Звездный скиталец

      - Гутен таг, герр Дюммель.
      - А вот и вы, герр Симмонс, - барон даже не удивился. - Я знал, что вы придете. Добрый день, мадам Эльсинора. Извините, я вас не сразу увидел: катаракта.
      - Вы выглядите молодцом, герр Дюммель.
      - Не жалуюсь на здоровье, мадам. Вот только глаза...
      - Катаракту оперируют, барон.
      - Знаю. Не хочу рисковать. Пока вижу, а там как бог даст.
      - Вы стали набожным, Зигфрид?
      - О, в бога я всегда верил, герр Симмонс. Кто, как не он, послал мне вас в распроклятом Ургенче? Если бы не вы...
      - Полно, барон. Как вам живется?
      - Дела после вашего отъезда я ликвидировал. И довольно выгодно. Вернулся сюда, приобрел имение. - Старик вздохнул. - Развожу кроликов.
      - Прибыльное занятие?
      - Так себе. Больше для души, пожалуй.
      - А семья?
      - Семьи у меня нет. Обхожусь экономкой. Много ли надо старому человеку?
      - Дюммель!
      - Да, шеф? - встрепенулся старик.
      - Вы часто вспоминаете о тех временах?
      - О да, шеф! - блеклые глазки засверкали живым блеском. То были славные времена, шеф! Жаль, что их не вернуть.
      - Прощайте, Дюммель.
      - Всего вам доброго, шеф. А вы все тот же, молодой, энергичный. Будьте здоровы, мадам!
      - Будьте здоровы, Зигфрид!
      - А теперь куда? - спросил Симмонс. - Проведаем твоего грума?
      - Бека ханкинского, - поправила Эльсинора.
      - Если он еще бек, - уточнил Симмонс.
      На этот раз им пришлось изрядно попотеть.
      ...Низкое осеннее небо волочило над скособочившейся церквушкой пузатые серые тучи. Сеял редкий снежок. Из открытых дверей церкви доносилось заунывное разноголосое пение. Умолкло. Надтреснуто бухнул колокол, и через двор к погосту на холме потянулась за гробом жиденькая процессия: разношерстно и бедно одетые мужчины в лаптях, бабенки со строгими иконописными лицами, священник в рясе...
      - Кого хороните? - спросил Симмонс у поотставшей бабенки в драном салопе.
      - А старосту нашего, раба божия Димитрия, - словоохотливо откликнулась та. - Доброй души мужик был, царствие ему небесное. А уж грамотный!.. Вчерась, сердешный, преставился.
      Дальше они слушать не стали.
      - Ну что ж, - подвел резюме Симмонс. - Как ни драматично это выглядит со стороны, жаловаться на судьбу Джуме не приходится. Жизнь прожил интересно и с пользой.
      - Ты так думаешь?
      - Конечно. Сын нищего дехканина, фаэтонщик, бек... Да еще какой бек! Легенды о нем ходят! За бедняков горой, богатым житья не давал. Справедлив, честен. Ханы и те с ним считались. Не случайно Асфандияр не сам его убрал, а с помощью царской охранки. За вольнодумство в Сибирь сослали. В кандалах, по этапу. И там чалдоны его своим признали, старостой выбрали. Так что не сокрушайся, не пропали твои труды даром.
      - Ты меня ycпокоил. Вечер воспоминаний подошел к концу?
      - Не совсем. Есть еще один тип, которого я хотел бы увидеть напоследок.
      - Кто это?
      - Саид-кяль.
      - Кто?
      - Плешивый Сайд.
      - Не знаю такого.
      - И слава богу. - Симмонс брезгливо передернул плечами. Личность, прямо скажем, не из приятных.
      - Зачем же он тебе нужен?
      - Понимаешь, к нему попал мой времятрон. Ну тогда, помнишь, в Хиве.
      - Помню.
      - Так вот этот сукин сын умудрился включить времятрон.
      - И где же ты его намерен искать?
      - А шут его знает. - Симмонс потер переносицу. - Его могло куда угодно закинуть.
      - В том-то и дело. Если бы хоть век знать. А так ищи иголку в стоге сена.
      - Давай все-таки попробуем? Чем черт не шутит.
      - Давай.
      Это стоило немалых трудов, но они его все-таки отыскали.
