Вайдекр (№2) - Привилегированное дитя

— У меня болит запястье, — как ребенок, пожаловалась я.

Мама взглянула на. него.

— Боже милосердный! — вскрикнула она. — Тут ужасный синяк и, может быть, даже перелом. — С этими словами она поставила поднос и выбежала из комнаты. Я услышала, как она сбежала вниз и стала звать дядю Джона.

Когда они оба вошли ко мне, дядя Джон взглянул на мою руку, скрюченную от боли и синюю, как ирис.

— Перелом, — сказал он маме. — Вам лучше выйти, Селия. Мы с Джулией управимся сами.

— Может быть, мне остаться? — вопросительно взглянула на меня мама.

— Нет, — сказала я, хотя я так нуждалась в ее ласке.

Лечение сломанной кости было болезненной процедурой, даже жестокой. Но каким-то странным образом я жаждала этой боли. Она была одной из тех немногих вещей в мире, в которых я могла быть уверена. Боль сломанного запястья. Уголок неба Вайдекра, видимый из моего окна. Лукавая улыбка Ричарда.

— Тебе следует остаться в постели, — сказала мама, глядя на мое бледное лицо, когда дядя Джон позволил ей вернуться комнату.

— Хорошо, — слабо сказала я.

— Тебе бы хотелось что-нибудь?

Я задержала дыхание. Я знала, что должна рассказать ей все. Конечно же, маме все должно быть известно.

— Мама… — начала я.

— Ричард сказал, что он пообедает здесь с тобой, — продолжала мама свою мысль. — Полагаю, тебе будет веселей в его компании, да, дорогая?

Я заколебалась. Птичье пение за окном казалось таким спокойным и умиротворяющим.

Я не смогла сказать ей это. Я не могла сказать, что он сделал со мной. Я не могла сказать ей, что произошло, сказать что сын дяди Джона и наследник Вайдекра — насильник.

— Хорошо, — прошептала я. — Пусть Ричард пообедает здесь.

— Договорились, — голос мамы звучал по-деловому. — Сейчас он в конюшне, смотрит твою лошадь.

Вдруг что-то будто разорвалось в моей голове — несмотря на одурь от лауданума и тяжесть моего греха. Я рывком села в постели и закричала маме:

— Нет! Мама, пожалуйста! Не позволяй ему трогать Мисти.

В замешательстве мама взглянула на дядю Джона, как будто в моем крике было что-то непонятное для них.

— Пожалуйста! — настойчиво повторила я. — Пообещай мне, мама, что ты не позволишь тронуть мою лошадь.

— Конечно, нет, дорогая, — мягко сказала она. — Конечно, обещаю, раз ты не хочешь этого. Я сейчас же пойду на конюшню и попрошу его уйти оттуда. Пусть Джем занимается лошадьми.

— Хорошо, — сказала я и откинулась на подушку.

— А теперь спать, — велел дядя Джон. — Спать до самого обеда. Больно не будет, Джулия, спи, пожалуйста.

Я улыбнулась ему. Но я уже едва видела его лицо, комната поплыла перед моими глазами. Думаю, что я заснула прежде, чем они вышли из комнаты.

Я спала до обеда. Мы с Ричардом обедали вместе, и Дженни Ходжет обслуживала нас, стоя у локтя Ричарда. Я ела мало, поскольку совсем не была голодна. Каждый раз, стоило мне взглянуть на Ричарда, я чувствовала, как мои глаза наполняются бесполезными необъяснимыми слезами. Я чувствовала себя виноватой. Виноватой в том, что произошло. Виноватой в том, что не рассказала всего сразу, как только оказалась дома, и теперь из-за моей трусости Ричард и мама, дядя Джон и я должны жить во лжи. Я не рассказала тогда, когда мне следовало это сделать. И сейчас я не могла ничего сказать. Я даже не могла заставить Ричарда прекратить улыбаться пошлой, заговорщицкой улыбкой.

