Сипстрасси: Йон Шэнноу (№3) - Кровь-камень

И в этот миг Сэмюэль Мак-Адам понял, что сейчас умрет, и ощутил ледяное спокойствие.

Женщина с вопящим младенцем пробежала мимо, даже не взглянув на него. Подбегали другие звери. Первый замаячил над Сэмюэлем, и он выстрелил еще два раза прямо в сердце. Волчец упал… и ударил когтистой лапой.

— Вернись, Сэм! — услышал он голос Уоллеса. Зверь лежал мертвый. Что-то горячее и липкое заливало рубашку Сэма. Кровь из рваной раны на его горле.

Самюэль упал на колени, силы стремительно покидали его. Он повалился набок, и его лицо ударилось об утоптанную землю улицы. Но боли не было. «Я умираю, — подумал он бесстрастно. — Все». На него навалилась огромная слабость, ему вспомнилась его детская молитва. Он попытался произнести ее, но времени у него не осталось.

Наступил день, которого доктор Мередит страшился уже так давно. Исида лежала в фургоне без сознания, ее пульс еле прощупывался и был прерывистым, веки посинели, щеки запали. Задним числом он отдавал себе отчет, что день этот неумолимо приближался уже несколько недель. Она совсем обессилела и даже говорила с трудом.

Мередит сидел рядом с ней, а Иеремия управлял лошадьми. «Долго ли еще остается до конца?»— думал молодой доктор. Наклонившись, он поцеловал ее холодный лоб. Слезы затуманили ему глаза, и одна упала на бледную щеку Исиды. Когда фургон, заскрипев, остановился, Мередит встал, открыл заднюю дверь и спрыгнул на землю. Иеремия, накинув вожжи на ручку тормоза, подошел к нему.

— Ей не получшало? — спросил старик. Мередит покачал головой.

— Думаю… этой ночью…

— Господи! — прошептал Иеремия. — Такая чудесная девушка! Справедливости нет, верно, доктор?

— Во всяком случае, когда мы имеем дело с такими болезнями, как у нее.

Иеремия разжег костер и принес из фургона два стула.

— Я так и не понял, что ее убивает, — сказал он. — Рак там или плохое сердце… Но это?

— Болезнь очень редкая, — объяснил Мередит. — В старом мире она называлась болезнью Аддисона. У нас у всех организмы обладают внутренней защитой, которая изолирует микроорганизмы и убивает их. А у Исиды эта система вышла из строя и обратилась против себя, в частности, губя надпочечники.

— То есть она убивает себя сама? — переспросил Иеремия.

— Да. Старая раса нашла кортикотропные заменители, которые сохраняли жизнь таким больным. А мы не знаем, как их вырабатывать.

Иеремия вздрогнул и обвел взглядом бескрайнюю безлюдную степь. Когда Исиде стало совсем худо, они оставили остальные фургоны на стоянке под Доманго и теперь направлялись в Долину Паломника, надеясь на чудо. Апостол Савл был последним из учеников Диакона и, по слухам, прежде творил чудеса исцеления в Единстве. Они узнали, что он в Долине Паломника, и Иеремия покинул остальных странников и направил свой фургон в степь. До Долины оставалось теперь только два дня пути, но эти два дня с таким же успехом могли быть двумя веками: Исида умирала у них на глазах.

Иеремия задумался и молча подбрасывал хворост в костер. Мередит вернулся в фургон. Исида лежала так неподвижно, что он было счел ее мертвой, однако, когда он поднес к ее ноздрям зеркало, оно чуть затуманилось. Он взял ее руку в свои и заговорил, дав волю словам, которые так давно жаждал произнести вслух:

— Я люблю тебя, Исида. Чуть ли не с первого дня, как увидел тебя. Ты шла с корзиной цветов по главной улице, продавая их. Солнце сияло, и твои волосы были как золотая чаша. Я купил три букетика. По-моему, желтых нарциссов. — Он замолчал и нежно сжал ее пальцы, они остались неподвижными. Мередит вздохнул. — А теперь ты меня покидаешь, уходишь туда, куда я не могу последовать за тобой. — Голос у него надломился, из глаз хлынули слезы. — Не могу смириться с этим. Не могу!

