Я взглянул на Кэнди. С обезумевшими глазами она мотала головой и пыталась освободиться от кляпа. Я провел пальцем по ее горлу, а потом прочертил им таинственный круг перед ее лицом.
      Непостижимо!
      Мисс Щипли лежала, выпучив глаза и плотно сжав губы.
      Я вытащил кляп изо рта Кэнди. Она моментально завизжала.
      Отлично!
      Я небрежно прошелся по комнате. За мной следили две пары глаз. Потяни, потяни, не давай им знать, что ты намерен делать.
      Кэнди перестала орать. Я достал пиво, открыл, протянул ей.
      – В это время дня вы обычно попиваете пивко, мисс Лакрица. Разве нет? Что ж, возможно, коль вы кричите, вам бы хотелось, чтобы оно стояло на обычном месте. – Я подошел и, приставив банку к ее ступне, немного по двигал ею вверх и вниз.
      Кэнди взвизгнула.
      – А сегодня вы в голосе, правда, – сказал я. – Но, Кэнди, милая, бросьте. Вам совсем ничего не грозит. Все, что требуется от мисс Щипли, – это назвать мне шифр к сейфу, и я уйду так спокойно, что вы и следов моих здесь не сыщете. – Я подвигал пивной баночкой вверх и вниз.
      – Щипли! – крикнула Кэнди, умоляюще глядя на постель. – Ради Бога, дай ты ему шифр к сейфу!
      Мисс Щипли еще крепче сжала губы.
      Я открыл Кэнди рот и влил в него немножко пива. Она поперхнулась и выплюнула его. Голова ее снова повернулась к постели.
      – Ради Бога, я не знаю, что хочет делать это чудовище! Ну, Щипли-и, Щипли-и, пожалуйста!
      Я прикоснулся ладонью к подбородку Кэнди и стал нежно массировать его круговыми движениями. Она глядела на меня с ужасом. Опустив глаза и увидев себя голую, она задергалась.
      Я протянул руку к ее животу и погладил его теми же круговыми движениями ладони. Затем, круг за кругом, я стал сдвигать руку все ниже и ниже. У самой промежности я остановился, снова поднялся на ноги и сделал глоток пива. Потом небрежно подошел к шкафчику с пластинками и, поставив пиво на стол, начал просматривать коллекцию.
      Две пары глаз следили за мной, как две птички за змеей.
      Я читал этикетки, перебирая стопку за стопкой, и тут увидел пластинки, лежащие сзади на самом дне и покрытые пылью. Ага! Должно быть, эти диски они никогда не проигрывают. Подняв клуб пыли, я вынул их из шкафчика.
      Любовные песни!
      То что надо! Уж как они, верно, их ненавидят, что засунули так далеко! Я вынул пластинки из конвертов, нанизал на автоматическое веретено и опустил первую.
      – Что ты собираешься делать? – заорала Кэнди.
      Полилась музыка. Я жестом указал на динамики, скрытые под масками чертей.
      – Пусть эта песня подскажет вам, мисс Кэнди Лакрица, тему сегодняшнего вечера.
      Заработал ударник – бам-бам-бам – и нежно замурлыкал тенор:
 
      Я глаза твои проверю –
      Там любовь, любовь, любовь.
      На себя тебя примерю –
      Кожей чувствую любовь.
 
      Грудь упругую сжимаю,
      В ласке бедер ощущаю
      Вновь любовь, любовь, любовь.
      Проникай в меня!
 
