19. ТОТ САМЫЙ НЕПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОФФИ НОНЕТОТ

Если не считать одного-единственного посетителя, я была в ресторане совсем одна. Но по иронии судьбы этим посетителем оказался полковник Фелпс.

– Доброе утро, капрал! – радостно сказал он, заметив меня, безуспешно прячущуюся за номером «Совы».

– Полковник.

Он сел за мой столик, даже не спросив разрешения.

– Знаешь, пока меня принимают очень хорошо, – искренне сказал он, взял тост и энергичным взмахом ложки подозвал официанта. – Еще кофе. В следующее воскресенье у нас будет митинг. Ты придешь, я уверен?

– Если только смогу, – вполне искренне ответила я.

– Отлично! – воскликнул он. – Должен признаться, когда мы разговаривали на дирижабле, я уж решил, что ты сбилась с правильного пути.

– Где он пройдет?

– Потише, старушка. У стен есть уши, болтун – находка для шпиона, ну, ты в курсе. Я пришлю за тобой машину. Видела это?

Он показал мне первую страницу «Крота». Как и у всех газет, передовица была почти полностью посвящена грядущему наступлению, которое все считали делом чуть ли не решенным. Последнее крупное сражение состоялось в 75-м, и воспоминания и все уроки той ошибки, похоже, были забыты.

– Я сказал – кофе! – рявкнул Фелпс официанту, который по ошибке подал чай. – Эта новая плазменная винтовка решит все! Я даже собираюсь переделать свою речь и призвать всех, кто захочет начать новую жизнь на полуострове. Начнем вербовку прямо сейчас. Я узнал в офисе министра иностранных дел: нам нужны колонисты, чтобы заселить его, как только русские уберутся.

– Вы что, не понимаете? – устало спросила я. – Это же не конец. Пока наши войска остаются на русской земле, конца не будет.

– Что? – пробормотал Фелпс. – М-м-м? А?

Он подергал слуховое устройство, склонив голову набок, как попугай. Я фыркнула и сбежала.

Было рано, солнце уже встало, но тепла еще не принесло. Ночью шел дождь, и воздух был пропитан влагой. Я подняла крышу машины, чтобы выдуть воспоминания о прошлой ночи и гнев, который вспыхнул во мне, когда я поняла, что не смогу простить Лондэна. Похоже, я никогда не смогу его простить, и это тревожило меня куда сильнее, чем ужасное окончание вчерашнего вечера. Мне исполнилось тридцать шесть. Если не считать десяти месяцев с Филбертом, последние десять лет я была одна. Еще пяток лет такой жизни, и окажется, что я обречена на одиночное существование.

Ветер трепал мои волосы. Я гнала машину по извилистой дороге. На автостраде почти никого не было, машина приятно жужжала. Солнце поднималось все выше, на дороге образовались маленькие очажки тумана, и я мчалась сквозь них, как самолет сквозь облака. Въезжая в клочки мглы, я снимала ногу с газа и снова плавно нажимала педаль, когда выныривала на яркое утреннее солнце.

Деревенька Уэнборо была всего в десяти минутах езды от отеля «Finis». Я остановилась у церкви ВСБ – некогда англиканской – и заглушила мотор, отдавшись долгожданному сельскому покою. Вдалеке слышался ритмичный гул сельскохозяйственной машины. Я не любила тишину сельской местности, пока не переехала в город.

Открыв ворота, я въехала в аккуратно убранный кладбищенский дворик. Подождала немного, затем неторопливо пошла медленным скорбным шагом мимо рядов могил. Я не бывала у Антона с тех пор, как уехала в Лондон, но я знала, что он не стал бы сердиться. Многое из того, что мы ценили друг в друге, оставалось невысказанным. Мы понимали друг друга и в любви, и в жизни, и в юморе. Когда я прибыла в Севастополь в Третью Уэссекскую легкую танковую бригаду, Лондэн и Антон уже стали хорошими друзьями. Антон был приписан к бригаде как офицер связи, Лондэн служил лейтенантом. Антон познакомил нас, и, вопреки строгому приказу, мы полюбили друг друга. Я чувствовала себя школьницей, шныряющей по лагерю ради запрещенных свиданий. Поначалу Крым казался мне огромной бочкой меда.

