Сипстрасси: Йон Шэнноу (№3) - Кровь-камень

В дворцовых садах зацвели деревья, выросли осыпанные розами кусты. Растрескавшиеся, выщербленные плиты дорожек стали как новые, а повалившиеся статуи взобрались на свои пьедесталы — их каменные тела обрели гибкость и упругость воинов, которые в былые века вдохновили ваятеля. Золото украсило окна дворца, а давным-давно пересохшие фонтаны в садах выбросили вверх искрящиеся на солнце струи.

Саренто посмотрел на город и улыбнулся… Улыбка исчезла с его губ.

Вернулся голод. Пока еще не сильный, но уже грызущий. Взглянув на свой обнаженный торс, он увидел, что черные линии на его коже расширились, багрянец чуть потускнел. Вскинув руки он раскинул мысленную сеть.

Вокруг него закружились лесные пташки, из нор выбежали проснувшиеся лисицы, а белки повыскакивали из дупел. Могучий медведь с громовым рычанием вышел из пещеры. Саренто был совсем заслонен порхающими птицами и пушистыми зверьками, кишащими у его ног.

Затем сразу наступила тишина. Птицы попадали на землю, как сухие листья, медведь провалился внутрь себя, а потом рассыпался, будто древний папирус.

Саренто прошел через трупы, сухим хворостом трещавшие под его подошвами.

Голод почти исчез.

Но продолжал чуть шевелиться в нем.

Его Пожиратели охотились по всему краю, и он ощущал, как вливаются в него питательные соки. Для полного насыщения их было недостаточно, но можно обходиться и ими. Вновь раскинув мысленную сеть, он попытался найти здешних волчецов, чтобы притянуть их к себе для Перемены. Но в радиусе достижения его силы их не нашлось ни одного. Странно, подумал он. Ему было известно, что они существуют в этом мире: он уловил их образы в угасающей памяти Савла Уилкинса и снова нашел их в садистском сознании Иакова Муна. Он чуть встревожился. Без новых Пожирателей ему будет труднее овладеть этим миром. Но тут он вспомнил про Врата: раз нашлись одни, значит, существуют и другие.

Он представил себе многолюдные города старого мира:

Лос-Анджелес, Нью-Йорк, Лондон, Париж… Вот в таком мире он забыл бы про голод.

Бет укрыла одеялом умершего старика и сжала плечи плачущего Мередита.

— Пойдем, — сказала она ласково. — Пойдем со мной.

— Это моя вина, — простонал он. — Не понимаю, почему я закричал. Просто… поддался панике. — Верно, черт бы вас побрал, — сказал Шэнноу.

— Помолчите, — перебила его Бет ледяным голосом. — Не все похожи на вас, благодарение Богу. Да, он поддался панике. Он испугался. Но даже его друг сказал, чтобы он не винил себя. — Она погладила Мередита по плечу и шагнула к Диакону. — Кровь и смерть — вот все, что вы знаете, Диакон. Убийства и страдания. Так что замолчите!

Раздался треск ломающегося дерева, и прогрохотал выстрел.

— Уоллес, как ты там? — закричала Бет. Юноша вышел на верхнюю ступеньку лестницы.

— Один допрыгнул до окна. С ним покончено. Но через луга бегут новые, фрей Мак-Адам. Не меньше пятидесяти.

— Ставни для них не препятствие, — сказал Диакон, вытащил пистолет, пошатнулся и привалился к стене. Бет посмотрела на него. Он весь посерел от усталости и боли. Она подхватила его и подвела к креслу. Когда он сел, она увидела, что ее ладонь вся в крови.

— Вы ранены, — сказала она.

— Не в первый раз.

— Дайте-ка я посмотрю.

Он повернулся, не вставая. Сзади его старая овчинная куртка была разорвана. На спине под ней зияла рваная рана, окруженная ссадинами. Она вспомнила, как переломились жерди изгороди, когда о них ударилось его щуплое тело.

— Возможно, у вас ребра сломаны.

— Жить я буду. Я должен жить. Мередит нагнулся через ее плечо.

— Дайте я посмотрю, — сказал он. — Я врач. Они с Бет помогли Диакону встать, сняли с него куртку и разорванную рубашку. Мередит бережно ощупал рану.

