Звездный скиталец

      - Вы опять не в духе, Зигфрид?
      Дюммель вздрогнул и оглянулся. В дверях стоял улыбающийся Симмонс.
      "Тебя только не хватало!" - Барон мысленно чертыхнулся.
      - Рассчитались с дизайнером?
      Немец отрицательно мотнул головой.
      - Не нашли?
      - Нашел. - Дюммель тяжко вздохнул и запер сейф.
      - И что же?
      - Не взял, жулик. Ему, видишь ли, наполеондоры подавай. А откуда у меня наполеондоры?
      - М-да. - Симмонс прошелся по комнате. Сел в кресло. Пожалуй, действительно проблема. Что же вы намерены делать, Зигфрид?
      - Не знаю, - угрюмо буркнул немец. - Ума не приложу.
      - А я знаю! - Эльсинора стремительно вошла в комнату. - И ты здесь, Эрнст?
      - И я здесь, - улыбнулся Симмонс.
      - Я принесла герру Дюммелю наполеондор, - сообщила она радостно.
      - Думаешь, это его выручит? Вам ведь нужно ик гораздо больше, а, Зигфрид?
      - Еще четыреста девяносто девять таких монет, если этот динозавр не врет.
      - Динозавр? - хохотнул Симмонс. - Дизайнер, вы хотите сказать.
      - Какая разница? - уныло проворчал немец, paзглядывая протянутую Эльсинорой монету. - Золотых от этого не прибавится.
      - Что верно, то верно. - Симмонс благодушно попыхивал сигаретой. - Хотя, как знать? Возможно, как раз этот золотой вас и спасет, Дюммель. Что ты на это скажешь, Люси?
      - Скажу, что друзей надо выручать.
      - Золотые слова... - Симмонс затянулся и пустил к потолку длинную струю дыма. - Как по-вашему, друг вы нам или не друг, Зигфрид?
      - Я? - оскорбился барон. - Вам?
      - Ну, разумеется, вы нам.
      - И вы еще в этом сомневаетесь?
      - Я нет. А вот Люси...
      - Мадам Эльсинора! - взмолился немец.
      - Эрнст шутит, герр Дюммель.
      - Ну полно, полно, барон. Экой вы, право! Уже и спросить ни о чем нельзя.
      Симмонс загасил сигарету и поднялся.
      - По правде говоря, этот ваш динозавр-дизайнер и мне порядком надоел. Но уговор есть уговор. Так что вам придется поработать, Дюммель.
      - С огромным удовольствием, шеф.
      - Даже так? - Симмонс усмехнулся. - Ну что ж, тогда отправляйтесь и принесите два ведра мусора.
      - Два ведра чего? - оторопел немец.
      - Мусора, - невозмутимо повторил шеф. - Щебенка, глина, известь - все равно, лишь бы поувесистее.
      - Вы смеетесь надо мной, шеф.
      - Вовсе нет. Вам ведь нужны золотые?
      - Нужны, - вздохнул барон.
      - Тогда не теряйте времени.
      - Хорошо, шеф. - Дюммель все еще колебался. У самых дверей он оглянулся. - Вы не шутите, герр Симмонс?
      - Ничуть, Зигфрид.
      - Тогда я пошел?
      - С богом, барон.
      Дюммель вышел, прикрыв за собой дверь.
      - По-моему, ты переигрываешь, Эрнст, - улыбнулась Эльсинора.
      - Возможно.
      Симмонс наклонился, поцеловал ее в щеку. Она ласково провела рукой по его волосам. Он перехватил ее ладонь и поднес к губам.
      - Хочется хоть на минуту почувствовать себя богом. Могу я себе это позволить?
      - Конечно, можешь. - Она рассмеялась. - Как прикажете к вам обращаться в такие минуты?
      - На ты. Бог - единственная персона, к которой англичане обращаются на ты.
      - Даже теперь? - усомнилась она.
      - Когда теперь?
      - Ну тебя! В XXIII веке, разумеется.
      - Не знаю, - откровенно признался он. - Ни разу не бывал в церкви. Как-то не до того было.
      - А ведь церкви там все еще есть.
      - Есть. И верующие есть. Секты, общины...
      Они умолкли, занятые каждый своими мыслями. В дверь негромко постучали.
      - Войдите, - откликнулся Симмонс. Дверь отворилась, и в комнату вошел Дюммель с двумя ведрами строительного мусора.
