- Нет. - Джума поднатужился и перевалил сундук через порог. - Книги.
      - Кни-ги? - покачнулся старик. - Какие книги?
      - Разные, - беспечно ответил сын, роясь в карманах. - Куда я ключ подевал?
      - Ты что же - читать научился?
      - Научился, ата, научился. - Джума нашел наконец ключ, отпер сундук. - А мать где?
      - Позади дома, тандыр * топит.
      - Нашла время.
      Джума откинул крышку, достал стеганый зимний халат, роскошный лисий малахай. Протянул отцу,
      - Это тебе, ата.
      Ни слова не говоря, старик принял подарки, продолжая как-то странно смотреть на сына. У того удивленно вскинулись брови.
      - Что ты на меня смотришь?
      - Так...
      - Не хитри, ата. Говори все.
      - И скажу, - решился Худакь-буа. - Только ты мне сначала ответь, откуда у тебя столько денег? На прошлой неделе гостинцы привез, теперь опять, фаэтон, лошадь...
      - ...дом в Ургенче.
      * Печь из обожженной глины для выпечки лепешек.
      - До-ом? - вытаращил глаза Худакь-буа. - В Ургенче?
      - Ну да. Надо же мне жить где-то!
      - Сынок... - Худакь-буа отложил в сторону подарки, взял сына за руку, заговорил изменившимся умоляюшим голосом: Скажи мне все, сынок. Начистоту. Не нравится мне это. Ой, не нравится!..
      - Спрашивай, отец, - вздохнул Джума. - Постараюсь ответить.
      - Откуда у тебя деньги?
      - Я их заработал, ата.
      - За какие-то двадцать дней?
      - Д-да.
      - Ты обманываешь меня, Джума.
      - Нет, ата. Я говорю правду. Деньги заработаны честно.
      - Не верю, - покачал головой старик.
      - Как знаешь. - Джума пожал плечами.
      - Ты стал другим. - Худакь-буа осторожно провел ладонью по щеке сына. - Тебя словно подменили, сынок.
      - Я все тот же, ата.
      - Нет, сынок... - Старик задумчиво покачал головой. - У тебя чужие глаза. Улыбаешься не так, как улыбался раньше. Говоришь, как совсем другой человек. Я перестал тебя понимать...
      - Не надо тревожиться, ата. - Джума обнял отца, ласково похлопал по спине. - Все пройдет. Это от книг. Я много читал последнее время. Многое понял.
      - Мулла Ибад тоже книги читает,
      - У него другие книги, ата, - усмехнулся Джума. - Те, что у меня, ему не по зубам.
      Старик вздрогнул и попятился.
      - Значит, правда?
      - Что правда?
      - Люди болтают, будто ты с нечистой силой путаешься. На пэри женился.
      - Люди всегда болтают, ата. Не надо их слушать. Ни на ком я не женился. А пэри... Пэри действительно встретил. Только у нее есть муж.
      - Дэв? - в глазах старика метнулся страх.
      - Нет. - Джума вздохнул. - Он человек. Очень богатый человек. И очень умный.
      - Он мусульманин?
      Джума усмехнулся.
      - Наверное, нет. Он приезжий. Откуда-то издалека.
      - Значит, кяфир. И ты у него работаешь?
      - Да, ата. Только не у него, а у его жены.
      - Так не бывает!
      - У кяфиров бывает, - улыбнулся сын. - Не смотри на меня так, ата. Многие мусульмане работают с русскими. А русские ведь тоже кяфиры. Даже Мадримхан * принимает у себя русских...
      - Замолчи! - не на шутку испугался Худакь-буа. - В зиндан захотел?
      - Молчу, - усмехнулся Джума. - Успокойся, ата.
      - "Успокойся!" - передразнил Худакь-буа. - Думаешь, я что-нибудь понял?
      - Когда-нибудь поймешь, - заверил сын. - Я и сам еще многого не понимаю. Когда дом строить начнем?
      - "Когда, когда", - Худакь-буа высморкался d вытер пальцы о подол рубахи. - В кишлаке только и разговоров, что об этом проклятом доме. Голова кругом идет. Может, не надо, а, балам? **
      - Надо, ата.
      - Ну, тогда сам решай. Как скажешь, так и будет.
      - На следующей неделе. Согласен?