Старик ни разу не застонал.

— Не меньше двух ребер, — определил Мередит. В глубине комнаты заплакал младенец.

— Его надо покормить, — сказала Бет, но молодая женщина, съежившаяся в кресле, не шелохнулась. Бет подошла к ней и увидела, что ее глаза смотрят в пустоту. Бет расстегнула пропитанную потом кофту и приложила младенца к набухшей материнской груди. Он начал сосать, женщина застонала и расплакалась.

— Будет, будет! — сказала Бет. — Все теперь хорошо. Погляди-ка, как она сосет! Совсем изголодалась.

— Он мальчик, — прошептала его мать.

— Ну конечно. Я что-то совсем поглупела! — пожаловалась Бет. — Такой красивый! И настоящий силач.

— Мой Джош был силачом, — сказала молодая женщина. — Они оторвали ему голову.

Ее глаза снова наполнились слезами, ее начал бить озноб.

— Думай только о маленьком, — быстро сказала Бет. — Важнее его ничего нет, понимаешь?

Женщина кивнула, но Бет поняла, что она снова впадает в забытье, и со вздохом вернулась к Мередиту и Диакону. Молодой врач разрезал скатерть на бинты. Когда Мередит закончил перевязку, старик потрогал его за рукав.

— Я сожалею, сынок, — сказал он. — Надеюсь, ты простишь мои злые слова. Мередит устало кивнул.

— Простить вас мне легче, чем себя самого. Никогда еще я не испытывал подобного страха и невыразимо стыжусь себя.

— Дело прошлое, малый. Ты был на самом краю и заглянул в ад. Теперь ты станешь либо сильнее, либо слабее. Выбор за тобой. Чтобы жить, человек должен научиться быть сильным там, где он слаб.

— Они бегут к сараю! — крикнул Уоллес.

— Потише! — приказала Бет.

Со двора донесся треск ломаемых досок, раздалось испуганное лошадиное ржание. В кресле у очага молодая мать заплакала.

Бет зажгла еще два фонаря и повесила их на крючья в стене.

— Ночь будет долгой, — сказала она.

Полное ужаса ржание длилось еще несколько минут, затем наступила тишина. Бет отправила Мередита в заднюю комнату посмотреть, как там Джозия Брум. Молодая мать заснула, и Бет, забрав у нее младенца, села с ним в старую качалку.

По лестнице спустился Уоллес Наш и остановился перед ней.

— Ты что-то хочешь сказать, Уоллес?

Рыжий юноша с трудом заставил себя заговорить.

— Простите меня, фрей Мак-Адам. Только я должен сказать вам… Сэмюэль… он погиб, спасая вон ее и младенца. Выпрыгнул из окна, когда зверюга совсем уже ее настигал. И так спокойно! И убил его, но и он его достал. Я так сожалею, фрей…

— Иди-ка наверх, Уоллес, — сказала она, прижимая младенца к груди. — И смотри в оба.

— Конечно, — ответил он негромко. — Можете положиться на меня, фрей.

Бет закрыла глаза. Она вдыхала запах горящих фонарей, сухих кедровых поленьев в очаге и молочный новорожденный запах младенца у себя на руках.

Снаружи завыл зверь.

Шэнноу опустил руку в карман, и его скрюченные артритом пальцы сомкнулись на золотом камушке.» Я не хочу жить вечно, — подумал он. — Я не хочу снова стать молодым «. Боль в груди нарастала, сливаясь с мучительным нытьем сломанных ребер.» У тебя нет выбора «, — сказал он себе. Крепко сжав камушек, он пожелал, чтобы боль в его сердце исчезла, и ощутил прилив новых сил, жизненной энергии. Злоупотребил он возможностями камешка, чтобы срастить ребра.

Разжав пальцы, Шэнноу посмотрел на золотой кругляшок. Только тончайшая черная прожилка свидетельствовала о том, что его использовали. Поднявшись на ноги, он подошел к окну. Привычная ноющая боль в плечах и коленях исчезла, его походка обрела упругость. Поглядев в щель ставень, он увидел, что Пожиратели сгрудились у фургона Иеремии, взбираются на него. Вокруг сарая не было заметно никакого движения, но он различил серые тени, припавшие к утрамбованной земле двора, скорчившиеся возле изгороди.