      - А, вот и вы, Зигфрид! - оживился Симмонс. Взял из рук сконфуженного барона ведра, прикинул, взвешивая. - Пожалуй, достаточно. А теперь не сочтите за труд прогуляться с мадам по парку полчасика. Не возражаете? И боже вас упаси пытаться ее обольщать!
      Дюммель досадливо поморщился и вздохнул.
      - Знаю я вас, старого греховодника! - не унимался Симмонс, выпроваживая немца из комнаты. - Вам только в рот палец положи.
      - ...живо выплюнете! - докончила за него Эльсинора и, отстранив мужа, взяла барона под руку. - Ведите меня, рыцарь. И не обращайте внимания на этого брюзгу. Ой!
      Симмонс невозмутимо почесал переносицу.
      - Одерни! - Эльсинора звонко расхохоталась. - Никто любить не будет.
      - Это как раз то, чего я добиваюсь, - усмехнулся Симмонс. И захлопнул за ними дверь.
      Минут сорок спустя Симмонс отыскал их в беседке возле пруда. Эльсинора бросала лебедям кусочки хлеба. Дюммель с угрюмой сосредоточенностью наблюдал за птицами.
      - Идиллия! - усмехнулся Симмонс и со стуком поставил перед Дюммелем ведерко, прикрытое полотенцем. - Получайте ваши сокровища, барон. Утрите нос динозавру.
      Дрожащими пальцами барон сдернул полотенце и ахнул: ведро было доверху наполнено новенькими наполеондорами.
      Акционерное общество "Дюммель и К°" процветало. Складские помещения ломились от хлопка, льна, каракульских смушек, семян люцерны, конопли, кунжута. Хлопкоочистительные заводы едва успевали перерабатывать хлопок-сырец, узкоколейка работала с полной нагрузкой, зафрахтованные Дюммелем пароходы с тяжело нагруженными баржами курсировали между Чалышем и Чарджусм по предельно уплотненному графику, и вес же на пристани и отгрузочных площадках поднимались с каждым днем все выше пирамиды из прессованного волокна.
      Пришлось обратиться к каючникам, но те до самого конца навигации были наняты другими промышленниками и, слушая заманчивые посулы агентов "Дюммеля и Компании", лишь прискорбно чмокали и разводили руками.
      Симмонс выходил из себя и закатывал Дюммелю разгон за разгоном. Еще двумя годами раньше тот бы, наверное, с ума сошел от всего, что ему ежедневно приходилось выслушивать, но теперь сохранял завидное хладнокровие и присутствие духа.
      - Ума не приложу, чего вы кипятитесь? - невозмутимо пожимал он плечами после очередного симмонсовского нагоняя. Дела идут лучше некуда. Деньги лопатой загребаем. Конкуренты на ладан дышат. Чего еще нужно?
      За последнее время немец разительно изменился. От облапошенного, вконец потерявшего голову растяпыбарона не осталось и следа: почувствовав твердую почву под ногами, Дюммель как-то уж очень быстро обрел душевное равновесие, все больше и больше ощущал себя хозяином положения. Даже встряска, которую устроил ему Симмонс, перебросив в 1878 год и пригрозив оставить там "у разбитого корыта", мало что изменила.
      Дюммель буквально на глазах становился фигурой в деловом мире. С ним стали считаться, его побаивались, перед ним заискивали и лебезили. Изменился он и внешне: стал как-то более собран, подтянут и элегантен, насколько может быть элегантным боров средней упитанности. И - вот уж воистину неисповедимы свойства души человеческой! - после всего, что сделал для него Симмонс, вытащив буквально из грязи да в князи, - боготворить бы барону-неудачнику своего шефа-спасителя, ан нет! Бурлила строптивая тевтонская кровь, шибала в голову. Какими только оскорбительными эпитетами ни награждал Дюммель своего патрона (мысленно, разумеется). Однако в присутствии шефа робел, хотя старался не подавать виду.
      "Вот тебе и презренный металл! - размышлял между тем ничего не подозревающий Симмонс, не без удивления разглядывая сидящего перед ним Дюммеля. - Скорее уж облагораживающий, чем презренный. С тех пор, как собственный счет в банке открыл, не узнать барона. Приосанился, франтить стал, даже, пожалуй, помолодел, стервец. Собственным мнением обзавелся. Ну, погоди, немчура паршивая!"