Когда Мередит снова вышел из фургона, Иеремия помешивал деревянной ложкой в котелке с мясной похлебкой.

— По-моему, я видел волчеца вон в тех деревьях, — сказал старик.

Мередит посмотрел туда, но ничего не увидел. Только ветер гнул высокие травы, превращая степь в волнующийся океан.

Издали донесся жуткий вой.

— У вас есть пистолет? — спросил Мередит.

— Нету. Одолжил Малькольму. Сказал, пусть вернет, когда мы встретимся в следующий раз.

Мередит сел и протянул ладони над костром. Но в открытой степи ветер почти не давал почувствовать жар огня. Вообще-то они обычно устраивались на ночлег под защитой большого камня или хотя бы толстого комля упавшего дерева, но волы совсем измучились, а трава тут была сочная.

— Не думаю, чтобы нам понадобилось оружие, — сказал Мередит. — Не знаю ни единого случая, чтобы волчецы нападали на людей.

— А что вы будете делать, доктор, когда… — Иеремия умолк, не в силах договорить.

— Когда она умрет? — Мередит провел рукой по лицу. Веки у него набрякли, на сердце лежала свинцовая тяжесть. — Расстанусь со странниками, Иеремия. Найду городок, где нет врача, и поселюсь там. Я ведь присоединился к вам только из-за Исиды. Ну а вы?

— Буду странствовать и дальше. Люблю посещать неизвестные края, видеть новые пейзажи. Люблю купаться в забытых речках и смотреть, как восходит солнце над горами, у которых нет названия.

Из травы поднялось серебристо-серое существо и остановилось незамеченное шагах в пятнадцати от фургона. Первым волчеца увидел Мередит и тронул Иеремию за плечо. Старик оглянулся:

— Иди-ка сюда, посиди с нами, дружочек. Волчец поколебался, потом подбежал и скорчился у костра.

— Я Пакья, — сказал он, наклонив голову и высунув длинный язык.

— Добро пожаловать, Пакья, — ответил Иеремия. — Хочешь есть? Похлебка почти готова.

— Голода нет. Очень большой страх. Иеремия засмеялся:

— Нас не надо бояться. Я Иеремия, а это мой друг, доктор Мередит. Мы не охотимся на ваше племя.

— Я вас боюсь нет, — сказала волченка. — Куда вы едете?

— В Долину Паломника, — ответил старик.

Волченка замотала головой:

— Не надо туда. Много зла. Много смерти. Все мертвые..!

— Мор? — спросил Мередит. Пакья наклонила голову, недоуменно глядя на него. — Большая болезнь?

— Не болезнь. Кровавые Звери пришли убивать всех. Я чую их, — добавила она, поводя длинным носом в воздухе. — Очень далеко, но подходят ближе. У вас есть ружья?

— Нет, — ответил Мередит.

— Тогда вы умрете, — сказала Пакья. — И моя Бет умрет.

— Бет? Кто это? — спросил Иеремия.

— Хороший друг. На ферме к югу. Вам надо к ней. У нее есть ружья. Может, тогда вы будете жить. Она будет жить.

Пакья встала и убежала, не сказав больше ни слова.

— Интересное существо, — сказал Мередит. — Самец или самка?

— Самка, — ответил Иеремия. — И очень напугана. Я навещал эти края в течение многих лет, но никаких Кровавых Зверей не знаю. Возможно, она подразумевала львов или медведей. Не следовало мне одалживать ружье Малькольму.

— Как по-вашему, что нам делать? Иеремия пожал плечами.

— Съедим похлебку и поедем на эту ферму. — Вновь раздался вой, и Иеремия вздрогнул. — Бог с ней, с похлебкой! — сказал он.

Когда в дверь легонько постучал Тоуб Харрис, Бет Мак-Адам дремала. Она сразу проснулась и протерла глаза.

— День выдался долгий, Тоуб, — сказала она. Работник сдернул шапку и ухмыльнулся.

— Старые быки никак из чащобы не выходят! С ними возни и возни!

