Забудем дурное! На моё покровительство положись! Мухаммед слушал безучастно, тот решил, что отныне племянник перестанет будоражить мекканцев бреднями, стыдить и укорять. "А ты пойди к Мухаммеду, спроси, - велела Абу-Лахабу жена: не забыла, как Мухаммед прозвал ее носильщицей дров для адского пламени, - желает ли он примирения? Если одумался, испытай вопросом, что уготовано нам, многобожникам, после смерти?" Прежде чем покинуть Мухаммеда, Абу-Лахаб решил подступиться к тому, что советовала жена, заговорил о бренности жизни: мол, пришли - уйдём, обратившись в прах, стоит ли отравлять жизнь, лишь однажды каждым из нас проживаемую?
      - Жизнь, - ответил Мухаммед, - не одна, а две: ближняя -в этом мире, она коротка, и дальняя, в мире том, невидимом - она вечная. Смерти тоже две: до рождения и после жизни. И третья есть, временная, чтобы не забывали, сон! Четвёртая тоже, мёртвые среди живых! Даже пятая, физическая. А шестая ад!
      Издевается?! - Абу-Лахаб подумал: - Но Хадиджа... - Мухаммед не дал договорить:
      - Богобоязненные не вкусят смерти, лишь первую, физическую, а далее вечная жизнь в раю!
      - Надеюсь, мой брат и твой отец, - уж тут Мухаммед отступит! удостоен вечной жизни? - Увы, идолопоклонники горят в адском пламени, но я молюсь за них, чтобы Бог сжалился! Даже слышу треск горящих дров, - повторил сказанное про его жену, - приносимых на топку многобожниками!
      Абу-Лахаб резко встал - жена права, зря старается:
      - Ты неизлечим, безумец, и я ошибся, придя к тебе! Но учти: не будет тебе жизни в Мекке, и да познаешь ты правоту моих слов!
      55. Тюки слов
      С рассветными лучами, когда ночь ещё не ушла, покинул Мухаммед Мекку и в поисках возможного прибежища отправился с Зейдом в Таиф. В детстве, помнит, приезжали сюда, кормились стручками акаций, ягодами чёрной и белой шелковицы, сбиваемыми длинной палкой, и падали они на постланную синюю простыню. Обратиться к таифцам? Собралась толпа: - Но если ты пророк, яви чудо! И Мухаммед заговорил... Зейд впоследствии заметит, что, когда Мухаммед обратился к враждебной толпе, сияние исходило из лика его, на висках серебрилась седина, и он соткал из речи ткань, которая не истлеет со временем и не потонет в круговороте событий: - Неужто ещё чудеса являть к тем, что были прежде?! Что посох Мусы обернулся змеёй, море расступилось, рука, в пламени полыхающая, стала белой и осталась невредимой? Что сотворены из праха? Что может женщина родить, не познав мужчины? Что был брошен человек в жаркий огнь, который стал прохладой? Вода потекла из пальцев, напоив огромную армию, а многие насытились едой из котелка размером с куропатку? - Ничто не ново в твоих речениях!
      - Мне было явлено, Бог молвил: Как человек нетерпелив, как будто из поспешности он создан! Дождётесь - покажу Я вам знамения, Меня не торопите! Вопрошают: Когда угрозы сбудутся? О, если б знали кто не верует, какая ждёт их кара, - ни лика от огня не отвратить, ни спины! Мгновенно огнь охватит их - не спасутся!
      Не заметил Мухаммед, как в него полетел камень, точнее, ком песка затвердевшего. Но ясно: началось с комьев, завершится каменьями.
      ...Голодные и усталые, покинули они Таиф, и неслась им вслед, обгоняя, молва: Привёз три тюка слов, на верблюда навьюченных, из коих два - от людей Писания услышаны, а третий... Недруги стараются уничтожить божков, коими все мы хранимы!
      56. Запретные сроки
      Зять Мухаммеда Осман и дочь Ругийа, оплакавшие Хадиджу, решили не оставлять Мухаммеда одного с горем, да и трудно мужчине, когда в доме нет женщины, - нашли ему новую жену (сон о женщине, помогающей мыть ребёнка, в руку?): Севда её имя, Приносящая пользу*.
