Вайдекр (№2) - Привилегированное дитя

Дядя Джон кивнул:

— Хорошо, принимаю.

И с этим мы уехали домой, в Вайдекр. Дядя Джон управлял компанией своего отца в Индии далеко не бесплатно. И поэтому он как само собой разумеющееся принял тот факт, что я хочу возвратиться домой в сопровождении наемной кареты с экрскими детьми. Я послала Джимми записку о том, чтобы они ждали нас около гостиницы в дилижансе, и мы принялись укладываться. Дядя Джон сам снес и погрузил мамины вещи в карету, а Мэг укладывала мои, пока я была в спальне. Джон хотел, чтобы мы уехали сразу и могли переночевать в Солсбери. На следующий ночлег мы должны были остановиться в Уинчестере и на третью ночь уже быть дома.

Я проверила, не забыла ли Мэг забрать мои кружева, отданные в стирку, и спустилась в гостиную, чтобы написать Джеймсу. Я не знала, что передать ему, и просто сообщила, что приехал дядя Джон и собирается увезти нас с мамой домой. Я обещала написать ему либо с дороги, либо сразу по приезде. Если бы я могла придумать какую-нибудь причину, которая задержала нас в Бате до следующего дня, я нашла бы возможность встретиться с Джеймсом. Но дядя Джон вошел в гостиную, пока я писала, и сказал, что он тревожится о мамином здоровье и хотел бы как можно скорее доставить ее домой, в привычную обстановку, под заботливый присмотр слуг и его собственную опеку.

С этим едва ли можно было спорить, поэтому я только кивнула и послала лакея с запиской к Деншамам.

Но мне следовало бы знать Джеймса лучше. Когда я спустилась к экипажу, поддерживая маму за талию, Джеймс уже стоял у кареты и беседовал с дядей Джоном. И как только мы усадили маму и я убедилась, что она в тепле и покое, Джеймс повелительно взял меня под руку и отвел в сторонку.

— Простите, пожалуйста, мое появление без приглашения, — некоторое напряжение в его голосе заставляло его звучать формально.

Я кивнула, ожидая, что последует за этими словами.

— Джули права, — смущенно начал он. — Все мужчины, так же как и женщины, имеют желания. Но девушкам, которых воспитывают как будущих леди, не дозволяется удовлетворять их. Однако, я думаю, мы оба понимаем, что они от этого не исчезают.

Я невольно сделала протестующий жест.

— Не совсем так, — сказала я.

Джеймс поймал мою руку и сильно сжал ее.

— Я не стану говорить, что для мужчин это совсем не так, но мир сделал для них эту проблему гораздо проще.

Мое лицо приобрело замкнутое выражение, и я принялась смотреть в сторону, мимо Джеймса.

— Для меня непереносима мысль о том, как с ней обращались, — заговорила я. — И как может человек, считающий себя справедливым, обращаться с другим человеческим существом, тем более молодой девушкой, подобным образом.

Он кивнул, его голова была низко опущена.

— Я сильно виноват перед вами, — сказал он. — Но хотел бы все объяснить. Это совсем не похоже на те чувства, которые я испытываю к вам. Меня учили — и я думаю, так учат многих мужчин, — относиться к этой проблеме, как к удовлетворению аппетита: удовлетворять похоть по мере ее появления. Так же, как чувство голода.

Я попыталась забрать свою руку, но Джеймс не отпускал ее.

— Пожалуйста, выслушайте меня, — настойчиво попросил он. — Но теперь я вижу, что это неправильно. Я попытаюсь справиться с собой, так же как справляются женщины. Если это, конечно, возможно. Я заставлю мое сердце и мои желания следовать одним курсом. И я не хочу любить одну женщину и идти при этом к другой. Если вы простите мне один этот раз, то он будет последним.

Я пристально смотрела на него, хотя мои глаза были полны слез.

— А если бы вдруг оказалось, что я не невинна, вы бы нашли в себе силы так же легко простить меня? — с горечью ответила я вопросом на вопрос. — Если бы я сказала вам, что совершила ошибку, но больше ее не повторю?