Когда Дженни подала чай, она передала мне просьбу дяди Джона спуститься в гостиную, если я в состоянии, поскольку пришел Ральф Мэгсон и просит позволения поговорить со мной. Ричард вышел из комнаты, Дженни помогла мне надеть пеньюар, и я спустилась вниз. Я знала, что только нечто очень важное могло заставить Ральфа прийти к нам в такой час. Мне пришлось собраться с силами, чтобы спуститься вниз, и я бы не удивилась, если бы Ральф по одному моему виду догадался, что я лишилась чести и что я — лгунья.

Ральф и дядя Джон были внизу в библиотеке. Ральф в немногих словах извинился за то, что побеспокоил меня, я молча кивнула. Мы с ним не нуждались в долгих разговорах.

— Пропала Клари Денч, — коротко сказал он. — И я пытаюсь выяснить, кто видел ее в последний раз и не собиралась ли она уехать куда-нибудь на праздники.

Я едва понимала, что он говорит, в голове у меня стучало.

— Я видела Клари в холмах, когда мы все ходили туда встречать рассвет. Она ушла рано, сказав, что идет домой. И уезжать из деревни она никуда не собиралась.

— Я не думаю, что она способна уехать, никому не сказав ни слова, — обратился Ральф к дяде Джону.

— Вы полагаете, что с ней произошло несчастье? — требовательно спросил тот.

Ральф скривился и искоса глянул на меня, будто ожидая подсказки.

— С этими девушками трудно быть в чем-либо уверенным, — ответил он. — И мне не хотелось бы тревожить зря деревню, отправляя людей на ее поиски. У них первый праздник за долгие годы, и сегодня все уже полдня искали мисс Джулию.

— Клари — не вертихвостка какая-нибудь, — решительно вставила я. Я была очень встревожена, потому что помнила, как пыталась удержать Клари со мной. Но я боялась сказать ей, какую тень вижу на ее лице. Я всем боялась сказать правду. — Она бы предупредила вас, если бы собиралась уехать. И обязательно поставила бы в известность свою семью.

Дверь отворилась, и тихо вошел Ричард.

— Что вы предлагаете? — спросил Ральф у меня и у дяди Джона, намеренно игнорируя Ричарда.

— Послать двоих или троих парней в лес на поиски, — сказал дядя Джон, взглядом спрашивая у меня одобрения.

Я кивнула.

— Ищите около Фенни, — дополнила я. — Клари всегда ходила к реке, когда ей бывало грустно. А она была очень грустна сегодня.

— Она поссорилась с Мэтью? — спросил Ральф.

— Да, — неохотно подтвердила я.

— Хорошо, я пошлю несколько человек искать ее, но это досадно. Я обещал Экру праздник, а теперь мне придется лишить их этого.

— Я помогу вам, — вдруг вызвался Ричард. Мы все обернулись и посмотрели на него. Его лицо сияло. — Не так уж много я могу сделать на своей земле, но от этого беспокойства я в состоянии вас избавить, мистер Мэгсон. Я мог бы принять участие в поисках Клари.

— Благодарю вас, — медленно отозвался Ральф. Он пристально смотрел в глаза Ричарда. — Это будет действительно существенная помощь. Завтра, как только рассветет, я пришлю к вам двоих человек, если, конечно, до этого девушка не вернется домой.

— Я буду готов, — пообещал Ричард.

Тут Ральф обернулся ко мне:

— А как вы, мисс Джулия? Вы завтра поедете с ними или пока не сможете? Уж на танцы к нам, я надеюсь, придете?

Я собиралась ответить, что завтра обязательно приеду в Экр, но мой желудок сжал такой сильный спазм боли, что я задохнулась и опять мои глаза наполнились слезами.

— Я устала, — слабо ответила я. — Я приеду в деревню, как только мне станет получше, мистер Мэгсон.

— Хорошо, — сказал Ральф великодушно. — Не надо приходить, пока вы не поправитесь. Я удивлен, что вы упали, но обычно хорошие наездники и падают тяжелее всего. Особенно жаль, что это случилось с лошадью, которую я выбрал для вас.

— Это не ее вина, — я едва могла говорить. — Виновата только я, Ральф. Это целиком моя вина. Мне следовало быть осторожнее.

— Хватит об этом, — вмешался Ричард. — Я пойду за твоей мамой, чтобы она отвела тебя в постель. — И он повернулся к Ральфу. — Джулия все еще в шоке после своего падения.