      - Если так, то на субботу дыннак-той *** назначим.
      - Можно и на субботу. Скажешь, что надо, я привезу.
      Джума склонился над сундуком, достал парчовое платье. Расправил, держа на вытянутых руках.
      - Нравится?
      - Для Гюль небось? - осведомился отец.
      - Для Гюль. Как она тут?
      - Живет. - Старик недовольно дернул плечом. - Чего ей сделается? Прислуживает у бека Нураддина.
      - Недолго ей осталось прислуживать. Построим дом, свадьбу сыграем.
      - Ну-ну, - буркнул Худакь-буа. Сын вскинул на него смеющиеся глаза, улыбнулся.
      - Не угодишь тебе, ата. Сами же помолвку устроили.. Заставили нас за ухо друг друга куснуть. Лепешку поломали...
      - Э-э, балам!.. Когда это было! По твоему нынешнему положению другую невесту надо искать.
      - Ну, это ты зря. Гюль хорошая девушка.
      - Я разве что говорю? - смутился старик. - Конечно, хорошая.
      * Сокращенное от Мухаммадрахим.
      ** Обращение родителя к ребенку.
      *** Торжество по случаю строительства.
      ГЛАВА СЕДЬМАЯ
      У каждого свой оазис
      Симмонс пропадал где-то почти всю неделю и объявился только в воскресенье. Эльсинора сидела перед зеркалом в спальне, когда он внезапно возник посреди комнаты - усталый, осунувшийся, небритый, с горячечно блестящими глазами. Костюм был измят и перепачкан в пыли. Черные штиблеты казались серыми.
      - Ты?! - Эльсинора вздрогнула и обернулась. - Где ты был?
      - Не спрашивай. - Он шумно выдохнул и направился к двери в ванную.
      - А бал?
      - Бал, - машинально повторил он. - Бал? Когда?
      - Как "когда"? Сегодня, здесь у нас, вечером.
      - А, ч-черт! - Симмонс болезненно поморщился и взглянул на часы. - Совсем вылетело из головы. Ладно, до вечера отосплюсь.
      И он вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
      Симмонс разделся, побросал одежду в стерилизатор и пустил воду в ванну. Вода была мутноватая: то ли барахлил отстойник, то ли фильтры засорились. Симмонс махнул рукой, забрался в ванну, расслабился и закрыл глаза.
      "Эльсинора права, - устало подумал он. - Все это ни к чему..."
      Вероятно, он задремал и поэтому не удивился когда сразу, без перехода вдруг увидел себя среди низкорослых колючих зарослей джигильдака, ощутил опаляющее сквозь одежду огнистое дыхание близкой пустыни услышал визгливое "чил-л-л-л-лили" парящих в раскаленном небе коршунов, сливающееся со звоном тишины в ушах. Потом где-то неподалеку фыркнула лошадь, другая ответила ей коротким утробным ржанием, звякнула уздечка, и он понял, что успел вовремя и отряд еще не снялся с привала.
      Теперь предстояло, пожалуй, самое трудное: увидеться с командиром отряда и отговорить его от встречи с Джунаидханом. Прикинув в уме несколько вариантов, Симмонс остановился на самом простом: не таясь, пошел по взрыхленной копытами песчаной дороге туда, где расположились на отдых красноармейцы.
      - Стой, кто идет? - прозвучал из придорожных кустов повелительный окрик. Симмонс остановился и, достав из кармана клетчатый носовой платок, помахал им над головой.
      - Кто такой?
      - Друг, - как можно спокойнее ответил Симмонс.
      - "Друг!" - фыркнули в кустах. - Оружие есть?
      - Нет оружия.
      - Покажь.
      - Что "покажь?" - оторопел Симмонс. - Я же сказал: нет оружия.
      - Мало что сказал, - невидимый в кустах дозорный кашлянул. - Сказать чево хошь можно. А ты докажь.
      - Разговорчики в дозоре, - вмешался чей-то властный голос, и на дорогу вышел человек лет двадцати с небольшим в галифе, гимнастерке, перечеркнутой портупеей, и фуражке. Матово блеснули голенища мягких кавалерийских сапог. Взгляд серых глаз из-под козырька фуражки был строг и недружелюбен.
      - Кто вы такой?
      - Друг, я уже говорил.
      - Фамилия?
