– Да? И что же это за помощь?
– Психиатрическая.
– Вы говорите так, будто у вас большой опыт общения с милицией.
– Опыта здесь набираться не нужно. Достаточно просто оглянуться вокруг. Отправляйтесь на любой железнодорожный вокзал и понаблюдайте за милиционерами. Они ходят и будят людей, вынужденных ждать поезда всю ночь напролет, потому что, как они говорят, «на вокзале спать не положено». Все они, кто будит людей, нуждаются в лечении у психиатра.
В их разговор встряла женщина:
– А вот по нашему телевидению недавно говорили, что в Америке в метро людей нередко грабят. Это правда?
– Только в Нью-Йорке. И то далеко не всегда.
– Вы шутите? – переспросила женщина.
– А я слышала по нашему телевидению, что американцы шутят всегда, – промолвила Алина. – Даже когда им и не нужно. У нас же в стране всегда шутят, потому что шутка помогает выжить.
– Вы говорите так, будто у вас богатый опыт общения с американцами, – заметил Мартин.
– Нет, не богатый, очень маленький. Хотя и этого вполне достаточно.
Она улыбнулась, смотря ему прямо в лицо, долгой, искренней, ослепительной улыбкой. Он подумал даже, а не смеется ли она над ним.
– А что особенно вам понравилось в спектакле? – спросила она, прежде чем он успел ответить на ранее высказанное ею замечание.
– Да все понравилось. Кажется, больше всего мне понравилась сдержанность в оформлении – метод постановки спектакля, заставляющий зрителей напрягать воображение.
Она опять рассмеялась.
– Голая сцена – вот и все, что у нас под рукой. Этим мы стремимся подчеркнуть достоинство бедности, – объяснила она. – Валерию будет приятно услышать, что кто-то находит удачным его замысел.
– Валерий – это режиссер, – пояснила женщина. – Он просто гений.
– Да, он гениален, – подтвердила Алина.
– Я в этом не сомневаюсь, – заметил муж женщины. За весь вечер он впервые раскрыл рот. Жена сердито сверкнула на него глазами.
– Ну вот и наша станция, – сказала она. – Нам нужно пересесть на «Парке культуры» на кольцевую линию. А вы, господин Мартин? Вам нужно доехать до «Краснопресненской». Она недалеко от американского посольства. Вы что, не пересаживаетесь на кольцевую?
По всему было видно, что Алина не собирается пересаживаться, а едет дальше.
– Нет, – ответил он, – я выйду и пересяду на «Площади Дзержинского».
– А-а. Да, вы можете пересесть и там. До свидания! И она потащила мужа за собой из вагона. Тот помахал Мартину рукой, но так, чтобы жена не заметила, и слегка улыбнулся.
Алина подвинулась немного, освобождая рядом место для Мартина.
– Интересная пара, – заметил он, усаживаясь.
– Это что, американская ирония?
– Я, может быть, немного смешлив, но характер у меня серьезный. Вам где выходить?
– Я пересяду на «Проспекте Маркса».
Всего три остановки, а потом, на следующей, будет и его.
– А потом куда?
– Я живу недалеко от метро «Коломенская». Там еще немного трамваем, а потом пешочком. Добираться – целое приключение.
– Особенно ходить пешком ночью, да еще в таком криминогенном районе, как я читал в газетах. А не позволите ли мне разделить ваше приключение и проводить вас до дому?
Она бросила на него быстрый взгляд:
– Пожалуйста, не утруждайте себя. Это довольно далеко от вашего посольства.
– Но мне бы хотелось добавить к своей коллекции станций метро еще одну. Никогда еще не приходилось бывать на «Коломенской».
– В самом деле? Я предпочитаю ходить одна. Надеюсь, я не выгляжу грубой, но после спектакля я всегда выжатая как лимон. Боюсь, не получится из меня остроумной собеседницы.
