Вайдекр (№2) - Привилегированное дитя

При звуке этого имени дядя Джон незаметно выдохнул.

— Ничуть не похожа! — повторила мама упрямо. — У нее совсем другого цвета волосы, другие глаза. Все совершенно другое. Вы просто слишком долго отсутствовали, Джон, и образ Беатрис запечатлелся в вашем мозгу. Джулия ни капли не напоминает Беатрис. Она моя дочь. Она совершенно такая же, как я. Временами слишком избалованная, но все дети одинаковы. И это ничего не значит. Джулия моя маленькая дочка! Если бы вы видели ее вчера, когда у нее была другая прическа, вы бы вовсе не заметили никакого сходства.

Дядя Джон пожал плечами.

— Конечно, — согласился он, убежденный силой здравого смысла, звучащего в словах мамы. — Конечно. Просто то, как она вбежала в гостиную… И ее голос, и улыбка, и посадка головы… Но она научилась грациозности от вас, Селия, я уверен.

— Мне приятно слышать это, — благодарно отозвалась мама, — но я лично считаю эту девочку далеко не образцом хороших манер.

Он улыбнулся, и тепло, заблиставшее в его глазах, заставило меня порадоваться за маму. Я сразу поняла, что он любит ее. И если в самую первую минуту этот усталый, с желтым лицом, нездоровый человек разочаровал меня своим видом, то теперь передо мной предстал веселый и умный дядя Джон, старающийся казаться серьезным, — такой, каким я знала его по рассказам мамы.

— Дядя Джон, — лукаво сказала я, — тут у нас еще кто-то…

Он резко повернулся к своему сыну, и его плечи поднялись, словно готовясь принять давно обещанную самому себе ношу. Он приветливо протянул руку вошедшему за мной Ричарду и улыбнулся ему.

— Ричард, — сказал он. — Я так раз видеть тебя. — И он обнял сына за плечи, крепко прижал его к себе, а затем повернулся к маме и рассмеялся.

— Селия, все эти годы я представлял вас себе в сопровождении маленьких детей. А теперь вижу, что Ричард, оказывается, почти с меня ростом, а Джулия достает мне до плеча.

Мама с готовностью рассмеялась, но я видела, что небольшое колебание дяди Джона не прошло незамеченным для нее.

— А сколько одежды они износили за эти годы! — смеясь, воскликнула она. — А сколько башмаков стоптали!

— Да, я вижу, что мне для их воспитания понадобятся все мои рубины и бриллианты! — просиял дядя Джон.

— А у вас, сэр, есть рубины и бриллианты? — быстро спросил Ричард.

— Целые копи, — был ответ.

— Мы их быстренько потратим, — пообещала мама. — Присядьте, Джон, отдохните, пока Страйд не пригласит нас к обеду. И рассказывайте ваши новости. Своих слонов можете распаковать позже.

Обед был лучшим из того, что могла приготовить миссис Гау в такой спешке, и его подали на фамильном серебре Хаверингов с их монограммой, и пили мы из наших лучших хрустальных бокалов. Посуду прислала с Джемом леди Хаверинг, когда тот во второй раз был отправлен к ней с известием, что вернулся Джон Мак-Эндрю. Она даже передала с ним бутылку охлажденного шампанского, которое мы пили за наше будущее.

— Нам следует поговорить, Селия, — сказал дядя Джон в конце обеда, когда мама приказала Страйду убрать со стола.

— Мы можем поговорить попозже, — и она с теплой и заботливой улыбкой взглянула на его утомленное лицо.

— Не стоит, — улыбнулся в ответ Джон. — Я действительно устал и не могу не признать это. В Индии у меня бывали приступы лихорадки, и я сильно ослабел после них. Но есть вопросы, касающиеся всей нашей семьи, и я хотел бы, чтобы мы обсудили их без промедления. Давайте перейдем в гостиную и устроим военный совет.

— Против кого мы собираемся воевать, дядя Джон? — спросила я, пока мама распорядилась, чтобы принесли свежих поленьев для камина, и мы все расселись вокруг стола.