Ральф отступил на шаг и поклонился.

— Извините мое вмешательство, — сказал он неловко.

Мне хотелось сказать, что ему не за что извиняться, что он никогда не бывает навязчивым. Я хотела попросить его поискать Клари, рассказать ему о моем предчувствии относительно нее. Но из этого ничего бы не вышло. Я не могла сказать ему правды. Я не могла сказать, что я не падала с лошади. Я только посмотрела на него умоляющим долгим взглядом, и слезы опять заструились по моему лицу.

— Извините, — мой голос прерывался от рыданий. — Ради Бога, извините. Мне никак не справиться с этим.

— Пора спать, — твердо сказал дядя Джон. Вошли мама с Ричардом, и она отвела меня в спальню и уложила в постель, будто я была маленьким ребенком. И все время слезы текли по моим щекам. Мама промокала их своим платочком, пахнущим лилиями, затем сунула его мне под подушку и оставила меня.

Я лежала на спине и чувствовала, как слезы скапливаются в уголках глаз и стекают по вискам. Вдруг я вздрогнула, вспомнив, что ничего не сделала с моим запачканным кровью бельем.

Устало я поднялась с постели и подошла к комоду, куда я его сунула. Пятна стали коричневыми — старыми и безобидными на вид. Я скомкала свои вещи и бросила их в камин. Они сгорели, пока я ворочалась в постели, и, без сомнения, этот дым навеял на меня сон о пустом доме, о людях, идущих с факелами, и об огромном пожаре, в котором погиб целый дом, не оставив после себя ничего, кроме развалин.

Клари умерла.

Я знала это. Я чувствовала, что она в опасности, с тех пор, когда, оглядев ряд женщин, склонившихся над кустами малины, не нашла ее среди них.

Никто не знал, кто совершил это, кто поднял руку на милую Клари. Но Ричард сказал, что рядом с телом они нашли Мэтью Мерри. Он был весь мокрый, и они догадались, что он залез в Фенни и вытащил ее оттуда. Она была в реке около плотины у новой мельницы, но она не утонула. Все решили, что ее задушили, а потом бросили в реку. Клари никогда бы не утонула. Мы вместе научились плавать много лет назад.

Все это выглядело очень подозрительным для Мэтью. Он не мог сказать, как он нашел ее, как он оказался у реки. Он вообще ничего не мог объяснить и только укачивал ее обезображенное тело в своих объятиях и снова и снова, заикаясь, бормотал ее имя.

Я вскрикнула и разрыдалась, когда дядя Джон рассказал мне новость, принесенную Ричардом в Дауэр-Хаус. В то же мгновение мама возникла возле меня с флаконом успокаивающих капель и водой.

— Выпей это, моя дорогая, — попросила она, и я, послушная, как ребенок, выпила капли, не сводя глаз с лица дяди Джона.

— Что с ней произошло? — спросила я, от горя и лекарств едва ворочая языком.

— Клари задушили, — прямо ответил он, несмотря на то что мама предостерегающе подняла руку. — Джулия должна знать, Селия. Она должна знать все, что происходит в Экре. Ричард сейчас там, он беседует с друзьями Клари. Никто не может понять, что случилось. Говорят, накануне она поссорилась со своим возлюбленным.

— Нет, — быстро возразила я. — Это не мог быть Мэтью Мерри. Он прекрасный человек и любит Клари с самого детства. Он не мог обидеть ее.

— Это тот парень, у которого бывают припадки? — спросила мама, устремив глаза на дядю Джона. — С ним случались обмороки, и, когда он приходил в себя, он не помнил, что с ним было.

Дядя Джон кивнул.

— Мэтью не делал ничего плохого во время этих приступов, — продолжала я с напором. — Просто у него слабая голова и иногда случаются обмороки. Но он и в детстве был добрейшим малым и остался таким. Он бы не обидел даже мухи, не говоря уже о Клари! Они поссорились, но это ничего не значит. Он обожал ее!

— Но он знал, где искать ее, — спокойно возразил дядя Джон. — Его нашли рыдающим рядом с ее телом. Это сильно его компрометирует.