Джеймс заколебался, его врожденная честность мешала ему солгать и на этом закончить спор. Он сокрушенно улыбнулся.

— Надеюсь, я нашел бы в себе силы признать, что не ваше прошлое, а ваше будущее интересует меня, — сказал он. — Да, я уверен, что мысль о вашей близости с другим мужчиной была бы невыносима для меня, но я постарался бы понять вас. Постараетесь ли вы понять меня?

Я молчала. Старая печальная мудрость Вайдекра говорила мне, что, какой бы ответ я ни дала, наши лучшие дни с Джеймсом миновали.

— Да, — ответила я, уже зная, что все кончено.

Его лицо сразу просветлело. Он наклонился и поцеловал мою руку, затянутую в перчатку, потом, слегка отвернув ее, поцеловал обнаженное запястье, там, где пульс бился быстрее от его прикосновения.

— Благодарю вас, — сказал он. — Я не забуду этого.

Мы постояли еще немного, ничего не говоря. Руки Джеймса дрожали, и он усмехнулся.

— Я готов сейчас упасть на колени у ваших ног и зарыдать, — проговорил вдруг он. — Я был в таком ужасе, что вы мне откажете.

Я улыбнулась одними губами. Я была совершенно уверена, что никогда больше не увижу его.

— Я узнаю, можно ли что-нибудь сделать для Джули, — заговорил он другим тоном. — Я попрошу мою тетушку помочь мне в этом. Джули ведь еще очень молода, и у нее должно быть будущее. — Я кивнула. — Позаботьтесь, пожалуйста о детях в Экре. И непременно напишите мне, как только вы доберетесь домой. Прошу вас, обращайтесь ко мне, если у вас будут какие-то трудности. Какие бы они ни были.

Я хотела было кивнуть и сказать «да». И добавить, чтобы он тоже непременно обратился ко мне, если я буду нужна ему, и ничто более не сможет разлучить нас. Но я промолчала. Свет вдруг померк, словно солнце затмила туча, и голос Джеймса доносился как будто издалека. И я ощутила такую невыносимую боль одиночества, будто бы я осталась одна в целом мире, как будто не было никого, кто любил бы меня или готов был бы полюбить когда-нибудь. Я совершенно точно знала, что Джеймс не приедет ко мне, что он не сможет помочь мне, как бы ни была велика моя нужда в нем.

— Что случилось? — тревожно спросил он. — Вы видите что-нибудь, Джулия?

Я моргнула и ответила: «Нет». Это смутное чувство стало удаляться от меня, как фонарь уезжающего фургона. Я ни в чем не была уверена.

— Вы пошлете за мной, если будете нуждаться во мне? — повторил Джеймс.

— Да, — но я знала, что не смогу этого сделать.

— И вы знаете, что я приеду?

— Да, — повторила я, но знала, что он не приедет.

В этот момент дядя Джон высунулся из окна кареты.

— Прошу прощения, Джулия, прошу прощения, мистер Фортескью, но нам пора ехать, — сказал он.

Мы повернулись и пошли к карете. Джеймс молча помог мне сесть.

— Я не стану говорить «до свидания», — сказал он через окно. — Я только скажу: «Благослови вас Бог до моего приезда».

Я улыбнулась ему, улыбнулась так, будто не была близка к слезам. И молчала, пока не тронулась карета. Только когда фигура Джеймса скрылась из глаз, я прошептала очень тихо и очень печально:

— До свидания, Джеймс, до свидания, мой любимый. До свидания.

Путешествие наше было нетрудным. Дети уже поджидали нас в наемном дилижансе на углу Рыбного Мола, и мы даже не стали останавливаться. Я только помахала им из окна, три сияющие физиономии энергично закивали мне в ответ, и их экипаж тронулся следом за нашим. С дядей Джоном оказалось приятно путешествовать. В карете было тепло, мы закутались в шерстяные одеяла, а наши ноги согревали теплые кирпичи. Когда мы останавливались поменять лошадей, нам подавали горячее питье, а в гостиницах мы располагали собственной гостиной с топящимся камином, и даже мама рассмеялась, глядя на физиономии детей при виде поданного обеда и убранства их собственных комнат.