      Кэнди беспокойно заметалась, глаза ее становились все безумней и безумней. Она завизжала. Повернув головку в сторону, она крикнула:
      – Ради Бога, назови ему шифр! Он собирается изнасиловать меня!
      Мисс Щипли только крепко сжимала губы. Я взглянул на нее и небрежно бросил:
      – Кэнди абсолютно права.
      Я распахнул японский халат нинзя и обернулся к Кэнди. Она впилась в меня взглядом, затем взвизгнула:
      – Ой, мамочка!
      Я подошел к ее кушетке, оглянулся на мисс Щипли и сказал:
      – Это вы заставляете ее страдать. Все, что вам нужно сделать, – это сообщить мне шифр к сейфу.
      Губы мисс Щипли сомкнулись еще плотнее, если это было возможно, а взгляд остановился на мне. Происходило сражение: чья воля сильнее.
      Я встал коленом на кушетку и снова взглянул на мисс Щипли.
      Сжатые губы – и все.
      Кэнди неистово мотала головой из стороны в сторону.
      Я встал на кушетку другим коленом.
      Кэнди завопила.
      Я глянул на мисс Щипли.
      Сжатые, плотно сжатые губы.
      Внезапно что-то остановило меня.
      Я удивленно воззрился на Кэнди.
      Она уставилась на меня с ужасом.
      Меня привело сюда дело, и нельзя было о нем забывать. Я сказал, обращаясь к мисс Щипли:
      – Ваша маленькая женушка еще девственница! Если я пойду дальше, она больше не будет девочкой. Даю вам последний шанс. Вы называете мне шифр вон к тому сейфу, или я открываю вот этот!
      Губы мисс Щипли сомкнулись так, что плотнее нельзя.
      – Ну что ж, мисс Щипли, – пришлось констатировать мне, – вы в этом виноваты – не я.
      Ухмыльнулись динамики-маски с чертовскими харями.
      – Начинаем! – провозгласил я.
      Кэнди заорала громче музыки, намного громче!
      Потом откинула голову и лишилась чувств.
      Диск все крутился и крутился.
      Кэнди пришла в себя, глянула на мисс Щипли и застонала.
      Опрокинулась банка с пивом, и пенящаяся жидкость растеклась по полу.
      Кэнди визжала, ее ноги на кушетке выделывали непонятный прыгучий вальс, а глаза закатились так, что остались видны только белки.
      Она обмякла.
      Совсем отключилась.
      Глаза мисс Щипли оставались непроницаемыми, а губы запечатанными печатью молчания.
      Волосы Кэнди коснулись пола; она потеряла сознание.
      Я встал, запахнул на себе халат.
      Открыв еще одну банку, я сделал глоток и подошел к кровати с лежавшей на ней мисс Щипли.
      – Видите, к чему привело ваше упрямство. По вашей вине Кэнди нарушила самые священные законы психиатрического регулирования рождаемости. Своей черствостью вы даже заставили ее предать святое имя Роксентера. Посмотрите. Вот она лежит, и уже больше не девственница. – Я указал на разметавшиеся по полу волосы и бесчувственное лицо. – Увы, это по вашей вине она подверглась насилию. Теперь она падшая женщина!
      Мисс Щипли не проронила ни слова. Ее реакция оставалась совершенно неопределимой. Что за каменное сердце! Но моя озадаченность скоро прошла. Я знал, чем ее испугать, и сказал:
      – Хоть вы и чудовище, мисс Щипли, я не могу не чувствовать сострадание к вам. Если будете упорствовать в своем дурацком упрямстве, я не отвечаю за последствия для вас лично.
      Она смотрела на меня все так же – никакой перемены.
      Я почувствовал некоторые угрызения совести. Боги милосердные, да эта баба, должно быть, сделана из цельного куска меди! Я продолжал:
      – Сегодня может пролиться еще больше крови. Вам лучше дать мне эту комбинацию, не то предупреждаю, ситуация может стать неуправляемой.
      Гробовое молчание.
      – Превосходно, – сказал я, – вы сами захотели не приятностей на свою голову.
      Я подошел к проигрывателю и убедился, что на диск готова упасть следующая пластинка. Сделал глоток пивка. Затем вернулся к кровати и встал на нее коленями. Подняв пивную банку повыше, я накренил ее, и пенная жидкость полилась ей на живот.
      – Лучше вам все же быть посговорчивей, мисс Щипли!
      Ее губы и глаза не изменились ни чуточки. Даже не дрогнули!
      Пластинка упала на круг. Жалобно зарыдали скрипки. Я распахнул халат и сказал:
      – Времени остается мало!
      Мисс Щипли взглянула на меня, но выражение ее лица не изменилось.
      Черт ухмыльнулся с маски, и новый певец запел любовную песню:
 
      Милая голубка,
      Стань моей женой.
      О, какой счастливой
      Будешь ты со мной!
 
