Сипстрасси: Йон Шэнноу (№3) - Кровь-камень

— Да, сэр. Вроде бы. Один человек видел его, когда он уезжал, и сказал, что у него из головы текла кровь.

— Но вы откуда знаете, если не видели его? — вмешался Клем.

— Я видел человека, отвечающего этому описанию. Что еще можете вы сказать мне про него?

— Он тихий человек, — ответил Нестор. — И не терпит никакого насилия.

— Да неужто? Ну, для человека, который не одобряет насилия, он немножечко часто прибегает к нему. Застрелил нашего Клятвоприимца. Прямо в церкви. Должен признать, что Крейн — убитый — был редким мерзавцем, но дело-то не в том. А перед тем он ввязался в перестрелку, когда Крейн и еще некоторые напали на странников. Убиты были несколько мужчин… и женщин. Думаю, от раны у вашего Пастыря помутилось в голове, сынок. Ты не поверишь, кем он назвался.

— Кем же? — спросил Нестор.

— Взыскующим Иерусалима!

У Нестора отвисла челюсть, и он покосился на Клема, но лицо того хранило равнодушие. Уилер откинулся на спинку стула.

— Вас это вроде бы не удивило, друг. Клем пожал плечами:

— С раной в голове чего не скажешь! Так, значит, вы его не поймали?

— Да нет. И сказать честно, я надеюсь, что так и дальше будет. Он же очень больной человек. И его как никак толкнули на это. Но одно я вам скажу: стрелять он умеет. Удивительный талант для проповедника, который не любит насилия.

— Такой уж он человек, полный сюрпризов, — сказал Клем.

Иаков Мун думал о другом, о куда более важном, чем смертельно раненный человек, который с трудом полз через двор к упавшему пистолету. Он взвешивал свои дальнейшие действия. Апостол Савл обходился с ним по-честному: вернул ему молодость, а потом обеспечивал немалое богатство и женщин хоть отбавляй. Но день Савла клонился к закату.

Конечно, Савл воображает, будто способен занять место Диакона. Однако Мун знал, что так не будет. Как он ни пыжился, с какой легкостью ни убирал людей ради власти, в Савле все равно была слабина. Никто, кроме него, Муна, ее словно бы не замечал. Ну да их ослеплял блеск Диакона, и они не видели недостатков его ближайшего помощника.» Посмотрим правде в глаза, — сказал себе Мун, — тень Савл отбрасывает самую жиденькую «.

Раненый застонал. Он уже почти дополз до пистолета. Мун выждал, пока дрожащие пальцы не сомкнулись на рукоятке, а тогда послал ему две пули в спину. Вторая перебила позвоночник в крестце, и у раненого отнялись ноги. Сжимая пистолет, он пытался перекатиться набок, чтобы прицелиться в своего убийцу, но ничего не получалось: ноги стали непосильным бременем. Мун перешел вправо.

— Сюда, Ковач, — сказал он. — Попробуй, не получится ли так?

Умирающий Бык Ковач упрямо уперся в землю, и мощные руки наконец помогли ему повернуться настолько, что он увидел высокого головореза. Трясущимися пальцами Бык взвел курок пистолета. Мун вынул свой и прострелил ему голову. Пуля вошла в лоб над самой переносицей.

— А, черт, храбрости ему хватало! — сказал один из Иерусалимских Конников, сопровождавших Муна.

— Храбростью много не возьмешь, — сказал Мун. — Вы, ребята, возвращайтесь в Долину Паломника и доложите о нападении разбойников на ферму Ковача. Про меня скажите, что я их выслеживаю. Если я вам понадоблюсь, я буду в Доманго. И, Джед! — крикнул он им вслед, когда они пошли к лошадям.

— Что, сэр Иаков?

— У меня нет времени на лавочника. Займись им ты.

— Когда?

— Через два дня, — ответил Мун. — Вечером накануне принесения Клятвы.

Когда Конники уехали, Мун перешагнул через труп и неторопливо вошел в дом. Бревна стен были отлично обтесаны и пригнаны друг к другу, земляной пол плотно утрамбован и чисто выметен. Для уютности Бык Ковач покрыл его узорами. Картин на стенах не было, а вся мебель была самодельной. Мун подтянул стул и сел. На старой чугунной печурке стоял кувшин с баркеровкой, над которым курился душистый пар. Протянув руку, он налил себе кружку и снова задумался о Савле.

