Я ощущала, как моя тревога перерастает в панику, будто я лежала в хрустальном гробу и сверху меня закрывала стеклянная крышка. Даже если бы я кричала о помощи, никто не услышал бы меня и никто не понял бы, что мне нужно. Хрупкая оболочка лжи, которая защищала меня от мамы и дяди Джона, готова была разлететься на куски, и никакие силы не могли этому препятствовать. Я знала, что правда обрушится на нас на этом самом поле. Я чувствовала, как вся моя жизнь будет сейчас подрублена под корень.

Раздался радостный крик Джимми Дарта, и его серп вместе с пронзенной им куклой упал к его ногам. Подобрав его и даже не взглянув на куклу, он радостно побежал ко мне, протягивая свою добычу. Никто в поле не видел, какая она, и я схватила ее с единственным желанием — спрятать. Джимми поднял высоко ко мне свой трофей, сияя от гордости. Мгновение я смотрела на нее, ничего не понимая, и тут же покраснела от стыда так отчаянно, что даже небо показалось мне алым.

Голова соломенного чучела была сделана из толстого стебля, и обвязанный вокруг нее мой серый бант должен был обозначать меня. Маленькие ручки и ножки куклы были сделаны из соломинок, а гротескный живот — из нескольких колосьев пшеницы. Он был поистине огромен, чтобы никто не усомнился в плодородии Вайдекра. Она была, несомненно, беременна. Как была беременна и я.

Взглянув на мое лицо, дядя Джон испуганно выкрикнул мое имя и властным жестом забрал у меня куклу. Едва сознавая, что делаю, я протянула ему ее, протянула мимо моей мамы, которая сидела как каменная статуя с остановившимися глазами.

— Джулия… — она произнесла это так, будто никогда прежде не произносила моего имени и теперь пытается выучить это незнакомое слово. — Джулия.

Дядя Джон выронил куклу и наступил ногой на ее бесстыдное чрево.

— Ступайте домой, — бросил он Ричарду и мне. — Сразу же.

Он ловко развернул коляску и умчал маму прочь, прежде чем я успела взглянуть на нее, на ее такое мертвенно-бледное лицо. Она была бледнее, чем ее серый шелковый зонтик, она сидела, бессильно изогнувшись в раскачивающейся коляске, сама как поломанная кукла. Дядя Джон мчался домой так, будто вез смертельно раненного человека, чтобы тот мог умереть в своей кровати.

Ледяными пальцами я сжала поводья, и Си Мист последовала за ними. Ричард мгновенно спрыгнул со своей перекладины и забрался на лошадь. Он тут же догнал меня, и мы плечо к плечу поскакали домой.

На пути нам встретился Ральф.

— Что случилось? — тревожно спросил он меня. — Джулия! Что произошло в поле?

— Они знают, — проговорила я помертвевшими губами.

Ральф понял по моему лицу, что произошло что-то ужасное, и подал свою лошадь вперед.

— Мне поехать с вами? — предложил он.

— Нет, — сказала я и промчалась мимо. Сказать по правде, я даже не видела его.

Оставшиеся в поле люди безмолвно смотрели нам вслед, и забытые серпы бессильно покачивались в их руках. Опять треснула земля между Лейси и Экром, и трещина пробежала через их жизни. Оглянувшись через плечо, я увидела Джимми Дарта, он стоял как статуя, и серп был так же поднят в руке, как был, когда он протягивал мне куклу.

Я не винила его, голодного мальчика из Бата, которого я спасла и привезла домой. Я не винила старую миссис Майлз, которую я спасла от жалкой смерти в приюте. Джимми Дарт играл в старинную игру и победил. Он даже не знал, что несет мне. И я верила, что миссис Майлз не хотела причинить мне зло, ее пальцы сами бессознательно сплели эту куклу и тем разоблачили меня. Она любила меня и не стала бы причинять страдания моей маме. В этом была замешана старая магия и колдовство, и это был не первый раз, когда они непреодолимым потоком хлынули на землю Вайдекра.

Си Мист испуганно шарахнулась от дрозда, и я привычным движением успокоила ее. Но мои руки едва удерживали поводья, и я все время боялась, что выроню их.