Бет потянулась и встала. Тоуб Харрис приехал на ферму две недели назад на измученной лошаденке, которая все-таки выглядела лучше, чем он. Жилистый сутулый коротышка, он побывал рудокопом в Чистоте, объезжал лошадей на ранчо под Единством, а до этого четыре года плавал матросом. И вот ему вздумалось поехать в дикие земли и разбогатеть, как он выразился. На ферме он появился без крошки припасов, без единого обменника и перестав надеяться на свою удачу. Бет он сразу понравился: у него была веселая ухмылка, очень молодившая его выдубленное ветрами лицо, и ясные голубые глаза, искрившиеся юмором.

Тоуб провел пятерней по редеющим черным волосам.

— Сюда вроде направляется фургон, — сказал он. — Надо думать, странники. Наверное, устроят тут стоянку, попросят съестного.

— Сколько их? — спросила Бет.

— Один фургон, очень ярко покрашенный. Запряжен волами. Управляют им двое мужчин.

— Ну, авось один из них медник. Мне надо бы починить пару кастрюль, да и ножи наточить давно не мешало бы. Скажешь им, что они могут остановиться на южном лугу. Там бьет родник.

Тоуб кивнул и, пятясь, исчез за дверью. Бет глубоко вздохнула. Приближалась зима, и ей нужен был надежный работник. Ее небольшое стадо ушло далеко в горы, разбрелось по чащобам и редколесью… Для того чтобы выгнать их всех оттуда, требовалось не меньше четырех мужчин, однако Тоуб в одиночку справлялся с работой, для которой она прежде нанимала троих работников покрепче него. Раньше ей помогал Сэмюэль, но теперь он все время проводил в городке, готовясь в Крестоносцы. Бет вздохнула. Теперь каждая их встреча кончалась перепалкой.

— Слишком уж я сурово его воспитывала, — произнесла она вслух.

— Прошу прощения, фрей Мак-Адам, — сказал вновь возникший Тоуб. — Но приближается всадник. А точнее сказать, двое их на одном старом муле. Сдается, один болен… или пьян.

Бет кивнула, а потом отошла к стене и сняла старое ружье. Зарядив его, она вышла на меркнущий дневной, свет. Всадники приближались со стороны гор, и даже с такого расстояния она увидела, как взмылены бока мула. В наступающих сумерках ей удалось различить только белоснежно-седую бороду одного из них, но во втором ей почудилось что-то знакомое, однако его голова и грудь склонялись к самой шее мула, а старик сзади поддерживал его за пояс. Мул остановился перед крыльцом, старик соскользнул с его спины и подхватил своего спутника. Тут Бет узнала во втором Джозию Брума и, положив ружье, кинулась помочь.

— В него стреляли, — сказал белобородый.

— Тоуб! — закричала Бет. Жилистый работник мгновенно явился на ее зов, и вместе они сняли раненого с мула. Брум был без сознания, лицо побелело, а на лбу поблескивала испарина, свидетельствуя о начинающейся лихорадке.

— Отнесите его в мою спальню, — распорядилась Бет, и мужчины подняли Брума на руки.

— Подберите ружье, фрей Мак-Адам, — сказал белобородый. — Убийцы близко.

Они уложили Брума на широкую кровать Бет и; укрыли толстым одеялом.

Белобородый вышел на крыльцо.

— Какие убийцы? — спросила Бет. — Таких жутких зверей вы еще не видели, — ответил он. — Огромные волчецы. Примерно сейчас они должны ворваться в Долину Паломника. Надеюсь, на тамошних Крестоносцев можно положиться.

— Волчецы никогда ни на кого не нападают, — ответила Бет недоверчиво.

— Совершенно верно. Но это не те волчецы. Ружье у вас заряжено полностью?

— А как же иначе? — огрызнулась она. Старик был высоким, внушительным, но Бет Мак-Адам почувствовала в нем бессознательное высокомерие и вышла из себя. Если такие звери и правда существуют, она ни разу не видела ни единого, а живет поблизости от Долины Паломника уже двадцать лет.

— Как Джозия был ранен? — спросила она, меняя тему.

— У себя дома. Они убили и Даниила Кейда.

— Пророка? Господи, почему?

— По той же причине, по какой был убит Бык Кивач. Брум вызвался быть вашим поручителем в принесении Клятвы.