Молча они просидели до следующей остановки, «Кропоткинской», находящейся в районе старинных городских особняков (некоторые все еще пустовали со времен революции), который Герцен называл Сен-Жерменским предместьем Москвы.
Мартин не знал, как снова начать разговор, ибо взгляд ее ничего не выражал, но в конце концов она, похоже, стряхнула с себя оцепенение и сама пришла ему на выручку.
– А как вы нашли дорогу до нашего театра? – спросила она. – Я никогда прежде не видала в нем иностранцев.
– Я узнал ее от Гуго.
– А где вы встретились с ним?
– На Арбате. Я купил у него картину. Я надеялся, что, возможно, увижу его на сегодняшнем спектакле.
– А почему надеялись?
– Он сказал, что он ваш ухажер. Она сердито сдвинула брови.
– Вовсе нет. Он просто друг. И даже им не станет, если не перестанет трепаться. Гуго часто хвастается тем, чего у него нет.
– Да ладно вам. Я рад, что Гуго сказал мне о спектакле. Он великолепен.
– Булгаков – великий писатель. Его имя – это уже девяносто процентов успеха.
– На свете множество великих писателей, чьи произведения никогда не воплощались в хорошие постановки.
– Ну что ж, тогда поставьте остальные десять процентов в заслугу Валерию. Он ведь может сделать стоящий спектакль из чего угодно.
– В таком случае я тоже считаю его гениальным.
Мартин решил, что между Валерием и Алиной сложились, или существовали в прошлом, далеко не простые отношения.
– Ну а как все-таки вы умудрились достать билет на наш спектакль? – продолжала она. – Мы же далеко не самая знаменитая труппа на свете, хотя о работе Валерия и хорошо известно в Москве. Да и помещение театра очень мало – вы же сами видели. Обычно все билеты раскупаются за месяц вперед. У вас, должно быть, есть связи?
– У меня есть доллары.
– Может, Гуго продал вам билетик? Хотя нет, у него билета не могло быть. Он же никого, кроме меня, не знает настолько близко, чтобы достать билет. Все же, как вы достали его?
Он было собрался рассказать как, а она начала опять:
– Екатерина Михайловна упомянула про американское посольство. Вы там работаете? У вас там есть возможность доставать билеты?
– Да, я там работаю.
– А что за работа?
– Я специальный помощник культурного атташе. Это значит, что я должен читать русские книги и знать русских художников. И за это я получаю жалованье. Ну, еще я встречаюсь с разными людьми, у которых есть возможность достать театральные билеты.
– А сколько вы уже прожили в Москве?
– Да почти два года. Срок моего пребывания уже заканчивается.
– А что будет потом?
– Я исчезну подобно Золушке.
– Как это?
– Золушка – это героиня английской сказки. В ней бедной девушке ее крестная мать – добрая волшебница – дарит волшебное платье, предоставляет слуг и все такое прочее, чтобы та могла предстать на балу перед принцем, но с условием, что ровно в полночь все это превратится и убогий хлам…
– Тогда это похоже на меня в спектакле. Пока он идет – я заколдована, но после него я возвращаюсь в свое прежнее состояние.
Мартин не мог не рассмеяться.
– Но в вашем случае колдовство не исчезает полностью, потому что самое лучшее остается. Полагаю, как и в сказке про Золушку, – в ней принц повсюду искал ее.
– Вы мне льстите. Это что, так принято у американцев?
– Не знаю. А у других американцев, которых вы знавали, тоже медовые языки?
– Других американцев мне знать не доводилось, – ответила она.
– Никого?
– Никого.
– В таком случае надеюсь, что первый из них вас не разочаровал.
На эту реплику она ничего не ответила.
– Та картина, что я купил у Гуго… – начал снова Мартин. – Он сказал, что ее написали вы.
– Он сказал и другое – будто он мой ухажер. Не верьте тому, что говорит Гуго.
– Но это же ведь точно ваш портрет, хоть и несколько необычный. Гуго пояснил, что это автопортрет художницы.