Попятившись, он осмотрел ставни. Толщина менее дюйма… Нет, они не выдержат удара когтистых лап Пожирателей. Из кармана куртки он вытащил коробку с патронами и высыпал их на стол. Двадцать три да еще двенадцать в пистолетах.

— Раненый спит, — сказал вернувшийся Мередит. — Цвет лица хороший и пульс ровный. — Он крепче, чем сам думал, — сказал Шэнноу.

— Откуда взялись эти твари? — спросил Мередит. — Я ни о чем подобном никогда не слышал. — Это волчецы, — ответил Шэнноу, — но их изменили с помощью… Ну, если хотите, колдовства. — Он оборвал фразу, заметив, что молодой человек смотрит на него, словно не в силах поверить. — Я знаю, это трудно понять, — сказал он. — Просто положись на мое слово, сынок. Существует чудовище…

— Бет назвала вас Диаконом, — перебил Мередит, и Шэнноу понял, что молодой человек пропустил его объяснение мимо ушей.

— Да, — сказал он усталым голосом. — Я Диакон.

— Я вас всегда ненавидел, — отрезал Мередит. — Вы были источником великих зол. Шэнноу кивнул:

— Не стану отрицать, сынок. Бойня в землях исчадий не имеет оправдания.

— В таком случае почему вы ее допустили?

— Потому что он убийца и варвар, — сказала Бет глухим от гнева голосом. — Некоторые родятся такими, доктор. Он захватил власть обманом и сохранял ее страхом. Все противившиеся ему убивались. Ни о чем другом он не думал.

— Так оно и было? — Мередит пристально посмотрел на Шэнноу.

Шэнноу не ответил. Он вышел из комнаты и направился в каморку, где лежал Джозия Брум.

Так оно и было?

Брум зашевелился и открыл глаза.

— А, Джейк! — сказал он сонно. Шэнноу сел на край кровати.

— Как ты себя чувствуешь?

— Получше.

— Вот и хорошо. А теперь поспи еще.

Брум закрыл глаза.

Шэнноу продолжал сидеть рядом с ним, вспоминая, как два войска двинулись на земли исчадий, вспоминая, в какую ярость его привело предательство исчадий, какой страх он испытывал перед грядущим появлением Кровь-Камня. Многие из его воинов лишились семьи, друзей, перебитых исчадиями, и в их душах бушевала ненависть.» Как и в моей «, — скорбно подумал он.

Пэдлок Уилер и другие военачальники пришли к нему в то роковое утро у стен Вавилона, когда вожди исчадий молили принять их капитуляцию.

» Какие будут приказания, Диакон?«

В ту минуту он мог бы сказать многое о природе зла и мудрости прощения. Но глядя на них, он был способен думать только о надвигающемся ужасе и о том, как в его, прежнем мире Кровь-Камень использовал исчадий, чтобы обречь этот мир на разрушение и смерть. И между двумя биениями сердца он вынес приговор, который все еще свинцовой тяжестью тяготел над ним.» Так что же, Диакон?«

» Перебейте их всех «.

Зера проснулась перед рассветом и застонала. Ей в бедро впивался острый камешек, а плечи нестерпимо ныли. Она попыталась встать, снова застонала и сердито выругалась.

— Такие слова плохие, — сказала Эстер.

— Как и ревматизм, — буркнула Зера. — Ты давно не спишь, деточка?

— Как только они завыли, — ответила Эстер, садясь на одеяле и протирая глаза. — Тут очень много волков.

Но Зера никакого воя не слышала. Заставив себя подняться на ноги, она потянулась, потом подошла к пегашке и отцепила от седла флягу с водой. Напившись, она вернулась к детям и погасшему костру.

— Волки на нас не нападут, — сказала она. — А теперь попробуй отыскать в золе тлеющий уголек, и я состряпаю нам завтрак.

Позевывая, она вышла из пещеры. Воздух был свежим, прохладным. Ее ноздри защекотало дыхание росы на листьях, пряное благоухание леса. Небо на востоке светлело, и когда она вошла под сень деревьев, ее приветствовали первые птичьи трели. Вопреки ревматическим болям в спине и плечах, она чувствовала себя прекрасно и радовалась тому, что жива.

Все ребятишки, подумалось ей. Они придают новизну и интерес всему. Зера не сознавала, насколько она истосковалась от одиночества, пока в ее двор не въехал тот незнакомец. Ей было жаль, что он не вернулся. Йон оказался хорошим человеком и приятным собеседником. Но ребятишки стали неиссякаемым источником радости, даже когда ссорились. Ей вспоминались ее собственные дети, когда она сама была еще молодой, и небо было голубее, и будущее представлялось золотой тайной, которую еще предстояло открыть.

Зеб был красив, не лез за словом в карман и завоевывал все сердца. А еще он был добрым и любящим. Зеб нравился всем, потому что Зебу нравились все.

— Никогда не встречала человека, который видел бы в людях столько хорошего! — сказала она вслух.

Когда он умер, вспомнилось ей, на ферму приехал Пэдлок. Он крепко ее обнял и сказал:» Знаешь, мам, в мире нет такого человека, у которого ему надо попросить прощения «.

Такая хорошая эпитафия для доброго человека.

На похороны люди съехались отовсюду, и Зере это было приятно. Но после его смерти гости больше на ферме не появлялись.» Я-то никогда общей любимицей не была, — подумала она. — Старуха Зера — на язык ей лучше не попадайся, а уж под руку и тем более «.

Она посмотрела на небо.

— Иногда я не могу понять, что ты увидел во мне, Зеб, — сказала она.

Повернувшись к пещере, она увидела в рыхлой земле отпечаток лапы, опустилась на колени и растопырила пальцы, измеряя его. Такой огромный след! Но не медвежий, хотя по размеру и подошел бы. И не львиный. Она выпрямилась. Во рту у нее пересохло. След был волчий, но куда больше, чем самого крупного волка.

Зера побежала к пещере.

— А что на завтрак? — спросил Ос. — Эстер развела костер.

— Лучше подождем, пока не доберемся до города, — ответила Зера. — По-моему, нам лучше тут не задерживаться.

— Но я хочу есть! — возразила Эстер. — Прямо в животе больно.

Зера усмехнулась.» Господи, старая, ну чего ты перепугалась? Костер горит, у тебя есть пистолет…«

— Ну хорошо, — согласилась она. — Сначала поедим, а потом в путь.

Зера прошла в глубину пещеры к пегашке и увидела, что лошадь вся дрожит, прижимая уши.

— Это только я, девочка, — сказала Зера. — Успокойся.

У нее за спиной отчаянно закричала Эстер, и она стремительно обернулась.

В устье пещеры стояло чудовище. Высота — восемь футов, массивные плечи, длинные руки с пальцами-когтями, серебристо-серый мех. Золотистые глаза впивались в детей, скорчившихся у костерка. Пронзительное ржание взвившейся на дыбы лошади отвлекло внимание чудовища.

Зера Уилер выхватила свой старый пистолет, прикидывая, сумеет ли одной пулей свалить гигантского волчеца.

— Тише, ребятки, — сказала она спокойным голосом, взводя курок, и шагнула вперед. — Не знаю, понимаешь ли ты меня, — сказала она, устремив взгляд на зверя, — но в этом пистолете шесть зарядов. И я попадаю в цель без промаха. Так что убирайся, и нам всем будет хорошо.

Зверь зарычал, и эхо громом разнеслось по пещере. Зера покосилась на костерок. Рядом лежал толстый сук в фестонах давно засохших листьев. Продолжая целиться, она нагнулась, левой рукой ухватила сук, сунув бахрому листьев в слабые язычки огня. Листья сразу вспыхнули, и сук заполыхал, как факел.

Зера выпрямилась и двинулась на зверя.

— А ну убирайся, сукин сын! — крикнула она. Зверь чуть-чуть попятился и сразу же прыгнул. Зера не дрогнула. Сунув горящий сук в оскаленную морду, она всадила пулю ему в шею. Гигантский волчец упал и откатился. Зера бросилась ко входу и снова выстрелила в него, когда он попытался встать.

— Господи Боже ты мой! — прошептала она, увидев снаружи его сородичей. — Ребятки! — крикнула она. — Лезьте в трещину, которая ведет наверх. Сейчас же!