— Глупость какая-то! — сказала она. — Что это изменило бы?

— Земли здесь богатые, фрей Мак-Адам. Савл начал прибирать такие земли к рукам с помощью Иакова Муна и его приспешников. Мне следовало бы заметить, что происходит. Но я был занят более важными проблемами. С Савлом я разберусь, если мы уцелеем.

— Вы, значит, разберетесь с Савлом! По какому праву? Белобородый повернулся и посмотрел ей прямо в глаза.

— Его создал я, Бет. Ответственность за его деяния лежит на мне. Я Диакон.

— Бред какой-то! — вспылила Бет. — Мало вам волчецов-великанов и хладнокровных убийств! Вы помешанный, вот и все!

— Прошу прощения, фрей Мак-Адам, — вмешался Тоуб. — Но он и вправду Диакон. Я в прошлом году видел его в Единстве в соборе. Это точно он.

Диакон улыбнулся Тоубу.

— Я тебя помню, — сказал он. — Ты объезжал лошадей и привез юношу со сломанной спиной. Он исцелился, если не ошибаюсь.

— Да, сэр. Диакон. Только потом он в половодье утонул.

Гнев Бет вырвался наружу.

— Если вы Диакон, то в моем доме вы нежеланный гость! — сказала она ледяным тоном. — Из-за вас на глазах хорошего человека сожгли его церковь, жестоко убивали его прихожан. И теперь он где-то там, раненный, бесприютный. Черт дери! Да как вам не стыдно!

— Мне очень стыдно, госпожа, — сказал он негромко. — Я отдал распоряжение, чтобы волчецов переселили подальше от человеческих селений. Почему — станет ясно очень скоро. Приближается враг, могущество которого не поддается никакому воображению, и он преобразил волчецов в свирепых зверей необыкновенной силы. Но да, мне стыдно. Не важно, что я поступал, как мне казалось, правильно. Какое бы зло ни творили от моего имени, ответственность моя, и мне придется жить с этой мыслью. Ну а что я — нежеланный гость, — он развел руками, — мне остается лишь просить вас стерпеть мое присутствие. Только я могу противостоять тому, что приближается.

— А почему я должна этому верить? — отрезала Бет. — Все, что у вас есть, строилось на лжи. Взыскующий Иерусалима не предсказывал вашего появления. Сказать вам, откуда я это знаю?

— Я сам вам скажу, — ответил он кротко. — Потому что Йон Шэнноу, послав Меч Божий сквозь Врата уничтожить Атлантиду, вернулся сюда, чтобы вести жизнь Йона Кейда, проповедника. Он прожил с вами много лет, но вас начало раздражать его благочестие, и вы выгнали его. А теперь постарайтесь понять: ничто не строилось на лжи. Шэнноу свел меня с неба, но более того: он причина моего существования! Я здесь из-за него — чтобы бороться с этим врагом. Вам вовсе не надо верить мне, Бет. Вам только надо пока забыть о своем недоверии.

— Один мой друг его ищет, — ответила она с той же холодностью. — Он вернется. И тогда вы сможете объяснить все это ему.

По долине прокатился эхом дальний вой. Ему ответил второй… третий…

— Я видел к северу отсюда фургон, — сказал Диакон. — Быть может, вы пригласите сюда тех, кто в нем. Если вы этого не сделаете, они вряд ли доживут до утра.

11

Когда фермер засевает свое поле кукурузой, он знает, что на нем вырастут и сорняки. И они будут расти быстрее того, что посеял он, будут запускать свои корни глубже, высасывая питательность из почвы. Посему, если он разумен, фермер постоянно обходит свое поле, выпалывая сорняки. Каждое человеческое сердце подобно такому полю. В нем прячется зло, и разумный человек выискивает семена зла. Берегитесь того, кто говорит: «Мое сердце чисто!», ибо ало разрастается в нем беспрепятственно.

Мудрость Диакона, глава XIV

Город был огромным, окутанным тишиной; ставни на открытых окнах хлопали под утренним бризом, распахнутые двери скрипели, зияли проемами. Кроме этого скрипа, тишину нарушал еще только цокот лошадиных копыт. Шэнноу ехал впереди, Амазига и Сэм вдвоем на одной лошади за ним, а Гарет — позади них.