— Думаю, что мы объявим войну прошлому, — серьезно ответил он. — Прежним неправильным идеям и прежним неправильным поступкам. Я хочу, чтобы мы восстановили Вайдекр, и это было бы нашей серьезной победой.

В Индии мне, должен признать, посчастливилось, — начал дядя Джон вместо вступления. — Мне удалось оказать серьезную услугу одному из независимых раджей. — Тут он криво улыбнулся. — Так сложились обстоятельства, что селения, вверенные моему попечению, миновала серьезная эпидемия, которая прошла по Индии. И раджа подарил мне за это огромный участок земли, где растет превосходный чай и различные растения, из которых делают специи. Кроме того, там имеется маленький рудник, который теперь является весьма прибыльным.

— Рудник? — поднял голову Ричард. — А что там добывают?

— Опалы, — ответил дядя Джон. И с иронией добавил: — Судьба предоставила мне еще одну возможность стать богатым человеком. Первое свое состояние я потерял в Вайдекре. Вторым надо будет распорядиться получше.

— Опалы! — тихо повторил Ричард и облизнул губы, словно съел что-то вкусное.

— Я вернулся домой, чтобы начать работать, — уверенно продолжал дядя Джон. — Чтобы принести пользу и земле и людям. Вайдекр имеет плохую репутацию, а его жители известны как смутьяны и не могут нигде найти работу. Никто не станет держать у себя поджигателей. Но это не их вина. Это вина Беатрис, — продолжал он спокойно. — Нищета в Экре, ненависть между нами и ими — недоброе наследство для детей.

— Дядя Джон, — прервала я его. — Я ничего не понимаю.

Он взглянул на маму.

— Вы ничего им не рассказывали?

— Как мы и договорились, — ровно ответила она. — Мы с вами договорились, что не станем отягощать их этими заботами, пока они маленькие. Я не рассказывала им только о пожаре и разорении Лейси, хотя они много раз просили меня об этом. Я думаю, что сейчас им можно рассказать нашу историю в общих чертах.

Мне показалось, что последние слова она произнесла с ударением.

— Что ж, очень хорошо, — кивнул Джон. — Вы, должно быть, слышали, что имением в полном согласии совместно управляли сквайр, отец Джулии, и его сестра, Беатрис. Но это не совсем так. Они отяготили поместье долгами, сделанными для того, чтобы изменить майорат в вашу, дети, пользу. Селия и я не были согласны с этим.

Крестьяне разорились, и целые семьи стали голодать. Они взбунтовались, и однажды ночью огромная толпа двинулась на Вайдекр Холл. Мы получили предупреждение и, взяв вас, покинули дом. Но Беатрис предпочла остаться. Она погибла в пожаре. Отец Джулии умер в ту же ночь от апоплексического удара. У него всегда было слабое сердце, это было наследственной болезнью.

Ричард и я обменялись изумленными взглядами.

— О… — проговорил Ричард. — Мою маму оставили совсем одну в пустом доме, лицом к лицу с бунтовщиками?

— Да, — ровно ответил дядя Джон. — Таков был ее выбор. Мы с ней уже довольно давно перед тем не жили как муж с женой, и я не считал своим долгом остаться с ней и защищать ее. Я должен был думать о вас. Если бы Беатрис захотела, она могла бы взять экипаж и уехать следом за нами. Но она предпочла остаться.

На столе стояла ваза с увядающими подснежниками, и они напомнили мне мой сон, осыпающиеся чайные розы в серебряной вазе на огромном столе и голос моей мамы: «Ты разрушительница, Беатрис».

Они оставили ее в порыве ненависти. Я знала это. Я только не понимала, почему. Но я помнила ощущение покоя и мира в брошенном доме, радость оттого, что все наконец уехали и дом пуст. Что вся бесконечная работа, ложь и обманы более не нужны. И я помнила, как жадно глядела Беатрис на дорогу, ожидая прихода толпы.

— У них был предводитель? — спросила я вдруг, вспомнив легенду о полубоге-получеловеке.

— Никого не нашли, — последовал ответ.

Я подняла глаза и встретила взгляд дяди Джона, устремленный на меня. Я поняла, что он открыл нам не всю правду. Беатрис все знала, она знала и того человека, которого сейчас называют в Экре полубогом. Но меня приучили с уважением относиться к тайнам взрослых, и мне ничего не было известно наверняка.

— Что это означает для нас? — спросила я.

— Это означает, что я хочу дать нашему имению еще один шанс, а всем нам — новую жизнь. У меня есть некоторые идеи о выращивании здесь новых культур — овощей и фруктов, которые мы могли бы продавать в Чичестере или Лондоне. И я хотел бы, чтобы мы делились прибылями с крестьянами. Пусть они встретят наступающий век новыми людьми.

— Я видел революцию во Франции, — продолжал дядя Джон с энтузиазмом, его глаза заблестели. — И я верю, что действительно наступает другое время, время науки и прогресса, время, когда люди отбросят прочь прежние суеверия и страхи. Когда они станут вместе работать и прибыль делить поровну. Эти дни уже не за горами, и пусть Вайдекр встретит их одним из первых.

Пораженные услышанным, мы долго сидели молча.

— Джулии нужен настоящий первый сезон в Лондоне, — тихо заговорила мама. Джон кивнул.

— И мы должны отстроить Вайдекр заново, — добавил Ричард.

— Отстроить поместье, заново разбить парк и снова сделать эту землю плодородной, — подтвердил Джон.

— И в деревне больше не должно быть бедных, — вставила я, думая о детях Экра.

— Это наша первая задача.

И мы опять все замолчали, захваченные грандиозными мечтами, которые могли скоро стать явью.

— В этом я рассчитываю на всех вас, — снова заговорил Джон. — Я, конечно, найду управляющего, но мне понадобятся ваши помощь и поддержка. Ведь это ваше наследство, дети.

— Значит, я не буду учиться в университете, сэр? — жадно поинтересовался Ричард.

Джон улыбнулся, и его глаза неожиданно потеплели.

— Обязательно будешь, — твердо ответил он. — Прошли те времена, когда сквайры знали только, когда сажать пшеницу и когда убирать ее. Ты поступишь учиться в Оксфорд, Джулия проведет свой сезон в Бате, а потом в Лондоне. Учиться хозяйствовать ты сможешь в течение летних месяцев.

— Хорошо, — ответил Ричард.

Дядя Джон посмотрел на меня.

— А вас это устраивает, мисс Джулия? — спросил он шутливым, дружеским тоном.

— Да, — просияла я в ответ. — Конечно. У меня есть друзья в деревне, и я мечтаю о том, чтобы они не жили больше в такой ужасной бедности. Я буду очень, очень счастлива, если это случится.

Дядя Джон обменялся взглядом с мамой.

— Отлично, — сказал он. — Тогда я могу распаковать мои сумки и посмотреть, не забыл ли я привезти вам подарки из моих странствий.

За ужином мы снова собрались вместе. Мы все еще чувствовали себя неловко с дядей Джоном, мама была нервной и влюбленной, я — смущенной и замкнутой, только Ричард оставался, как всегда, обворожительным и раскованным. Дядя Джон уселся во главе стола на место Ричарда и с любовью улыбнулся нам. Он наконец распаковал свои вещи и вручил нам с мамой несколько ярдов чудесных светлых шелков на платья.

Когда Страйд закончил убирать со стола и вышел, он достал из кармана изящную бархатную коробочку и с поклоном протянул маме.

— Что это, Джон? — спросила мама и открыла ее. Там оказалось ожерелье из прелестных одинаковых жемчужин, выловленных где-то в южных морях далеко от Вайдекра.

— Ах, какая прелесть! Они розовые! — воскликнула мама, поднеся ожерелье к свече.

— Да, это розовый жемчуг, — удовлетворенный произведенным впечатлением, сказал дядя Джон. — Я помнил, что вы любите жемчуг, Селия. И не мог устоять перед искушением и не купить его. Там еще лежит пара таких же серег.

— Где вы раздобыли такую прелесть? — спросила мама. — В Индии?

— Это была чертовски трудная работа, — лицо дяди Джона оставалось совершенно серьезным. — Нырять каждое воскресенье после службы в церкви в кишащее акулами море.