Утром второго дня, когда дядя Джон подписывал счет, я вышла заказать экипаж для последнего отрезка пути. Джем Денч стоял во дворе, преисполненный собственной важности и почем зря ругая конюхов за плохое обращение с лошадьми. Я тревожно взглянула на них, но, на мой взгляд, все было в порядке. Солнце сияло с голубого неба, но низкие белые тучки на горизонте предвещали близкий снегопад.

Сквозь шум постоялого двора и грохот колес подъезжающего экипажа я расслышала пение, такое чистое и высокое, словно оно доносилось до меня прямо с небес. Словно пели белые тучи, что лежали на горизонте, там, где располагался мой дом. Так могли петь солнечные лучи, протянувшиеся ко мне, чтобы согреть меня. Я засунула руки поглубже в меховую муфту и прислонилась к двери. Вайдекр звал меня.

Леди в подъехавшем экипаже оглядела меня с любопытством, к которому я успела привыкнуть в Бате. За это время я немного выросла и чуть поправилась на тамошних замечательных булочках. Теперь я была такого же роста, как мама. Я стала носить такие же высокие каблуки, как она, и даже научилась легонько постукивать ими при ходьбе. Более того, за долгие недели в городе я приобрела известный шарм и элегантность, а также обрела то чувство, которое мама называла «высокомерие Лейси». Оно диктовало мне гордо нести голову и ступать по земле с таким видом, словно бы мне принадлежало все в округе по меньшей мере на сотню миль во всех направлениях.

Я вежливо улыбнулась леди и велела Джему сообщить моим родителям, что мы уже готовы выезжать. Он подал карету к самым дверям, и мама с дядей Джоном вышли из гостиницы.

— Какая чудесная погода, — вздохнула мама, когда мы выехали из городка и направились по широкой, просторной дороге.

— Завтра может быть снег, — сказала я. — А в Вайдекре он, наверное, уже выпал.

Ночью все хорошо подморозило, и земля была твердой и гулкой под нашими колесами. Джем предложил отправиться по верхней дороге среди холмов до самого Петерсфильда, и мы рискнули попытать наше счастье, надеясь не застрять в грязи. И оказались правы. Мороз сковал грязь, превратив ее в лед, и мы были вознаграждены за свою смелость красотой самого чудесного пейзажа Англии: границ между Хемпширом и Суссексом. Разумеется, особенно чудесным со стороны Суссекса.

Большие дома стояли за изгородями из буковых ветвей, которые ухитрились сохранить свои коричнево-пурпурные листья. Трава под ними была белоснежной от инея, а каждая ветка склонившихся над дорогой деревьев казалась серебряным жезлом. Крохотные речки молчали, скованные льдом, и спокойно лежали под мостами. Было не слишком холодно, и ватаги ребятишек играли около домов. Такой же пейзаж окружал мой родной дом, и по сотне знакомых примет я уже знала, что земля у нас сухая и трескучая от мороза, но не слишком глубоко промерзшая. Воды Фенни высоки, но половодья нет, и на общинной земле много прогалин без снега, на которых можно посидеть, подставив лицо весеннему солнышку.

В Мидхерст мы спустились с крутого холма, установив тормоза на скользящих колесах. Мы проехали город нигде не задерживаясь, я только обратила внимание, что дома здесь были так близко расположены к дороге, что многих из них можно было бы коснуться кончиком кнута. Был ярмарочный день, и улицы оказались запружены народом, торговые ряды открыты, и товары продавались прямо на площади. Взглянув на цену пшеницы, я поняла, что она довольно низка — верный признак хороших запасов, сделанных торговцами, и спокойной, сытой зимы для бедняков. Там же стояла довольно большая толпа рабочих, ищущих работу. По некоторым из них было заметно, что они голодали. В отдаленном конце площади собралась небольшая кучка нищих, одетых в тряпки и синих от мороза. Один из них лежал на ступеньках лицом вниз, видимо, мертвецки пьяный. Когда мы проезжали мимо, я разглядела дыры в его башмаках.