      - Это имеет какое-то значение?
      - Зубы заговаривает, гад. Дозвольте, я его шлепну товарищ командир. Как шпиена и контру!
      - Отставить разговоры! Фамилия?
      - Симмонс.
      - Говорю же, шпиен! - возликовал дозорный.
      - Да замолчишь ты наконец или нет?! - рявкнул командир. Англичанин?
      Симмонс пожал плечами.
      - Что вам нужно?
      - Мне нужны вы.
      - Я? - Командир сдвинул фуражку на затылок. - Ну-ну. И зачем?
      - Нам необходимо поговорить. - Симмонс вытер лицо платком, скомкал и сунул в карман. - Это в ваших интересах, поверьте. Можете обыскать. Оружия у меня нет.
      - Сидорчук!
      - Я здесь, товарищ командир!
      - Если что - стреляй!
      - Есть стрелять!
      Командир подошел вплотную, похлопал Симмонса по карманам. Нащупал времятрон.
      - Что это?
      - Часы. - Симмонс достал времятрон, положил на ладонь. Карманные часы.
      Командир повертел времятрон, возвратил владельцу.
      - Сидорчук!
      - Я!
      - За дорогой наблюдай в оба.
      - Есть наблюдать в оба, товарищ командир.
      Командир еще раз смерил Симмонса испытующим взглядом.
      - Ну что ж, говорить, так говорить. Идемте.
      Минут десять спустя они сидели на поваленном дереве возле догоравшего костра в окружении красноармейцев, занятых, казалось бы, каждый своим делом, но внимательно наблюдавших за каждым движением Симмонса. Он то и дело ловил на себе их враждебные, настороженные взгляды.
      Подавляя щемящее чувство тревоги, Симмонс старался говорить спокойно, тщательно обдумывал и взвешивал каждое слово, но чем дальше, тем больше убеждался в безнадежности своей затеи. Выражение лица командира не предвещало ничего хорошего: он явно не верил ни одному слову Симмонса и все больше утверждался в мысли, что Симмонс - агент английской разведки. Иначе зачем ему пытаться сорвать переговоры с Джунаидханом? Это теперь-то, когда перемирие нужно Народной Республике как воздух!
      - Вы мне не верите... - Симмонс вздохнул и достал из кармана времятрон. - И совершенно напрасно не верите. Переговоры ничего не дадут. Погибнет весь отряд. И вы тоже. Зачем?
      - Оракул! - процедил командир сквозь зубы. На скуластом лице резко обозначились желваки. - Пророк!
      - Пророк! - кивнул Симмонс. - Хотите, докажу?
      - Валяйте. - Командир усмехнулся и глянул по сторонам. Все было спокойно. - Валяйте, что же вы? Доказывайте.
      - Пересядьте ко мне поближе,
      - Пересел.
      - Еще ближе.
      - Ну, еще.
      Симмонс обхватил командира за плечи и включил времятрон.
      ...Мемориальная доска из серого мрамора была вмонтирована в невысокий четырехгранный обелиск с жестяной пятиконечной звездой на вершине. У подножия обелиска лежали венки, много венков, перевитых алыми лентами.
      Командир зажмурился и встряхнул головой.
      - Что это? Где мы?
      - В Хиве. - Симмонс помолчал. - Через год после гибели вашего отряда.
      - Как вы сказали? - насторожился командир.
      - Читайте. - Симмонс указал на мемориальную доску. - Я вас предупреждал.
      Командир шагнул к обелиску, нагнулся, вглядываясь в надпись. Прошло несколько томительных секунд, показавшихся Симмонсу вечностью. Командир выпрямился. Не оборачиваясь, наощупь отыскал кобуру.
      - Успокойтесь. - Симмонс на всякий случай отступил на шаг. - И не ищите маузер. Он остался там, в лагере.
      Медленно, как-то всем корпусом сразу, командир повернулся к Симмонсу. На искаженном гримасой ярости лице слепо белели глаза.
      - Успокойтесь, - повторил Симмонс, отступая еще на шаг и торопливо нащупывая в кармане времятрон. - Выслушайте меня, наконец, черт бы вас побрал!
      Нечеловеческим усилием воли командир взял себя в руки, провел ладонью по лицу, стирая обильно проступивший пот, вдохнул и резко выдохнул. Глаза обрели осмысленное выражение.