Мама звонко рассмеялась, как девушка, и приложила ожерелье к своей шее. Мне было интересно, не захочет ли дядя Джон помочь маме застегнуть его. Но он предпочел сидеть спокойно, а не разыгрывать роль влюбленного перед нашими блестящими от любопытства глазами.

— Жемчуг великолепен, — сказала мама с восторгом. — Может быть, мне лучше спрятать его до лучших времен?

— Нет! — ответил дядя Джон. — Со временем у вас появятся украшения гораздо красивее, я обещаю вам это. А этот подарок должен радовать вас каждый день.

Мама улыбнулась ему светлой улыбкой.

— Тогда я и буду носить его каждый день, — ответила она. — А если ожерелье не будет гармонировать с моим нарядом, я стану носить его под воротником. Самый большой подарок для меня — это то, что вы наконец с нами.

Их глаза встретились, и они замолчали.

— Я слышал, что ловля жемчуга — чрезвычайно опасное занятие, — заметил Ричард.

— Совершенно верно, — взглянул на него дядя Джон. — Но иногда жемчуг бывает на мелководье, и ныряльщики достают его безо всякого риска для жизни. В противном случае я не купил бы его.

Ричард не отводил глаз от стола, словно видел перед собой что-то новое и чрезвычайно интересное.

— Дядя Джон, — обратилась я к нему. — А что там за коробка?

— И в самом деле, что это за коробка? — улыбнулся он. — Будто бы ты не видишь, малышка, что на ней написано твое имя? — Он передал мне коробку, и я развернула ее. Там оказался прекрасный набор акварельных красок, и я поблагодарила дядю Джона, а мама заметила, что лучше бы он поберег деньги, ибо рисовальщица из меня никудышная.

— Зато Ричард рисует прекрасно, — мягко добавила она. — Он очень интересуется архитектурой и античной скульптурой.

— В самом деле? — и дядя Джон поощрительно улыбнулся своему сыну.

— Но, возможно, такие великолепные краски и мольберт вдохновят тебя, Джулия, — добавила мама.

— Вполне возможно, — пообещала я. — Встав с места, я подошла к дяде Джону и поцеловала его в лоб, в знак благодарности и в качестве извинения, что я не совсем такая племянница, какой он меня воображал.

— А что дядя Джон подарил тебе, Ричард? — спросила я его, увидев в его руках огромную коробку, высотой до плеча. Он разорвал обертку, и там оказались какие-то странные палки и дюжина тяжелых мячей.

Ричард непонимающе вертел их в руках, вопросительно глядя на отца.

— Это палки и мячи для поло, — ответил на его невысказанный вопрос тот. — Ты видел когда-нибудь, как в него играют, Ричард?

Мой кузен покачал головой.

— О, это замечательная игра для хорошего наездника и чертовски опасная для неважного! Мы наймем пару лошадей, пока не купим что-нибудь подходящее для тебя, и сразимся!

Не думаю, что кто-нибудь, кроме меня, заметил внезапную бледность Ричарда. Глаза дяди Джона сверкали, когда он объяснял Ричарду правила игры, в это время Страйд уже водрузил на стол фрукты, десерт и портер. Мама тихо улыбнулась, подала мне знак, и мы вышли.

Мама сразу направилась к зеркалу над камином и стала поправлять волосы, улыбаясь своему отражению. Это были первые следы тщеславия, которые я заметила в ней, и я тихонько улыбнулась. В зеркале, освещенном лучшими восковыми свечами из Хаверинг Холла, отражалось очаровательное, сияющее счастьем лицо. Радость от приезда дяди Джона разгладила морщинки на ее лбу и вокруг глаз, и только серебряные нити в волосах выдавали ее возраст. Она увидела, что я наблюдаю за ней, и, смущенно покраснев, отвела взгляд.

— Я так рада, что они наконец заговорили о лошадях, — сказала мама. — Я боялась, что они не найдут общего языка. Так хотелось бы, чтобы они стали друзьями.

