Строганов жадно оглядывался по сторонам. В нескольких десятках метров от них прошел ярко освещен. ный изнутри автобус. Их заметили: кто-то высунул руку из окошка и помахал им. Высоко в небе проплыли мигающие огоньки - красный, зеленый и опять красный. Протяжно прогрохотал гром.
      - Что это? - вздрогнула Сона.
      - Реактивный самолет, - Эльсинора взяла ее за руку. - Не надо бояться.
      - А что, Михаил Степанович, - озорно блеснул глазами Симмонс. - Хотите, мы вас навсегда здесь оставим? Ни царя, ни жандармов. Живи на здоровье. Согласны?
      - На готовенькое? - жестко усмехнулся Строганов. - Нет, господин Симмонс, не согласен.
      - Понятно, - Симмонс кивнул. Он и не ожидал другого ответа. - Тогда в путь-дорогу.
      И он щелкнул тумблером.
      Начинало припекать не на шутку. Симмонс опять перевернулся на живот и посмотрел в сторону надувного домика. В окнах огнисто поблескивало солнце.
      "Разоспалась Эльсинора Прекрасная", - подумал он с нежностью.
      - А вот и нет! - донеслось из палатки. - Уже встаю!
      Пора было уже привыкнуть к этим фокусам, но Симмонс невольно поежился.
      - Шеф! - зарокотали укоризненные раскаты дюммелевского сипловатого баса. - Мы тут уже давно ждем вас к чаю!
      "Это еще что за чертовщина? Откуда он взялся?" - забеспокоился Симмонс.
      - Просим к столу, барин! - на этот раз голос принадлежал Рее.
      "Понятно, - усмехнулся Симмонс. - Вся компания в сборе. Пикник на Арале".
      - Опять не угадал! - Эльсинора выскользнула из домика грация в красном бикини с алой косынкой на волосах. Красная Шапочка почти в чем мать родила, - Просто утренняя разминка.
      - И заодно явление Христа народу! - Он поднялся и пошел навстречу.
      - Тогда уж не Христа, а пресвятой девы Марии.
      - Дай-ка я тебя поцелую, Мария Магдалина.
      От нее веяло свежестью, энергией.
      - Можно подумать, что ты и не спала вовсе.
      - Я и не спала. Кто бы иначе выключил силовое поле, когда тебе взбрело на ум уйти и оставить меня одну?
      - А, ч-черт! Мог бы и сам догадаться. - Он подхватил ее на руки и зашагал к морю. - Страшное дело иметь жену-колдунью.
      - Не колдунью, а ясновидицу! - возразила она, смеясь. Это не одно и тоже.
      - Что в лоб, что по лбу. - Под ногами заплескалась теплая, нагретая солнцем вода. - Не успею подумать, как ты уже все знаешь.
      - Подумай, прежде чем подумать! - скаламбурила она. - Как тебе спалось?
      - Превосходно.
      - Мне тоже. И что нам мешало выбраться сюда пораньше?
      - Многое. - Он поставил ее на ноги. - Пожалуй, я просто не был готов к этому.
      - К чему - "этому"? - насторожилась она.
      - К этой форме общения с тобой.
      - Знаешь, я тебя боюсь. Иногда ты бываешь дремуче наивен, а иногда невозможно угадать, что ты подумаешь в следующую минуту.
      - Должен же и у меня быть хоть какой-то козырь! - рассмеялся он. - Скажи, там у вас, в тридцатом веке, все такие, как ты?
      - Какие "такие"?
      - Ну, экстрасенсы и все прочее.
      - Нет, - она нагнулась и зачерпнула ладонью воду. - Наблюдателей подбирают специально и потом долго готовят. А в принципе, чем ближе к истокам, тем больше людей, наделенных экстраординарными способностями. Вспомни, сколько было ведьм и колдунов в средние века.
      - И при царице Савской.
      - Не было такой царицы!
      - А кто был?
      - Никого не было! - Она рывком наклонилась и плеснула в него водой. - Всегда, во все времена были только ты и я! Ты и я! Ты и я! Понятно?
      - Понятно, - расхохотался он, закрываясь руками и отчаянно жмурясь.
