Бо провел у себя шесть дней, отказываясь отвечать на записки и пользуясь только услугами Чанг Лю.
Мак-Рори несколько раз приходил в дом, чтобы увидеться с Бо, и злился, слыша от Селии, что того нельзя беспокоить.
– Ну, ему самому пора побеспокоиться, – вскипел он, придя в очередной раз и глядя на Селию с таким выражением, словно виновата она. – Что он вообразил? Что он маленький царек, позволяющий себе лишь наблюдать за тем, как его царство обходится без него?
– Нет, я убеждена, что он…
– Что вы об этом знаете, мисси? Простите меня, вы такая милая и хорошенькая, но понятия не имеете о переработке сахара, как и ваш расчудесный супруг, провалиться мне на этом месте!
– Что вы имеете в виду?
Мак-Рори потер широкое вспотевшее лицо, сплошь изборожденное морщинами:
– Рабочие недовольны. Им не нравится новый «луна», которого нанял Бо. Тот жестоко обращается с ними, и их раздражение растет.
– Понимаю, – сказала Селия.
– Нет, вы не понимаете. Эти японцы очень хорошо работают, но эти сукины дети, простите за выражение, мисси, могут сильно разозлиться. Джон Бернсайд это знал. Он твердо управлял заводом, но был справедлив и знал что к чему. А Бо вообще не управляет Маунтен Вью.
Селия тяжело вздохнула. Бо ходил в контору несколько раз в неделю и важно рассуждал о благотворных переменах на плантации.
– Я сама займусь этим и поговорю с мужем, мистер Мак-Рори. Уверена, мы быстро решим этот вопрос.
Но, когда она отправила мужу записку с Чангом, Бо вернул ее нераспечатанной.
– Чанг. – Она остановила китайца. – Почему муж не ответил на мою записку? Он болен, с ним что-то не в порядке? Почему он не показывается? Это дело касается плантации, оно очень важное.
– Миста Бо ни с кем не говорить, – ответил Чанг.
– Но с кем-то он должен общаться, не может же он заживо похоронить себя в своих комнатах и целыми днями рисовать!
Узкие глаза китайца не выражали никаких эмоций.
– Он сказать, что не хотеть говорить с женщинами. И с Мак-Рори, и с кем-то еще. Вы должны примириться, мисси.
– Но это касается Маунтен Вью, сахарной плантации! – растерянно пробормотала Селия.
Чанг усмехнулся, показав белые ровные зубы.
– Сахар, – повторил он. – Миста Бо ненавидеть сахар.
Селия уставилась на повара:
– Но он любит Маунтен Вью! Он больше всего на свете хотел стать его хозяином!
Чанг отвел глаза.
– Миста Бо ненавидеть сахар, – повторил китаец.
Чуть позже Селия отправилась сообщить Мак-Рори, что Бо не покинет свои апартаменты даже из-за проблем на заводе.
Мак-Рори сердито пожал плечами:
– Я этого ожидал. Бо – просто лентяй, бездельник. Опасения Джона подтвердились. Его сын не более пригоден управлять плантацией, чем собака Хили.
В тот вечер, поужинав с Тиной и Гаттерас, Селия рано отправилась к себе, устроилась в постели с книгой в руках под мягким светом масляной лампы. Как страстно стремился ее муж стать хозяином Маунтен Вью. Теперь это осуществилось, Бо занял место Отца, женился на его невесте, сидит в конторе, отдает распоряжения рабочим.
Помимо воли, она вспомнила слова Романа о том, что Бо разорит Маунтен Вью за полгода.
Правда ли это? Здесь все, от самой простой служанки до сотен рабочих сахарного завода, зависели от того, как Бо будет управлять Маунтен Вью. Кроме того, другие плантаторы привозили сюда свой урожай сахарного тростника на переработку.
Почему Бо потерял интерес к плантации?
Селия не могла сосредоточиться на романе, дважды закрывала книгу и выходила в коридор, ведущий в западное крыло дома, собираясь поговорить с Бо и решить вместе с ним эти проблемы.
Что-то неосознанное удерживало ее. Из-за Бо дела в Маунтен Вью шли из рук вон плохо, но Селия не могла противиться своему внутреннему голосу.
