Глава 42

Торговец лошадьми протянул вперед мозолистую ладонь. Пока монеты сыпались в нее с мелодичным звоном, на лице его оставалось застывшее выражение равнодушия: какая разница, кому и зачем нужна лошадь, лишь бы щедро платили. Дождавшись, пока он исчезнет между лавчонками форта, Сэйбл вскочила на купленное животное и поспешно втащила сестру в седло. Одной рукой держась за гриву, другой Лэйн прижимала к себе объемистый армейский ранец. В нем был спрятан небольшой баул. Сэйбл знала, что сестра скоротала дни разлуки за шитьем одежды для сына (не столько веря в то, что он когда-нибудь будет носить эту одежду, сколько пытаясь сохранить здравый рассудок). Только это она взяла с собой из родительского дома.

Сэйбл подстегнула лошадь. Теперь, когда форт остался далеко позади, можно было не бояться погони. Впрочем, отец и Мейтланд были слишком заняты исправлением недавних просчетов, чтобы следить за ней и Лэйн так же строго, как раньше. Условленное место находилось в тополиной роще, единственной в окрестностях форта. После долгих часов в седле Лэйн спешилась с трудом. Было видно, что у нее ломит все тело, однако, не в силах бездействовать, она принялась ходить взад-вперед по крохотной поляне.

— Ты уверена, что он приедет?

— Как я могу быть уверена? Мы три дня не могли выбраться из форта!

Сэйбл пожалела, что не умеет лазать по деревьям, даже в мужском наряде, и не может как следует осмотреться. Она напряженно прислушивалась, опасаясь уловить топот коней целого взвода кавалеристов. Им удалось выскользнуть за ворота с помощью Дугала Фрейзера, который вывез их в неприметном фуражном фургоне. Оставалось лишь надеяться, что никто не заподозрит добряка-шотландца в пособничестве беглянкам и он не заплатит неприятностями за свое мягкосердечие. Разумеется, он поступил так благодаря многолетней дружбе с Хантером. Заметив, что мысли вот-вот повернут в нежелательном направлении, Сэйбл подняла пригоршню камешков и начала швырять в кусты. Все, что угодно, любое занятие — только не воспоминания о нем.

Лэйн успела пройтись перед ней не меньше двадцати раз — туда и обратно.

— Сядь, Лэйни, ты мне действуешь на нервы!

— Мои, и подавно, на пределе! Я не смогу сидеть, я так соскучилась по нему, Сэйбл!

— Я тоже скучал по тебе, костер моего сердца.

— Черный Волк!

Лэйн стремительно повернулась. Сэйбл медленно отступила в тень дерева, вытирая о брюки внезапно вспотевшие ладони.

Двое стояли очень близко друг от друга, не прикасаясь. Сэйбл не видела взгляда индейца, но догадывалась, что он испытующий, пронзительный.

— Так ли жена должна встречать мужа, в разлуке с которым провела много дней? — наконец спросил Черный Волк.

Голос его звучал сурово, почти сухо. Тем не менее Лэйн что-то расслышала в нем, потому что бросилась мужу на шею.

Было заметно, что достоинство вождя борется в Черном Волке с потребностью приласкать ее. Наконец он стиснул Лэйн в объятиях так, что она издала возглас боли и счастья. Их тела начали двигаться, прижимаясь все более исступленно, все более страстно. Сэйбл громко прокашлялась, сгорая от зависти. Индеец тотчас отстранился, возвращаясь к обычному своему внешнему бесстрастию.

— Как Маленький Ястреб? — спросила Лэйн.

— Он был бы счастливее в руках матери.

Отвернувшись, Черный Волк исчез в ближайших кустах, но очень скоро появился оттуда, ведя под уздцы жеребца. У Лэйн вырвался невольный крик при виде колыбели, укрепленной на спине лошади. В несколько движений она сняла ее и опустила на землю, подхватив на руки сына. И тут силы оставили ее. Она опустилась на траву, склонив голову и покачивая Маленького Ястреба в объятиях. Когда Черный Волк помог ей подняться, она отбросила всякую сдержанность и несколько минут осыпала поцелуями то его, то ребенка. Сэйбл еще никогда и никому так не завидовала, как в этот момент сестре

— Мое сердце всегда будет благодарно тебе, Фиалковые Глаза, — сказал индеец, поддерживая и бессознательно слегка покачивая жену.