      Деток нарожаем,
      Двух, а может, трех.
      Вот твое колечко,
      Стань моею. Ох!
 
      Она попыталась ослабить цепи и приподняться.
      – Если не желаете говорить, тогда начнем!
      Рука ее судорожно сжимала державшую ее цепь.
      Внезапно пластинку заело на одном месте:
 
      О, какой счастливой...
      О, какой счастливой...
      О, какой счастливой...
 
      – Эй! – воскликнул я. – Да вы девственница!
      В ее глазах кипела буря. Она пыталась бороться, и ее бедра судорожно дергались вверх, вниз.
      – О, к черту этот сейф! – обрадовался я. – Это так здорово! Так здорово!
      Она кричала, а маска с ухмылкой черта ехидненько улыбалась.
      Глаза ее совсем закатились, и она вырубилась.
      Диск все крутился и крутился. Наконец игла покинула заезженную бороздку и перескочила на окончание песенки:
 
      Милая голубка,
      Я ль не парень твой,
      Пышный торт экстаза –
      Секс у нас с тобой,
 
      О, приди, голубка,
      Будь со мной всегда:
      Хлеб ты мой постельный,
      Я твоя вода!
 
      К мисс Щипли возвратилось сознание. Она ритмично дергала рукою цепь.
      Проигрыватель перешел на новую песенку. Комнату заполнил хрипловатый женский голос:
 
      Всходим медленно вверх
      Мы на гребень утех.
      Я со стоном кричу,
      Так тебя я хочу.
 
      Сходим медленно вниз.
      Милый, только держись!
      Я молю горячо,
      Чтоб взошли мы еще!
 
      Всходим медленно вверх...
 
      Банка с пивом, крутящаяся на диске, внезапно взорвалась. Пена разлетелась по всей комнате.
      Подножие кровати взлетело и снова грохнулось об пол под оглушительные звуки крещендо, вырвавшиеся из горла мисс Щипли.
      Проигрыватель вернулся к первоначальной песенке:
 
      Милая голубка,
      Стань моей женой...
 
      Я сошел с постели и запахнул на себе халат. Проигрыватель продолжал напевать:
 
      О, какой счастливой
      Будешь ты со мной!
      Деток нарожаем,
      Двух, а может...
 
      Я в бешенстве стукнул рукой по адаптеру, и игла с пронзительным визгом сошла, процарапав пластинку.
      Злорадно глядел я на этих двух дамочек, выключенных, как лампочки.
      – (...) тебя, Щипли, – прорычал я, ликуя. – Ну что, победила меня опять?

Глава 9

      Мне хотелось застрелить их обеих. Собственно, этим, наверное, все теперь и окончится.
      Случайно я взглянул на свои ноги.
      Кровь!
      Я оказался в чудной ситуации: приходилось отделываться от улики прежде, чем совершить преступление. Убийство одной непорочной девицы являлось достаточно тяжким проступком, но за двух меня могли бы обвинить в целой серии убийств. Одна судебная экспертиза – и меня признают виновным!
      Обычно меня не считают чересчур привередливым человеком. Имеются люди, которые бы даже поклялись, что, как и весь Аппарат, я по горло в дерьме. Но какая мне польза от этого? Перед тем как устроить эту резню, мне требовалось позаботиться о том, чтобы меня ни в чем не заподозрили. Мне нужно было поскорее принять душ, чтобы замести свой бред – простите, след.
      Я свирепо взглянул на двух еще лежащих в обмороке дам и, с отвращением сорвав с себя японский халат, протопал в комнатку Кэнди и закрыл за собой дверь.
      В ванной было много всякого мыла. Я в этом деле никакой не специалист, но утверждаю, что американские сорта мыла с их дешевым (пенни за бочку) «парфюмом» воняют хуже, чем пахнул в тот вечер я. Они применяют резкие ароматы, чтобы отбить еще более вонючие запахи их сомнительных ингредиентов, таких, как прогорклый кабаний жир. В конце концов я отыскал «толокняное мыло здоровья», на обороте которого говорилось, что оно вам вернет «тот непорочный вид», и начал мыться под душем.
      Покрываясь мыльной пеной, я обдумывал эту сложную ситуацию. Признаюсь, она меня озадачивала.
      Наконец я кое-как покончил со своими расчетами, – неважно, насколько глубоко я верил в них сам. Любому показалось бы, что самое жестокое, чем можно донять лесбиянку, – это сделать ее свидетелем естественного сношения. Сам маркиз де Сад проповедовал «половое насилие без разбора» как, возможно, острейшую форму садизма. Я действовал только по книге. И он бы это понял. То, что маркиз проповедовал, он сам применял на деле. Сам Фрейд, уже десятилетия спустя, оказался бы в полном замешательстве, если бы не работа де Сада, преданного своему делу.
      Где-то я, похоже, дал маху. Но хватит беспокоиться. Я человек будущего, а не прошлого. В голову пришла идея: а что, если мне просто убить их и избавиться от тел? Далее я мог бы вызвать фургон для перевозки мебели и попросить их отвезти сейф на завод, где их выпускают. Я мог бы сказать им, что забыл шифр. Но я отбросил эту идею, ведь им это могло бы показаться подозрительным, а мне нельзя обнаруживать себя.
      Я закончил мыться. Теперь от меня исходил отвратительно чистый запах – или это был запах толокняного мыла?
      Я облачился в японский халат нинзя, взял пистолет и только хотел протянуть руку, чтобы открыть дверь, как услышал, что они разговаривают. Ага, ожили! Я прислушался. Кто знает, может, удастся зацепиться за что-нибудь, что подскажет мне, как быть дальше.
      – Тогда, – голос Щипли, – ты ему и скажешь.
      – Нет, – отвечала Кэнди. – Это ты ему скажешь. Ты гораздо ловчей меня.
      – Он мне не поверит, – возражала Щипли. – Не доверяет он мне.
      – Он должен тебе поверить, – утверждала Кэнди.
      – Не думаю, что я смогу убедить его.
      – Ты должна попытаться! – настаивала Кэнди. – Это же невыносимо. Подумать даже страшно, что он еще может сделать.
      – Черт, действительно, – согласилась Щипли. – Мы в отчаянном положении!
      Ага! Они считают свое положение отчаянным, вот оно что! Мое сердце наполнилось надеждой. Они «его-то ужасно боялись. Эх, была не была: я вошел в комнату, держа пистолет наготове.
      Обе они уставились на меня – Кэнди, связанная на кушетке, и Щипли, надежно прикованная к кровати. Есть ли страх в их глазах? Ага! Есть! Ошибка исключается. Они ужасно напуганы.
      Мисс Щипли сделала глубокий вдох и проговорила:
      – Если ты снимешь с меня цепи и уйдешь из комнаты, я открою сейф и отдам тебе твои деньги.
      Вот здорово! Они боятся, что я что-то такое сделаю. На это «что-то» я наткнулся случайно и, следовательно, должен притвориться, будто знаю, в чем состоит это «что-то» – хотя я этого и не знал.
      Но я знал мисс Щипли. Она больше, чем другие женщины, отличалась коварством – вплоть до того, что могла всадить нож в спину. Ничего, я ее перехитрю. По крайней мере услышу, чего они так боятся, прежде чем укокошу их обеих. Я обошел комнату и собрал все выставленные напоказ ножи и прочее оружие. Нашел даже старые дуэльные пистолеты, с которыми были связаны такие болезненные воспоминания. Мне потребовалось трижды побывать в комнате Кэнди, прежде чем там скопилась большая куча всякого добра.
      Наконец я выдернул из гнезда телефонный шнур, оторвал присоединенные к съемочной камере провода, убедившись вначале, что это не приведет в действие какую-нибудь дистанционную сигнализацию. Я заглянул в кухонный шкаф и, забрав оттуда весь перец с горчицей и соус «Табаско», присовокупил их к груде оружия.
      Ловко и профессионально я отвязал ноги Кэнди от кушетки и снова связал вместе. Она понимала, что лучше не сопротивляться: в зубах я держал нож.
      Приставив к ее голове пистолет, я оттащил ее в спальню и привязал к бюро.
      С взведенным «ругером» в левой руке я вернулся, освободил мисс Щипли от оков и поспешно отступил назад.
      – Одно ложное движение, – предупредил я, – и я разнесу Кэнди голову. Теперь открывайте сейф.
      – Когда выйдешь из комнаты и закроешь дверь.
      Это было страшно рискованно, но я нуждался в деньгах, чтобы снова начать действовать и уничтожить причину всех моих бед – Хеллера.
      Пятясь, я вышел за дверь и закрыл ее. На случай, если Щипли вздумает шутить, я держал Кэнди под прицелом пистолета... В соседней комнате слышались какие-то легкие звуки. Верьте не верьте, но это был один из самых опасных моментов во всей моей аппаратной карьере. Мне приходилось разыгрывать полное спокойствие, хоть это было очень нелегко.
      Я чувствовал, как мое сердце пытается уползти в пятки. Женщины опасны всегда, а будучи лесбиянками, опасны вдвойне; но если баба такая, как мисс Щипли, гляди в оба, мужик, ибо она – опаснее втрое. Голос из другой комнаты:
      – Теперь можешь войти.
      Чтобы не быть захваченным врасплох, я прижал к себе обнаженную, все еще связанную Кэнди и, пользуясь ею как щитом, ногой распахнул дверь.
      Мисс Щипли стояла на коленях перед сейфом. На первый взгляд все выглядело довольно естественно и спокойно. Однако руки Щипли держала за спиной. Какой-то подвох! И сейф закрыт! Я приставил «ругер» к виску Кэнди, держа палец на спусковом крючке.
      – А это что еще за фокусы? – грозно спросил я.
      Мисс Щипли опустила руки. Она держала тысячедолларовую банкноту.
      – Это твое, – сказала она, – если ты этого не сделаешь. – Глаза ее выражали страх.
      Пора было выяснить, чего они так боятся.
      – Если я не сделаю чего?
      Ответила Кэнди – это был сплошной лепет с интонациями чистейшего ужаса:
      – Выйдешь за эту дверь и уйдешь! И мы тебя никогда больше не увидим!
      Я заморгал. Какая-то новая хитрость. Расставили мне ловушку попытаются заманить туда отрицательным приемом: страница два миллиона третья «Руководства по введению в заблуждение».
      Говорила мисс Щипли. В голосе ее слышалась мольба:
      – Твои деньги еще в сейфе. Подписав пустой бланк счета, я могу раздобыть тебе больше. Но сейчас ты можешь взять только это. У нас есть условия.
      – Какие же? – подозрительно спросил я.
      – Ты будешь получать тысячу долларов каждый день, если будешь жить с нами и пообещаешь делать то же самое дело каждую ночь.
      – С нами обеими, – добавила Кэнди. – Каждую ночь.
      О, это показалось мне очень подозрительным.
      – А как насчет психиатрического регулирования рождаемости? – поинтересовался я.
      – Все, что стоит на пути к таким чудесным ощущениям, может проваливать к черту, – заявила мисс Щипли.
      – К черту психиатрическое регулирование! – провозгласила Кэнди.
      – Они нам врали, – продолжала мисс Щипли. – В задней комнате мы годами только и делали, что кусались, царапались да пачкались губной помадой. Мы в точности следовали предписаниям в текстах ПРР. Мы даже консультировались с возглавляющим это дело психиатром. И никто ни разу не сказал нам, что настоящее ощущение должно приходить оттуда, снизу! Ведь так, Кэнди?
      – Так, – подтвердила Кэнди. – Об этом нигде ни малейшего упоминания! Я чуть не надорвалась от притворства, пока не получила этого... этого...
      – Оргазма? – подсказал я.
      – Ох, неужели это и есть организм? – удивилась Кэнди.
      – О-р-г-а-з-м, – продиктовал я по буквам. – Оргазм.
      – О, какое чудесное слово! – воскликнула Кэнди. – Теперь я знаю, почему люди принимают христианство – ведь оно обещает рай.
      – Они нам врали, – с горечью сказала мисс Щипли. – Они нам говорили, что для осуществления программы Роксентера по снижению рождаемости в мире нам нужно стать лесбиянками. Я в роли мужа, а Кэнди в роли жены. Нам ничего не оставалось делать, поскольку они превратили всех мужиков в «голубых» и объявили преступлением вмешательство в их отношения и разрушение их браков.
      Мисс Щипли вдруг встала на ноги, заставив меня сильно занервничать. Оглянулась и, не найдя ничего подходящего, чтобы шваркнуть об пол, опрокинула «железную деву» дверцей вперед.
      – Пошли они все на (...)! – проревела она. – Они превратили нас в бесправных! Все эти годы они лишали нас законных женских прав! Я возьму свой реванш!
      – Постойте, постойте, – встревоженно заговорил я. – Это же измена. А о Роксентере вы не подумали?
      Она сплюнула на пол. Потом схватила пивную банку, грохнула ею об пол и закричала:
      – Пусть Роксентер засунет свой (...) себе в (...)! Психиатрическое регулирование рождаемости! Плевать я хочу на ПРР! – Она схватила еще одну пивную банку и тоже швырнула ее на пол. – Плевать я хотела на главного психиатра! Плевала я на психиатрию! Плевала я на Роксентера и на его помощь в развитии психиатрии! Они годы и годы лишали нас такой восхитительной вещи! – Мисс Щипли оглянулась в ярости, ища, чем бы еще шмякнуть об пол.
      Я знал, как прекратить эту бомбардировку. В любую минуту могло бы достаться и мне. Психология тут ни при чем, во мне заговорило чувство самосохранения.
      – Как вы могли подумать, что я буду жить посреди всего этого безобразия – среди всех этих орудий пытки? У меня начнутся кошмары, и я сбегу.
      – Нет-нет, – поспешно проговорила Кэнди.
      – Нет-нет, – вторила ей мисс Щипли, внезапно переменившись. Она мгновенно сменила бомбовую атаку на милость. – Послушай, мы все это выкинем. Мы переделаем всю квартиру. Ты можешь взять себе заднюю комнату. На внутреннюю сторону двери поставим замок. Расчистим сад, чтобы у тебя был приятный вид из окна, и будем выходить туда посидеть и отдохнуть. Можешь приходить и уходить, когда тебе захочется. Все, что тебе придется делать, – это спать с нами в большой комнате каждую ночь, ну и это.
      – Только не на этой кровати, – твердо сказал я. – И никаких цепей или горчицы.
      – У нас будет прекрасная большая постель, где мы поместимся втроем, – сказала Кэнди.
      – Никаких цепей, никакой горчицы! – сказала мисс Щипли. – О, пожалуйста, не будь жестокосердной (...), Инксвитч, дорогой. Ну пожалуйста, пожалуйста, умоляю тебя, скажи «да».
      Похоже, она готова была заплакать самыми настоящими слезами. И тогда я сказал:
      – Да.
      – Ох! – вскрикнула Кэнди. – Скорей развяжи меня, чтобы я могла поцеловать тебя, дорогой ты мой мужчина!
      Не без труда я перерезал ее веревки: меня обнимала мисс Щипли, издавая ласковое рычание.
      Кэнди наконец освободилась и поцеловала меня. Мисс Щипли говорила:
      – Каждый день ты будешь получать свою тысячу баксов, а мы обустроим квдртирку. – Потом добавила: – Ну как, решено? – словно хотела получить подтверждение и успокоиться окончательно.
      – Решено, – отвечал я.
      – Вот здорово! – закричала Кэнди, хлопая в ладоши. – Давайте все оденемся, сходим в ресторан и отметим потерю девственности.
      – Нет, – сказала мисс Щипли, серьезно глядя на меня снизу вверх и сжав губы. – Давайте останемся здесь и проделаем все это снова. Впереди целая ночь. Но на этот раз, Кэнди, я буду первая. Ты можешь смотреть, если пообещаешь не кричать. Кричать стану я, когда у меня начнется еще один из этих шикарных оргазмов. Как подумаю об этом – дух захватывает.
      Вот каким образом мне удалось открыть тот сейф. А уж если быть точным, то целых три сейфа. В общем-то, не совсем так, как я планировал, но нужно было учиться импровизировать. Нужно знать, как проникать в дела глубже, чем намеревался вначале. Нужно знать, когда подбирать то, что лежит возле ног.
      Увы, если бы только все остальные мои дела шли так же гладко, как той замечательной ночью.