      - Что еще нужно, изволите спрашивать? - Симмонс легонько похлопывал ладонью по гладкой поверхности стола. - Это вы всерьез, или как?
      Немец пробормотал что-то невразумительное.
      - Вы, кажется, в самом деле полагаете, что горы тут без меня своротили? Хреново работаете, Дюммель! Хреновее некуда!
      - Стараюсь, - барон угрюмо пожал плечами.
      - Хреново стараетесь! Я вам, кажется, русским языком объяснял: ни одного конкурента не оставлять! Всех по ветру! Пусть сам хан хивинский под вашу дудочку пляшет. Прибрать к рукам весь оазис! От Шарлаука до Аральского моря один хозяин - "Дюммель и К°"! Вы что, не поняли меня тогда?
      - Понял, - хмуро буркнул Дюммель.
      - Так в чем дело? Нищих каючников не можете уговорить? Да скупите все каюки к чертовой матери. Предложите такие деньги, чтобы у них глаза на лоб повылазили! У вас что - денег мало?
      - Целесообразно ли, - усомнился Дюммель. - Такие расходы...
      - Тогда сожгите! - Симмонс хлопнул ладонью по столу, бешено сверкая глазами. - Наймите людей. Пусть подожгут все каюки до единого. Мы и только мы должны держать в своих руках торговлю, транспорт, промышленность, строительство, все виды предпринимательской деятельности. Без нашего ведома не будет продан ни один тюк хлопка, не будет сформован ни один кирпич, не упадет в борозду ни одно зернышко конопли, не заработает ни одна "джин-машина", не снимется с якоря ни один пароход. Безраздельная монополия. Диктат, если угодно. Это вам, надеюсь, понятно?
      - О йа! - Немец обалдело хлопал белесыми ресницами. - Вы сумасшедший, герр Симмонс. Вы одержчмы маниакальной идеей!
      "Где он, шельмец, слов-то таких успел нахвататься? - поразился Симмонс. - Дурак дураком, а смотри-ка! И ведь осмелел, каналья. Это ж надо - шефа в глаза сумасбродом назвать!"
      Но барон уже понял свою оплошность.
      - Bсe великие люди были маньяками, repp Симмонс, - спохватился он, придавая своей физиономии крайнюю степень восхищения. - Вы величайший из смертных, с которыми я когда-либо встречался!
      - А вам что - и бессмертных доводилось встречать? - не удержался Симмонс. Барон вытаращил глаза в полнейшем замешательстве.
      - Ну полно, полно вам! - Симмонс сделал вид, что смягчился. - Так ведь вас, чего доброго, еще и удар хватит. Апоплексический.
      - Апоп... - икнул немец. - Aпап...
      - Вот тебе и "апап"! Успокойтесь, говорят вам! Ишь, разыкался. Шнапсу хлебните, что ли. Где вы тут спиртное прячете?
      Фужер коньяка немного успокоил расходившиеся нервы Дюммеля. Симмонс чуть пригубил из своего бокала и отставил в сторону.
      - Очухались, барон? Ну так вот, зарубите себе на носу: с сегодняшнего дня вы не просто предприниматель, не просто глава (Симмонс усмехнулся) акционерного общества. На вас, милейший, возлагается историческая миссия (у немца опять испуганно округлились глаза). Да перестанете вы наконец таращиться или нет? Что за манеры? Коньяк фужерами хлещете.
      - Вы же сами налили! - оторопел Дюммель.
      - Мало ли что налил, - ухмыльнулся шеф. - Так вот, насчет миссии. Вы, голубчик, собственными руками станете делать историю.
      - Историю?! - Казалось, Дюммель вот-вот вывалится из кресла.
      - Историю, - невозмутимо подтвердил Симмонс. - Историю, историю! Вы хоть представляете себе, что это такое?
      Барон ошалело мотнул головой.
      - Я так и думал,- удовлетворенно кивнул Симмонс. - Постараюсь объяснить как можно популярнее.
      - Поп... - поперхнулся немец.
      - Только чур не икать. Хлопните еще фужер, так уж и быть, разрешаю (Дюммель опять помотал головой). Ну, как хотите. Требуется от вас в общем не так много: выставить из ханства конкурентов, взять все в свои руки. - Симмонс для вящей убедительности сжал пальцы в кулак, показывая, как это следует делать. - И пунктуально выполнять все мои указания. Просто, не правда ли, барон? Проще некуда. Договорились?