Апостол был прав. Земля — вот ключ к богатству. Но к чему ею делиться? Почти вся, какую они себе обеспечили, записана на Муна.» Когда Савл перекинется, я буду вдвое богаче «.

Из темного угла выскользнула черно-белая кошечка и потерлась о ноги Муна. Потом вспрыгнула к нему на колени и замурлыкала. Мун начал поглаживать ее по голове, и она благодарно свернулась клубочком, мурлыча все громче.

Когда его убить — вот в чем заключался вопрос теперь.

Поглаживая кошечку, Мун почувствовал, как расслабляется, и ему припомнился стих из Ветхого Завета — что-то про то, что всему есть свое время: время сеять и время убирать посеянное, время жить и время умирать. Что так, то так.

Пока еще время Савла не пришло… Сперва Иерусалимец. Потом баба, Бет Мак-Адам. Мун допил баркеровку и встал, кошечка ударилась об пол всеми четырьмя лапами. Он широким шагом вышел во двор, кошечка побежала за ним, остановилась в дверях и замяукала.

Мун одним плавным движением обернулся и выстрелил. Потом перезарядил пистолет, вскочил на лошадь и поехал в Доманго.

7

Люди говорят, что мы более не живем в веке чудес. Это не так. Утрачена наша способность видеть их.

Мудрость Диакона, предисловие

Джозия Брум отложил Библию. Он никогда не был верующим, то есть в полном смысле слова, но он высоко ставил те стихи Нового Завета, которые говорят о любви и прощении. Его всегда поражало, что люди способны возненавидеть так быстро и так медлят с любовью. Но, рассудил он, первое ведь много легче.

Эльза ушла на весь вечер в кружок изучения Библии, собиравшийся по пятницам у фрей Бейли на окраине города сразу за домом собраний, и Брум смаковал непривычную тишину. Вечер пятницы был оазисом покоя в его прибранном доме. Поставив Библию на полку, он пошел в кухню и налил чайник. Кружечка баркеровки перед сном, обильно подслащенной медом, — единственное, чем он баловал себя по пятничным вечерам. Выйдет с ней на крыльцо и будет ее прихлебывать, любуясь звездами.

Завтра он даст Клятву за Бет Мак-Адам, и Эльза будет пилить его до ночи. Но сегодня он сполна насладится тишиной. Крышка чайника запрыгала. Сдернув полотенце с колышка, он набросил его на ручку и снял чайник с плиты. Налил в кружку кипятку, насыпал в нее баркеровского порошка и размешал вместе с тремя полными ложками меда. Размешивая, он услышал стук во входную дверь. Раздраженный внезапной помехой предвкушаемому удовольствию, Брум прошел с кружкой из кухни в парадную комнату и крикнул:» Входите!«, потому что дверь никогда не запиралась.

В нее вошел Даниил Кейд, тяжело опираясь на палки, весь побагровев от усилий. Джозия Брум бросился к нему, взял Пророка под локоть и подвел к мягкому креслу. Кейд с благодарностью опустился в кресло, а палки положил на пол.

Откинув голову. Пророк несколько раз глубоко вздохнул. Брум поставил кружку с баркеровкой на стол справа от своего гостя.

— Испейте, сэр, — сказал он. — Она вас подкрепит. Потом поспешил на кухню, налил себе вторую кружку, добавил порошка с медом и вернулся в комнату. Кейд дышал уже спокойно, но выглядел усталым, изнуренным. Под глазами у него темнели круги, а багровая краснота щек сменилась нездоровой бледностью.

— Совсем я плох стал, сынок, — прохрипел он.

— Что привело вас в мой дом, сэр… Только не поймите меня не правильно: вы в нем всегда самый желанный гость.

Кейд улыбнулся, дрожащей рукой поднес баркеровку к губам и отхлебнул.

— Да уж сладка, ничего не скажешь!

— Давайте я вам другую кружку налью, — предложил Брум.

Кейд покачал головой.

— Спасибо, сынок. Но я пришел не пить, а поговорить. Ты заметил, кто к нам понаехал?