Миновав окраины города, мы свернули на дорогу, ведущую в Чичестер. Мое сердце забилось чуточку быстрее, и я наклонилась вперед и прильнула к окну, будто впитывала кожей воздух родных мест, о которых тосковала так долго. Пение в моей голове было подобно благовесту колоколов, зовущих меня домой. Теперь я уже не поторапливала экипаж, поскольку леса с одной стороны дороги были лесами Вайдекра, а поля с другой ее стороны — его полями. Я была дома.

Дядя Джон улыбался мне.

— Вы похожи на жокея, участвующего в продолжительном забеге и наконец выигравшего его, — сказал он весело. — Можно даже подумать, что вы сами тянули карету, такое облегчение читается на вашем лице.

— Ну, конечно, — сказала я с чувством. — Это громадное счастье — быть дома.

Мы свернули к воротам у сторожки, и я помахала детишкам Ходжетов, высыпавшим на дорогу. Наконец мы оказались у Дауэр-Хауса, и я уже просто себя не помнила от радости.

— А теперь у меня для вас полтора сюрприза, Селия и Джулия! — воскликнул дядя Джон. — Взгляните, пожалуйста, как мы, холостяки, работали без вас, чтобы привести в порядок этот маленький домик.

Мы вошли и остолбенели. Перемена была полная. С тех пор как дядя Джон вернулся домой, мама ни разу не покупала дорогих вещей для меблировки дома. Но дядя Джон совершил чудо. Старая мебель, которая служила нам всю жизнь еще со времен Вайдекр Холла, была выброшена, маленькие коврики, расстеленные, чтобы сделать дом менее гулким и холодным, тоже исчезли. Их место заняли превосходные толстые ковры чистой шерсти, на которых стояла великолепная мебель, сделанная из тикового и махагонового дерева.

— Это чудо! — воскликнула мама. Дядя Джон распахнул дверь в гостиную, и перед нами предстала обновленная комната, стены которой были выкрашены свежей, бледно-голубой краской, карнизы сияли белизной, на сверкающем полу расстилался превосходный белый ковер, а в середине комнаты стоял новый стол и четыре стула. Любимое мамино кресло находилось на прежнем месте, но оно было обтянуто новым бледно-голубым бархатом, в тон стульям, скамеечкам у подоконников и портьерам.

— Вам нравится? — тревожно спросил дядя Джон, не сводя глаз с маминого ошарашенного лица. — Это была чертовски трудная работа — подобрать цвета в тон! Из-за нее мы совершенно испортили себе нервы и уже собирались звать вас на помощь. Но не стали, очень уж хотелось сделать для вас сюрприз!

Мама не находила слов. Она могла только кивать.

— А посмотрите библиотеку! — довольный, как мальчишка, дядя Джон увел маму из гостиной. Все мое детство библиотека стояла пустая, у нас не было книг, чтобы заполнить пылящиеся полки, разве что несколько детских книжонок да мамины журналы из чичестерской библиотеки.

Сейчас все было по-другому. Стены сияли тиснеными переплетами из кожи и сафьяна. В центре красовался большой полированный стол и тяжелые стулья вокруг него. Пара легких кресел стояла у камина, и неподалеку от них небольшой низкий столик.

— Это моя комната, — гордо сказал дядя Джон. — Вы, конечно, можете заходить сюда посмотреть мои книги, но только предварительно постучав и пообещав, что не станете шуметь.

— Я готова пообещать не только это, — подавленно сказала мама. — Но, Джон, вы, должно быть, потратили целое состояние! И это пока мы с Джулией покупали в Бате платье за платьем, снимали меблированные комнаты, ездили на вечера и развлекались как могли.

— Да, я так и знал, что отпускать вас одних было серьезной ошибкой, — мрачно заметил дядя Джон, но, увидев, как мама виновато потупилась, рассмеялся и, крепко обняв ее, сказал:

— Моя дорогая, у меня полно денег, и если этот дом вам придется не по душе в его новом виде, то я немедленно сниму для вас один дом в городе, другой — в деревне.

Мама улыбнулась и присела на один из роскошных стульев.