Я кивнула и подошла к окну. Раздвинув тяжелые занавеси, я взглянула на залитую загадочным лунным светом дорогу, на темный лес. Ветер завывал над деревьями, словно плакал о жизни, прошедшей зря.

Я замерла, прижавшись лицом к холодному стеклу. Я чувствовала, что дядя Джон рассказал нам не всю правду. Беатрис прекрасно знала — я поняла это из своего сна — человека, приведшего сюда толпу с факелами. Они пришли из Экра, и она заслужила их гнев.

Но мне также было известно, что теперь их ненависть к Холлу угасла. Они забыли то время, когда тень Беатрис, упавшая на человека, означала смерть и когда все молодые люди боялись ее. Они помнили только улыбающуюся девочку, благословившую их поля и луга. И, глядя в залитый лунным светом сад, я мечтала быть той девочкой. Всем сердцем я стремилась вернуть Экр к жизни и сделать землю плодородной. В этот вечер я впервые хотела стать избранным ребенком.

Когда дверь отворилась и вошли дядя Джон и Ричард, я даже вздрогнула от неожиданности. Ричард вопросительно поднял бровь и выглянул в окно. Но он ничего там не увидел.

Мы поздно пошли спать в тот вечер. И мне не снились ни Холл, ни бунтовщики, крадущиеся в темноте к поместью. Я видела во сне новые наряды и бальный зал. Я была обычной девочкой, которая становится молодой леди.

Глава 5

Жизнь с дядей Джоном оказалась далеко не сплошным праздником, что мы с Ричардом и обнаружили в ближайшие же несколько дней. Он вызвал нас обоих в гостиную и устроил нам небольшой экзамен, чтобы выяснить наши знания. Когда я хвастливо сообщила, что выучила латынь и греческий из-за плеча Ричарда, то тут же, к своему огорчению, получила две страницы перевода. В своем прекрасном французском я была совершенно уверена, но из фраз, которыми забросал меня дядя Джон, я едва поняла одну двадцатую и с трудом, запинаясь, пролепетала ответ. Успехи бедного Ричарда были еще менее ощутимыми, и он вышел из гостиной весь красный, бормоча что-то о людях, которые вспоминают о тебе через десять лет и сразу начинают вести себя словно индийские набобы. Он тут же куда-то исчез, а я пошла с его учебниками в гостиную с чувством удовлетворенной гордости.

В тот же вечер дядя Джон объявил, что собирается поехать в Лондон поработать у своего отца, старшего директора корабельной компании «Линии Мак-Эндрю».

— Я дам там несколько консультаций, касающихся торговых связей с Индией, — объявил он. — Но до отъезда я хотел бы назначить управляющего в Вайдекре. — Тут он обратился к моей маме: — Селия, мне привезти вам что-нибудь из Лондона? Может быть, ткани на платья?

Мама сокрушенно глянула на свое поношенное черное платье.

— Да, в новых платьях у меня действительно отчаянная нужда. Да и Джулия, бедняжка, не имела ни одного нарядного платья в своей жизни. Но я не вполне доверяю вашей осведомленности в вопросах моды, Джон.

— Может быть, привести вам малиновое сари? — предложил без улыбки дядя Джон. — В Индии женщины только их и носят. Вы с Джулией были бы в них совершенно восхитительны, уверяю вас.

— Возможно, — рассмеялась мама. — Но я, пожалуй, предпочту что-нибудь более традиционное и для себя и для Джулии. Пожалуй, я лучше обращусь к моей прежней портнихе в Чичестере. А вы, Джон, поскорее возвращайтесь. И не слишком утомляйтесь на работе.

Уже на следующее утро после завтрака дядя Джон объявил о своем отъезде.

— Не могу сказать, как долго я пробуду в Лондоне, — сказал он, одеваясь. — Но думаю, что вы найдете, чем заняться без меня. Ричард, если ты не станешь заниматься более усердно, у тебя не будет шансов поступить в Оксфорд. И винить за это тебе будет некого, кроме самого себя. — Он отворил дверь, и все мы вышли на весеннее солнышко. — До сих пор ты занимался недостаточно серьезно. Не могу сказать, что я доволен твоими успехами. Джулия знает латынь ничуть не хуже, чем ты, а она не брала никаких уроков.

