Среда, 18 января 1989 года,
      3 часа ночи,
       Ленинский проспект
      Телефонный звонок все-таки разбудил Чантурия, хотя ему очень не хотелось просыпаться. Хрипы в голосе на другом конце провода могли быть и от помех на линии, и оттого, что говоривший тоже еще не совсем проснулся. Ведь ни один здравомыслящий человек не будет бодрствовать до трех часов ночи.
      – Капитан Чантурия?
      – Да.
      – Говорит дежурный, капитан Новиков. Вы включены в следственную группу. Через пятнадцать минут за вами заедет лейтенант Орлов. Встречайте его у подъезда.
      – Но сегодня не мое дежурство, – промямлил Чантурия. Он хоть и не совсем проснулся, но интуиция подсказывала ему, что хорошего от этого задания ждать не приходится.
      – Считайте, что ваше. По личному приказу полковника Соколова.
      – Ну… твою мать. Ладно, иду.
      Он покосился на другую половину кровати. Там недавно лежала Таня, и от нагретого места все еще веяло теплом. Он нащупал выключатель, щелкнул им и несколько минут лежал, щурясь от яркого света. Затем поднялся и стал собираться.
      На двери ванной висела небрежно накинутая Танина ночная рубашка, и он нечаянно задел ее. У нее были замашки настоящей принцессы: снятую одежду она бросала где попало, чтобы бедная служанка подбирала ее, хотя не было, нет и никогда не будет никакой служанки.
      Орлов уже ждал в машине. Чантурия сбил снег с ботинок и плюхнулся рядом с ним на заднее сиденье «Волги».
      – Выглядишь радостным в этот ранний час, товарищ капитан, – подначил Орлов, с иронической вежливостью называя Чантурия по званию – он был с ним на короткой ноге и обычно звал даже не по имени-отчеству – Серго Виссарионович, а просто Серго, если считал момент подходящим. Чантурия был ненамного старше Орлова, когда-то они ходили в одном звании. Орлов явно засиделся в лейтенантах, и Чантурия ждал, что тот вот-вот догонит его в продвижении по службе.
      – Конечно, я радуюсь. Работа – это радость. Что там случилось?
      – Совершенно дикая история. В ночное кооперативное кафе ворвалась какая-то банда. Заведение это на проспекте Мира. Порезали посетителей и подожгли кафешку.
      – И по этому поводу полковник вытащил меня из постели? Что, вся милиция вымерла от скуки?
      – Кажется, в кафе были иностранцы.
      – А кто еще при наших нынешних ценах может ходить туда?
      – Кооперативные воротилы. Рэкетиры…
      – Ну эти-то, конечно…
      Машина быстро набирала скорость по неочищенной от снега узкой дорожке вокруг дома Чантурия, стоявшего на Ленинском проспекте. Вокруг ни души. Даже Ленинский проспект, когда они вырулили на него, был совершенно пустынным. Не обращая внимания на толстый слой снега на мостовой и, конечно, на знаки ограничения скорости, шофер выжал 120 километров в час и погнал машину прямо по осевой линии к центру города. Чантурия следовало бы приказать лихачу снизить скорость, но он знал, что это пустая трата времени. У всех водителей свои правила движения, даже у шоферов КГБ.
      Кооперативное кафе «Зайди – попробуй» находилось на первом этаже десятиэтажного каменного дома сталинских времен, угловатого, массивного и аляповатого. Тяжелая парадная дверь, сделанная из толстого дерева, что придавало входу особенно помпезный и внушительный вид, была распахнута настежь.
      У двери их встретил капитан милиции. Он отдал честь, хотя они и были в штатской одежде. Его педантичная корректность и усмешка недвусмысленно свидетельствовали о презрении, питаемом этим милицейским сотрудником к представителям Комитета госбезопасности, Все милиционеры, с которыми сталкивался Чантурия, были убеждены, что кагэбэшники считают себя выше простых милицейских служак. По его мнению, в КГБ и на самом деле полагали, что так оно и есть. Он и сам так думал.
      – Ну и что же мы здесь имеем, капитан? – спросил Чантурия.
      – Убийство. Поджог. Следователь сейчас в зале. Я расскажу что смогу.
      Капитан прошел в крохотную переднюю, в которой стоял маленький столик; за ним находилась раздевалка, оборудованная в тесном чулане.