— Нет, — убежденно сказала я. — Он никогда бы и пальцем не тронул Клари. Он скорее убил бы самого себя. — И тут я замолчала, боясь, что разрыдаюсь. Никто в Дауэр-Хаусе не знал Клари и Мэтью так, как я. Мама и дядя Джон были очень добрыми людьми, но они не играли с экрскими ребятишками в детстве. Они не знали, что эти двое были влюблены друг в друга давным-давно, и Мэтью скорей умер бы, чем обидел Клари. К тому же эта ссора причинила боль им обоим.

— Возможно, лорд Хаверинг повлияет на ход этого дела, — сказал дядя Джон. — Он будет следующим мировым судьей. Ричард уехал поговорить с ним.

Я молчала. Правда о том, что случилось, только сейчас стала доходить до меня.

— Клари умерла, — медленно проговорила я. — Она страдала перед смертью?

Я заметила мамин быстрый знак дяде Джону, но он ответил мне честно:

— Только несколько мгновений. Убийца задушил ее. Она быстро лишилась сознания, Джулия.

Я слышала произносимые слова, но не могла говорить из-за поднимающейся волны тошноты. Перед моими глазами стояло хорошенькое лицо Клари и слезы в ее глазах, когда она сказала, что Мэтью разбил ее сердце.

— Я не могу вынести это! — почти зарыдала я. — В нашем Вайдекре!

Тогда дядя Джон взял меня за одну руку, мама за другую, и они отвели меня в спальню. Он налил мне лауданума, и мама, сидя рядом, держала меня за руку, пока я не начала проваливаться в сон.

— Мама! — вдруг вскрикнула я на грани паники. — Мама!

В секунду между сном и бодрствованием мне показалось, что я — Клари, бегущая через лес, и за мной гонится человек, чтобы убить меня. Он должен убить меня, потому что я видела нечто ужасное. Я прочла эту решимость в его глазах и знала, что сейчас мне придется бежать быстрее, чем когда-либо в жизни, иначе он поймает меня и, схватив за горло своими мягкими барскими руками, сдавит его так сильно, что я не смогу больше дышать. В этом сне я была Клари, бегущей так, будто бы за ней гнался сам дьявол. Но также я была и собой. И я боялась не меньше, чем Клари.

Я боялась даже больше, потому что когда этот человек настиг Клари и она, обернувшись, почувствовала его пальцы на своем горле и увидела его лицо… Я узнала, кто это был.

Глава 22

Мэтью Мерри стал мишенью для насмешек всей деревни с тех пор, как он малышом произнес, заикаясь, свои первые слова. В трудные годы его единственным защитником была бабушка, старая миссис Мерри. В то время ее слово было законом для Экра, но теперь она имела мало влияния на молодежь.

Его было легко испугать, потому что в детстве с ним плохо обращались. Я думаю, потому Клари и взяла его под свою защиту. Он будил ее материнские чувства, и ей нравилось защищать его от других членов той волчьей стаи, предводителем которой она была.

Когда Мэтью обнаружил ее труп, он словно бы растерял ту лукавую смышленость, которую она первая обнаружила в нем и которую всячески поощрял Ральф. Уверенность, которую Мэтью получил от людей, хваливших его стихи, мгновенно схлынула с него, и он повел себя как идиот, каким его и считали. Когда их нашли, он крепко сжимал в объятиях мокрое тело Клари, выкрикивая ее имя. Слезы так обильно текли по его щекам, что лицо было таким же мокрым, как у его погибшей возлюбленной.

Ричард и слуга лорда Хаверинга резко схватили его под руки с обеих сторон, и он не сделал никакого усилия, чтобы вырваться. Когда его уводили прочь от места, где он нашел Клари, он все время оборачивался и звал ее. Но стоило ему очутиться в карете Хаверингов за тяжелыми дверьми, как он замолчал и мог только рыдать. Его усадили на пол, так как с него ручьями текла вода. Он даже не возражал.

Затем они стали его допрашивать. Где он был в то утро? Когда он видел Клари в последний раз? Стоило Мэтью напугать, как он начинал заикаться на каждом слове, и Ричард посчитал это признаком нечистой совести. Мэтью ничего не удавалось вымолвить, он только рыдал и повторял имя Клари.