      Он сидел на корточках, привалившись спиной к гладкой кирпичной стене мавзолея Тюрабек-ханым, - нищий бродяга в рубище, на которое невозможно было смотреть без содрогания. Лохмотья кишели насекомыми, но он не обращал на них внимания, глядя куда-то вдаль пустым, ничего не выражающим взглядом.
      Вокруг простирались безлюдные руины огромного города, поросшие кое-где чахлой верблюжьей колючкой. Ярко светило солнце.
      - Тринадцатый век, - определил Симмонс. - Ургенч после нашествия Чингисхана.
      Девана продолжал тупо пялиться в одну точку изъеденными трахомой глазами.
      - Сайд?
      Нищий не шелохнулся.
      - Хой, Сайд! - Симмонс подобрал с земли хворостинку и пощекотал ею нищего. Тот небрежно отмахнулся, словно отгоняя муху.
      - Сайд!! - во весь голос крикнул Симмонс в самое ухо сидящего. Тот медленно повел глазами и, не поворачивая головы, уставился на пришельцев.
      - Оставь его, - сказала Эльсинора. - По-моему, он давно спятил.
      Неожиданно лицо нищего стало обретать осмысленное выражение. Он выпростал руку из-под лохмотьев, вытянул перед собой раскрытой ладонью вверх:
      - Подайте милостыню во имя всевышнего.
      Симмонс растерянно взглянул на Эльсинору. Подать было нечего.
      - Посмотри на меня, Сайд. Хорошенько посмотри. Узнаешь?
      Нищий отрицательно покачал головой.
      - Вспомни: Хива, рабы убили Шергазыхааа, ты караулишь ворота.
      Какая-то искорка блеснула в глазах нищего и тотчас погасла.
      - К тебе подошел купец. Потребовал коня. Дал золотую монету.
      - Золото! - оживился нищий. - Помню... Дай золота!..
      - Когда купец ушел, ты подобрал с земли часы.
      - Часы? - хрипло повторил нищий. - Часы - что?
      - Это бесполезно, Эрнст. Пойдем.
      - Подожди. - Симмонс достал из кармана времятрон, протянул нищему. - Вот это, помнишь?
      Взгляд нищего задержался на серебристой луковице и вдруг опять стал осмысленным. Он поднял перед собой руки, заслонив ими лицо.
      - Не надо! Не показывай!
      - Куда ты дел эту вещь? - не отставал Симмонс.
      - Продал, - прохрипел нищий.
      - Кому продал? - Симмонс был неумолим.
      - Джалаледдину-туре. За пять теньга. Не надо, не спрашивай больше. Я пойду.
      Он торопливо поднялся с земли и заковылял прочь, ступая босыми ногами по кучам битого кирпича и керамики,
      - О ком он говорил? - спросила Эльсинора, глядя вслед удаляющемуся Саиду. - Кто такой Джалаледдин?
      - Джалаледдин Мангуберды, сын хорезмшаха Мухаммада. Папаша сбежал, бросив страну на разграбление монголам. А сын собрал войско и продолжал борьбу, Хотел бы я знать, пригодился ему времятрон или нет? А в общем, какая разница? С Джалаледдином все ясно: в 1230 году его убьют в Курдистане. Возвращаемся, Люси, Довольно воспоминаний.
      Над Аралом вставало солнце. Огнистая дорожка протянулась по морю от самого горизонта до отмели, где они стояли по пояс в воде, взявшись за руки и глядя друг другу в глаза.
      - Итак? - спросил он,
      - Надеваем парадные костюмы...
      - Сжигаем за собой мосты...
      - И возвращаемся в двадцать третье столетие. Только жечь, пожалуй, ничего не надо.
      - Ты права. - Он оглянулся на алеющий в лучах солнца надувной домик. - Пусть все останется, как есть. Хоть какая-то память о нас.
      - Недолгая память, - усмехнулась она.- Нагрянут кочевники, - на портянки изрежут.
      - Изрежут, - согласился Симмонс, - И портянкам износу не будет. Только какая же это память? А что-нибудь оставить хочется.
      Он оглянулся по сторонам и крепко сжал ее руку.
      - Кажется, нашел. Смотри сюда!
      На берегу, там, где плато Устюрт угрюмо и круто возвышалось над морем, гордо изогнув шею, стоял ворблюд, неподвижный, как изваяние.
      - Чем не памятник, а? Правда, здорово?
      - Правда, - кивнула она. - Поручи это мне.
      - Давай. А я пошел собирать чемоданы.
      - Какие еще чемоданы? - изумилась она.