Брум кивнул. За последнюю неделю в Долину Паломника приехали более двадцати всадников, все налитые силой и вооруженные до зубов.

— Иерусалимские Конники, — сказал он. — Они служат Диакону. Кейд хмыкнул:

— Савлу, сказал бы я. Не нравится мне это, Брум. Я знаю, какой они масти. Кровь Божья! Я ведь сам той же масти. Разбойники, помяни мое слово. Не знаю, какую игру ведет Савл, но не нравится мне это, Брум.

— Как я понял, их призвал Иаков Мун после убийства бедняги Ковача… ну, Быка, — сказал Брум. Бледные глаза Кейда сузились.

— Да, — сказал он. — Тот, за кого вы с Бет должны были стать поручителями в Клятве. А теперь двое из этих самых Иерусалимских Конников поселились в доме Быка. Что-то тут очень не так. Но никто ничего не замечает.

— О чем это вы?

— Все началось с сожжения церкви. Почему там не было Крестоносцев? И откуда налетчики знали, что их там не будет? Вокруг церкви их в масках было не меньше двадцати, а из города уехали всего пятеро. Если не считать убитого в церкви, остается четырнадцать неопознанных налетчиков. И, как ни странно, именно столько Крестоносцев отправилось разобраться с предполагаемым нападением на ферму Сима Джексона.

— Не хотите же вы сказать…

— Я хочу сказать, что в Долине Паломника что-то пахнет очень скверно.

— Я думаю… извините мою прямоту… что вы слишком близко принимаете это к сердцу. Я говорил с апостолом Савлом, и он заверил меня, что Иаков Мун и его всадники скоро изловят разбойников, убивших беднягу Быка. Этих людей тщательно отбирали по их способностям и преданности своему долгу. Впрочем, как и Крестоносцев. Я знаю Леона Эванса еще с тех пор, когда он пешком под стол ходил. Никогда не поверю, что он мог участвовать в такой… в таком ужасном деле.

— В тебе больше веры, чем во мне, — устало сказал Кейд. — Что-то происходит, а я не знаю что. И мне не нравится этот Савл. Не понимаю, что в нем находит Диакон. Ну, разве что он последний апостол, который еще жив.

— Уверен, что он прекраснейший человек. Я с ним много раз беседовал, и он всегда был любезен и внимателен, — сказал Брум, которому становилось все больше не по себе. — Писание он знает наизусть и все дни проводит в молитвах и общении с Господом.

Кейд усмехнулся:

— Брум, Брум, да не старайся ты одурачить старика. Ты же не христианин, хотя, черт дери, куда больше похож на него, чем многие и многие. Но это так, в сторону. Йон сказал мне, что ты один из немногих, кому известно его прошлое. Он доверял тебе… И я доверюсь. Завтра я поеду в Единство. Попробую увидеть Диакона и выяснить, что тут творится, черт дери.

— Но я-то туг при чем?

— По-моему, Савл знает мои мысли и, возможно, попробует помешать мне добраться до столицы. Если я туда не доберусь, Брум, прошу, расскажи Йонни то, что я тебе сказал. Ты понял?

— Но… Но он же умер. Пропал в пустыне.

— Не умер. Или ты не слышал, о чем все говорят? Человек, назвавшийся Взыскующим Иерусалима, пристрелил Клятвоприимца из Чистоты. Он не умер, Брум. Черт дери, он снова ожил! И он вернется.

В дверях раздался шорох, и Брум, взглянув туда, увидел на пороге высокого широкоплечего человека с пистолетом в руке.

— Что вам надо? — спросил он, вставая.

— Велено тебя прикончить, — ответил тот весело, — а вот про старого пердуна ни черта сказано не было. Но приказ есть приказ. — Убийца улыбнулся, его пистолет рявкнул, и Брума отшвырнуло к стене. Грудь обожгла нестерпимая боль. Он мешком повалился на пол и ударился о столик, стоявший возле его кресла. Столик накренился, он почувствовал, как кружка с баркеровкой ударилась ему в спину, и горячая жидкость впиталась в рубашку. Несмотря на боль, сознания он не потерял и уставился с пола на человека, который его застрелил.

— Почему? — спросил он ясным голосом. Убийца пожал плечами.