Ни одного тела на родину так и не привезли. Это было политическое решение. Многие семьи сами ставили памятники. Кенотаф Антона стоял в конце ряда, под сенью старого тиса, между двумя другими крымскими кенотафами. Они были хорошо ухожены, зелень регулярно пропалывали, а недавно возложили свежие цветы. Я стояла у простого серого куска известняка и читала надпись. Просто и четко. Имя, звание и дата той атаки. Другой, непохожий камень отмечал его могилу в шестнадцати сотнях миль отсюда, на полуострове. Другим повезло еще меньше. Четырнадцать моих товарищей по той атаке до сих пор числились «пропавшими без вести». На военном жаргоне это синоним полицейского «недостаточно материала для идентификации».

Внезапно кто-то хлопнул меня по затылку. Не сильно, но я все равно подпрыгнула. Я обернулась и увидела священника ВСБ и его тупую ухмылку.

– Привет, Доктор Зло! – проревел он.

– Привет, Джоффи, – ответила я, почти не удивившись. – Снова нарываешься, чтобы я сломала тебе нос?

– Я теперь духовное лицо, сестренка! – воскликнул он. – Нельзя бить священника!

Секунду я смотрела на него в упор.

– Ну, если я не могу тебя ударить, – сказала я, – то что я могу?

– Мы в ВСБ очень любим обниматься, сестренка.

Мы обнялись перед кенотафом Антона, я и мой чокнутый братец Джоффи, которого я в жизни ни разу не обняла.

– Какие новости о Пупермозге и Толстой Заднице?

– Ты хочешь сказать, о Майкрофте и Полли? Никаких.

– Да ладно тебе, сестренка. Майкрофт и по жизни супер-пупер по части мозга, а Полли – ну, у нее ведь на самом деле толстая задница.

– Все равно не надо. Думаешь, они с мамой малость набрали вес?

– Малость? Легко сказано. «Теско» надо открыть для них супергипермаркет!

– А ВСБ одобряет вульгарные насмешки над близкими?

Джоффи пожал плечами.

– Иногда – да, иногда – нет, – ответил он. – В этом вся красота Всемирного Стандартизованного Божества: оно такое, как тебе нужно. Кроме того, ты член семьи, так что – не считается.

Я посмотрела на хорошо ухоженное кладбище.

– Как идут дела?

– Отлично, спасибо. Хороший срез религий, есть даже несколько неандертальцев – вообще зашибись. Представляешь, служка чуть дискантом не запел, когда я превратил ризницу в казино и устроил по вторникам грязный стриптиз у шеста!

– Врешь!

– Конечно, Злючка.

– Ты, маленький засранец! – рассмеялась я. – Придется все-таки сломать тебе нос еще раз!

– Может, сначала выпьешь чашечку чая?

Я поблагодарила, и мы пошли к дому священника.

– Как твоя рука? – спросил он.

– Все отлично, – ответила я. И поскольку мне вдруг захотелось сравняться с ним в легкомыслии, добавила: – Я сыграла эту шутку с доктором в Лондоне. Когда он восстановил мне мускулы, я спросила: «Как вы думаете, я смогу играть на скрипке?», а он ответил: «Конечно!», и тогда я сказала: «Здорово, а раньше не могла!»

Джоффи поглядел на меня с непроницаемым видом.

– Похоже, в ТИПА на вечеринках просто оргии устраивают, сестренка. Тебе надо почаще выходить в общество. Страшнее шутки я еще не слыхал.

Джоффи мог взбесить кого угодно, но, возможно, на этот раз он был прав, хотя я и не собиралась сдаваться. А потому сказала:

– Тогда тебе должно быть стыдно.

Вот это заставило его рассмеяться.

– Ты всегда была так серьезна, сестренка. Даже когда ты была маленькой девочкой. Я помню, ты сидела в гостиной и смотрела десятичасовые новости, прямо-таки впитывая каждое слово, и все время донимала папу и Пупермозга вопросами… Добрый день, миссис Хиггинс!