      - Условные! - Он схватил ее за плечи и окунул в воду.
      К берегу они бежали наперегонки. Она добежала до палатки первой. Остановилась, победоносно взглянула на запыхавшегося супруга и, помахав рукой, решительно зашагала к чинку, туда, где ничего не подозревающий верблюд преспокойно обгладывал над обрывом куст цветущего янтака.
      Симмонс кончал завязывать галстук и потянулся за пиджаком, когда она вбежала в палатку и с ходу плюхнулась на тахту.
      - Уф-ф, устала! - Она сбросила косынку и встряхнула головой, расправляя волосы. - Зато памятник получился что надо. Ступай, посмотри.
      Он вышел из домика и, прикрывшись ладонью от слепящего солнца, посмотрел в сторону обрыва. Памятник и в самом деле удался: высоко над морем, на фоне бледно-синего неба стоял, широко расставив ноги и величаво заприкнув голову, красавец-дромадер.
      - Ну и как? - Он и не заметил, как она вышла из палатки и встала рядом, пышущая свежестью, нарядная в белом платье с широким, окаймленным красной тесьмой вырезом.
      - Здорово! - восхитился он. - Только ведь и его варвары-кочевники по кусочкам растащут.
      - Ну это еще положим! - возразила она. - Тут им придется попыхтеть - копия из чистой бронзы.
      - Правда? - удивился Симмонс. - А оригинал где?
      - Пасется где-нибудь с сородичами, - Эльсинора оглянулась и долго смотрела на море. - Жаль, что надо уходить отсюда. Наверное, это самое красивое море на земле.
      Симмонс пробежал взглядом по голому каменистому берегу и покачал головой:
      - Не уверен. Но наверняка - самое синее.
      Они стояли на улице, мокрой от недавно прошедшего дождя, по эту сторону радуги. В одной руке Симмонс сжимал ручку чемодана, другой поддерживал под локоть Эльсинору. Впереди на особняке виднелась знакомая вывеска фирмы "Сафари во все времена".
      - Пойдем? - предложил он.
      - Туда? - Она улыбнулась и кивнула в сторону особняка.
      - Домой! - решительно сказал он и, продолжая держать ее под руку, повернулся и зашагал по влажно отсвечивающей брусчатке. Шел, сознавая, что идет навстречу своей нелегкой судьбе, и нисколько не страшась, потому что твердо уяснил главное: при любых обстоятельствах, всегда и во всем человек должен оставаться самим собой, до последнего вздоха бороться за свое достоинство, за свое будущее.
      И еще потому, что рядом с ним шла Эльсинора, е.го жена и единомышленница, самая прекрасная женщина на планете Земля.
      1980-1983 гг.
      В ГЛУБЬ ВЕКОВ НА МАШИНЕ ВРЕМЕНИ
      Путешествие во времени - фантастический мотив, получивший в литературе чрезвычайно большое распространение. Дело в том, что в отличие от многих других сюжетных условий, ет других исходных "дано" и "требуется доказать", этот мотив открывает перед писателем поистине безграничные перспективы философских раздумий над проблемами, обладающими вечной, нестареющей злободневностью. Назову только некоторые произведения из числа тех, в которых острый, приключенческий. научно-фантастический замысел сочетается с отнюдь не беллетристической глубиной в постижении действительности. Итак, вспомним, что допустили своих героев к экспериментированию со временем такие признанные классики мировой литературы, как Марк Твен ("Янки при дворе короля Артура"), 0'Генри ("Дороги, которые мы выбираем"), Джек Лондон ("Межзвездные путешественники"), Герберт Уэллс ("Машина времени"). Вспомним, что парадоксы времени исследовали корифеи современного научно-фантастического ромна: Рей Брэдбери ("И грянил гром"). Айзек Азимов ("Конец вечности"), братья Стругацкие ("Трудно быть богом"). Этот список можно было бы и продолжить, упомянув, скажем, других представителей "сайенс фикшен" XX века. Вспомним наконец, что эффекты времени в той или иной мере используются - не могут не использоваться авторами различных утопий и антиутопий, с одной стороны, и сочинителями исторических романов с другой. Обе категории писателей вынуждены путешествовать во времени, пускай и без героев, которые закреплены за своей вымышленной действительностью.