Размахивая суком, она начала пятиться. Новый зверь метнулся к ней, но она хладнокровно выстрелила ему в грудь. Справа выскочил другой, в глубине пещеры грянул выстрел, разнеся ему череп. Зера оглянулась и увидела, что Ос держит в руках ее ружье, готовясь выстрелить еще раз.

Ее сердце исполнилось гордости за него, но она крикнула властно и резко:

— Лезь в чертову трещину!

Звери шагнули вперед, но с опаской. Нет, тремя оставшимися патронами ей всех не остановить, и времени повернуться и забраться в трещину у нее тоже не будет.

— Лезете? — крикнула она, не рискуя взглянуть через плечо.

— Да, фрей, — донесся голос Оса словно из трубы. Внезапно мимо нее пронеслась пегашка, раскидав зверей в стремлении вырваться под защиту леса. В тот же миг Зера повернулась и ринулась к трещине. Сунув пистолет в кобуру, она ухватилась за выступ и подтянулась, царапая сапогами по каменной стенке. Карабкалась она быстро и прямо над собой увидела Оса, подсаживавшего Эстер. Трещина тут была совсем узкой, но дети протиснулись на каменную площадку почти у самого верха обрыва.

Ногу пронзила боль. Зера вскрикнула и почувствовала, что ее тянут вниз. Ос просунул ствол ружья в просвет дулом вниз и выстрелил. Зера сумела вытащить пистолет и послала две пули в волчеца под ней. Он свалился, но его когти сдернули с нее сапог. Ос вцепился ей в плечи, и с его помощью она протиснула свое тощее тело сквозь щель. Из раны в лодыжке сочилась кровь, а в икре засел шестидюймовый коготь. Зера тут же его выдернула.

— Вы храбрые ребятки, — сказала она. — Я вами горжусь, черт дери. — Из кармана куртки она достала складной нож и открыла лезвие. — Если ты будешь так любезен, Ос, и отдашь мне свою рубашку, я нарежу бинты и попробую остановить кровь.

— Сейчас, фрей, — ответил Ос, стаскивая куртку и рубашку. Потом, пока она разрезала рубашку, он пересчитал по ее указанию патроны, оставшиеся в ружье. Много времени это не заняло. Их осталось два.

— У меня есть пистолетик, который вы мне дали, — напомнил Ос.

Она покачала головой.

— Из него такую тварь не уложить. Хотя выстрел может их и отпугнуть, э?

Мальчик заставил себя улыбнуться и кивнул. Зера перебинтовала лодыжку, порылась в кармане и вытащила полоску вяленого мяса.

— Завтрак, конечно, не ахти какой, — сказала она. — Но придется обойтись им.

— Мне не хочется есть, — сказала Эстер. — Мы умрем, да?

— Послушай меня, детонька, — сказала Зера. — Мы живы, и я намерена жить и дальше. Вместе с вами. А теперь вылезем отсюда.

— А это разумно, фрей? — спросил Ос. — Тут им до нас не добраться.

— Верно, малый. Но не думаю, что этого мяса нам хватит на всю оставшуюся жизнь, а? До Долины Паломника осталось шесть, ну, много — семь миль. А там мы будем в безопасности. Я полезу первая, а вы за мной.

Зера заставила себя встать и начала карабкаться к голубому клочку неба футах в двадцати над ее головой.

Шэнноу поднялся на второй этаж. Рыжий юнец стоял на коленях у окна и смотрел во двор.

— Что они делают теперь? — спросил его Шэнноу. Уоллес положил ружье и встал.

— Просто сидят. Я ничего не понимаю, менхир. То они разрывают на части все, что попадается им на глаза, а минуту спустя лежат, будто собаки под луной.

— Наелись, — объяснил Шэнноу. — Вопрос в том, как скоро они снова проголодаются и нападут на нас. Так что будь готов.

— Дом построен прочно, менхир, но окна и двери они разнесут, уж поверьте. В городе они рвали доски, как бумагу. А как прыгают, черт их дери! Я видел, как один прыгнул футов на пятнадцать вверх на крышу навеса.