Огромные южные ворота Вавилона стояли открытые, но никакой стражи не было, по стенам не прохаживались дозорные. Тишина была тревожной, почти угрожающей.

Широкие улицы были отлично вымощены, дома построены из белого камня, а многие еще и украшены разноцветной мозаикой. По сторонам стояли статуи героев в атлантидских доспехах. Хотя Вавилон был относительно молодым городом, многие статуи и другие украшения улиц были перевезены из атлантидских развалин, как и камни для строительства домов. Всадники проехали через обширную рыночную площадь, где на прилавках догнивали побуревшие сморщенные яблоки и апельсины, обросшие голубовато-серой плесенью. Потом они проехали мимо таверны. Вынесенные наружу столы на козлах были уставлены кубками и блюдами с заплесневелым хлебом и сыром.

В мертвом безлюдии не мелькнуло ни единой собаки, ни единой кошки, а над гнильем не жужжала ни единая муха. В ясном небе над ними не летали птицы.

Гарет поравнялся с лошадью, на которой ехали его мать и Сэм.

— Не понимаю, — сказал он.

— Скоро поймешь, — ответила Амазига. Они ехали по узким улицам, сворачивали на широкие проспекты, и стук копыт разносился по городу. Шэнноу расстегнул кобуры, его глаза шарили по брошенным домам. Впереди показался большой пятиярусный цирк, окруженный колоссальными изваяниями демонов — рогатых, покрытых чешуей. Шэнноу натянул поводья.

— Куда теперь? — спросил он Амазигу.

— Люкас говорит, что за ареной цирка находится широкий туннель, ведущий во дворец. А в садах за дворцом есть остатки каменного кольца.

Шэнноу посмотрел на гигантский цирк.

— Он должен вмещать тысячи и тысячи зрителей, — сказал он.

— Сорок две тысячи, — уточнила Амазига. — Едем. Центральная аллея вела прямо к бронзовым воротам. Они были открыты, и Шэнноу въехал под длинную арку. Слева и справа за открытыми дверями виднелись ведущие наверх ступени, но они продолжали ехать вперед, пока не оказались перед тем, что прежде было усыпанной песком ареной.

Теперь ее устилал иной ковер. Всюду лежали трупы — высохшие скорлупы, которые когда-то были людьми. Мерин Шэнноу было уперся, но Иерусалимец не позволил ему остановиться. Мерин осторожно шагнул вперед и задел копытом ногу трупа у колена. Нога переломилась и отвалилась.

Пока мерин медленно пробирался через середину арены, Шэнноу оглядывался по сторонам. Арену опоясывали ряды сидений, уходившие вверх пятью ярусами. И каждое сидение занимал труп.

— Мой Бог! — прошептал Гарет Арчер.

— Нет, — сказал Шэнноу. — Их бог.

— Почему он убил их всех? Всех своих подданных?

— Они были ему больше не нужны, — сказала Амазига холодным бесцветным голосом. — Он нашел Врата в край изобилия. А здесь ты видишь остатки его последней вечери.

— Господи!

С величайшей осторожностью они пересекли арену смерти. Гарет не отрываясь смотрел на арку впереди и вздрагивал всякий раз, когда под копытами его лошади хрустели кости. Наконец арена осталась позади, и Гарет, повернувшись в седле, оглянулся на цирк и ряды безмолвных зрителей.

Сорок две тысячи людей — трупы без единой капли влаги. Он содрогнулся и следом за остальными въехал под арку туннеля.

Дворцовые сады заросли бурьяном, и только три древних камня еще стояли. Один покосился вправо — по его боку струилась трещина. Шэнноу спешился и прошел через бурьян.

— Кольцо все-таки… сработает? — спросил он.

— Камни сами по себе никакого значения не имеют, — ответила Амазига. — Древние просто отмечали ими места природной энергии. — Она выдвинула микрофон и включила компьютер. Шэнноу отошел, шаря взглядом по ограде, Окружающей сад, и балконам над тем, что когда-то было розарием. Он чувствовал себя здесь незащищенным, уязвимым со всех сторон.

К нему подошел Сэмюэль Арчер.

— У меня не было времени поблагодарить вас как следует, мистер Шэнноу. Вашему мужеству я обязан жизнью.

Шэнноу улыбнулся ему.

— Когда-то я был знаком с другим Сэмюэлем Арчером, — сказал он. — И не сумел его спасти. Это всегда меня угнетало. — Он взглянул влево, туда, где в глубокой задумчивости сидел Гарет Арчер; его лицо было маской скорби. — Мне кажется, вам следует поговорить с ним, — сказал Взыскующий Иерусалима, и Арчер кивнул.

Когда Сэмюэль опустился на мраморную скамью рядом с Гаретом, юноша поднял голову.

— Скоро вернемся домой, — сказал он. — Аризона тебе понравится. Во всяком случае, Кровь-Камня там нет.

— Смотреть на плоды зла всегда тяжко, — тихо сказал Сэм.

Гарет кивнул.

— Сорок две тысячи человек! Сволочь!

— Ты изучал историю, Гарет?

— Битва при Гастингсе — тысяча шестьдесят шестой год. Вторая мировая война — тысяча девятьсот тридцать девятый год. Война за Освобождение — две тысячи шестнадцатый год. Да, я изучал историю, — ответил Гарет.

— Я имел в виду не даты, сын. Ты только что видел сонмы мертвецов, но Чингисхан уничтожил людей вдесятеро больше, а Сталин — в сто раз больше. История человечества по пояс полна Кровь-Камней. Но мертвецы, которых ты видел, поклонялись Саренто по доброй воле. Они кормили его собственными детьми и детьми других народов. И наконец, накормили его собой. Я скорблю об их глупости, но вождь, ведущий свой народ к гибели… Тут нет ничего нового.

— Такая бодрящая мысль, — вздохнул Гарет. К ним подошла Амазига.

— Люкас говорит, что окна домой нам придётся ждать четыре часа. Все уже почти позади, Сэм.

Сэмюэль Арчер внимательно посмотрел на нее и уловил муку в чертах ее красивого лица.

— Что-то еще? — спросил он. Она кивнула, оглянулась, ища взглядом Шэнноу, но Иерусалимец куда-то исчез.

— Кровь-Камень проник в мир Шэнноу, — сказала она.

Гарет выругался.

— И Врата ему открыли мы? — спросил он с горечью «

— Люкас говорит, что не мы. Но как бы то ни было, теперь перед чудовищем открылась возможность предать еще один мир смерти и праху.

— Ты как-то рассказывала мне про Саренто! — гневно воскликнул Гарет. — Говорила, что он мечтает вернуться в старый мир больниц и школ, ответственности, любви и мира. Как ты позволила такому чудовищу обмануть себя?

— Он правда хотел возвращения ко всему этому, — вмешался Сэм. — Он был просто влюблен в прошлое. Преклонялся перед всеми достижениями двадцатого и, двадцать первого веков. И был искренен. Тридцать лет назад возникла страшная эпидемия. Хранители пришли на помощь простым людям. Мы надеялись с помощью лекарств и вакцин совладать с болезнью. Но просчитались. Многие из нас погибли. Но Саренто продолжал лечить больных, пока сам не заболел. Он чуть не умер, Гарет, стремясь помочь другим. Его преобразил Кровь-Камень. Он больше не тот человек, не тот Саренто, которого знали мы.

— Не верю! — крикнул Гарет. — В нем с самого начала пряталось зло. А вы этого просто не замечали.

— Бесспорно, — сказала Амазига. — Как оно прячется во всех нас — в нашем высокомерии, в нашей уверенности, что уж мы-то знаем, как надо. Но Кровь-Камень усиливает такие чувства и заглушает порывы к добру. Ты понятия не имеешь о воздействии этих камней. Даже крохотное семя демона толкает его носителя на неописуемые преступления, высвобождая всю силу зверя, скрытую в человеке. А Саренто принял в себя всю мощь материнской глыбы!

Гарет вскочил, отрицательно мотнув головой.

— Он знал, что Кровь-Камень несет зло, и все равно воспользовался им. Я не хочу слушать никаких оправданий ему. Я хочу узнать, как мы можем его убить!