— Ну и хватит об этом! — заторопился дядя Джон. — Я предписываю вам теплую постель и отдых до обеда, который должны будут накрыть в вашей комнате. А теперь — марш наверх!

— Я пойду с тобой, мама, — предложила я. — Но потом мне нужно доставить ребятишек в Экр.

— Конечно! — отозвался дядя Джон. — И, пожалуйста, не забудьте переодеться в другое платье, вы ведь провели в этом — о! страшно сказать! — все утро.

— Да, да, как же это я упустила из виду, — подхватила я. — И вообще, пока я стою здесь, оно совершенно вышло из моды.

Дядя Джон рассмеялся, а я проводила маму в спальню и поднялась в свою комнату, где я провела все детство и юность, где я, бывало, пряталась, когда Ричард сердился на меня, где в мою жизнь вошли сны и где я рыдала, боясь, что меня считают помешанной.

Моя комната выходила на задний садик, выгон и фруктовый сад, за которыми виднелась общинная земля и высокая линия холмов на горизонте. Сумерки уже опускались на землю, солнце село, оставив за собой гряду розовых, жасминовых и лиловых туч. Ледяная звезда низко стояла в небе, сверкая, как алмаз.

Я распахнула окно и высунулась в сад. Холмы казались плотными, как клубки черной шерсти, только по верхнему гребню проходила меловая черта экрского холма, спускаясь к деревне. Холодный воздух, казалось, обнимал мои щеки, обещая ночной холод. Где-то дважды ухнула сова.

Если я когда-то ощущала присутствие Беатрис, то это было именно здесь. И сейчас я тоже замерла в ожидании ее прихода. Дрожа в легком платье у раскрытого окна, я даже хотела его. Я ожидала того трепета, который обычно возвещал мне о нем, или же той беспричинной радости, которая овладевала мной, когда я становилась ею сама.

Ничего.

Ничего не происходило.

Не было ни дрожи, ни высокого пения в голове, ни видения. Я была спокойна. Никакие домовые не владели мной. Одна под небом Беатрис и на ее земле, я была совершенно спокойна и владела собой. Она не приходила ко мне незваной. Меня не одолевал ее неспокойный дух. Я слышала ее голос, когда нуждалась в нем. Во мне появлялась ее сила, когда мне было не справиться самой. Она приходила сюда, чтобы помогать мне. Я закрыла окно и вернулась в комнату.

Бат не сделал того, на что все они надеялись: мама хотела, чтобы я стала ее копией, дядя Джон хотел, чтобы я избавилась от черточек Лейси, Ричард хотел, чтобы я стала затворницей и не появлялась на его земле. Все они думали, что мною владеют непонятные страсти.

Бат не излечил меня от всего этого. Но он объяснил мне, что это никакая не болезнь, что голос Беатрис это помощь мне, а не проклятье, что я могу жить на ее земле гордо, как ее истинная наследница, избегать ее ошибок и поправить совершенное. Кроме того, Бат доказал, что я обладаю достаточной храбростью и привлекательностью, чтобы давать любовь и получать ее. Я позабыла предчувствия, овладевшие мною при расставании с Джеймсом, и рассказала маме, что люблю его и собираюсь выйти за него замуж. Она и дядя Джон были горды и счастливы. Ничто не стояло на моем пути к счастью. У меня не было причин бояться чего-либо.

Я достала маленькую деревянную сову Ральфа из сумочки и поставила ее на прикроватном столике. Сова Ральфа, сова Беатрис, моя сова. Я стану держать ее около кровати, этот символ их любви.

Оглядев комнату и найдя, что тут все в полном порядке, я стала спускаться по лестнице мелкими дамскими шагами — походкой, продиктованной мне требованиями последней моды.

Дети сидели на кухне, приканчивая свой чай и целую тарелку бутербродов.

— В Экре приготовились к встрече с вами, — говорила им миссис Гау, когда я вошла на кухню. — Несколько работников починили коттедж напротив церкви и приготовили его для вас.

Их лица сияли.

— Вы готовы в путь? — спросила я.

Ответом мне послужил стук спешно отодвигаемых стульев.

— Благодарим вас за чай, мэм, — сказала Рози Денч, со значением глядя на остальных. Нат и Джимми сдернули картузы в знак благодарности и поспешили на конюшню. Я накинула пальто и вышла вслед за ними.

— Вот это дорога в старый Вайдекр Холл, — стала показывать им я. — Запомните это. Там сторожка около ворот. Справа проходит дорога на Лондон и Чичестер, но мы с вами отправимся налево, в Экр.

Широко открытыми глазами дети таращились в окошки экипажа на вспаханные поля, фруктовый сад — все эти явные признаки перемен.

— А вот и Экр, — показала я. — Слева от тебя, Рози, коттедж Денчей, ты его, наверное, помнишь… — И вдруг оглушительный грохот, дробь барабана и даже вой трубы заглушили мои слова. Как будто целый полк шотландских горцев выступил в поход.

— Что бы такое?.. — начала я.

Экипаж, заскрипев, остановился, и улыбающееся счастливое лицо Ральфа показалось в окошке.

— Добро пожаловать! — сказал он. — Добро пожаловать, дети и вы, Джулия! Спасибо за то, что привезли их!

Дети выскочили из экипажа, не дожидаясь, пока опустят ступеньки, и затем Ральф подал руку мне. Весь Экр высыпал встретить ребятишек, в конце улицы был сложен, но еще не подожжен огромный костер, и вдоль домов стоял широкий стол со множеством яств. Рядом с нами, изо всех сил надувая щеки, дули в трубы два трубача, а Мэтью Мерри выбивал дробь на барабане.

— Ральф! — воскликнула я, смеясь, но была близка к слезам. — О, Ральф! Я будто всю жизнь не была здесь!

И на глазах всего Экра Ральф притянул меня к себе и обнял так крепко, что я не могла дышать.

— Джулия Лейси, вы очаровательная девушка, и я так рад вас видеть! — шепнул он мне прямо в ухо.

— Мистер Мэгсон! Мисс Джулия! — укоризненный голос перекрыл завывание труб, и к нам приблизился доктор Пирс. Ральф, не торопясь, отпустил меня, а доктор Пирс не выдержал и сам засмеялся. — О Джулия! То, что вы сделали, это так замечательно! — сказал он и в свою очередь запечатлел по поцелую на обеих моих щеках.

Я смотрела мимо него на людей, пришедших встретить своих детей. Рози стояла окруженная всем семейством Денчей. Я увидела среди них Клари. Малыши были особенно очаровательны, трогая пальчиками новое платье и пальто своей сводной сестры. Мать Клари была там же с новорожденным ребенком на руках, обнимая Рози и плача вместе с ней.

Семья Ната обнимала его и удивленно восклицала по поводу черных обводов вокруг его глаз. Только маленький Джимми стоял один. Он был сиротой, и потому его забрали из деревни одним из первых. Ральф оставил меня и, подойдя к нему, обнял за плечи.

— Я — Ральф Мэгсон, — услышала я его слова. — Мне чертовски нужен парень, который мог бы помогать мне. Но только смышленый парнишка, чтобы он был не дурак. Как ты думаешь, ты подошел бы мне?

— Да, сэр, — воскликнул Джимми, просияв. — Конечно, мистер Мэгсон. Я именно тот парень, что вам нужен, сэр.

Ральф удовлетворенно кивнул и похлопал мальчишку по плечу.

— Отлично, а теперь пойдем поедим!

Трубы и барабан рядом перестали играть, будто бы опустился невидимый занавес, и Мэтью Мерри подошел ко мне.

— Отлично проделано, Джулия! — воскликнул он и кинулся меня обнимать и обнимал до тех пор, пока неизвестно откуда взявшийся Тед Тайк не оттеснил его, а уж от объятий Теда моя шляпка совсем съехала набок.

Все двинулись к столу и принялись рассаживаться. Тут появилась Клари с горящим факелом в руке и подошла к Джимми Дарту.