      ______________ * Кочующая фраза недругов Мухаммеда: Ложе Хадиджи пустовало недолго. Лучше умолчать, дабы злословие не укоренилось. Между тем присутствие Севды в доме однажды спасло Мухаммеда от гибели. Это случилось после просветления Омара, принявшего веру Мухаммеда: отыскался бедоголовый, вздумавший убить пророка. Он подошёл к дому и, заслышав мелодичный голос Севды - она грустно пела про раннее увядание, растрогался и отвратился от задуманного. Есть версия, что заговорила в нём утраченная ныне мужская честь: недостойно убивать врага в присутствии жены.
      ...Мухаммед спал плохо, болело сердце, часто просыпался, а под утро стал готовиться к намазу. И вдруг небо, вмиг вспыхнув, озарилось белым ярким светом, охватившим видимое пространство, вся комната разом осветилась, тут же погрузившись во тьму. Такого Мухаммед не помнит. "Что бы это значило? " - встревожился. Какое предзнаменование? Может, далеко в горах вспыхнула молния? Обычно спустя время после яркой вспышки доносятся раскаты грома. Точно небо свидетельствует на тайном языке своём о мощи, и да разумеют люди, сколь бессильны пред мощью Создателя. Подождал - тихо. Нет, то не молния. Или... что-то с глазами, чётко различали прежде близь и даль. Вспышка изнутри? Весть от Хадиджи! - вдруг осенило. - Светлый облик Хадиджи на миг вспыхнул! Неужто привиделось лишь ему одному?! Утром выяснилось: многие видели! Утром же Абу-Бакр к нему явился.
      (24) Свиток торопит события, что сказывается в скорописи, с какой каллиграф, кому поручено переписать текст, выполняет работу (не понятно: кто переписывает? чьё поручение?): Абу-Бакр посетил Мухаммеда не ранней весной, когда возник числовой знак женитьбы (что Мухаммед был моложе Хадиджи и на столько же старше Севды?), а много позже, когда деревья, отшумев своё, готовились к зиме.
      Сама судьба, подумал Мухаммед, послала мне разгадчика знаков! Но и Абу-Бакр видел бесшумную вспышку в ночи: мол, видимый свет озаряет душу, переходя в дух, и дух рождает свет, лучи которого греют. Потом - неожиданность:
      - Хочу, - говорит, - сблизиться с тобой, Мухаммед. - Ты и есть близкий мой друг, мы как братья. - Нет, ещё ближе стать - породниться. - Увы, нет свободной дочери, чтобы выдать за твоего сына. - Зато у меня есть лучезарная дочь Айша! - Я знаю, как она любит тебя! Когда я вижу её рядом с тобой, глаз не оторвать от вас. Не припомню, чтобы дочь хоть на шаг оставляла своего отца, удивлён, что одного тебя отпустила. А сколько в её взгляде гордости, такое ликование во всём её облике, когда ты рядом! Увы, ты знаешь: нет у меня сына, чтобы мог я осчастливить его таким сокровищем, как Айша!
      - Мне нужен не сын твой, ты сам. - Готов быть ей вторым отцом, хотя вряд ли она захочет видеть рядом с истинным отцом кого бы то ни было. Айша полна твоей любовью!
      - Мы с тобой говорили об этом, когда ты вышел нас проводить в тот вечер, последний для Хадиджи. Неужто не помнишь? - Многое вытеснено думами о Хадидже.
      - Ты сказал: Айша выросла в любви отца, ей будет недоставать любви, как покинет отчий дом, никакой другой не сможет заменить отца.
      - Помню, смотрел вам вслед, Айша шла счастливая, её маленькая ручка с такой доверчивостью лежала, спрятанная, в твоей большой руке.
      - Ты прав, Мухаммед, если есть такой мужчина, кому бы я доверил её, то это ты, Мухаммед!.. Но дослушай! Когда покойная Хадиджа сказала, что дочь моя будет с нами, решил, что придёт день... укоренился в этом, когда Хадиджа подарила Айше серьги, то было предзнаменование! И я вручу судьбу Айши тебе, чтобы со временем стала она твоей женой. - Айша? Дитя? Моей женой?!
      Если Мухаммед скажет "нет", не посмеет Абу-Бакр настаивать, и потому торопливо произнёс, даже дрожь была в голосе:
      - Заклинаю тебя именем Аллаха, - из новых формул, которые родились, не отвергай мою просьбу! Только если Айша будет с тобой, сердце отца успокоится, и уже ничто не сможет разорвать наш с тобой союз... - Говорить, не молчать!.. - Никто не торопит нас, Мухаммед!