      - Понимаю ваше состояние, - продолжал Симмонс. - Такее трудно осмыслить... Ну, скажем, так: без соответствующей подготовки. Представляю, какой у вас сейчас хаос в голове. Ну так слушайте. Я - из далекого будущего. Турист, паломник, скиталец - выбирайте любое. Путешествую по эпохам.
      - Зачем? - глухо спросил командир.
      - Что "зачем"? - не понял Симмонс.
      - Путешествуете зачем?
      - А просто так. Нравится, вот и путешествую. Зачем цыгане кочуют с места на место? Не знаете? И они не знают. Со мной то же самое. Понятно?
      Командир медленно кивнул.
      - Не верите, по глазам вижу. А зря. Я ведь вам это на практике подтвердил. На год вперед перенес. - Симмонс мотнул головой в сторону обелиска. - Показал, что вас ждет, если меня не послушаетесь. Теперь решайте.
      - Зачем это вам? - Командир закашлялся.
      - Да что вы заладили, зачем да зачем? Спасти вас хочу. Симпатичны вы мне. Понятно?
      Командир отрицательно качнул головой.
      - С чего бы? Вы меня не знаете...
      - Ошибаетесь, знаю. Строганов Владимир Михайлович. Родились в Воронеже в 1900 году. Я, батенька, и отца вашего знал, Михаила Степановича. Хотите опишу, как он выглядел? Широкоплечий, статный. Ростом повыше вас. Густые каштановые волосы, усы щеточкой. Слегка картавил...
      - Довольно. - Строганов снял фуражку и провел рукой по остриженной под нулевку голове. - Чего вы хотите?
      - Самую малость, - оживился Симмонс. - Хочу, чтобы вы вернулись в Хиву, не встретившись с Джунаидханом. Где у вас рандеву назначено? В Иланлы? Хотите, я вам в Тахте стычку с бандой Шаммы-кяля устрою? Вот вам и повод. Договорились? Э, батенька, да вы меня не слушаете! О чем задумались, если не секрет?
      - Что обо мне в отряде сейчас говорят? - с горечью произнес Строганов. - Удрал неизвестно куда, дезертировал...
      - Об этом можете не беспокоиться. Там еще и тридцати секунд не прошло. Никто ахнуть не успел. Ну так как, возвращаемся?
      - Да!
      - ...Надо же, померещилось! - Красноармеец Малов ошалело встряхнул головой и улыбнулся. - А я уж чуть было тревогу не поднял: только что тут сидели, и вдруг нет никого, один маузер валяется...
      Командир молча подобрал маузер с земли и вложил в кобуру. Привычным движением разгладил складки гимнастерки под ремнем. Повернулся к Симмонсу.
      - Вот что, гражданин, или господин, как вас там... За цирк спасибо. Лихо это у вас получается. А теперь сматывайтесь отсюда, пока я вас не расстрелял.
      - Да вы что? - ахнул Симмонс. - Не поверили?
      - Не имеет значения. У меня есть приказ, и я его выполню. Понятно? Любой ценой. Это мой революционный долг. Прощайте. Считаю до трех.
      И он рывком опустил руку на кобуру.
      Ванна наполнилась почти до краев, и хотя вода была горячая, Симмонс вдруг ощутил озноб. Осторожно, чтобы не плеснуть на пол, он приподнялся, сел и до отказа завернул кран с холодной водой. Из ванны повалил пар. Симмонс чертыхнулся и перекрыл горячую воду.
      Там, в тугаях на краю Каракумов, замешкайся он, Симмонс, на минуту, сероглазый командир отряда застрелил бы его, не раздумывая. Симмонс скорее почувствовал, чем понял это, и медлить не стал. И только теперь, когда инцидент был уже позади, ощутил страх.
      Пугал не только сам факт, что он, Симмонс, мог погибнуть, - пугающим было ощущение собственного бессилия понять непостижимую логику, а вернее, - полную нелогичность поведения Строганова.
      Знать, что его ждет, иметь возможность остаться в живых и сознательно выбрать смерть? Этого Симмонс не мог понять никоим образом.
      Что это? Фатализм? Вера в слепой рок? Или сероглазый упрямец просто-напросто не поверил Симмонсу, принял его за ловкого трюкача? Решил, что его запугивают?