Из широких кладбищенских ворот появилась маленькая старушка с букетом цветов.

– Привет, непреподобный! – весело ответила она, затем поглядела на меня и хрипло прошептала: – Это ваша подружка?

– Нет, Глэдис, это моя сестра Четверг. Она служит в ТИПА, и, соответственно, у нее нет чувства юмора, приятеля и личной жизни.

– Прелестно, дорогая, – прокомментировала миссис Хиггинс, полуглухая, несмотря на огромные уши.

– Привет, Глэдис, – пожала я ей руку. – Джоффи, когда был мальчишкой, драл епископа так, что мы боялись, что он выцарапает ему глаза.

– Хорошо, хорошо, – бормотала она.

Джоффи, не желая отступать, добавил:

– А малышка Четверг так вопила, когда занималась любовью, что нам приходилось выгонять ее в садовый сарай, если ее дружки оставались на ночь.

Я ткнула его локтем под ребра, но миссис Хиггинс ничего не заметила, благосклонно улыбнулась, пожелала нам доброго дня и проплыла в церковный двор. Мы смотрели ей вслед.

– В следующем марте ей стукнет сто четыре, – прошептал Джоффи. – Правда, забавная старушка? Когда она проходит мимо, мне жутко хочется набить из нее чучело и поставить на паперти как вешалку.

– Теперь ты точно шутишь.

Он улыбнулся.

– Во мне нет серьезного, сестренка. Идем, напою тебя чаем.

Дом был огромен. Легенды говорят, что церковный шпиль был бы на десять футов выше, если бы приходской викарий не положил глаз на закупленный для церкви камень и не построил из него свой дом. Нечестивое деяние открылось, и епископ снял викария с должности.

Джоффи налил крепкого чаю из заварочного чайничка «Клариса Клифф» в чашечку с блюдцем из того же коллекционного сервиза. Он не пытался произвести на меня впечатление – ВСБ была бедна, и он не мог себе позволить обзавестись чем-либо сверх того, что оставалось в доме викария.

– Итак, – сказал Джоффи, вручив мне чашку и сев на диван, – ты, значит, думаешь, что папуля обхаживает Эмму Гамильтон?

– Он никогда об этом не говорил. Как по-твоему, если бы ты завел интрижку с женщиной, которая умерла больше ста лет назад, ты рассказал бы об этом своей жене?

– А обо мне?

– А что – о тебе?

– Он обо мне когда-нибудь упоминал?

Я покачала головой, и Джоффи надолго замолчал. Обычно за ним задумчивости не водилось.

– Мне кажется, он хотел бы, чтобы на месте Антона в той атаке оказался я. Ант всегда был его любимчиком.

– Не глупи, Джоффи. А даже если и так – хотя это неправда, – тут уж никто ничего не смог бы поделать. Ант погиб, скончался. Умер. Даже если бы ты остался там, давай уж скажем напрямую, полковые капелланы военную политику не определяют.

– Тогда почему папа ни разу не пришел навестить меня?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Может, из-за Хроностражи. Он редко приходит ко мне не по делу – и всегда не больше чем на пару минут.

Джоффи кивнул и спросил:

– Ты в Лондоне посещала церковь, сестренка?

– У меня просто времени не было, Джоф.

– Мы сами распоряжаемся временем, сестра.

Я вздохнула. Он был прав.

– После той атаки я утратила веру. У Сети есть свои капелланы, но я перестала ощущать, что верю.

– Крым отнял у нас слишком много, – тихо сказал Джоффи. – Возможно, потому нам и приходится трудиться вдвое больше, чтобы удержать в себе то, что осталось. Даже я не остался равнодушен к упоению в бою. Когда я впервые попал на полуостров, я был восхищен войной – я чувствовал, как национальная гордость коварно окрыляет меня и опровергает все доводы разума. Пока я находился там, я жаждал, чтоб мы победили, жаждал убивать врагов. Я наслаждался боевой славой и чувством товарищества, которое возникает только перед лицом смерти. Нет уз крепче тех, что куются в битве, нет друзей ближе, чем те, кто сражался плечом к плечу с тобой.

Джоффи внезапно стал похож на человека – наверное, именно таким видят его прихожане.