— Я вопросов не задаю, — сказал он.

— И я, — сказал Даниил Кейд.

Глаза Брума скосились на Пророка, чей голос прозвучал совсем по-другому и был холодным, как могила. Убийца повернул свой пистолет, но опоздал — Кейд всадил ему две пули в грудь. Он упал навзничь на порог и попытался поднять пистолет, но пуля впилась в косяк. Убийца обмяк, его пальцы выпустили пистолет.

— Так ты же… вроде… богом взысканный, — прохрипел он и закашлялся кровью.

— Аминь, — сказал Кейд, его пистолет вздрогнул, и третья пуля пронизала голову лежащего. — Гори в аду, — добавил Пророк.

Брум с трудом поднялся на колени, по рубашке расползлось кровавое пятно, левая рука бессильно свисала вдоль бока.

— Эй, Джед! — донесся голос снаружи. — Какого черта ты там прохлаждаешься?

— Если ты в состоянии держаться на ногах, Брум, — зашептал Кейд, — выберись через заднюю дверь. Там стоит моя тележка. Поезжай к Бет Мак-Адам.

— А как же вы?

— Иди, не теряй времени, сынок. Сейчас не до разговоров.

Кейд открыл пистолет и вкладывал патроны в барабан. Брум, пошатываясь, встал и, пятясь, прошел через кухню. Окно комнаты рассыпалось осколками, и в него, откинув занавеску, заглянул человек. Кейд его застрелил. Еще один убийца впрыгнул в дверь. Брум увидел, как он дважды выстрелил, и обе пули попали в Пророка. Загремел пистолет Кейда, и его противник опрокинулся, забрызгивая стену кровью.

Брум на подгибающихся ногах вышел в темноту и кое-как забрался в тележку Кейда. Ухватил вожжи здоровой рукой, ногой вышиб тормоз и хлестнул лошадь вожжами по спине. Она налегла на постромки, и тележка покатила вперед все быстрее.

Где-то позади раздался выстрел. Потом второй. Он услышал, как пуля ударила в доску козел, и пригнулся. Затем тележка еще стремительнее покатила во тьму, оставив стрелявших далеко позади.

— Я хотел бы понять, что происходит, — сказал Клему Нестор Гаррити, как только они остались вдвоем. Клем отвел глаза и вонзил нож в бифштекс. — Кто он? Кто он на самом деле? — не отступал Нестор.

Клем отодвинул тарелку и утер рот салфеткой.

— Он тот, кем себя называет.

— Взыскующий Иерусалима? Не может быть! Я же его знаю. Бога ради, он же Пастырь!

— Времена меняются, Нестор. И люди меняются. Он сражался с Кинжалами и понял, что с него достаточно. Ты подумай, малый. Он был печальным ожесточенным человеком и искал город, которого нет. Потом он послал Меч Божий сквозь время и уничтожил мир. А может быть, и два. Он был влюблен в Бет. И хотел иной жизни. Последняя капелька силы в Камне Даниила вернула ему молодость. Это было новое начало. Насколько я знаю, когда он вернулся из-за Стены, его узнали только двое — Джозия Брум и Эдрик Скейс. Скейс унес эту тайну в могилу. Ну а Брум? Он мирный мечтатель, и ему нравился человек, которым старался быть Шэнноу. Вот и все, Нестор.

— А как же книги? Вознесение на небо в колеснице? Одно вранье?

— По большей части, — сказал Клем с сухой усмешкой. — Ну да все легенды на том стоят, сынок. Мы помним не так и не то. И чаще всего без умысла. Возьми для примера меня. Когда я был мальчишкой, мой учитель сказал, что из меня выйдет разбойник или зачинатель войн. Выгнал меня из школы, а моим сказал, что я ни на что не гожусь. Теперь у меня три тысячи акров земли, и я богатый влиятельный человек. В прошлом году я свиделся с этим учителем. Он приезжал в Пернум. Знаешь, что он сказал?» Клем, я всегда знал, что в вас есть семена великих свершений «. И он не лгал, понимаешь?

Нестор замотал головой.

— Ничего я не понимаю! Все построено на вранье — Диакон, ну все! Одно вранье. Вся эта библейская жвачка. Все, чему нас учат. Вранье!