Я знала, что дома мне придется распроститься с моим детством и любовью моей матери. Но я испытывала страх, какой-то суеверный ужас перед тем неизвестным, что, я чувствовала, грозит моему дому. Я вся дрожала от этого страха, и мне казалось, он неотступно преследует меня, как пара огромных черных собак. Когда я, прискакав и бросив поводья Джему, шла по садовой тропинке к дверям, мне на секунду показалось, что я вижу этих собак воочию, лежащих в нашем саду, как отдыхающие львы.

Дядя Джон ждал нас в гостиной, облокотившись на мраморную доску камина. Мама сидела на своем обычном месте. По привычке она держала в руках вышивку и серебряные ножницы, чтобы вырезать образец глади. В первую минуту мне показалось, что все в нашем доме как всегда.

Но тут я с ужасом увидела, что мамины ножницы не следуют образцу, а режут драгоценную материю. Она бесцельно вырезала маленькие аккуратные дырочки в дорогом батисте, сама не видя, что делает. Дядя Джон тоже ничего не замечал.

Мы с Ричардом вошли в комнату. Гробовая тишина, в которой только и слышно было щелканье ножниц, обрушилась на нас прямо с порога. Ричард замер на месте, а я сделала маленький шаг вперед, чтобы ухватиться за спинку стула. Ноги не держали меня, и мне хотелось кинуться к маме и упасть перед ней на колени, но меня останавливало это бессмысленное тихое «звяк, звяк, звяк».

Мама сидела опустив голову и, не отрывая глаз от изысканного ирландского батиста, со своей обычной аккуратностью вырезала в нем маленькие одинаковые точки, не понимая, что губит всю работу.

Я перевела взгляд на дядю Джона. В комнате раздавалось только лишь звяканье ножниц, да за окном слышалось надрывное воркование лесного голубя.

— Ты ожидаешь ребенка, Джулия? — спросил дядя Джон, и его голос звучал монотонно, как щелканье маминых ножниц. Лишь лицо его подергивалось да шевелился рот.

— Я не знаю, — слабо проговорила я.

— Ты ощущаешь тошноту? Твои месячные недомогания прекратились? Твоя грудь стала твердой? — он сыпал вопросами, будто я была кухаркой, которую следует рассчитать за недостойное поведение. Я кивала, как заводная кукла.

— Мама, — тихо проговорила я, взывая о помощи.

Она не подняла головы, продолжая вырезать дырочки, подравнивая их края.

— Прошу прощения, — произнес дядя Джон с сумасшедшей вежливостью и направился ко мне. Я в страхе отступила и продолжала отступать, пока не наткнулась на стену. И когда он положил руку на нижнюю часть моего живота и прижал ее, я задохнулась от ужаса.

— Мама! — вскрикнула я.

Но она не смотрела на меня и не видела, что он делает со мной. Дядя Джон медленно вернулся на место и, вынув из кармана шелковый белоснежный платок, методично вытер им руки, будто прикосновенье к моему платью могло запачкать их.

— Полагаю, ты отец ребенка, Ричард? — голос дяди Джона оставался таким же монотонным.

— Да, сэр, — ответил Ричард, и что-то в его голосе заставило меня повернуть голову и взглянуть на него. Он не был бледным от ужаса, как все остальные. Его глаза сияли, и он выглядел очень довольным. Я не могла понять, что с ним происходит. Либо он неожиданно сошел с ума, либо черпал силы в этом беспредельном ужасе. Мама, не отрываясь, трудилась над своей вышивкой, я стояла там, где оставил меня дядя Джон, сам он согнулся над каминной доской, и только Ричард стоял, непринужденно выпрямившись в дверном проеме и с улыбкой глядя на всех нас.

— О, мой Бог, — с трудом проговорил дядя Джон. Послышался странный звук подавленной рвоты, будто его тошнило.

— И мы с Джулией женаты! — гордо добавил Ричард. — Наше дитя, наследник Вайдекра, родится в законном браке. Мы тайно обвенчались уже месяц назад, и вам не удастся разрушить этот брак. Мы будем совместно править Вайдекром, как того и хотела моя мама!

Голова Джона дернулась, и его глаза так засверкали, что казались почти белыми.