      - Я подумаю, - неожиданно выпалил немец.
      - Что-о-о? - Симмонс даже привстал от удивления, но тут же взял себя в руки. - По году тигра соскучились, ваше сиятельство? Хотите, обратно отправлю?
      Сунул руку в карман, достал матово отсвечивающую луковицу. Шагнул к главе акционерного общества.
      - Едем, барон?
      - Я уже подумал, - поспешно закивал Дюммель... - Я согласен, шеф. Будем делать историю.
      - Так-то оно лучше.
      Час спустя, оба изрядно навеселе, они уже в обществе Эльсиноры как ни в чем не бывало коротали время за поздним ужином. Время приближалось к одиннадцати. За распахнутыми настежь окнами, остервенело зудя, бились о противомоскитную сетку комары.
      Дюммель, импозантный, в аккуратно выглаженном вечернем костюме, встал с фужером шампанского в руке. Слегка покачнулся.
      - Предлагаю тост за очаровательнейшую из представительниц прекрасного пола!
      - Ишь, сердцеед! - не удержался Симмонс. Эльсинора незаметно толкнула его коленом. Он взглянул на нее смеющимися глазами и кивнул. - Продолжайте, Зигфрид, старина. Считайте, что меня здесь нет.
      - Мадам! - в голосе Дюммеля рокотали литавры. - Мы стоим на пороге великих событий, мадам. Я уверен, мадам, мы все трое войдем в историю.
      - Полегче, барон, - усмехнулся Симмонс. - В историю ведь и вляпаться недолго.
      Поздно ночью по набережной канала Шахабад вдоль причалов, у которых покачивались груженные кипами хлопка каюки, крадучись, пробирались трое в темных халатах и низко надвинутых на лица чугурмах. Там и сям у самой воды тлели угли догоравших костров. Возле них храпели, закутаьшись в тряпье, каючники. Ктото невидимый в темноте сонно тренькал на дутаре, безуспешно пытаясь нащупать ускользающую мелодию,
      Трое, воровато озираясь, дошли до конца пристани. В прибрежных зарослях тальника, держа в поводу коней, их ждал четвертый. Пятый, толстый, коротконогий. стоял чуть поодаль.
      - Сколько? - голос коновода звучал приглушенно в хрипло.
      - Сорок три.
      - Фьюить-фьиу!
      - Тише ты! - шикнул на коновода коротконогий. - Соловей нашелся! Подите сюда все.
      Он наклонился и пошарил в кустах. Звякнуло стекло.
      - Водка, что ли? - вполголоса предположил один из пришедших.
      - Я тебе покажу водка, пропойца! - шепотом пригрозил толстяк. - Держите.
      Он дал каждому по увесистому свертку.
      - Тут в каждом десять бутылок. По бутылке на каюк, понятно? Переведи.
      Коновод перевел. Трое согласно качнули лохматыми чугурмами.
      - А теперь на лошадей и - что есть духу по берегу. Покидаете бутылки - и кто куда, врассыпную. Утром в конторе увидимся. Понятно?
      Чугурмы снова дружно качнулись.
      Спустя минуту-другую бешеный конский топот взорвал тишину. Зазвенело, разлетаясь вдребезги, стекло, и смерч сизого пламени взметнулся в небо. Второй, третий, четвертый... Всадники вихрем неслись вдоль причалов, и огненные столбы вставали по их следам.
      Не трогаясь с места, толстяк методично считал вспышки, досчитал до двадцати четырех, сбился, плюнул и стал просто наблюдать за происходящим. По обрюзгшему, гладко выбритому лицу скакали алые всполохи.
      Пламя охватило каюки, перекинулось на досчатые причалы.
      Трещали, лолаясь, рассыпая фонтаны искр, кипы хлопка. Вдоль всего берега высоко в небо поднялась сплошная стена огня. На ее фоне метались черные силуэты людей. С каждой минутой становилось все жарче и жарче. Ночь, на глазах превращаясь в день, опаляла лицо нестерпимым зноем. Где-то запоздало ударил пожарный колокол.
      Коротконогий удовлетворенно хмыкнул, пригнулся и с неожиданным проворством юркнул в заросли.