— Тпру-у, сынок! Не смешивай все в одну кучу, — предостерег Клем. — Нам всем требуются герои, и Шэнноу был… Он хороший человек. Не важно, что о нем понаписали другие, он всегда делал только то, что считал правильным, и никогда не проходил мимо, когда творилось зло. И некоторые его деяния неоспоримы. Он сражался с исчадиями и он покончил с Хранителями, которые стояли за этой войной. Нестор, он хороший человек, и не его вина, если другие — политического склада ума — употребляли его имя всуе.

— Я хочу вернуться домой, — сказал Нестор. — Не хочу больше его искать!

— Само собой, сынок, — сказал Клем. — Я понимаю. Он заплатил за еду и встал. Встал и Нестор, сгорбившись, глядя в никуда. Клем пожалел мальчишку: чугунные копыта реальности растоптали его мечту в прах.

— Пошли, — сказал он, и они вышли на улицу. Раздался выстрел, и из косяка рядом с головой Клема брызнули щепки. Он пригнулся, выхватил пистолет и прыгнул вперед. Навстречу шагнул стрелок. Клем выстрелил, пуля ударила стрелка в плечо, повернула, и он выронил ружье. Нестор окаменел и вдруг увидел буяна из трактира.

Сахс целился из пистолета в спину Клема. Не думая, Нестор выхватил свой пистолет, спустил курок, и пуля пронзила грудь Сахса. Внезапно весь гнев Нестора вырвался наружу: подойдя к раненому, он опять выстрелил. И опять. Оба выстрела попали в цель, и Сахс отлетел к стене дома.

— Сволочь! — вопил Нестор, продолжая нажимать на спусковой крючок даже после того, как в пистолете не осталось ни одного патрона, а несостоявшийся убийца валялся мертвый у его ног. Клем подошел к мальчику и бережно забрал у него пистолет. Нестор плакал, сотрясаясь от судорожных рыданий.

— Все вранье, — всхлипнул он.

— Знаю, — сказал Клем.

К ним подошел Сиф Уилер с длинным пистолетом в руке.

— Что, во имя Ада, тут происходит? — спросил он Клема.

— Раньше мы немного повздорили с… с этим, — сказал Клем, кивая на труп. — Когда мы вышли отсюда, они принялись в нас палить. Там у угла типчик с раздробленным плечом, думаю, он расскажет вам побольше.

— Ну, — сказал Уилер, — Сахс, во всяком случае, нам ничего не скажет, черт дери. А вы, ребята, пройдитесь-ка со мной до штаба. Мне нужно составить рапорт для городских старейшин.

— Дурак чертов, — с горечью сказал Клем. — Полез под пулю из-за пролитого пива.

— Он, думается, убивал других по причинам куда незначительнее, — буркнул Уилер. — Только доказательств ни разу найти не удалось.

Позднее, когда Сиф Уилер закончил свой рапорт, давшийся ему нелегко, он отложил перо и посмотрел на Нестора. Юноша был белее мела, глаза смотрели куда-то вдаль.

— Тебе нехорошо, сынок? — спросил Крестоносец. Нестор мотнул головой, но ничего не сказал. Уилер всмотрелся в него. — Думается, ты еще никогда не бывал в таких кровавых переделках. — Нестор упрямо глядел в пол, и Уилер повернулся к Клему. — По-моему, вам лучше убраться из города. Сахса здесь не слишком любили, но у него были дружки-собутыльники. Крутые ребята. И они могут решить, что им надо бы… Ну… сами понимаете.

Клем кивнул.

— Мы, собственно, собирались уехать утром. Но почему бы и не сейчас? Уилер кивнул.

— Полагаю, поедете в Доманго. Последний раз вашего друга видели там.

— Пожалуй, — согласился Клем.

— Ну, так я был бы вам очень признателен, если бы вы по дороге заглянули к моей матери узнать, все ли у нее хорошо. У нее ферма сразу за хребтом. Если ехать по дороге на Доманго, вы легко ее найдете. Старый дом в долинке на восток от дороги. Она вас накормит до отвала и устроит на ночлег.

— Что-нибудь передать ей?

Уилер пожал плечами и ухмыльнулся совсем по-мальчишески:

— Скажите просто, что у Сифа и Пэда все в порядке, и мы к ней нагрянем в конце лета.

