Гвардейские залпы

      Достигнув его подножия, я остановил своих людей, и на вершину отправился с Федотовым.
      Оборону на этом участке занимала часть, с которой мне еще не приходилось иметь дело, - отдельный батальон укрепрайона.
      Вскоре я разыскал блиндаж комбата.
      Заспанный подполковник недовольно показал мне на табурет.
      - "Катюши"? - переспросил он. - Все равно сюда никого. Ни одного лишнего человека. Располагайтесь наблюдать вместе с другими артиллеристами. Пойдемте, покажу.
      Это для меня было ново. До сих пор все общевойсковые командиры старались помещать представителей гвардейских минометов поближе к себе: "Неровен час вдруг противник атакует!"
      Подполковник вывел меня по стальному гулкому полу капонира наружу и показал небольшое возвышение на вершине холма, метрах в ста от места, где мы находились.
      - Там есть специальные ячейки для наблюдателей, и можно установить стереотрубу. Блиндаж же для людей отроете внизу. Лес надо подвезти. Рыть только ночью.
      Я спросил его об обстановке.
      - Без изменений. Утром можете уточнить в штабе. Больше у вас ко мне ничего нет? - подполковник повернулся и пошел по проходу в свое стальное помещение.
      - Так!.. Пошли-ка глянем, где теперь нам обосновываться. - Мы направились к месту, указанному командиром батальона. Хотя рассвет только наступал, все же было ясно, что место для наблюдения хорошее. Отсюда открывался отличный обзор всей местности впереди, а бетонированные ячейки обеспечивали достаточное удобство и безопасность для наблюдателей.
      - Нормально! - подтвердил Федотов.
      - А если здесь и разыграется серьезный бой, то подполковник живо переведет нас в свою стальную коробку.
      Мы отправились обратно, к своим.
      Днем основательно осмотрелись. Привыкшие к болотным землянкам под Старой Руссой, ребята не переставали восхищаться условиями, в которых находились подразделения укрепленного района.
      - Электричество, вода! Умываются из-под крана! Кухня тоже укрытая, а рядом столики - столовая, значит!
      Всех перекрыл своей осведомленностью опять же Федотов.
      - Отошел я в уголок по малой нужде, - со смехом рассказывал он, - а меня цоп за плечо ихний лейтенант:
      "Вы что безобразничаете?!" - И показывает мне в конец хода сообщения. Пошел я туда, а там уборная по всем правилам и даже бумажки на гвоздике висят!
      Наличие такого комфорта всех поразило.
      - Так воевать можно!
      - Ладно там бумажки, - я слушал их разговор. - Вы обратите внимание, какая у них маскировка и особенно с воздуха. Все прикрыто или же дерном, как следует, или же масксетями. Значит, и нам надо строго выполнять их режим.
      В отличие от других операций, где наступательные действия обычно начинались с внезапной артиллерийской подготовки, на Карельском перешейке наступлению предшествовала длительная и мощная обработка укреплений врага огнем тяжелых артиллерийских систем. По железобетонной обороне повели огонь крупнокалиберные осадные орудия, которыми фашисты еще недавно обстреливали героический Ленинград.
      Один за другим, тяжело шурша, в небе проплывали огромные снаряды и обрушивались на доты противника.
      Разрыв, еще разрыв, наконец всплеск искр и огня от удара металла о металл. По склонам холма поспешно побежали солдаты, покидая уничтожаемый опорный пункт.
      Одновременно с начавшимся обстрелом, перед разведкой были поставлены задачи по захвату "языков". Сведения о противнике, о нумерации его частей, об их расположении были многомесячной давности, и командованию фронта "язык" был нужен до зарезу. Каждый день общевойсковые разведчики лазили по переднему краю и, наткнувшись на непреодолимые заграждения и бдительность противника, ни с чем возвращались назад. В один из этих напряженных дней достать "языка" взялась соседняя рота. Низом огибая холм, мимо нашего блиндажа прошло одетое в маскировочные костюмы подразделение.