На следующее утро Селия поднялась рано и, к своему удивлению, увидела Бо на веранде с чашкой кофе. Перед ним стояла нетронутая тарелка с яйцами и ветчиной.
– Бо! Ты уже встал! Ты пойдешь сегодня и контору?
– Думаю, да, – хмуро ответил он.
– Уверена, это обрадует мистера Мак-Рори, – сказала она. – Он уже несколько дней пытается увп деть тебя: возникла проблема с рабочими. Он говорит…
– Хватит, Селия. Я же пришел. – Бо злобно оттолкнул тарелку. Он похудел и осунулся, в глазах появилось какое-то странное, отсутствующее выражение. Бо смотрел вдаль и словно совсем не замечал жену. – Разве тебе недостаточно того, что я спустился вниз и завтракаю с тобой? Чего еще тебе надо?
– Завтракаешь? Да ты не притронулся к еде! Я хочу, чтобы ты соблюдал приличия. Вот все, что мне надо.
Дни тянулись медленно, и даже ученики казались Селии такими же непослушными, как в первый день школьных занятий. Селии пришлось строго с ними поговорить. Она поставила Кавео, их лидера, возле двери, пока он не успокоился и не начал читать и считать.
– Я не обязан вам подчиняться, – заявил ей Кавео, вздернув подбородок. – Я могу быстро найти работу на заводе. Так говорит миста Григгс.
– Кто такой мистер Григгс?
– Это «хаоле нуи», новый «луна». Он считает, что я буду хорошим возчиком. И он прав!
– И это все, кем ты сможешь быть, Кавео, если не научишься читать лучше, чем сейчас, – разочарованно заметила Селия.
Мальчик удивленно посмотрел на Селию, и вдруг на его глаза навернулись слезы.
– О Кавео, прости меня. – Селия обняла его.
– Я не могу, – прошептал он. – Я не уметь правильно видеть буквы, мисси. Они куда-то уходить.
Ей стало очень жаль мальчика:
– Тогда мы будем проходить буквы не так быстро, Кавео. Мы постараемся изо всех сил, и ты научишься. Хочешь, еще часок позанимаемся после уроков? Только ты и я, вдвоем?
– О да, мисси! – обрадовался мальчик.
В тот день Селия пошла домой мимо завода, где, как обычно, бурлила жизнь: по пыльной дороге тащились воловьи упряжки, груженные тростниковыми стеблями, возницы кричали на животных и щелкали в воздухе длинными кожаными кнутами. Несколько японцев сливали патоку в чаны. Сегодня, однако, все это не выглядело таким же мирным, как обычно. Несколько недовольных, озлобленных рабочих о чем-то разговаривали, до Селии доносились сердитые возгласы.
Вспомнив слова Мак-Рори о недовольстве рабочих, Селия осторожно приблизилась к ним.
– Никто не смеет трогать меня, никто, даже «хаоле»! – крикнул один.
Селия увидела двух мужчин, смотрящих друг на друга с нескрываемой яростью. Это были Григгс, новый «луна», или старший мастер, и Гензо, японец, которого Селия учила английскому языку.
– Ты, маленький желтый выродок, поклоняющийся дьяволу! – Крупный Григгс угрожающе наступал на японца. Судя по акценту, он был уроженцем южных штатов. – Когда я приказываю тебе работать ты должен подчиняться, а не бить поклоны твоим языческим божкам!
– Вы ошибаетесь. – Гензо изъяснялся на отличном английском. – Я просто произносил молитву…
– Меня не волнует, кому ты молился. Я не потерплю, чтобы мои рабочие ленились! Ты переведен на половинный рацион.
– Я работаю так же усердно, как и все.
– Неужели? – Григгс поднял хлыст и ударил им Гензо. Хлыст рассек тому предплечье, выступила кровь. – Это ты-то человек? Нет, ты – мерзкая жаба. Да, маленькая желтая…
Рабочие взволновались.
– Григгс! – голос Селии прозвучал так гневно, что южанин обернулся. – Оставьте Гензо в покое!
«Луна» нахмурился:
– Я выполняю свой долг, миссис Бернсайд.