— Да, прыгать они могут, — согласился Шэнноу. — Но и умирать тоже.

— Да уж! — Уоллес ухмыльнулся. Шэнноу повернулся к двери, но юноша взял его за локоть. — Вы спасли мне жизнь. Я и не знал, что эта тварь совсем меня нагнала. И я этого никогда не забуду.

Шэнноу улыбнулся:

— Ты сполна уплатил свой долг, когда доволок меня до дома. У меня больше не оставалось сил. Ты настоящий человек, Уоллес, и я горжусь, что знаком с тобой.

Они обменялись рукопожатием, и Шэнноу пошел назад по узкому коридору, в который выходили двери ещё двух комнат. Обе были спальнями. Шэнноу по очереди заглянул в обе. Одну украшали кружевные занавески, пожелтевшие от времени. К стенам все еще были пришпилены детские рисунки — человечки-палочки перед домами-коробочками с трубами, над которыми клубился дым. В углу у закрытого окна стояла игрушечная собака с обвислыми ушами. Шэнноу вспомнил, как маленькая Мэри всюду носила ее с собой. Вторая комната была комнатой Сэмюэля. По стенам тянулись полки, уставленные книгами, включая подарочное золотообрезное издание» Нового Илии «. Шэнноу вздохнул. Еще одна честолюбивая выдумка Савла. Когда книга вышла, Шэнноу прочел первую главу о том, как Бог открыл свою волю Взыскующему Иерусалима, и сразу послал за Савлом.

» Что это за… мусор?«

» Вовсе не мусор, Диакон. В этой книге одни факты. Почти все их мы получили непосредственно от людей, которые знавали Взыскующего Иерусалима, слышали его поучения. Я думал, вы будете довольны. Он предсказывал ваше явление здесь «.

» Ничего подобного, Савл. И половина из тех, кто упомянут в первой главе, в глаза Шэнноу не видели. А многие из остальных дали волю своей фантазии «.

» Но… Но откуда вы знаете. Диакон?«

» Знаю. Но тебя это не касается. Сколько экземпляров напечатано?

Савл заулыбался.

«Сорок тысяч. Диакон. И они расходятся так быстро, что мы готовим второе издание».

«Нет, мы его не готовим! Прекрати это. Савл!»

Шэнноу снял книгу с полки и раскрыл ее на черно-белой гравюре, изображавшей красавца всадника на вздыбившемся вороном коне, с серебряными пистолетами в руках и в глянцевой черной шляпе на голове. Вокруг него валялись трупы исчадий.

— Ну хотя бы они не утверждали, что я сразил десять тысяч ослиной челюстью, — прошептал Шэнноу, швыряя книгу на сосновую кровать.

Он осторожно приоткрыл ставень и высунулся наружу. Внизу стоял фургон Иеремии с проломленной крышей. Внутри спали три-четыре волчеца, остальные разлеглись у разрушенного сарая.

«Что ты намерен делать, Шэнноу? — спросил он себя. — Каким способом остановишь Зверя?»

В нем пробудился страх, но он подавил его.

— Что вы тут делаете? — спросила Бет. — Это комната моего сына.

Шэнноу сел на кровать, вспоминая, как сидел тут, читая мальчику.

— Мне тяжела твоя ненависть, Бет, — сказал он негромко.

— Я не питаю к вам ненависти, Диакон. Я презираю вас. Это не одно и то же.

Он устало поднялся на ноги.

— Тебе следовало бы выбрать что-нибудь одно. Ты презираешь меня, потому что я не отступил ни на йоту и сразил моих врагов; ты презирала своего любовника Йона за то, что он отказался сражать своих врагов. Чего, собственно, ты требуешь от мужчин?

— Я не собираюсь вступать с вами в споры, — глухо сказала она.

— Да неужели? Тогда почему ты последовала за мной сюда?

— Не знаю. И зря пошла. — Однако она не повернулась, чтобы уйти, а прошла к окну и села в старую качалку. — А откуда вы знаете про меня и Йона? У вас и здесь соглядатаи?

— Нет, никого… А знаю я потому, что сам был здесь, Бет. Я был здесь.

— Я вас не видела!

— Ты все еще меня не видишь, — сказал он грустно, проходя мимо нее. Сосновые ступеньки заскрипели под его тяжестью, и доктор Мередит оглянулся.