      Час спустя, накупавшись всласть, слегка ошалевшие от воды, солнца и ветра, они позавтракали кофе с бутербродами и, натянув полосатый тент, блаженно разлеглись на горячем песке.
      Ветер дул гораздо сильнее, чем утром, невысокие длинные волны бесшумно набегали на песок и откатывались, оставляя белую, стремительно тающую полоску пены.
      - Я бы на твоем месте давно изошла вопросами, - призналась Эльсинора.
      - Как ни странно, я как раз подумал о том же.
      - О чем?
      - О том, что неплохо бы поменяться с тобой местами.
      - Ты хочешь, чтобы вопросы задавала я?
      Он кивнул:
      - И сама же на них отвечала.
      - Однако! - Она взглянула на него через плечо, улыбнулась.
      - Так будет лучше, - сказал он. - Говори, что считаешь нужным. Не говори, о чем не хочешь.
      - Ну что ж... - Она помолчала, думая, с чего начать. Наверное, тебя интересует, кто такие наблюдатели и что они должны делать?
      - Наблюдать, - усмехнулся он.
      - Не только. Помнишь, по дороге с пристани ты популярно объяснял мне, что такое человеческая эволюция?
      - Помню, - кивнул он и откинулся на спину. - Представляю, как ты в душе надо мной потешалась.
      - Не болтай глупости. Ты объяснял сбивчиво, слишком эмоционально, но в общем правильно. Так вот река, о которой ты говоришь, далеко не всегда течет по равнине. В ходе своей эволюции человечество не раз упиралось лбом в стену.
      - И вы там - тоже уперлись? - поинтересовался он, не открывая глаз.
      - Не перебивай. Ты тогда верно сказал, что процесс эволюции остановить нельзя. В какую бы глухую стену не упиралось человечество, оно всегда находило выход. Говоря твоим языком, чем дальше в лес, тем больше дров. Все становится сложнее,, глубже, ответственнее. Человечество вступает в контакты с внеземными цивилизациями, начинает черпать энергию из космоса. Совместными усилиями рассчитываются и корректируются траектории движения планет и целых галактик. На этом уровне просчет в стотысячную долю микрона, ошибка в миллионную долю знака, мизерная неточность в генетическом коде могут привести к катастрофе.
      Она замолчала. Симмонс сквозь смеженные веки видел ее сосредоточенное, грустное лицо, взгляд, устремленный куда-то вдаль.
      - И при чем тут минувшие столетия? - спросил он.
      - А притом, - вздохнула она, - что в XXX веке такие просчеты практически исключены. Но река это не только устье. И все, что происходит в ней от самых истоков, на всей ее протяженности, все это не может не влиять на состояние устья.
      - Да-а-а... - Он задумчиво провел пальцем по переносице. - Значит, если я тебя правильно понимаю, во всех предшествующих вашему веках все должно оставаться незыблемым. Никаких новых изменений кроме тех, которые уже произошли и учтены вами. Так?
      - Да, так, - согласилась она.
      - И если какой-то чудак вроде меня попытается внести какие-то свои коррективы, то его...
      - ...необходимо нейтрализовать.
      - И проще всего сделать это, прихлопнув его, как муху.
      - Нет. Это будет тоже неучтенное изменение реальности прошлого.
      - Стало быть, он должен делать только то, что ему запрограммировано?
      - В общем, да.
      - Значит, мой удел - явиться на призывной пункт, надеть мундир и сложить голову во славу Стран Всеобщей Конвенции? Симмонс сел, машинально стряхивая приставший к коже песок. И твоя миссия в том и заключается, чтобы не дать мне улизнуть...
      Он подобрал с песка сухую травинку, поднес ко рту, прикусил.
      - Тебе, конечно, известно, что меня ждет?
      Травинка нестерпимо горчила. Травинка пахла ветром, степью, полынью.
      - Да, Эрнст. Я знаю, что тебя ждет, - ответила она.
      Симмонс взял ее руку, прижался губами к ладони, Эльсинора слегла сжала ему нос большим и указательным пальцами, притянула к себе, уложила затылком на свое плечо.
      Он глядел мимо тента в голубое без единого облачка бездонное небо, думая о том, как непостижимо уживаются рядом такие взаимоисключающие понятия, как ненависть и любовь, отчаяние и счастье, трусость и мужество...
