Мартин.
      Чантурия передал ему бумаги и, усевшись за обеденный стол, рассказал, что удалось разузнать Белкину.
      – А что известно о кооперативе, арендующем этот грузовик? – спросил Мартин, выслушав его рассказ.
      – Я занимаюсь им всего второй день и не могу бросить на распутывание этого дела целую команду – под рукой всего единственный еврей, занимающийся им в свободное от службы время.
      – Работаете вы очень хорошо. Есть ли какие-нибудь сведения, в каких рейсах побывал грузовик 4198 КГК?
      – Как вам известно, трайлерами компании «ТИР» обычно управляют сотрудники румынской госбезопасности. Логично предположить, что они могли послать одного из своих «мальчиков» сопровождать нашего водителя, наполовину турка, или же следить за ним. Я справлялся в нашем Первом главном управлении насчет того, чем могла бы заниматься румынская служба безопасности на дороге, ведущей к Извору.
      – И что-нибудь выяснилось?
      – ПГУ официально ничего не скажет. Но у меня есть друг, который служит там в отделе контактов с соцстранами. Так вот, он говорит, что секюритате содержит в лесу восточнее Мунтена специальный учебный лагерь. От него примерно три часа езды до Извора.
      – А кто обучается в лагере?
      – Обыкновенные курсанты. Террористы с Ближнего Востока.
      – Иракцы?
      – Возможно.
      – Может ли на Ближнем Востоке открыться фронт с применением ядерного оружия?
      – Вы же знаете, что фронт с применением чего угодно может открыться где угодно.
      Мартин швырнул бумаги на стол и в раздумье покачал головой.
      – Послушайте, Серго! Я должен доложить обо всем этом ЦРУ.
      – Что?
      – Мне эта проблема не по плечу. Я не в силах решить ее.
      – Бенджамин, чертов сын, ты же обещал! Единственное, почему я доверился тебе, – потому что ты не из ЦРУ. Может, бюро ЦРУ в Москве такое чистенькое, что и плюнуть некуда, но шеф этого бюро просто обязан доложить выше, и кто-то еще прочитает его рапорт, а где-то кто-то из тех, кто читает такие доклады, окажется нашим парнем, и он сообщит об этом рапорте сюда, в Москву. А когда такое произойдет, тебе, мне и твоей нежной Але не жить и минуты – это я гарантирую.
      Мартин сидел напротив, удрученно глядя на Серго.
      – Подожди хоть, пока не получим доказательств, – напоследок предостерег Чантурия.
      – Какие еще доказательства?
      – Не знаю. Грузовик – скорее всего. Они переправляли плутоний на нем. Они же должны были как-то переоборудовать его, чтобы защитить водителя от облучения. Может, он все еще излучает радиоактивность – в общем, не знаю.
      – Как же вы собираетесь разыскать один-единственный грузовик в Советском Союзе? Такая огромная страна!
      – Мы знаем, кому он принадлежит. У них должны храниться путевые листы на каждую ездку машины. Не думаете ли вы, что мы позволяем водителям ездить где им вздумается и не отчитываться, а? Не волнуйтесь, мы разыщем путевой лист.
      – А как скоро?
      – Скоро. Верьте мне.