Мой дедушка, лорд Хаверинг, не был злым человеком, но он привык без долгих раздумий, скоропалительно вершить дела простых людей, заведомо считая их всех лжецами и преступниками. Данный случай не представлялся ему, как и Ричарду, сложным, и все, в чем он нуждался, было признание самого Мэтью. Он не кричал на Мэтью, не предлагал ему помилование в обмен на признание. Ему стоило только взять в руки перо и посмотреть на беднягу холодными глазами, и Мэтью, в памяти которого жила ссора с Клари, хорошо понимая, что Клари одна пошла к реке, потому что переживала их ссору, заикаясь, как идиот, горько прорыдал: «Это моя вина. Это моя вина. Моя в-в-в-вина».

Это было расценено как признание, и лорд Хаверинг вызвал клерка. Мэтью, слепой и глухой от горя, подписал бумагу, возможно, думая положить тем самым конец тягостным расспросам и отправиться домой горевать. Его, конечно, не отпустили. Клерк привел двух констеблей, его усадили в экипаж, ужасную повозку без окон и без ручек на двери с внутренней стороны. Затем Мэтью отвезли в чичестерскую тюрьму и бросили в одну камеру с убийцами и насильниками, ждущими приговора.

Ричард поскакал домой по освещенной тонким серпом луны дороге, насвистывая ту самую мелодию, которую Мэтью вместе с другими распевал в холмах всего один день назад.

На следующее утро меня разбудил громкий крик внизу. Похоже, это был голос Ральфа, но я не могла поверить, что Ральф позволил себе повысить голос в мамином доме. Я выглянула в окно. Было уже поздно, около десяти утра; по маминому приказу меня не будили, давая мне поспать. В первое мгновение я не могла понять, почему, но тут же мое сердце упало, я вспомнила, что Клари мертва, что неизвестный убийца бродит в лесах Вайдекра, что мое запястье сломано, потому что я упала с лошади, и что каким-то образом я растеряла всю свою храбрость — перед бешеной скачкой верхом, а возможно, и перед жизнью, — никак не могу унять дрожь в руках.

Я потянулась за пеньюаром и тут же застонала от боли. Тогда я стала действовать более осторожно и, достав его, накинула себе на плечи. Затем я открыла дверь и прислушалась. Это был действительно голос Ральфа.

— Девушка из Экра погибла, парень из Экра заключен в тюрьму по обвинению в убийстве, и ему грозит повешенье! Клянусь, доктор Мак-Эндрю, вы проявляете какую-то странную мягкотелость!

Дядя Джон отвечал что-то, но его голос звучал очень тихо, и я не могла разобрать ни слова.

— Почему на следствии нет Джулии? — требовательно спрашивал Ральф. — Если вы не доверяете мне, то почему вы не вызвали Джулию? Она такой же наследник Вайдекра, как и мастер Ричард. Почему мастер Ричард один занимался этим делом?

Пока дядя Джон отвечал, Ральф молчал, и я по-прежнему не могла разобрать ни слова.

— Даже если бы мисс Джулия лежала в тифозной горячке, она должна находиться там! — проревел Ральф. — Эта новость охватила деревню подобно пожару, и все разозлены, понимая, что произошла ошибка. Подобные вещи могут нарушить согласие между деревней и вами. Экр доверял вам, а сейчас наш парень сидит за решеткой, и ему угрожает виселица.

— Но он сам признался, — теперь голос дяди Джона звучал громче и увереннее.

— Ах так, — воскликнул Ральф с сарказмом. — И кто там был? Лорд Хаверинг, который приезжает сюда только на охотничий сезон и то, если он стеснен в средствах. И мастер Ричард!

— Повторите, пожалуйста, что вы сказали, мистер Мэгсон? — тон дяди Джона стал настолько же ледяным, насколько голос Ральфа был горячим.

— Я говорю, что Экр не доверяет способности лорда Хаверинга отличить лошадь от копны сена, — грубо ответил Ральф. — А на дознании он был либо слеп, либо пьян. Кроме того, я сказал, что не доверяю Ричарду с тех пор, как узнал его лучше. Почему ему надо, чтобы бедного Мэтью Мерри повесили, знает один Бог, но всем в Экре понятно, что Ричард засадил парня в тюрьму и доведет его до виселицы.