– А он вам нравится?
– В нем чувствуется большой талант. Она улыбнулась.
– У меня был друг, который тоже приобрел как-то одну из ваших работ, – сказал Мартин. – Он тоже американец.
– Интересно, как же он приобрел ее? Может, тоже у Гуго?
– Его звали Чарльз Хатчинс. Вы не знали его?
– Кажется, я уже говорила, что не знала никаких американцев.
– В самом деле?
– Раз уж картина от меня ушла, у нее начинается собственная жизнь. Она путешествует, где захочет. Бог знает где. Поэтому-то я и не люблю продавать свои работы. Разве может нравиться, когда незнакомые люди заглядывают тебе в душу?
– А тогда зачем же вы их продаете?
– Каждый должен жить. Я не могу жить на ту зарплату, что получаю за свою работу.
– Где же вы работаете?
– В парке Горького. Я рисую рекламные щиты и плакаты.
– И цирковые афиши?
– Да, и цирковые афиши, и другие объявления. В парке устраивается много всяких мероприятий.
Они проехали вторую станцию и быстро приближались к третьей, где ей предстояла пересадка.
– Можно вам позвонить? – спросил он в отчаяньи от мысли, что может потерять с ней связь.
Она немного подумала.
– Звоните.
– Давайте номер.
– У вас есть на чем записать?
Он порылся в бумажнике, вынул визитную карточку и протянул ей вместе с авторучкой. Прежде чем писать, она внимательно изучила карточку, а потом спросила:
– А нет ли у вас еще одной мне на память?
– О чем речь! Конечно!
Он передал ей вторую визитку. Она написала на карточке номер телефона и, как раз когда поезд подходил к платформе, отдала ее Мартину.
– Ну вот и моя станция.
Алина поднялась и двинулась к двери. Он тоже встал.
– Мне очень неловко, что вы отправитесь домой одна.
– А чего тут бояться? Это Москва, а не Нью-Йорк, – улыбнулась она. – Что может случиться в нашем городе?
Толпа пассажиров вынесла ее из вагона. Он смотрел сквозь окно, как она шла вдоль платформы, даже не обернувшись в его сторону. Потом двери захлопнулись, и поезд стал набирать скорость, а когда он повернулся, чтобы сесть, кто-то уже занял его место.
– 112 —
Воскресенье, 28 мая 1989 года,
11 часов утра,
Посольство Соединенных Штатов
Мартин не знал, поздно ли Алина встает после спектакля. Он подумал, что если будет спешить, проявлять настырность, это лишь усилит ее подозрения, а она явно уже настороже. Но после одиннадцати часов утра он больше не в силах был ждать. Запрятав в бумажник визитную карточку с номером ее телефона, он вышел из посольства через боковые ворота и пошел вдоль Конюшковской улицы, а солнце грело ему спину. Повернув на восток у высотного жилого дома, построенного в готическом стиле еще при Сталине, он проверил, не тащится ли за ним «хвост», и, обойдя вокруг здания, вышел на пустынную Кудринскую площадь, а потом повернул назад, к Баррикадной улице, ведущей к Московскому зоопарку.
Около зоопарка он купил в киоске стаканчик мороженого и машинально ел его, наблюдая за улицей, по которой только что прошел. Если поблизости окажутся агенты КГБ, решил он, то с ними обязательно будут дети. Смяв пустой бумажный стаканчик, он швырнул его в урну и зашагал вверх по улице в поисках свободного телефона-автомата. Опустив в аппарат двухкопеечную монетку, он набрал номер Алины, который запомнил наизусть.
Последовали два длинных гудка, и женский голос ответил: «Неправильно набран номер».
«Алло», – ответил он, но голос механически повторил: «Неправильно набран номер»… Это включился автоответчик.
Он повесил трубку – монета выскочила обратно, снова позвонил, но с тем же результатом.