Уилер взвесил на ладони пустой пистолет Нестора, выдвинул нижний ящик стола и достал коробку с патронами. Молниеносно зарядив пистолет, он протянул его Нестору.

— От незаряженного пистолета никому нет никакой пользы, — сказал он. — Да заберите и эти, не помешают, — добавил он, подталкивая коробку к Клему.

— Может, было бы лучше, если бы все пистолеты оставались незаряженными, — ответил Клем, пожимая руку Крестоносца.

— Аминь, — сказал Сиф Уилер.

Лежа без сна в спальне для гостей, Шэнноу смотрел в окно на яркие звезды. Они с Амазигой говорили до глухой ночи, а потом она проводила его в эту ни на что не похожую комнату. Металлическая кровать с пухлым матрасом, а вместо шерстяных одеял одно, набитое пухом. У кровати — столик со странной лампой, горящей ярко без всякой заправки. Ее можно было зажигать и гасить, нажимая на что-то вроде пуговицы, вделанной в основание. Рядом стояла коробочка, на которой горели цифры 03:14. Но когда Шэнноу снова посмотрел на нее, цифры изменились — 03:21. Он начал наблюдать и обнаружил, что последние цифры меняются через равные промежутки. Приспособление для отсчета времени!

Он встал с постели, подошел нагой к окну и открыл его. Ночной воздух был свежим, но не холодным. Собственно говоря, снаружи было заметно теплее, чем внутри. Внезапно послышалось жужжание, исходившее из стены у кровати. Там он заметил металлическую решетку и подошел к ней. Оттуда бил холодный воздух.

Шэнноу прошел через спальню во вторую комнату, которую ему показала Амазига. Шагнув в высокий стеклянный ящик, он повернул металлическое колесико, как она ему объяснила. Из миски над ним потекли струйки холодной воды. Взяв брусок мыла, он начал соскребать с себя пыль скитаний. Однако вода становилась все горячей, и ему пришлось выскочить из ящика. Встав на колени, он рассмотрел колесико: две нарисованные стрелки указывали на два цветных кружка, один голубой, другой красный. Такие же кружки были на кранах над раковиной рядом со стеклянным ящиком. Шэнноу нажал на каждый: один горячий, а другой холодный.

Вернувшись к душу, он повернул колесико в голубую сторону. Постепенно пар исчез, и вода стала прохладнее.

Тогда он снова шагнул в ящик и смыл мыло с тела.

Освеженный, он вытерся полотенцем и вернулся к кровати. Вверху все еще жужжало, и его охватило раздражение — словно он устроился ночевать рядом с пчелиным ульем. Он встал на кровати и заглянул в зарешеченное окошечко, ища способа закрыть его. Увидел рычажок и уже поднял руку, чтобы нажать на него, как вдруг услышал голос Люкаса:

— …слишком опасно, Амазига. Это ведь уже чуть было не привело к гибели мира. Зачем так страшно рисковать?

Ее ответа Шэнноу не расслышал, но Люкас быстро ее перебил:

— Как ты знаешь, ничто не бывает гарантированным стопроцентно. Но вероятность слишком уж велика. Разреши, я покажу тебе данные.

Спрыгнув с кровати, Шэнноу направился к двери, осторожно открыл ее и шагнул в устланный ковром коридор. Тут голоса зазвучали громче, и он услышал Амазигу.

— …вероятность очень велика, но иначе и быть не может. И она останется такой, какие бы действия я ни предприняла. Саренто воплотился в Кровь-Камень, а располагая силой Камня вдобавок к собственному высочайшему интеллекту, он почти наверное обнаружит порталы. Разве не так?

— Речь не о том, — раздался рассудительный голос машиночеловека. — Твои действия увеличивают вероятность.

— На ничтожную долю, — сказала Амазига.

— Ну а Шэнноу? Риск для него очень велик. Он может погибнуть во время поисков, на которые ты его посылаешь.

— Не такая уж большая потеря для культуры планеты, — съязвила Амазига. — Он убийца, человек, исповедующий насилие. А спасение Сэма значило бы так много! Он был… То есть он — ученый и гуманист. Вместе мы, возможно, даже сумеем предотвратить падение этого мира. Ты понимаешь? Хотя бы на этом варианте Земли мы могли бы помешать апокалиптическим ужасам. Ради одного этого стоит рискнуть жизнью Шэнноу.