      Наверное, Эльсинора права. От судьбы не уйдешь. Надо жить проще, принимать все как есть.
      - Ты валишь в одну кучу разные понятия, - сказала она. Судьба, предначертание, рок - все это вздор. Просто у каждого есть свой долг в жизни.
      - Долг перед кем? - саркастически усмехнулся он.
      - Перед будущим.
      Ветер усилился. Волны докатывались теперь почти до их ног, ласковые бирюзовые волны Арала.
      - Можно, я задам тебе один-единственный вопрос? - спросил он. Она кивнула.
      - Скажи, ты будешь со мной до самого конца?
      - Да, Эрнст.
      Далеко, по самой кромке горизонта, наперегонки с пыльными смерчами, промчалась стайка сайгаков. Было в их беге что-то птичье-стремительное и парящее одновременно.
      Каким-то шестым чувством он понял, что она вот-вот расплачется.
      - Не надо, Люси.
      - Не обращай на меня внимания, родной. - Она прерывисто вздохнула. - Не представляю, как я буду жить, когда не станет тебя.
      Ему вдруг вспомнились прочитанные когда-то давным-давно стихи. Он повернулся на бок и медленно произнес их вслух:
      И мне, родная, одного лишь хочется,
      Одно гнетет сознание мое:
      Как уберечь тебя от одиночества,
      Когда скорбя уйду в небытие?
      Эльсинора продолжала лежать на спине, закрыв лицо ладонями, и плечи ее сотрясались от беззвучных рыданий. Он бережно взял ее мокрые от слез ладони в свои и стал целовать, ощущая на губах горько-соленый привкус.
      - Я не смогу без тебя, Эрнст.
      В ее голосе слышалась такая скорбь, что у него перехватило дыхание. Он пересилил себя и улыбнулся.
      - Ну, это ты брось. Представляешь, какой переполох поднимется в вашем межвременном ведомстве?
      - Ничего с ними не сделается. - Она вытерла глаза и опять вздохнула. - Пришлют нового наблюдателя, только и всего.
      - Давай не думать об этом, - сказал он.
      - Давай.
      Она взяла его ладони и уткнулась в них лицом. Ветер распушил золотистые волосы, обнажил светлую полоску нетронутой загаром кожи. Симмонс поцеловал ее в затылок, почувствовал, что вот-вот расплачется от нахлынувшей нежности, встал и протянул ей руку.
      - Пойдем купаться.
      Она поднялась и удивленно округлила глаза.
      - Смотри-ка! Откуда они взялись?
      Возле палатки паслись верблюды: низкорослый, лохматый бактриан темной масти и три поджарых светло-коричневых дромадера.
      - А правда, как они умудрились спуститься с обрыва? удивился он и замахал рукой. - Кыш! Пошли прочь!
      Верблюды и ухом не повели.
      - С ними надо не так! - усмехнулась Эльсинора.
      - А как?
      - Смотри! - Она театральным жестом подняла кверху ладонь. - Але-оп!
      Мирно пощипывающий колючку бактриан ни с того ни с сего подпрыгнул как ужаленный, вбрыкнул всеми четырьмя ногами и размашистым галопом понесся вокруг домика. Сородичи, высоко задрав головы на длинных шеях, уставились на него с явным удивлением. Подскакав к ближайшему дромадеру, бактриан изо всех сил лягнул его в брюхо. Тот еле удержался на ногах, испуганно взревел и трусцой побежал прочь от обидчика. Остальные тревожно переглянулись и поспешили следом.
      - Здорово! - усмехнулся Симмонс.
      - Это еще что! - Эльсинора вошла во вкус. - Гляди, что будет дальше! Але-оп!
      Вся четверка взметнулась в воздух и, описав четыре неуклюжих сальто, остановилась как вкопанная.
      - Вот это да! - расхохотался Симмонс,
      - Але-гоп! - голосом заправской дрессировщицы скомандовала Эльсинора.
      Бактриан, а за ним и троица дромадеров встали яа задние ноги и принялись лихо отплясывать джигу, потешно мотая из стороны в сторону уродливыми горбоносыми головами.
      - Ты просто чудо! - Симмонс хохотал во всю глотку. - Пожалей бедных тварей!
      - Але-гоп!
