31

Конфеты прибыли в начале четвертого, их доставил рассыльный, стройный молодой парень в коричневом костюме и с роскошными карими глазами. Мэри расписалась в получении, подмигнула рассыльному и почувствовала себя намного лучше, когда тот залился румянцем. Она отнесла невзрачный пакет в спальню, торопливо сняла упаковочную бумагу и обнаружила небольшую темно-зеленую коробочку, завернутую в золотую фольгу. Не «Годива» — название конфет было ей незнакомо.

Мэри подняла крышку и сразу ощутила аромат сладко-горького шоколада и миндаля. Двенадцать трюфелей, четыре ряда по три конфеты. Каждая посыпана кокосовой стружкой и украшена цельным засахаренным орехом. Чудесная коробка, чудесные трюфели. У детектива просто слюнки потекут.

Она закрыла коробку и посмотрела на себя в зеркало. Темные круги под глазами лежали теперь под густым слоем пудры. Кардиган из розового шелка скрывал синяки на руках. Завивка на горячие бигуди сотворила чудо с волосами. Она выглядела хорошо. Даже больше, чем просто хорошо. Она выглядела прекрасно. Идеальная супруга знаменитого врача, надежно защищенная от мелких неприятностей доброй пригоршней таблеток.

— Ничего не выйдет, — сказала Мэри своему отражению, схватила коробку и устремилась к двери.

Ее любовник оказался прав — пройдя по дороге, она обнаружила за кустами серебристый «хэчбэк» и в нем хорошо одетого темнокожего мужчину, который сделал вид, что изучает дорожную карту. Однако в тот момент, когда их взгляды встретились, в его глазах промелькнула растерянность и даже паника. Мэри обошла машину спереди и постучала в окно.

— Здравствуйте, — тут же сказал он, опуская стекло. — Я так надеялся, что кто-нибудь будет проходить мимо. Совсем заблудился, даже не представляю, где нахожусь. Надеюсь, вы мне поможете?

Он протянул ей смятую карту и беспомощно улыбнулся. Мэри, однако, заметила, что незнакомец несколько раз нажал на что-то левой ногой. Возможно, включил камеру наблюдения.

— Я знаю, что вы частный детектив, — сказала она.

— Говорю вам, мэм, на этих постоянно петляющих дорогах даже с картой не разберешься. Едешь, едешь, а потом вдруг…

— Вы ведь изучаете одну и ту же дорогу второй день подряд, не так ли? Позвольте…

Она указала на соседнее с водительским сиденье. Мужчина побледнел.

— Извините, дорогуша, но если вы покажете, как побыстрее выехать на шоссе 1-95…

— Хорошо, я покажу вам на карте. Мэри снова обошла машину спереди и, прежде чем детектив успел что-то сделать, открыла дверцу и опустилась на сиденье.

Внутри было душно. Платье неприятно облепило тело, а приборная доска оказалась теплой и немного липкой. Мэри с опозданием поняла, что ей следовало бы принести холодного чаю или лимонада. Трудно представить, кому захочется лакомиться шоколадными конфетами в такую жару. «Век живи — век учись», — подумала она и решительно протянула коробку:

— Мне почему-то показалось, что вам захочется чего-нибудь вкусненького, вот я и принесла.

— Мэм…

— Я не дура, так что, пожалуйста, не обращайтесь со мной так. И, ради Бога, перестаньте манерничать. Это всего лишь конфеты.

— Шоколадные?

В его голосе послышались новые нотки. Он бросил на Мэри еще один настороженный взгляд и, взяв коробку из ее рук, положил себе на колени. Однако стоило ему снять крышку, как по салону поплыл запах шоколада и миндаля. Слишком тяжелый, слишком сладкий для такой погоды. Детектив тут же закрыл коробку. Даже Мэри облегченно вздохнула.

— Спасибо, мэм, — вежливо сказал он и положил конфеты на приборную панель. — Должен признаться, у меня слабость к сладкому, но сейчас что-то не хочется. Недавно перекусил.

— Меня зовут Мэри Олсен, — сказала она, с опозданием протягивая руку. — Впрочем, вы это и так знаете.

Детектив, похоже, оказался в трудной ситуации и не знал, что делать.

— Фил де Бирс.

— Работаете на моего мужа.

— Дорогуша, я просто человек, которому выпал неудачный день. — Он тяжело вздохнул.

— Мой муж не очень-то меня любит, — сообщила Мэри. — Когда мы познакомились, я была всего лишь официанткой и мне так льстило это знакомство. Он, знаете ли, всемирно известный нейрохирург. Спасает человеческие жизни, помогает детям. Я очень горжусь его работой.