– Долг? Разве ваш долг – бить рабочих? – Селия не помнила себя от бешенства. Она учила Гензо читать и писать и знала, что это воспитанный, исполнительный, очень вежливый человек. Как Григгс смеет оскорблять его, бить хлыстом? Бо, подумала девушка, нанял этого ужасного человека. Джон Бернсайд никогда не обращался плохо с рабочими и никому этого не позволял.
– Женщина не может понять, что здесь происходит, миссис Бернсайд. Извините, что я так говорю. – Отойдя от рабочих, Григгс опустил хлыст и стоял ухмыляясь. – Хозяин завода – ваш муж, а он предоставил мне право делать то, что я считаю нужным.
– Разрешил вам так обращаться с нашими людьми? Не вижу в этом необходимости, – твердо возразила Селия. – Если я еще раз увижу подобное, обещаю вам принять меры. Вы будете уволены!
Но Григгс лишь засмеялся в ответ и высокомерно отвернулся. Рабочие, опустив головы, разошлись по своим местам. Гензо с гордо поднятой головой шел отдельно от них.
Рассерженная Селия направилась в заводскую контору. Взойдя на деревянное крыльцо, она вспомнила Джона. Когда-то это были его владения, а еще раньше – Амоса Бернсайда. Здесь было средоточие власти Маунтен Вью.
Она толкнула дверь и, не постучав, вошла в контору.
За столом сидел Бо. Красивый, худой, скуластый. Он пристально посмотрел на жену:
– Что ты здесь делаешь?
– Мне нужно с тобой поговорить. – Он раздраженно усмехнулся:
– О чем? Ты же видишь, что я занят. – Селия огляделась. Контора состояла из двух комнат. Одну из них приспособили под склад. Главная комната, где прежде сидел Джон, была забита бухгалтерскими книгами. Раньше, как помнила Селия, здесь всегда было чисто. Сейчас повсюду валялись бумаги, бухгалтерские книги, залитые кофе, обрывки бумаги с набросками углем. Казалось, Бо, утомленный делами, решил порисовать. Все покрывал слой красноватой пыли.
Может, Бо и часто приходит сюда, сердито поняла Селия, но он здесь не работает.
– Занят?! – Ее терпение лопнуло. – Чем занят, позволь спросить? Рисуешь полуобнаженных женщин? Разве ты не слышал, что среди твоих рабочих зреет недовольство из-за мастера-чужестранца, который их оскорбляет и бьет? Что нам делать, если рабочие уедут из Маунтен Вью? А ведь так и случится! Уверена, что Джеймс Мак-Ки из Улупалакуа будет счастлив нанять их, и он не станет…
– Не станет что, Селия? – с вызовом спросил Бо.
За окном проехала воловья упряжка.
– Не станет рисковать, обижая своих людей, как ты, Бо!
Бо поднялся из-за своего захламленного стола. От него пахло «околеахо».
– Ни одна женщина, – с вызовом сказал он, – не смеет указывать мне, что делать с Маунтен Вью. И ни один мужчина. Ни мой отец, ни Роман Бернсайд – никто. Слышишь?
– Я слышу тебя, Бо, – тихо ответила Селия. – Но Гензо – мой ученик, мой друг, и я настаиваю…
– Ты ни на чем не можешь настаивать, Селия. Здесь, в Маунтен Вью, хозяин я, поняла? И управляю им только я и никто больше!
Селия сделала шаг вперед. Гнев придал ей смелости. Сейчас благосостояние Маунтен Вью зависело от того, что она скажет и сделает. Если позволить Бо и дальше управлять плантацией в том же духе, он разорит ее, как и предсказывал Роман. Тина, Гаттерас, нерожденный ребенок, сотни гавайских и японских рабочих, пастор, вся деревня зависели от сахарной плантации. Если ее хозяин разорится, как случалось с другими плантаторами…
– Бо, разве Маунтен Вью принадлежит лишь тебе? – жестко спросила Селия. – Ведь Роман – совладелец плантации и завода! Как и твой отец, ты отказываешься признать это. Вы вели себя так, словно в Маунтен Вью хозяева только вы. Но ровно половина принадлежит Роману. Он имеет право знать о том, что здесь происходит, и это тебя гнетет, не так ли?