– Лишь потом я понял, как чудовищно мы заблуждаемся. Очень скоро я перестал видеть разницу между англичанином, русским, французом, турком… Я так и заявил, и меня выслали с фронта за несоответствие. Мой епископ сказал: не мое дело – судить военные ошибки, мое дело – следить за душевным спокойствием мужчин и женщин.

– Потому ты и вернулся в Англию?

– Потому я и вернулся в Англию.

– Знаешь, ты не прав, – сказала я ему.

– В чем?

– В том, что косишь под бесхребетника. Слышал, что полковник Фелпс в городе?

– Да. Задница. Надо его отравить. Я выступаю против него в качестве «голоса разума». Присоединишься ко мне?

– He знаю, Джоф. Правда, не знаю, – сказала я, глядя в чашку.

Он предложил мне овсяное печенье-«валентинку», я отказалась.

– Мама ведь хорошо присматривает за кенотафом, правда? – Мне отчаянно хотелось сменить тему.

– Э, нет, Доктор, это не она. Она не в силах подойти к надгробию, даже если ей хватает духу войти в кладбищенские ворота.

– Тогда кто?

– Да Лондэн, конечно же. Он что, так тебе и не сказал?

Я выпрямилась.

– Нет. Нет, не сказал…

– Может, он и написал дерьмовую книгу и вообще туповат, но он был Анту хорошим другом.

– А его свидетельство заклеймило Антона навеки!

Джоффи поставил свою чашку и, наклонившись ко мне, понизил голос до шепота:

– Дорогая сестренка, я знаю, это истасканная фразочка, но она все равно верна: первой жертвой войны всегда становится правда. Лондэн попытался рассказать ее. Не думай, что ему не было больно, – куда легче было бы солгать и обелить имя Анта. Но маленькая ложь всегда порождает большую. Военщина вряд ли может позволить себе большее вранье, чем уже породила. Лондэн знал об этом, и наш Антон, думаю, тоже.

Я задумчиво посмотрела на брата. Я не знала, как оправдаться перед Лондэном, но надеялась, что придумаю что-нибудь. Десять лет назад он просил меня выйти за него замуж, как раз перед тем, как выступил в трибунале. Я обвинила его в том, что он хотел завладеть моей рукой нечестным путем, зная, как я отреагирую на его показания. И бросила Лондэна через неделю.

– Думаю, мне надо позвонить ему.

Джоффи улыбнулся.

– Да уж, лучше позвони ему, Доктор Зло.

20. ДОКТОР РАНСИБЛ СПУН

Когда я приехала в контору, Безотказэна и Виктора на месте не было. Я сварила себе кофе и села за стол. Набрала номер Лондэна – занято, повторила попытку через несколько минут – безуспешно. Снизу позвонил сержант Росс и доложил, что отправил наверх человека, который ищет литтективов. Я размяла пальцы и еще раз набрала Лондэна – все так же безрезультатно. Тут ввалился неуклюжий коротышка профессорского вида, вокруг которого так и клубилась аура неряшливости. Он носил маленький котелок, охотничью куртку в «елочку», натянутую второпях поверх, если не ошибаюсь, пижамы. Из портфеля торчали бумаги, шнурки ботинок были завязаны такими узлами, что ими впору крепить снасти. От поста дежурного до кабинета было две минуты ходу, и он все еще вертел в пальцах пропуск.

– Разрешите? – сказала я.

Пока я прикрепляла пропуск к его лацкану, профессор стоял неподвижно, затем рассеянно поблагодарил меня и огляделся, пытаясь определить, куда же он попал.

– Вы искали меня, и вы на нужном этаже.

Мне оставалось только радоваться тому, что в свое время я приобрела богатый опыт общения с профессурой.

– Да? – с непередаваемым удивлением переспросил гость – видимо, он давно уже свыкся с тем, что всегда попадает не по адресу.

– Специальный ТИПА-агент Четверг Нонетот, – представилась я, протягивая ему руку.

Он вяло пожал ее и попытался приподнять шляпу рукой, в которой держал портфель. В результате получил по голове.