Глава 10

      За более чем шестьдесят часов мои наилучшим образом составленные планы застопорились. Работа по сдерживанию Хеллера никак не продвигалась вперед, а ведь должна была продвигаться. Должна, должна!
      Я беспокойно ерзал в задней комнате квартиры. Этим частично я был обязан блохам, вынуждающим меня чесаться.
      Уже два дня в подвальной квартирке и в саду стоял непрерывный шум. Вовсю шли ремонтные работы и обзаведение новой обстановкой. Я подписал пару пустых счетов компании «Спрут» для малой кассы именем Джон Смит, и после этого началось столпотворение: рабочие в большой комнате, рабочие в задней комнате, рабочие в саду. Слесари-водопроводчики, художники, электрики и даже педики, указывающие, какие новый декор и обстановка нам нужны. Я получил очень хороший урок: никогда не следует подписывать счета!
      Но основная причина, заставившая меня вертеться (помимо блох), состояла в том, что я не мог связаться с Ратом по рации. Я знал, что она у него есть, как знал и то, что он не желает мне отвечать – просто чтоб позлить меня.
      В нью-йоркскую контору я звонить не осмеливался, поскольку находился в бегах. Другое дело Рат: по рации я мог бы навешать ему лапшу на уши, чтобы он думал, будто я нахожусь в Афьоне. Связь с ним была нужна мне до зарезу: ретрансляторы 831 работали и находились так близко, что мои экраны просто засвечивались. Я не знал, что происходит с моей целью номер один – с Хеллером! Не располагая этими данными и не имея возможности видеть, что делает это исчадие ада, графиня Крэк, я не отваживался действовать.
      Мне жутко не терпелось хоть что-нибудь сотворить – все что угодно, лишь бы приступить к операции по избавлению от Хеллера.
      Деньги у меня имелись – три тысячи долларов: две банкноты являлись моей установленной платой, а третью мне дали за сверхурочную работу. Я расстроенно глядел в ведро с краской цвета желтых нарциссов. В нем плавала блоха, постепенно становясь желтой. Только я хотел утопить ее лопаточкой для краски, как она выпрыгнула из ведра и исчезла. Этот инцидент усилил мое беспокойство. Мне захотелось выбраться из этого чересчур шумного места и подумать.
      Я стер с плаща брызги желтой краски и отправился на прогулку, надеясь, что свежий ветреный день охладит мой воспаленный лоб, успокоит и позволит сосредоточиться. Как ни в чем не бывало я прошел мимо газетного киоска. И на первой полосе газеты «Нью-Йоркская грязь» увидел написанный аршинными буквами заголовок:
 
       «СОВЕТ БЕЗОПАСНОСТИ ООН РАССМАТРИВАЕТ
       ВОПРОС О «БОМБОВЫХ» ПРАВАХ ЖЕНЩИН.
       НАЧИНАЕТСЯ ЖЕНСКОЕ ПИКЕТИРОВАНИЕ.
       УЧАСТНИКИ МАРША-ПРОТЕСТА ПРОТИВ
       ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ МИТИНГУЮТ В ГОСУДАРСТВЕННОМ УНИВЕРСИТЕТЕ».
 