– Селия…
– Наш ребенок унаследует лишь половину Маунтен Вью, твою половину. Другая половина достанется Роману Бернсайду, и если когда-нибудь я увижу, что рабочих бьют, то отправлюсь в Лахаина и привезу Романа. И тогда мы посмотрим, кто на самом деле управляет Маунтен Вью! – Бо побледнел:
– Селия, ты не станешь… Ты не знаешь… Он убийца.
– Да? Я сидела возле твоего умирающего отца, и он признался, что сам спровоцировал Романа. Джон все эти годы преследовал брата, а тот только защищался.
– Лжешь!
– Гензо слышал это, и, если ты спросишь его, он подтвердит.
Они посмотрели друг другу в глаза, потом Бо опустил голову. Селия поняла, что выиграла, но ей не стало легче. Она поняла, что ради достижения своих целей затронула что-то очень болезненное для Бо.
Между тем ее муж разглядывал разбросанные бумаги, словно забыв о ее существовании.
– Пожалуйста, поговори с Григгсом, – наконец попросила Селия. – Скажи ему, чтобы не бил рабочих.
– Как пожелаешь.
– Да, я этого желаю, Бо. И еще я желаю… – Но она подавила раздражение. Что толку об этом говорить? Ее замужество – фарс, сделка, от которой оба проиграли. Они не понимали друг друга, никогда не понимали…
Селия вышла из конторы, светило яркое солнце, где-то громыхала повозка, но, поглощенная мыслями, Селия ничего не слышала и не видела.
Спустившись по ступенькам, она вышла на площадь.
– Мисси… – донесся до нее предостерегающий крик, перекрывший грохот колес. Вот тут это и произошло. Рев вола, и обрушившееся на нее ярмо… Селию потащило куда-то вниз и затем отбросило в пыль.
Глава 20
Боль. Пронизывающая боль овладела всем ее существом. Селия смутно чувствовала, как ее подняли чьи-то руки и куда-то понесли. Кто-то гладил девушку по щекам и звал по имени.
Иногда, открывая глаза, она видела встревоженное лицо Бо:
– Селия!.. Боже мой…
Он что-то испуганно говорил, но Селия не разбирала слов. Затем время словно остановилось. Она очнулась у себя в комнате в Маунтен Вью. Кто-то плакал. Появилась Тина, люди приходили и уходили, произносили слово «доктор», меняли белье, тихо говорили о Селии. Гаттерас и Леинани что-то обеспокоенно обсуждали. Неужели они не послали за Романом? Он ведь врач. И он любил ее. Она тоже любила его. Мысли мешались, их спутала боль. Внутри все горело, Селия застонала:
– Роман…
– Он еще не приехал, детка. Он же в Лахаина, а ты знаешь, как это далеко. Может, он занят с больным.
Кто-то положил ей на лоб холодный компресс. Селия ощутила запах эссенции гелиотропа, которой душилась тетя Гаттерас.
– Селия, бедняжка, какое счастье, что ты осталась жива. Благодари Бога, что так случилось.
Девушка напряглась: боль пронзила ее правую икру и пах.
– Что… что произошло?
– Тебя чуть не раздавила повозка. Вол сбил тебя с ног и чудом не прошел по тебе. Если бы возница не увидел… Если бы Бо не услышал его криков и не прибежал…
– Бо? – Она покачала головой.
– Бо и возница спасли тебя, дорогая. А теперь твой муж стоит за дверью и очень беспокоится.
Бо беспокоится?
Селия себе не представляла этого.
– Но что… Что со мной? Моя нога… – Гаттерас замялась:
– Тебя покалечило, нога разорвана в нескольких местах, но, надеюсь, кость не сломана. Роман определит это.
Гаттерас умолкла, словно не решаясь что-то добавить.
Селия откинулась на подушки и закрыла глаза.
Потом над ней склонился Бо, схватив ее руки с такой силой, что Селия вскрикнула. От избытка чувства его глаза затуманились.
– Селия! Ты шла прямо наперерез повозке! Разве ты ее не видела? – Он еще сильнее сжал ее руку, и Селия увидела, что он плачет.
– Не надо, – прошептала она.
– Не понимаю, почему ты шла наперерез повозке: Это так глупо и опасно! А теперь… Теперь ты его потеряла.