      На следующее утро в Ново-Ургенче только и разговоров было, что о ночном пожаре. Слухи один невероятнее другого роились, как комары над рисовым полем. Вину за поджог валили то на непокорных туркмен-йомудов, то, на кара-кипчаков, то на беглых каторжан, неведомо как очутившихся на территории ханства. Промышленники ходили как в воду опущенные: сорок с лишним груженных прессованным волокном каюков сгорели дотла. А тут еще поступили сообщения из Кипчака, Шарлаука и Дарган-Ата, что той же ночью вспыхнули готовые к отправке баржи и каюки с хлопком, пшеницей и рисом. Кое-что, правда, удалось спасти, но о том, чтобы сбыть попорченный огнем и водой товар, не могло быть и речи.
      - Лихо поработали, Дюммель! - похвалил Симмонс. - Признаюсь, не ожидал такой прыти. Ей-богу, из вас бы неплохой Стенька Разин получился. Или Робин Гуд. Петля по вас плачет.
      У немца густо побагровели отвислые щеки.
      - Ну что вы зарделись? Привыкайте к комплимено там, барон, не век же мне на вас собак вешать.
      Глава акционерного общества одарил патрона испепеляющим взглядом. Тот ухмыльнулся.
      - Право, Зигфрид, я вас иногда даже побаиваюсь, Есть что-то в вас инквизиторское. А ну как во вкус войдете? Так ведь вы и меня с Эльсинорой в один прекрасный день подожжете, а?
      - Оставьте неуместные шутки, герр Симмонс! - вспылил немец.
      - Ну, полно, полно! - Симмонс похлопал барона по упругому брюшку. - Уж и пошутить нельзя. Мы с вами цивилизованные люди, должны понимать юмор. Сядьте, дорогуша. Потолкуем, что дальше делать. С поджигателями, кстати, рассчитались?
      Дюммель угрюмо кивнул.
      - Что-то вас угнетает, барон. Открылись бы, а? Как на духу. И вообще мой вам добрый совет: не держать от меня секретов. Боком выйдет. Так что выкладывай все без лишней скромности.
      - Не учли... - Немец вздохнул.
      - Чего же это? - полюбопытствовал шеф.
      - Мнение общества.
      - Вот как? Да телитесь вы, Дюммель. Что мне - каждое слово из вас клещами вытягивать?
      Немец пожевал губами, собираясь с духом.
      - Вы умный человек, шеф...
      - Благодарю. Поближе к делу нельзя?
      - ... а допустили оплошность. - Дюммель сделал многозначительную паузу. В поросячьих глазках засветилось злорадство.
      - Любопытно. Какую же?
      - Нельзя было поджигать каюки всех конкурентен сразу.
      - Что же вы меня раньше не надоумили? Составили бы график: сегодня Петров погорелец, завтра - Юсупи, послезавтра Тер-Григорян.
      - Напрасно смеетесь. Люди не дураки. Поймут, что к чему, когда обнаружится, что единственный, кто не пострадал - это наше акционерное общество.
      - Браво, браво! - похлопал в ладоши Симмонс. - Только кто вам сказал, что "Дюммель и Компания" не пострадали?
      - А разве не так? - насторожился барон.
      - Пострадали, - скорбно вздохнул патрон. - Мы с вами, голубчик, потеряли "Диану".
      - "Диану"? - ахнул немец. - Лучший наш пароход!
      - Увы! - страдальчески покивал Симмонс. - С пятью баржами отборной пшеницы.
      - Вы шутите, repp Симмонс! - взмолился барон.
      - Какие уж тут шутки. Сгорели дотла.
      Дюммель ошалело выпучил глаза, откинулся на спинку кресла. Шеф наблюдал за ним с нескрываемым любопытством.
      - Не получится из вас деловой человек, Дюммель. Хватка не та. Мелко плаваете, барон. Беру свои комплименты обратно. Никакой вы не Робин Гуд. И Стенька Разин из вас не выйдет. У тех размах был, удаль молодецкая. А вам только бы медяки считать. Вот в Гобсеки вы, пожалуй, подошли бы. Из-за какой-то паршивой лохани этакую истерику закатить! К тому же она ведь застрахована, эта ваша посудина?
      - Вы... - Дюммель задохнулся. - Страшный вы человек, герр Симмонс!