      Но отвергнуть дар! Абу-Бакр предложил, не приподнеся, а Мухаммед не отверг, приняв? Любовь к девочке-женщине? Учить любить, приучать и не отпугнуть? Обладать хрупким созданием!..
      Абу-Бакр говорил долго, не давая вставить слово, а потом ушёл. Но недолго оставался Мухаммед в одиночестве: новая неожиданность - к нему йатрибец явился, первый из чужих - Амр, имя, распространённое на аравийских просторах, и пришёл не один - с Абу-Бакром и Билалом: как только вышли от Мухаммеда, наткнулись на йатрибца. Тот сошёл с верблюда, представился седельником, мол, наслышан о хашимите, который, как и он, разуверился в идолах, и решил взглянуть на этого удивительного человека, приехал в не посещаемую из-за идолов Мекку. А как вошли к Мухаммеду, тотчас спросил:
      - Я седельник, а кто ты?
      - Посланник Всевышнего Аллаха, - ответил Мухаммед.
      - С чем же ты послан?
      - Передать людям Его повеления, чтобы поклонялись Невидимому!
      - И кто тебя в этом поддерживает?
      - Свободный и раб, - ответил, показав на Абу-Бакра и Билала.
      - Я буду третьим, кто последует за тобой!
      - Ты не сможешь сейчас это сделать, видишь, как ведут себя мои сородичи, грозят убить меня. Возвращайся к семье в Йатриб, когда услышишь, что я победил с помощью Бога, приходи ко мне!
      - Но поведай, чему мне следовать, дабы простились грехи мои?
      - Скажу тебе, о седельник, да услышат все, кому услышанное передашь: дабы восторжествовал единый Бог, молись до восхода солнца, потом не молись, пока солнце не поднимется на высоту копья, ибо меж рогов шайтана восходит, и неверные в это время повинуются ему. И молись, пока тень от копья не исчезнет, ибо наступает время, когда в геенне разжигается пламя, третья молитва - когда тень от копья к восходу повернёт, а четвёртая послеполуденная, и снова не молись, пока не зайдёт солнце, ибо садится оно меж рогов шайтана, и снова неверные ему поклоняются. А как исчезнет солнце, пятую свершай молитву!
      57.
      Свиток опоясан фразой, она начальная и конечная:
      Кривизна судьбы Свысока взирают мекканцы на арабов, прибывающих из Йатриба, ещё не ставшего Мединой, или Городом Пророка. Купеческая Мекка даже презирает их как земледельцев, рабов земли, уважая, однако, богатые там роды, прежде всего евреев-ростовщиков. А ведь в Мекке живёт человек, кому посылаются откровения, схожие с тем, что говорят, стращая, иудеи: "Явится Мессия, и отмстится всем, кто не благоволит к нам!" Не Мухаммед ли - недаром редкое имя, прежде не слыхивали - и есть тот Мессия, о котором толкуют иудеи?! Но Мессия наш, арабов! И разом покончить с раздорами, обретя всеединство!
      - ...Но каждый, кто жаждет встречи с Мухаммедом, - припугнули йатрибцев, - совершает грех пред богами Каабы.
      Случай помог. Недаром о Йатрибе думал я! - приклеились буквы, и не оторвать. Нашёлся провожатый, который поздним вечером организовал встречу йатрибцев, их было шестеро, у узкой горной тропы Акабы меж скалами неподалёку от подножия горы Арафат, - Зейд. - Кто вы и с какой вестью ко мне? - спросил Мухаммед. - Прослышали о твоих откровениях.
      - Не мои они, ниспосланы Богом! - поправил. Поинтересовался, однако, какие суры им ведомы?
      - Пока шли, - ответил за них Зейд, - прочли мне суры Ночь и Утро. - Мы понесём, Мухаммед, сказанное тобой в Йатриб! И заключили на холме Акаба договор, даже слегка надрезали кожу на руке и слизали друг у друга выступившую кровь, дабы крепче был союз. Первая Акаба: встреча и клятва. Выстроилось десять условий, йатрибцы-хазраджи присягнули, как сказано, присягой женщин, которая зачастую почитается более надёжной, нежели мужская: Не почитать другого Бога, кроме Аллаха. Тем, кто принял новую веру, содержать дома свои в опрятности, избавиться от идолов, стремиться к чистоте помыслов, дел и поступков. Быть верным данному слову: сказал - не отказывайся, сказал - не думай иначе, сказал - не поступай противно. Не зариться на чужое добро. Не покушаться ни на чью честь. Запрет на убиение рождающихся в семье девочек.