— Какая мертвая стоит тишина!

— Долго она продолжаться не будет, доктор. Вы бы, спросили фрей Мак-Адам, не найдется ли у нее для вас запасного пистолета.

— Я плохой стрелок, Диакон. Пистолеты не для меня.

— Это очень хорошо, доктор, пока есть, кому охотиться для вас. Но вам особой меткости и не понадобится. Мишени будут на расстоянии вытянутой лапы от вашего лица. Попросите пистолет.

— Что делает человека таким, как вы, Диакон? — спросил Мередит, краснея.

— Боль, малый. Страдание, печаль и утраты. — Шэнноу кивнул на укрытый одеялом труп Иеремии. — Сегодня ты чуточку узнал их вкус. К утру узнаешь его получше. Я не против, чтобы ты осуждал меня, мальчик. Все равно я сам осуждаю себя еще строже. Однако предлагаю совместно стараться выжить.

Мередит кивнул.

— Тут вы правы, — сказал он. — Но вы собирались рассказать мне про Врата. Кто их создал и зачем?

Шэнноу подошел к креслу и посмотрел на спящую молодую женщину. Бет поставила рядом с креслом красивую резную колыбельку и уложила в нее младенца.

— Этого никто не знает, — ответил он, старательно понижая голос. — Очень давно мне встретился человек, который уверял, что они были созданы в Атлантиде за двенадцать тысяч лет до Второго Падения. Однако они вполне могут быть гораздо древнее. В старом мире было полно сказаний о Вратах, и старых прямых путях, и драконьих тропах, и магнитных линиях. Фактов практически нет, но гипотез десятки и десятки.

— Как они отворяются?

Шэнноу бесшумно отошел от спящей матери и младенца к двери.

— Этого я объяснить не могу. Одна моя знакомая женщина была знатоком всего этого. Но в день Падения она осталась в старом мире и, полагаю, погибла с ним. Когда-то она провела меня через Врата в свой дом в краю, называвшемся Аризона. Красивый край. Но как она устраивала это… — Он пожал плечами. — У нее был осколок Сипстрасси, камня Даниила. Вспыхнул фиолетовый свет, и мы оказались там.

— А, да! — сказал Мередит. — Камни! Я про них слышал, но ни одного не видел. В Единстве в одной больнице с их помощью вылечивали рак и подобные заболевания. Поразительно!

— Вот именно, — сказал Шэнноу. — Они способны вернуть юность старику, исцелить больного или создать пищу из молекул воздуха. Я верю, что с их помощью Моисей разделил воды Черного моря, хотя доказательств у меня нет.

— Так, значит, Бог к этому руку не прилагал? — спросил Мередит с улыбкой.

— Я не стал бы умалять Бога, молодой человек. Если Он сотворил Сипстрасси, то и чудеса, им творимые, принадлежат Ему. Если Он даровал один Моисею, то можно по-прежнему утверждать, что воды разделила Божья сила. Однако сейчас не время обсуждать Библию. Эти Камни творят реальность из воображения. Вот все, что мне известно.

— Было бы неплохо, если бы в нашем распоряжении имелись два-три камешка, — сказал Мередит. — Мы бы поубивали всех волков.

— Сипстрасси не способны убивать, — возразил Шэнноу.

Мередит рассмеялся:

— В этом-то ваша беда, Диакон. Вам не хватает воображения, которого, по вашим же словам, требуют эти камни.

— О чем вы? Мередит встал.

— Поглядите на этот стул. Он деревянный. Несомненно, камень может превратить его в лук и стрелы. А вы пустите стрелу в зверя и убьете его. То есть его убьет Сипстрасси через ваше посредство. Ну а Врата, про которые вы говорили. Может быть, они не требуют ничего специального. Может, ваша знакомая женщина не обладала никакими особыми средствами, кроме воображения.

— По-вашему, — сказал Шэнноу, обдумав его слова, — она всего лишь пожелала оказаться дома?

— Вполне вероятно. Однако теперь это лишь отвлеченные предположения.

— Да, — рассеянно согласился Шэнноу. — Благодарю вас, доктор.