      Симмонс горько усмехнулся: уж если кто кого и напугал, то не он Строганова, а Строганов его, Симмонса.
      Ну, а если говорить всерьез, то ему стало действительно не по себе, когда двое суток спустя он ночью тайком проник в крытый загон для скота, где под охраной томились в ожидании своей участи разоруженные красноармейцы, и, предложив Строганову свою помощь, услышал в ответ:
      - Пошел ты знаешь куда?!
      Теперь, задним числом, сопоставляя факты, он обнаружил нечто общее в поведении Айдос-бия, Савелия и Строганова. Нечто, не поддающееся пониманию, ломающее все его представления о здравом смысле и элементарной логике.
      Трое этих, казалось бы, совершенно разных и абсолютно непохожих друг на друга людей, обладали способностью сохранять в критических ситуациях поразительное присутствие духа и неистовое стремление до конца идти выбранным путем даже тогда, когда этот путь вел их к верной гибели.
      Вероятно, они заблуждались, но было в их заблуждениях что-то грандиозно величественное и неотвратимое, как смена дня и ночи или времени года.
      И теперь, жмурясь от мыльных хлопьев и остервенело обдирая себя мочалкой, Симмонс с раздражением ловил себя на том, что восхищается этой их способностью и в душе им завидует, ибо сам он этой способностью не обладал.
      Все еще жмурясь, Симмонс наощупь отыскал рукоятку и включил душ. Упругие холодные струи воды успокаивающе защекотали кожу. Симмонс сполоснул лицо и открыл глаза.
      "Ну и вид! - с досадой подумал он, разглядывая в зеркале, вмонтированном в стену, свою заросшую щетиной физиономию. Бродяга бродягой".
      Он взял с полочки бритвенный прибор и провел лезвием от виска к подбородку. Неширокая полоска гладкой матовой кожи казалась инородной, не имеющей никакого отношения к его лицу.
      "Бродяга, - он покачал головой. - Точнее не скажешь. Звездный скиталец. А почему звездный? Просто скиталец тебя не устраивает?"
      Он добрился, еще раз окатил себя холодной водой, вылез из ванны и открыл сток. В трубе заклокотало, захрипело. Симмонс поморщился: ванная, конечно же, была далека от совершенства. Он перевез ее частями из XX века. Забираться дальше не рискнул. С прошлым было покончено, так он по крайней мере думал тогда, и появляться в близких к его реальности столетиях без особой нужды не стоило. "Не хочу оглядываться", - отшутился он, когда Эльсинора однажды пожурила его за ванную комнату. - "Почему?" - поинтересовалась она. - "Потому что не оглядывается тот, кто устремлен к звезде. Знаешь, кто это сказал?" - "Нет", - она пожала плечами. - Леонардо да Винчи". - "И к какой же звезде ты устремлен, если не секрет?" - "К звезде пленительного счастья!" - буркнул он и поспешил переменить тему.
      Сейчас, вспомнив этот разговор, он мысленно усмехнулся: вот и ответ на вопрос, почему скиталец-звездный. А вообще, какое все это имеет значение? Симмонс вздохнул и достал из стерилизатора чистую одежду.
      Эльсиноры не было. Симмонс торкнулся в спальню - заперта. Дверь в коридор тоже не открывалась.
      "Может, и к лучшему, - подумал Симмонс и достал времятрон. - Чертов бал! Добывай теперь техника, возвращайся на неделю назад, ищи нужные записи".
      Он повозился с настройкой и надавил на пусковую кнопку. Несколько минут в комнате было пусто. Мерно тикали часы на стене. Еле слышно попискивала люминесцентная лампа под потолком.
      Внезапно посредине комнаты материализовался Симмонс и рядом с ним длинноволосый субъект в сабо, зауженных до неприличия джинсах и рубашке с погончиками. Субъект держал в руках щегольский чемоданчик и испуганно озирался по сторонам.
      - Успокойся, Петя! - Симмонс похлопал субъекга по спине, подтолкнул к креслу. - Садись. Может, выпьешь с дорожки?
      - А что у вас имеется? - поинтересовался Петя.
      - Все имеется, - заверил Симмонс. - "Столичная", "Наполеон", "Белый аист", шотландский виски, джин с тоником.
      - "Столичной", пожалуй, - поколебавшись решил Петя. Граммов полтораста.