Мартин хорошо знал, что пользоваться московским телефоном не так-то просто – надо набраться терпения. Он прошел по улице еще с сотню метров и снова позвонил из другого автомата. Послышались частые гудки, указывающие, что номер абонента занят. В нем опять родилась надежда, и минут через пять он снова позвонил. Потом мимо прошел какой-то крепко сбитый мужчина и, хотя он не задержался у будки, Мартин решил переменить место и поискать другой автомат.
Он направился к станции метро «Улица 1905 года» (названной так в память о неудавшейся революции в том далеком году) и сел в поезд, идущий к центру Москвы. Он даже не думал, что за ним могут следить. Проехав одну станцию, он сошел на следующей – «Площадь Пушкина» – и вышел на оживленную улицу Горького.
В сквере позади памятника Пушкину стояли кучки людей, громко обсуждавших ход съезда: что следовало сказать и что сделать. Хотя он и сознавал, что его долг как помощника культурного атташе – послушать эти споры, он не остановился и прошел через сквер, миновав милиционера, безразлично наблюдавшего, как советские граждане экспрессивно выражают свои политические симпатии. Около кинотеатра «Россия» ему попалась свободная телефонная будка, и он снова позвонил. «Неправильно набран номер», – услышал он опять и выругался по-русски.
Отходя от телефона, он вынул визитку и проверил номер – запомнил он его верно.
Где-то на Пушкинской улице он снова увидел автомат. Телефон сперва «съел» его первую двушку, но на второй сработал. И опять он услышал, что неправильно набран номер.
Три телефона из четырех отвечали одинаково – весомый аргумент в пользу московских автоматов. Телефон написан ее собственной рукой. Значит, она умышленно дала неверный номер.
Он проклинал себя – ведь он упустил ее. Ну нет, остается еще театр – наверняка он сумеет снова найти ее через театр.
А что, если она испугалась и больше туда не придет? Тогда в театре должны знать, где она живет. А если она уехала из дома? Если она поняла, что ее все еще разыскивают, то у нее достаточно оснований сменить жилье.
А что, если… а если она сама из КГБ?
Она сказала, что не знает никаких американцев, но у Хатчинса-то была ее картина, автопортрет, который она сама продала американцу. И описание женщины, бывшей вместе с Хатчинсом, когда его убили, точно соответствует ее облику, Мартин просто уверен в этом.
Но если она из КГБ, пригласила бы она его к себе домой?
Может, и нет. Она не знала, что он придет на спектакль. Может, она растерялась и не позволила проводить ее до дома, так как не имела указаний на этот счет.
В таком случае, могла ли она дать верный номер телефона?
А может, она просто ошиблась? Ошиблась со своим же телефонным номером? Бывает такое?
А что, если московская телефонная система опять разладилась, что уже бывало не раз?
Мартин еще раз попытался позвонить: сначала телефон был занят, а потом опять тот же голос: «Неправильно набран номер».
Ругая сам себя на нескольких иностранных языках, он пришел на площадь Свердлова, где спустился в метро, вернулся на «Баррикадную», к зоопарку, и медленно пошел назад в посольство.
По крайней мере, он хоть убедился, что никто не следил за ним.
– 31 —
Среда, 31 мая 1989 года,
9 часов утра,
Посольство Соединенных Штатов
Мартин всегда исповедовал теорию целительной силы литературы и искусства: несчастен тот специальный помощник атташе по вопросам культуры, кто не верит в эту теорию, считал он. В данный момент, однако, он не находил никакого утешения в книгах. И все же он решил, что ему, возможно, требуется не исцеление, а развлечение. Таким образом, его теория осталась в целости и сохранности, хотя, по правде говоря, развлечений в перечитанных книгах он тоже не нашел. Телефонный звонок, раздавшийся в его служебном кабинете, отвлек его от мысли: означает ли отсутствие в книгах развлекательных моментов, что они не являются произведениями искусства?
– Господин Мартин? – спросила по-русски женщина приглушенным голосом.