      Верблюды приняли горизонтальное положение, сорвали по кусту цветущей колючки каждый и затрусили в их сторону.
      - Что ты задумала? - забеспокоился Симмонс.
      Приблизившись к ним вплотную, верблюды преклонили колени и сложили колючку к их ногам. От верблюдов нестерпимо разило потом.
      - А теперь марш отсюда, - приказала Эльсинора.
      Вся четверка вихрем сорвалась с места, пересекла пляж, с ловкостью горных козлов вскарабкалась по уступам обрывистого берега и исчезла из вида.
      - Ну так кто я? - с победоносным видом, подбоченившись, спросила Эльсинора. Симмонс, одной рукой, все еще зажимая нос, другой вытирал выступившие на глазах слезы.
      - Бедьба!
      - Кто?
      - Фуф-ф! Ведьма!
      - Ах так? - Она метнулась к тенту, выдернула из песка одну из стоек, отцепила полотно и вскочила на стойку верхом ни дать ни взять озорной мальчишка, оседлавший прутик. Она и в самом деле выглядела неправдоподобно юной - тоненькая, стройная, в ярко-красном бикини. - Повтори, что ты сказал?
      - Ведьма, - неуверенно повторил он.
      - Тогда садись, прокатимся вместе.
      Садиться, собственно, было не на что. Симмонс перешагнул через стойку и встал позади жены.
      - Держись! - предупредила она. Он обнял ее за плечи.
      - Крепче!
      Он стиснул ее в объятиях и поцеловал в щеку. В следующее мгновенье было уже не до поцелуев: земля стремительно ушла из-под ног, провалилась куда-то вниз. Симмонс изо всех сил прижался к Эльсиноре и зажмурился. А она, как заправская ведьма на помеле, крутыми виражами набирала высоту, так что дух захватывало.
      - Перестань! - взмолился он. - Спустись, слышишь? Голова кружится.
      - Ну нет! - сквозь свист ветра донесся до него ликующий голос Эльсиноры. - Сам ведьмой назвал, теперь терпи!
      Он стиснул зубы и огляделся. Справа, насколько хватало глаз, раскинулось море. Слева желтели пески и по ним, змеей между барханами, тянулся караван верблюдов. Виднелись руины не то города, не то крепости.
      Они летели вдоль берега, и было отчетливо видно, где кончается желтая песчаная отмель и начинается глубоководье.
      "Ну и чертовщина! - с мальчишеским восторгом подумал он. - Такое разве что во сне испытаешь!"
      До поверхности было метров полтораста. "Спрыгнуть, что ли? - с веселой удалью подумал он и вдруг обнаружил, что спрыгивать не с чего: стойка летела сама по по себе, он ее даже не касался. Ослабил руки, сжимавшие Эльсинору за плечи: ничего. Отпустил совсем - тот же эффект: они продолжали лететь рядом, словно притянутые друг к другу магнитом.
      И тут она по всем правилам высшего пилотажа круто спикировала вниз. У Симмонса перехватило дыхание. Он зажмурился, а когда снова открыл глаза, впереди виднелись две рыбачьи лодки, в которых бородатые казаки-старообрядцы в засученных до колен портках выбирали из сетей рыбу.
      Занятые своим делом, рыбаки, наверное, так бы ничего и не заметили, но Эльсинора опустилась еще ниже и пронеслась над их головами с таким улюлюканьем и свистом, что старообрядцы, задрав свалявшиеся в войлок бороды, так и окаменели с широко разинутыми ртами, и только когда она, взмыв кверху, пошла на второй заход, торопливо закрестились двуперстным знамением, как по команде, сиганули из лодок и, перегоняя друг друга, вплавь кинулись к берегу. Почти касаясь воды, Эльсинора с Симмонсом за спиной промчалась за нимиеще раз и, поднявшись метров на двадцать, повернула назад. Когда на золотистом песке показался наконец их надувной домик, Эльсинора зависла над мелководьем и повернулась к Симмонсу.
      - Ну и как? - Глаза ее озорно поблескивали.
      - Здорово! - искренне восхитился он. - Ты действительно ведьма!
      - Ах, ведьма! - Она уперлась ему в грудь ладонью и решительно оттолкнула в сторону.