– Потеряла?
– Ну да; Селия. Гаттерас еще тебе не сказала? Ты потеряла ребенка, моего мальчика, моего сына! Ты его потеряла! И все это из-за твоей небрежности, эгоизма…
Потеряла ребенка! Потрясенная, она уставилась на Бо.
– Вы ее расстраиваете, – донесся издалека голос Гаттерас.
– Ну и что? Она…
– Я не разрешаю ее огорчать. Пожалуйста, уйдите, Бо! Когда успокоитесь, возвращайтесь.
Бо неохотно ушел, а Селии казалось, что полог кровати опускается и вот-вот раздавит ее. Ее ребенок мертв! Слезы застилали ей глаза.
– Тетя Гаттерас, это… это правда? – Гаттерас вздохнула:
– Да, Селия, боюсь, что так. Несчастный случай привел к выкидышу. Леинани и я делали все возможное, чтобы помочь тебе.
– О Боже!
Селия была оглушена. Ее ребенок! Он никогда не родится.
– Это жестокий удар, дорогая, но у тебя еще будут дети.
«Проклятие Бернсайдов», – вспомнила девушка то, о чем рассказывала ей несколько месяцев назад в Гонолулу Катрин Уитт. Теперь она – жена Бернсайда.
Ее охватила дрожь. Нет! С ней это не могло случиться! Ведь она нормально себя чувствует, а так не бывает после выкидыша. Селия тряхнула головой, силясь собраться с мыслями. Да, она неплохо себя чувствует, только слегка повредила ногу. Приедет Роман, наложит повязку, велит ей походить с палочкой… Ее снова стало клонить в сон.
– Отдохни, – прошептала Гаттерас. – Роман приедет, он вылечит твою ногу. Все, что тебе сейчас нужно, – это поправляться.
Вечером в комнате Селии зажгли лампы. Леинани принесла поднос с бульоном, бисквитами и соком манго, но Селия едва притронулась к еде. Вокруг лампы кружились мошки, свет падал на лицо Романа, встревоженное и сердитое.
– Почему вы скрыли от меня, что беременны? – Она смотрела на него, пытаясь преодолеть боль.
Кожа горела, глаза резало, в растянутой лодыжке пульсировала боль.
– Почему я должна была сказать вам об этом? – Селия никогда не видела Романа в таком гневе.
Он комкал в руке кусочек марли от ее повязки.
Ни за что на свете она не скажет Роману, что это был его ребенок.
– Это касалось только моего мужа, – прошептала она.
– Ваш муж! – Роман скрутил кусочек марли и сунул его в свою медицинскую сумку. – Злобный молодой щенок! Селия, Селия… – Его голос дрогнул. – А теперь вы потеряли ребенка, и я узнал об этом слишком поздно.
– А что бы вы сделали, если бы знали? Поздравили бы меня?
– Я бы…
Роман схватил ее руки, затем отпустил их.
– Простите, – ответил он. – Я бы ничего не смог сделать, Селия, раз вы замужем за другим.
Она взглянула в его ясные серые глаза, пытаясь понять, что они выражают: любовь или гнев?
Селия не нашлась, что ему ответить. Мысли ее все больше путались, в голове стоял туман. Или это в комнате стало темнее? Она вся горела.
Селия закрыла глаза.
Потом ее снова охватила боль. Селию била дрожь, но она отталкивала руки, которые прикладывали к ее лбу холодный компресс. Она понимала, что больна и теперь от нее ничего не зависит.
Иногда Селия слышала, как говорят о ней.
– Родильная горячка, – произнес кто-то, кажется, Роман. – Это очень серьезно, Гаттерас.
Боль пронизывала ее всю, и Селия уже не осознавала, что происходит. Лихорадка пожирала ее, словно огонь, бушующий под котлами с сахаром; она стонала и металась в постели.