Он сразу же подумал об Алине, но твердой уверенности у него не было.
– Да, говорит Мартин.
– Добавьте двадцать и пятьдесят к номеру, который есть у вас.
– Что-что?
– Двадцать и пятьдесят. Добавьте их к номеру, который у вас.
В телефоне что-то щелкнуло и послышались гудки, означающие, что на том конце провода повесили трубку.
– Подождите! – закричал Мартин.
Он понял, что говорит в пустоту, и медленно положил трубку на аппарат.
Двадцать и пятьдесят. Добавить их к номеру, который имеется у него. О чем это? Номер чего? Если это Алина, то, очевидно, имеется в виду номер телефона, который она дала ему. Так-так, есть надежда.
Он вынул из бумажника визитную карточку с записанным на ней телефонным номером. Номер был 5924743, цифры написаны баз разделения черточками. Двадцать и пятьдесят – всего семьдесят. Добавить семьдесят? Но она же так не говорила, она сказала: добавить двадцать и пятьдесят. А куда добавить? Телефонные номера обычно разбиваются на две части: 592-4743. Может, она имела в виду, что он добавит двадцать к первой группе цифр, а пятьдесят – ко второй? Отсюда получается 612-4793. Так. Стоит попробовать позвонить, но, разумеется, не из офиса. Наверняка все телефонные звонки перехватываются и подслушиваются. Конечно же! Вот поэтому-то она и не сказала ему номер – КГБ узнает по номеру, где установлен любой телефон. А почему же все-таки она сперва всучила ему неверный номер? Может, она не доверяла ему и опасалась, как бы он сдуру не позвонил по телефону, который прослушивается?
Мартин записался в книге, что уходит из посольства, вышел через главные ворота на улицу Чайковского и быстро зашагал в северном направлении. Он должен решить, куда идти. Ему хотелось позвонить как можно скорее – вдруг она сидит у телефона и ей уже надоело ждать его звонка. Уж если она задала ему такую задачку с номером, не назвав его по телефону, стало быть, она не ждет, что он позвонит немедленно. А может, она думает, что у посольства есть особая надежная линия, которую не прослушаешь? Ведь считают же так некоторые сотрудники посольства: дескать, посольство – это тебе не Советский Союз, а кусочек Америки. Но Америка кончается у посольских ворот. Хатчинс без устали подчеркивал: нужно всегда иметь в виду, что все линии связи посольства с Советским Союзом непременно прослушиваются.
Он решил было свернуть налево, к зоопарку, и отправиться на метро куда-нибудь еще, но ему не хотелось повторять свой вчерашний маршрут. Через дорогу в противоположном от зоопарка направлении, шли улицы, на которых располагалось целое гнездо иностранных посольств. Звонить там по телефону-автомату не следовало: слишком много шансов, что его увидит кто-либо из знакомых.
В конце концов он решился пойти по Садовому кольцу – второй кольцевой дороге (улица Чайковского является частью этого кольца), опоясывающей деловую часть Москвы с Кремлем в самом центре. Когда-то, данным давно, Садовое кольцо было окраиной Москвы. Отсюда происходит и его название – от слова «сад». Теперь же это широкая автомагистраль с четырьмя полосами оживленного движения в каждом направлении. Вот по этой-то улице и пошел Мартин.
Разок он остановился у витрины продовольственного магазина, чтобы проверить, нет ли «хвоста». В этом направлении он не ходил несколько месяцев, но, насколько помнил, реклама на витрине этого магазина с тех пор не менялась. Возможно, ее не меняли даже со сталинских времен. Витрина, высотой метра три, была почти пустой, в ней стояла лишь пирамида из пятнадцати банок прокисших помидоров, один вид которых отбивал всякий аппетит. По собственному опыту Мартин знал, что худшей гадости ему, наверное, в жизни не попадалось. К счастью, они не были предназначены для продажи. (К слову, ему никогда не приходилось видеть на витринах советских магазинов товары, предназначенные для продажи.) Позади витрины виднелись еще более голые полки.