      - Что ты делаешь? - испуганно вскрикнул он и повис в воздухе, нелепо завалившись на бок и беспомощно размахивая руками. Она описала вокруг него снижающуюся спираль и остановилась.
      - Так кто я?
      - Ведьмочка! - взмолился он. Она снизилась на несколько метров.
      - Кто я?
      - Ведьма! - твердо сказал он, поняв, что на пощаду рассчитывать нечего.
      Эльсинора опустилась еще ниже и встала на дно. Вода доходила ей до подмышек.
      - В последний раз спрашиваю! - крикнула она, запрокинув голову и щурясь от солнца. - Кто я?
      - Ведьма!!! - заорал Симмопс во всю глотку и в то же мгновенье мир каруселью завертелся перед его глазами и он, кувыркаясь, плюхнулся в воду.
      Когда, кашляя и отплевываясь, он вскочил, наконец, на ноги, Эльсинора в радужном ореоле брызг, не оглядываясь, улепетывала по мелководью.
      - Ну, теперь держись, чертова ведьма! - крикнул Симмонс, бросаясь вдогонку. Он догнал ее уже возле самого домика, вскинул на руки, осыпая поцелуями, внес в палатку и повалился, на тахту, задыхающийся, мокрый и, счастливый, как еще никогда в жизни.
      Солнце закатилось за горизонт. Догорела заря. Ночь раскинула над Устюртом, над неподвижной гладью Арала темно-фиолетовый, усыпанный звездами полог. Эльсинора спала, свернувшись калачиком на тахте; а Симмонс лежал, привычно подложив ладони под затылок и глядя в дверной проем, за которым едва угадывались последние отблески заката.
      Почему-то вспомнилось суровое, словно высеченное из коричневого дерева, лицо Айдос-бия. Раскосые с сумасшедшинкой глаза заглянули в самую душу. Старик словно ждал ответа на какой-то из своих вопросов. Потом кивнул и исчез.
      ...Савелий мучительно медленно обрушивал на голову хивинского хана Шергазы намертво стиснутый пальцами кирпич. Обрушил и канул в небытие...
      ...Неистовый Аваз, громыхая цепями, кричал бунтарские стихи на заснеженном кладбище...
      ...Смотрел в упор пристальными серыми, как у отца, глазами Строганов-младший, не снимая ладони с кобуры маузера...
      Симмонс зажмурился, отгоняя непрошеные видения.
      События последних дней - невероятные, фантастические, ошеломительные, - казалось бы, должны были выбить его из колеи, напугать, повергнуть в панику, по меньшей мере заставить крепко задуматься. Но ничего этого не было. Было ощущение какой-то поистине всеобъемлющей умиротворенности, покоя и беспричинного, неуместного в этой ситуации, радостного восприятия жизни. Жизни, - а теперь он знал это наверняка, в которой ему оставалось пройти короткий, последний отрезок дистанции перед тем, как навсегда уйти из нее. И, как ни странно, именно это наполняло его спокойной уверенностью в себе. Он чувствовал, как каждая клеточка его существа наливается какой-то новой, доселе неведомой ему силой, сознанием собственного могущества, способного мгновенно выполнить любое его желание, стоит лишь захотеть.
      Откуда и когда пришло к нему это ощущение, он не знал. Перед тем как Эльсинора уснула, он спросил ее, намеренно буднично и равнодушно:
      - Так когда же я сыграю в ящик?
      Вопрос пришлось повторить, и только тогда она повернулась к нему и ласково провела ладонью по волосам.
      - Не надо спрашивать. Я все равно не отвечу. Это - табу.
      - Только поэтому?
      - Это правильное табу, - сказала она. - Человек не должен этого знать.
      - Иначе перестанет быть человеком?
      - Да. - Она глубоко вздохнула. - Именно поэтому,
      - Ну, хорошо, - согласился он. - Тогда хоть скажи, как я умру. Утоли моя печали. Ужасно не хочется уходить из жизни под ярлыком бессловесного пушечного мяса.
      - На этот счет можешь быть спокоен. В своей реальности тебе предстоит наломать столько дров, что кому-то другому не хватило бы на это и десяти жизней.
      - Вот уж чего не ожидал от себя! - Он усмехнулся. - Откуда бы такая прыть?