— Фиалковые Глаза? — удивилась Лэйн.

— Так называет ее Бегущий Кугуар, — объяснил Черный Волк с легкой улыбкой на губах.

— Называет? — встрепенулась Сэйбл. — Значит ли это, что ты видел его, вождь?

Она почувствовала не надежду, а страх. Неужели Хантер снова обосновался в хижине? Где еще мог видеть его Черный Волк?

— Я встретил его однажды, по дороге в иные края, — ответил индеец с оттенком печали в голосе. — Я не знаю, где теперь Бегущий Кугуар. Не дело мужчины осуждать своего брата, но он поступил неразумно, расставшись с тобой.

Его суровый взгляд упал на раскрасневшееся лицо жены и сразу смягчился, став почти счастливым. Сэйбл испытала новый приступ зависти. Это было несправедливо — оставаться брошенной и нежеланной, в то время как Лэйн… Нет, Лэйн пережила довольно, она трудно заработала свое счастье! Некрасиво завидовать другим черной завистью только потому, что сама ты несчастна! Но надолго ли хватит ей выдержки, спросила себя Сэйбл. Разве не случалось, что она часами спорила с собой, то готовясь броситься на поиски Хантера, то ненавидя его за причиненную ей боль? Не раз она находилась на грани того, чтобы обратить взор к другим, но так и не сделала этого, потому что по-прежнему любила. Надежда не была еще утрачена, но истончалась, как снежный покров весной.

Топот копыт вывел Сэйбл из задумчивости. Она резко вскинула понуренную голову и обнаружила, что Черный Волк уже на лошади и прижимает к себе Лэйн. Сестра, в свою очередь, изо всех сил сжимала колыбель с ребенком. Сэйбл вгляделась в приближающегося по прогалине всадника и крикнула:

— Это отец! Уезжайте скорее!

Индеец сдавил бока лошади коленями и исчез в подлеске. Кавано последовал за ним, и Сэйбл ничего не оставалось, как вскочить в седло. Когда она вынырнула из тополиной рощи на открытое место, жеребец Черного Волка продолжал удаляться. При всей его выносливости он шел медленнее с двойным грузом на спине. Кавано, однако, не преследовал их. Вместо этого он целился в лошадь из винтовки.

— Вернись, Лэйн! — крикнул он. — В последний раз прошу тебя, вернись!

— Не смей, отец! — Подскакав вплотную, Сэйбл схватилась за дуло винтовки и отвела его. Глаза, белые от бешенства и боли, обратились на нее. — Ты не сознаешь, что делаешь, опомнись! Пойми, они муж и жена, они — семья! Если ты выстрелишь сейчас, я никогда тебе этого не прощу!

Услышав ее крик, Черный Волк натянул удила и остановил жеребца. С удивительным достоинством он повернулся лицом к противнику, к ружейному дулу.

— Я не позволю ей, не позволю… — рычал Кавано, стараясь вырвать оружие из рук Сэйбл.

— Чего ты хочешь? Сделать дочь несчастной до конца ее дней? Посмотри же на них внимательно, папа! Она уходит с ним добровольно! Добровольно, слышишь! Это совсем не то, что было с мамой! Лэйн любит Черного Волка! Что ты знаешь о нем, чтобы судить? Он готов умереть за нее, папа. Разве не такого мужа ты хотел для каждой из нас? Разве ты не хотел для нас любви, настоящей любви? Так оставь же их в покое! Отпусти Лэйн! Прошу тебя!

Кавано вдруг выпустил оружие из рук и склонился к гриве лошади. Потом, пошатываясь, как смертельно усталый человек, он тяжело сполз с седла. Несколько секунд он держался за подпругу, не находя в себе сил выпрямиться, потом проковылял несколько шагов по направлению к застывшему в отдалении всаднику с его драгоценной ношей. Птицы, умолкшие было во время стычки, снова робко начали подавать голоса. Нагретый солнцем воздух мерцал и струился над морем травы. Черный Волк тронул коня и медленно поехал по направлению к полковнику. Шагах в десяти от него он остановился вновь, и мужчины долго смотрели в лицо друг другу. Сэйбл ждала с сильно бьющимся сердцем, до крови прикусив губу.