      Замысел их был предельно простым и дерзким. В двенадцать часов дня полковые и батальонные минометы открывали массированный огонь по передней траншее противника с расчетом ослепить все его огневые точки, находящиеся вблизи от переднего края. Одновременно шашками и дымовыми минами ставилась дымовая завеса. Под прикрытием огня и дыма бойцы должны были быстро преодолеть нейтральную полосу, ворваться во вражескую траншею и схватить пленных. Но этот замысел был разгадан, и в тот момент, когда наши роты и батареи открыли огонь, нам тоже ответили сильнейшим заградительным огнем. Когда рассеялся дым от завесы, разведчики увидели по всей нейтральной полосе распластанные тела солдат. Несколько раненых тяжело перевалились через бруствер нашей первой траншеи.
      Очередная попытка захватить "языка" сорвалась. Лишь к вечеру было произведено еще несколько поисков, и, наконец, один из них увенчался успехом.
      С каждым днем боевые действия становились все острее, все более уничтожающим артиллерийский огонь. К методическому обстрелу вражеских позиций присоединились и гвардейские минометы. На вражеские доты понеслись шквалы тяжелых снарядов М-20 и М-31. Они рушили траншеи и ходы сообщений. Разбивали и опрокидывали бронированные колпаки. Войска настойчиво нащупывали слабые места во вражеской обороне, завязывали бои стрелковые части.
      Особенно сильные бои развернулись на левом фланге, почти у самого Финского залива. Чувствовалось, что именно там намечается направление нашего главного удара.
      За эти дни мы сменили несколько наблюдательных пунктов. Время близилось к полуночи, когда мы торопливо направились к холму, на котором оборудовали свой первый НП. За день напряженных боев в этом районе удалось занять несколько опорных точек противника, но затем он контратаками восстановил первоначальное положение. Мы понесли тяжелые потери.
      Дивизион уже трижды открывал огонь по контратаковавшим врагам, и сейчас мы, оставив свой последний НП, спешно возвращались в батальон. Мы почти бежали в темноте, не обращая внимания ни на разрывы мин, ни на воронки под ногами. Ориентиром служил гребень возвышавшегося перед нами холма.
      Когда до КП батальона оставалось уже метров триста, я неловко оступился, и в раненой ноге что-то хрустнуло. Теперь я шел, опираясь на плечи Федотова и Шилова, и на чем свет клял свою больную ногу.
      На гребне было тихо. Только что бушевавший огонь разом затих. Не было заметно и движения наших бойцов. Несколько раненых прошли мимо, направляясь в тыл.
      Иногда такое затишье предвещает бурю. Мы поднялись на самую вершину к командному пункту.
      Командира батальна я увидел на том самом месте, откуда он указывал мне район наблюдательных пунктов. Сейчас подполковник напряженно вслушивался в звуки, доносившиеся со стороны противника.
      - Накапливаются для атаки! - односложно сказал он мне. За эти дни подполковник заметно почернел и осунулся.
      Теперь это был совсем не тот скучливый, засидевшийся в обороне офицер, каким я увидел его при первой встрече.
      - Вы хорошо помогли нам сегодня, - он смотрел вперед, - а теперь от вашего огня я ожидаю еще больше. Атака противника начнется минут через пятнадцать.
      - Куда стрелять? - я тоже уставился в темноту.
      - Сюда! - подполковник провел рукой прямо перед собой. - Они потеснили батальон и находятся прямо здесь, в лощине.
      - Это будет метров сто отсюда?!
      - Да, столько и будет...
      Меня бросило в жар. Видимо, подполковник не знал, что затевает. Я только понял, в каком тяжелом положении мы очутились. Но мы-то ладно. В конце концов мы все укроемся в стальной конуре командира батальона. Но впереди траншеи огневые точки батальона, как с ними? Ведь чуть не половина снарядов разорвется в нашем расположении, и отвечать за это придется мне. Я сказал все это подполковнику.
      - В батальоне почти не осталось людей! - жестко ответил он. - А те, что остались, все находятся в укрытых огневых точках. Противник же будет открыт!