      - Сейчас организуем. - Симмонс вышел в соседнюю комнату и вернулся с бутылкой водки, стаканами и лимоном на блюдечке. Налил гостю доверху, себе - чуть-чуть. Чокнулись, выпили, закусили лимоном.
      - Это, значит, где мы теперь находимся? - спросил Петя, смачно обгладывая лимонную корочку.
      - В девятнадцатом веке, - буднично пояснил Симмонс. - В Хивинском ханстве.
      - А это где такое? - без особого энтузиазма поинтересовался гость.
      - В Средней Азии. Но это неважно. Давай к делу.
      - Давайте, - кивнул Петя.
      - Верди у тебя с собой?
      Петя кивнул.
      - Что именно?
      - По вашему списку, - гость презрительно хмыкнул. - "Аида", "Риголетто", "Дон Карлос".
      Он достал из кармана смятую бумаженцию, расправил и продолжал уже по тексту:
      - "Травиата", "Сила судьбы", "Трубадур", "Бал* маскарад", "Фальстаф", "Отелло". Тридцать кассет. Ну и работенку вы мне задали! Чего только я от меломанов не наслушался! Обхохотались, хмыри! Опять же бабки немалые потрачены.
      - Смеется тот, кто смеется последним, - напомнил Симмонс. - А насчет бабок договорились: сколько пожелаешь, в любой валюте.
      - Это вы серьезно? - насторожился гость.
      - Серьезнее некуда. У меня этого добра куры не клюют. Пойдем в дискотеку, аппаратуру посмотришь.
      Симмонс отпер ключом дверь и, пропустив гостя в коридор, вышел следом.
      В дискотеке Петя ошалело вытаращился на стационарный "Грюндиг".
      - Ну и как? - спросил Симмонс. - Годится?
      - Зверь-машина! - восхитился гость. - Последняя модель небось? Я таких не видал.
      - Ты еще многого не видал, - заверил Симмонс. - Все впереди. Смотри сюда. Здесь, - он распахнул дверцу навесного шкафа, - "Сони".
      Гость озадаченно присвистнул.
      - А здесь, - Симмонс открыл шкаф на противоположной стене, - "Телефункен".
      - Ну и ну!
      - Восхищаться потом будешь. Смотри и слушай. Вот выход. А это переключатели. Зарядишь все три магнитофона. И чтобы никаких пауз, понял?
      Гость кивнул.
      - Вот и отлично. А теперь запомни: без меня тебе отсюда не выбраться. Так что если вздумаешь стибрить что-то и удрать, - кранты тебе, Петя. Навсегда в девятнадцатом веке останешься. На берегах Амударьи-матушки, в ханстве Хивинском. Усек?
      - Усек, - горестно вздохнул Петя. - Как не усечь.
      - Теперь айда в сад. С Дюммелем познакомлю. Он тут у нас главный распорядитель. Со всеми вопросами будешь к нему обращаться. Зигфридом зовут, запомнишь?
      - Чего тут не запомнить? Зигфрид, зиг-хайль!
      - А вот последнее боже упаси при нем брякнуть: голову откусит. Он, брат, у нас на гитлеризме помешан.
      - Веселенькое дело! - Гость озадаченно поскреб затылок. А если я не нарочно?
      - Все равно откусит, - заверил Симмонс. - Держи ключ от двери. Пойдем.
      Они сидели друг против друга на бархатных стеганых курпачах * - бек Ханков Нураддин, дородный, оплывший мужчина лет сорока со щекастым лицом, густо заросшим курчавящейся черной бородой, крупным пористым носом и глазами навыкате, и маленький тщедушный старичок в огромной чалме-мулла ханкинский пятничной мечети Ибадулла, которого за глаза непочтительно величали Ибад-чолаком за хромоту, особенно приметную, когда он торопливо семенил по улице, опаздывая на молитву.
      В противоположность властолюбивому, вспыльчивому, но глуповатому беку мулла был себе на уме, хитер, подобострастен и льстив, предпочитая слушать, поддакивать собеседнику и поменьше говорить сам. Впрочем, на этот раз разговор начал он.
      - Перс богатеет - женится, туркмен богатеет - ковры покупает, сарт богатеет - хоромы строит, - писклявым голосом изрек мулла, теребя козлиную бородку. - Новость слышали?