– Селия, я хочу, чтобы ты выздоровела. Я приказываю тебе выздороветь! Мне не нравится, что ты больна. Я даже не успел закончить твой портрет. – Это был Бо. Его голос звучал раздраженно и встревожено. От прикосновения его рук она вздрогнула. – Прости… Прости меня за все, что я сделал. Я действительно жалею об этом, Селия. Я хотел сына, но ведь у нас будут и другие сыновья. Ты ведь еще подаришь мне наследника, да? Ты единственная, с кем я могу… Ты нужна мне, Селия…
Она что-то прошептала и закрыла глаза. Больно думать, больно смотреть…
Потом кто-то купал ее. Какая мука – прикосновение ледяной воды к раскаленной коже. Она яростно сопротивлялась, отталкивала чьи-то руки, пыталась вырваться.
– Селия! Ради Бога, перестаньте сопротивляться. Я пытаюсь вам помочь, – сказал Роман.
– Нет! Мне больно, оставьте меня в покое!
– Нет, черт подери! Я не оставлю вас в покое! Я вылечу вас. Не смейте со мной драться.
Он крепко обнял ее и положил на постель.
– Нет! Не прикасайтесь ко мне! – кричала девушка, Снова отталкивая его. – Я хочу, чтобы вы ушли. Уходите, уходите, возвращайтесь в Лахаина! Отправляйтесь к вашей проклятой любовнице!
Роман сердито усмехнулся. У него был такой измученный вид, словно он не спал несколько ночей. Лицо заросло жесткой темной щетиной.
– Только когда вам станет лучше, моя маленькая тигрица. Тогда, если скажете, я уеду далеко от вас. Это доставит вам удовольствие, Селия?
Почему у него такой низкий голос, почему в глазах блестят слезы? Но у Селии не было сил думать об этом. Ее снова начало лихорадить.
* * *
Казалось, она лежит здесь вечно, в жару, ни о чем не думая, ни о чем не волнуясь.
Несколько раз заходил Бо и кричал на Романа, а тот отвечал ему тем же. Она слышала какой-то спор о методах лечения, о лекарствах, которые давал ей Роман. Некоторые травы он сам собирал в сезон дождей в лесах Кипахулу и в долине Яо.
Однажды кто-то нежно обнял Селию. Она увидела обеспокоенное личико Тины.
– Не умирай, Селия, – прошептала девочка. – Все говорят, что ты можешь умереть и твоя лихорадка очень опасна. Ты должна быть сильной, иначе с ней не справишься.
– Тина, – с трудом пролепетала Селия и сжала руку девочки.
– О, Селия! Они все спорят и ссорятся. Бо хочет избавиться от Романа, говорит, что его ванны и лекарства не помогают тебе, а только делают хуже. А Роман отказывается уезжать, угрожает отхлестать Бо хлыстом, если тот попытается выгнать его из твоей комнаты. Они чуть не подрались, и Бо даже выхватил пистолет, но Роман выбил пистолет у него из рук.
Селии никак не удавалось вникнуть в слова Тины. Бо и Роман дерутся из-за нее? Кричат друг на друга? Это казалось нереальным, как, впрочем, и многое другое.
– Кавео, Айко и все дети, – продолжала Тина, – сделали для тебя «леи», они хотят, чтобы ты выздоровела.
– Да…
– Детка, что ты здесь делаешь? – прервал Тину голос Гаттерас. – Ей нужно отдыхать.
– Я хотела с ней поговорить, рассказать ей…
– У тебя еще будет время поговорить с ней, обещаю. – Селия услышала стук тростниковой палки в коридоре, шелест нижних юбок. – Иди, детка, поищи Хили или поиграй с Айко. Когда Селия поправится, я тебя позову, не сомневайся.
– Но…
– Беги, Тина. Делай, что тебе велят.
Сны. Они походили на яркие цветные облака. Иногда она видела себя на борту «Попутного ветра», когда стояла, вглядываясь в пенящиеся волны. В другой раз шла по длинной аллее, ведущей к Маунтен Вью, видела вдали прекрасный дом, утопающий в зарослях вистерии, бугенвиллии и других тропических растений.
Потом плавала в заводи Пеле с красивой обнаженной женщиной, темные волосы которой колыхались на воде, словно блестящий шелк. Это была сама Пеле, красивая и мстительная богиня вулканов.
Блестящие темные глаза богини светились ликованием. «Роман принадлежит мне, – говорила она, и ее голос сливался с мелодичным плеском воды у скал. – Да как ты могла подумать, что он любит тебя? Он хочет меня, и так было всегда».