— Этого мы не можем, — сказал Сэм, — пока его сила при нем. Прежде я верил, что мы сумеем ослабить его, лишая крови, и тогда получим шанс покончить с ним. Но как могло бы это осуществиться? Всякий, кто приблизился бы к нему, послужил бы для него источником пищи. Понимаешь? Он неуязвим. Возможно, он погиб бы на этой планете, окончательно лишив ее всякой жизни. Но теперь он обрел возможность странствовать по вселенной, становясь все сильнее.

— Но должен же быть способ! — не отступал Гарет. — Если такой способ есть, Гарет, — сказала Амазига, — мы его найдем. Обещаю.

Йон Шэнноу проходил по пустым залам дворца мимо колонн, сложенных из человеческих костей, и мозаичных панно, изображавших сцены пыток, изнасилований и убийств, пока наконец не отыскал балкон над садом. Отсюда была видна первоначальная планировка садов: аллеи в форме сплетающихся змей образовывали Число Зверя. Природа потрудилась скрыть под бурьяном большую часть аллей, а плющ задрапировывал гнусные статуи, окружавшие шесть небольших прудов. Даже они загнили, и фонтаны вокруг них бездействовали.

Шэнноу угнетало это развернутое перед ним свидетельство исконной человеческой глупости. Почему, думал он, людей гораздо быстрее и легче вдохновить на служение злу, чем добру?

На сердце у него стало еще тяжелее.» Посмотри на себя, Йон Шэнноу, прежде чем задавать такие вопросы. Разве не ты спрятал пистолеты, дав обет посвятить себя миротворчеству и вере? Разве не ты стал проповедником и устремил свои помыслы к небесному царю?

И что произошло, когда служители зла принесли в твой уголок огонь и смерть?«

— Я перестрелял их, — сказал он вслух. Дважды он пытался снять с себя мантию Взыскующего Иерусалима: однажды с молодой вдовой Донной Тейбард, а потом с Бет Мак-Адам. Считая его погибшим, Донна вышла замуж за другого. Бет приелась святость Йона Шэнноу.

» Ты из соломы. Йон Шэнноу «, — сказал он себе с осуждением. Год назад, когда Даниил Кейд только-только переехал в Долину Паломника, он навестил Пастыря в маленькой ризнице за церковью.

— Доброе утро, брат Йон, — сказал он. — Выглядишь ты неплохо для человека твоих лет.

— Меня здесь не знают, Даниил. Все изменилось. Даниил покачал головой.

— Люди не меняются, брат. Они только выучиваются, как лучше всего маскировать отсутствие изменений. Я ведь сам в сердце по-прежнему разбойник, но принуждаем к добродетелям грузом всеобщего уважения и нарастающей слабостью стареющего тела.

— Я изменился, — сказал Пастырь. — Насилие мне омерзительно, и больше я никогда никого не убью.

— Ой ли, Йонни? В таком случае ответь мне: где твои пистолеты? Ржавеют, зарытые в какой-нибудь яме? Проданы? — Его глаза заискрились, и он ухмыльнулся. — Или они тут? Где-то припрятаны, вычищенные и смазанные?

— Они тут, — признался Пастырь. — Храню их как напоминание о том, чем я был когда-то.

— Поглядим, — сказал Кейд. — Надеюсь, ты прав, Йон. Такая жизнь как раз для тебя.

Из облаков над Вавилоном вынырнуло солнце, и Йон Шэнноу ощутил тяжесть пистолетов на поясе.

— Ты был прав, Даниил, — прошептал он. — Люди не меняются.

Взглянув вниз на сады, он увидел сидящих рядом Амазигу, Гарета и Сэма. Первый Сэмюэль Арчер был человеком мира, думавшим только об исследованиях атлантидских развалин. Его забили насмерть в подземельях под Замком на Руднике. В этом мире он был бойцом. Ни в том, ни в этом он не победил.

Амазига сказала, что число вселенных бесконечно. Быть может, в одной из них Сэмюэль Арчер все еще оставался археологом, который неторопливо и с достоинством встретит старость в кругу семьи. Быть может, в том же мире — или в каком-то другом — Йон Шэнноу не видел, как разбойники застрелили его близких. Он, может быть, фермер, а может быть, учитель; вокруг него, радуясь солнцу, играют его сыновья, а рядом сидит любящая жена.