Иерусалимец вернулся в свою комнату и лег.

В жестоких словах, которые он услышал, была правда. Откуда-то из глубин его памяти всплыли слова Джозии Брума;» Мне страшно подумать, что находятся люди, которые смотрят на Йона Шэнноу с уважением. Что такие дают миру? Ровным счетом ничего, вот что я тебе скажу!«Со спинки стула свисали его пистолеты. Оружие Громобоя.

» Кому они принесли мир? — подумал он с тоской. — Что хорошего ты хоть когда-нибудь сделал?«

На этот вопрос у него не было ответа, и он погрузился в тревожный сон.

— Лежите спокойно, — сказал чей-то голос, но Джозия Брум не мог послушаться. Плечо нестерпимо болело, пальцы левой руки мучительно подергивало. На него волнами накатывала тошнота, сквозь плотно закрытые веки сочились слезы, стекали по исхудалым щекам. Открыв глаза, он увидел старика с длинной седой бородой.

— В меня стреляли, — сказал Джозия Брум. — Они в меня стреляли.

И тут же понял, как глупо это звучит. Конечно, старик уже знает, что в него стреляли, — ведь грудь — и плечо у него перевязаны.

— Извините меня, — сказал Брум, плача и не понимая, в чем и почему он извиняется. Рану ожгла боль, и он застонал.

— Пуля отскочила вверх от ребра, сломала вам ключицу и засела под лопаткой. Скверная рана, но не смертельная. — Брум почувствовал на лбу теплую ладонь старика. — А теперь лежите спокойно, как я уже сказал. Поговорим утром.

Брум судорожно вздохнул.

— Зачем они? — спросил он. — У меня нет врагов.

— Если это правда, — сухо сказал старик, — значит, вы не слишком нравитесь кому-то из своих друзей.

Джозия Брум не заметил иронии и вскоре забылся в беспокойной дремоте, перемежавшейся жуткими кошмарами. За ним гнались по раскаленной пустыне всадники с огненными глазами и непрерывно стреляли в него, и каждая пуля впивалась в его хрупкое тело. Но он все не умирал, и боль была нестерпимой. Он привскочил, проснулся, и боль от раны достигла апогея. Брум вскрикнул, и тотчас с ним рядом оказался старик.

— Лучше сядь-ка, сынок, — сказал он. — Дай-ка я помогу.

Старик оказался сильнее, чем выглядел, и усадил Брума спиной к стене пещеры. Рядом горел костерок, в чугунке на нем варилось мясо.

— Как я сюда попал? — спросил Брум.

— Упал с тележки, сынок. Тебе повезло: чуть левее, и ты угодил бы под колесо.

— А вы кто?

— Называй меня Джейком.

Брум уставился на старика. В нем чудилось что-то знакомое… Но вот что?

— Я Джозия Брум. Скажите мне, мы знакомы, Джейк?

— Теперь да, Джозия Брум. — Джейк отошел к костерку и помешал в чугунке длинной деревянной ложкой. — Навар будет крепкий, — сказал он.

Брум слабо улыбнулся.

— Вы похожи на одного из пророков, — сказал он. — На Моисея. У меня была книга с картинкой, как Моисей разделил Чермное море. Вы — ну вылитый он.

— Только я никакой не Моисей, — отозвался Джейк, снимая куртку. Брум увидел у него на бедрах кобуры с пистолетами. Джейк оглянулся на него. — Ты кого-нибудь из них узнал?

— Кажется… Да только я предпочел бы ошибиться.

— Иерусалимские Конники?

— Откуда вы знаете? — удивленно спросил Брум.

— Они гнались за тобой и нашли тележку. Потом повернули назад. Я слышал, как они разговаривали. Чуть не лопались от ярости, можешь мне поверить.

— Они… вас не видели?

— Меня никто не видит, пока я этого не захочу, — сообщил ему Джейк. — Такой уж у меня талант. Кроме того, могу тебя обрадовать: я немножко умею лечить. А куда ты направлялся?

— Направлялся?

— Вчера вечером в тележке?