Селия металась, стонала, отбрасывала простыни: они душили ее.
Затем она оказалась на пляже Оловалю, где были убиты десятки туземцев. Их лица, искаженные ужасом, парили в воздухе…
– Селия, прими это лекарство. – Что-то коснулось ее губ.
Селия сопротивлялась, отталкивая питье.
– Помоги мне, Леинани, удержать ее, – приказал голос. – У нее горячка… Это кризис. Если она его сегодня не преодолеет…
И снова кошмары: Селия идет по фамильному кладбищу Бернсайдов вдоль разверстых могил. В каждом гробу лежит жена одного из Бернсайдов, красивые ледяные статуи. Сьюзен. Ариадна. Хоуп. Их глаза с укором следят за ней:
«Ты играла с мужчинами из рода Бернсайдов. Сначала с Джоном, затем с Бо и даже с Романом. Ты обидела их всех и теперь будешь наказана… Тебя, как и всех нас, настигнет проклятие…»
– Нет! – закричала она, отбрасывая простыни, которые, казалось, туго спеленали ее. – Я не хотела этого, не хотела!
– Роман, когда же кончится кризис? – послышался голос Гаттерас, который был из какого-то другого сна.
– Не знаю. Он не продлится долго, иначе это ее убьет. Она пылает, хотя я дал ей все, что только мог. Не знаю, что еще сделать, Гаттерас.
– Только молиться.
– Да. Боже… Ведь и я отчасти тому виной, Гаттерас! Да!
– Вы? – Роман застонал:
– Я не могу вам сказать…
И затем Селия отчетливо услышала глухие рыдания мужчины.
Ей хотелось встать, прикоснуться к нему, сказать, что все обойдется. Но тут она снова оказалась во власти кошмаров: мертвые жены Бернсайдов сидели в гробах и поворачивали головы, следя за Селией:
«Кокетка, вот ты кто. Ты умрешь из-за проклятия, как и мы».
– Нет! – в ужасе закричала Селия, покрывшись холодным потом. – Нет, я не умру, не умру, вы не добьетесь этого! Не добьетесь! Я не умру!.. Я не кокетка, нет!..
А голоса в комнате все звучали, терзая ее. Она слышала слова, но не понимала их смысла.
– О чем она говорит? – спросила Гаттерас.
– Это… то, о чем я когда-то ей говорил. Я так не думал, сказал это назло.
– Вы ее любите, Роман, да? – спросила Гаттерас.
– Да, помоги мне Бог. Я люблю ее!
– Тогда почему вы не женились на ней?
– Да ведь она нарочно вышла за Бо, чтобы досадить мне, уверен. А теперь случилось это несчастье. Выкидыш, Боже мой… Селия, бедная Селия… Только бы она продержалась еще несколько часов! Я все для нее сделаю, клянусь! Клянусь всем, что мне дорого!
– Но как? – удивилась Гаттерас. – Что вы можете теперь сделать? Слишком поздно! У нее есть муж, она поклялась ему в верности перед Богом, перед Богом и людьми. Что же делать?
– Не знаю. – глухо ответил Роман. – Я просто хочу, чтобы она выжила, но не уверен в этом.
Селия шла по длинному темному тоннелю, заросшему папоротником и увитому толстыми виноградными лозами, которые она с трудом раздвигала. В конце тоннеля были слышны голоса, и ей хотелось туда добраться, но путь преграждали виноградные лозы… Она застонала.
«Селия… Дорогая… Ты должна бороться… Пожалуйста. Попробуй справиться. Не сдавайся. Я постараюсь тебе помочь».
Голоса. О чем они говорят, понять невозможно, но она уловила интонацию: казалось, настаивают на чем-то очень важном. Она все упорнее сражается с лозами, но справиться все труднее. У нее нет ножа, чтобы их перерезать.
«Живи, Селия, живи! Ты должна преодолеть кризис, моя девочка, должна! Я все сделаю, все… О Боже…»
Странно, но виноградные лозы, перекрывшие путь, казалось, раздвигаются. Наконец Селии удалось расчистить узкий проход. Голоса стали слышны отчетливее. Они доносились от выхода из тоннеля, оттуда, где сиял ослепительный свет.