      - Что за новость? - Бек лениво перебирал толстыми пальцами виноградины янтарных четок.
      - Голодранец Джума строиться задумал.
      - Дом строит? - недоверчиво хмыкнул бек. - Что-то не помню, когда он за разрешением приходил.
      - Строит, - мотнул чалмой мулла. - Без вашего ведома, без нашего благословения.
      - Вот как? Хм... - Четки замерли и снова заструились между пальцами.
      - Воистину так, - хихикнул мулла.
      Слуга внес в комнату дастархан, расписной чайник с тремя пиалами. Не поднимая глаз, расстелил скатерть на ковре перед хозяином и гостем, трижды наполнил пиалу чаем, слил обратно в чайник. Потом налил в две пиалы и, не разгибаясь, по-прежнему глядя в пол, попятился к выходу.
      * Небольшой стеганый матрас для сидения.
      - Пусть к плову приступают, - остановил его бек.
      - Будет сделано, - слуга замер в ожидании дальнейших распоряжений.
      - Все! - не поворачивая головы, буркнул хозяин. Слуга беззвучно исчез за дверью. - Хо-ош, молла Ибадулла... Значит, ни с кем не советуясь, не спрашивая разрешения, не освятив землю, этот нечестивец начал строить себе дом?
      - Начал! - Мулла сокрушенно вздохнул и отхлебнул из пиалы. - Мудро изволили подметить, - нечестивец. Аллаха не боится, не то что нас с вами.
      - Хм!..
      - Односельчан на дыннак-той и то не пригласил.
      - Э-э-эй, халои-и-ик! * - донеслось с улицы. - Не говорите, что не слышали. Джумабай Худайберген на дыннак-той приглашает.
      - Слышали?! - взвизгнул мулла Ибадулла. - Каков богоотступник, а? Без нашего ведома! На той!
      Бек густо побагровел и хлопнул в ладоши.
      - Джума Худакь той затевает? - рыкнул он навстречу вбежавшему слуге так, что тот испуганно присел и заморгал ресницами.
      - Да, яшуллы.
      - Когда?
      - Сегодня вечером, яшуллы.
      - Пусть нукербаши придет.
      - Хоп болады. К Джуме пусть придет?
      - Сюда, дурак! Сейчас!
      Слугу словно ветром сдуло. Бек самодовольно ухмыльнулся и смерил собеседника презрительным взглядом.
      - Как вам это нравится? Джумабай Худайберген нашелся! Джума Худакь был и будет!
      - Конечно, бек, конечно! - закивал мулла. - Совсем обнаглел, сын греха! Сам на беду нарывается.
      - Свое получит! - злобно пообещал бек. - Мои нукеры ему такой той устроят, - всю жизнь помнить будет!
      - Давно пора, - поддакнул мулла. - Вашими руками, бек, аллах покарает вероотступника! Да будет так. О-омин!
      Служанка, девочка лет тринадцати в просторном ситцевом платье и потертом бархатном камзоле, внесла блюдо с йимуртабереками *. Склонилась в низком поклоне, не решаясь подойти к сидящим. Зазвенели вплетенные в десятки тоненьких косичек серебряные монеты.
      - Ставь сюда и убирайся! - рявкнул бек.
      Девочка торопливо поставила блюдо на дастархан и вышла, притворив за собою дверь.
      - Хорошая у вас прислуга, - одобрительно сказал мулла. И поднял руки, готовясь прочесть молитву.
      - Плохих не держу, - самодовольно осклабился бек. - Читайте молитву, таксыр. Йимуртабереки надо горячими есть.
      После произнесенного фальцетом и басом "о-омин" оба провели ладонями по лицам сверху вниз и приступили к трапезе.
      Некоторое время ели молча, наконец бек не выдержал, хлопнул в ладоши.
      - То самое принеси! - приказал он вбежавшей служанке. Она исчезла за дверью и тотчас возвратилась с узкогорлым серебряным кувшином.
      - Давай сюда! - бек выхватил у нee кувшин и кивком отослал прочь.
      - Что это, бегим? - поинтересовался мулла Ибадулла.
      - Мусаллас, - буркнул бек. - Да простит меня аллах.
      - И меня тоже, - хихикнул сотрапезник, моргая слезящимися глазами.