      - Ты встретишь единомышленников, - продолжала она. - У тебя будут верные друзья. Сообща вы пошатнете устои Стран Всеобщей Конвенции.
      - Вот как? - усомнился он.
      - Не надо иронизировать. Это действительно так. С какой стати я стала бы пичкать тебя побасенками? Ты станешь борцом за единственно справедливое дело. И моей заслуги в этом нет. Все, что я сделала, - это поддержала тебя в критическую минуту. Заставила поверить в себя.
      Она умолкла. Молчал и он, думая об услышанном, Потом она уснула...
      ...Осторожно, стараясь не потревожить спящей, Симмонс встал с тахты и направился к выходу. Он и сам не смог бы ответить, зачем он это делает: понял, что надо, встал и пошел.
      "Силовое поле", - вспомнил он, подходя к двери. Протянул руку и коснулся пальцами невидимой преграды. - Долой!
      Преграда дрогнула и перестала существовать. Не успев даже удивиться, он шагнул за порог. Над степью полыхали далекие зарницы. Остро пахло морем, солью, отдающей тепло землей.
      Он раскинул руки, взглянул в фиолетовое, почти черное небо, густо усыпанное звездами. Глубоко вздохнул и... устремился ввысь.
      Симмонс даже не понял, хотелось ему этого или нет, Если и хотелось, то наверняка подсознательно. Подъем был плавный, без рывков и остановок. Земля уходила все дальше и дальше вниз, раскрываясь, словно огромная чаша, до краев наполненная темнотой. Лишь в той сто* роне, где они с Эльсинорой видели днем караван, мерцал десяток костров, кажущихся отсюда крохотными красными точками.
      "Стоп! - мысленно скомандовал он. Подъем прекратился. Трудно было сказать, на какой он находится высоте, но, судя по тому, как далеко просматривалась поблескивающая отражениями звезд поверхность моря, - до земли было не меньше полутора километров.
      Симмонсом все больше и больше овладевало пьянящее ощущение собственного всесилия.
      - Гроза! - крикнул он во весь голос. - Пусть будет гроза! Молнии! Гром! Ливень!
      Зловещая туча поднялась из-за моря, стремительно заволокла небо. Сверкнула молния. Еще, еще! Пушечной канонадой ударили раскаты грома. Хлынули теплые потоки проливного дождя.
      - Довольно! - отплевываясь и вытирая руками мокрое лицо, гаркнул Симмонс. Гроза прекратилась так же внезапно, как началась. Опять замерцали звезды.
      - Вниз! - приказал Симмонс. Наверное, он что-то не учел: слишком сильно ударились о землю босые ступни. А может быть, виною тому была темнота? Симмонс не удержал равновесия и ткнулся задом в мокрый песок.
      - Ты где, Эрнст? - донесся со стороны домика испуганный голос Эльсиноры. Тонкая фигурка в длинной, до пят, ночной рубашке смутно белела в темном дверном проеме.
      - Здесь! - откликнулся он.
      - Что ты там делаешь?
      - Колдую! - торжествующе крикнул он, встал и направился к ней, отряхивая на ходу ягодицы.
      - Не болтай! - сонно проворчала она. - Хотя... Этот ливень, гроза... И на небе ни облачка... Где ты пропадал?
      Теперь, когда она была рядом, он увидел выражение ее лица - удивленное и испуганное.
      - Там! - с нотками злорадства в голосе сообщил он и указал пальцем в небо. - Не воображай, что тебе одной это дано!
      - Не разыгрывай меня, Эрнст, - попросила она. - Мне не по себе от твоих шуток.
      - Ладно. Сейчас я тебя успокою, - пообещал он. - Ты когда-нибудь слышала "Чели ирок"?
      - А что это такое?
      - Мелодия. Древняя и очень красивая. Хочешь послушать.
      - У тебя с собой запись?
      - Нет, - усмехнулся он. - Запись нам ни к чему.
      Он поднял лицо к звездам, дирижерским жестом вскинул вверх руки, взмахнул ими, и над морем, над ночным пустынным плато зазвучала плавная, медленная мелодия. Най пел тоскующим человеческим голосом. Пел без слов об изнывающих от жажды пустынях, безымянных могилах вдоль караванных путей, о цветущих оазисах по берегам стремительных рек, о луноликих красавицах, о дальних сказочных странах...