– Она сегодня лучше выглядит, как по-вашему, Роман? Цвет лица… Или это мне только кажется?
– Нет, это не кажется. Лихорадка проходят. Она дрожит, Гаттерас, Простыми, быстро! Иначе у нее начнутся судороги!
Селия выползла из тоннеля, щурясь от яркого, слепящего света, и застонала, прикрыв лицо руками.
– Селия, – мягко произнес кто-то. – Селия, выпей вот это.
Она ощутила густой зловонный– запах, от которого тошнило. Селия попыталась оттолкнуть питье.
– Выпей, Селия, это целебный чай. Я сам его приготовил, он поможет тебе выздороветь, – сказал Роман. – И открой глаза, посмотри, какой прекрасный день! На небе легкие облака, сегодня: сильный ветер. Слышишь, как он свистит?
Селия лежала очень тихо. Да, она слышала свист ветра, знакомый звук, возвращающий ее к жизни, и на небе действительно были легкие облака. Девушке казалось, будто она вернулась из долгого путешествия. Но ей не хотелось пить отвратительный травяной чай.
– Тьфу!
Роман радостно засмеялся:
– Ну, раз вы отталкиваете чашку, значит, идете на поправку! Теперь все образуется, только выпейте лекарство. Ну, давайте же!
Селия открыла рот и с отвращением проглотила ложку горького снадобья.
– Это старое местное средство, – улыбаясь, пояснил Роман. – Я сам собирал эти травы у Кипахулу. – Он улыбался ей. Его измученное лицо покрывала многодневная щетина. Роман нежно сжал ее ладони.
Селия схватила его за руку, мечтая о том, чтобы он никогда не уходил.
– Не покидайте меня так скоро, – прошептала она.
– Покинуть вас? После всех моих трудов? Нет, Селия Бернсайд, я не собираюсь уезжать из Маунтен Вью, пока не буду абсолютно уверен в вашем выздоровлении. – Роман снова улыбнулся и снова протянул ей настойку. – Выпейте, Селия, все до последнего глотка. Я требую.
– Ты всем обязана Роману Бернсайду. – Гаттерас подала Селии куриный бульон. – Он пять ночей провел у твоей постели, не смыкая глаз.
– Да?
Селия чувствовала полный упадок сил. Прошедшие пять дней она вспоминала, как жуткий сон. Склонившееся над ней лицо Романа, его рыдания, нежность его прикосновений.
– Более того, он выдержал настоящее сражение с твоим мужем, который возражал против его методов лечения. В какой-то момент мне показалось, что они убьют друг друга из-за тебя. К счастью, Роман победил. – Гаттерас чуть вздрогнула. – Признаюсь, я тоже ужасно о тебе беспокоилась. Не дай Бог мне тебя пережить, дорогая!
Спустя несколько дней Селия сидела в постели. К ней не раз наведывался Бо, давая понять, что ребенок погиб по ее вине. Муж еще больше похудел, возле рта и на лбу появились морщины. Бо горячо говорил о проявленном им мужестве.
Несмотря на слабость, Селия разгневалась:
– Твое мужество здесь ни при чем! Произошел несчастный случай. Неужели ты думаешь, что я нарочно все это сделала?
Бо пожал плечами:
– Кто знает, на что ты способна, Селия? Ты непредсказуема, а Роман не смеет торчать здесь только потому, что спас тебе жизнь!
Селия взглянула на мужа и едва удержалась от резкости. Конечно, Бо ревновал. И она не могла осуждать его за это. Если бы он знал… Если бы он заподозрил, что ребенок, которого она потеряла, был от Романа, это уничтожило бы его.
Но Бо не мог этого узнать.
В тот вечер Роман пришел в комнату Селии, чтобы измерить температуру и послушать легкие.
Они беседовали о делах плантации, о пациентах Романа, о школе. Роман выглядел отдохнувшим, был чисто выбрит и казался спокойным. Селии хотелось дотронуться до его волос, погладить по голове. Как он красив!
Несколько раз их руки как бы случайно соприкасались, и Селию тут же охватывала дрожь. Даже сейчас, после болезни, она испытывала неудержимое влечение к Роману.