В библиотеке воцарилось молчание.

— Полагаю, вы согласитесь принять месячное жалованье в знак отказа от должности, мистер Мэгсон? — холодно спросил дядя Джон.

— Соглашусь, — сказал Ральф, и только я услышала отчаяние, прозвучавшее в его голосе.

— Нет, — сказала я и сбежала по ступенькам в мамину комнату.

Она сидела перед зеркалом с распущенными волосами, позади нее стояла Дженни Ходжет, зажав в руке щетку для волос. Когда я вбежала в комнату, мама оглянулась и кивнула в ответ на мой немой призыв. Она поднялась и, откинув назад волну неубранных волос, прошла мимо меня в библиотеку. Я пошла за ней. Войдя, я едва взглянула на Ральфа Мэгсона. Я опять вся дрожала и молилась про себя, чтобы мама взяла ситуацию в свои руки, поскольку от меня пользы было, что от новорожденного котенка, и слезы опять закипали у меня под ресницами. Дядя Джон сидел за столом, выписывая чек.

— Мистер Мэгсон должен остаться, — сказала мама. Дядя Джон поднял глаза и заметил, что она в пеньюаре и ее волосы не убраны. Его глаза смотрели холодно.

— Он обвинил вашего отчима в пьянстве и некомпетентности, а Ричарда — в предвзятости, — сказал он. — Я полагаю, что он не желает более работать на нас.

Я взглянула на Ральфа, его лицо оставалось бесстрастным.

— Мистер Мэгсон, — обратилась к нему мама. — Вы заберете свои слова назад, не так ли? Вы останетесь? В Экре еще так много надо сделать. И вы обещали людям помочь.

Их глаза встретились, и затем он едва заметно кивнул. Он собирался сказать «да».

Я знала, что он хотел сказать «да».

Но так случилось, что я оставила дверь в библиотеку открытой. В эту минуту в дом вошел Ричард и, охватив взглядом сцену, широко улыбнулся Ральфу, будто был в восторге от встречи с ним.

— У вас проблемы? — спросил он.

— Мистер Мэгсон считает, что Мэтью Мэрри невиновен, — резко ответил дядя Джон. — Ты уверен, что не оказывал на него давления, Ричард? Это подсудное дело, думаю, ты понимаешь это.

Улыбка Ричарда была невинной, как у младенца.

— Конечно, не оказывал, — сказал он. — И лорд Хаверинг со своим клерком были там все время. Все было совершенно законно. Допрос проходил без всякой предвзятости.

Ральф едва слышно фыркнул, услышав манерный тон Ричарда. Мои руки опять задрожали, и я сцепила их за спиной, чтобы унять дрожь.

— Ты совершенно уверен в этом? — требовательно спросил дядя Джон. — Мэтью — молодой человек, не имеющий никакого образования. Все это явилось неожиданностью для него. Ты уверен, что он знал, что подписывает? Ты можешь присягнуть, будто он понимал то, что говорит?

— Это, я полагаю, вопрос к суду, — улыбнулся Ричард. — Спросите лучше лорда Хаверинга, сэр, это в его компетенции. Я находился там только потому, что привез преступника. И никакой другой роли у меня при этом не было.

Ничего не говоря, я наблюдала за Ральфом. Сузив глаза, он пристально смотрел на Ричарда.

— Вы — достойный сын своей матери, — проговорил он. И они с дядей Джоном обменялись тяжелым, недобрым взглядом. — Я бы хотел остаться, если позволите. Мне нужен один день, чтобы съездить в Чи-честер и посмотреть, что можно сделать для Мэтью Мерри. Вы не будете возражать?

Дядя Джон кивнул.

— Я тоже хотел бы, чтоб вы остались, мистер Мэг-сон, — сказал он более мирным тоном. — Мы отложим решение на сутки, если хотите. Мы оба погорячились, и было бы обидно потерять вас из-за нескольких торопливых слов, сказанных в гневе.

Плечи Ральфа расслабленно опустились, и он послал дяде Джону одну из своих неторопливых искренних улыбок.