      И я решился. Недалеко от нас Черепанов пытался установить связь с дивизионом. Церемониться теперь не приходилось.
      - Переходите в помещение подполковника! - крикнул я им и сам повел их за собой.
      - Да вы-то где находитесь? - недоуменно переспросил меня Бурундуков, когда я связался с ним, и, объяснив обстановку, сказал, что залп необходим.
      - Гостей ожидаем через десять минут! Как меня поняли? Прием! - торопливо проговорил я в микрофон и приготовился выслушать реакцию Бурундукова.
      И действительно, забыв о том, что противник может услышать его, Бурундуков закричал в микрофон.
      - Не было тебя, и фокусов никаких не было! Я все записал дословно! Возьми оправдательную записку от командира батальона.
      - Будет записка, будет! - сказал я, чтобы как-то успокоить Бурундукова. Ведь в какой-то степени он был прав.
      Подполковник, а за ним я вышли в траншею.
      Ракеты и отдельные очереди изредка прорезали темноту. Батальон всеми своими силами подготовился к отражению атаки. Об этом докладывали командиру офицеры и начальник штаба, поддерживавший по телефону связь с отдаленными точками.
      Всех охватило нервное напряжение...
      Вражеские минометы ударили разом. С ними одновременно поднялась интенсивная ружейно-пулеметная стрельба. Послышались громкие крики с той стороны.
      "Атакуют!" - понял я, волнуясь все больше - и за исход боя, и за залп, который должен сейчас вызвать.
      Огоньки автоматных очередей начали вспыхивать и перемещаться во многих местах.
      Командир батальона повернулся ко мне и резко взмахнул рукой.
      - Огонь! - крикнул я Черепанову, выглядывавшему из-за двери капонира, и сам повернулся туда, на юг, где находились батареи. Увидев взметнувшиеся смерчи, я, схватив подполковника за рукав, бросился в его помещение.
      Все, забившись по углам, ждали разрывов. От обрушившегося удара высота задрожала, "Раз, два, три..." - начал я считать разрывы ближайших снарядов. Грохот удара в перекрытие, дробь посыпавшейся с потолка земли, резко вспыхнула и погасла аккумуляторная лампочка, в ушах стоял звон.
      - Все в траншею для уничтожения противника! - крикнул, выбегая, подполковник. Схватив лежавшие тут же гранаты, я повторил команду своим людям и выскочил вслед за подполковником.
      Командир батальона побежал по траншее, а мы рассредоточились здесь же поблизости.
      Крики из лощины внизу не доносились. Стрельба затихла.
      Батальон имел много пулеметных точек, в том числе спаренные и строенные пулеметы, и сейчас бил в лощину изо всех видов оружия. Сильный огонь открыли несколько наших батарей.
      Но и над высотой стояла стена разрывов. Гулкие хлесткие взрывы мин и снарядов сотрясали траншею.
      Я взволнованно ждал результатов боя. То, что противнику нанесли большой урон, было очевидно. Атака их явно захлебнулась. Но какие потери от залпа в батальоне? Я стоял и думал только об этом.
      Так прошло несколько минут. Гранаты, лежавшие в карманах, сильно мешали, и я выложил их в небольшое углубление в стенке траншеи. Ветерок донес свежую гарь. Совсем рядом зияла большая воронка и валялся стабилизатор от мины М-13. "Чем же закончится бой? Какие потери в батальоне?" - мучился я.
      Минометы били по-прежнему. Но стрельба становилась все слабее и слабее. Прекратил огонь наш пулемет из соседнего дота.
      - Отбили! - подтвердил появившийся командир батальона. Он вдруг устало улыбнулся и протянул мне руку: - Спасибо!..
      Больше за эту ночь атак не было. К утру к нам подошло подкрепление. А когда совсем рассвело, внизу под холмом стали видны трупы вражеских солдат и было их очень много... Критический момент на этом участке миновал.