Он рассматривал помидоры достаточно долго, чтобы проверить ноги пешеходов за своей спиной. Пешеходов было на редкость мало, никто не следовал за ним. Он пошел дальше. Напротив Большой Бронной улицы
он перешел Садовое кольцо по подземному переходу и двинулся к саду «Аквариум», находящемуся через квартал. Там мерцал в солнечных лучах небольшой зеленоватый пруд, на ближнем берегу которого в тени лип за бетонными столами, инкрустированными черными и белыми шахматными клетками, устроилось несколько пар пожилых мужчин, играющих в шахматы. Этот пруд некогда назывался Патриаршим, на дальнем берегу его стояла та самая скамейка, около которой в Москве появился дьявол из романа Булгакова «Мастер и Маргарита».
На скамейке сидела старуха с пуделем. Она держала сумку с кусками хлеба и бросала крошки стайке голубей. Навстречу Мартину шел какой-то пожилой мужчина, тяжело опиравшийся на трость. На минутку он остановился и смотрел, как старушка кормит голубей, потом замахнулся тростью на стаю, разгоняя голубей. «Зачем вы кормите этих паразитов? – насел он на старушку, навешивая на голубей один из самых отвратительных ярлыков из пропагандистского арсенала партии. – Едят только те, кто работает!»
Остановившись посмотреть эту сценку, Мартин воспользовался случаем и проверился еще раз, не ведется ли за ним слежка. Он быстро пересек улицу, по которой, вероятно, когда-то ходил трамвай (именно здесь после ссоры с дьяволом поскользнулся на рельсах бедный Берлиоз и ему отрезало голову колесами трамвая), и подошел к телефону-автомату, стоящему у стены одного из жилых домов, цепочкой выстроившихся вдоль улицы.
Он набрал номер 612-4793. Послышались редкие гудки. Никто не снимал трубку.
Ну, а что теперь, ловкач? – спросил он себя. Не слишком ли долго он затянул со звонком? Не подкатились ли к ней кагэбэшники, пока он прогуливался по Садовой, греясь на солнышке? (Он понимал, что это – глупые мысли, но был настолько раздражен, что в голову лезла всякая чепуха.) Вынул визитку с номером, будто тот мог измениться в его кармане. 5924743. Добавить к нему двадцать и пятьдесят. А можно ли добавить как-то по-другому? Что, если прибавить двадцать и пятьдесят к последним цифрам?
Да конечно же! Можно прибавить и по-другому! Она написала цифры подряд, без разделений. Он ведь сам разбил их, но на американский манер – на две группы: 592-4743. А русские обычно разбивают номера на три группы: 592-47-43. Теперь прибавить к ним двадцать и пятьдесят – получаем 592-67-93.
Он вложил в щель автомата двушку и набрал новый номер.
Раздался длинный гудок, еще гудок и еще. Никто не подходит. Вот ешь твою мать!
– Алло, – раздался наконец голос, и он, еще даже не задав ни одного вопроса, понял, что это она.
– Алина?
Секундное молчание, а затем:
– Слушаю вас.
– Это ваш друг.
Он подозревал, что у Бирмана могли быть какие-то немыслимые способы перехватить их разговор, но лучшего слова, чтобы представиться, он придумать не сумел. Интуитивным искусством маскировки назвал бы его действия Ле Карре. А настоящий агент назвал бы их так? Поступают ли профессионалы подобным же образом?
Судя по всему, Алине понравилось, что он даром время не терял.
– Вы слишком задержались со звонком, – заметила она.
– Прошу прощения, но чтобы позвонить, мне пришлось выйти…
– Понимаю. Должно быть, забрели далеко.
– Пожалуйста, извините. Я так старался позвонить вам еще вчера, но, похоже, набирал не тот телефон.
– Я вам объясню. Может, вам все еще хочется прибавить к своей коллекции и упоминавшееся вчера место? Помните его?