— Не только твоя мама, — прошипел он сквозь зубы. — Бог мой! Вы — пара дураков! Вы даже не понимаете, что наделали. Она была не только твоей матерью. Она дала жизнь вам обоим. Ты соблазнил свою собственную сестру, да еще и женился на ней, Ричард!

Никто не произнес после этого ни слова. Мы стояли, замерев, словно в немой картине. Затем у меня вырвалось короткое рыдание, и я без сил опустилась на ближайший стул.

Улыбка Ричарда угасла.

— Вы лжете, — неуверенно выговорил он.

— Нет, не лгу. Беатрис зачала Джулию и уговорила Селию выдать ребенка за своего, когда они были во Франции. Гарри Лейси никогда не узнал, что этот ребенок не его, так как Джулия родилась во Франции во время его отсутствия. Он уехал оттуда раньше. В следующий раз, когда Беатрис забеременела, она вышла замуж за меня. И после твоего, Ричард, рождения я раскрыл правду и понял, что вы оба выродки одной и той же шлюхи.

Мамины ножницы продолжали ровно щелкать, и она сидела не поднимая глаз.

— Кто же мой отец? — спросил окончательно сбитый с толку Ричард.

Я не могла оторвать глаз от лица мамы. Она не была моей матерью. Она не была моей матерью.

— Кто мой отец? — повторил свой вопрос Ричард.

Дядя Джон почти упал на стул, он казался сейчас десятью годами старше, чем был утром.

— Гарри Лейси, — устало проговорил он. — Беатрис жила со своим собственным братом, Гарри, и прижила от него вас обоих. Вы родились от инцеста вашей матери и сами вступили в такую же кровосмесительную связь.

Мама подняла голову.

— Ребенок Гарри? — резко спросила она. — Джулия — ребенок Гарри? Любовником Беатрис был мой Гарри?

— А разве вы не знали этого? — голос дяди Джона звучал грубо, как у уличного торговца, и это когда он говорил с женщиной, которую любил всю жизнь. — Разве вы не догадывались об этом? Ваше сердце поняло все уже давно, но вы боялись признаться себе в этом кошмаре, а я молчал, чтобы не пугать вас еще больше.

Мама без сил уронила голову.

— Да, — проговорила она тихо. — Я догадывалась, что между ними стоит какое-то зло. Но старалась не задумываться, что это означает. — Из ее рук выпал лоскут, над которым она трудилась, но она не прекратила своей работы. Рассеянно она взяла в руку подол своего платья и принялась так же методично, как раньше, вырезать прямо в нем маленькие дырочки. Щелк, щелк, щелк — двигались ножницы, и никто даже не подумал остановить ее.

— Итак, я — сын Гарри Лейси, — медленно заговорил Ричард. — Я сын сквайра.

Никто не отвечал. Глаза дяди Джона смотрели в пустой камин, словно он видел там языки пламени и горящие поленья. Но там было пусто. Мамина голова низко склонилась над ее платьем. Оно было сшито из кремового шелка с мелкими желтенькими цветочками, и сейчас она вырезала эти цветочки с пугающей аккуратностью. Лоскутки падали к ее ногам, будто бы она сидела весной под цветущим вишневым деревом.

— Значит, я — наследник, — вдруг сказал Ричард окрепшим голосом. — Я — сын Лейси. И Вайдекр принадлежит мне.

— Вайдекр! — вскричал дядя Джон и вскочил со стула, словно подброшенный пружиной. В два шага он пересек комнату и, схватив Ричарда за лацканы сюртука, затряс его. — Ты наградил свою собственную сестру ребенком, и все, о чем ты можешь говорить, это о Вайдекре?

И он вдруг отпустил Ричарда, словно ему было противно даже прикасаться к нему.

— Вы оба истинные Лейси, — с горечью продолжал он. Его глаза смотрели на нас с отвращением. — Оба. — Его губы прыгали, словно он только что надкусил что-то испорченное и дурно пахнущее. — Вы плоть и кровь Беатрис. Все, о чем вы способны думать, — это отвратительное поместье, а все, к чему вы стремитесь, — это удовлетворить свою похоть. Вы оба истинные наследники ведьмы Вайдекра.

Мы не говорили ничего. Я не осмеливалась поднять взгляд от полированной поверхности стола, в которой виднелось мое отражение. Я была похожа на привидение своей бледностью и огромными, остановившимися глазами. Дядя Джон опять облокотился на камин.

— Это должно быть аннулировано, — ровно заговорил он. Неистовство ушло из его голоса, и теперь он звучал надтреснуто и устало. — И это будет последнее, что я сделаю для вас обоих. Я поеду в Лондон и подам в суд, чтобы ваш брак отменили на том основании, что вы являетесь братом и сестрой, а имение постараюсь продать. Вайдекр будет продан, а вы двое разлучены!

Я не протестовала. Как это ни странно, я была даже довольна.

Кошмар присутствия Лейси на земле Вайдекра заканчивался, и он должен закончиться, чего бы это ни стоило мне или Ричарду. Тем утром в беседке произошло нечто худшее, чем просто насилие. Это было гадкое, грязное извращение. Я хотела, чтобы линия Лейси была прекращена раз и навсегда. Я хотела, чтобы не было на Богом данной земле никаких Лейси после меня и Ричарда. Больше всего я хотела, чтобы эта прекрасная земля была наконец освобождена от Лейси. Я жаждала наказания. Я мечтала быть изгнанной отсюда. Я хотела, чтобы боль от потери Вайдекра, боль от потери моего имени и дома разорвала мне сердце. Я мечтала быть пойманной и выпотрошенной, как форель в реке.

— Да, — отозвалась я.

Моя мама тоже заговорила.

— Да, — сказала она.

Глаза Ричарда перебегали с одного лица на другое. Тень колебания мелькнула по его лицу, затем он тоже сказал:

— Да.

— Тогда я начну сразу же, — голос дяди Джона звучал решительно. — Селия, вы поедете со мной как опекун Джулии.

Мама кивнула.

— Джулия, вы немедленно отправляетесь в Хаве-ринг Холл, где останетесь с вашей бабушкой. Вы двое не должны видеть друг друга до самого нашего возвращения. Это понятно?

Мы молча кивнули.

— Вы, Ричард, останетесь здесь, пока мы не вернемся. Мы не будем отсутствовать долго.

Ричард кивнул.

Дядя Джон направился к двери, и мама молча последовала за ним.

— Мама! — жалобно позвала я. Она остановилась и взглянула на меня. Я никогда прежде не видела у нее такого выражения лица. Она смотрела на меня так, будто видела перед собой зеленоглазую потаскуху, а не ребенка, которого вырастила.

Я заколебалась. Не было такой просьбы, с которой я могла бы к ней обратиться. Я видела, как ее глаза скользнули с моего лица на живот, где рос мой ребенок.

— Тебе надо переодеться, мама, — тихо сказала я.

Она взглянула на платье, все усеянное маленькими дырочками.

— Да, — только и ответила она и вышла из комнаты.

Она не притронулась ко мне. Она даже не попрощалась. Она ушла прежде, чем я успела сказать «до свидания», или попросить у нее прощения, или умолять вернуть мне хоть капельку любви. И я даже не сказала ей, как сильно я ее люблю.

Ричард привез эту новость вечером. Он прискакал в Хаверинг Холл, и, едва увидев его, я поняла, что произошло что-то ужасное, ведь дядя Джон приказал ему оставаться дома.

Но теперь дядя Джон был мертв, и Ричард мог поступать как ему вздумается. Мама была мертва тоже.

Ричард получил письмо от мирового судьи, в котором было сказано, что неподалеку от небольшого городка карета была остановлена неизвестным грабителем. Он застрелил их всех.

Джема, дядю Джона, мою маму.

Через некоторое время проезжающие обнаружили открытую карету на обочине дороге и лошадей, мирно пощипывающих травку поблизости. Джем лежал, мертвый, снаружи, дядя Джон был внутри кареты, казалось, он пытался защитить маму своим телом. Мама была застрелена тоже.

Деньги из походной сумки дяди Джона исчезли. Также исчезли мамины серьги из розового жемчуга и ее великолепное ожерелье в пандан к ним, которое дядя Джон привез из Индии. Она никогда не расставалась с этими драгоценностями, но теперь они пропали.

Мировой судья, мистер Пирсон, выражал свои соболезнования и сообщал, что он дал объявления о награде за поимку преступника, и если мы захотим что-нибудь добавить к ней, то должны связаться с ним. Также он сообщал, что принял меры к отправке тел домой.

— Что нам следует делать, сэр? — почтительно спросил Ричард у лорда Хаверинга, испуганно расширив глаза. — Что мы с Джулией должны делать?

— Конечно, вам следует остаться здесь, — вмешалась бабушка.

— Вы останетесь здесь, пока все это не кончится. Я позабочусь о Джулии, она моя внучка. И для тебя этот дом всегда будет кровом, Ричард.

Я ничего не говорила. Я даже ни о чем не думала. Как мне нужна была мама! Как мне нужна была ее помощь! Я не знала, как мне жить без нее. Я даже не могла думать о том, где я буду жить, что будет со мной и моим не рожденным еще дитя.

— Леди Хаверинг, — твердо заговорил Ричард. — Я должен признаться кое в чем вам и его милости, что, несомненно, приведет вас в удивление.

Я не понимала, о чем собирается говорить Ричард. Все, что я слышала, это тоненький жалобный плач в уголке моего разума: «Мама».

Поэтому я оставалась недвижной, когда Ричард подошел ко мне и взял меня за свободную руку, в другой я держала письмо, сообщавшее об убийстве моей мамы. Он продел мою руку под свою и повернулся к бабушке и дедушке.

— Мы с Джулией поженились, — объявил он. — Мы соединили наши судьбы.

— Боже милосердный! — и лорд Хаверинг, обратившись за поддержкой к своей супруге, снова повернулся к нам. Ричард вел себя уверенно, словно он отрепетировал эту сцену, я же только следовала за ним, лишенная слов и мыслей кукла. Но мысленно я обращалась к маме, я звала ее на помощь. «Мама!»

— Боже милосердный! — снова повторил лорд Хаверинг.

— Твой отец знал об этом, Ричард? — строго обратилась к нему леди Хаверинг.

— Да, — был ответ. — Леди Хаверинг, я считаю бессмысленным скрывать что-либо от вас и вашего супруга. Мой папа дал свое разрешение на брак, как дала его мама Джулии. Поскольку Джулия ожидает ребенка. Я — отец этого дитя.

— Милосердный Боже! — только и смог повторить лорд Хаверинг и тяжело рухнул на стул.

Лицо леди Хаверинг стало бледным как пергамент, но ее первая мысль была о дочери, а не о глупых условностях.

— О бедная моя Селия! — воскликнула она. — Для нее это было последней каплей, переполнившей чашу страданий. Такая весть могла разбить ей сердце.

Я опустила голову. Мне казалось, что я убила маму собственными руками. Она оставила дом, не услышав от меня ни слова, и пошла прямо к смерти. Убийца, застрелив ее, лишь продолжил начатое мной дело. Я была раздавлена стыдом и не могла произнести ни слова.

— Я полагаю, что это меняет дело, — сказал Ричард с тщательно продуманной вежливостью.

— О, да, — произнес с чувством лорд Хаверинг. — Что и говорить.

Леди Хаверинг сделала небрежный жест, и его милость замолчал.

— Узнаю ваше легкомыслие, — сурово заметила она ему. — Что бы Джулия ни сделала, она моя внучка и я буду опекать ее ради памяти ее матери. На этой же неделе мы объявим о вашей свадьбе в газетах. Никто не будет ожидать пышной церемонии, зная о смерти ваших родителей, и мы сможем потом сказать, что свадьба состоялась некоторое время назад. — Она немного помолчала. Я не могла поднять на нее глаза. — Когда вы ожидаете появления на свет ребенка?

— В конце января, — ответил Ричард.

— Мы скажем, что вы поженились еще весной, — голос леди Хаверинг звучал весомо, как у генерала, обдумывающего решающую битву. — В такой ситуации нет причин, которые мешали бы вам вернуться домой сразу же.

— Нет! — воскликнула я. — Я не хочу ехать домой!

Глаза Ричарда, не отрываясь, смотрели на меня, и в глубине их ясно читалась злоба.

— Почему? — спросила бабушка.

Я заколебалась. Ричард не сводил с меня глаз, но я верила в любовь моей бабушки.

— Не знаю, — слабо ответила я. — Просто не хочу. Пожалуйста, бабушка, позвольте мне остаться здесь с вами. Я не хочу ехать домой.

Леди Хаверинг молчала, но я была уверена, что ее привязанность ко мне перевесит все мои прегрешения, какие бы я ни совершила. Она позволит мне остаться здесь, пока я не окрепну и не стану достаточно сильной, чтобы вернуться домой по своей воле и решить, что нам с Ричардом следует теперь делать. Я чувствовала, что нашла наконец твердую почву под ногами. Я знала, что она прочла мольбу в моих глазах и что у меня есть теперь союзник, и союзник достаточно сильный.

— Конечно, ты можешь остаться здесь, если хочешь, — медленно проговорила она. Но вдруг отвернулась от меня и посмотрела на Ричарда. — Но теперь ты замужняя женщина, Джулия. И должна делать то, что захочет твой муж.

Я, раскрыв рот, смотрела на нее, едва понимая, что она говорит.

— Ричард? — невозможно было поверить, что тяжесть всех решений теперь принадлежит товарищу моих детских игр. Теперь он должен будет решать, где мне жить.

— Ты — замужняя женщина, Джулия. — Ее слова прозвучали как стук захлопнувшейся двери. — И все должно быть так, как захочет твой муж.

Я беспомощно оглянулась вокруг.

Лорд Хаверинг важно кивнул мне. Лицо бабушки было грустным, но глаза смотрели уверенно. И затем я взглянула на Ричарда. Он весь светился тайным торжеством.

— Думаю, нам следует отправиться домой, Джулия, — мягко заговорил он. — Это был ужасный шок для нас обоих. Дома ты скорее сможешь успокоиться и прийти в себя. Завтра состоятся похороны, и это будет невыносимо тяжелый день. Я полагаю, что тебе лучше отдохнуть в своем собственном доме.

Я обратила взор к бабушке за помощью, но она отвела глаза. Дедушка пристально созерцал ковер у своих ног. Я снова посмотрела на Ричарда. Передо мной оставался только один путь. Я должна была признаться, что мы с Ричардом брат и сестра и что наша свадьба должна быть аннулирована. Но если я скажу это, бабушка узнает, что я допустила близость со своим собственным братом и что мой ребенок, моя маленькая дочурка, это плод инцеста. И, что хуже всего, выяснится, что я — не ее внучка, что я дочь Беатрис, ведьмы Вайдекра, и ее брата Гарри, глупца, и что я им чужая.

Я не могла сделать это. Я не могла лишиться в один и тот же день и матери и бабушки. Я не могла перенести, чтобы она смотрела на меня как на постороннюю, к тому же запятнанную грехом.

— Хорошо, — послушно согласилась я и кое-как поднялась на ноги. Лорд Хаверинг велел подать экипаж, и я отправилась домой одна, а Ричард прискакал следом.

Страйд открыл мне дверь, и я увидела, что он рыдает.

— О, Страйд! — грустно сказала я.

Для других слов время было неподходящим. Вошел Ричард и велел Страйду вызвать Дженни Ходжет, уложить меня в постель и подать стакан портвейна. Вино Ричард вызвался принести сам и сказал, что он посидит со мной, пока я не засну.

Я бросилась ничком в подушки и закрыла глаза, чтобы не видеть его, сидящего у окна и закрывающего от меня вечернее небо и деревья за окном. Мое горе было таким сильным, что мне казалось, рыдания задушат меня прямо сейчас.

— Ш-ш-ш, тише, Джулия, — успокаивал меня Ричард. — Тише.

Он подошел к кровати и ласково убрал мне волосы со лба, будто я была маленьким ребенком. Я попыталась сказать себе, что это рука моей мамы, что ничего ужасного не случилось и что я скоро проснусь и все останется по-старому.

Ричард провел ту ночь в моей комнате. И я никогда так и не поняла, кем он был для меня тогда: братом, мужем или тюремщиком.