Ричард улыбнулся отцу своей ангельской улыбкой и сказал:

— Мне очень жаль, сэр. Теперь я стану работать серьезнее. Пример моей кузины послужит мне укором. Но она всегда отличалась умом и сообразительностью.

Дядя Джон улыбнулся великодушной похвале Ричарда, уселся в коляску, помахал нам на прощанье рукой и уехал в Лондон.

Но доброе настроение Ричарда продолжалось только пока коляска не исчезла из виду. Тогда он объявил, что идет заниматься в гостиную, и я собралась было идти за ним вслед.

— Но уж не с тобой, — грубо возразил он. — Ты все время болтаешь и отвлекаешь меня. Ступай к своей маме. Ты же слышала, что сказал папа, а сама собираешься мешать мне.

— Ричард! — изумленно воскликнула я. — Но я хотела помочь тебе.

— Я в твоей помощи не нуждаюсь, — хвастливо заявил он. — Хорош бы я был, если бы знал меньше тебя. Не ходи за мной, Джулия. Мне надо заниматься. Так велел мой папа.

Я ушла, не сказав ни слова, но страшно обидевшись. Я знала, что учить слова без меня он будет вдвое дольше. Маме я ничего не стала рассказывать, но, когда мы закончили шить, я попросила разрешения пойти на кухню и приготовить любимые сладости Ричарда в награду за его неожиданное усердие. За обедом я подала ему приготовленные собственными руками взбитые сливки и заслужила горячую благодарность и ласковое объятие. Спать я пошла согретая его улыбкой и довольная собой. Я чувствовала, что поступила как настоящая леди, ответив добром на обидные слова. Так всегда и нужно поступать. И в доме тогда воцарится мир. Но не в душе.

Джона не было в течение долгих трех дней, но в пятницу утром, вынырнув из тумана, его коляска подкатила к нашему дому. Мы с мамой торопливо бросились ему навстречу.

— Селия! — только и воскликнул дядя Джон, и они так просияли, увидев друг друга, что все мгновенно стало ясно.

Затем он увидел меня и улыбнулся.

— И мисс Джулия здесь! — радостно сказал он. — Пойдемте-ка скорее в дом! Вы замерзнете на улице. Сегодня утром такой ужасный туман. Мне пришлось заночевать в Петерсфильде, поскольку не было видно дороги. Еси бы не это, я вернулся бы домой еще вчера.

Мама поскорее увела его в гостиную и велела затопить пожарче камин и подать горячий кофе. Дядя Джон протянул ладони к огню и слегка вздрогнул.

— Я полагал, что возвращаюсь домой весной, а здесь холоднее, чем в Индии в сезон муссонов.

— Джулия, пойди, пожалуйста, наверх и принеси вязаный жакет дяди Джона, — попросила мама. — Может быть, капельку бренди, Джон?

Я побежала к нему в спальню за жакетом, а потом на кухню к Страйду, сказать тому насчет бренди, но, когда я возвратилась в гостиную, дядя Джон уже повеселел и краска возвратилась на его щеки.

— А где Ричард? — поинтересовался он, попивая кофе.

— На занятиях, — ответила мама. — С тех пор как вы уехали, он занимается очень серьезно. Не забудьте похвалить его, Джон! Он воспринял ваш упрек близко к сердцу.

— Может быть, мне сходить позвать его? — предложила я. — Иногда он задерживается, но сегодня он захочет вернуться пораньше.

— Да, пожалуйста, — ответил дядя Джон. — Я привез наброски нового Вайдекр Холла, и мне не терпится поскорее показать их вам. И это еще не все! — воскликнул он, обращаясь к маме. — У нас есть управляющий! Я высадил его по дороге в деревне. Ты, вероятно, встретишь его, Джулия. Его зовут Мэгсон, Ральф Мэгсон.

При этом имени в моей голове послышался странный шум, словно хрустальный звон, будто на деревьях выросли стеклянные листочки и звенят на ветру. Казалось, это поет туман и сами холмы подступают к нашему дому с песней. Я потрясла головой, но шум не исчез.