      Словом, у Н. Гацунаева были достаточно солидные предшественники, и принимаясь за роман об экспедициях во времени, он принимал на себя весьма серьезные моральные и эстетические обязательства. Не знаю, называется ли это "бросить перчатку". Но убежден: автор "Звездного скитальца" постоянно ощущал как бы давление со стороны собственной совести, чувствовал испытующий взгляд "продолжаемых" классиков. И надо сразу сказать; что обращеияе советского фантаста к старой традиции те стало пустой претензией. Н. Гацунаев оказался на уровне сложной задачи, которую он сам перед собой поставил, обратившись к каноническому сюжетному мотиву. Автор "Звездного скитальца" с первых строк романа обозначил свою творческую позицию, включив в число. повествовательных параметров всевозможное установления и законы, сформулированные классикой.
      Вместе с тем Н. Гацуиаев решительно обозначил те свои идейные и повествовательные рубежи, которые делают его роман самобытным явлением в современной фантастике. Герой "Звездного скитальца" Симмонс, расставшись с хмурой жизнью XXIII века - так уж получилось, что в его страну эта эпоха вошла суровой, милитаристской, попадает в Среднюю Азию дореволюционного периода и пытается воздействовать на ее развитие по методам, разработанным некогда твеновским янки. Подражание? Отнюдь нет. Во-первых, Н. Гацунаеву удается в хивинских эпизодах показать себя талантливым писателем-этнографом, тонким живописцем нравов, потенциальным мастером исторического жанра. Во-вторых, Н. Гацунаев проводит через своего героя оригинальную, "не заезженную" другими фантастами мысль: даже зная, что его ждет неизбежно будущее, человек должен нести в завтра свой идеал, оставаться самим собой. В-третьих, Н. Гацунаев - эмоциональный беллетрист, и "Звездный скиталец" вновь убеждает в этом: тема любви Симмонса и Эльсиноры важнейшая событийная и лирическая линия романа. Если добавить, что Эльсинора втайне от Симмонса и от читателя выступает в романе как бы двойным путешественником во времени, она - представитель XXX века, работник "Института наблюдений и контроля над прошлым", то еще очевидней обрисуется и самобытность романа, и его сложность, причем, сложность органичная, нерасчленимая на всевозможные "во-первых" и "во-вторых".
      Характеристика основных идейно-тематических мотивов романа относится преимущественно к его замыслу. Но она вполне приложима к реализации этого замысла: Н. Гацунаеву хватило опыта и мастерства для воплощения стратегического плана, требующего большой творческой энергии и неиссякаемой фантазии. И, кстати, трудно сказать, в какой ипостаси автор "Звездного скитальца" сильнее - как фантаст, как исторический романист или как лирик. Пишет он легко, воодушевленно, и повествование у него ладится.
      Вместе с тем при всей новизне своих красок роман в достаточной мере традиционен, он развивает характерную для научной фантастики последних десятилетий коллизию, размышляя над проблемай необратимости человеческого деяния и исторического процесса, проблемы ответственности каждою за судьбы других и даже за счастье грядущих поколений.
      Сын учителя и сам педагог по образованию, Николай Гацунаев родился и вырос в Хиве и после окончания вуза снова вернулся в Хорезмскую область. Был сельским учителем, преподавал в педагогическом институте, около десяти лет отдал журналистике, работая в областной газете и телевидении. Отсюда его великолепное знание узбекского языка, истории, культуры, быта, обычаев и традиций хорезмийцев, отсюда и его любовь к этому своеобразному краю, к его людям, любовь, которой согреты все его книги, начиная с поэтических сборников "Правота", "Алые облака", "Дэв-кала", "Город детства" и кончая повестями "Серая кошка в номере на четыре персоны", "Не оброни яблоко" и "Эхо далекой грозы". Этой любовью высвечены и лучшие страницы романа "Звездный скиталец".
      Хотя машине времени вроде бы под силу любой маршрут, есть дистанция, на которой она отказывает, это-индивидуальная жизнь фантаста. Н. Гацунаеву недавно исполнилось пятьдесят, причем сие произошло само собой - не по рецептам Г. Уэллса или А. Азимова. А за то, что он пришел к своему юбилею автором талантливых произведений, что более, чем половина из этих пятидесяти лет была заполнена успешным литературным трудом, ответственны самобытное дарование, беспокойный творческий характер Н. Гацунаева и простое перо, даже не пишущая машинка. Думается, что точно так же, сами по себе, без машин времени его произведения прочно войдут в сердца читателей и останутся в них на многие, многие годы.
      А. Вулис