      Вскоре Васильев передал приказ: сниматься с места. На левом фланге наши части прорвали первую полосу обороны противника, и надо было входить в прорыв.
      Я не позабыл об оправдательной записке, которую Бурундуков велел взять у командира батальона. Но не взял.
      Сбивая промежуточные рубежи обороны врага, наши войска продолжали наступление. Мы двигались в общем потоке частей первого эшелона.
      Местность, по которой тянулась и петляла узкая грунтовая дорога, казалась почти не обжитой. По обеим сторонам дороги темнел лес. Сосны, ели, осинник... Лесные поляны, покрытые густой, ярко-зеленой травой. Несколько небольших лесных озер с застоявшейся зеркальной гладью поверхности. Большие валуны и сине-черные камни.
      Встретились и несколько хуторов с далеко разбросанными друг от друга небольшими почерневшими домиками. Все они пустовали, оставленные жителями.
      Редкие по своей красоте места. Где-то здесь неподалеку находились и репинские Пенаты.
      Мы вообще были удивлены. Совсем не вязалось слово "карельский" с окружавшей нас местностью. Не было сопок, ни карликовых берез, казалось, обязательных для северной страны. Наоборот, кругом сплошная зелень. И климат здесь, конечно, не мог быть суровым. Скорее мягким и влажным. Сейчас вот летом и искупаться бы вполне было можно в этих красивых, как картинки, озерах.
      - Полей мало! - подсказал сельский житель Петя Шилов. Он всматривался в видневшееся в отдалении поле. - Рожью, что ли, засеяли? Вот на Юго-Западном... - Ему очень пришлись по душе воронежские степи.
      - Время есть. Свернем в какой-нибудь хутор, - решил я. - Отдохнем немножко и перекусим. - Мы направились к отдаленному домику.
      Вошли в дом, обитатели которого поддерживали чистоту и старались, видимо, жить по-городскому. Об этом говорили и большие окна, хорошо освещавшие комнаты, светлые обои и обилие разнообразных предметов, присущих только городскому обиходу.
      - Только что ж у них все бумажное да картонное? - сделал первое открытие Василь Рымарь. - Он ходил и трогал занавески, скатерти, различные подставки и полочки. Даже стены комнат были из картона.
      Отправившиеся на кухню Федотов и Шилов весело кричали оттуда, они обнаружили сковороду с ломтями почерневшей картошки.
      Федотов протянул к моему носу сковороду.
      - Отравлено, что ли?! - я невольно отстранился. Затем припомнил, как учил в училище химик - никогда не приближать нос к неизвестным веществам - я осторожно помахал ладонью над сковородой, приближая запах к носу.
      - Да вот же, смотрите! - Федотов схватил с плиты стеклянную банку с прозрачным темноватым жиром. - Пушсало!..
      - На солидоле жарят! - ужаснулся и вошедший Рымарь. - Дошли!..
      Все внимательно осмотрели банку. Может быть, это и не было чистое пушсало, но во всяком случае что-то очень похожее.
      - Слышали же, как капитан Чепок на беседе говорил: "Финляндию фашистские заправилы довели до крайней степени разорения и голода", - Петя Шилов старательно выговорил всю фразу.
      - Да!.. - разведчики смотрели друг на друга. Меня одолевал смех. Пока мы шли до этого дома, ребята сделали вывод, что при такой обильной растительности, здесь должно быть много коров и сметанку-то они сейчас разыщут. Сознаюсь, что и я немножко на это надеялся. Пришлось сказать:
      - Вынимайте-ка из мешков, любители сметанки свои более съедобные припасы! Скоро пойдем дальше...
      Я сидел на поваленном дереве и рассматривал в бинокль громадную высоту один из главнейших опорных пунктов второй полосы обороны противника.
      На десятки метров возвышавшаяся над окружающей местностью, опоясанная рядами бетонных траншей и ходов сообщений, с многочисленными железобетонными колпаками-дотами, с рядами колючей проволоки и громадными серыми пирамидами-надолбами, высота невольно привела меня в самое удручающее настроение. Да и не только меня, конечно.