      Опять Хеллер! Они поместили этот заголовок только для того, чтобы досадить мне.
      Затем до меня вдруг дошел весь смысл заголовка. Если закон будет принят в Совете Безопасности, мисс Симмонс совсем растает перед Хеллером! Вместо того чтобы добиться его исключения из университета, как обещала, она позволит ему сдать экзамен! Я потеряю важного союзника, который мог бы мне помочь в срыве его планов по реабилитации этой планеты – замысла, который принес бы погибель и мне, и Ломбару, и Рок-сентеру.
      О, я носом чуял беду. Но что я мог сделать?
      Я стоял на углу, чуть не выходя из себя от сознания, что нужно незамедлительно что-то предпринять в этой критической ситуации. Я вгляделся в небеса, моля богов послать мне знамение. И я его получил! Прямо перед собой я увидел здание компании «Спрут»! Роксентер по-прежнему пребывал у себя в «раю», и потому с миром скоро все будет в полном порядке. Однако я подумал, что Гробе, вероятно, не знает, что именно Уистер стоит за этой шумихой о женских правах. Роксентер, Гробе и все, кто имел значение, конечно, уже знали, какую опасность представляли женщины их интересам. Ведь помимо всего прочего, Роксентер контролировал еще и мировые запасы урана, и если бы на горизонте совсем не маячили войны, рынок термоядерных бомб развалился бы с треском. Этот закон, если его примут, мог принести разорительный и бедственный мир. Роксентер, должно быть, неистовствует.
      Лишь только я осознал это, как сразу же приступил к действиям и быстрым шагом направился к зданию «Спрута».
      Я прошел прямо в дверь Благотворительной ассоциации. Мне повезло. Там сидел Гробе. Его маленькая шляпка с загнутыми полями лежала на клетке с белыми мышами, стоявшей на рабочем столе. Он взглянул на меня, и рот его слегка растянулся в подобии улыбки, обычной для его красновато-лиловой физиономии.
      – Инксвитч! – воскликнул он. – Входите. Уже, наверно, второй день вас не вижу. – Он указал на кресло для посетителей. – Присаживайтесь. Чем занимались?
      – Пришлось утверждаться в роли федерального агента, – отвечал я, усевшись. – Я просто забежал, чтобы узнать, известно ли вам о законе о женских правах в отношении термоядерных бомб.
      – Женщины, – проговорил он. – Я стараюсь держаться от них подальше. Но, должен сказать, без особого успеха: их так же трудно избежать, как посыльных с судебной повесткой.
      – Что ж, вам, по-моему, приятно было бы узнать, что за этим законом стоит Уистер. Он опасен.
      – А, Уистер, – промолвил он, и в глазах его появился взгляд, свойственный, может, только законникам с Уолл-стрит. Затем он сложил вместе кончики пальцев и откинулся в кресле. – Но, думаю, у нас это дело поставлено под надежный контроль. Им занимается Мэдисон. Правда, в последнее время его допекали счета, которые мы получали от Г.П.Л.Г.
      – Уистера надо остановить, – настаивал я.
      «Улыбка» снова растянула углы его рта.
      – Ладно, вы только не нервничайте, Инксвитч. Все, за что возьмется такой агент по связям с общественностью, как Балаболтер Свихнулсон, будет остановлено. Можете не сомневаться. Когда этот маньяк разделается с Уистером, бедный (...) будет молить, чтоб его посадили на электрический стул, и вышвыривать из своей камеры любого, кто придет к нему с помилованием от губернатора. На Мэдисона вы можете рассчитывать, Инксвитч. Нет ему равных средь гадов! Когда мы объединим мэдисонов нашего мира с имеющимися у нас средствами массовой информации, даже Четыре Всадника Апокалипсиса будут просить о внесудебном урегулировании. Не беспокойтесь, Инксвитч. Можете быть уверенным, что Мэдисон окончательно испортит Уистеру жизнь. Таков мой окончательный вердикт.
      Я увидел, что у Гробса ничего не добьешься, и поднялся, собираясь уйти.
      – О, между прочим, Инксвитч, – остановил он меня, – я только что вспомнил. На днях хотел послать вам подарок, но мой секретарь сказал, что у него нет вашего нынешнего адреса.
      – Что за подарок – змеи?
      – Нет. Довольно ценные вещи. Я достал в Китае набор для иглоукалывания и подумал, что, может, вам бы захотелось испробовать эти иглы на мисс Агнес. Если их всаживают не туда, куда нужно, поднимается страшный скандал. Итак, какой ваш нынешний адрес?
      – Я скрываюсь.
      – Да полно вам, Инксвитч, я знаю. Это же только для моей записной книжки.
      Я не мог без особых на то оснований отказать ему и обнаружить тот факт, что никогда даже не встречался с мисс Агнес. Я дал ему адрес подвальной квартиры. Он записал его в черную книжицу, немного подумал, наморщив лоб, и сказал:
      – Этот адрес я знаю. Ну конечно, я ездил туда в прошлом месяце, нужно было замять дело об убийстве. Человека забили до смерти. Я понял! Это квартира мисс Щипли! – Он взглянул на меня с неподдельным удивлением. – Боже! – воскликнул он. – Уж не живете ли вы с мисс Щипли?!