— Как быстро! — удивилась мама. — Как вам это удалось?

— У меня необыкновенный талант к найму работников, — хвастливо заявил дядя Джон, и мама рассмеялась. — Просто повезло, — признался он. — Я поместил объявление в газете, и два человека откликнулись на него. Но Вайдекр все еще пользуется плохой репутацией, и предложения не были интересными. И тут вдруг является еще один желающий и учиняет мне буквально допрос. — Да, да, — улыбнулся дядя Джон. — Он принялся расспрашивать меня о моих намерениях относительно Вайдекра. Когда же я сообщил ему, что не преследую цель быстрого обогащения и получения прибылей любой ценой, а наоборот, заинтересован в разумном ведении хозяйства и участии всех в прибылях, он благосклонно объявил мне, что согласен занять этот пост. Я было заколебался, но он сказал: «Доктор Мак-Эндрю, я единственный человек, который вам нужен».

— Довольно странно! — заметила мама. — Что он имел в виду?

— Когда-то он жил в Экре, хоть и уехал отсюда еще ребенком, — принялся объяснять дядя Джон. — Похоже, что у него остались здесь друзья, и он заявляет — и должен признаться, я ему верю, — что он сумеет убедить крестьян работать на Лейси. Но он подчеркнул, что не стал бы работать на кого угодно, и именно поэтому так пристрастно расспрашивал меня о моих намерениях.

Мама все еще колебалась.

— А когда он уехал отсюда? — спросила она.

Дядя Джон услышал в ее голосе тревогу и успокаивающе улыбнулся.

— Я спросил его об этом, дорогая. Он приблизительно нашего возраста, а уехал отсюда ребенком, еще до инцидента, в котором погиб старый сквайр. Его не было в Экре, когда здесь хозяйничала Беатрис и когда начался мятеж. Кроме того, — добавил он, — хоть он и радикал, но далеко не безрассудный. Он имеет предубеждение против частной собственности и богатых, но так рассуждают многие разумные люди. Он много путешествовал, и у него широкий кругозор. Мне кажется, что он мечтает вернуться на свою родину и хотел бы жить в процветающей деревне. Мы нашли между собой много общего.

— Где он будет жить? — спросила я.

— Там есть семья по фамилии Тайк? — ответил он вопросом на вопрос.

— Да.

— Он интересовался именно их коттеджем, — сказал дядя Джон. — Наверное, когда он был ребенком, это был самый лучший коттедж в деревне, и он сохранил память о нем. Ты знаешь Тайков, Джулия?

— Там остались только Тед Тайк и его мать, — сказала я. — Коттедж для них слишком велик. Отец Теда погиб в прошлом году от несчастного случая: он был убит падающим деревом. И сейчас они еле сводят концы с концами. Если предложить им коттедж поменьше, тот, что у церкви, и немного денег в придачу, то они с удовольствием согласятся.

Дядя Джон внимательно смотрел на меня, будто что-то взвешивая.

— А чей коттедж стоит у церкви? — спросил он тем же тоном, каким спрашивал у нас латынь.

— Раньше там жили Льюисы, — ответила я, — но год назад они уехали в Петворд, где их брат держит магазин.

— Обычная история для Экра, — заметил дядя Джон маме вполголоса.

— Джулия знает деревню лучше, чем любой из нас, — сказала она.

— Итак, если ты встретишь мистера Мэгсона, расскажи ему все, что ты только что рассказала нам, — обратился ко мне дядя Джон. — И если он сумеет уладить это ко всеобщему удовольствию, то пускай селится у Тайков.

— Можно я пойду, мама? — спросила я.

— Иди, дорогая. Только надень пальто с капюшоном, на улице сильный туман. Кто бы мог поверить, что уже весна.

Я надела шляпку и зимнее пальто с капюшоном и вышла на улицу. Из окна казалось, что снаружи уже стемнело, но на самом деле было светло. Мне нравилось идти в тумане, все звуки вокруг были приглушены, я даже не слышала своих шагов. Еще вчера листья громко шелестели на ветру, а сегодня они молчали, мокрые и тяжелые. Тихо шумела Фенни, и самым громким звуком было: кап… кап… кап… Это падала вода с веток деревьев. Ни справа, ни слева не было видно полей, подступающих к дороге, и я только догадывалась об их огромном сером пространстве. Даже очертания холмов тонули в тумане, все сливалось с низко нависшим над землей пасмурным небом. Казалось, что мир опустел и остались только я да капли, падающие с деревьев.