— Разожги, пожалуйста, этот праздничный костер, — обратилась она к нему с улыбкой. — У тебя в деревне не осталось родственников, но каждый из нас — твоя семья. И мы сложили этот костер в честь твоего возвращения и возвращения твоих товарищей. Добро пожаловать к теплому огню и доброй пище. Пусть всегда Экр будет гостеприимным и уютным для вас!

Джимми важно шагнул вперед, взял факел из рук Клари и подошел к высокой поленнице. Она вся была облита смолой, и достаточно было только поднести огонь, как она вся вспыхнула высоким костром. Джимми испуганно отпрыгнул назад, чем вызвал хохот собравшихся.

Клари обернулась ко мне и обвила рукой мою талию.

— Дома все благополучно? — спросила она.

Будто тысяча жизней прошла с того дня, когда мы с ней гуляли по залитому лунным светом саду и я так боялась уезжать из дома. Почти так же сильно, как и оставлять его.

— Все хорошо, спасибо, — ответила я. — Как у тебя дела, Клари?

Ее лицо осветилось улыбкой женщины, которую любят и которая отлично это знает.

— Хорошо, — призналась она. — Пойдем присядем, ты расскажешь мне о Бате.

Вот так, в начинающих опускаться сумерках холодного зимнего дня веселился Экр. Они праздновали возвращение своих детей домой. А я праздновала свое возвращение, праздновала то, что меня любит хороший человек и еще целая деревня хороших людей, и то, что я наследница Лейси на своей родной земле.

Мама болела еще примерно две недели. Погода стояла скверная, холодная и промозглая до середины марта, и мама была рада оставаться дома у теплого камина.

Я тоже была довольна жизнью, хоть каждый день отправлялась верхом на поля, отсутствовала до самого обеда и возвращалась замерзшая до костей, а иногда и промокшая. Я была счастлива видеть, как краска возвращается на щеки мамы, и счастлива тем, что я тоже наконец дома.

Даже моя обеспокоенность по поводу размолвки с Джеймсом отошла на второй план, когда я однажды вернулась домой и увидела дядю Джона и маму, тайно чему-то улыбавшихся и при этом жующих сдобные булочки.

— Не дразните ее, Джон, — сказала мама, когда я попросила их рассказать, в чем дело. — Скажите, что за визитер у вас сегодня был.

— О, пожалуйста, — с готовностью согласился дядя Джон. Он улыбнулся моему заинтересованному выражению лица и продолжал: — А впрочем, попытайтесь отгадать сами. Итак, кто к нам сегодня приезжал?

— Лорд-мэр Лондона? — тут же высказала свою догадку я.

— Нет, — был ответ. — Некто гораздо более важный.

— Ну, тогда Роберт Пейн?[3] — предположила я.

— Нет, но тоже радикал, — усмехнулся дядя Джон.

— Кто-то, кого я знаю?

— Да-а, и довольно близко.

Я невольно покраснела и почувствовала, как забилось мое сердце.

— Кто-то из Бата? — спросила я насколько могла небрежно.

— Да.

— Марианна Фортескью? — сделала я ложный ход.

— Пф-ф, — фыркнул дядя Джон. — Не будьте ханжой, Джулия.

— Это был Джеймс? — прямо спросила я.

— Да, он приехал в дорожном экипаже и не смог остаться даже до обеда. Он отправился по поручению своего отца в Лондон, правда, не пояснил, с каких это пор кратчайшая дорога из Бристоля в Лондон лежит через Суссекс.

Я не могла поверить своим ушам.

— А что он сказал? Как он выглядел? Почему вы не послали за мной? Он видел Вайдекр? Понравился он ему?

Дядя Джон принялся методично загибать пальцы.

— Первое: он сказал, что хочет жениться на вас, любит вас и хотел бы, чтобы адвокаты уже начали составлять брачный контракт. Второе: на мой взгляд, он выглядел достаточно хорошо.

Я кивнула и опустила глаза.

— Третье: я не послал за вами, потому что он смог задержаться здесь только на час, а мы все понятия не имели, где вас искать. Четвертое: Вайдекр он видел мало, потому что мы с ним отправились в Экр. Там он встретился с Ральфом Мэгсоном и справился о здоровье детей. Все они были на работе, кроме Рози Денч, которая бросилась ему на шею и благодарила его за спасение. И пятое — по-моему, самое интересное: он сообщил мне, что если наши планы насчет идеи общих прибылей достаточно серьезны, то он готов вложить сюда свой капитал, и если вы поженитесь, он изберет Вайдекр своей загородной резиденцией.

— О, — отозвалась я.

Мама протянула ко мне руки, и я скользнула к ее коленям и спрятала в них лицо.

— О, моя дорогая, — тихо промолвила она. — Я так рада за тебя. Ты у меня счастливая девочка.

— Да, — отозвалась я чуть слышно. — О да.

— Ну, будет, будет, — и она пригладила мои волосы. — Когда он собирается вернуться?

— В Лондоне ему придется пробыть всего два дня, — сказал дядя Джон. — Затем он отправится кораблем в Бельгию. Торговля его отца перекочевала на европейский рынок, и у Джеймса есть некоторые дела в Брюсселе. Он пообещал написать тебе письма, но свой адрес не смог оставить. Еще он сказал, что собирается вернуться примерно через восемь или девять недель. Тем временем наши адвокаты будут заниматься составлением брачного контракта, так чтобы вы могли пожениться как только пожелаете.

Я сразу подняла голову.

— Мы пожелаем как можно быстрее.

— Нет, она, пожалуй, не слишком застенчива, не правда ли? — улыбнулась мама дяде Джону.

— Что и говорить, — ответил он.

— Вам потребуется, по меньшей мере, два месяца, чтобы были готовы наряды к свадьбе, а также достроен Вайдекр Холл, — вмешалась мама. — Даже если вы хотели бы спокойно обвенчаться в этом доме, то и тогда понадобится сделать очень многое. А может быть, ты предпочитаешь венчаться в Бате, Джулия? Или в Бристоле?

— Только здесь, — сказала я без тени сомнений. — Здесь, в нашей приходской церкви и с балом прямо на улице деревни. Здесь, где мы собираемся жить и любить друг друга всю нашу жизнь.

Произнося эти слова, я улыбалась, но какой-то странный холод пробежал по моей спине. Казалось бы, все шло хорошо. Джеймс вернется из Бельгии и приедет прямо сюда, в Вайдекр. Мы найдем подходящее место, чтобы построить наш собственный дом, я уже знаю не меньше дюжины таких мест, и поженимся. Препятствий не будет никаких, ибо обе семьи уже дали свое согласие. Больше того, этот брак кажется просто идеальным со всех сторон! Деньги Бристоля и земля Суссекса! И я знала, что в лице Джеймса Экр получит доброго хозяина, который все свое время и деньги отдаст на совершенствование нашей идеи. Ничто не может помешать нам.

Но сердцем я чувствовала, что этого никогда не случится.

Глава 18

— Я пишу письмо Ричарду, — обратилась ко мне мама в тот же вечер. — Ты не хочешь написать ему две-три строчки?

— Хочу, — согласилась я.

Я регулярно писала Ричарду из Бата, но он ни разу не ответил мне. Его занятость на строительстве Холла и в деревне была достаточно уважительной причиной.

Затем, когда на стройке все пошло своим ходом, он уехал в университет. Я знала, ему известно от дяди Джона, что у меня в Бате много друзей, и он, безусловно, слышал о Джеймсе Фортескью. Но мне не было известно, догадывается ли он, что дело обстоит так серьезно.

Я была влюблена и, следовательно, самонадеянна. Я была счастлива и не боялась, что кто-то может отнять у меня счастье. Неприкрытая враждебность Ричарда по отношению ко мне, высказанная им перед моим отъездом в Бат, уже казалась мне частью прошлого, когда я весь мир ощущала враждебным и грозным. И, конечно, я простила ему его алчную страсть к Вайдекру. Мы оба выросли здесь, и сейчас я была помолвлена с самым лучшим человеком в мире. Я могла найти в себе силы быть великодушной к Ричарду. Поэтому я с легким сердцем написала моему кузену, что счастлива сообщить ему о своей помолвке и что мой жених полюбит Вайдекр так же, как люблю его я.