      Проходившее рядом с высотой асфальтовое шоссе казалось, по сравнению с громадной горой, тоненькой неприметной ленточкой. Но именно это шоссе, ведущее в глубину вражеской обороны, и охранял могучий опорный пункт.
      По дорогам подтягивались мощные орудия, тяжелые гвардейские минометы с трехсотмиллиметровыми снарядами М-31, сокрушившие первую полосу обороны. Но эту - сумеют ли разрушить?
      Доты первой полосы теперь казались простыми игрушками по сравнению с этим великаном.
      Наверное, подобные же мысли были и у группы танкистов, стоявших позади меня за деревьями и тоже из биноклей рассматривавших высоту. Они обеспокоенно переговаривались.
      "Надолбы!" - донеслось до меня.
      Надолбы, "зубья дракона" и как их еще только не называют - эти массивные серые пирамиды! "Неужели наши славные "тридцатьчетверки" и самоходки, сосредоточивающиеся неподалеку в лесу, их не пройдут?" - я встал и подвинулся поближе.
      - Взберетесь? - выбрав момент, спросил я у крайнего из танкистов. Под комбинезоном у него виднелась Золотая звездочка. "Герой!"
      Танкист повернул ко мне нахмуренное лицо и, помолчав, произнес уже слышанное мной слово:
      - Надолбы!..
      Подтягивались и подтягивались к высоте подразделения пехоты и саперов, артиллерии и танков, и, конечно, боеприпасы. На опушке, откуда я наблюдал, тесно встали танки и самоходки. Воспользовавшись густым кустарником, ночью, как можно ближе к высоте, окопались стрелковые роты и штурмовые группы.
      Мы выбрали свой НП, как всегда, поближе к КП стрелкового полка, действия которого должен был поддерживать дивизион. Впрочем, здесь вокруг обосновалось множество разных командных и наблюдательных пунктов. Предстояло наносить основательный удар.
      - Сойдет! - одобрил Васильев вырытый для наблюдения небольшой блиндаж. Против мин вполне надежен, а "юнкерсов", пожалуй, не подпустят. А где КП стрелкового полка?
      - Вот рядом. Метров тридцать.
      - Ну и отлично! - Васильев посмотрел в сторону КП. - С командиром полка познакомился? Сейчас наметим с тобой огни.
      При свете гильзы мы занялись подготовкой огней на период боя.
      На рассвете тяжелые снаряды гвардейских минометов, обрушившись на высоту, открыли артподготовку. Это был настоящий артиллерийский штурм. Стреляло несколько сот орудий, и казалось, что и эта железобетонная высота не выдержит, рухнет, рассыплется. Залп за залпом тяжелыми снарядами М-20 производили батареи дивизиона. Танки и самоходки покинули опушку и поползли мимо нас к переднему краю. Прогремел общий залп всех участвовавших в артподготовке гвардейских минометных дивизионов.
      - Ура!.. - стрелковые подразделения с танками двинулись в атаку. Батареи перенесли огонь и теперь кромсали верхнюю часть высоты.
      Постепенно дым и пыль, плотно прикрывавшие высоту от наблюдения, начали рассеиваться. Сначала чуть заметно, потом все отчетливее, начали проступать контуры высоты.
      Штурмующие подразделения сразу преодолели проволочные заграждения и ворвались в первую разрушенную траншею. Там шел упорный бой с контратаковавшим по ходам сообщений противником.
      А танки?.. Сейчас они были очень нужны нашей пехоте.
      Опасения танкистов оказались не напрасными.
      Выстроившись перед надолбами, танки и самоходки яростно стреляли по высоте и не продвигались ни на метр. Две самоходные установки и один танк горели. Несколько "тридцатьчетверок" упорно карабкались на надолбы. Они наваливались корпусами на грани надолб, чуть-чуть приподнимались и раз за разом сваливались обратно.
      Бой длился около трех часов. Наши штурмующие подразделения уже вели бой где-то на середине склона высоты. Шли и шли друг за другом в тыл раненые. Несколько раз прибегал с КП стрелкового полка Васильев, вызывая огонь по беспрерывно контратаковавшим врагам. А танки все еще были у надолб. Вышло из боя и отошло назад еще несколько машин.
      Сейчас у надолб ползали саперы. Они подтаскивали к каменным зубьям бревна, мешки с землей, пытаясь соорудить проход для танков.
      Наконец одной "тридцатьчетверке" удалось приподняться над надолбами. Не обращая внимания на сразу усилившийся огонь, танк осторожно разворачивался на гранитной гряде. Раз!.. И танк сполз по ту сторону надолб.
      За ним следили многие. Раздалось громкое "Ура!" Что есть сил закричал и я.
      Танк сразу же ринулся на штурм высоты. А следом за ним торопливо карабкался на надолбы второй танк.
      - Прошел! - закричал я вбежавшему Васильеву.
      - Прошел? - обрадовался и командир дивизиона. - Давай-ка проложим ему дорожку дальше! - Он подал команду для очередного залпа по высоте.
      - Научились! - еще громче закричал я. На граните боролся уже третий танк. Теперь дело должно было пойти значительно лучше.
      Первый танк уже почти достиг гребня. Второй был на середине холма. Использовав успех танков, пехота ворвалась еще в один ярус траншей. Друг за другом пошли через надолбы - все в том же месте - остальные "тридцатьчетверки" и самоходки. Непрерывно стреляя, они поднимались все выше и выше. А первый танк уже утюжил огневые точки на самом гребне.
      И вдруг случилось неладное.
      Танк, первым геройски ворвавшийся на гребень, вспыхнул ярким светом от прямого попадания снаряда. Через мгновение от него повалил густой черный дым. Извиваясь, он поднимался все выше и выше в безоблачное голубое небо.
      "Все-таки подбили! А такой герой!" - так, наверное, думали все, наблюдавшие за этим отважным экипажем. А мне еще пришло в голову, что там, может быть, и тот самый танкист, с которым я говорил на опушке. Могло быть, что он. Как же жаль!..
      Этот танк много сделал для победы. На гребень вышло сразу несколько машин.
      А вот вспыхнуло огненным языком в лучах солнца знамя.
      Высота пала! Вторая линия Маннергейма прорвана!
      Рядом со мной Васильев торопливо диктовал в микрофон данные для залпа по отходящему противнику.
      Противник стремился оборонять каждый рубеж, цеплялся за каждое препятствие. Лесными узкими дорогами и тропами части пробивались к третьей полосе.
      "Вуоксинский горб"! Бесконечно длинная, заросшая сосняком высота. Сплошной камень под тонким слоем земли. Говорят, что и в финскую кампанию за нее отчаянно бились. Сразу за высотой - река Вуокса. Очень широкая и глубокая... это и была третья полоса обороны финнов. Потрудиться здесь придется!
      Те, кто так рассуждал, были правы. Бои на этом рубеже развернулись исключительно ожесточенные.
      Гвардейские минометы засыпали снарядами непокорный "горб", били артиллерия и минометы, и все равно снова, как только наша пехота поднималась вперед, оживали, казалось, сметенные огневые точки врага, строчили с деревьев "кукушки", била с той стороны Вуоксы артиллерия.
      И все же подходил последний бой за высоту. Наши батареи уже не стреляли. Было нельзя. Стрелковые подразделения и танки добивали последние разрозненные группы противника, и можно было угодить по своим.
      Уже в нескольких местах наши подразделения вышли к берегу, а разрозненные группки противника все еще упорно сопротивлялись, не сдаваясь в плен. Продолжала вести беспорядочный огонь артиллерия с того берега.
      Если противник обстреливал район наблюдательного пункта, на вышке невозможно было находиться. Осколки пронизывали все пространство. Я как раз находился на дереве, когда по нашему району открыла огонь вражеская батарея. С дерева слетел, можно сказать, кубарем. Осколками пробило полу шинели, вырвало кусок сукна под мышкой и нанесло ссадину.
      В это время солдаты привели пленного.
      Что было делать? Отправить сразу в тыл? Я решил хоть что-нибудь узнать от него.
      - Шпрехен зи дойч? - эту фразу знали все, когда-либо изучавшие немецкий язык.
      Финн отрицательно мотнул головой:
      - Суоми...
      - Что суоми, нам и так ясно? Ду бист офицер? Пленный утвердительно кивнул головой и сказал что-то по-фински.
      - Ага! - все обрадовались. - Кое-что понимает. И какой же у них язык непонятный!
      Я вытащил карту и развернул ее перед пленным.
      - Где ваш штаб полка? Резервы? Он показал точку на высоте.
      - Э-э! Нет! Теперь там ваших нет! Чего мы тут с ним будем валандаться? Передадим-ка его начальству. Я позвонил на огневые Васильеву.
      - Офицер может пригодиться. - По всему чувствовалось, что пленный совсем не интересовал гвардии капитана Васильева. - Слушай-ка! Доложи сам хозяину. Он любит... Вы хоть побеседовали с пленным? - он засмеялся. - В общем, доложи самому...
      Гвардии подполковник Кузьменко, горячо радевший о славе полка, встретил сообщение о пленном совсем иначе, чем Васильев.
      - Немедленно препроводить ко мне пленного офицера. Пусть герои сами доставят!
      - В штаб полка поведете. - Объявил я. смеясь, Шилову и Федотову. - За медали не ручаюсь, а благодарность будет наверняка!
      Федотов и Шилов начали собираться.
      - Что там на высоте? - крикнул я дежурному наблюдателю Ефанову.
      Виктор ответил в тон мне:
      - Танки на самый верх взобрались! Сначала ездили и стреляли, а теперь повернулись передками к реке и стоят, опустив пушки.
      Это могло означать только одно - третья большая победа за эти короткие, но такие трудные дни!
      К реке Вуоксе уже потянулись инженерные части с понтонами и лодками.
      К вечеру вместе с Федотовым и Шиловым на НП пришли гвардии подполковники Кузьменко и Крюков, а следом подошел и Васильев.
      - Давайте все сюда! - пригласил, садясь на расстеленную плащ-палатку, командир полка, - Вот в чем дело, - начал он, когда все разведчики расселись. - Войска готовятся к форсированию Вуоксы. Дело, прямо скажу, очень серьезное. В наступательных боях таких широких водных преград нам преодолевать не приходилось... Я принял решение с первым эшелоном направить вашу разведку. Вас! Со вторым эшелоном переправятся полковые разведчики, - Иван Захарович сделал небольшую паузу. - Как, справитесь?
      - Постараемся?..
      - Первым форсирует реку батальон капитана Савельева. Вам надо связаться с ним.
      - Возможно, что воинов, которые первыми достигнут того берега, будут представлять к званию Героя Советского Союза, - вставил гвардии подполковник Крюков.
      Ребята негромко загалдели. Всем было известно, что иметь в полку хотя бы одного Героя Советского Союза, - заветная мечта подполковника Кузьменко.
      - Я уже послал связистов и огневиков выдолбить и оборудовать НП, - сказал Васильев. - Так что пока можете отдохнуть.
      Какой уж там отдых! Дел было много. Следовало побывать у командира батальона и узнать все условия форсирования, достать лодку, получше смазать, а то и обернуть автоматы... Да и не уснешь перед таким боем.
      Пожелав нам успеха, командиры ушли.
      - Пляшите да повеселей! - Шилов показал мне пачку писем.
      Старое фронтовое правило - плясать с получением почты. На радостях я с удовольствием затряс руками и ногами.
      - Пять раз! - выкрикнул неумолимый Шилов. "Значит, пять писем!" - я принялся плясать дальше, но выручил Федотов.
      - Дай сюда! - он выхватил у Шилова пачку. - Несмышленыш еще!
      Получившие письма углубились в чтение, то и дело громогласно объявляя о домашних новостях. Пожалуй, и не было ничего приятней, чем получить весточку от близких.
      Главное - и мать, и брат, и Таня были живы и здоровы. Ну и, конечно, в каждом письме: а как я на фронте? Как нога?
      Меня очень интересовали заводские новости. Тут тоже было все в порядке. Завод по-прежнему удерживал переходящее Красное знамя Комитета Обороны. Кашелотова и Юдина наградили орденами. Таня передавала мне от них приветы. И, наконец, эти места я перечитал много раз, - у нас с Таней было все нормально. Хорошо она писала о нашей дружбе.
      Капитан Савельев совещался с представителями частей и подразделений, которые должны были обеспечивать действия батальона. Капитан, по виду мой ровесник, взглянув на меня, переспросил:
      - Целый полк "катюш"?
      - Да, целый полк! - подтвердил я. - Если понадобится, будем стрелять с интервалами не больше полминуты.
      - Еще как понадобится! - весело сказал Савельев. - Дуйте вообще без интервалов. Хуже не будет!.. Лодку? - он на мгновение задумался. Артиллеристы свои имеют. Да разве вам откажешь? Берите.
      Начало артподготовки похоже на внезапный весенний гром, огонь многих дивизионов гвардейских минометов - на тысячи молний, вырвавшихся из-под земли. Так наша артиллерия начала обработку северного берега Вуоксы.
      Сразу же южный берег наполнился людьми. Закачались на воде лодки, понтоны, плоты. Расчеты на руках подтаскивали к берегу полковые пушки и минометы, грузили их на понтоны. По крутой нахоженной с утра Тропинке мы спустились с крутого берега. Внизу нас ждал Ефанов, с ночи охранявший лодку.
      Участок, на котором должен был форсировать реку батальон Савельева, был открытый. На флангах подразделения гребли к берегу, густо поросшему лесом, а здесь - голо. "Начнут долбать со всех сторон - только держись!" - сразу подумал я, а сейчас вовсю торопил четырех гребцов плоскодонки.
      Начали погружаться на воду крупные понтоны. По ним противник бил прежде всего. Рядом с нами пошло под воду 45-миллиметровое орудие. Плавали в воде бойцы расчета. Появились убитые и раненые и на соседних лодках.
      Мы шли пока без повреждений. Рымарь, Федотов и два связиста гребли ровно и сильно, догоняя лодку капитана Савельева. Опершись коленом на нос, смелый комбат вел вперед свой геройский батальон.
      Берег яростно огрызался, частили огнем выстрелов малокалиберные пушки. Наконец и нас накрыло, пулеметная очередь прошила борт.
      Лодка стала быстро наполняться водой.
      - Шилов, Ефанов! Быстро выгребать касками воду! Черепанов, к веслу! - я тоже поспешно схватил весло и сел вместо свалившегося связиста. Снял каску и тяжело раненный связист. Держась одной рукой за борт лодки, другой он медленно работал каской.
      "Пожалуй, дотянем, если еще раз не прошьет", - думал я, то и дело оборачиваясь к северному берегу.
      Несмотря на мощный артналет и минометные батареи и пулеметные точки оказались неподавленными, и вода Вуоксы повсюду вздымалась от разрывов.
      Высоко в небе над головами пронеслись снаряды гвардейских минометов. На мгновение я представил себе, какая сейчас горячка на огневых. Взмыленные расчеты таскают тяжелые снаряды, срывают колпачки. И ревут, ревут установки, вздымая отходящими газами клубы земли.
      - Давай! - закричал я громко, чтобы все в лодке слышали. - Своих поддерживаете!
      И как бы в подтверждение моих слов, пронесся шквал залпа другого дивизиона. Снаряды рвались на берегу и даже в прибрежной воде. Почти совсем замолчали вражеские пулеметы. Полк обеспечивал беспрепятственную высадку десанта.
      А вот капитан Савельев прыгнул с лодки на берег. Взмахнул рукой, бросая гранату. За ним кинулись прямо в воду его солдаты.