      – Нападавшие, их, как говорят, было пятеро, вошли через парадную дверь, – начал капитан, – перерезали телефонный провод. Здесь они ударили ножом администратора, – он показал на темные пятна на полу, по-видимому кровь пострадавшего. – Затем они прошли в зал, где набросились на посетителей. Это похоже на военную операцию.
      Он повернулся и повел их через узкую прихожую в зал. Его и залом-то назвать было нельзя – низкая небольшая комната, где еле вмещались семь столиков. Языки копоти размазались по потолку. В помещении все еще чувствовался острый запах бензина и горелого мокрого тряпья. Стены, разукрашенные фресками на фривольные темы (они походили на сценки из кавказской жизни), поражали своим блеском и яркостью, за исключением тех мест, где пламя оставило завитки сажи.
      Им навстречу вышел высокий человек в темно-синем костюме.
      – Вы следователь? – спросил Чантурия.
      – Да. Филин из прокуратуры.
      Всклоченные светлые волосы Филина красноречиво свидетельствовали, что и его вытащили из постели. Воротничок рубашки был явно велик для его тощей жилистой шеи. Красный галстук свободно болтался на ней.
      – Сколько было посетителей? – спросил Чантурия милиционера, явно игнорируя следователя.
      – Всего, как выяснилось, пятнадцать.
      – Здесь что, пожар был?
      – Нападавшие облили мебель горючей смесью и подожгли.
      – Довольно смело поступили. Но очень и очень неумно. А не обгорел ли кто-нибудь из них самих?
      – Нам неизвестно.
      – А жаль, – заметил Орлов. Такой неудачник мог обратиться за помощью в больницу – а это уже какой-то след.
      – Сколько человек пострадало? – поинтересовался Чантурия.
      – Четверо. В момент нападения обслуживающий персонал находился на кухне, – следователь показал через дверь в главном зале на другую дверь, в двух шагах от нее. – Увидев, что происходит, они забаррикадировались на кухне. Нападавшие не смогли взломать дверь, а как только занялся пожар, быстренько смылись.
      – А сколько иностранцев было в числе этих пятнадцати?
      – Шестеро. Немец, финн, трое японцев и еще один, – торопливо добавил он. – Пострадали трое. Двое японцев и…
      – Еще один? Кого вы имеете в виду?
      – Мы ничего о нем не знаем. У него нет никаких документов.
      – Что?
      Следователь только пожал плечами. В его обязанности не входило расследование дел, связанных с иностранцами. Пусть Комитет государственной безопасности печется об этом.
      – Как серьезно они пострадали? – настойчиво спрашивал Чантурия. – Их увезли в больницу?
      – Оба японца получили неглубокие порезы ладоней и рук, пытаясь защититься. В больнице им оказали необходимую помощь. А еще один лежит здесь, – он показал на бесформенный рулон из двух скатертей. – Мы не стали отправлять его до вашего приезда.
      – Премного благодарен. Они развернули труп.
      – Мужчина, судя по всему, европеец, – сказал Орлов, прочитав протокол осмотра. – Имя неизвестно – мистер Икс, рост около 180 сантиметров.
      – Это когда он встанет, – заметил Чантурия. – А сейчас подлиннее…
      – Вес, по всей видимости, восемьдесят пять кило, – продолжал Орлов. – Волосы каштановые, глаза коричневые. Отчего он умер? – внезапно спросил он следователя.
      – Вскрытие покажет. Ну, а пока я предполагаю, что он умер от ножевого удара под ребро пониже грудной клетки. Возможно, задето сердце.
      Следователь указал на труп, и милиционер, взяв в руки носовой платок, чтобы не запачкаться, распахнул окровавленную рубашку мертвеца. На ране крови не было, она была чисто промыта, по-видимому, кем-то из «скорой помощи», и на бледном боку виднелась лишь узкая розовая полоска.
      – У него не было вообще никаких документов? – спросил Чантурия.
      – Никаких.
      – Где изготовлена его одежда?
      – В разных европейских странах. Костюм в Англии, рубашка и галстук в Италии, ботинки в Германии.
      – А нижнее белье? – задал вопрос Орлов. Следователь только ухмыльнулся. Его было не так-то легко поймать:
      – В Италии. Трусы боксерские.
      – И нет даже кредитных карточек? – поинтересовался Орлов.
      – Нет. Только наличные. Американские доллары, финские марки, немецкие марки, немного итальянских лир. И много рублей. У него также французские наручные часы «Гермес», английская авторучка, прекрасный ирландский носовой платок из льняной ткани. А колец или драгоценностей нет никаких.
      – Ну тогда он не итальянец, – заметил Чантурия. – Те любят цеплять на себя драгоценности. Нижнее белье меня заинтересовало.
      Он стоял у ног трупа и разглядывал его лицо.
      – Кто он, по-вашему? – спросил он следователя. Следователь снова ухмыльнулся. Он даже и не думал, что КГБ может интересовать его мнение.
      – Может оказаться кем угодно.
      – Допустим. Но он не африканец.
      – Но и не русский, – встрял милицейский капитан. Орлов краем глаза покосился на Чантурия, чистокровного грузина. Тот и бровью не повел.
      – Он был не один? – спросил Чантурия.
      – Да, – ответил следователь. – С ним была русская женщина. Лет около тридцати, блондинка, очень красивая, по словам официантов.
      «Шлюха», – подумал милиционер.
      И где же она?
      – Она исчезла до нашего прихода. Повара удрали через окна, выходящие во двор, но тревогу уже к тому времени подняли из соседнего дома – лифтер позвонил. Пока наши люди не приехали, никто из обслуги не рискнул вернуться. А тем временем женщина ушла. Ее никто не знает. И никто раньше не видел.
      – А не увели ли ее налетчики с собой?
      Сперва следователь даже не нашел, что ответить: такая вероятность не приходила ему в голову.
      – Могли и увести, – выдавил он. – Я же сказал: никто ничего не знает. Никто из посетителей не видел раньше ни ее, ни убитого.
      Чантурия снова накинул скатерти на труп.
      – Можно увезти в морг, – сказал он. – Ну, а что насчет наших граждан? Кто они такие?
      – С японцами пришли две девицы. Еще шесть человек отмечали день рождения. Трое мужчин и три женщины.
      – В этом кафе часто организуют такие сборища? Хотя сюда ведь приходит кто угодно, – заметил Чантурия. – Ну ладно. А куда подевались посетители?
      – Я взял у них краткие объяснения и попросил каждого представить утром подробную запись происшествия.
      – Хорошо. Они понадобятся для допроса. Направьте их нам.
      Он повернулся и направился к выходу. Следователь Филин удивленно смотрел ему вслед. Милицейский капитан снова отдал честь – небрежно козырнул, а не поприветствовал как положено.
      – Маловато что прояснилось, – сказал Чантурия Орлову, когда они шли к машине. – Если не считать того, что рассказал этот придурок следователь.
      – Ну и работенка у него – вскакивать в два ночи, чтобы осматривать мертвые тела.
      – Каждый теперь старается цепляться за свою работу изо всех сил, Леша.
      – Думаешь, он справится со своими обязанностями?
      – Своими обязанностями? Какое ему дело до дохлого иностранца? Он оформит протокол и забудет о нем. Коли на то пошло, почему я должен беспокоиться о мертвом иностранце? Кто он такой? По крайней мере, от товарища следователя мы этого не услышали. Надо же, посреди ночи вытащили из постели…
      – Где ты с кем-то нежился?
      – Не твое дело, Леша.
      Хотя он и произнес эти слова внешне беспечно, но все же в них чувствовалось раздражение.
      – Как вы находите это дело, Серго Виссарионович? – спросил Орлов. Он прибегнул к официальному обращению в ответ на слова Чантурия, которые его задели. – Что поделывал в кафе иностранец без документов?
      – Может, он вышел из гостиницы, забыв взять паспорт?
      – А также забыв визитную карточку гостиницы и бумажник?
      Чантурия тяжело вздохнул.
      – Замечали ли вы когда-нибудь, Алексей Иванович, – Чантурия подхватил официальный тон Орлова, – что люди часто не понимают шуток? Особенно в стране, где без шуток вообще жить нельзя!
      – А!
      – Я не знаю, что он делал там, знаю только, что был с откровенно красивой русской бабой и сорил деньгами.
      – Сукин сын.
      – Ну, Алеша, зачем же завидовать развлечениям этого бедолаги?
      – Может, это потому, что не я был с такой красавицей.
      – Я думаю, тебе было бы нелегко объяснить полковнику, каким образом ты можешь гудеть в кооперативном кафе на лейтенантское жалование. Утром посмотрим, кто может позволить себе такую роскошь. А теперь поспим немного. Нужно, чтобы мозги работали. Но прежде всего поутру засядем за телефоны и обзвоним все гостиницы, где останавливаются иностранцы.
      – Я могу это начать прямо сейчас.
      – Нет. Только утром. К тому времени дежурные и горничные будут знать, кто не вернулся ночевать в номер.

       Среда, 18 января 1989 года,
      9 часов утра,
       Лубянка
      Чантурия любил начинать допросы свидетелей с мелкой рыбешки, постепенно добираясь до крупной рыбины. Таким путем он частенько выуживал перед ответственными допросами важную подспудную информацию, что позволяло держать в напряжении главных свидетелей, беспокойство и тревога которых помогали Чантурия быстрее развязывать их языки.
      И теперь, на этом допросе, он начал с разминки.
      – Мария Петровна Попова, – прочел Чантурия в паспорте.
      Он взглянул на женщину, сидящую у стола. Этим утром она вырядилась в американские голубые джинсы и западногерманский свитер, купленные в коммерческой палатке за трехмесячную зарплату капитана. В ее темно-русых густых волосах, возвышавшихся копной и ниспадавших на плечи, виднелись блестящие сединки, по-видимому естественные. Нарочито небрежная прическа придавала ей диковатый вид. В уголках голубых глаз залегли морщинки, а взгляд казался усталым. Она явно не привыкла вставать в столь ранний час. Сначала Попова упорно рассматривала его исподлобья, но потом отвела глаза в сторону. Так рано или поздно начинают вести себя все свидетели, просто она продолжала держать марку дольше многих.
      – Живете вы все еще на Варшавском шоссе? – задал вопрос Чантурия.
      Она метнула на него взгляд исподлобья.
      – В паспорте же сказано.
      – Я не спрашиваю, что там сказано. Она чуть задумалась.
      – Вы же знаете, что я там не живу. Он что-то записал.
      – А ваши родители по-прежнему живут там?
      – Да.
      – А вы?
      Снова минутное молчание.
      – Я снимаю квартиру в доме 156 по Свободному проспекту.
      – Вы там проживаете одна?
      – Да.
      – Сколько же платите?
      – Сто пятьдесят в месяц. Полжалования капитана КГБ.
      – А кто хозяин квартиры? Спина Марии Петровны напряглась.
      – Так, одна старушка. Ей нужны деньги. Ее пенсии не хватает на чай с хлебом, не говоря уже о колбасе. Она живет у дочери.
      – Ее фамилия?
      – Она к этому делу не имеет никакого отношения.
      – Как ее фамилия? Короткое молчание.
      – Кузина. Варвара Михайловна. Он опять что-то записал.
      – Когда в последний раз вы докладывали в КГБ?
      – Но у вас же есть мое сообщение.
      – Когда это было? Ее глаза заледенели.
      – Два дня назад. Я передала письменный отчет вашему офицеру в гостинице «Международная». Я была там с немцем.
      Он записал: поручить Орлову посмотреть отчет, хотя и был уверен, что ничего интересного в нем нет.
      – Не возражаете, если я закурю? – спросила она.
      Он не ответил. Она вытащила было из сумочки пачку «Мальборо», но затем положила ее обратно. Сумочка была черной кожи, по-видимому, французского производства. Стоила не менее двух его окладов. А еще два, подумалось ему, стоят ее скромненькие туфли, тоже черной кожи. Такие в советском обувном магазине не купишь.
      – В котором часу вы пришли в кафе в прошлую ночь?
      – Около одиннадцати.
      – А кто был с вами?
      – Вы же знаете.
      – Кто был с вами?
      – Моя подруга Елена.
      – Ее отчество и фамилия?
      – Елена Семеновна Смоленская.
      – А еще кто был с вами?
      – Трое японцев. Я не знаю, как их зовут. Якио и еще кто-то.
      – А прежде вы знали их?
      – Нет.
      – Где вы познакомились с ними?
      – В «Международной».
      – При каких обстоятельствах?
      – Мы с Еленой сидели в баре. Один из них подошел и завязал разговор, а потом спросил, не могут ли двое других присоединиться к нам. После этого мы решили поехать куда-нибудь поужинать.
      – А почему в таком составе: на троих японцев две женщины?
      – Мы не нашли больше никого.
      – Все были заняты?
      – Да нет. Вы же знаете, как дорого обходится нам один только вход в «Международную». Поэтому-то и не смогли найти третью.
      – Когда вы пришли в кафе, кто там был? Что за посетители?
      – Я, право, не заметила. Какие-то люди за большим столом в углу. Человек шесть-семь. Думаю, отмечали что-нибудь.
      – Советские или иностранцы?
      – Советские. А за другим столом сидели двое иностранцев.
      – Опишите их.
      – Мужчины. Лет сорока. Говорили по-немецки, но один был явно не немец. Его немецкий язык ужасен.
      – А вы знаете немецкий?
      – Да.
      – А о чем же они говорили?
      – О нас. Сначала.
      – О вас?
      – О Елене и обо мне. – Что же именно?
      – Ну, что мы красивые девушки, что нам не след таскаться с желтыми… все, что обычно говорят. Немец сказал другому, что у него на нас, наверное, и денег не хватит и что преступно для желтопузых тянуть из нашей страны такие огромные деньги, на что другой заметил: «Не больше, чем немцы тянут», – и оба заржали.
      – А по-японски вы говорите?
      – Нет. Аригато, сейонара… вот и все. Двое японцев немного знают русский, а третий говорит по-английски.
      – А вы и английский знаете?
      – Да. Но довольно слабо. По-немецки говорю гораздо лучше.
      – А кто-нибудь еще был в кафе, когда вы пришли?
      – Только обслуга.
      – Опишите их.
      – У дверей стоял пожилой человек. Метрдотель. Я заметила всего двух официантов. Это маленький ресторанчик.
      – Вы знаете кого-либо из обслуги?
      – Я их всех раньше видела. А знать никого не знаю.
      – А вы часто захаживаете в это кафе?
      – Один-два раза в месяц.
      – Должно быть, накладно для нас?
      Она взглянула на Чантурия и улыбнулась. Улыбка была совсем не дружелюбной, а снисходительно-понимающей. Но даже когда она так улыбалась, она оставалась чертовски красивой женщиной. У него мелькнула мысль: ведь кто-то может привести такую женщину в любое московское кафе и не задумываться о расходах.
      – А кто-нибудь еще пришел после вас? – спросил он.
      – Да. Мужчина с женщиной.
      – Опишите их.
      – Она русская. Блондинка, с волосами ниже плеч. Довольно хорошенькая, хотя и немного длинноносая. Думаю, что ей не больше тридцати. Одета не слишком роскошно – во все советское. Может, она из патриоток.
      Он не воспринял ее иронии.
      – А как она была одета?
      – Фиолетовые брюки, светло-лиловая блузка, безобразные сапоги из кожезаменителя. Не похоже, что она слишком уж тесно связана с таким богатым спутником.
      – Вы ее знаете?
      – Никогда прежде не встречала.
      – А его?
      – Нет.
      – Опишите его.
      – Светловолосый, высокий, выглядит вполне прилично. Лет тридцати пяти. Одет в серый шерстяной костюм. Тип лица европейский. Узкий шелковый галстук. Дорогие золотые часы на руке.
      – Он русский? Она засмеялась.
      – Откуда у русского такая одежда? Не придуривайтесь.
      – А вы свою где берете?
      – У друзей. Подруги с Запада присылают. Чантурия решил не тратить попусту время на выяснение этих мелочей.
      – Итак, если этот человек не русский, то кто же он тогда?
      – Не знаю. С официантом он говорил по-русски. Но он не русский.
      – А о чем же они говорили – тот человек и девушка?
      – Не могу сказать. Они переговаривались тихо. Но они не любовники.
      – Не любовники?
      – Да, именно так. Они не любовники.
      – Почему вы так решили?
      – Потому что я занимаюсь любовью.
      Она нагло смотрела ему в глаза. Она не произнесла этого вслух, но ее глаза красноречиво говорили: даже последняя шлюха знает, что такое любовь.
      – Из гостиниц ничего нет, – сказал Орлов, когда Чантурия после первого допроса заглянул к нему в кабинет.
      Перед ним стояли чайник и тарелочка с двумя булочками, посыпанными белой сахарной пудрой. При их виде в животе у Чантурия заурчало. Как это часто бывало, он не успел позавтракать.
      Орлов покопался в ящике стола, вытащил еще одну чашку и пододвинул капитану тарелочку.
      – Спасибо, – поблагодарил Чантурия и принялся за булочку, высоко задирая голову, чтобы не стряхнуть сахар на китель. – Совсем ничего нет?
      – В «Украине» ночью не ночевал один американец, но оказалось, он уехал в Ставрополь, в один тамошний колхоз, и не сдал номер.
      – Американцы! Они такие! – промолвил Чантурия. – Кто еще будет сохранять за собой номер только для того, чтобы держать в нем багаж? А ты точно знаешь, что он направился в Ставрополь?
      – В агропроме сказали, что он сел в самолет вчера вечером вместе с сопровождающим из их управления международных связей.
      – Итак, нам ничего не известно о пропавших иностранцах.
      – Но пока еще информация получена не из всех гостиниц. В «Космосе» проживают две тысячи иностранцев. Вечно они спят друг у друга в номерах. А из допроса что-нибудь прояснилось?
      – Я узнал, что исчезнувшая девушка вовсе не проститутка или же только-только вступила на эту стезю. Одета без претензий, а те две наших, что были с японцами, ее раньше не встречали.
      Якио Фудживара, один из японских бизнесменов, пострадавших при нападении на кафе, оказался представителем корпорации «Кавамото» в Москве Он снимал апартаменты в здании, примыкающем к гостинице «Международная». Второй пострадавший японец был его сотрудником. На допрос они пришли вместе. У одного оказалась сильно порезана рука, у другого – небольшие порезы ладоней и здоровенный синяк под глазом. Третий их соотечественник, совсем не пострадавший, на допрос не явился. Ножи его не задели, потому что эти два японца встали между ним и налетчиками. Он занимал высокий пост в «Кавамото», а эта фирма была поставщиком электронных приборов, столь необходимых Советскому Союзу, что без особой нужды никто не стал бы его беспокоить.
      Чантурия не упомянул о проститутках, когда допрашивал Фудживару и его сотрудника. Он только спросил:
      – Знаете ли вы кого-либо из людей, напавших на вас?
      – Нет, – ответил Фудживара и отрицательно покачал головой.
      Он взглянул на своего сотрудника, чтобы тот подтвердил его слова.
      – Нет, – откликнулся сотрудник.
      – А знаете ли вы кого-либо из присутствовавших в кафе?
      – Нет.
      – Нет.
      – Там была одна пара, мужчина и женщина, они сидели недалеко от вас. Мужчина с Запада и русская женщина, блондинка.
      – Да, я помню женщину.
      – Да.
      – Встречались ли вы с ними прежде?
      – Нет.
      – Нет.
      – Слышали ли вы, о чем они говорили?
      – Нет.
      – Нет.
      – Вам известно, что мужчина убит?
      – Я так и думал. Такое несчастье.
      – Такое несчастье.
      – Вы видели, как его убивали?
      – Нет. Мы дрались с налетчиками. А затем, когда они убежали, мы старались погасить пожар. Только потом мы увидели, что этот человек все еще лежит на полу.
      – Хорошо. Полагаю, на этом все. Благодарю вас за помощь.
      – Спасибо. Между прочим, я понимаю, что ваша организация пошлет сообщение обо всем этом в японское посольство или в нашу компанию…
      – Я тоже так считаю.
      – Если это так, мы будем весьма признательны. Если вам надо что-то… шотландское виски, может, какие-то мелочи…
      – Спасибо. Мне ничего не нужно.
      – Понимаю, понимаю. Очень вам благодарны.
      – Еще раз благодарю вас за содействие.
      – Спасибо.
      – Спасибо.
      «От Стонова Ивана Петровича
      Заявление
      Я Иван Петрович Стонов. Мне 32 года. Родился в Москве 17 января 1957 года. Работаю официантом в ресторане «Узбекистан».
      Вечером 17 января 1989 года я находился в кооперативном кафе «Зайди – попробуй» на проспекте Мира. Я бываю там изредка, но в этот раз был мой день рождения и мой приятель, официант этого кафе, организовал там для меня небольшую вечеринку. В нашей компании было шестеро: Вячеслав Федорович Арканов с женой Верой, Александра Ивановна Серова, Светлана Калинина, Максим Николаевич Градский и я.
      Где-то вскоре после полуночи меня напугали громкие крики в гардеробе кафе. Я услышал крик «Стой!», а затем вопль. Потом в зал ворвались четверо мужчин. Лица их закрывали черные капюшоны, в руках были ножи. Они принялись полосовать ножами людей, сидевших за ближними к входу столиками. Самый первый мужчина сразу же получил серьезный удар. За вторым столиком от двери сидели какие-то азиаты, они вскочили и стали защищаться. Им сильно порезали руки. Двое налетчиков подошли к кухонной двери, но открыть ее не смогли. Какое-то время они барабанили в дверь, а потом один из них сказал: «Уходим, смываемся» или что-то вроде ЭТОГО. Он говорил с каким-то акцентом. Думаю, что он, по-видимому, грузин. После этого он и, кажется, еще двое вытащили из карманов бутылки с бензином и, облив столы, подожгли их.
      Четверка убежала через парадную дверь.
      Огонь распространялся так быстро, что мы не могли что-либо поделать. Моя девушка попыталась вызвать пожарных по телефону администратора, но телефон не работал. Администратора пырнули ножом, но рана оказалась несерьезной. Он выпроводил всех через парадную дверь, всех посетителей. Повара и официанты, должно быть, убежали через окна на кухне, так как их не было видно, когда я выходил на улицу.
      Больше добавить ничего не могу.
      Подпись
      Иван Петрович Стонов».
      Чантурия оторвался от текста.
      – Ну что ж, Стонов. Это ваша подпись? – он показал официанту его заявление.
      – Да.
      – Вы ведь многого не увидели, не так ли?
      – Все, что видел, здесь написал.
      – Вот эти четверо… Какого роста был самый высокий?
      – А-а. Дайте припомнить… метр восемьдесят, по-моему.
      – А самый короткий?
      – Не очень маленький. Может, метр семьдесят.
      – А другие?
      – Где-то между этими двумя. Да, определенно так.
      – По росту приближаются больше к высокому или к короткому?
      – К короткому, по-моему.
      – А какой вес того самого высокого, по-вашему?
      – Так… – Стонов зачесал подбородок.
      «Ванек-ваньком этот малый, – подумалось Чантурия. – А как он вообще попал в Москву и прописался? Без сомнения, за взятку. Быть не может, чтобы такой валенок родился москвичом».
      – Итак?
      – Так… восемьдесят кило?
      – Это что: вопрос или ответ?
      – Ответ, товарищ капитан. Восемьдесят килограмм.
      – Не многовато?
      – В самый раз.
      – А другие?
      – Такие же, пропорционально росту. Ничем особенно не выделялись.
      – Итак, это самые обычные, скажем так – усредненные люди. А вот во что они были одеты?
      – Капюшоны натянули, я же писал.
      Стонов положил палец на строчку в своем заявлении, поворачивая голову и пытаясь прочесть перевернутый текст – перевернуть бумагу он не решался.
      – Да, вы написали. А другая одежда? Они что, голые были?
      – Голые? Конечно, нет! Они были одеты как люди!
      – Какие люди? Работяги? Люди, пришедшие в ресторан на званый обед? Милиционеры?
      – Милиционеры? Ха, вот было бы смеху! Нет, товарищ капитан! Как обычные трудящиеся, вот как.
      – Обычные трудящиеся, одевшиеся, чтобы ремонтировать улицы, или…?
      – Нет-нет! Может, как служащие. Я, право, не помню: это было такое потрясение! Я смотрел на то, что они выделывали, а не на одежду. Поймите меня, я не заметил ничего примечательного. Все они были одеты очень похоже, похоже на всех остальных.
      – Кроме капюшонов.
      – Да, конечно, кроме капюшонов.
      – Тот, что говорил, – какой он из себя?
      – Не самый высокий и не самый низкий.
      – Он казался главарем?
      – Только когда заговорил. Если бы не это… Все они, казалось, выполняли заранее расписанные роли. Двое прошли вперед, а двое с самого начала остались у двери. Как будто охраняли ее.
      – А вот тот, который говорил… Не заметили ли вы что-то необычное у него?
      – Да, заметил. Я писал, – официант опять показал пальцем на текст, – об акценте. Он нерусский. У него говор…
      Официант замолк, оторвал взгляд от текста, а палец по-прежнему держал на строке. Он посмотрел на Чантурия.
      – У него говор?..
      Официант не отвечал. Тогда Чантурия взял бумагу из-под его пальца и зачитал:
      – Грузина.
      – Да.
      Официант не поднимал глаз. Его рука все еще лежала на столе, на том месте, где только что было заявление.