– 46 —

       Среда, 7 июня 1989 года,
      1 час 30 минут дня,
       Лубянка
      Около столика в кафетерии, за которым перекусывал Чантурия, остановился Белкин.
      – Я недавно разговаривал с приятелем из Алма-Аты.
      – Да?
      Чантурия был один за столиком. Капитан Солодовник сидел подальше, через два столика, но в кафетерии было достаточно шумно, и можно было разговаривать, не боясь быть услышанными.
      – Похоже, что у вас друзья по всему Советскому Союзу, Белкин. А что у вашего друга значится в пятом пункте анкеты?
      В этом пункте всех анкет, заполняемых в Советском Союзе при приеме на работу, нужно указывать национальность.
      – Звезда Давида – вас это настораживает? Мы одной национальности, о которой Советскому Союзу волноваться не приходится: у нас нет места, называемого родиной, ни малюсенькой территории, куда мы все можем съехаться и жить-поживать. Если нельзя уехать в Израиль, то мы неотделимы от Советского Союза. Вы это хотите услышать?
      – Извините меня.
      – Управление КГБ в Алма-Ате официально об этом и говорить не желает. Мой друг позвонил мне домой. Зарегистрированный владелец кооператива – группа водителей с хлопкоочистительной фабрики. Но мой друг считает, что всеми делами тайно заправляют люди, чьи имена слишком известны, чтобы светиться в регистрационном свидетельстве. Действительно важные персоны. От одних их имен голова кругом пойдет.
      – Это не та ли фабрика, которой прежний секретарь компартии Казахстана пользовался как своей собственной?
      – Прокурор обвиняет этого секретаря компартии в том, что он украл у государства товаров на пятьсот миллионов рублей.
      – Неужто в самом деле? С большим размахом действовал, не так ли?
      – Я бы так не сказал, – продолжал Белкин. – Чего тревожиться по поводу украденной у государства хлопковой фабрики, когда он был хозяином целой республики? Эти кооператоры намерены вообще приватизировать все государственные предприятия вполне законным путем.
      – За исключением тех, которые фактически уже принадлежат им, но концы запрятаны в воду.
      – В один прекрасный день все эти люди вылезут из своего подполья на свет божий, а народ будет опять лапу сосать.
      – Ты настоящий коммунист, Сема.
      – Русские евреи всегда были коммунистами. Спросите общество «Память». Спросите нашего полковника Соколова.
      Чантурия сразу стал серьезным.
      – А есть ли какие-то факты, что в этом кооперативе имеется местечко и для мафии? – спросил он.
      – Фактов нет. Но предположить это можно. Закончив свои дела, Белкин опять заглянул к Чантурия. Не успел он и рта раскрыть, как Чантурия сказал:
      – Извините меня за слова, сказанные в кафетерии за завтраком.
      – Я против вас зла не держу, – ответил Белкин. – Вы человек неплохой, Серго Виссарионович. А то, что я сказал насчет «Памяти», остается в силе.
      – Я знаю.
      – Ну, а что касается этих гребаных иракцев, то настоящие коммунисты не должны иметь с ними никаких дел. Да, согласен, они – враги Соединенных Штатов, но они же и враги всех нас.
      – Где сейчас грузовик?
      – Где-то на пути из Омска в Москву.
      – Почему из Омска?
      – А он туда направился из Алма-Аты. Чантурия закусил кончик уса.
      – Семипалатинск ведь находится по дороге из Алма-Аты в Омск?
      – Да.
      – В путевом листе указан Семипалатинск?
      – Нет, не указан. Но что значат для грузовика несколько часов в пути? Вы не можете даже прикинуть дни его пробега, а спрашиваете про какие-то часы.
      – А почему же он держит курс на Москву?
      – Не знаю. Через Москву идут все дороги на Запад. Догадываюсь, что здесь он, вероятно, встретится с румынским трайлером, который поведет его дальше. Кто-то хочет облегчить ему путь в Румынию.
      – А как же вам удалось разузнать, где он находится, и в то же время не дать понять, что мы интересуемся им? Через вашего друга?
      – Конечно. Я попросил провести выборочную проверку всех путевых листов, отмеченных в документах кооператива. Тот человек задал несколько вопросов о разных других путевых листах. А насчет этого конкретного грузовика ничего не спрашивал, но путевой лист просмотрел. Вопросов никаких не задавал.
      – Хорошо. Как бы нам остановить этот грузовик, да и проверить? – подал идею Чантурия.
      – Нелегко это сделать, капитан.
      – Да, пожалуй.
      – Ладно. Если он держит путь из Омска в Москву, то ему не миновать Волгу. Моста там нет, водохранилище придется пересекать на пароме. Времени будет навалом, чтобы на переправе проверить его, не вызывал подозрений.
      – Идея мне нравится. Но нам неизвестно, когда он прибудет, хотя бы примерно, днем раньше или позже. Сколько нам держать человека там, на пароме?
      – Держать, чтобы обеспечивать безопасность на стратегической переправе через реку? Да хоть вечность, если нужно ее обеспечить. Единственный вопрос: а что они проверять-то будут?
      Чантурия знал, что после этого вопроса он должен дать Белкину самые широкие полномочия на проверку, но прямо сказать ему об этом не осмелился и вместо этого спросил:
      – Сема, а ты можешь достать нам дозиметр?
      – Счетчик уровня радиации? Что, в самом деле может понадобиться?
      – В самом деле.
      – Не знаю, как можно раздобыть его без ответов на некоторые серьезные вопросы. Легче было бы обратиться к ЦРУ.
      – Я уже пытался, Сема.
      Белкин было засмеялся, но вдруг увидел, что Чантурия вовсе не шутит.
      – У них возникло еще больше вопросов, – пояснил Чантурия.
      Белкин сразу же переменил тему и сказал:
      – У меня был товарищ в Казани. Много воды утекло с тех пор, как мы последний раз виделись. Может, он до сих пор там.
      – Он человек надежный? Белкин лишь пожал плечами:
      – Кто знает, кто надежный, а кто нет.
      – Никто не знает, – ответил Чантурия. – Что нас заставляет рисковать, чтобы решить эту задачу? Вот в чем вопрос. Ну ладно. Позвоните вашему товарищу. А если ваш звонок не сработает, сразу же скажите мне.

– 47 —

       Пятница, 9 июня 1989 года,
      3 часа ночи,
       Сорочьи Горы
      Река Волга проистекает из сердца России – и сама является сердцем России. Беря начало из ледникового озера, расположенного к северу от Москвы, она изгибается на восток и юг, пересекая целый континент, и наконец впадает в Каспийское море. Широкая и полноводная река перегорожена несколькими плотинами.
      Плотина у Куйбышева подпирает обширное водохранилище, слишком широкое, чтобы построить мост. А длина водохранилища составляет четыреста километров. Около городка Сорочьи Горы вода перерезает шоссе, ведущее из Уфы в Казань. Сорочьи Горы называются так, по-видимому, в шутку, ибо никаких гор здесь нет, лишь повыше поймы Волги тянутся невысокие холмы.