      - Ие?! - удивился Нураддин. - А как же шариат?
      - Шариату ничего не сделается, - заверил мулла. - Наливайте.
      - Ай да слуга аллаха! - хохотнул бек, наполняя пиалы.
      - Аллах простит. - Ибадулла залился мелким писклявым смешком. - Что для черной кости грех, то для нас благо.
      - Хитер! - одобрительно покачал головой бек Нураддин. Самого аллаха оседлать норовишь?
      - Не богохульствуйте, бек, - скромно потупился мулла. Аллах велик и всемогущ.
      Бек хмыкнул и осушил пиалу. Мулла последовал его примеру.
      Нукербаши Юсуф, мужчина лет сорока пяти, грузный и неповоротливый, как верблюд, подоспел к плову.
      * Пельмени с сырыми яйцами.
      Бек и мулла были уже изрядно навеселе и поначалу не обратили на него внимания. Залихватски сдвинув чалму набекрень, мулла Ибадулла что-то ожесточенно доказывал хозяину дома, а тот, лениво развалясь на курпаче, поглаживал курчавую бороду и изредка отвечал короткими репликами.
      "Ишь, разговорился Ибад-чолак, - удивленно подумал нукербаши. - То слова от него не услышишь, а тут..."
      - Врешь ты все, Ибад, - подзадоривал бек. - Никогда твой отец муллой не был, а уж шейхом и подавно. Служкой при могиле хазрат * Палван-пира был, это верно. Двор мел, приношения от верующих принимал. А муллой - ни-ни.
      - Был! - горячился Ибадулла. - Видит аллах, был!
      - Аллаха не трогай! - ухмыльнулся бек. - При чем тут аллах, если ты врун?
      - Я - врун?! - взвизгнул мулла.
      Нукербаши переступил с ноги на ногу и громко кашлянул.
      - Чего надо? - свирепо воззрился на него Ибадулла.
      - Позвали, вот и пришел.
      - Садись, - мотнул головой Нураддин в сторону блюда с нетронутым пловом. - Руки сполоснул? На нас не смотри, мы сыты. - Он обернулся к мулле. - Ну что еще скажешь, шейхзаде? **
      - Ничего, - буркнул мулла, демонстративно опрокидывая пиалу вверх дном.
      - Пнуть, что ли? - вслух лениво подумал бек.
      Мулла возмущенно сверкнул глазками, на всякий случай отодвинулся от толстых, как бревна, бековых ног и молитвенно сложил перед лицом ладони. Пробормотал на арабском суру из корана. Потом скороговоркой на хорезмском диалекте:
      - Да не уйдет изобилие из этого дома, да сопутствуют его хозяину успех и удача. Илая о-омин!
      - Омин! - откликнулись бек и нукербаши. Мулла торопливо поднялся и, не прощаясь, засеменил к выходу.
      - Обиделся, что ли? - удивленно произнес нукербаши, глядя ему вслед.
      - Кто его знает? - пожал плечами бек. - Может, брюхо схватило. Ешь, не обращай внимания.
      В третий раз приглашать не пришлось: орудуя пятерней, как лопатой, Юсуф живо расправился с пловом,
      * Святой.
      ** Сын шейха.
      выпил подряд три пиалы вина, смачно рыгнул и блаженно закатил глаза.
      - Силен! - Нураддин, сам не дурак пожрать, восхищенно поцокал языком. - Хочешь еще?
      - Хватит, пожалуй, - неуверенно ответил нукербаши и похлопал себя по брюху, словно пробуя. - Лопну.
      - Не лопнешь! - весело заверил бек. - Ляган йимуртабереков, а?
      У Юсупа алчно-сверкнули глаза.
      - Ну как, будешь? - не унимался хозяин.
      - А, - чему быть, тому быть! - махнул рукой нукербаши. От йимуртабереков никто не умер!
      - Вот это мужской разговор! - восхитился бек. - Эй, кто там?
      Служанка бесшумно скользнула в комнату.
      - Подойди ближе! - приказал бек. - Гостя видишь?
      Девочка кивнула.
      - Посмотри хорошенько.
      Служанка повернулась к нукербашн, по-прежнему не поднимая глаз.
      - Знаешь, кто это?
      Она опять молча кивнула.
      - Чего молчишь? Язык проглотила?