Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Колтрейны (№5) - Любовь и роскошь

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Хэган Патриция / Любовь и роскошь - Чтение (стр. 1)
Автор: Хэган Патриция
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Колтрейны

 

 


Патриция Хэган

Любовь и роскошь

Глава 1

Париж, 1891 год

Дани Колтрейн, зябко поведя обнаженными плечами, поплотнее закуталась в белый палантин из меха горностая. Она уже давно знала, что вечера на исходе лета во Франции бывают довольно прохладными, и надеялась, что ее спутник, Перри Рибо, уведет ее в отдаленную часть террасы «Гранд-опера».

И вот теперь во время антракта она ждала, когда он наконец вернется с шампанским.

Разноцветные лучи света проникали сквозь витражные сводчатые окна здания. Над головой Дани серебряным светом сияла луна, и девушка словно находилась в центре сверкающей радуги. Широкая юбка ее изысканного розового вечернего платья из муарового шелка трепетала и переливалась тысячью блесток и мерцающих огоньков. Ее высоко зачесанные каштановые волосы – каскад очаровательных кудряшек, которые скрепляли крошечные бриллианты и жемчужины, – отливали золотом.


Она была самим воплощением красоты, унаследовав изысканную прелесть своей матери, шарм и ум отца. Но сейчас, стоя в магическом сиянии и наслаждаясь его прелестью, она испытывала напряженное, затаившееся в груди волнение.

Всякий раз, когда Перри удавалось создать ситуацию, в которой он снова и снова пытался убедить ее принять его предложение, она сердилась на себя за то, что попалась в его сети. Он был добрым и привлекательным, но она не испытывала ни малейшего желания выходить за него замуж, как, впрочем, и за любого другого из своих обожателей, упрямо обивающих порог ее дома, в котором она жила вместе с отцом и приемной матерью. Дани казалось, что любовь и брак означают насилие, раболепство и подчинение воли другому человеку… но, слава Богу, ей преподали урок. Никогда больше не позволит она контролировать себя или управлять своими действиями. Никому!

Она подошла к краю террасы и задумчиво устремила взор на площадь Звезды, раскинувшуюся к западу от Елисейских полей, с ее двенадцатью лучами-улицами, залитыми светом. В самом центре площади возвышалась грандиозная Триумфальная арка, более чем в два раза превышавшая Триумфальную арку в Риме. Идея ее создания принадлежала Наполеону, решившему увековечить память о своей доблестной и победоносной армии.

Дани чуть повернулась и увидела сияющую площадь Согласия: ничто в ней не напоминало печально известное место, где казнили Людовика XVI, Марию Антуанетту, Лавуазье и многих других.

Проникнувшись духом истории, Дани невольно вспомнила свое прошлое – полные боли и печали годы, когда она подчинилась воле тети Элейн и жила под ее неусыпным контролем…

Она вспомнила историю о том, как ее отец, Тревис Колтрейн, прославленный офицер и герой Гражданской войны, женился на красивой и жизнерадостной Китти Райт, которая подарила ему сына. Они поселились в Северной Каролине на ферме, которая досталась им в наследство. Но счастье их было недолгим – несколько лет спустя один из старых врагов Китти похитил ее. Тревис объездил всю страну, вплоть до пустынь Запада, пытаясь отыскать ее, однако выяснил только, что она погибла. Чтобы избавиться от своей глубокой, незаживающей печали, он принял назначение на должность начальника полиции и отправился в Кентукки для подавления тайной террористической расистской организации, пропагандирующей жестокость, – ку-клукс-клана.

Дани знала, что очень многое от нее скрывали, а то, что рассказала тетя Элейн, было ее собственной, далеко не объективной интерпретацией произошедших тогда событий.

Знала она и о том, что тетя была сильно увлечена ее отцом, однако в конце концов он женился не на ней, а на ее сестре, Мэрили Барбоу, которая и стала матерью Дани. Элейн так никогда и не смогла простить отцу этого и ненавидела его вплоть до своей смерти.