– А… спасибо, мисс Нонетот. Меня зовут доктор Рансибл Спун, профессор английской литературы Суиндонского университета. Думаю, вы слышали обо мне?

– Уверена, это всего лишь вопрос времени, доктор Спун. Может, присядете?

Доктор Спун поблагодарил меня и поплелся следом за мной к столу, делая стойку каждый раз, когда ему на глаза попадалась редкая книга. Мне пришлось несколько раз останавливаться и ждать, но в конце концов я отконвоировала его к креслу Безотказэна, усадила и налила ему чашечку кофе.

– Итак, чем могу помочь, доктор Спун?

– Наверное, надо вам показать, мисс Нонетот.

С минуту он рылся в портфеле. Выудил оттуда несколько еще не проверенных студенческих работ и пестрый носок. Наконец протянул мне тяжелый синий том.

– «Мартин Чезлвит», – объяснил доктор Спун, запихивая лишние бумаги в портфель и удивляясь, почему они так расползлись за то время, пока оставались вне портфеля. – Глава девять, страница сто восемьдесят семь. Там отмечено.

Я открыла заложенную автобусным билетом страницу и пробежала ее взглядом.

– Видите?

– Извините, доктор Спун. Я не читала «Чезлвита» лет с десяти, так что просветите меня.

Спун глянул на меня с подозрением – как на самозванку.

– Сегодня утром мне указал на это студент. Внизу сто восемьдесят седьмой страницы был короткий абзац, описывавший некоего любопытного персонажа, который часто посещает Тоджеров. Некто по имени мистер Кэверли. Забавный персонаж, имеет привычку говорить только о том, в чем ровно ничего не понимает. Если вы посмотрите на последние строки, то увидите, что он исчез.

Я пробежала глазами страницу, чувствуя, как во мне разрастается ужас. Имя Кэверли звенело, словно колокол, но указанный абзац исчез бесследно.

– И позже он тоже не появляется.

– Нет, офицер. Мы с моим студентом несколько раз просмотрели весь текст. Сомнений нет. Мистер Кэверли необъяснимым образом исчез из книги. Словно его и не было.

– Может, это ошибка наборщика? – спросила я, беспокоясь все сильнее.

– Напротив. Я сравнил семь различных экземпляров, и везде одно и то же. Мистера Кэверли больше нет с нами.

– Невероятно, – пробормотала я.

– Согласен.

На душе становилось все тяжелее: ниточки, тянувшиеся к Аиду, Джеку Дэррмо и рукописи «Чезлвита», начали неприятным образом связываться в единое целое.

Затрещал телефон. Звонил из морга Виктор – просил меня немедленно приехать, они нашли какое-то тело.

– А я тут при чем? – спросила я.

Пока Виктор объяснял, я смотрела на доктора Спуна, который изучал жирные пятна на своем галстуке.

– Нет-нет, напротив, – медленно произнесла я – Учитывая то, что только что случилось, мне это вовсе не кажется странным.

Морг, старое викторианское здание, отчаянно нуждался в ремонте. Внутри было сыро, воняло формальдегидом и плесенью. Служащие выглядели больными и шаркали по закоулкам маленького здания, как похоронная команда. Сразу вспомнилась известная шуточка насчет суиндонского морга: здесь обаятельны одни лишь трупы. Великолепным подтверждением тому служил мистер Туп-н-Филей, главный патологоанатом, мрачный человек с тяжелой челюстью и кустистыми бровями. Я нашла его и Виктора в анатомичке.

Мистер Туп-н-Филей не заметил моего прихода, продолжая наговаривать заключение в свисавший с потолка микрофон. Его голос монотонно и гулко отдавался в облицованной кафелем комнате. Стенографисты под это гудение нередко засыпали на месте. Он и сам с трудом удерживался, чтобы не заснуть, когда держал речь перед ежегодным праздничным собранием судебных патологоанатомов.

– Передо мной труп мужчины. Белый, около сорока лет, волосы седые, зубы плохие. Рост примерно пять футов восемь дюймов, одет в костюм, который я описал бы как викторианский…

Кроме Босуэлла и Виктора, присутствовали еще два детектива из убойного отдела, что допрашивали нас прошлой ночью. Вид у них был угрюмый и усталый, и на литтективов они смотрели с подозрением.