— Вы — хороший человек, — как-то даже удивленно выговорил он, — Я буду рад, если мы выясним все раз и навсегда. — И он бросил бешеный взгляд на Ричарда, который ясно дал понять присутствующим, кого он считает виновным в происшедшем.

Я переводила взгляд с одного на другого и сама не понимала, на чьей стороне мое сердце.

— Сегодня никто не будет работать, — продолжил Ральф уже другим тоном. — Плотник делает для нее гроб, а мужчины роют могилу. Похороны состоятся сегодня в два часа дня, — если пожелаете, приходите. Завтра все приступят к работе. Никто не станет веселиться, когда самая лучшая девушка деревни погибла, а самый добрый парень сидит в тюрьме. Все пошло наперекосяк в Экре в этом году.

— Да, — согласился дядя Джон, опустив голову. Это последнее слово эхом отозвалось в моем мозгу, будто я слышала его прежде, в какой-то другой жизни. Увидев затем лицо дяди Джона, я догадалась, что он говорил это Беатрис. Тогда, когда она разрушала Вайдекр. Теперь он боялся, что Лейси разрушат его снова.

Круто повернувшись, Ральф вышел из библиотеки, и мы услышали стук его деревянных ног по полированному полу холла. Я тихо подошла к креслу у камина и без сил опустилась в него. Руками я закрыла лицо, чтобы не видно было моих слез, безостановочно текущих по нему.

Мама подошла к дяде Джону.

— Не смотрите так безнадежно, Джон, — обратилась она к нему с утешением. — Все еще наладится. Мы не могли спасти бедную Клари, но мы непременно поедем в Чичестер вместе с мистером Мэгсоном. И если Мэтью будет отрицать свою вину теперь, когда у него было время подумать, то, возможно, Ричард и лорд Хаверинг поймут, что совершили ошибку.

Дядя Джон поднял голову, и вдруг я увидела, каким старым и усталым он выглядит.

— Хорошо, — согласился он и затем добавил более громко: — Да, Селия, вы правы. Ничто еще не вышло из-под нашего контроля! События развивались очень бурно, но решение пока не принято. Мы можем повидать Мэтью в тюрьме, и, если он не признает своей вины, мы постараемся помочь ему оправдаться.

И мы все обратили глаза к Ричарду. Можно было ожидать, что он вспыхнет оттого, что в его суждениях кто-то сомневается, но этого не случилось. Он улыбался, а глаза сияли голубизной.

— Конечно, — ровно сказал он. — Все, что пожелаете.

Что-то в его голосе заставило меня опять уронить голову и зарыдать.

Мама и дядя Джон никогда больше не разговаривали с Мэтью Мерри. Когда они садились в экипаж, чтобы ехать в Чичестер повидаться с ним, из Хаверинг Холла приехал посланный и передал, что Мэтью Мерри был найден этим утром мертвым у себя в камере. Он повесился на собственном ремне. Когда его вынули из петли, он был уже холодный. Тюремные власти сообщили об этом лорду Хаверингу, а он написал нам.

«Это ужасно, — писал лорд Хаверинг своим аристократичным, наклонным почерком, — но тем не менее это со всей очевидностью доказывает его вину».

Дядя Джон, мама и я долго сидели в молчании. Мной постепенно овладевало тяжелое чувство, я испытывала его впервые: будто в нашем доме все катится в тартарары и я теряю контроль над событиями.

— Доказывает ли это его виновность? — тихо спросил сам себя дядя Джон и сам же ответил: — Нет. — И продолжал чуть громче: — Это плохая новость для Экра.

Я видела, каких усилий стоит ему сохранять спокойный тон. Что же касается меня, я только крепко сцепив пальцы могла удержать руки от безостановочной дрожи.

— Как мы расскажем им это? — спросил дядя Джон.

Мама перевела дыхание.

— Если вы не возражаете, это могу взять на себя я. Я как раз собиралась на похороны Клари и после этого сообщу им о Мэтью. А также разыщу миссис Мерри.

Дядя Джон согласно кивнул.

— Я поеду с вами, — предложил он.