Филу де Бирсу ничего не оставалось, как кивнуть.

— Когда он попросил меня выйти за него замуж, я почувствовала себя самой счастливой девушкой на свете. Я тогда и понятия не имела, что ему нужно. Не понимала, что ему не нравится, как я одеваюсь, как разговариваю, как себя веду. Наверное, я была немного наивной. Я думала, мистер де Бирс, что он просит меня выйти за него замуж, потому что любит меня.

— Что-то я совсем запутался, — пробормотал детектив.

— Он ведь подозревает, что я обманываю его, верно? — Мэри повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. — Думает, что я бегаю на свидания, встречаюсь у него за спиной с другими мужчинами. Почему? Потому что он всегда оставляет меня одну? Потому что запрещает встречаться с друзьями и родственниками? Я не работаю. У меня нет работы. Нет жизни. Нет увлечений. Мне нечем заняться, кроме как бродить по огромному пустому дому, ожидая, пока мой милый супруг вернется с работы. Интересно, он вам все рассказал?

Мэри повела плечом, и розовая шелковая ткань поползла вниз. Де Бирс сразу увидел темный синяк. Губы его дрогнули, сжались, на скулах проступили желваки. Ему было жаль ее. Они могли бы стать союзниками. И конечно, победа досталась бы ей, а не ее мужу. Де Бирс, однако, промолчал. Молчание затягивалось, становясь невыносимым. Мэри отвернулась, ей стало вдруг одиноко и неуютно. Она подтянула кардиган.

— Пожалуй… пожалуй, я съем конфетку, — пробормотала она.

Он подал ей коробку. Не глядя на детектива, Мэри взяла ее и инстинктивно поняла — пора.

— Съешьте и вы, я буду чувствовать себя не такой виноватой, если поделюсь с вами. Она взяла одну конфетку и вручила ему другую, потом положила коробку на панель. Отступать некуда — будьте добры, южное гостеприимство. Мэри поднесла конфету ко рту. Детективу пришлось сделать то же самое.

— Будьте здоровы.

Она смело откусила кусочек. Де Бирс неохотно последовал ее примеру.

Вопреки ожиданиям Мэри не ощутила постороннего вкуса. Отличный шоколад, мягкий, свежий, таял на языке. Какой-то привкус все же присутствовал, может быть, ликер, добавленный к темному шоколаду и миндальным орехам. Она проглотила трюфель и сразу почувствовала себя лучше.

Де Бирс нахмурился.

— Кто же это делает такое?

— Хороши, правда? Хотите еще?

— Необычный вкус.

Мэри кивнула и потянулась за коробкой. На языке осталось ощущение слабого жжения. Сердце вдруг застучало, к щекам прилила кровь. Машина начала кружиться, и она ухватилась за панель, чтобы не упасть.

Сидевший рядом де Бирс тяжело задышал. Лицо его стало покрываться потом. Темные зрачки расширились, сделались огромными.

— Господи, да что же такое они в них кладут?

Мэри попыталась ответить, но горло перехватило, внутри разгорался огонь. Она почувствовала, как по лбу побежали струйки пота, а потом — о Боже! — на губах показалась пена. Почему? Как? Плохо. Плохо. Как кружится голова.

— Жарко, — прошептала она. — Мне жарко… Мэри нащупала ручку… повернула. Дверца распахнулась,

И там стоял он. «Нет!» — вскрикнула она, но слово осталось в голове, вместо того чтобы слететь с облепленных слюной и пеной губ. Она попыталась махнуть рукой.

«Ты не должен быть здесь. Он увидит тебя, а я уже съела конфету. Еще час, и мы будем вместе. Ты поцелуешь меня, и боль пройдет. Я снова стану красивой. Самой красивой. Пожалуйста…»

Однако ее любовник остался на месте и смотрел на Мэри как-то странно. Как будто никогда прежде не видел. Как будто никогда не держал в объятиях. Не шептал сладких слов ободрения и поддержки. На его губах стыла ледяная усмешка. А волосы? Что случилось с его густыми темными волосами?

Мэри снова попыталась заговорить, но не смогла даже вздохнуть.

— Помоги, — прохрипела она, протягивая к нему руку. — Помоги.

Он смотрел не на нее, и Мэри тоже повернулась. Фил де Бирс лежал на рулевом колесе, шаря под сиденьем правой рукой и глядя в зеркало, в котором отражался ее любимый.

— Мин… — пробормотал детектив. — Вот идиот… Надо было… Миндаль…

Он вытащил руку из-под сиденья, и Мэри увидела… пистолет. Де Бирс поднял дрожащую руку.

«Нет!» — попыталась крикнуть Мэри, но у нее ничего не получилось. «Нет. Беги. Уходи». Во рту оставалось все так же тепло, а горло обжигало огнем, и машина все вертелась, вертелась, вертелась… Никогда еще ей не было так больно.

«Помоги мне. Помоги мне».

Фил де Бирс ни как не мог опустить предохранитель. Пальцы не слушались. Рука дрожала. Потом начала опускаться…

Мэри по-прежнему смотрела на него, и наконец их глаза встретились. Смешно, у него было такое выражение, словно он как-то подвел ее. В горле у детектива хрипело, булькало… Глаза закатились. Он навалился на руль уже всем весом, пистолет выпал из безвольных пальцев, а изо рта потекла белая пена.

Мэри все смотрела и смотрела на пистолет. И…

Машина кружилась…

«Жарко. Нечем дышать. Как бьется сердце. — Она положила руки на живот. — Миндаль, миндаль, при чем здесь миндаль? Жарко. Тушь растекается. Не смотри на меня. Не смотри…»

Откинувшись на спинку сиденья, Мэри подняла голову и посмотрела на любовника. Он выглядел непривычно, странно, с этими редеющими волосами… И просто стоял, глядя на нее и даже не пытаясь помочь.

— Скоро все кончится. — Он взглянул на часы. — Еще шестьдесят секунд. Не больше. Признаться, не ожидал, что ты протянешь так долго. Впрочем, каждый реагирует по-своему.

«Миндаль, миндаль, миндаль…»

— Ох, я, наверное, забыл сказать, когда говорил с тобой по телефону… Знаешь, я передумал. Насчет слабительного. И ввел вместо него по сто пятьдесят миллиграммов синильной кислоты. В каждую конфету. Согласен, вкус немного резковат, но зато как быстро действует.

Ее губы шевельнулись. Он наклонился ниже, чтобы услышать последние слова умирающей.

— Ты молишься? Молишься? О, Мэри Маргарет Олсен, неужели вы забыли? Вы же предали свою лучшую подругу. Бог не желает иметь ничего общего с такими, как вы.

Мужчина выпрямился и на фоне сияющего солнца стал похож на ангела мести.

Последняя мысль. Тело начали сотрясать конвульсии, легкие вспыхнули от недостатка воздуха, но в ней еще жила последняя мысль.

— Твой… — прошептала она, — твой… Он нахмурился. Посмотрел на лежащие на животе руки, и глаза расширились от удивления.

— Нет, нет, нет…

— Твой… — в последний раз прошептала Мэри. А потом ее глаза закатились.

Мужчина прыгнул к машине. Вытащил Мэри из кабины. Положил на горячий асфальт. Потряс за плечи. Ударил по лицу.

— Очнись! Очнись, черт бы тебя побрал! Что ты со мной делаешь!

Руки Мэри безжизненно упали на дорогу. Пульса не было, сердце молчало. Смерть от цианида ужасна, но, как он и обещал, приходит быстро. Мужчина смотрел на ее едва заметно округлившийся живот. Сегодня она наверняка сказала бы ему об этом. Сегодня, когда они бы наконец встретились. Она бы заглянула ему в глаза, робко и доверчиво, ожидая внимания и поддержки, и сказала… И тогда бы он почувствовал…

После стольких лет одиночества, после десятилетий без семьи…

— Сукин сын, — прошептал он. И уже громче: — Сукин сын. Пирс Куинси! Посмотри, что ты заставил меня сделать! Ты заплатишь за это. Заплатишь! Сейчас! Прямо сейчас!

32

В четвертый раз за последние два часа Кимберли перечитывала досье Санчеса. Длинные пряди торопливо собранных в пучок волос то и дело падали на глаза, и она раздраженно отбрасывала их назад. Теперь, когда номер остался целиком в ее распоряжении, надо было бы принять душ, но Кимберли никак не могла оторваться от документов. Инстинкт подсказывал — здесь что-то есть. Она соглашалась с отцом в том, что его личный разговор с Санчесом произошел в общем-то случайно. Таким же случайным представлялось и участие в расследовании агента Альберта Монтгомери. И все же что-то здесь было. Что-то, заставлявшее Кимберли снова и снова изучать досье на Мигеля Санчеса.

Странный звук, донесшийся из коридора, отвлек внимание девушки. Что-то поскрипывало, словно медленно и натужно ворочающееся колесо. Наверное, ржавая тележка. Кимберли нахмурилась и продолжила чтение.

Как приговоренный к смертной казни, Санчес занимал одиночную камеру размером шесть на десять футов. Это исключало наличие сокамерника, который мог бы быть выпущен и действовал бы по поручению Санчеса. С другой стороны, некоторые заключенные ежедневно проводили четыре часа в спортивном зале, где качали мышцы, бросали обручи и вообще делали все, что хотели.

Все обитатели тюрьмы Сан-Квентин, где содержался Санчес, разделялись на две категории: группа А и группа Б. В первую зачислялись те, кто адаптировался к жизни в неволе. Эти люди соблюдали установленные правила, не создавали проблем для надзирателей и считались «успешно исправляющимися». Им позволялись такие привилегии, как ежедневное общение с другими заключенными в свободное время.

К группе Б относились те, кто отказывался вести себя подобно цыплятам в загоне. Они угрожали надзирателям, друг другу и не останавливались на угрозах. Многие из них часто оказывались в административном изоляторе, как называли это тюремные власти, или «яме», как выражались сами заключенные. Мигель Санчес бывал в «яме» не раз. Судя по документам, он начал с группы А, потом, немного поутихнув, ухитрился перекочевать в группу Б, где продержался в 1997 году почти шесть месяцев, после чего снова вернулся в группу А.

Другими словами, Санчес не воспользовался представившейся возможностью обзавестись тюремными дружками. Впрочем, Ричарда Миллоса убили именно в тот период, когда Санчес «отдыхал» в изоляторе, что говорило как о его влиянии, так и о невозможности ограничить это влияние самыми суровыми мерами.

Скрип в коридоре сводил с ума. Могли бы уж хотя бы смазывать свои тележки.

Хорошо по крайней мере то, что она обнаружила горы литературы о серийных убийцах. Партнерство у психопатов — явление крайне редкое, так что для многих специалистов Санчес стал чем-то вроде подопытной морской свинки. Исследователи приезжали в Сан-Квентин брать интервью, а затем строчили статьи о знаменитой преступной парочке. Возможно, эти посещения помогали Санчесу коротать время, внося хоть какое-то разнообразие в его нынешнее унылое существование. Кроме того, они позволяли Санчесу чувствовать себя знаменитостью и заново переживать восторг убийства под прикрытием научного исследования.

Кимберли узнала, что иногда пары сексуальных садистов-убийц состояли из мужчины и женщины, но женщина в таких случаях играла подчиненную роль, являясь скорее жертвой, чем партнером. Большинство психопатов были одиночками, не способными к общению.с другими людьми и не испытывающими, таким образом, потребности в каких-либо отношениях. В случае с Мигелем и Ричи, как предполагали эксперты, партнерство основывалось на желании Мигеля совершать свои деяния на глазах у публики и на полной готовности Ричи исполнять все приказания старшего напарника. К тому же Миллос действительно боялся кузена. По всей вероятности, Санчеса возбуждало присутствие очевидца, а роль Ричи как помощника отходила на второй план.

Один исследователь даже написал, что Ричи воплощал латентные гомосексуальные желания Мигеля. При следующем посещении этого специалиста Санчес дождался, пока их проведут в комнату для свиданий, где с него снимали наручники, и только тогда перепрыгнул через стол и вцепился ученому в горло. Четыре охранника с трудом оттащили преступника от потенциальной жертвы. Очевидно, ярлык гомосексуалиста, пусть и латентного, пришелся Санчесу не по вкусу.

Ясно было одно: симпатий к себе этот человек не вызывал. Кимберли отыскала его фотографию. Темные, растрепанные волосы — такие понравились бы разве что Чарльзу Мэнсону [13].

Глубоко посаженные глаза, грубые скулы. Плечи украшены татуировками, и, как следовало из одного отчета, за решеткой Санчес продолжал пополнять свою коллекцию боди-арта, пользуясь иголкой и шариковой ручкой. Ходячий памятник своим жертвам.

Кимберли три раза смотрела на фотографию, прежде чем разобрала одну искусно выполненную надпись. Разобрала и похолодела. «Аманда».

Он запечатлел это имя на своем теле. Навечно. Кимберли долго не могла успокоиться. Она знала, кто такая Аманда Мигеля Санчеса. Давным-давно они с Мэнди слушали пленки из домашнего архива отца. И все же еще одно звено. Еще одно звено между хладнокровным психопатом и ее быстро убывающей семьей.

Скрип стал громче, теперь скрипело прямо за дверью. Черт, это мешало ей думать.

Кимберли встала со стула и хмуро уставилась на дверь. Она не могла позволить себе отвлекаться. У нее работа. Сосредоточившись, имея перед собой цель, Кимберли становилась прежней собой. Сильной, решительной, волевой.