      - Так уж и страшный, - Симмонс взял со стола бутылку французского коньяка, поглядел на свет. Одобрчтельно хмыкнул. - Умеют фильтровать, шельмецы! О чем, бишь, мы толковали? А, да! Так вот, зарубите себе на носу, Дюммель: хотите преуспевать в делах, - не скупитесь, рискуйте! "Без копейки рупь не рупь!", "Береженого бог бережет", - все эти заповеди для мелких лавочников. Настоящий делец обязан рисковать. С умом, разумеется. Масштабно. Ваши тевтонские предки это еще когда поняли. На всю Русь замахнулись разом. А уж они, уверяю вас, сами мелочью не довольствовались. Это вам не татаро-монголом быть голу!
      - Оставьте моих предков в покое! - взвился барон.
      - Эк вас за живое задело! - Симмонс смерил его откровенно любопытствующим взглядом, словно увидел впервые.
      - А ведь вы, батенька, до мозга костей реваншист. Неужто это еще от тевтонов повелось?.. Послушайте, барон, а что если нам с вами на Ледовое побоище махнуть? Подсобим малость крестоносцам. Глядишь, для ваших земляков-современников что-то к лучшему переменится. Дойчланд юбер аллее! А? Как вы на это смотрите?
      - Гениально! - Дюммель просиял. - Дойчланд юбер аллее! Это вы сами придумали, шеф?
      - Где уж мне, - отмахнулся Симмонс. - Ваш потомок Адольф Шикльгрубер. В двадцатом веке. Мировую войну, сукин сын, затеял под этим девизом.
      - Да? - загорелся Дюммель. - И мы победили?
      Симмонс отрицательно качнул головой.
      - Нет, Зигфрид. Полное фиаско. Германию разгромили, а Гитлер, то бишь Адольф Шикльгрубер, отравился крысиным ядом.
      На немца страшно было смотреть: вытаращенные, налитые кровью глаза, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит, в уголках трясущихся губ проступила пена. Он рухнул лицом в ладони и глухо зарычал.
      - Бедная Германия! - прорвалось сквозь зубовный скрежет. - Несчастная Германия!
      Внезапно барон рывком вскинул голову. Яростно сверкнули глаза.
      - Пусть так! - громовые раскаты голоса оглушительно гремели в комнате. - Йа! Пусть поражение! Все равно Дойчланд юбер аллее! Придет и наш звездный час!
      Симмонс зябко передернул плечами.
      - А теперь к делу. Наставлений я вам больше делать не намерен. По крайней мере пока. Общее направление, надеюсь, вы себе усвоили. А дальше шевелите мозгами сами. У меня своих дел невпроворот..
      Он встал и прошелся по кабинету, ощущая на себе затравленный взгляд Дюммеля. "Черт меня дернул про Ледовое побоищо ляпнуть, - с досадой подумал Симмонс. - Не отстанет ведь теперь, немчура проклятый".
      - Герр Симмонс! - Дюммель стоял рядом с креслом, вытянув руки по швам. "Началось!" Симмонс резко оглянулся.
      - Ну, что еще?
      - В ваших руках судьба великой немецкой нации, герр Симмонс.
      - Ну это вы бросьте! Нашли фюрера!
      - Само провидение...
      - Бросьте, вам говорят! - жестко оборвал Симмонс. Немец замолк, но продолжал есть шефа глазами. - Знаю, куда вы гнете. Так вот: не родился еще на свет человек, который заставил бы меня сделать что-то против моей воли.
      - Но я...
      - Молчать! - рявкнул Симмонс. - И не смейте ставить меня в один ряд с вашим плюгавым ефрейтором!
      - К-к-каким ефрейтором? - оторопел Дюммель.
      -Прекрасно знаете, каким! - забылся Симмонс. - С Гитлером! Великая нация, видишь ли! Стадо безмозглых баранов, с которым психопат Шикльгрубер развязал мировую войну!
      - В-вы несп-п-праведливы, герр...
      - Молчать, вам говорят! Тоже мне, Зигфрид-завоеватель!
      "Все в одну кучу! - Симмонс мысленно усмехнулся. - Представляю, какой у него сейчас ералаш в башке. Осталось еще по самолюбию пройтись и, пожалуй, хватит".
      - Вы, барон, в бухгалтерские книги почаще заглядывайте. Отрезвляет, знаете ли. А еще лучше принесите-ка их сюда.
      - Все? - вытаращил глаза немец.
      - За последние полгода. И ступайте гулять. Поостыньте да поразмыслите на досуге, пока я тут вас ревизовать буду.
      Симмонс знал, что наносит Дюммелю смертельную обиду: в чем угодно можно было обвинить пунктуального немца, только не в отсутствии скрупулезности, и уж что-что, а бухгалтерский учет был в идеальном порядке. Но знал он и другое: из головы барона надо во что бы то ни стало выбить мысль о Ледовом побоище, пока она не переросла в навязчивую идею.
      ГЛАВА ШЕСТАЯ
      "Золотое колечко у пэри во рту"
      "Извош" Джума сгорбился на передке фаэтона, машинально подергивая поводья. Лошаденка, лениво покачивая головой, плелась по улице, безразличная ко всему и вся. День выдался хуже некуда: с утра Джума торчал возле базара, но желающих нанять фаэтон было немного, да и те, окинув взглядом старую с облупившейся краской и продавленными рессорами колымагу с убогой клячей в оглоблях, решительно проходили мимо: пешком скорее доберешься, чем на такой развалине. Наконец в воротах базара показался тучный офицер с обвислыми бурыми усами и бордовым носом в помятом неопрятном мундире и, сжимая в руке вяленого, леща, огляделся по сторонам. Джума живо сорвался с места, приглашающим жестом указал на фаэтон.
      - Ассалому-алейкум, таксыр! Куда едем?
      - В штаб, - буркнул офицер, забираясь в фаэтон, но когда проезжали мимо шапкинского питейного заведения, раздумал, ткнул Джуму в спину лещом. - Останови, малайка. Подождешь меня тут.
      - Хоп, таксыр.
      Ждать пришлось долго. Наконец офицер вышел из кабака без фуражки, в распахнутом мундире и, пошатываясь, побрел мимо.
      - Таксыр! - взмолился Джума. Офицер окинул его взглядом мутных глаз, не узнавая. Рыгнул.
      - Чего тебе, киргизское мурло?
      - Дальше чатай едем?
      - Куда дальше?
      - Куда надо.
      - Некуда мне ехать. Приехал. - Офицер покачнулся, мотнул головой. Предложил неожиданно: - Хочешь, озолочу?
      "Шайтан их разберет, этих русских, - с тревогой подумал Джума, - то за медяк удушить готовы, то - "озолочу". А вдруг и правда расщедрится? С пьяными - чего не бывает?".
      Решил испытать судьбу.
      - Хочу!
      Офицер выгреб из кармана пригоршню монет, кивнул фаэтонщику:
      - Держи.
      Предвкушая удачу, Джума подал сложенные в лодочку ладони. Офицер коротко размахнулся и ударил его в лицо. Брызнула кровь из разбитого носа, покатился по земле малахай.
      - Еще? - злорадно ухмыльнулся офицер. Джума молча подобрал малахай и, не оглядываясь, побрел к фаэтону.
      - Стыдно, ваше благородие! - прозвучал за спиной чей-то возмущенный голос. - За что человека обидели?
      - "Человека!" - заржал офицер. - Нашел человека! Иди похристосуйся!
      Зажимая ладонью кровоточащий нос, Джума подошел к фаэтону и стал отвязывать поводья.
      - Постой, малый!
      Фаэтонщик оглянулся. Доставая на ходу платок из кармана просторной куртки, к нему шел русский парень лет двадцати-двадцати пяти. "Тронет, головой ударю! - с решимостью отчаянья подумал Джума. - Будь что будет!" - Он снял малахай и набычился, глядя на приближающегося налитыми кровью глазами. Тот понял его состояние, улыбнулся обезоруживающе:
      - Не бойся.
      Голос звучал виновато и ласково. Джума почувствовал, что вот-вот заплачет, хлюпнул носом и взобрался в фаэтон.
      - Постой, куда же ты? - окликнул его русский, но Джума упрямо мотнул головой и хлестнул лошадь вожжами. Та, всхрапнув, присела на круп, рванула с места размашистой рысью.
      - Лови-держи-догоняй! - от души веселился офицер. - Ату его! Ату-ту!
      На окраине Ново-Ургенча Джума остановил лошадь возле неширокого канала Киргиз-яб, привязал поводья к стволу старой корявой яблони и огляделся. Неподалеку за решетчатой оградой белело высокое здание под зеленой железной крышей. На воротах поблескивала черная с золотом прямоугольная доска. За воротами радужно переливался цветник с фонтаном посредине. Вокруг кудрявились молоденькие фруктовые деревья.
      Фонтан был в диковинку, но Джуме было не до него. Убедившись, что вокруг никого нет, он снял запачканную кровью рубаху, сполоснул ее в канале, повесил сушиться на сук яблони и вошел в воду. Вода была теплая, коричневая от ила, но, окунувшись несколько раз, фаэтонщик почувствовал себя бодрее. Выжал в кустах портки, натянул на влажное тело и завязал ишкыр *.
      "Хоть бы пару ездоков аллах послал, - подумал он, выбираясь из зарослей. - Вернусь ни с чем, Жаббарбий шкуру спустит". Жаббарбий был владельцем фаэтонхоны. Джума представил себе его разъяренную рожу и невольно прибавил шагу. Почти бегом выскочил из кустов и замер, ошеломленный: возле фаэтона стояла пэри.
      Она ничуть не была похожа на пэри из сказок, которые он знал с детства. И все-таки это была пэри, потому что только пэри могла стоять так у всех на виду без паранджи, только у пэри могли быть такие прекрасные золотые волосы, такое ослепительно красивое белоснежное лицо, такие огромные, синие, как небо, глаза. На пэри было воздушное розовое платье, красные туфельки на высоких каблуках. Пэри держала в руке розовый зонтик. Пэри улыбалась.
      Джума оробело попятился и вдруг почувствовал жгучий стыд за то, что стоит перед ней без рубахи, в мокрых, облепивших ноги штанах.
      - Подойди сюда, - позвала пэри, и голос ее зазвенел, как серебряный колокольчик. Джума напрягся всем телом, не смея шевельнуться. Пэри говорила по-узбекски, как-то чудно выговаривая слова.
      - Иди-иди, - пэри поманила его рукой. - Не надо бояться.
      "Золотое колечко у пэри во рту,
      Завладей им, - и станет рабою твоей",
      - вспомнил Джума слова из песни, которую, отчаянно гнусавя, пел на базаре слепой нищий сказитель. Легко
      * Увдур, - шнурок, заменяющий пояс.
      сказать, завладей! Подойти и то боязно. Мулла говорил, - пэри молодых йигитов заманивают, а потом в животных превращают. Джума решился и, зажмурив глаза, шагнул вперед. Ощупью отыскал рубаху, стал торопливо натягивать. Рядом зазвенели, засмеялись колокольчики.
      - Ну успокойся, успокойся. Рубашку задом наперед надел, бедняга.
      На фаэтонщика пахнуло чем-то сладким, дурманящим. "Вот и началось", - подумал он, чувствуя, как кружится голова и ноги словно врастают в землю. Страха не было, только покорность и повиновение. Джума открыл глаза и, отвернувшись, переодел рубаху.
      - Отвези меня в город, - сказала пэри.
      Фаэтонщик кивнул, так же не глядя.
      - Да посмотри ты на меня наконец, - пэри засмеялась. - Ты всегда такой робкий?
      Джума пересилил себя и поднял голову. Глаза у пэри были удивительные: от их влекущей голубой бездонности мешались мысли и сердце подскакивало к самому горлу.
      - Где же ты так расшибся, мальчик?
      Джума продолжал молча смотреть на пэри, не в силах отвести глаз.
      - Подожди меня здесь, я сейчас вернусь.
      Он завороженно смотрел, как она легко и стремительно идет мимо цветника к дому, как развевается тдол ее легкого розового платья, как кружатся над кирпичной дорожкой вспугнутые ею бабочки. Бесшумно отворилась и захлопнулась высокая входная дверь за белоснежными колоннами.
      Джума вздохнул, достал из фаэтона облезлый малахай, нахлобучил на голову. "Вот и все, - тупо подумал он. - Кончился сон. Надо ехать". Отвязал поводья, взобрался в фаэтон.
      - Я же сказала, подожди!
      Оказывается, колокольчики могут звенеть и сердито. Джума оглянулся: она уже выходила из ворот и в руках у нее поблескивала небольшая металлическая шкачулка.
      - Нагнись.
      Он послушно наклонился к ней и опять зажмурид глава. Что-то холодное коснулось его носа, резкий освежающий запах защекотал ноздри, потом кольнуло в щеку. Джума вздрогнул и открыл глаза.