Мама, вспоминала Дани, была такой же высокой, как и она сама. Ее волосы тоже были каштановыми, а брови коричневыми. Однако в отражении зеркала она замечала и сходство с отцом – густые ресницы, упрямый изгиб подбородка.
Мужчины говорили, что она красива. Дани удивлялась – действительно ли это так, – затем про себя рассмеялась не без некоторой доли тщеславия и решила, что по крайней мере она привлекательна.
Раздался стук в дверь. Люрлин открыла ее и вернулась с охапкой длинных красных роз. Понимающе улыбаясь, объявила:
– От месье Перри Рибо. Прочитать карточку?
Дани ответила резко, почти раздраженно:
– Нет! Я прочитаю ее позже. Я опаздываю на завтрак.
Прошуршав юбками, Дани промчалась мимо застывшей в недоумении Люрлин.
Стеклянные двери открывались из столовой на широкую мраморную террасу. Сверху спускались вьющиеся виноградные и благоухающие жасминовые ветки. Сквозь обильную листву деревьев к террасе тянулись потоки золотого солнечного света, словно маня и завораживая журчащие бриллианты брызг, рожденных витиеватым фонтаном, расположенным посреди великолепных лилий Китти.
Узкая, обсаженная декоративным кустарником тропинка вела от фонтана в прекрасный сад. Множество птиц, слетевшихся к этому тщательно созданному раю, рождали своими звонкими голосами единую прелестную мелодию, поднимавшуюся ввысь. Бесчисленные бабочки всех вообразимых цветов порхали среди царства цветов, совершенно равнодушные к гулу цивилизации за густой, охраняющей живой изгородью, скрывавшей этот рай от шумной улицы Бордо.
Имение, предоставленное семье Колтрейн правительством, было весьма удобным и привлекательным и располагалось на холме, с которого открывался великолепнейший вид на северо-восточную часть города.
Дани обожала раскинувшийся перед ней вид, однако еще большую радость она почувствовала при виде сидящего на террасе за круглым стеклянным столом мужчины.
Зрелые годы не лишили Тревиса Колтрейна ни статности, ни привлекательности. Он был все еще таким же прямым, высоким, с широкими плечами и твердыми, упругими мышцами рук и ног. Серо-стальные глаза выдавали в нем ум, проницательность и образованность человека, живущего в гармонии с собой и наслаждающегося своим миром. А легкий налет серебра на висках лишь добавлял прелести его шарму.
Тревис Колтрейн неизбежно привлекал к себе восхищенные взгляды женщин. И он был ее отцом, думала Дани с гордостью.
Она поспешно вышла на террасу и, встав подле отца, обвила его руками. Запечатлев поцелуй на его макушке, она пропела:
– Bonjour, папочка!
Тревис сжал ее запястье в ответном приветствии.
– Да уж, папочка, – усмехнулся он. – Звучит так, словно я какой-то старик. Я тебе такого напоминаю?
Дани весело покачала головой:
– Ну конечно же, нет! Ладно, bonjour, отец.
– Это уже лучше, – чуть насмешливо, нежно пробормотал он. – Доброе утро, прелестная дочка. – Он был искренне благодарен ей за установившуюся между ними за последний год близость.
Она села подле него, отмахиваясь от предложенного им серебряного подноса с горячими хрустящими круассанами, намазанными маслом.
– Я должна следить за фигурой, – весело процитировала она любимое выражение Китти, – чтобы мужчины следили за мной.
Тревис поднял бровь:
– Например, Перри Рибо? Я слышал, что он прислал сегодня утром розы.
Дани скорчила гримаску:
– Боюсь, розы не загладят его вину: он обвинил меня в том, что я якобы играю с ним, но не хочу выходить за него замуж.
Блеск глаз Тревиса как-то незаметно потух, а голос приобрел необыкновенную серьезность, когда он произнес, накрыв ее руку своей:
– Китти рассказала мне о вашем разговоре прошлой ночью, Дани, и я полностью согласен с тобой: он не имел права делать подобные намеки. Хочешь, я поговорю с ним?
Она покачала головой.
– Не хочу больше думать об этом, – объявила она. – Если он так себя ведет, очень жаль. Я проживу и без его дружбы.
Тревис одобрительно кивнул.
– Правильно, – сказал он, а затем с любовью добавил: – Однако я не могу обвинять его за эту попытку. Ты прелестна, Дани, совсем как твоя мама, и в тебе есть шарм и грациозность, хотя я иногда подозреваю, что ты унаследовала немного ехидства от своего папочки, – подмигнул он.
– Ну что ж, если это так, то это просто замечательно, – сказала она. – Жаль, что я не унаследовала это раньше, много лет назад, когда тетя Элейн начала свое злое…
Фраза повисла в воздухе: Дани решила, что не стоит воскрешать неприятную тему. Еще когда она только приехала в Париж, они провели немало часов, разговаривая об этом, и тогда же вместе пришли к выводу, что наилучшим будет объясниться начистоту, обсудить все, а затем постараться забыть. И вот она чуть снова не начала…
Она резко сменила предмет разговора и спросила:
– Надолго ты уезжаешь? Всего через три недели открывается сезон балета в «Гранд-опера», и я и Китти с нетерпением ждем, чтобы ты сопровождал нас. Каждая женщина в Париже непременно позеленеет от зависти к нам.
Тревис примирительно объяснил, что при самом удачном стечении обстоятельств он задержится больше, чем на три недели, возможно, на месяц или даже дольше.
– Сегодня днем на поезде я отправляюсь в Шербур и уже там сяду на корабль. Честно говоря, – добавил он, наливая себе еще одну чашку чая, – я боюсь этого путешествия. Мне бы хотелось, чтобы Китти сопровождала меня.
– О, так возьми ее с собой, прошу тебя, – быстро произнесла Дани, понимая, что, вероятно, именно ее присутствие мешает Китти поехать. – Я великолепно справлюсь здесь и одна. А вы вдвоем могли бы провести замечательные каникулы.
Тревис покачал головой и убедил ее в том, что она ни в коем случае не является причиной того, что Китти оставалась дома.
– Климат там неважный, так же как и политическая обстановка на данный момент. А кроме того, она хочет быть здесь, когда начнутся сезон балета и новые занятия в Сорбонне.
Дани вспомнила, как Китти однажды упомянула о том, что посещает там курс лекций, и даже начинала подумывать присоединиться к ней. История университета впечатлила ее. Расположенный неподалеку от маленькой площади, которая называлась площадь Сорбонны, он получил свое имя от Робера де Сорбонны, который основал его в 1253 году. Рядом с главным входом располагалась церковь Сорбонны, и именно там был похоронен кардинал Ришелье. Будучи властным кардиналом и главой Сорбонны, он издал распоряжение о том, что факультет должен быть независим от Парижа и от Франции и подчиняться только Совету Сорбонны. Преподавателям предоставлялась довольно большая свобода, что и было причиной духа независимости, витавшего в университете.
Неожиданно глаза Тревиса вспыхнули, и он, взглянув на дочь, спросил:
– А почему ты не последуешь совету Китти и сама не отправишься немного попутешествовать? Ты молода. Умна. Красива. Финансово независима. Почему ты ничего не предпринимаешь в своей жизни? Его слова мгновенно причинили Дани боль.
– Я бы не сказала, что учиться узнавать и любить мою семью означает ничего не предпринимать.
Тревис незамедлительно извинился:
– Прошу прощения. Я не собирался критиковать тебя. – Он пытался заглянуть ей в глаза, а затем страстно произнес: – Я думаю, теперь мы действительно знаем друг друга, Дани. И горячо любим друг друга, поэтому, возможно, именно сейчас настало самое время попробовать и другие вещи в жизни, встретить новых людей, заняться самообразованием, изучить получше мир вокруг тебя.
Она задумчиво кивнула:
– Возможно, ты прав.
Он сунул руку в карман сюртука, вытащил длинный белый распечатанный конверт и протянул его ей. Он был адресован ему в посольство.
– Возможно, тебе стоит начать с того, чтобы совершить последнее путешествие в Монако.
Она робко взяла конверт и извлекла из него сложенное письмо. Пока она пробегала глазами страницы, Тревис объяснял:
– Как ты знаешь, когда Элейн умерла, она была полностью разорена. Из-за своей страсти к игре граф потерял все состояние семьи. Элейн начала продавать свои драгоценности и ценные предметы мебели. Именно поэтому она поддержала план Гевина Мейсона, который едва не увенчался успехом и целью которого было заполучить обманным путем деньги, принадлежащие тебе и Колту.
Дани закрыла глаза от болезненного воспоминания.
– Я не хочу еще раз проходить сквозь все это. Я тут же вспоминаю о монастыре, о том, что случилось, и о том, как я едва не потеряла тебя навсегда.
Он пробормотал что-то, соглашаясь с ней, а затем продолжил:
– Я отправился туда затем, чтобы закрыть имение, сохранить то, что от него осталось, и именно тогда выяснил, что могу оставить имение за тобой, заплатив невыплаченные долги.
– Я никогда не хотела его, – тихо напомнила ему Дани.
– Верно. Тогда ты именно так и сказала. Однако я заметил, что, когда Элейн переехала во Францию, она взяла с собой все то, что имело хоть какую-нибудь ценность из имения Барбоу в Кентукки, все то, что хранило воспоминания о твоей матери и ее семье. Все это снова может вернуться тебе.
Дани покачала головой:
– Я по-прежнему не хочу его. Никогда не хотела снова возвращаться туда. И уж точно не собираюсь жить там.
– Это письмо, – продолжил Тревис, – от адвоката из Тулона, который говорит, что у него есть покупатель на собственность. Ты увидишь, что предложенная сумма невелика, однако она будет весьма приличным добавлением к твоему банковскому счету.
Дани отложила письмо в сторону, когда Китти зашла на террасу.
– Тогда продай его, – сказала она. – Как я уже говорила, для меня в нем сосредоточены только печальные воспоминания, и я никогда не захочу вернуться.
Китти пожелала им доброго утра, затем Дани рассказала ей о письме.
– Я отдам письмо адвокату до своего отъезда и скажу, что ты принимаешь предложение, – сказал Тревис.
Дани пожала плечами:
– Отлично. Я буду рада, если оно будет продано и навсегда уйдет из моей жизни.
Китти задумчиво слушала ее, а затем промолвила:
– Дани, давай поедем туда.
Дани покачала головой:
– Зачем, Китти? Чтобы ожили старые воспоминания о том, как страшно было, когда тетя Элейн руководила каждой моей мыслью… или как ужасно было расти рядом с таким распутным маленьким монстром, как Гевин? Нет уж, спасибо. Я ничего не забыла в Монако, и у меня нет никаких причин возвращаться туда.
– Я не согласен, – вмешался Тревис.
Дани повернулась и недоверчиво уставилась на него. Отец и Китти обменялись понимающими улыбками, а затем он сказал:
– Я знаю, почему Китти считает, что ты должна поехать, котеночек. В доме все еще хранятся вещи, принадлежащие семье твоей матери, которые тебе, возможно, хотелось бы сохранить. Я не знаю, что может находиться там, поскольку после смерти Элейн я дал адвокату указания закрыть имение и сообщить нам, если кто-нибудь проявит интерес к его покупке. Ты не знаешь, что можно отыскать там.
Дани не хотела ехать, и все же она знала, что Тревис и Китти, вероятно, правы: в имении вполне могло сохраниться несколько предметов, вещей, которые никому, кроме нее, не нужны. Элейн, вне всяких сомнений, продала все, что имело хоть какую-то ценность.
– Ну так что же? – спросила Китти, и полная надежды улыбка окрасила ее привлекательное лицо. – Скажи только слово, и я начну собираться. Мы отправимся в экипаже, чтобы что-то привезти обратно.
Дани все еще сомневалась, что поступает верно. И все же разнообразие не помешает. Возможно, ей понравится и она последует совету Китти и затем немного попутешествует.
В дверях террасы появился Клетус, дворецкий.
Заметив его присутствие, Китти спросила:
– Да, Клетус. В чем дело?
Он кивнул Дани:
– Месье Перри Рибо хочет видеть вас, мадемуазель.
Дани словно окаменела. И как только он посмел прийти с визитом в столь ранний час, без приглашения, особенно после того, как оскорбил ее прошлой ночью?
– Скажите ему, что я не желаю его видеть, – сухо приказала она Клетусу. Затем посмотрела на отца, на Китти и объявила: – Возможно, мне действительно необходимо ненадолго уехать. Отправимся в Монако сразу же, как только соберемся.
Китти радостно захлопала в ладоши. Тревис одобрительно улыбнулся.
Дани, как ни странно, вздохнула с облегчением. Она встретится со своими воспоминаниями и, сделав это, возможно, оставит их навсегда в прошлом… и направится с высоко поднятой головой навстречу будущему… для того, чтобы принимать свои собственные решения, создавать свою собственную судьбу.
Глава 3
Дани и Китти покинули Париж спустя неделю после отбытия Тревиса в Панаму. Он настоял на том, чтобы они отправились на поезде, поскольку южная дорога через Французские Альпы была слишком ухабистой, узкой и опасной. Если бы они отправились в экипаже, то провели бы в пути несколько дней. Кроме того, им бы потребовались кучер и надежная охрана.
Они взяли с собой официальные наряды, поскольку Китти отправила подруге в Марсель послание, в котором сообщала, что они будут проезжать мимо и между поездами у них выдастся немного времени, чтобы выпить по чашечке чая. Подруга незамедлительно ответила, и в ее письме содержалась настоятельная просьба о том, чтобы они остались у нее по крайней мере на пару ночей.
Китти обсудила это приглашение с Дани, указав на то, что они никуда не торопятся и должны наслаждаться каждым мгновением путешествия и извлечь из него как можно больше приятных впечатлений.
– Тебе понравится Рабина Алтондерри, – убеждала она Дани. – Я встречалась с ней, когда она приезжала в Париж, чтобы приобрести необходимые вещи для своего дома, который они вместе с мужем построили в Марселе. Он занимает должность посла в посольстве, и мы вчетвером посещали различные светские рауты.
Мы также разделяем восхищение работами Ван Гога, – продолжала Китти, – и Рабине повезло найти одну из его прелестных работ, «Портрет папаши Таити». Это случилось незадолго до смерти художника. Можешь представить, сколько она стоит сейчас?
Они добрались до Марселя утром, комфортно проведя ночь в отдельном купе, которое предусмотрительно зарезервировали заранее. Дани проснулась с первыми лучами солнца и в изумлении стала наблюдать за открывавшимся из окна захватывающим пейзажем. Она всегда считала деревенский пейзаж прелестным, ведь он был столь богат экзотическими растениями – апельсиновое дерево, эвкалипт, лимон, олива и розовый лавр, наполнявший воздух своим ароматом. Пальмы и кактусы придавали местности облик далеких тропиков.
Насколько знала Дани, Марсель был одним из самых больших морских портов Франции. Она никогда прежде не видела кобальтово-синих миниатюрных заливов, напоминающих фьорды, однако слышала, что они очень красивы. Она также страстно желала посмотреть легендарный замок Иф, из которого сумел совершить побег таинственный герой Дюма граф Монте-Кристо, а также маленькие, сверкающие на солнце, словно драгоценности, белые песчаные пляжи возле Кавалер, Лаванду и Памплонь.
Едва они сошли с поезда и теплое летнее солнце обогрело их своими ласковыми лучами, как их встретил кучер в роскошном пурпурном атласном сюртуке с белыми лацканами, в белых обтягивающих панталонах для верховой езды и ботфортах из сверкающей черной кожи. Он снял белую шляпу рукой, обтянутой безукоризненно белой перчаткой, и поклонился:
– Мадам и мадемуазель Колтрейн. Меня зовут Альфонс, я являюсь кучером мадам Алтондерри и, как только погружу ваши саквояжи, отвезу вас в Дерриато. Прошу вас, пройдемте со мной к экипажу.
Когда он отвернулся, Дани и Китти обменялись веселыми взглядами, и Китти, захохотав, прошептала:
– Дерриато! Хотя из всего того, что рассказывала мне сама Рабина, и из рассказов в парижских кругах я могу сделать вывод, что они построили одно из самых великолепных имений во всей Европе, я все же нахожу его название довольно забавным.
Они все еще смеялись, когда подошли к ожидавшему их экипажу, однако тут же притихли, замерев на мгновение в благоговейном восторге. Экипаж был выкрашен в пурпурный цвет, а колеса – в золотой. Сиденья внутри него были покрыты пурпурным и золотистым бархатом. Шесть прекрасных белых лошадей, украшенные пурпурными и золотыми сбруями с золотыми и пурпурными парчовыми попонами, готовы были в любое мгновение сорваться с места.
– Леди обожает пурпурный, и мне непременно нужно было выбрать сегодня именно это красное платье – кошмар! – сокрушалась Дани.
– А мое желтое не слишком-то красиво рядом со всем этим золотом, – пробормотала Китти. – Но согласись, все это довольно элегантно.
– Существует, – сказала Дани с шутливо-высокомерным смешком, – едва заметная граница между элегантностью и… хвастовством.
Они снова залились веселым смехом, и Дани было хорошо, хотя ее вдруг кольнуло сожаление – как много прекрасных лет отрочества и детства пропустила она. Жизнь с Китти, ее приемной матерью, была бы Божьим благословением. Это были бы чудесные времена… полные счастья годы… оставляющие многочисленные прекрасные воспоминания.
Она прогнала прочь печаль. Не надо, напомнила она себе, запираться в темнице прошлого. Много яркого, солнечного света ожидало ее впереди.
Альфонс вернулся с носильщиком, тащившим тележку с их багажом. Они уже все погрузили и были готовы вот-вот пуститься в путь. Дани, вздрогнув от возбуждения, ликующе призналась Китти:
– О, я так рада, что ты приняла это приглашение! Думаю, нас ожидает множество удовольствий!
Китти согласилась, что их визит обещает быть весьма удачным, однако добавила:
– Я не стала говорить тебе о Каристе, дочери Рабины. Вы с ней приблизительно одного возраста. Я видела ее лишь однажды, когда она приезжала домой из Швейцарии, где училась в колледже.
– Новая подруга! – воскликнула Дани. – Это же чудесно!
Китти чуть нахмурила брови:
– Надеюсь, что так. Правда, мне тогда показалось, что Кариста – очень испорченная, высокомерная девушка. И это весьма печально, поскольку внешне она настоящая красавица.
Дани искренне огорчилась. Мачеха не относилась к тому типу людей, которые стали бы критиковать без веской на то причины… и вообще она редко кого-нибудь осуждала. Ну что ж, решила Дани, в течение двух дней можно вынести компанию кого угодно.
Она отбросила все мысли и наслаждалась красотами раскинувшегося перед ней живописного пейзажа. Дани радостно поделилась с Китти своим восхищением. Мачеха кивнула и поведала ей об ожидавшем их впереди великолепии поместья:
– Двадцать акров земли, сто двадцать комнат, окна которых выходят на Средиземное море. За стенами Дерриато скрываются мавританские изразцы из Испании, фрески из Флоренции, потолок выполнен в стиле Венецианской академии, а стофутовая башня замка, с которой можно беспрепятственно созерцать панораму моря и неба… – она сделала глубокий вдох и медленно, благоговейно выдохнула, – …настоящая фантазия, воплощенная в жизнь.
Дани пораженно молчала целую минуту, прежде чем, проглотив комок в горле, спросила:
– А откуда у них деньги? Я никогда не слышала прежде, чтобы подобные дворцы принадлежали лицам, не являющимся членами королевской фамилии.
– Оба, Рабина и Лоудлум, родом из старинных и весьма богатых европейских семей. Лоудлуму принадлежат несколько греческих кораблей. А Рабина сделала удачные вложения в алмазные копи в Африке.
Экипаж свернул с узкой дороги на широкую, чистую, аккуратно огороженную булыжниками аллею. По обе ее стороны росли цветущие кустарники гибискуса. Газон перед домом походил на безмятежное море зеленого бархата, усеянное тут и там клумбами роз, лилий и гортензий.
Лошади неторопливо двигались по кругу, объезжая фонтан с каскадом сияющих водяных брызг, украшенный пухлыми херувимами.
Экипаж остановился, и мгновенно появился слуга, облаченный в пурпурный с золотом камзол, чтобы помочь дамам выйти.
Неподалеку суетилась молоденькая девушка, одетая в простое платье из белого хлопка – воротник-стойка, длинные рукава слегка присборены на плечах и чуть суживаются к запястьям. Фартучек из пурпурного поплина закрывает длинную прямую юбку. Ее темные волосы под маленьким белым чепчиком с кружевами зачесаны назад и убраны в строгий пучок.
Она выступила на шаг вперед и представилась Франсин, их хозяйкой в юго-восточном крыле второго этажа, который отдавался в их полное распоряжение на время их пребывания в имении. Она сообщила, что госпожа Алтондерри будет ожидать гостей к обеду в половине первого. А пока она покажет им их покои, чтобы они могли освежиться и отдохнуть с дороги.
Услужливый дворецкий распахнул перед ними высокие сводчатые двери из кипариса, украшенные резными позолоченными херувимами.
Они вошли в вестибюль и невольно сощурились от сияния позолоченного потолка и шести огромных хрустальных люстр. На полу лежал великолепный красно-синий ковер, вдоль стен стояли бронзовые скульптуры.
Дани хотелось бы осмотреться вокруг, однако ей удалось окинуть взглядом лишь высокий потолок – они повернули к широкой витой лестнице с резными перилами из красного дерева. Ступеньки были покрыты парчой с вышивкой из белых роз на зеленом фоне.
На втором этаже Франсин попросила их проследовать за ней налево. Здесь они попали словно в отдельный дом, поскольку вход в юго-восточное крыло открывали такие же двойные, украшенные ангелочками двери, как и внизу, но меньше по размеру.
Словно повинуясь невидимому сигналу, казалось, из ниоткуда, появился дворецкий и распахнул перед ними двери. Выложенный мрамором коридор освещали миниатюрные хрустальные светильники, а стены его были задрапированы редким шелком венецианской вышивки.
Посередине коридора Франсин остановилась перед расположенными напротив двойными дверями. Она указала Дани налево, а Китти – направо. Затем объяснила, что в их распоряжении будут две служанки, дворецкий, экономка и парикмахер, которых они могут потребовать в любое время. Если им что-либо понадобится, то им стоит лишь дернуть за золотой бархатный шнурок в покоях каждой из них, как мгновенно необходимые услуги будут предоставлены.
Франсин присела в глубоком реверансе и улыбнулась:
– Добро пожаловать в Дерриато. Надеюсь, ваше пребывание будет приятным. Багаж незамедлительно будет доставлен в ваши апартаменты.
Прогуливаясь по своим комнатам в ожидании багажа, Дани была потрясена великолепием убранства. В ее распоряжении находились гостиная, небольшой обеденный зал, окна которого являли широкую панораму сверкающего моря, и две невероятных размеров спальни, к каждой из которых прилегали ванная комната и туалет, а также комната для одевания.
Она выбрала спальню, в которой были большие окна; она будет наслаждаться утренним чаем за маленьким мраморным столиком и любоваться прекрасным видом.
Наконец прибыли ее вещи, а вместе с ними и личная горничная, Корин, молодая, невыносимо болтливая и, как вскоре выяснила Дани, в некотором роде нахальная.
Дани рассматривала бледно-голубую шелковую юбку, которую намеревалась надеть на обед, когда Корин завизжала от восторга, вытаскивая из саквояжа вечернее платье из изумрудного бархата.
– О, вы непременно должны надеть его сегодня вечером! Какой лиф! Он же украшен жемчужинами и рубинами! Невероятно изысканно! Несомненно, – презрительно фыркнула она, – мадемуазель Кариста станет от зависти зеленой, как это платье.
Дани осторожно взяла платье у нее из рук. Она заказала его специально к рождественскому подарку отца – ожерелью из бриллиантов и изумрудов и гармонирующим с ним сережкам. Предусмотрительно игнорируя выпады служанки в отношении ее молодой хозяйки, она спросила:
– Сегодня вечером намечается нечто большее, чем официальный ужин? Какое-то торжество?
Корин с удовольствием поделилась с ней слухами:
– О да! Прием запланировали прежде, чем вы и мадам Колтрейн прислали письмо, сообщающее о вашем визите. Видите ли, – она понизила голос до возбужденного шепота, – мадемуазель Кариста надеется объявить о своей помолвке. Молодой человек, замуж за которого она хочет выйти, прибыл из Парижа и находится у нас вот уже более месяца.
Дани хотела прервать разговор на столь интимную тему.
– Я надеюсь, ее ожидания оправдаются. – Она отложила платье. Если предстоящий вечер должен быть особым для Каристы Алтондерри, она ни в коем случае не станет царицей бала и не будет воровать у хозяйки полагавшееся ей законное внимание.
Корин продолжала сплетничать, пока они распаковывали вещи, которые, по мнению Дани, могли понадобиться ей во время короткого визита. Дани слушала вполуха.
– Он из России, – говорила Корин о мужчине, за которого собиралась выйти замуж Кариста Алтондерри, – и весьма красив. Все женщины без ума от него, однако до сих пор никому не удалось покорить его сердце. А мадемуазель Кариста настолько самонадеянна и высокомерна, что вообразила, будто именно она станет его избранницей.
– Возможно, она ею и станет, – возразила Дани. – Если он провел здесь более месяца, с его стороны, значит, есть нечто большее, чем просто мимолетный интерес.
– Ха! В таком случае куда же он отправляется каждое утро? Никому не рассказывает о своих визитах и похождениях. Ходит слух, что он видится с другими женщинами, – насмешливо заметила Корин.
Дани пожала плечами.
– Значит, мадемуазель Кариста допускает ошибку, предлагая ему гостеприимство, – проронила она, чувствуя, что сплетничать со служанкой нехорошо, что скорее всего этот русский поклонник обыкновенный охотник за приданым, надеявшийся подцепить самую богатую из всех доступных ему женщин. Она еще не встречала его, однако уже испытывала к нему отвращение и впервые подумала, что им нужно было продолжать путешествие в Монако, не нанося визита совершенно незнакомым ей людям. Впрочем, она тут же отчитала себя за эгоистичные мысли. Китти хочет навестить своих друзей, а она потерпит, будет вежливой и милой во время этого короткого визита.
Корин продолжала громко болтать, заканчивая распаковывать вещи, затем Дани отправила ее, попросив, чтобы она вернулась за час до обеда и наполнила ей ванну.
Она устроилась поудобнее перед окном, собираясь насладиться видом и драгоценными минутами уединения.
Дани очень нравилось путешествовать, и она решила, что в будущем непременно будет независима и снова отправится в путешествие. Она уже не маленькая девочка, которая находится во власти приличий и условностей. Впредь она не попадет под чье-либо влияние, будет прислушиваться только к собственным желаниям.
Совсем скоро, как ей это показалось, вернулась Корин, незамедлительно передав новые сплетни:
– Похоже, мадемуазель Кариста ожидает, что ее поклонник из России согласится на объявление их помолвки. Я подслушала ее спор с матерью, разразившийся из-за того, что она отправляет специальных гонцов с приглашениями на вечер. – Она осуждающе покачала головой. – Это неприлично. Никто, ни один человек, не станет распространять или принимать приглашения в столь поздний час. Но, – она устало вздохнула, – мадемуазель поступит по своему усмотрению, как всегда, впрочем.
Дани молчаливо согласилась, что приглашать людей на прием за несколько часов до его начала необдуманно. Ей казалось, хотя она снова не сказала этого вслух, что Кариста Алтондерри пытается надавить на своего русского возлюбленного.
Улыбка коснулась уст Дани. Видно, вечер окажется весьма забавным. Все же интересно, кому же удастся выиграть эту битву умов или сердец…
Едва Дани вышла из своих апартаментов, как тут же в дверях напротив появилась Китти. Дани не терпелось сообщить Китти о напряженной атмосфере, которая, несомненно, будет царить во время обеда, однако она не смогла сделать этого, ибо рядом с ними все время находилась Франсин, указывающая путь вниз.
Они спустились в зал первого этажа, окна которого выходили на расположенный за домом сад. Двойные двери из витражного радужного стекла были распахнуты, открывая широкую террасу, перед которой во всем своем великолепии раскинулось лазурное море. По обе стороны от нее росли пышные кусты благоухающей сирени, белых и желтых тубероз. Большие фарфоровые кадки с анютиными глазками и петуниями стояли внизу на бордюре.
День выдался чудесный: чистое, голубое небо сверкало, с моря дул приятный, нежный бриз.
Рабина Алтондерри поднялась из-за овального стеклянного стола, отделанного металлом. Она была среднего роста, худощавая, и хотя ее лицо нельзя было назвать красивым, оно было не лишено мягкого, теплого обаяния. Обрамленные густыми ресницами карие глаза приветливо смотрели на Дани. Темные волосы были убраны в узел и закреплены жемчужной заколкой. Она надела простое, но изысканное платье из светло-голубого шелка. Юбка скрывалась под длинным, изящным передником из белоснежного кружева.
Она сделала несколько шагов вперед, протянула руку Китти, расцеловала ее в обе щеки:
– Я очень рада, что вы приняли мое приглашение. Мы так давно не виделись!
Она повернулась к Дани, протянула ей руку. Китти представила их друг другу.
– Добро пожаловать в мой дом, деточка. Ты и правда красива, как твой отец описывал в своем последнем письме.
Дани почувствовала, как слегка покраснели ее щеки, но не от смущения – скорее от любви к отцу, который писал о ней с обожанием.
Рабина предложила им сесть и налила вина в хрустальные бокалы на длинных ножках.
– Я храню это вино для особых случаев, для особенно дорогих друзей. Настоящее бургундское из Бонне, – любезно пояснила она.
Дани взглянула на два пустых места за столом, однако ничего не спросила. Китти же из любопытства поинтересовалась:
– Лоудлум и Кариста присоединятся к нам позже?
Дани заметила, что Рабина растерялась, и, натянуто улыбнувшись, с фальшивой беззаботностью произнесла:
– О, Лоудлум уже более трех недель находится в Барселоне по делам. Однако я ожидаю его сегодня. У Каристы какое-то время гостит друг, и на сегодняшний вечер мы планировали небольшой званый ужин.