– Конечно.
– Я могла бы встретиться с вами там сегодня вечером.
– А не сейчас?
– Вечером. И в то же время, когда мы расстались. Если вам удобно.
– Да-да. Я буду там.
– Тогда до скорого свидания.
Он повесил трубку и почувствовал, как забилось у него сердце.
– 32 —
Среда, 31 мая 1989 года,
11 часов вечера,
Станция метро «Коломенская»
Поезд метрополитена вырвался из туннеля и помчался мимо пустых грузовиков и автобусов, в беспорядке припаркованных на незаасфальтированных стоянках вдоль полотна метро. Спустя минуту-другую поезд взобрался на мост через Москву-реку. Под ним медленно проплывал буксир, толкавший против течения баржу с углем. На его мачте вяло трепыхался красный флаг с серпом и молотом. На другом берегу реки последний луч заходящего солнца коснулся крыш новых жилых башен, стоявших в ряд.
На поверхности поезд шел совсем недолго, затем опять нырнул под землю. Записанный на пленку женский голос объявил, что поезд подходит к станции «Коломенская».
Мартин не знал, где будет ждать Алина. С минуту он постоял на платформе, пока не схлынула толпа пассажиров, а затем увидел, как она появилась из-за колонны в дальнем конце станции. Не подходя к нему, она прошла к середине платформы, где смешивались пассажиры поездов двух направлений. Следуя за ней, он ступил на эскалатор, поднялся наверх и увидел, что она стоит у разменного автомата и меняет на пятачки двадцатикопеечные монеты. Он подошел к ней, а Алина повернулась к нему.
– А вы аккуратны, – сказала она.
– Я старался успеть вовремя.
На улице небо окрасилось в блеклый цвет, как это бывает поздним весенним вечером в этих далеких от экватора северных широтах.
Сгущалась темнота, ложась на широкую улицу, редкие деревья и на квартал типовых жилых домов, столь однообразных, что невольно на ум приходила мысль: только человек, напрочь лишенный воображения, мог построить такие безобразные здания для проживания своих же собратьев.
Сразу же за станцией метро висел огромный транспарант метров ста длиной, на нем красными буквами провозглашалась «Слава КПСС». Народ мог выбирать своих депутатов на съезд из числа беспартийных, но партия или, вернее, ее пропагандистский аппарат, включили «автопилот», и тот прокладывал запрограммированный курс, несмотря ни на что.
– Вы живете где-то поблизости? – спросил Мартин.
– Не очень-то близко. Пройдемся к реке. Вечер восхитительный, а до реки отсюда всего полчаса ходьбы.
Они пошли по Пролетарскому проспекту и свернули за транспарантом на Нагатинскую улицу, которая оказалась еще более «пролетарской», нежели сам проспект. Тротуары кончились. На грязных пешеходных дорожках на обочине главной дороги стояли в ожидании трамвая мужчины в запачканных куртках и матерчатых шапочках, да еще припарковались несколько такси, напрасно ожидавшие пассажиров. Женщины на натруженных чугунных ногах несли домой покупки, рука об руку шагали влюбленные.
Вдоль дороги стояли деревья. Раньше вся эта местность не входила в черту Москвы. Здесь рос лес, а когда началось массовое жилищное строительство, деревья между домами не вырубали. Теперь же из остатков леса получились не парки и скверы, а просто пустыри, запущенные и неухоженные, на них уже рос как попало подлесок Жилые дома в этом районе имели улучшенную планировку, квартиры в них были более просторными, чем в «хрущобах» начала 60-х – четырех– и пятиэтажных блочных зданиях, облицованных серой шершавой плиткой. Мартин вдосталь насмотрелся этих «хрущоб», гуляя по Москве, когда еще был студентом, еще при Хрущеве. Тогда дома лепились из блоков самых разных размеров, попадавшихся под руку, и скреплялись строительным раствором. Сквозь незаделанные щели можно было увидеть улицу. Потом стены облицовывали плиткой, и они приобретали более приличный вид, но только до поры до времени. Все знали, какие недоделки скрыты под плиткой. Наружные стены имели вполне сносный вид, хотя и казались немного грубоватыми и плохо отделанными. Многие, в частности иностранцы, находили в этих домах даже какую-то особую привлекательность. Были и такие, кто и впрямь считал подобные районы массовой застройки белыми городами своей мечты.