      Не лгать и не лжесвидетельствовать, измышляя клевету. Подавлять в себе гордыню.
      Исполнять предначертания, данные свыше Мухаммеду, и потому: знать суры, не ослушаться посланника Бога, всячески помогать ему, поддерживать и защищать его. И последняя заповедь, десятая: Приветствовать друг друга при встречах без надменности и кичливости. А то бывает: встретятся два араба в пустыне, никто никому не уступит дорогу, кидаются друг на друга, будто лютые звери, - кто кого убьёт. - Отныне, - поясняет, - встретятся два араба и приветствуют друг друга: кто раньше - тому Бог больше воздаст. Праотцы приветствовали друг друга: "Мир тебе!", или "Салам-алейкум!" Ответ: "Алейкум-салам!", или "Мир и тебе!" И сколько раз на дню случится встреча, утром или днём, на рассвете или вечером, опережать друг друга в приветствии. Из заповедей, особо не оговоренных, помнить всегда про аманат (или иначе: про доверенное как аманат): неписаный закон для купцов, кочевников и путешественников, выгодный всем и каждому: Храни тебе доверенное в неприкосновенности и невредимым верни хозяину по первому же его зову! Или: И не присваивайте доверенного вам!
      58. Но почему ты, Мухаммед?
      Йатриб! Только туда! И, не опасаясь за жизнь собственную и родичей, распространять, никому не причиняя вреда, своё учение! Но почему ты, Мухаммед? Ибо известно задолго, что будет именно так, не иначе! Ибо случилось! Или привиделось, что пророк? Так что же? Веруй во что желаешь и никого не тревожь, пусть пороки людские захлёстывают мир? ...Вскоре оставили Мухаммеда равии, рабы. И Али почувствовал, что Мухаммед хочет остаться в одиночестве. Помнит, Мухаммед как-то сказал: - Человек должен хоть изредка остаться наедине с самим собой, вопрошая того, кто в тебе, постоянного собеседника, ибо он есть ты: каков твой вес на чаше добра и зла? И молиться, чтобы Бог защитил от зол, их пять: зло слуха, дабы уши не слышали; ложь зрения, дабы не глядели глаза надменно; уст, дабы непотребное не изрекали, поношению не подвергали покойных, ибо им уже воздано за свершённое прежде; зло сердца, сокрывающего алчность и гнев, питаемого вероломством и завистью, что пожирают добродеяния, как огнь - дрова. - И умолк. - А пятое зло? Ты не сказал о нём. - Пятое зло - органов половых: прелюбодеяние! Обнажилось дно колодца, не увидишь, как прежде, в далёком детстве, отражения в воде, засох, иссякли подземные источники. И весь мысли путь, чтоб дойти до некоей черты, задаться вопросом: Кто ты? Богом избранный объединить? И чрез тебя Книга явлена? Писания были всегда, но каждое прочитывалось, дабы подтвердить правильность прежнего: не было б пророков не узнали б про Писания. И про Книгу Книг - Коран не узнали б, если б не Мухаммед. Не он, так другой? Верно. Но - Мухаммед! И пророки соберутся в день Воскресения, когда земля озарится светом, приведены будут в свидетели прегрешений человека. А потом, Мухаммед рассказывает, приведут людей моей общины. Скажу: "О мой Бог, это мои сподвижники! " А мне будет отвечено: "О, что они после тебя содеяли, чего натворили!.. " - "Но пока я был среди них, - признаюсь Ему, - я им свидетель, а когда забрал меня, Ты чрез ангелов Своих наблюдатель за ними, ведь Ты всему Свидетель, Всемогущий и Мудрый!" Прервёт мой лепет: "Поистине не прекращали отступаться с тех пор, как ты с ними расстался!.." Объединить, но кого? Тех, кто в Мекке? Йатрибе? Только ли их? Людей Писания! Прибывали купцы из стран, где конец света, - Индостана, Чина. В тех землях боги свои! Чтобы все люди были как ты? Но разве желал бы ты стать ими, другим? Не хочешь разве остаться таким, каков ты есть? Быть вместе с другими - это не стать другим. Но другие... О чём ты, Мухаммед? Уцелеть бы! Из старых дум? Или поздних? Дум после-после, перенесённых в далёкое тогда и в завтрашнее теперь.
      59. Тёмное нутро сундука
      Встал, подошёл к сундуку, открыл крышку. Тяжёлый, с места не сдвинешь. Ты его видел, пронзив оком, с одного из кругов небесных. И услышал: сколочен из дерева небесного!.. Ларец Хадиджи, вот из-за чего открыл сундук! На месте ларец - осветил перламутровыми инкрустациями, белыми, точно светящиеся облака, тёмное нутро сундука.
      ...Как уехали йатрибцы, мухаммедианцы стали покидать город. На бегство похоже. И Осман, и Хамза... Но выпустить Мухаммеда?! Риску подвергнуться, чтобы собрал сторонников и двинулся на Мекку?! Община собралась для действий: может, объявить паломникам, что он поддержки общины лишён, обесславив, изгнать из Мекки? Нет, пока под присмотром - не опасен. А изгнание Мухаммеда за яркие, признаем, речи непременно обернётся в его пользу! А если Мухамеда заковать в цепи, - предложил Абу-Джахл, - как проделывали в прошлом, ибо помогает обуздать одержимых? Помнят: так случилось с поэтическим судьёй на ярмарках Набигой за две язвительные строки против Каабы: Игрушечный дом, пристанище корысти, куда несут дары паломники одураченные! Бросили всемудрого Набигу в темницу, где поэт и погиб. Но прежде на волю выпустили почувствовать, сколь сладка жизнь: глаза, привыкшие к малому пространству темноты, при ярком свете тотчас ослепли, залила кровь зрачки. А ведь был почитаем при евфратско-хирском дворе покойного Номана Пятого! Не зная забот, в роскоши кочевал с ними по живописным долинам. Сгноили в темнице - но сказанное и поныне живёт в памяти!
      "Но найдётся ли в Мекке кузнец, - отвечает Абу-Джахл самому себе, который возьмётся заковать Мухаммеда в цепи?" И где темница, чтобы упрятать его? Может, похитить и вывезти в безжизненную пустыню, пусть станет добычей хищников! Но первые же бедуины-кочевники, помнящие о покровительстве Абдул-Мутталиба, благоволящие к Мухаммеду, спасут! Самое надёжное - это к первоначально задуманному вернуться: "Забыли, что Абу-Суфьян предлагал?" Если ясно, что выпускать из Мекки нельзя, то мёртвый никуда не сбежит. Остаются обещанные красношёрстные верблюды тому, кто приведёт Мухаммеда на суд общины живым или мёртвым. А мёртвого как судить? Поплачут, торжественно предав земле. Но возродить кровную месть! Абу-Джахл не наивен: "Можно избежать кровной мести - в убийстве участвуют все роды курайшей!" "Что ж, сказал Абу-Лахаб, - я, как хашимит, отдаю обоих сыновей в исполнение воли богов! Но как может множество убить одного?
      - Вижу, - представился старец из Неджда защитником богов Каабы, - это вас волнует: каждый курайшский род выделяет одного человека для участия в приговоре, и тогда кровопролитие, совершённое всеми, смоет преступление, мстить будет некому и не за кого!
      (25) Никакой не старец, - дописано уверенно, - а переодетый Иблис! Шайтан, который вдохнул в курайшей зловредный дух!*
      ______________ * Ясно, - добавляет Ибн Гасан, - что вставка поздняя: мол, родичи, даже будучи врагами, не могли без подсказки нечистой силы додуматься до такого! Здесь проглядывается попытка омеядов выгородить жену Абу-Суфьяна Хинду, ибо это именно она (это версия шиитов) предложила изощрённую хитрость.
      - О да, - дружно поддержали старца за хитрость, почитаемую как знак ума, ведь она сродни мужеству: расставить ловушку и с выгодой для себя обмануть недруга, а то и простачка - и тебя признают умелым!
      Старца, как стали расточать ему хвалу, будто толкнул кто резко: часто задышал, ловя ртом воздух, услышалось многократно повторенное, волна за волной накатывало: Алиф! Лям! Мим! *
      ______________
      * Частое сочетание арабских букв - тайный смысл их соединений нескончаем.
      Вынесли и оставили лежать на паласе одного, чтобы отдышался. И тут на звёздном небе вдруг что-то вспыхнуло, луч, подобный молнии, сверкнул над Каабой! Предзнаменование удачи? Но когда, договорившись о казни, вернулись к старцу обрадовать, - нет на месте старца! Мелькнула у Абу-Джахла: может, луч испепелил?
      60. Выводили вас младенцами, достигается ваша зрелость
      (26) В тюркских записях Ибн Гасанa (подписано Гасаноглу) - двенадцать возрастных характеристик, частично могущих быть отнесёнными к Мухаммеду:
      1. Дух витающий, коль скоро явился, на крыльях любви [?! - Ч.Г.].
      2. Утробный период.
      3. Младенчество - до 5 лет.
      4. Детство - до 10 лет: грудь! [oчищенное сердце?]
      5. Отрочество - до 14 лет: пастушество и война [в которой участвовал?].
      6. Юность - с 14 до 25.
      7. Молодость - до 40 лет. Пояснено: Женитьба. Рождение сына.
      8. Первая зрелость - с 40 до 60 лет: творческий взлёт [пророчество?]; смерть жены; побег [хиджра?]; новая женитьба [судя по нижеследующему, имеется в виду Айша]. Перед смертью Мухаммеда Айша говорила с ним. "Ты не заметил, - сказала ему, - как изменился. Дело не в совпадениях, что почти в одно время случились смерть Хадиджи и наша близость [?!- Ч.Г.], а в небесных, с помощью Аллаха [написано поверх Бога, будто не синонимы] изменениях, которые тебя открыли самому себе и миру. Если бы по-старому осталось, тебя тяготила бы открытость и устраивала скрытность. И тайна собственного бытия, в том числе наших с тобой отношений". Такой разговор, хотя Айша после смерти пророка стала его биографом, никем не зафиксирован, но кое-что можно почерпнуть из её суждений: что последний год был тяжёлый; все дети, кроме Фатимы, к тому времени умерли; расстраивали гаремные сплетни*, не случайно ниспослано было, цитирует Айша: Не верь ничьим наветам, о Мухаммед! Это сатана приказывает гнусность и неодобряемое!** Мухаммед накануне совершил прощальное паломничество в Мекку; обратился с проповедью, что
      ______________
      * Айша была грамотна, есть её записи о Мухаммеде, при халифстве Османа работала с ним по составлению текста Корана.
      ** В Коране иначе: О вы, которые уверовали, не следуйте по стопам шайтана, ибо зовёт он к мерзости и нечестию (Свет, 24/21).
      осознаёт выполненной миссию, трогательно прощался с молящимися; "В чем трогательность?!" - спросили Айшу. Уловив в вопросе подвох, заметила: "Гореть в аду неверующим!" Посетил кладбище Баки, глянул на еле видимый при дневном свете полумесяц, вспомнив, как глядел на него с небесных высей во время небошествия, приветствовал переселившихся в рай.
      У Гасаноглу читаем: По версии шиитов, не любящих Айшу, Мухаммед высказал ей претензии и не мог изречь [мол, Айша сама сочинила]: "Да будут мекканские курайши послушны умнице Айше", - это он проговорил скороговоркой до сватовства, когда Айша молвила: Как же Аллах не накажет курайшей, преследующих Его пророка?
      Далее меж попадающимися афоризмами*: Мухаммед вспомнил Джебраила, как явился тот с белой розой в руке - символом непорочности Айши; но даже это не уняло ревности Мухаммеда, допытывался: была или не была измена? Но главное, что она - его биограф, не надо сеять между нею и Хадиджой рознь. Не тот конфликт**.
      ______________
      * Приведу некоторые, могущие быть отнесены к свиткам: (1) Совершать паломничества не внешние, а внутренние: в заповедные края собственной души. (2) Дух в большей степени, чем благими делами, очищается грехом, который понят, это самое трудное, и преодолён - а это ещё труднее. (3) О дурных качествах лучше выслушать суждения от самого себя, а не от других: те ранят, ты излечишь. (4) Течение жизни - как течение песка в пустыне: не заметно. (5) Люби врага - он твоё зеркало. Люби и друга: без него зеркало прозрачное стекло, ничего не отражает.
      ** Далее вроде авторского: Попробовать - всё, что касается Айши, дать вставкой, может, даже женской рукой. Ведь были женщины-поэтессы!
      9. Вторая зрелость, возраст аксакала [тюркское слово!], до 80 лет [но Мухаммед умер в шестьдесят два года, а Гасаноглу - едва перевалив за семьдесят].
      10. Третья зрелость [возрастные показатели не указаны, можно предположить, что годы старости, хотя Гасаноглу избегает этого слова].
      11. Младенчество.
      12. Возвращение тела в утробу земли, а души - кому куда: в ад или рай.
      И явлено было Мухаммеду в те же дни: Ухищряются против тебя те, которые не веруют, чтобы задержать и остановить тебя, или умертвить, или изгнать. Они ухищряются, но ухищряется и Бог. А ведь Он - лучший из ухищряющихся! ... Убийцы ночью явились к Мухаммеду, горел светильник. Глянули в щель: лежит, своим плащом зеленым укрытый! Ворвались, бросились на спящего пронзить клинком, но увидели: Али!.. Мухаммед был тут же, его видели, но комната вдруг наполнилась густой пылью, пыль стала въедаться в глаза, чешут и чешут, ослепли будто, выскочили и бежали, пока боль не унялась. В другой раз допытывались у Али: где Мухаммед? Племянник не приставлен стражем к дяде своему! - сказал им Али.
      А однажды... небо звёздное вдруг прочертилось: след Ангела?!
      Свиток на этом обрывается.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ: НЕБОШЕСТВИЕ*
      ______________
      * Рукописи были собраны в потрёпанной папке с полусгнившими нитями тесёмок, заказанной, очевидно, специально, чтобы уместить обширный текст как часть некоего целого. Заголовок был покрыт каким-то слоем, прочитывался лишь при свете луны, еле улавливаясь, словно уходя в тень, под лучами солнца.
      Поэтическая хроника чудодейственного перенесения из Мекки в Иерусалим Мухаммеда, да будет его имя сиять на небесах, и его вознесения с Храмовой горы к Престолу Бога*.
      ______________
      * Далее - пояснение, вводящее в новое пространство: исра, или перенесение Мухаммеда из Мекки в Иерусалим, и мирадж - восхождение в пределы семи небес, где предстал перед троном Всевышнего, и это случилось за год до хиджры в начале 12-го года пророчества в седьмом лунном месяце раджаб в ночь на двадцать седьмое. Здесь же отмечу, что я позволил себе вольность, убрав в нижний этаж текста, дабы его не утяжелять, доморощенное философское обобщение неведомого автора: Ухватить за хвост мгновение, и о нём, мгновении Мухаммедовом [так в самом тексте. - Ч.Г.], поведать, лишив время скоротечности, и, цепляя буковки, любоваться вязью.
      61. След ангела молниеносный в звёздном небе
      Было так, как повествуют - и далее длинный список имён, среди которых непререкаемые авторитеты из числа высокочтимых и благороднейших. Назову хотя бы пятерых, да будет доволен ими Бог: Джахм ибн Аби Джахм, о ком уже было, прозванный Многоречивым; Абу Мас'уд, или Правдивейший, чей псевдоним аль-Бадри, в честь победы мусульман над многобожцами-мекканцами при Бадре, благодаря кому сохранилось многое из сказанного Мухаммедом, в частности: Человеку, который укажет другому путь к благому делу, предназначена такая же награда, как и тому, кто совершит его; Абу Хурайра, Беспристрастный, он ту же мысль выразил иначе: Тот, кто призывает других к заблуждению, взваливает на плечи бремя греха, равное по тяжести грехам тех, кто последовал его совету, не облегчив при этом ни на песчинку собственных грехов;
      ибн Аббас, Точнозапоминающий (точнее: С хорошей памятью);
      Абис бин Раби'а, или Ясноокий, который изрёк: Я слышал, как Омар бин аль-Хаттаб, целовавший Чёрный камень, сказал, дабы не подумали, что это то же, что и идолы, которым прежде поклонялись: "Поистине я знаю, что ты всего лишь камень и не можешь ни принести пользу, ни нанести ущерба, и если бы я не видел, как целовал тебя Посланник Аллаха, то не стал бы и сам делать этого!" И все были очевидцами происшедшего, видели, слышали и поделились; а эти, кому поведали, сообщили другим; те, по цепочке, третьим; и дошли, нанизанные на волшебную нить, вести, или хадисы, до наших времён. ...Мухаммед в один из дней тревожных, часто меняя места своего проживания, гостил у двоюродной сестры Умм-Хани. Вечером она постелила ему в дальней части дома, чтобы никто не беспокоил, а сама удалилась на женскую половину.
      (27) Слова от тревожных до проживания были зачёркнуты, но прочитывались чётко; первоначально написанные стойкими чернилами, позднее вычёркивались, видимо, слабыми, иссохли и поблекли, обнажив первооснову. Буквы в словах гостил и не беспокоил были пригнаны друг к другу с изяществом, достойным восхищения, и вязь долго не поддавалась разгадке: о каком гостевании речь, когда мекканцы пытались убить Мухаммеда? Это восточные красивости стиля, которому чужды резкости.
      Когда ночь шла к концу, Мухаммед проснулся, дивясь, что проспал ранний намаз: петухи в это время начинают петь - уснули непробудным сном? Собаки вымерли будто, не перекликаются... Даже сова притихла. В такую тишину услышишь, как журчит ручей... Ни звука! Выглянул наружу: на чистом светлеющем небе ярко горела крупная звезда, полыхая изнутри живым огнём. Нет, не проспал. Готовясь к предрассветной молитве, наполнил при сиянии звезды, дабы совершить омовение, медный кувшин из большого глиняного чана, в нём вода всегда свежая и холодная (ему нравился этот кувшин с ручкой замысловатой, особым отгибом для большого пальца). Вырезанные на меди изображения скорее угадывались, чувствуемые пальцами, нежели виделись в предрассветной темени. Уподобил однажды кувшин фигурке женщины: плавные и округлые изгибы, суживающиеся в талии, будто девичий стан, и ширящиеся у основания, как раздавшиеся бедра у зрелой женщины, - эти сравнения, возникшие некстати, смутили дух, и он укорил себя, что явились они пред молитвой. Пригнул кувшин, подставив под тонкую струю ладонь, но тут прогремел, казалось, на всю Мекку, нечеловечески оглушительный и властный окрик такой силы, что даже свет звезды погас: - Эй, Мухаммед, выходи! От неожиданности он вздрогнул, и кувшин выскользнул из рук. Ухватить его! Чтобы вода не пролилась, капли её драгоценные!.. Темнее тёмной ночи стало. И странная тишина: ни шелеста, ни шороха, ни движения, ни звуков. Вдруг предстал пред ним громадного роста Джебраил. Ослепительно яркие крылья его горели лёгким светом, то был даже не свет, а свечение, которое у свечи бывает перед тем, как потухнуть. Конь возник - стоял у калитки так, будто Мухаммед сам туда привязал, терпеливо ждал седока.
      Разве то был конь?!
      Нет, такого видит впервые: некое блестящее белизной существо, весь искрится, глаза горят. Крупнее осла, но меньше мула, а морда... Красивой женщины лик! И этот изгиб, который всегда волнует более всего. О чём это он?! Спина была у коня длинная, удобная для сиденья. И уши большие, на ногах - белые крылья.
      - Разглядывать некогда, воссядь! - повелел Джебраил. - Час пришёл!
      Молнией сверкнул у коня взгляд. Искры посыпались из ноздрей: не то что сесть - к нему не подступиться! Внезапно конь опустился на передние ноги, чтобы помочь всаднику взобраться: ноги - в стремена, и впору седло, сразу обхватившее его. И крылья коня точно стрелы огненные. Не обжигают и глазам не больно от их света, щадят их, освещая всё вокруг.
      Но он уже летит в небе высоко, дух захватывает. Под копытами коня невидимая твердь. Взмах крыльев столь быстр, что незаметен. Заря на небе, а там, где Мекка... - нет, уже не Мекка! Лишь красный краешек, как ломоть спелого арбуза, на небе, осветивший кромку пустыни. И отчётливо проступили очертания земли, выпрямились неровные изгибы на ней, очистились небеса. Взгляду открылись дальние дали - высились белокаменные дворцы, окружённые крепостными стенами, с изумрудными куполами и гладкими мраморными колоннами, и свет струился водопадами по ступеням.