– С добрым утром, Четверг, – радостно приветствовал меня Виктор. – Помнишь «студебеккер» парня, который убил Арчера?

Я кивнула.

– Ну так вот, наши коллеги из убойного отдела нашли этот труп в багажнике.

– Уже выяснили, кто это?

– Пока нет. Посмотри-ка.

Он показал поднос из нержавеющей стали, на котором лежало имущество покойного. Набор небогатый: сточенный наполовину карандаш, неоплаченный счет на крахмальные воротнички и письмо от матери, датированное 5 июня 1843 года.

– Можем мы поговорить наедине? – сказала я.

Виктор вышел со мной в коридор.

– Это мистер Кэверли.

– Кто?

Я повторила то, что рассказал мне доктор Спун. Виктор даже не удивился.

– То-то мне показалось, что он выглядит как книжный персонаж, – сказал он наконец.

– Вы хотите сказать, такое бывало и прежде?

– Вы читали «Укрощение строптивой»?

– Конечно.

– Значит, вы помните, что в прологе участвует пьяный медник, которого убедили в том, что он лорд и, собственно, для него и играют спектакль?

– Конечно, – ответила я. – Его зовут Кристофер Слай. Произносит пару реплик в конце первого акта и больше не упоминается…

Я осеклась.

– Вот именно, – сказал Виктор. – Шесть лет назад близ Уорвика нашли необразованного пьянчугу в совершенно невменяемом состоянии. Он говорил лишь на елизаветинском английском и называл себя Кристофером Слаем. Требовал выпивки и очень интересовался, чем закончилось представление. Мне удалось полчаса проговорить с ним, и я понял, что он не притворяется, а вот он так и не смог дотумкать, что находится уже не в своей пьесе.

– И где он сейчас?

– Никто не знает. Его забрали два каких-то ТИПА-агента вскоре после нашей с ним беседы. Я, конечно, пытался выяснить, что с ним случилось, но вы же сами знаете, какие параноики в Сети!

Я вспомнила, что случилось в Хэворте, когда я была маленькой девочкой.

– А как насчет обратного варианта?

Виктор бросил на меня острый взгляд:

– Что вы имеете в виду?

– Вы никогда не слышали о ком-нибудь, кто перескочил бы в противоположном направлении?

Виктор уперся глазами в пол и потер нос.

– Очень уж радикально, Четверг.

– Но вы считаете такое возможным?

– Держите идею при себе, Четверг, но – да, я начинаю думать, что это возможно. Барьер между реальностью и вымыслом куда тоньше, чем нам кажется. Это как замерзшее озеро. Сотни людей могут пройти по нему, но однажды вечером лед проломится и кто-то провалится, а наутро полынья уже замерзнет. Вы читали «Домби и сын» Диккенса?

– Да.

– Помните мистера Глабба?

– Рыбака из Брайтона?

– Верно. «Домби» завершен в тысяча восемьсот сорок восьмом году, а в пятьдесят первом был составлен список персонажей. Мистера Глабба там нет.

– Может, просто упустили?

– Возможно. В тысяча девятьсот двадцать шестом году коллекционер старинных книг по имени Рэймонд Балг исчез во время чтения «Домби и сына». Об этом инциденте широко сообщалось в прессе, в частности повторялось высказывание его помощника. Тот был убежден, что Балг «превратился в дымку и улетучился».

– А Балг подходит под описание Глабба?

– Почти точно. Балг коллекционировал романы о море, а Глабб как раз об этом и любит рассказывать. Даже если читать «Балг» задом наперед, то получим Глаб, почти Глабб. Так что напрашивается вывод, что это он сам и есть. – Виктор вздохнул. – Наверное, вы думаете, что это невероятно.

– Вовсе нет, – сказала я, думая о своей встрече с Рочестером. – Но вы абсолютно уверены, что он «провалился» в «Домби и сына»?

– Он мог прыгнуть туда по собственной воле. Просто там ему было лучше – и он остался.