— А! Это тележка Даниила Кейда. Он… О Господи!..

— В чем дело?

Брум горестно вздохнул.

— Его вчера вечером убили. Он спас меня, застрелив этого… убийцу. Но тот был не один. Его сообщники ворвались в дом и убили Кейда. Джейк кивнул.

— Ну, Даниил наверняка забрал с собой по-крайней мере двоих. Крепкий был человек. — Джейк усмехнулся. — Никто с этой жизнью расставаться не хочет, сынок, но старина Даниил, если бы мог выбирать, выбрал бы бой со служителями зла.

— Вы его знали?

— В былые дни, — сказал Джейк. — Никому не спускал.

— Он был разбойником и убийцей, — сурово сказал Брум. — Последним из последних. Но Господь просветил его.

Джейк засмеялся басистым веселым смехом:

— Да уж, менхир Брум! Второе чудо на пути в Дамаск.

— Вы над ним смеетесь? — спросил Брум, когда Джейк налил мясной отвар в деревянную чашку и вложил ее ему в руки.

— Не смеюсь, сынок. Но и не сужу. Во всяком случае, теперь. Это дело молодых. А теперь ешь-ка! Надо восполнять потерю крови.

— Мне бы сообщить Эльзе… — сказал Брум. — Она же будет беспокоиться.

— И еще как! — согласился Джейк. — Судя по разговору всадников, она теперь думает, что ты убил Пророка.

— Что-о-о?

— Такой идет разговор, сынок. Его нашли мертвым у тебя в доме, а когда Иерусалимские Конники прискакали на выстрелы, ты уложил двоих. Ты преопаснейший человек!

— Так никто же этому не поверит. Я всю жизнь был против насильственных действий!

— Просто поразительно, чему способны поверить люди. А теперь доедай.

— Я вернусь, — внезапно сказал Брум. — Обращусь к апостолу Савлу. Он меня знает. Он одарен необыкновенной проницательностью. Он меня выслушает. Джейк покачал головой:

— Ну никак нельзя сказать, Брум, что ты все на лету схватываешь.

Человек, назвавшийся Джейком, сидел неподвижно у входа в пещеру, слушая, как раненый постанывает во сне. Он устал, но было не время предаться блаженному темному сну без сновидений. Убийцы все еще бродили там, и куда большее зло выжидало случая просочиться в этот измученный мир. Джейк чувствовал, как его охватывает неизбывная печаль. Он протер глаза, встал и потянулся. Чуть левее на поляне мул поднял голову и поглядел на него. Вверху пролетела сова, описывая петли в поисках мышей. Джейк глубоко вдохнул горный воздух и снова сел, вытянув длинные усталые ноги.

Его мысли обратились к прошлым годам, но глаза бдительно вглядывались в деревья, хотя убийцы вряд ли сейчас подбираются к ним. Они где-то устроились на ночлег, чтобы с утра вновь двинуться по следу. Джейк вытащил правый пистолет и прокрутил барабан.» Как давно ты не стрелял из него? Тридцать восемь лет? Сорок?«

Убрав пистолет в кобуру, он сунул руку в широкий карман своей овчинной куртки и вытащил золотой камешек. С помощью его силы можно было вернуть себе юность. Он согнул колено, и его пронзила ревматическая боль.» Используй Камень, старый дурень «, — сказал он себе.

И не использовал. Близилось время, когда эта сила понадобится — и понадобится для чего-то неизмеримо большего, чем исцеление сустава, изъеденного возрастом.

» Мог бы я остановить зло? — думал он. — Возможно, если бы знал как. Но я не знал и не знаю. Единственное, что я могу, — это сразиться с ним, когда оно явится «.

» Если у тебя будет на это время!«

Прошли недели после последнего приступа парализующей боли в груди, тупой ноющей боли в правом бицепсе, онемения кончиков пальцев. Ему следовало бы использовать камешек тогда, но он не сделал этого. Против надвигающейся силы даже этот чистый, безупречный осколок Сипстрасси может оказаться недостаточным.

Ночь была прохладной. Когда Джейк бесшумно вернулся в пещеру, Джозия Брум спал более спокойно. Джейк подбросил хвороста в угасающий костер. Мокрое от пота лицо Брума посерело от боли и шока.