Эта прогулка была словно маленькой экскурсией в сон, в одиночество, которое страшит каждого. В мир, где единственным живым существом являетесь вы сами и нет никого кроме вас. Но меня это, как ни странно, совсем не пугало. Я не боялась оставаться одна в Вайдекре. Какой бы глупой девочкой ни казалась я своей маме, как бы ни раздражала я Ричарда, здесь я твердо стояла на земле.

Здесь были неуместны слова, а я обычно была так неловка с ними. Здесь можно было только понимать либо не понимать землю. Когда я оставалась в Вайдекре одна, я чувствовала себя Лейси.

Я почти сожалела, что туман растаял и показались первые домики Экра. Вдруг из тумана выскользнула какая-то тень, и я чуть не вскрикнула от неожиданности.

— Это я, — прозвучал голос Клари. Она говорила несколько невнятно из-за овсяного печенья, которое было зажато у нее в кулаке и которым она набила рот. — Привет, Джулия. Ты пришла посмотреть на него? — Ее глаза блестели от волнения. — Он уехал в Мидхерст купить кое-что на рынке.

— О ком ты говоришь? — спросила я, почти зная ответ.

— О Ральфе. Вернулся Ральф. Он купил большую корзину всякой еды для наших людей, но сказал, чтобы мы несли все сразу, а то заболеем. А каждому ребенку он дал по овсяному печенью. Сейчас он поехал в Мидхерст купить молока, бекона, сыру и эля. Когда он вернется, у нас будет праздник. Мой папа сказал, что с приездом Ральфа в Вайдекре все пойдет по-другому.

— Он приехал с дядей Джоном, — сообщила я. — И будет управлять поместьем. А кто он, Клари? И почему он так долго здесь не жил?

Ее глаза озорно блеснули.

— Ты не знаешь, кто он? И не знаешь, что он сделал? — недоверчиво спросила она. — О! О! — и она чуть взвизгнула от восторга. — Джулия, не смотри на меня так, пожалуйста. Я не могу тебе все рассказать. Спроси у него самого.

— Это что-нибудь, связанное с прежними днями? — интуитивно догадалась я. — Он знал Беатрис или Гарри? Он работал здесь раньше?

Клари подавилась смехом и последним кусочком печенья.

— И не спрашивай, я все равно ничего не расскажу.

— А где он был все это время? — продолжала я расспрашивать ее. — Дядя Джон сказал, что он из Экра.

— Он был контрабандистом, — сообщила Клари страшным голосом. — И он был предводителем хлебного бунта. Он много лет прожил с цыганами и умеет колдовать и предсказывать судьбу. Когда дела в деревне были совсем плохи, он присылал сюда деньги. И он… — тут она оборвала себя. — Больше я тебе ничего не скажу. Спроси у него сама.

— И спрошу, — решительно сказала я. — Мне надоели твои загадки.

Мы уже дошли до ворот домика викария, и я протянула руку к звонку.

— Подожди меня, — попросила я Клари. — Я схожу за Ричардом, и мы погуляем втроем.

— Не-а, — покачала она головой. — Я не хочу с ним гулять. Увидимся в следующий раз, когда ты придешь к нам.

Я кивнула. Конечно, я не могла отрицать, что Ричард вел себя высокомерно. Я пыталась познакомить его с нашими сверстниками в деревне, чтобы мы дружили все вместе, но он задирал нос и держался барином. Меня удивляло, что манеры Ричарда, такие обворожительные у нас дома, здесь делали его смешным и безобразным. Я думала, что он совсем не пытается понравиться ребятам. Он смотрел на них так, словно прикидывал в уме, что плохого они могут ему сделать.

— И к тому же я буду помогать Ральфу в подготовке праздничного обеда, — добавила Клари.