Виктор смотрел на меня как-то странно. Он не осмеливался никому рассказывать о своих теориях, чтобы не подвергнуться остракизму, но перед ним стоял литтектив вдвое его моложе, который в своих предположениях зашел куда дальше. И тут его озарило.

– Вы тоже переходили эту грань, правда?

Я посмотрела ему прямо в глаза. За этот разговор нас обоих могли уволить.

– Один раз, – прошептала я. – Когда была маленькой девочкой. Не думаю, что у меня снова получится. Много лет я считала, что это была просто галлюцинация.

Я уж хотела продолжить и рассказать ему о том, как после перестрелки в квартире Стикса появился Рочестер, но в этот момент в коридор выглянул Безотказэн и попросил нас войти.

Мистер Туп-н-Филей закончил первичный осмотр.

– Один выстрел в сердце, очень точный, очень профессиональный. Во всем остальном тело нормальное, за исключением следов перенесенного в детстве рахита. Сейчас это редкость, так что опознание не составит труда, если только он не провел юность в другой стране. Очень плохие зубы, вши. Вероятно, не мылся по меньшей мере месяц. Мало что могу добавить к сказанному, кроме того, что в последний раз он ел баранину, тушенную с почками, и пил эль. Когда возьмем пробы тканей и отправим в лабораторию, можно будет сказать больше.

Мы с Виктором переглянулись. Все верно. Тело принадлежало мистеру Кэверли.

Больше здесь делать было нечего. По дороге я рассказала Безотказэну, кто такой Кэверли и откуда он взялся.

– Не понимаю, – пробормотал Безотказэн, когда мы шли к машине. – Как Аиду удалось устранить Кэверли из всех изданий и экземпляров «Чезлвита»?

– Потому что он начал с оригинала, – ответила я. – Для нанесения максимального вреда. Все издания этого романа на планете в любом виде происходят от первого акта творения. Когда изменяется оригинал, меняется и все остальное. Если бы кто-то мог вернуться в прошлое на сто миллионов лет назад и изменить генетический код первого млекопитающего, все мы стали бы совершенно другими. Аналогичный процесс.

– Хорошо, – медленно размышлял Безотказэн, – но зачем это Аиду? Если он хотел получить выкуп, зачем он убил Кэверли?

Я пожала плечами:

– Может, это предупреждение. Может, у него другие планы. В «Мартине Чезлвите» есть рыбка покрупнее мистера Кэверли.

– Тогда почему он до сих пор не вышел с нами на связь?

21. АИД И «ГОЛИАФ»

Оказывается, уже вышел. Когда мы вернулись, в участке меня дожидалось письмо. Я надеялась, что оно от Лондэна, но – увы. На нем не было марок, и оно лежало на моем столе с утра. Никто не видел, как оно туда попало.

Я позвала Виктора сразу же по прочтении. Прикасаться к этой бумаге еще раз мне не хотелось. Виктор надел очки и прочел вслух:

Виктор плюхнулся на стул.

– Подпись – Ахерон. Представьте себе «Мартина Чезлвита» без Мартина Чезлвита! – воскликнул он, прокрутив в голове все последствия. – Книга оборвется на первой главе. Представьте себе второстепенных персонажей, которые сидят и ждут главного героя, который так и не появляется… Все равно что ставить «Гамлета» без принца!

– И что мы будем делать? – спросил Безотказэн.

– Поскольку у нас нет Гейнсборо и десяти миллионов мелкими купюрами, придется идти к Брэкстону.

Войдя в кабинет Брэкстона Пшикса, первым делом мы увидели Джека Дэррмо. Он даже и не подумал выйти, когда мы сказали Пшиксу, что дело важное, да и Пшикс не предложил ему удалиться.

– Так что там у вас? – спросил Брэкстон, глядя на Дэррмо, который короткой клюшкой гонял по ковру мячик для гольфа.

– Аид жив, – сказала я ему, в упор глядя на Джека Дэррмо.

– Боже ты мой! – пробормотал Дэррмо. – Какой сюрприз!

Мы проигнорировали его реплику.

– Прочтите, – сказал Виктор, передав заместителю директора письмо Ахерона в целлофановой папке.

Прочитав, Брэкстон передал лист Дэррмо и надменно сказал: