Куинси и Рейни (№3) - Несчастный случай

— Неисправный ремень безопасности — не уголовное, а гражданское правонарушение. Конечно, нам, копам, при нашем «неограниченном» бюджете, работы всегда «не хватает», поэтому мы с удовольствием занимались бы всякими штучками, которые не попадают под нашу юрисдикцию, но ведь существует стандартная процедура расследования. На нее-то не наплюешь.

Рейни мигнула и, различив наконец сарказм, прикрытый южной тягучестью речи, нахмурилась. Она не впервые сталкивалась с формальной и неформальной практикой в полицейской работе. Случись ей быть полицейским небольшого городка, оказавшимся на месте аварии, подобной той, о которой они говорили, Рейни обязательно проверила бы ремень безопасности. Но в департаменте шерифа работают люди, которые не всегда строго исполняют требования стандартной процедуры расследования. Черт возьми, да половина этих любителей не в силах правильно произнести такие слова, как «стандартная процедура».

— Я позвонил, — сказал вдруг патрульный.

Его лицо осталось бесстрастным, но голос упал, как будто он собирался признаться Рейни в прегрешении.

— Насчет ремня?

Рейни тоже понизила голос и подалась вперед, словно они были заговорщиками.

— Мне не понравилось, что молодая женщина погибла из-за неисправности ремня безопасности. Так вот, выяснилось, что в ремне сломался замок. Поэтому я позвонил в гараж, где обслуживали этот «форд-эксплорер». Они там даже не удивились. Замок, как оказалось, сломался давно, еще за месяц до аварии. Женщина обращалась к ним с просьбой заменить его. Они даже договорились о времени. Но она так и не приехала.

— На какой день они договорились?

— Не помню точно, но за неделю до несчастья.

— В гараже не знали, почему она не приехала?

— Мисс Куинси позвонила, объяснила, что изменились обстоятельства, и обещала перезвонить и договориться о другой дате. — Патрульный пожал плечами. — Получается, что мы имеем водителя, разъезжавшего по городу без ремня безопасности целых четыре недели. А потом она еще и полезла пьяная за руль. Не знаю, как на ваш взгляд, мэм, но, по-моему, глупее не придумаешь.

Рейни задумчиво пожевала губу.

— И все-таки не нравится мне этот ремень со сломанным замком.

— Папочка нервничает? — угадал патрульный Эмити.

— Что-то вроде того. Расскажите о пешеходе, том старике с собакой.

— Оливер Дженкинс. Жил примерно в миле от места аварии. По словам жены, всегда прогуливался вдоль дороги, и она не раз предупреждала его, что это опасно.

— Может, он как-то причастен к тому, что произошло?

— Мистер Дженкинс — отставной ветеран корейской войны. Жил на крохотную пенсию, которую платил ему штат, и любил мороженое с ореховым маслом. Не думаю, что он заслужил смерть под колесами «форда». А вот собачонка — совсем другое дело. За ней долгий след тянется. Сгрызла не одну пару ботинок.

Выражение лица патрульного не изменилось, и Рейни снова почти пропустила сарказм. Неужели все южане такие обаятельные ребята, или мистер Эмити специально для нее так старается?

— Никаких следов торможения?

Она спросила только для того, чтобы проверить все.

— Не встречал ни одного пьяного, который вспомнил бы о тормозах.

— Может, зацепил другой автомобиль? — без всякой надежды предположила Рейни.

— На «форде» не обнаружено ни свежих царапин, ни вмятин, ни следов краски. Никаких следов от покрышек второй машины. Посмотрите на фотографии, мэм.

Рейни скорчила гримасу. Компетентный полицейский может стать настоящей занозой в заднице.

— Как насчет присутствия в машине кого-то еще? Пассажира?

— Я никого не видел.

— А вы смотрели?

— Я посмотрел на соседнее с водительским сиденье. Там никого не было.