      Вначале негромкая, мелодия ширилась, гремела все громче и величественнее. Казалось, пели земля и небо, море и ночь. В дюжине километров от того места, где стояли Симмонс и Эльсинора, караванщики, испуганно подгоняя друг друга, снялись с ночевки и, нахлестывая недовольно ревущих верблюдов, тронулись в путь, торопясь подобру-поздорову убраться из заколдованных поющих песков пустыни Сам.
      Взмыл в небо, затерялся в мерцании звезд последний, печальный аккорд. Мелодия смолкла. И в наступившей тишине Эльсинора робко тронула Симмонса за плечо.
      - Ты... - Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, словно видела его впервые. - Что с тобой произошло? Кто ты?
      - Твой муж! - весело расхохотался он. - Надеюсь, ты не подашь на развод из-за этого концерта? Или тебе не по душе восточная музыка?
      - Перестань, Эрнст! - Она умоляюще схватила его за руку. - Ведь если ты...
      - Что "если я"? - перебил он, веселясь от души, но Эльсинора уже взяла себя в руки.
      - Ничего. Мне холодно. Эрнст. Пойдем в домик.
      Веселье как рукой сняло. Он пристально посмотрел ей в глаза и молча наклонил голову.
      - Пойдем.
      Они вошли в палатку и, не сговариваясь, сели за стол друг против друга. Симмонс нагнулся, включил калорифер и опять пристально взглянул на жену. Та сидела, опустив глаза и думая о чем-то своем.
      - Не обижайся на меня. - Он потянулся через стол и ласково похлопал ее по руке. - Я вел себя, как последний идиот.
      - Какое это теперь имеет значение?
      - "Теперь"? - переспросил он.
      - Да перестань ты наконец! - взорвалась она. - Это бесчеловечно!
      - Что бесчеловечно? - искренне изумился он. - О чем ты, Люси?
      - Я знаю, наблюдателей контролируют. Им устраивают проверки...
      - Что ты несешь?
      - ...но зачем нужно было морочить мне голову столько времени? Зачем надо было разыгрывать весь этот фарс с любовью? - Она фыркнула. - Любовь! У вас это здорово получилось, Эрнст, или как вас там на самом деле зовут?
      - Да ты о чем? - медленно произнося каждое слово, спросил он.
      - Ну так знайте: для вашего поведения есть очень конкретный термин. Подлость - вот, как это называется.
      - Люси... - Он встал и зачем-то отошел к противоположной отене. - У меня страшно чешутся руки, Люси...
      - У вас экзема? - свирепо поинтересовалась она.
      - У меня чешутся руки отхлестать тебя по щекам, Люси!
      - Что?! - Она даже привстала от изумления, но тотчас опустилась обратно. - Так что же вы медлите? Вы, ничтожество!
      - Встань, Люси! - приказал он.
      - И не подумаю!
      "Встань - повторил он мысленно. - Подойди и обними меня" - "Ни за что!" - "Встань. Плевать я хотел на весь твой собачий бред. Я люблю тебя. Иди, обними меня и поцелуй". "Нет!!!" - "Встань И не делай вид, будто меня не любишь. Уж кого-кого, а тебя-то я знаю. Иди ко мне". - "Нет... И не смейте мне приказывать. Вы..." - "Я твой муж. Перед богом и людьми. Слышишь? Я люблю тебя. Не знаю, зачем ты затеяла всю эту чертову кутерьму, но если для того, чтобы убедить меня в том, что ты меня не любишь, - то зря стараешься. Встань!"
      Она медленно поднялась из-за стола.
      "Иди ко мне!"
      Она изо всех сил зажмурила глаза и сделала шаг в его сторону - сомнамбула в белой, ниспадающей до самого пола рубашке.
      "Иди ко мне, любимая!"
      Она сделала еще шаг, еще... И со стоном бросилась ему на шею.
      - Милый! - Она целовала его глаза, нос, щеки, замирала, припав к губам, и снова начинала осыпать поцелуями. - Любимый... Родной... Желанный...
      Слезы струились по ее щекам.