Сзади донесся легкий шорох, и Шэнноу швырнул свое тело в сторону. Пуля с визгом срикошетила о балюстраду. Развернувшись в падении, Шэнноу выхватил правый пистолет и выстрелил. Воин-исчадие пошатнулся и свалился за балюстраду. Выхватывая левый пистолет, Шэнноу вскочил и побежал к выходу из зала.

За колоннами притаились два исчадия. Первый, растерявшись при его внезапном появлении, выстрелил слишком поспешно, и пуля просвистела у щеки Шэнноу. Рявкнул его левый пистолет, и исчадие отлетел к стене. Второй воин подскочил к нему с ножом в руке. Пистолет Шэнноу стремительно опустился, хрустнула скула, и воин рухнул на пол.

Из сада донеслись выстрелы. Шэнноу побежал через зал. С хоров над его головой наклонился стрелок. Шэнноу выстрелил, но промахнулся — пуля вырвала из перил большую щепку. Он нырнул в коридор, свернул влево на лестницу, а с нее направо в другой коридор. Там он выжидающе остановился, прислушиваясь.

По лестнице простучали шаги. По ней сбегали два воина. Отступив, Шэнноу застрелил обоих и бросился к выходу в сад. Остановившись в тени дверной арки, он перезарядил пистолеты. Из сада не доносилось ни звука.

Сжимая рукоятки пистолетов, он быстро шагнул на солнце и оглядел балконы. Никого.

Бесшумно продираясь сквозь бурьян, он приблизился к кольцу из камней. И тут до него донеслись звуки голосов.

— Владыка покинул нас, — говорил глубокий бас. — И виноваты вы. Нам было повелено убить вас, но мы потерпели неудачу. Теперь вы у нас в руках, и он вернется к нам.

— Он не вернется, — услышал Шэнноу голос Амазиги. — Разве вы не понимаете, что произошло? Он не бог, он — человек, растленный, погибший человек, который питается чужими жизнями. Вы же видели цирк! Он убил всех!

— Умолкни, женщина! Что ты понимаешь? Владыка вернулся в свою обитель среди долин Ада, и туда он взял с собой их всех насладиться наградой за служение ему. Вот что он обещал. Вот что он сделал. Но я и мои товарищи были оставлены здесь, потому что мы не исполнили его повеления. Когда ваши тела зальют кровью высокий алтарь, он вернется за нами, и мы познаем радость нескончаемой жизни в смерти.

Его прервал звучный убедительный голос Сэма:

— Я понимаю, что вам необходимо верить. Но я вижу, что семена демона в ваших лбах теперь черны, их сила истощена, и вы снова люди со свободной волей и разумом. И в глубине души вы уже ставите под сомнение свои верования. Ведь так?

Шэнноу услышал хлопок злобной пощечины.

— Черная мразь! Да, это так — и часть испытания, которому мы подверглись из-за вас. Мы не позволим, чтобы нас сманили с истинного пути!

Шэнноу скользнул направо к просвету в бурьяне и вышел на аллею шагах в пятнадцати от исчадий. Их было пятеро, и каждый держал на прицеле трех его спутников. Вожак исчадий продолжал говорить:

— Вечером в Аду, окруженные слугами и женщинами, мы будем пировать за уставленным яствами столом. Ваши души отнесут нас туда.

— Зачем ждать до вечера? — спросил Шэнноу. Исчадия обернулись к нему, и его пистолеты загремели. Вожак упал навзничь с размозженной головой, второй завертелся волчком, из раздробленного плеча хлынула кровь. Шэнноу отпрыгнул вправо, не переставая стрелять. Ответом был только один выстрел в его сторону: пуля просвистела чуть левее и разбила рог на голове статуи-демона.

Отголоски замерли. Шэнноу взвел курки пистолетов и подошел к трем своим спутникам. Амазига стояла на коленях рядом с Гаретом. На оливково-зеленой рубашке юноши расплывалось красное пятно. Шэнноу нагнулся к нему.