— Снимали отпечатки пальцев? Эмити закатил глаза:

— А на кой черт? Что бы это мне дало? Во-первых, на приборной панели, как и на боковых поверхностях, отпечатков не остается, потому что они слишком грубы. Во-вторых, гладкие поверхности, на которых что-то могло бы сохраниться — например, пряжки ремня безопасности, рулевое колесо или дверные ручки, — обычно так захватаны, что никаких ясных следов на них не найдешь. И опять-таки, возвращаясь к стандартной процедуре расследования…

— Понятно. Вы — величайший из когда-либо живших полицейских, а на месте происшествия никаких указаний на присутствие второго лица.

— Вот именно, мэм, наконец-то мы с вами достигли полного согласия.

Рейни сухо улыбнулась и подалась вперед.

— А вы, случайно, не попробовали снять отпечатки с правой передней дверцы?

Эмити прищурился. Рейни видела, что патрульный начинает понимать логику ее мысли, потому что он закивал:

— Вообще-то…

— Дверца ведь была в порядке, не так ли?

— Да, мэм.

— И вы проверили отпечатки?

— Я же говорю, там кругом кусты. Никаких следов.

— Но вы все же осматривались. Вы что-то искали? Почему?

Патрульный Эмити помолчал, потом вздохнул и наконец буркнул:

— Не знаю.

— Не для протокола. Вы довели дело до конца, хотя и знали, что водитель умирает. Дел у вас, простых ребят из полиции штата, и без того хватает, так что вы не стали бы заниматься отпечатками, если бы вас что-то не обеспокоило. И это что-то не дает вам покоя до сих пор. Я даже готова побиться об заклад, что вы не очень-то удивлены моему приезду.

Патрульный продолжал молчать, но когда Рейни уже решила было, что он так и будет изображать из себя крутого парня, Эмити вдруг проговорил:

— Мне показалось, что я был там не один.

— Что?

Он поджал губы и тут же торопливо продолжил:

— Я стоял возле машины, смотрел на эту несчастную девчонку и на бедолагу Дженкинса, и мне показалось… да нет, я могу поклясться, что слышал чей-то смех.

— Что?

— Может, мне все просто почудилось. Солнце еще только вставало, а на этих сельских дорогах так пустынно, что становится немного не по себе. Кругом деревья да кусты, и последние лет пятьдесят их и не расчищали-то как следует. Там мог спрятаться кто угодно. Я огляделся, проверил. Ничего не обнаружил. Может, мне только почудилось.

— Я хочу взглянуть на машину.

— Желаю удачи.

— Перестаньте, всего-то и надо, что заглянуть на стоянку, куда свозят побитые машины. Эмити покачал головой:

— Прошло четырнадцать месяцев. Да, верно, машина была на нашей стоянке, но только до тех пор, пока страховая компания не урегулировала все проблемы. Они ее и забрали. Думаю, увезли куда-нибудь, где ее уже давно разобрали на запчасти.

— Черт! — пробормотала Рейни и снова прикусила нижнюю губу. Этого она не ожидала и теперь пыталась придумать какой-то другой вариант. — Насколько я помню, было какое-то правило насчет того, что ремни безопасности с разбившихся машин нельзя продавать в качестве запасных частей. После первой аварии на них уже не распространяется гарантия.

— Да, мэм.

— Значит, теоретически ремень безопасности мог остаться на автокладбище.

Эмити пожал плечами:

— Если только его не выбросили с прочим мусором.

— Я все же проверю. Как называется это автокладбище?

— Думаете, я знаю? Этими делами занимается страховая компания.

— Мистер Эмити…

Рейни посмотрела ему в глаза. Патрульный тяжело вздохнул:

— Ладно, попробую позвонить в одно местечко… Рейни позволила себе одарить патрульного еще одной милой улыбкой. Эмити, однако, оказался понятливым парнем и на этот раз лишь хмыкнул и покачал головой:

— Знаете, надо было с этого и начинать.

— С чего?

— С того, что вы были копом.

— Недолго. Удивительно, что вы определили.

— Уж в этом-то я разбираюсь, — спокойно сказал он. Она хмуро кивнула:

— Вот этого-то я и боюсь.

6

Сосайети-Хилл, Филадельфия

Бетти нервничала. Наверное, не следовало этого делать. Ей нравился одинокий образ жизни, она привыкла проводить вечера одна и не испытывала из-за этого каких-то неудобств. И о чем только она думает? Идут ли сережки к платью? Не слишком ли они хороши? И не слишком ли нарядно само платье? О Боже, ну не начинать же все сначала — она и без того опаздывает на пять минут.

Бетти сменила маленькое черное платье на черную ниже колен юбку и атласную блузку цвета «электрик». Получилось более закрыто, и это ей нравилось. Но туфли остались те же, на высоком каблуке, с ремешком. Бетти гордилась своими икрами и считала, что щегольнуть ими совсем не вредно. Видит Бог, несколько лишних фунтов все же прятались в других местах, не говоря уже о том, что сила тяжести сделала с ягодицами.

Для своего возраста Бетти выглядела очень даже неплохо, но, собираясь на первое за последние два года свидание, не могла не испытывать горечи. Как жестоко время! И почему так получается, что мужчины с возрастом раздаются, а женщины оседают?

«Сережки. Какую пару надеть? Перестань, Бетти, это всего лишь свидание». Она нацепила первую попавшую под руку пару, твердо сказала себе, что серьги самые лучшие, и направилась к двери.

Вообще-то Бетти не думала, что дело дойдет до обеда. Все началось с того, что накануне мистер Шендлинг пригласил ее выпить кофе. Он так огорчился из-за того, что расстроил ее, а Бетти, смешавшись, не смогла отказать. Шендлинг отвел ее в одно из уютных кафе на Саут-стрит, угостил капуччино и рассказывал всякие истории до тех пор, пока слезы на щеках Бетти не высохли и она не начала смеяться.

Она перестала посматривать на Шендлинга и стала внимательнее прислушиваться к тому, что он говорит. К рассказам о путешествиях по Ирландии, Англии и Австрии. О плавании с аквалангом у коралловых рифов Австралии, о покупке драгоценных камней в Гонконге. У него был прекрасный голос, глубокий баритон, наилучшим образом подходящий для таких вот чудесных повествований, и в конце концов Бетти поймала себя на том, что если и не уверена в полной правдивости описанных им событий, то это вовсе не причина не слушать его. Ей просто нравилось, как он говорит. Нравилось наблюдать за тем, как появляется морщинка у края глаза каждый раз, когда он улыбается. Нравилось, как Шендлинг смотрит на нее: словно главная цель всей его жизни состоит в том, чтобы сделать ее счастливой.

И тогда он пригласил Бетти пообедать. Она смутилась и не смогла ответить ничего вразумительного. Все шло так быстро, что у нее просто не было времени…

Оказалось, что он приехал в их город всего на неделю. Конечно, один обед еще ничего не значит. Был вторник, самый обычный, самый заурядный день в отличие, например, от пятницы с ее долгим, порой невыносимо одиноким вечером. В общем, Бетти уступила и согласилась. Он выбрал «Занзибар блюз», известный в городе джаз-клуб и один из любимых ресторанов Бетти. Она пообещала, что придет.

Нельзя сказать, что Бетти совсем ничего не знала о том, как вести себя на первом свидании, и была полным новичком в этом вопросе. Конечно, нет, ведь она читала «Космо». В первый раз всегда приходи одна, с тем чтобы уйти в любое удобное тебе время. Не выдавай слишком много информации о себе, не называй, например, свой домашний адрес. Постарайся сначала получше узнать своего нового знакомого. Тот факт, что мужчина хорошо одет и умеет произвести впечатление, еще не означает, что он не опасен. Ее бывший супруг, Пирс, мог бы многое порассказать на этот счет.

Бетти поймала такси и быстро доехала до «Занзибара».

Тристан Шендлинг уже ждал ее возле клуба. На сей раз он был в черных слаксах, рубашке сливового цвета и совершенно ошеломительном серебристо-бирюзовом галстуке. Отсутствие пиджака выглядело единственной уступкой жаркой влажной погоде. Шендлинг стоял в небрежной позе — руки в карманах, нога за ногу — и выглядел абсолютно неопасным. Бетти бросила на него всего один взгляд и тут же пожалела, что отказалась от маленького черного платья. Ожидавший ее мужчина не может встречаться с какой-то немолодой мамашей. Ему больше подошла бы упругая кукольная блондинка.

Она вышла из машины, неосознанно поправив неуклюжую юбку. Тристан повернулся, заметил ее и тут же просиял:

— Элизабет! Как я рад, что вы пришли!

Бетти растерялась и даже не нашлась что сказать. Она стояла, как идиотка, прижимая к груди маленькую черную сумочку, глядя в улыбающиеся глаза с разбегающимися от уголков лучиками морщинок и словно не замечая протянутой руки. У нее даже перехватило дыхание.

Шендлинг улыбался, и в его ясных голубых глазах светились терпение и доброта. Знает, поняла вдруг Бетти. Знает, что она нервничает, а потому и улыбается, стараясь помочь избавиться от напряжения.

— Извините за опоздание, — пробормотала Бетти.

Он отмахнулся от извинений, предложил ей руку и погладил по холодным как лед пальцам.

— Джаз — моя любимая музыка, — доверчиво сообщил Тристан, открывая двери в зал, из которого доносились жалобно-пронзительные звуки духовых. — Надеюсь, вы не против.

— Я тоже люблю джаз, — призналась Бетти. — Так что это и моя любимая музыка.

— Неужели? Дэвис или Колтрейн?

— Дэвис.

— «Около полуночи» или «Немного блюза»?

— Конечно, «Около полуночи».

— А я сразу, едва увидев вас, понял, что вы — женщина безупречного вкуса. Правда, потом вы согласились пообедать со мной и тем самым поставили мою теорию под сомнение.

Шендлинг лукаво подмигнул.

Бетти наконец-то улыбнулась.

— Насколько мне известно, не существует правила, которое запрещало бы получать удовольствие от вина, наслаждаясь и водой, — почти в тон ему ответила она.

— Боже, похоже, меня оскорбили?

— Не знаю. Все зависит от того, кем вы себя считаете; водой или вином. Надеюсь, у меня еще будет время выяснить это.

— Элизабет, — сказал Шендлинг, глядя ей в глаза, — у нас впереди потрясающий вечер.

— Честно говоря, очень бы хотелось, — ответила Бетти, впервые за последние месяцы вкладывая в эти слова искреннее чувство.

Позднее, когда на столе стояли тарелки с горячими мидиями и вегетарианскими спагетти и бутылка отличного бордо, Бетти задала вопрос, который все время вертелся у нее в голове:

— Больно?

Ее взгляд скользнул к правому боку Шендлинга, и других пояснений не понадобилось. Он медленно кивнул:

— Да, хотя сейчас уже не так сильно, как вначале. По крайней мере не дергает.

— Но вы чувствуете себя лучше? Он улыбнулся:

— Я родился с двумя больными почками. Первая отказала, когда мне было восемнадцать. Вторая начала капризничать в прошлом году. Долгих шестнадцать месяцев на диализе. Вот тогда мне действительно было плохо.

— Существует ли вероятность отторжения?

— Отторжение возможно везде и случается не только с пересаженными органами. Но я, как послушный мальчик, принимаю пригоршнями лекарства и молюсь перед сном. Уж и не знаю, почему Господь дает второй шанс таким старым мошенникам, но сейчас жаловаться не приходится.

— Какое, должно быть, облегчение для семьи. Шендлинг снова улыбнулся, но на сей раз немного грустно:

— Семья у меня не такая уж большая. Только старший брат. Он уехал давным-давно, и с тех пор я его не видел. Была в моей жизни женщина. Однажды она сказала, что ждет от меня ребенка. Наверное, я был слишком молод и, боюсь, воспринял известие не слишком хорошо. Когда сказали, что мне нужна почка… Впрочем, об этом лучше не вспоминать. Ненадежный отец еще хуже ненадежного друга.

— Извините, — сочувственно проговорила Бетти. — Мне очень жаль, что заставила вас вспомнить не самые приятные времена.

— Не волнуйтесь. Мы все совершаем ошибки, но что было, то прошло, а я по-прежнему считаю, что достоинства спокойной жизни сильно преувеличены. Надеюсь, смерть настигнет меня не в постели. — Он состроил гримасу. — Разве что придется снова проходить диализ.

— Не говорите так. Вы проделали такой долгий путь. Кроме того, у вас впереди еще много дел. Например, поиски вашего ребенка.

— Вы полагаете, я собираюсь его искать?

— Да.

— Почему?

— Вы упомянули о нем в разговоре с едва знакомой женщиной, а это означает, что вы думаете о том, как найти его.

Шендлинг замолчал, постукивая пальцами по бокалу с вином, потом серьезно произнес:

— Вы на редкость проницательная женщина, Элизабет Куинси.

— Нет, я всего лишь мать.

— Не знаю… — Шендлинг поднял бокал и, поднеся к губам, сделал глоток, как бы подводя черту под не совсем приятной для него темой. — Я даже не знаю, мальчик это или девочка, не говоря о том, мой ли ребенок вообще. Кроме того, возраст совсем не мешает мне путешествовать по миру, так что большую часть времени я провожу вне дома. Вряд ли подходяще для образцового отца.

— Чем вы занимаетесь?

— Специализируюсь на всяких мелочах.

— Как это? Он усмехнулся:

— А вот так. Езжу по миру, отыскивая разные хитрые, занимательные, интересные, а самое главное, дешевые вещицы. Деревянные шкатулки из Таиланда. Лакированные штучки из Сингапура. Бумажные змеи из Китая. Вы приходите в магазин подарков и влюбляетесь в какую-нибудь резную безделушку топорной работы и по беззастенчиво завышенной цене. Так вот, Бетти, это я. Я нашел ее специально для вас. Разумеется, со стопроцентной накруткой.

Она недоверчиво покачала головой:

— Только не говорите, что так можно зарабатывать на жизнь.

— Я зарабатываю на очень хорошую жизнь. В таком деле самое главное — объемы. Я закупаю безделушки контейнерами.

— У вас, должно быть, наметанный глаз.

— Нет, я всего лишь импульсивный покупатель с огромным опытом. — Шендлинг усмехнулся. — А вы? Чем занимаетесь вы?

Совсем невинный вопрос. Вполне естественный после всего, что он рассказал о себе. Тем не менее Бетти вздрогнула, и в тот же миг улыбка слетела с его лица.

— Извините. Мне так жаль, Бетти. Дурацкая привычка сначала говорить, а уж потом думать. Поверьте, я лишь хотел уйти от этой темы и…

— Нет-нет, все в порядке. Вы задали вполне уместный вопрос и столько рассказали о себе…

— Но вы ведь совсем в ином положении. Вам-то куда труднее, и мне следовало принять это во внимание.

— Нет, — пробормотала она, — дело в другом. Шендлинг кивнул, как бы приглашая ее продолжать, показывая, что готов слушать, и его сияющие голубые глаза наполнились искренним сочувствием.

— Меня воспитывали для роли жены, — начала Бетти. — Жены человека из высшего общества. Предполагалось, что я должна буду заниматься обустройством дома, принимать гостей и всегда улыбаться, когда рядом муж. И конечно, буду хорошей матерью. Чтобы воспитывать следующее поколение таких же жен.

Тристан понимающе кивнул.

— А потом… потом я решила развестись. Смешно, но я даже не заметила, как это случилось. Приходилось заботиться об Аманде и Кимберли. Им было нелегко. Девочкам требовалось внимание. А от меня требовалось дать им это внимание. Если раньше я была дополнением к мужу, то затем превратилась в дополнение к дочерям. Тогда это казалось совершенно естественным.

— Вот только маленькие девочки рано или поздно вырастают, — вставил Тристан.

— Три года назад Кимберли поступила в колледж, — тихо сказала Бетти. — И с тех пор изменилось все.

Она опустила взгляд. Не смогла справиться с нахлынувшими чувствами. Музыканты играли блюз, и какая-то немолодая уже певица с болезненным надрывом повторяла:

«Вот и пришла любовь… так поздно…»

Бетти чувствовала, как ее заполняет меланхолия.

Ее прекрасный и пустой городской дом из темно-красного кирпича. Молчаливые комнаты. Четыре отдельных и так редко звонящих телефона. Фотографии на стенах — все, что осталось от людей, которых она когда-то любила.

Бетти вспомнила, как всего месяц назад стояла на холме перед свежевырытой черной могилой.

Прах к праху, пыль к пыли…

Ей было сорок семь, и Бетти больше не знала, для чего живет. Она перестала быть женой, перестала быть матерью Мэнди и уже не понимала, где ее место.

Тристан протянул руку, дотронулся до ее плеча. Бетти подняла голову и увидела, что он больше не улыбается. Теперь на его лице было несколько мрачное выражение, сходное в чем-то с ее собственным. В какой-то момент ей представилось, как он приходит в себя после операции по трансплантации и обнаруживает, что рядом никого нет. Ни жены, ни детей. Никого, кто протянул бы руку. Он знает, что такое одиночество. Да, знает.

Бетти сжала пальцы мужчины. Певица продолжала выводить «Вот и пришла любовь…», и время словно остановилось.

— Бетти, — мягко сказал Шендлинг, — давайте прогуляемся.

На выходе из ресторана их встретил тяжелый жаркий воздух, но солнце уже садилось, а Бетти всегда нравилось это время дня. Мир стал приглушенным и бархатистым, утратив резкую пронзительность цвета, но вместе с тем и жесткость линий. В таком мире она чувствовала себя уютнее.

Они шли молча, не определив для себя никакой конкретной цели, но направляясь по взаимному молчаливому согласию к Риттенхаус-сквер.

— Моя очередь спрашивать, — сказал вдруг Тристан. Уступая жаре и влажности, он ослабил узел галстука и закатал рукава, но при этом почти не проиграл в элегантности, и Бетти видела, что прохожие поглядывают на них.

— Спрашивайте, — согласилась она и, заметив, что Тристан смотрит на нее с некоторой нерешительностью, ободряюще кивнула.

— Обещаете, что не обидитесь?

— Вам придется сильно постараться, чтобы обидеть женщину, выпившую два бокала вина.

Тристан остановился перед Бетти и повернулся так, что они оказались лицом к лицу.

— Дело ведь не только в почке, верно?

— Что?

— Я хочу сказать, дело ведь не только в том, что мне пересадили почку вашей дочери, верно? Понимаю, что вопрос звучит грубо, и не хочу вас обижать, но вечер получился еще лучше, чем я себе представлял, и мне надо знать. Некоторые считают, что, получая чей-то орган, получаешь как бы и частичку чужой души. Вы ведь согласились встретиться со мной именно поэтому? Я для вас в какой-то степени заменитель дочери, так? — Наверное, он заметил ее удивленный взгляд, потому что поспешно добавил: — Я это к тому, что мне хочется поцеловать вас, Элизабет Куинси, но вряд ли стоит идти на такой шаг, если вы воспринимаете меня как некий заменитель вашей дочери…

Такое признание ошеломило ее. Пальцы вспорхнули к вороту блузки и замерли там.

— Не знаю… Нет, конечно, нет! Это… это ерунда. Бабушкины сказки. Глупый предрассудок…

Тристан удовлетворенно кивнул и уже повернулся, чтобы пойти дальше, когда Бетти, подорвав доверие к собственному аргументу, спросила:

— А вы? Вы не чувствуете себя по-другому?

— Извините?

— Мы встретились совершенно случайно, — торопливо заговорила она, — можно сказать, наткнулись друг на друга, но тем не менее вы сразу узнали меня, с первого взгляда, хотя до того видели меня лишь однажды. Немного странно, вам не кажется? Мне надо увидеть человека три или четыре раза, прежде чем я запомню его в лицо.

— Вы спасли мне жизнь. Это не совсем то же самое, что очередное суаре, на котором все на одно лицо.

— Есть и еще кое-что.

— Что?

Теперь Тристан выглядел по-настоящему озабоченным. Вечер выдался таким чудесным, и необходимость сказать то, что Бетти собиралась сказать, доставляла ей почти физическую боль.

— Вы знаете мое уменьшительное имя.

— Какое уменьшительное имя?

— Бетти. Вы называете меня Бетти. Не Лиз, не Бет. Всегда Бетти. Я не говорила вам, Тристан, что знакомые называют меня Бетти. А теперь подумайте, много ли вы знаете Элизабет, которых называют Бетти.

Кровь отхлынула от его лица. Глаза расширились, как у человека, пораженного ужасом, и Бетти даже пожалела, что произнесла вслух то, объяснения чему пришли бы сами собой. Их взгляды одновременно скользнули туда, где под лиловой рубашкой скрывался еще не зарубцевавшийся шрам.

— Что б мне провалиться! — прошептал Тристан. Ей вдруг стало не по себе. Вечер был тихий, жаркий и удушающе влажный, но она потерла руки, словно хотела согреться.

— Неудачная была идея, — резко сказала Бетти.

— Нет…

— Да!

— Черт возьми, нет! — Он снова взял ее за руку, решительно, но не грубо. — Я не ваша дочь.

— Знаю.

— Мне пятьдесят два года, Бетти… Элизабет. Я люблю стейк, мой любимый напиток — виски «Гленфидик» без содовой. У меня собственный бизнес. Мне нравятся скоростные машины и быстрые катера. Должен признаться, я питаю глубокую и непреходящую любовь к «Плейбою», причем привлекают меня не только статьи. Как по-вашему, это отвечает вкусам двадцатитрехлетней девушки?

— Откуда вы знаете, сколько лет было Аманде?

— Потому что я спрашивал у врачей!

— Вы расспрашивали их о моей дочери?

— Бетти, дорогая, разумеется, я задавал им самые разные вопросы. Ведь чтобы я жил, кто-то должен был умереть. Конечно, я думал об этом. О чем еще мне было думать долгими ночами? Нет, я не ваша дочь и даже не ее призрак, а всего лишь благодарный вам и ей человек.

Бетти молчала. Нужно было многое обдумать. Потом она кивнула:

— Что ж, возможно, кто-то назвал меня при вас Бетти и это имя отложилось у вас в памяти. Я говорю о больнице. Тристан разжал пальцы.

— Да, такое могло случиться.

Но теперь ей хотелось знать больше.

— Вам рассказывали об аварии?

— Мне сказали, что она была пьяна, если вы это имеете в виду.

— Все шло так хорошо, — тихо сказала Бетти. — За шесть месяцев до этого несчастья она вступила в общество «Анонимные алкоголики». Я так надеялась…

Тристан промолчал, но выражение его лица смягчилось. Он убрал ей за ухо выбившуюся прядь волос, на мгновение задержав пальцы на теплой щеке.

— Она была такая чуткая и ранимая, — прошептала Бетти. — Даже в детстве. Ничто не могло испугать или расстроить мою Кимберли, а вот с Мэнди дело всегда обстояло иначе. Робкая. Застенчивая. Она боялась жуков. Ее пугали — после фильма Хичкока — птицы. Она целый год не решалась съезжать с горки на школьном дворе. Мы так и не узнали почему. До двенадцати лет она спала с включенным ночником.

— Вы, должно быть, беспокоились о ней.

— Я хотела, чтобы Мэнди чувствовала себя в безопасности. Я хотела, чтобы она чувствовала себя сильной, независимой и способной справиться с любой проблемой. Хотела, чтобы ее мечты не были такими мелкими, как у меня.

— В том, что произошло с ней, нет вашей вины, — сказал Тристан.

— Именно в этом я и пытаюсь убедить себя, — невесело улыбнулась Бетти. — Обвиняю во всем мужа.

— Почему?

— Из-за его работы. Когда девочки были еще маленькими, он поступил на работу в Федеральное бюро расследований, став специалистом по серийным убийцам, и, можно сказать, исчез из их жизни. Допускаю, что это очень важное дело, но я всегда относилась к нему с предубеждением, считая, что дети все же важнее. Как глупо. — Услышав в своем голосе эхо былой горечи, Бетти устало вздохнула. — Извините. Вам совсем не обязательно все это слушать.

— Слушать — что?

Она снова улыбнулась, хотя в улыбке уже не было веселости начала вечера.

— Вы очень добры.

— Ах, Бетти, я повторю то, что говорил раньше. Для меня сегодняшний вечер самый чудесный за последние годы. Знаете, плохое нередко порождает хорошее. Чтобы узнать это, мне понадобились пятьдесят с лишним лет жизни и одна чрезвычайно опасная хирургическая операция.

— Вы действительно здесь только на неделю?

— В этот раз — да, но думаю, что еще смогу вернуться.

— По делам?

— Если хотите, можно назвать это и так.

Бетти опустила голову, чувствуя, как медленно растекается по щекам волна румянца. Тристан оказался вдруг совсем рядом, и она ощущала тепло, исходившее от его тела. Их взгляды встретились, и Бетти поняла, что он собирается поцеловать ее.

Она подалась вперед.

— Бетти, — прошептал Тристан за мгновение до того, как их губы встретились. — Бетти, позвольте мне прокатить, вас.

7

Дом Кучней, Виргиния

Куинси вернулся в свой темный и тихий дом в начале одиннадцатого вечера. Возясь с ключами, он ловко жонглировал черным кожаным чемоданчиком с ноутбуком, картонной коробкой с файлами и сотовым телефоном. Когда дверь открылась, охранная система напомнила о себе громким предупреждающим сигналом.

Куинси быстро переступил порог и привычно, не глядя на кнопки пульта, набрал входной код. Через минуту, когда дверь снова закрылась, он включил внешние сенсоры и отключил внутренние детекторы движения. Добро пожаловать домой.

Куинси ценил свою охранную систему. В его доме это была, пожалуй, единственная вещь, действительно стоившая потраченных на нее денег.

Пройдя в кухню, он поставил на стол чемоданчик с ноутбуком и коробку с файлами и открыл дверцу холодильника, хотя и знал, что искать там нечего. Холодильник был так же пуст, как и тогда, когда Куинси проверял его в последний раз; чуда не произошло, и ничего съестного за время отсутствия хозяина там так и не появилось. Он закрыл дверцу, налил стакан воды из-под крана и прислонился к барной стойке.

Кухня была по-современному большая. Пол из твердой древесины, массивная плита из нержавеющей стали, внушительных размеров вытяжной шкаф из того же материала. Стальной холодильник промышленного размера. Шкафчики из вишневого дерева, столешница из модного черного гранита. Пять лет назад агент по недвижимости уверял его, что такая кухня идеально подходит для любых целей. Теперь Куинси смотрел на зияющие окна и пустой угол, где должен был стоять так и не купленный кухонный стол.

Он часто бывал в разъездах и редко дома — это чувствовалось.

Куинси оттолкнулся от стойки и бесцельно прошелся по квартире. Позади еще один долгий день. Впереди… что?

Может, стоит завести какое-нибудь животное. Рыбок, длиннохвостого попугая, кошку. Кого-нибудь, какое-то живое существо, которое не требовало бы особого внимания, но по крайней мере встречало бы хозяина по возвращении домой дружеским мурлыканьем, писком или даже воем. Сам Куинси был человеком, не испытывающим потребности в уюте, и легко переносил недостаток мебели или отсутствие предметов искусства. Его мать умерла, когда он был еще ребенком, и большую часть жизни Куинси обходился без ласки и нежных прикосновений. Но тишина… Тишина все еще действовала на него угнетающе.

Как часто они с отцом сходились вечерами за обедом, садились друг против друга за обшарпанным сосновым столом, ели простую, незатейливую пищу и молчали. Никогда не обменивались ни словом. Ферма отбирала много физических сил. Абрахам вставал на рассвете и почти сразу же уходил. Возвращался обычно к сумеркам. Они обедали. Недолго смотрели телевизор. Читали. Каждый вечер два отгородившихся один от другого человека, каждый в своей кровати, открывали свой роман.