Потом Кавано поднял руку. Не зная, что он собирается делать, Сэйбл затаила дыхание. Он слабо помахал в знак прощания.

Индеец ответил тем же и повернул жеребца в прерию. Последним, что видела Сэйбл, когда животное скрылось за высоченной «бизоньей травой», была вскинутая в прощальном жесте тонкая рука сестры.

— Я никогда больше не увижу свою дочь, — угрюмо сказал Кавано, не отводя взгляда от того места, где они скрылись.

— Не будь таким пессимистом, папа, — мягко возразила Сэйбл. — Лэйн не позволит Маленькому Ястребу забыть, что в нем течет также и кровь Кавано.

— Кто знает, — вздохнул полковник. — Что ж, по крайней мере ты все еще со мной, тыквочка.

Сердце ее сжалось, но она не разрешила тоске отразиться на лице.

— Да, папа, — подтвердила она, обводя безнадежным взглядом пустынную равнину, — я все еще с тобой.

Эндрю Мак-Кракен заслонил глаза козырьком ладони и прищурился на облако пыли, быстро приближавшееся по дороге. Недоумевая, кто бы это мог быть, он поднялся со стула на веранде, отложив упряжь, с которой возился все утро, и спустился по ступенькам во двор. Вскоре верховой приблизился достаточно, чтобы его можно было рассмотреть. Кровь отхлынула от лица Эндрю, Не доверяя своим глазам, он ждал, пока всадник спешится.

— Шарлотта! — взревел он в следующий момент. — Иди сюда, да поскорее!

Он не обернулся, чтобы убедиться, что жена спешит на зов. Не отрывая взгляда от гостя, он пошел через двор, все ускоряя шаг.

Женщина, поразительно моложавая для своих пятидесяти с лишним, появилась в дверях, на ходу заправляя выбившийся локон, темный с проседью, в тяжелый узел на затылке. Поспешая следом за мужем, она оцепенела на полдороге и всмотрелась в лицо гостя.

— Хантер… — неуверенно окликнул Эндрю, боясь обознаться — слишком уж всадник был покрыт пылью после многодневной дороги.

— Хантер, дорогой мой, это ты? — поддержала его Шарлотта со счастливым неверием в голосе.

Гость сдернул с головы видавшую виды шляпу, отер пот со лба и стоял, переминаясь с ноги на ногу возле лошади. Вот он сунул шляпу под мышку, выхватил снова, комкая ее и выкручивая. Не сразу решился он встретить взгляд отца. Эндрю смотрел без упрека, с откровенной радостью, но это не мешало Хантеру сознавать, сколько боли он принес своим близким.

— Привет, па. Привет, ма.

У Шарлотты вырвался пронзительный крик. Она бросилась вперед бегом и с размаху упала на грудь блудному сыну, стискивая и целуя его, то отстраняя, то снова прижимая к груди. Она бормотала что-то о том, как заждалась, как не чаяла увидеть его снова, как любит его. Она спрашивала, почему он не писал и что заставило его вернуться. Она не позволяла ему вставить ни слова. Чуть позже руки отца сомкнулись вокруг них обоих. В довершение ко всему послышались дикие вопли из-за угла дома, и оттуда галопом вылетели Айан и Люк. Они неслись с такой скоростью, что налетели на всех троих и едва не опрокинули их в пыль.

Хантер крепко зажмурился и просто позволял тискать себя и хлопать по спине, ощупывать и прижимать к груди.

— Я вижу, в этом пироге уже не найдется места для самого маленького орешка.

Обернувшись через плечо, Хантер увидел Камиллу, застенчиво остановившуюся в нескольких шагах от дружеской свалки. Семья потеснилась, позволив ей вклиниться и попасть в объятия старшего брата.

— Благослови тебя Бог, сынок, и добро пожаловать домой!

Одной рукой обнимая за талию мать, а другой — отца за плечо, Хантер позволил им увлечь себя в дом. Когда они уже были в дверях, сзади раздалось:

— С возвращением, мистер Мак-Кракен!