В наступавшей темноте можно было разглядеть фигуры четверых молодых людей, устроившихся у входа в магазин. По кругу у них ходила бутылка бормотухи – самого дешевого в стране пойла, изготовляемого для советских граждан путем перегонки из гнилых фруктов и сахара.
Алина на всякий случай взяла Мартина под руку.
Когда они подошли поближе к этой компании, один из них передал бутылку приятелям и шагнул им навстречу.
«Вот это влип», – подумал Мартин. Положение казалось безнадежным. Парень выглядел крутым, настоящий «пердак», как называли диссиденты мордоворотов из КГБ.
– Вы же наверняка знаете, как всыпать парню по первое число, – сказал он Алине.
– Молчите, – выдавила она сквозь зубы, не раскрывая рта. – По вашей речи сразу поймешь, что вы нерусский.
Парень был одет в голубую замасленную спецовку и голубую же засаленную шапочку.
– Дай прикурить, а? – попросил он Мартина. Сигареты в руке у него не было.
– Извините. Я не курю.
– А, так ты иностранец? А «Мальборо» у тебя есть?
– Я не курю, – повторил Мартин, не останавливаясь, так как Алина тащила его за собой. Парень не отставал.
– Эй, ты что, нерусский? А что ты высматриваешь здесь? Милиция не любит, когда здесь шляются иностранцы.
Мартин не отвечал, не оборачивался назад, но чувствовал, что и другие парни идут по пятам.
– Эй ты, иностранец, я же тебе говорю? А ты, курва, что делаешь с иностранцем?
Мартин хотел остановиться, но Алина крепко ухватила его за локоть.
– Шагай и не останавливайся, – сказала она приглушенным голосом, – гляди прямо перед собой.
Мартин почувствовал тупой удар пониже спины, споткнулся, потерял равновесие и оторвался от Алины. Он остановился и повернулся к преследователям.
Лицом к лицу с ним стоял, расставив ноги, раздувая ноздри и распаляясь все больше и больше, здоровенный парень. Голову он по-бычьи наклонил вперед, кулаки сжаты и подняты к груди: ну точь-в-точь поза, какую он видел на пропагандистских плакатах, – храбрый герой-подросток защищает Родину-Мать. Его приятели тоже подтянулись, но остановились в двух-трех шагах позади.
Алина схватила Мартина за руку:
– Идем, быстрее!
Мартин стряхнул ее руку. Если быть точным, то поступил он так не от собственной храбрости, а просто потому, что боялся повернуться спиной к этой четверке. Уж лучше принять стойку с самого начала, решил он.
– Ты, сука, лучше уводи его отсюда! – сердито проревел парень.
– Заткнись, ешь твою мать! – огрызнулась Алина. Парень отступил назад, будто поскользнувшись, а затем снова сделал шаг вперед.
– Так вот какая ты добрая! – рявкнул он.
– Все лучше тебя, гадина!
Ругательство подстегнуло малого, и он сделал быстрый выпад, пытаясь дотянуться до Алины, а вовсе не до Мартина. Но как только он приблизился, Мартин нанес ему сильный удар в лицо, и парень упал на колени, обхватив Мартина за талию и стараясь свалить его на землю. Mapтин попытался оттолкнуть его, но тщетно. Тогда он просунул ладонь тыльной стороной под его подбородок и стал отжимать голову назад, пока не освободился, потом толкнул парня, и тот неуклюже завалился на спину. Тут к Мартину подскочила остальная троица.