      - Успокойся. - Он бережно поднял ее на руки, сел. Опустил к себе на колени. - Не надо мне ничего объяснять. Просто успокойся и все. Я понимаю, тебе нелегко со мной. Если тебе не по силам оставаться со мной до конца, - не надо. Не оставайся. Теперь я уже не смалодушничаю, Люси. Можешь мне поверить. Ты сделала меня совсем другим человеком. Сильным, всемогущим; бесстрашным... Я и не подозревал, что могу быть таким. Сегодня я снял силовое поле. Взлетел к звездам. Накликал дождь я грозу. Завтра...
      - Остановись! - Она подняла на него опухшие от слез глаза. Пристально вгляделась в зрачки. Встряхнула головой, зажмурилась. - То, что ты говоришь, - правда?
      - Конечно. Ты же читаешь мысли, зачем спрашивать?
      - Читала! - Она покачала головой. - В том-то и дело. А теперь не могу.
      - Как не можешь? - удивился он.
      - А вот так. - Она пожала плечами. - Натыкаюсь, как на глухую стену.
      - Смеешься?
      - Если бы! - Эльсинора вздохнула и вытерла слезы подолом рубашки. - Скажи, когда ты впервые это почувствовал?
      - Что "это"?
      - Собственное всемогущесгво, как ты выразился.
      - Часа два назад, а что?
      - И прежде никогда?
      - Никогда.
      - И ты в самом деле не имеешь отношения к будущему?
      - До двадцать третьего века - имею. Дальше не пробовал.
      - И не пробуй. Это бесполезно. Все заблокировано. Только по специальным разрешениям и то в сопровождении Наблюдателя.
      - Буду знать. Хотя на черта мне это нужно?
      - Как знать... - загадочно улыбнулась она сияющими глазами. - Если все, что ты говоришь, правда...
      - Оставь-ка ты в покое все свои "если", - сказал он решительно. - Который час?
      Она мысленно представила себе циферблат его ручных часов. Часы лежали в кармане брюк, а брюки были перекинуты через спинку стула в соседней комнате.
      - Половина третьего.
      - Через два часа начнет светать.
      - Ну и что?
      - Ничего. Просто наш отдых у моря подошел к концу. Пора трогаться. Но прежде давай-ка устроим себе вечер воспоминании.
      - Каких еще воспоминаний? - Она удивленно вскинула брови.
      - Воспоминаний о будущем. Не о нашем, - он приподнял ее голову, поцеловал в один глаз, потом в другой. - О будущем наших общих знакомых. Тех, кого мы оставляем навсегда.
      ...Седая опрятно одетая женщина подняла голову от вязанья и взглянула, чуть прищурив левый глаз. Глаз явно косил.
      - Кто здесь?
      - Это мы, Рея. Симмонсы. Эльсинора и Эрнст.
      - Это как вы сюда попали? Столько лет прошло. Просто так, али опять по делам?
      - Просто так, Рея.
      - Ну-ну. Чайку, может, поставить?
      - Спасибо, не надо. Мы не надолго.
      - Оно и видать.
      - Как ты живешь. Рея?
      - Да помаленьку. Замуж вышла. Троих сыновей родила, дочку. Муж-то четыре года как помер. У дочки живу, внуков нянчу.
      - А Дюммель где?
      - Уехал Дюммель. В фатерлянд свой. Все Крафту продал и уехал. И заводы, и узкоколейку, и каменоломни. Дом вот только ваш Облысевич купил сначала, а как уезжать - Юсупу-баккалу продал. Бакалейщику то есть. А тот недолго им и пользовался: Джунаидхан со своими аламанами нагрянул, да все и пожег. Восстанавливать и не стали. А сад-то ваш цел. Це-ел сад. Так его местные жители по старой памяти и величают "Симон-баг". Куда же вы? Чайку бы попили...
      - Недосуг, Рея. В другой раз как-нибудь. Прощай.
      - Ну, прощайте, коли так.
      - К Дюммелю? - Симмонс вопросительно взглянул на жену. Та кивнула.
      ...Старику было далеко за семьдесят. Грузный, с набрякшими веками и сизыми от венозной крови обвислыми щеками, он сидел возле камина в кресле с высокой резной спинкой, попыхивая короткой глиняной трубочкой-носогрейкой. Суконный синий сюртук на груди был усыпан пеплом.