— Не за что, Диакон. — Мередит отошел к окну и поглядел в щель между ставнями. — О Господи! — внезапно вскрикнул он. — О Господи!

Исида вплыла в сознание на теплой волне снов, воспоминаний о детстве на ферме в окрестностях Единства. Ее пес Миша без толку гоняется по лугу за кроликами, заливаясь от азарта яростным лаем. Наслаждение его было настолько всеобъемлющим, что из глаз Исиды полились слезы радости, едва она осторожно слилась с его чувствами. Мише было доступно счастье, разделять которое не было дано никому из людей, кроме Исиды. Он был дворнягой, и его наследие давало о себе знать в разных частях его массивного тела. Волчья голова с широкими золотисто-карими глазами. Длинные обвислые уши по контрасту с мордой и широкая грудь. По словам отца Исиды, сторожевого пса хуже Миши не сыскалось бы на всем белом свете. Завидев чужих людей, он кидался к ним, виляя хвостом и напрашиваясь, чтобы его приласкали. Исида его любила.

Она была почти уже взрослой девушкой, когда он погиб.

Исида шла вдоль речки, и вдруг из чащи выскочил медведь. Исида не обратилась в бегство, а молниеносно проникла в зверя, изо всех сил стараясь утишить его ярость. Но потерпела неудачу, потому что его терзала невыносимая боль. Пока медведь подбегал к ней, у нее хватило времени обнаружить раковую опухоль, которая жгла его нутро огнем.

Миша атаковал медведя и, прыгнув, сомкнул мощные челюсти на мохнатом горле. Бешенство этого нападения ошарашило медведя, но он тут же опомнился и ударил пса когтистой лапой.

Прогремел выстрел, и еще один, и еще. Медведь зашатался, попятился к чаще, но четвертый выстрел уложил его. К Исиде подбежал отец, бросил ружье, крепко обнял дочь. «Господи, я думал, он тебя убьет», — говорил он, — прижимая ее к груди.

Тут Миша взвизгнул. Исида вырвалась из отцовских объятий, бросилась на землю рядом с издыхающим псом, гладя его, пытаясь снять боль. Миша слабо повиливал хвостом, пока не перестал дышать.

Исида зарыдала, но отец поднял ее с земли. «Он выполнил свою обязанность, девочка, — сказал он, — и выполнил ее хорошо».

«Знаю, — ответила Исида. — И Миша знал. Он умер счастливым».

Эта печаль все еще сжимала ей сердце, когда она открыла глаза в фургоне. Исида замигала и обнаружила, что смотрит на звезды. Половина крыши куда-то пропала, а в оставшейся половине она заметила вырванные куски. Ее правому боку было тепло, она протянула руку и нащупала мех.

— Миша, — сказала она укоризненно, — зачем ты залез на постель? Папа будет меня бранить.

Ответом было басистое рычание, но Исида уже снова уснула. Страшная сила ее болезни отнимала у нее последнюю энергию. Ей на грудь навалилась какая-то тяжесть, она открыла глаза и увидела над собой огромную морду, длинный вывалившийся из пасти язык, острые клыки. Ее рука все еще касалась меха, и она ощущала телесное тепло под ним.

— Я не могу тебя погладить, — прошептала она. — Я так устала!

Она вздохнула и попробовала лечь на бок. «Ну, хотя бы боль исчезла, — подумала она. — Так, может быть, смерть в конечном счете не так уж страшна?» Исиде хотелось приподняться и сесть, но сил не было. Снова открыв глаза, она увидела, что и стенка фургона частично исчезла. Что-то случилось! Какая-то непоправимая беда!

— Мне надо встать, — сказала она, приподняла руку, обвила ее вокруг шеи Миши и потянулась. Он заворчал, но ей удалось приподняться. На нее навалилось головокружение, она опрокинулась головой на плечо Миши.

Из-под кровати донеслось рычание, и с пола поднялось какое-то чудовище. Исида поглядела на него и зевнула. Голова у нее кружилась, мысли мешались. Миша был таким теплым! Она напряглась и коснулась его сознания. Там была злоба, ядовитая ярость, сдерживаемая только… Только чем? Воспоминаниями об овражке над озером, о маленьких волчецах, играющих у его ног. О… жене?