Во дворе, как по мановению волшебной палочки, возникли все три наемных работника ранчо. Тот, что его приветствовал, так и явился с мотком веревки в руках.

— Хорошо, что вы вернулись, мистер Хантер, сэр, — добавил второй.

— Я так и знал, что вранье все эти истории про вашу смерть, — ухмыльнулся третий и вскочил в седло, собираясь отправиться с каким-то ранее данным поручением.

Хантер не верил своим ушам. Сэйбл оказалась совершенно права: его принимали с распростертыми объятиями, его не упрекали ни в чем.

— Ты что-то похудел, — тревожилась мать.

— Да перестань, ма, — запротестовал он, улыбаясь. Никто не сказал ни слова про слезы на его глазах.

— Ее зовут Сэйбл, знаешь ли.

— Что? — удивился Эндрю, сдвинув густые брови.

Шарлотта не подняла глаз от рубашки, которую шила. Яблоня, под которой она устроилась, была развесистая и тенистая. Звонкий стук молотка долетал со стороны реки и сюда.

— Это я к тому, что наш сын во сне повторяет ее имя.

— Откуда ты знаешь? — прищурился Эндрю, задержав руку с дымящейся трубкой на полпути ко рту. — Небось прокралась к нему в спальню и потихоньку лила слезы над сынком? Так не годится, Шарлотта. Он теперь взрослый парень и сам может поправлять себе подушку.

— Знаю, знаю! Но мне все время кажется, что однажды утром я проснусь, а Хантера нет, и все это был просто сон. — Она всхлипнула, не переставая, однако, класть на ткань ровные, по струнке, стежки. — Как я могу не переживать за него? Ведь я его мать, Эндрю. После всех этих лет…

Сообразив, что сейчас последуют слезы, тот подсел поближе, привлек жену к себе и погладил по щеке. Справившись с собой, Шарлотта снова принялась за рубашку.

— Я знаю, каково тебе, — сказал Эндрю после долгого молчания. — Я и сам беспокоюсь за него до сих пор.

— Сколько же горя бывает порой отпущено на долю одного человека!

— Ты не спрашивала его, кто такая эта Сэйбл?

— Я не посмела. Порой — когда ему кажется, что никто не видит, — он смотрит вдаль с такой тоской в глазах, что хочется обнять его и погладить по голове, как в детстве. Вот только он и впрямь уже взрослый. — Шарлотта вздохнула, переменила нитку в игле и украдкой отерла слезу со щеки. — Чем мы можем помочь ему, Эндрю?

— Только своей любовью.

— Так кто она такая, парень? — спросил Эндрю за спиной Хантера, рука которого с зажатым в ней молотком застыла над головой.

— Ее зовут Сэйбл Кавано.

С этими словами он так стукнул по гвоздю, что вогнал его в доску одним ударом.

— Насколько я понимаю, ты сбежал от нее. А можно как-нибудь это исправить?

— Да… нет… не знаю!

Отбросив молоток, Хантер спустился по приставной лестнице и присел рядом с отцом на скамейку. Вытянув из кармана скомканный платок, он вытер разгоряченное лицо и влажную шею.

— Ты прав, я сбежал от нее. Она вернула меня к жизни, она любила меня, а я… я просто сбежал.

— Сбежал, не попрощавшись, или оставил ее с мыслью, что вернешься? Пари держу, ты взял с нее обещание ждать, — фыркнул Эндрю. — Значит, она любила тебя… Не настолько ли сильно, чтобы позволить тебе наградить ее ребенком?

Хантер багрово покраснел, что случалось с ним крайне редко.

— Ага! А я-то думал, ты набрался ума за те пять лет, что слонялся по индейской территории.

— Да уж, ума у меня не прибыло.

— И ты говоришь, она до сих пор тебя любит?

— Очень может быть.

Это прозвучало с уверенностью, которая понравилась Эндрю.

— Я здесь благодаря ей, — задумчиво продолжал Хантер. — Она каким-то образом ухитрилась показать мне, во что я превратился за пять лет. И я понял, что меня ждет, если я не вернусь к людям.

— А теперь?

— Теперь? — горько усмехнулся он. — Теперь я пропадаю без нее. Если бы я чувствовал, что окончательно разобрался со своей жизнью, я бросился бы назад сломя голову. Но я слишком долго был вдали от вас и должен заново привыкнуть жить в семье. Только тогда я буду иметь право предложить ей свою руку и сердце.

Эндрю волей-неволей округлил глаза. Так, значит, его сын оставил любимую женщину, даже не намекнув ей, что собирается когда-либо жениться на ней?

— Не смотри так, па. Я хотел быть уверен, что сумею жить среди людей. Что за радость связать жизнь с человеком, который так долго прятался от жизни, что совсем отвык вести простую житейскую беседу?

— Помнишь того волчонка, которого ты подобрал как-то на охоте? Тебе тогда было лет шесть или семь, и я часто брал тебя с собой. — Хантер кивнул, и глаза Эндрю потеплели. — Я разрешил тебе оставить волчонка. Он был для тебя просто щенком и скоро впрямь стал веселым, добродушным зверенышем.

— Добродушным, как же! Когда он был голоден, он буквально выволакивал меня из кровати!

Эндрю только засмеялся.

— А когда он вырос, ты заставил меня отпустить его.

— Потому что в душе он оставался диким зверем и имел полное право жить среди себе подобных.

— И все-таки мне было обидно. Прошло много времени, прежде чем я забыл его.

— Зато он не забыл тебя. Однажды я заметил его на задах дома. Насколько я понял, он искал тебя по запаху. К тому времени это был настоящий хищник, с внушительными белыми клыками, явно вожак стаи. Однако он вернулся сюда, потому что помнил руки, которые выкормили его.

Хантер живо представил себе красавца волка с серебристо-серой шкурой, который так любил облизывать ему лицо шершавым, как терка, языком.

— Отменный был зверюга, правда? — продолжал Эндрю. — И все же до поры до времени он барахтался с тобой в траве и ел чуть ли не из твоей тарелки.

— Па, если ты напомнил мне эту историю с какой-то целью, то, прости, я не уловил смысла притчи.

— Наверное, все-таки уловил, просто не хочешь признаться в этом. После Дугала Фрейзера ты — самый упрямый шотландец из всех, кого я знал. Даже волк, самый дикий из зверей, не забывает того, кто его воспитал. И какой бы кровожадной ни была его натура, как бы часто он ни убивал, он испытывает потребность вернуться домой. Он чувствует, что там его примут любым. Пристало ли сомневаться в этом человеку? Вот это я и хотел сказать.

— Но ведь он все равно вернулся в лес.

— Потому что там его ждала самка. Пара нужна каждому, Хантер.

— И это — вторая часть притчи? — усмехнулся тот.

— Я вижу, ты умнеешь буквально на глазах, — одобрил Эндрю, звучно хлопая сына по спине.

Хантер впал в долгое раздумье, уставившись невидящим взглядом на золотую от солнца равнину, уходящую вдаль. Здесь был его дом, здесь прошло его детство. Все самые лучшие, самые невинные воспоминания были связаны с этой землей. Он прожил вдали от этих мест целую жизнь, став тем, кого встретила и полюбила Сэйбл. Сэйбл. Здесь был дом его детства, но дом его зрелости был там, где согласилась бы жить она.

— Прошли месяцы с тех пор, как я видел ее, — сказал он, пожимая плечами. — Когда-то она любила меня, но в жизни все меняется быстро. Получается, что я обманул тебя, па, потому что на самом деле я ни в чем не уверен. Я принес ей слишком много боли, перевернул вверх дном всю ее жизнь. Возможно, она вздохнула с облегчением, когда мы расстались.

— Думаю, она по-прежнему ждет тебя.

— Ты можешь только предполагать, но не утверждать, па.

— Я не предполагаю, а рассуждаю. Твоя Сэйбл вовсе не пустышка, если судить по тому, что она вернула тебя нам. Знаешь, я заранее люблю ее.

— А я-то!

— Тогда чего ты расселся, Хантер Далмахоу Мак-Кракен? Хватай молоток и лупи им до тех пор, пока не закончишь дом. Ребята вон как стараются! Соображают, зачем ты его строишь. И ведь они правы, а, сынок? — Эндрю испытующе заглянул ему в лицо. — Это все ради нее?

Хантер не ответил. Он встал и как следует потянулся, разглядывая недостроенный дом, откуда доносился перестук молотков и визг пилы. Окна открывались на восток, позади протекала река, а вокруг, на многие мили, катились бесконечные валы трав, волнуемых ветром. Это было именно то, о чем когда-то мечтала Сэйбл, и, если она все еще хотела воплотить те мечты, он мог предложить ей прекрасный, совершенный кусок земли, принадлежащий ему. Здесь было хорошо прожить жизнь и состариться счастливыми.

Эндрю поднял молоток и с усмешкой протянул сыну. Тот взял его, повертел в руках и отбросил в сторону.

— Разве ты не собираешься заканчивать дом?

— Дом подождет, — бросил Хантер на ходу. — Сначала надо выяснить, будет ли у него хозяйка.

Через полчаса, сидя на облучке фургона, он со свистом щелкал кнутом и молился, чтобы Сэйбл простила его за то, что ее ожидание оказалось долгим.

Глава 43

Сэйбл попросила молодого, неопытного и чрезмерно пылкого лейтенанта извинить ее и пошла к дверям веранды, пробираясь между гостями. Она до тошноты устала приветливо улыбаться. Весь вечер кавалеры не давали ей проходу, но их намерения были унизительно очевидны для нее. Все они как один не сводили взгляда с ее глубокого декольте, из-за чего во время танца она несколько раз едва не влепила пощечину своему визави.

Сэйбл давала балы только в угоду отцу. Каждый следующий был для нее похож на предыдущий как две капли воды. Она не ждала от сегодняшнего вечера ничего из ряда вон выходящего.

Еще немного — и можно будет ускользнуть, предоставив остальным вволю развлекаться.

Бальная зала была полна — впрочем, как обычно. В дом Кавано гостей привлекало не только высокое положение отца, но и скандальное прошлое дочери. Сенаторы, их элегантно одетые жены и расфранченные дочери, молодые офицеры и штатские повесы. Вечера Сэйбл пользовались едва ли не самым большим успехом в городе. Сплошная элита, совсем как в стойлах конного завода, подумала она, пряча усмешку.

Уже приблизившись к дверям, Сэйбл прошла мимо группы болтушек, из тех, что приезжали на бал сплетничать о приглашенных.

— Можете себе представить, — донеслось до нее, — она месяцами спала у костра! И притом не одна, а с каким-то заросшим волосами, кровожадным дикарем!

— Как ты ошибаешься, Лоэлла! — Сэйбл обернулась в сторону сплетниц с ослепительной улыбкой на губах. — На самом деле мы спали очень мало. Советую тебе время от времени выбираться в леса с каким-нибудь дикарем, чтобы зеленый цвет твоих щек сменился наконец здоровым румянцем.

Ухватив крошечное аппетитное канапе с подноса пробегавшего мимо официанта, она сунула его в рот и прошествовала к двери. «Ну, будет теперь разговоров», — подумала она равнодушно.

Ричард Кавано смотрел в сад, опершись на перила балкона. Сэйбл приблизилась.

— Гости развлекаются от души, папа. Я бы предпочла вернуться в ресторан.

Ее тон был легким, а смех — воркующим, но генерал Кавано обеспокоенно сдвинул брови. Он прилагал много усилий, чтобы Сэйбл больше бывала на людях, и возлагал большие надежды на сегодняшний бал. Празднество было объявлено в честь повышения его в чине и перевода в министерство обороны. И вот дочь заявляет, что предпочла бы заняться работой, вместо того чтобы развлекаться! Она и так не знала ни минуты передышки со дня возвращения из Дакоты. Вставала затемно, ложилась поздно, говорила только о работе, ни разу не упомянув имени Хантера. Бывали моменты, когда Кавано хотел разыскать негодяя и потребовать к ответу, но разве это принесло бы Сэйбл счастье? Кроме того, генерал в общих чертах догадывался, что произошло между Мак-Кракеном и его младшей дочерью.

«Ах, Каролина, я сделал бы все, буквально все, чтобы из ее глаз исчез этот тоскливый отсвет! Как ужасно сознавать, что виноват я сам… снова. Если бы только я мог вернуть тот день, когда родился мой первый внук!»