Дани вздохнула и в глубокой печали покачала головой. Ненависть, должно быть, разъедала ее сердце, как ржавчина. Ибо отчего еще ее тетя так ожесточилась и создала непреодолимую пропасть между дочерью и отцом?

К тому времени когда, подарив ему дочь, мать Дани умерла, отец уже выяснил, что его любимая Китти не погибла, а страдала от потери памяти. Впоследствии они воссоединились, и Элейн принялась за воплощение своего черного плана, пытаясь разрушить отношения между Дани, ее отцом и Китти. И весьма в этом преуспела.

Элейн настояла на том, чтобы Дани поселилась у нее. Отец был против переезда, однако вся атмосфера в доме благодаря бесконечному вмешательству Элейн, а позже и отвратительному поведению самой Дани для всех стала вскоре совершенно невыносимой.

Сначала Дани жила в имении Барбоу в Кентукки. Когда же Элейн вышла замуж за графа Клода де Бонне, они переехали в Монако, на юг Франции, и поселились в замке де Бонне. Их брак вряд ли можно было считать счастливым, поскольку ни для кого не оставался тайной тот факт, что Элейн вышла замуж за графа исключительно из-за его денег.

Вместе с собой во Францию Элейн взяла и юного Гевина Мейсона, сына человека, которого она любила, не считая отца Дани, – Стьюарта Мейсона. Стьюарт, как довелось позже выяснить Дани, стал еще одной причиной лютой ненависти Элейн к ее отцу. Он возглавлял местное отделение ку-клукс-клана, и в одной из вооруженных стычек отец Дани застрелил его. Элейн вместе с Гевином в течение долгих лет довольно успешно превращала жизнь Дани в кошмар.

В поисках любви Дани обратилась к церкви. Она чувствовала себя совершенно потерянной и одинокой. Тогда она не знала, что все письма, которые она писала отцу в поисках примирения, и его ответные послания перехватывались Элейн и уничтожались.

После смерти графа на дуэли Элейн оказалась в тяжелейшем финансовом положении из-за его огромных игорных долгов. Гевин предложил Дани выйти замуж, рассчитывая – она это прекрасно понимала – однажды наложить лапу на все то, что она унаследует от отца.

Она неизменно отклоняла предложения Гевина и мольбы тетки и нашла убежище в монастыре, затерявшемся в Приморских Альпах. Без сожаления оставив прошлое, Дани представляла будущее как абсолютное рабство в стенах церкви.

Неожиданный и запрещенный визит в монастырь ее сводного брата Колта пробудил ее к реальности. Она узнала, что отец живет в Париже и разделил все свое состояние между ней и Колтом. Не подозревая о полученных деньгах, Дани не имела понятия и о том, что, используя грязный шантаж, Гевин Мейсон вынудил служанку отправиться в Америку, представиться Дани и потребовать свою долю.

Ужасный план раскрылся, когда Колт подробно изложил ей историю о том, как Бриана, служанка, выдав себя за Дани, заставила его поверить в то, что он соблазнил ее. Глубоко раскаиваясь в том, что обесчестил свою собственную сестру, он переписал на ее имя свое состояние и с позором удалился. И только позже, вернувшись в родные края, он узнал, что фамильное ранчо продано.

Колт последовал за Брианой и Гевином во Францию, где служанка раскаялась во всем, раскрыв преступный замысел. Она все время была против участия в этом грязном деле, но ее шантажировали больным братом, которого она должна была содержать.

В конце концов Колт при помощи отца выследил Гевина на Санторине, одном из греческих островов, где он обнаружил украденные деньги и Мейсона, убитого одним из его же людей.

Элейн, как выяснилось позднее, умерла, выбросившись из окна замка де Бонне на скалы после того, как в припадке ревности хотела убить любовницу Гевина Мейсона.

После длительных раздумий Дани решила, что не хочет быть монахиней, покинула монастырь и отправилась в Париж для того, чтобы лучше узнать свою семью, в общении с которой ей было отказано только из-за того, что она позволила, чтобы за нее принимали решения.

Дани почувствовала, как теплая нежность захлестнула ее, когда она вспомнила о счастливых днях, проведенных с отцом и приемной матерью в течение последнего года. Тревис Колтрейн оказался таким же прекрасным, каким она представляла его в своих тайных мечтах, а Китти стала ей скорее сестрой, нежели мачехой. Именно Китти помогла ей осознать, как много людей пострадали из-за ее неспособности принимать собственные решения, из-за того, что она позволила посторонним вмешиваться в свою жизнь.

Дани обожала Китти и считала, что та обладает независимым характером, – она смогла полюбить мужчину, сохранив при этом свою индивидуальность.

Дани хотела во всем походить на мачеху.

Китти помогла ей понять, что только она сама может сделать свою жизнь насыщенной и счастливой. Отец оставил ей довольно приличное состояние, и теперь у нее были деньги для того, чтобы делать все, что душе угодно.

Но об одном она мечтала больше всего – о независимости, которой была лишена все эти годы.

Звук голоса Перри, окликнувшего ее, мгновенно вырвал Дани из паутины прошлого. Она обернулась к нему.

Перри Рибо с вьющимися темными волосами и ' смеющимися карими глазами отличался не только красотой, но и умом. Получив образование в Оксфорде в Англии, он безупречно говорил на английском с едва заметным французским акцентом. Однако даже если бы это было и не так, языкового барьера между ними все равно не существовало бы, ибо Дани прекрасно владела французским.

Они встретились на приеме в посольстве. Перри должны были вот-вот назначить послом, он происходил из богатой, влиятельной семьи. Дани считала его компанию более чем приятной и с радостью принимала приглашения Перри посетить различные светские торжества. Она стремилась только к дружбе, однако после нескольких месяцев знакомства он сделал ей предложение. Она отказала, но он был неутомим и добивался ее согласия.

Он протянул ей бокал искрящегося шампанского и улыбнулся – темные глаза горели неподдельной любовью.

– Прошу прощения, дорогая, за то, что заставил вас ждать, но в зале слишком много народа.

Она взяла шампанское, мечтая о том, чтобы поскорее услышать серебряный звон колокольчика, возвещающего о начале заключительной части представления. Дани предчувствовала, чем закончится слишком продолжительное пребывание наедине с Перри.

И ждать ей пришлось недолго.

Он напряженно смотрел на нее и вдруг, словно не в силах сдержаться, швырнул свой бокал в темноту, а затем, к огромному изумлению Дани, проделал то же с ее бокалом. Затем одним быстрым движением он прижал ее к груди и, застонав, стал целовать ее лицо.

– Дани, о, Дани, мое сокровище, любовь моя! Почему ты так мучаешь меня? Неужели не понимаешь, что должна стать моей женой?

Она уперлась руками о его грудь и изо всей силы оттолкнула его. Рассерженно качая головой, она возмутилась:

– Перри! Прекрати! А не то я закричу! Клянусь, именно так я и поступлю…

– Нет. – Он накрыл ее губы своими – теплыми, требовательными. Его руки жадно двигались по ее спине, прижимая ее еще ближе.

Дани продолжала сопротивляться его напору, обрушивая на его грудь удары своих маленьких кулачков. Но постепенно почувствовала, как ее собственное тело предает ее. Она не любила Перри, и тем не менее жар желания охватил ее. Никогда не приходилось ей видеть мужчину так близко и в таком возбуждении. Мысленно она приказала своему сердцу, телу, разуму остыть, не сметь поддаваться мучительному желанию, которое разогревало кровь, превращая ее в горящую лаву страсти.

Она таяла в его объятиях, однако это длилось лишь одно короткое мгновение. Именно в это решающее мгновение, когда она вот-вот была готова уступить, ее словно ударило и она со всей очевидностью поняла, что поддаться – значит, позволить управлять собой… сделать что-то вопреки собственным желаниям.

Дани инстинктивно сжалась в его объятиях. Она признавалась себе в том, что познала желание, что мечтала вознестись на неописуемые вершины страсти и удовольствия, однако только тогда, когда сама этого захочет. Никогда она не позволит кому бы то ни было соблазнить себя!

Перри почувствовал ее сопротивление, понимая, что снова проиграл. Он освободил ее из объятий и в серебряном сиянии лунного света печально посмотрел на нее.

– Дани, любовь моя, что мне сделать, чтобы доказать тебе, как сильно я люблю тебя? – в отчаянии прошептал он. – Ты разбиваешь мне сердце. Ты…

Дани приложила пальчик к его губам, призывая замолчать.

– Я не люблю тебя, Перри, – сказала она ему. – Ты мне нравишься. Очень. Но я не люблю тебя. И никогда не полюблю… никогда не выйду за тебя замуж. – Она искала в его глазах хоть намек на то, что он понимает ее, однако он продолжал безумным взглядом смотреть на нее, совершенно оглушенный.

Она резко вздохнула, отвернулась и тут же почувствовала его руки на своих плечах. Он предпочел не заметить, как она съежилась от его прикосновений.

– Дани, я уже говорил тебе прежде: я сделаю так, что ты полюбишь меня. Мы предназначены друг для друга…

Она вздрогнула – раздался звонок, возвещающий о начале действия.

– Тебе просто нужна жена, Перри! – вскричала она в отчаянии, поскольку не могла добиться его понимания. – У тебя есть карьера. И ты хочешь для полного набора обзавестись еще и женой. Ты думаешь, что в этом и заключается смысл жизни!

Он чуть сощурился в смущении:

– А это не так? А ты не этого хочешь, Дани? Выйти замуж? Иметь мужа? Свой дом? Детей? Вести восхитительную светскую жизнь?

Она сдержала дыхание, препятствуя выходу наружу клокотавшей внутри ярости. Наконец, когда почувствовала, что снова контролирует себя, Дани сказала:

– А зачем надо иметь супруга? Детей? Почему я не могу делать карьеру и вести восхитительную светскую жизнь сама? Почему я должна жить для других людей?

Он недоверчиво посмотрел на нее, словно никогда прежде по-настоящему не видел ее.

– Ты… ты не хочешь выходить замуж? Иметь семью? – Он покачал головой, уверенный в том, что просто неверно расслышал ее. – Почему… Какая еще карьера может быть у женщины за исключением семьи?

Она хотела возразить, однако просто покачала головой и рассмеялась, мягко и грустно:

– Неужели не понимаешь, Перри? Я сама ищу ответ на эти вопросы.

Он бросил на нее взгляд, полный одновременно замешательства и злости, однако подал руку, чтобы проводить ее обратно.

Вместе они прошли через величественный зал времен Второй Империи, богато украшенный классическими статуями, миновали Итальянскую ложу с ее крытой галереей, поддерживаемой огромными колоннами из белого мрамора.

Мраморные ступени главной лестницы, балюстрада были вырезаны из прекраснейшего оникса. По обе стороны лестницы стояли блистательные солдаты гвардии Республики в невероятных мундирах красного и белого цветов, в золотых шлемах, сверкающих в свете струящихся хрустальных люстр, гордо держа шашки наголо.

Все вокруг сверкало элегантными нарядами элиты Парижа, и для Дани это был настоящий сказочный мир. Зачарованная пышным окружением, она не замечала недовольства Перри, как, впрочем, и восхищенных взглядов тех, кто молчаливо признавал, что она самая красивая женщина среди собравшихся в этом роскошном увеселительном месте.

Они отыскали свои места. Дани устремила все внимание на представление, игнорируя Перри, который бросал на нее украдкой недоуменные взгляды. Он не предпринял ни одной попытки взять ее за руку, что неизменно делал прежде. И хотя Дани нравилась их дружба, она с горечью была вынуждена признать, что после сегодняшнего вечера всякие отношения между ними закончатся. Он жаждал полной власти, а ее одна только мысль о подобной судьбе наполняла холодным страхом и немой яростью.

В гробовом молчании он проводил ее до дома. Они остановились у щедро украшенных орнаментом железных ворот. Сияющие фонари из меди и стекла красовались на каменной стене, воздвигнутой вокруг особняка. Впереди неясно вырисовывались очертания внушительного двухэтажного дворца, окна которого тепло светились, словно приглашая заглянуть внутрь.

– Не хочешь зайти и выпить немного бренди? – вежливо предложила Дани. – Уверена, что отец еще не спит и, несомненно, будет рад насладиться твоей компанией.

Он покачал головой, какое-то мгновение задумчиво смотря на дом, затем взглянул на нее:

– Я действительно люблю тебя, Дани. Поверь. Но я так больше не могу. Видеть тебя. Быть рядом с тобой. И все время испытывать боль из-за того, что у меня нет никакой надежды… – Он снова покачал головой, вздохнув. – Я, к сожалению, не из тех людей, которые могут предаваться неосуществимым иллюзиям. Это совершенно бесполезно и несет только разочарование… и боль.

Дани кивнула:

– Понимаю, Перри. Я просто еще не готова выйти замуж ни за тебя, ни за кого-либо еще. Возможно, никогда не буду готова.

Он вздрогнул. В мягком сиянии света в его глазах заблестела ярость.

– Значит, ты играешь мной! – обвинил он, повышая голос.

Соответственно вырос гнев Дани. И как только посмел он намекнуть ей на подобное? Господи, неужели все мужчины полагают, что если женщина приняла их приглашение выйти вместе в общество, они являются кандидатами в мужья?

– Я возмущена вашими намеками, – резко сказала она. – Я не просила у вас большего, чем дружба. И если вы посчитали это игрой, следовательно, пребываете в досадном заблуждении.

Она приподняла юбки и сердито прошла сквозь открытые ворота.

Перри сокрушенно воскликнул:

– Дани, подожди! Я не это имел в виду. Я просто так сильно люблю тебя и…

Она не слышала его, торопливо взбегая по ступенькам, стремительно пролетев мимо швейцара, на лице которого появилось выражение недоумения и замешательства.

Она вошла в круглый вестибюль с мраморным полом, стены его были обиты атласом светло-зеленого цвета с цветочным орнаментом – листья плюща были из темно-зеленого бархата.

Остановившись, Дани позволила Клетусу, дворецкому, взять белый меховой палантин и направилась к покрытым роскошным ковром оттенка бургундского ступенькам, ведущим на второй этаж особняка. По обе стороны лестницы располагались две позолоченные, украшенные резьбой подставки, а на них светильники из золоченой бронзы.

На втором этаже она повернула налево, к своим комнатам, когда неожиданно Китти из своего крыла приветливо окликнула ее:

– Дани, добрый вечер. Ты не предложила Перри зайти и выпить что-нибудь на ночь?

Дани вдруг почувствовала, что ей необходимо поговорить с Китти, и подошла к ней. На мачехе был великолепный изумрудный пеньюар. Волосы, цвета сияющего летнего заката, мягко ниспадали ей на плечи.

Дани умоляюще прошептала:

– Могу я зайти и поговорить с тобой, если, конечно, не потревожу папу?

Сразу же почувствовав, что что-то случилось, Китти пригласила ее к себе.

– Он в посольстве, готовится к завтрашнему отъезду в Панаму. Заходи, и давай выпьем по бокалу вина.

Дани обожала гостиную Китти. Едва переехав в Париж, мачеха страстно увлеклась изучением дизайна интерьера, в результате чего особняк Колтрейнов превратился в образец вкуса и высокой культуры. Приглашение посетить его было настоящим подарком, получить который жаждали представители светской и правительственной аристократии Парижа.

Особое восхищение Дани вызывал внушительный секретер красного дерева, выполненный в стиле рококо. Он стоял как раз подле дверей, услаждая взор своим изысканно вырезанным фронтоном в виде шеи лебедя и необычными выгнутыми ножками. Как-то Китти упомянула о том, что он относится к 1775 году.

Подле него стояло кресло периода Георга I из орехового дерева, боковины которого были украшены раковинами и завершались шаровидными ножками.

Рядом с секретером, на стене, задрапированной желтым муаровым шелком, висели два подсвечника невообразимой красоты – вырезанные из дерева и позолоченные, с декоративными птичками, факелами, пшеничными снопами и хрустальными каплями.

Китти пересекла комнату и остановилась у маленького китайского столика с двумя потайными отделениями, где она обычно хранила бутылочку вина, предназначенную для вечерних бесед. Это был один из ее любимейших экземпляров, и она наблюдала, довольно улыбаясь, за тем, как Дани восхищалась другими предметами обстановки… плодами долгих часов утомительных поисков в затерявшихся антикварных магазинчиках Франции.

Она налила им обеим по бокалу розового вина, подала бокал Дани и показала ей свое последнее приобретение, гармонично дополнявшее интерьер гостиной.

– Сокровище, – гордо объяснила она, когда они встали перед картиной, на которой были изображены молодой человек и девушка, обнимавшие друг друга, на деревянных качелях, подвешенных на толстых веревках к ветви дерева. – На прошлой неделе я была на приеме в честь нового немецкого посла, денек выдался замечательный, и я решила прогуляться до дома пешком. И по пути наткнулась на крохотный магазинчик на улице Руссо, владелец которого даже и не знал работы Пьера-Опоста Кота. Он умер в 1883 году, и его картины становятся все более ценными с каждым годом.

Дани очень понравилась картина. Под влиянием Китти она весь прошедший год занималась изучением искусства и теперь могла по достоинству оценить работу Кота.

Китти сделала Дани знак рукой, приглашая ее присоединиться к ней на диване – шедевре неоклассицизма 1786 года, – и Дани кивнула и села рядом. Китти отыскала эту прелесть, обитую голубым бархатом, с грациозным изгибом спинки и легкими, тонкими деревянными ножками и подлокотниками, на улице Бонапарта.

– Ты просто чудо! – воскликнула Дани. – Боюсь, мне нужно еще многому научиться.

– Девочка, ведь ты выросла среди произведений искусства, – поспешила напомнить ей Китти. – Я слышала, что когда-то семья де Бонне обладала одной из самых ценных коллекций живописи во Франции.

Дани печально улыбнулась:

– «Когда-то» – самое подходящее слово. Припоминаю, что, когда мы только переехали в имение, залы были увешаны картинами, однако когда везение покинуло графа из-за его пагубной страсти к игре, то же самое произошло и с редкой коллекцией картин. К тому времени когда он был убит на дуэли, все залы совершенно опустели.

Китти вздохнула:

– Какая утрата. Однако давай же наслаждайся вином, а я расскажу тебе о путешествии твоего отца.

Она стала рассказывать о том, как Фердинанд Лессепс, известный французский инженер, который руководил строительством Суэцкого канала, организовал акционерное общество с целью прорыть канал через Панамский перешеек, однако это предприятие оказалось весьма сложным и дорогостоящим. Два года назад компания распалась, и большое количество акционеров лишились своих сбережений. В результате чего стали раздаваться требования к проведению парламентского расследования, и американское правительство обратилось к Тревису с просьбой отправиться в Панаму и ознакомиться с ситуацией до начала официальных слушаний по этому делу, поскольку оно затрагивало интересы многих американских инвесторов.

Дани слушала, однако без особого интереса, поскольку все еще была раздражена словами Перри.

Наконец Китти решила подтолкнуть ее:

– Что-то не так, Дани? Тебе хотелось поговорить со мной?

Дани испытала прилив благодарности и поспешила рассказать обо всем, что случилось, и поделиться своими чувствами.

Китти внимательно слушала, иногда кивая, но сохраняя молчание до тех пор, пока Дани не закончила. А затем постаралась, чтобы ее голос прозвучал как можно мягче:

– Я знаю, ты сама хочешь распоряжаться своей жизнью, дорогая, но уверена ли ты, что не путаешь борьбу за независимость с упрямством?

Дани, не понимая, сощурилась:

– Упрямство? С чего ты взяла?

– Тебе, вероятно, очень сложно научиться принимать свои собственные решения после того, как совсем недавно каждую твою мысль контролировала тетя Элейн, однако именно потому, что сейчас ты хочешь решать все вопросы своей жизни сама, не закрывай сердца для любви.

– Китти, я не понимаю…

Китти вздохнула, встала и начала шагать по гостиной. Господи, она не была матерью этой девочки, не воспитывала ее, а только-только начала узнавать – прошел год со времени их близкого знакомства. Она понимала, что существует тонкая граница между ненавязчивым советом и грубым вмешательством, однако Китти никогда не жеманничала, когда дело касалось чего-то серьезного, поэтому сейчас решила пойти в наступление.

– Не отрицай возможности когда-нибудь полюбить Перри, Дани, – сказала она. – Ты столь убеждена в своем желании быть независимой, что, возможно, просто предпочитаешь отказаться от любви.

Дани гневно тряхнула головой, и каштановые кудри упали на плечи.

– Я не люблю Перри, Китти, – жестко, с напором сказала она.

– Однако ты так расстроилась… – возразила Китти.

– Да, – без промедления согласилась Дани, – расстроилась и рассердилась, поскольку он посмел намекнуть, что я играла с ним. С каких, интересно, пор женщина обязана выходить замуж за человека из-за того, что она принимает его приглашения на светские рауты? Почему считается, что я ищу мужа, если мне просто приятно выходить в свет с молодым человеком?

Неожиданно Китти разразилась сумасшедшим смехом, снова опустилась на диван и закрыла лицо ладонями.

Дани, озадаченная поведением мачехи, собиралась потребовать объяснений, но Китти успокоилась и крепко сжала ее руки:

– О, Дани, ты, словно эхо моего собственного негодования, которое кипело во мне, когда мне было столько, сколько тебе сейчас. Я не хотела смеяться, однако столько вспомнила…

Ты права, Дани, – продолжала она. – Несомненно, ты ничем не обязана Перри. Ты не должна давать ему какие-либо объяснения, касающиеся твоих чувств.

Дани преисполнилась благодарности, однако почувствовала, что надо продолжить исповедь:

– Я не могу не чувствовать себя немного виноватой, поскольку причинила ему боль и…

– Нет! – резко вскричала Китти. – Ты не должна быть ответственна за то, что чувствует другой человек, – только за то, что переживаешь сама. Запомни: ты никогда не несешь ответственности за то, какую реакцию вызывают у другого твои чувства и принципы. – Она помедлила и крепко обняла девушку. – Я люблю тебя, Дани. Для меня ты дочь, которую я никогда не имела, но страстно желала, и я хочу, чтобы ты была счастлива.

Дани широко улыбнулась:

– Я знаю, и я так благодарна судьбе, что у меня есть такой друг, как ты.

Они выпили еще по бокалу вина, и Китти снова повторила свое предложение, чтобы Дани отправилась в путешествие.

– Потрать немного своих денег, посмотри на мир, попробуй все, что он предлагает.

Дани заверила, что уже думала об этом. Однако потом объявила:

– По правде говоря, я не хочу выглядеть легкомысленной дебютанткой или богачкой из высшего общества, порхающей по миру, не имея никакой другой цели, кроме как получать удовольствия. Мне нужны настоящая цель, смысл жизни, карьера. Я хочу независимости… хочу жить собственной жизнью и ни от кого не зависеть.

Глядя на приемную дочь глазами, сияющими внутренним теплом, пробужденным вином и любовью, Китти заключила Дани в объятия и прошептала:

– Тогда действуй, Дани, дорогая. Если это и есть твоя мечта – отправляйся в путь и найди ее!

Глава 2

Люрлин, личная горничная Дани, разбудила ее за несколько минут до семи.

Стоило Люрлин раздвинуть белые парчовые портьеры, как в комнату полился поток солнечного света

– Bonjour, mademoiselle 1. Ваш отец хочет, чтобы вы присоединились к нему за завтраком на террасе.

Дани потянулась, зевнула и счастливо улыбнулась:

– Замечательно. Я надеялась увидеться с ним до того, как он уедет.

– Мне наполнить для вас ванну? – предложила Люрлин.

– Пожалуй.

Она обожала свою огромную кровать, как, впрочем, и все в этой комнате. Хотя Китти и предоставила Дани свободу выбора в отношении убранства комнаты, она, вне всяких сомнений, постоянно руководила ей, и результаты оказались совершенно прелестными. Дани села и снова потянулась.

Изысканно задрапированный балдахин над кроватью, сотканный из великолепного, ручной работы бельгийского кружева. Рядом – прекрасный комод времен Людовика XV из древесины ценного бразильского дерева дальбергии с фиолетовыми прожилками. Комод украшали позолоченные бронзовые инкрустации высочайшего качества. Каждое утро независимо от времени года на него неизменно водружался букет свежих цветов из ухоженных садов Китти.

Всего несколько месяцев назад на аукционе в одном из имений Дани и Китти отыскали бюро времен королевы Анны. Украшенное вставками из отлитой вручную меди, оно содержало несметное количество разнообразных полочек и отделений для бумаг.

В дальнем углу комнаты стояли белое пианино и кресло на двоих в стиле английского ампира, обитое испанским бархатом и расшитое вручную лебедями и гусями.

Стены украшали панели из букового дерева и обои во фламандском стиле.

Однако больше всего в своей комнате Дани обожала стену, противоположную той, возле которой стояла кровать: на ней размещались картины, привезенные из Франции, Англии и Австрии, представлявшие четыре века европейского пейзажа.

Дани приняла ванну. Затем с помощью Люрлин зачесала волосы назад в пучок, что заняло очень мало времени, и украсила прическу шифоновым шарфом того же оттенка цвета лаванды, что и ее платье.

Быстрым взглядом она обвела великое множество хрустальных флаконов на позолоченном по углам зеркальном подносе, стоявшем на трюмо, и выбрала тот, который отец привез ей весной из Австрии. Она обильно надушилась, поднялась и придирчиво оглядела себя в большом овальном зеркале, висевшем над столом и отображавшем ее в полный рост.

Люрлин, вертевшаяся поблизости, в восторге всплеснула руками:

– О, mademoiselle, вы, как всегда, прелестны, словно дыхание свежего ветерка весенним утром!

Дани поблагодарила ее за столь изысканный комплимент и продолжала задумчиво изучать свое отражение. У нее была только одна-единственная фотография матери, которая хранилась в маленьком золотом медальоне, неизменно украшавшем шею Дани. Ее дед Барбоу дал его Дани, когда она была еще совсем ребенком, и с тех пор он стал ее самым любимым сокровищем. А когда она снова вернулась в Кентукки, то не раз до замужества тети Элейн подолгу в молчании рассматривала огромный, во весь рост, портрет матери, который висел в гостиной, стараясь запечатлеть каждую черточку родного лица.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20