Итак, вместо того чтобы поехать в Чичестер и забрать Мэтью под поручительство, они отправились в Экр сообщить миссис Мерри о смерти ее единственного внука. Об ужасной смерти, о том, что он наложил на себя руки.

Так настал конец майским праздникам. На следующий день все приступили к работе, не побывав ни на пиру, ни на вечеринке с танцами, и, хотя дел было много и с новорожденными ягнятами и с тельными коровами, радость не пришла в Экр.

Мало было радости и в Дауэр-Хаусе. Дядя Джон ходил задумчивый и молчаливый и следующие несколько дней провел в библиотеке, читая и что-то записывая в одиночестве. Мама возвратилась к своим делам в школе, но скорее из чувства долга, чем с энтузиазмом. Когда мы уезжали в Бат, мама наняла в Мидхерсте молодую девушку в качестве временной учительницы и теперь предложила дяде Джону выделить для нее коттедж и поручить ей вести уроки постоянно. Решение выглядело разумным, но у всех нас появилось чувство, что между нами и Экром разверзлась пропасть.

Только Ричард выглядел бесконечно счастливым. Верхом на Принце он разъезжал по округе, выполняя различные поручения мамы и дяди Джона, проверял всходы на полях, стада коров и овец, и улыбка цвела на его лице.

А я? Меня снедала тревога. Я ждала Джеймса. После Клариных похорон я отозвала Джимми Дарта в сторону и попросила его разыскать Джеймса в Лондоне. У меня в руке была припрятана золотая монетка, и я сунула ее в руку Джимми.

— Передай ему, чтобы он не приезжал в Дауэр-Ха-ус, — тихо проговорила я. Ричард усаживал в это время маму в экипаж и стоял к нам спиной. — Скажи, что я хочу повидать его с глазу на глаз. Я буду ждать его в Мидхерсте, в гостинице «Спред Игл». Передай, что я буду там во вторник, в десять утра.

— «Спред Игл», вторник, десять утра, — без запинки повторил Джимми. — Я не подведу вас, мисс Джулия. А то мистер Джеймс ужасно расстроится.

Я быстро взглянула на него, и слезы выступили у меня на глазах.

— Ты так думаешь, Джимми?

— Еще бы, мисс Джулия, — уверенно ответил он. — Каждому видно, как он любит вас!

Я кинула взгляд в сторону нашего экипажа, Ричард уже ждал меня, с улыбкой наблюдая за нашим разговором.

— Мне пора идти, — быстро проговорила я. — Ты успеешь на утренний дилижанс?

— Я буду в Лондоне к полудню, — уверенно пообещал мальчик. — И разыщу мистера Джеймса, чего бы мне это ни стоило.

Я с трудом выдавила из себя улыбку и пошла к карете.

Затем я ждала, ждала и ждала.

Джеймс считал свою собственную ветреность пороком. Но пороком, вполне заслуживающим прощения. И я надеялась, что он любит меня достаточно, чтобы простить мне одну ужасную ошибку, что он любит меня достаточно, чтобы простить меня. Это было все, чего я хотела.

Я была далеко не ангел! Мысль о том, чтобы, ничего не сказав ему, выйти за него замуж на правах невинной невесты, пришла мне в голову. Но, по правде говоря, только однажды. Все остальные дни я твердо понимала одно: выйти за Джеймса я смогу только тогда, когда между нами все будет честно и правдиво.

Но я не знала, что рассказать ему. И я перебирала свои мысли подобно тому, как женщина перебирает старые, пожелтевшие кружева. Я могу рассказать Джеймсу, что меня взяли силой. Но я должна рассказать ему, что я покорно лежала на спине и улыбалась. При этой мысли я скорчилась от стыда и поняла, что никогда не смогу рассказать ему об этом. Я могла бы ему сказать, что это было изнасилование, но тогда Джеймс захочет узнать, кто же преступник. Я не смогу сказать, что это был Ричард. Эта мысль парализовала мою решимость так же, как в тот день, когда ложь о падении с лошади была произнесена впервые. Но если я скажу ему, что это было изнасилование и что я не знаю того, кто это сделал, то я вынуждена буду громоздить целую гору лжи о том, как и когда это случилось. И почему я не рассказала об этом маме.