Смятение сердца

— Сэйбл… — прошептал он, протягивая трясущуюся руку и легонько касаясь ее плеча.

— Не-е-ет! — закричала она ужасным, каркающим голосом. — Не-е-ет!

— Сэйбл! Сэйбл! — Хантер бросился за ней, но она все отползала и отползала, не оглядываясь. — Сэй, дорогая моя, милая, это же я!

Она не слышала. Приподнявшись на локтях, она продолжала двигаться глубже в кусты, судорожно сжимая в руках пучки вырванной травы. Одновременно она пыталась натянуть на себя остатки брюк, но они сваливались, располосованные надвое.

— Это я, Хантер!

Отчаявшись пробиться сквозь ее шок, он нырнул вперед, навалившись на нее. Едва шевеля руками и ногами, Сэйбл тем не менее продолжала сопротивляться.

Наконец Хантеру удалось обхватить ее и прижать к себе, полностью лишив возможности шевелиться. Он повторял то ее имя, то свое, надеясь, что все же будет узнан. Постепенно она затихла — скорее лишившись сил, чем смирившись.

— Все кончено, милая, все кончено, — шептал Хантер.

Он не верил своим глазам, рассматривая ее почти обнаженное тело. Оно все было в царапинах, синяках и ссадинах. Наконец он решился протянуть руку и отвести с лица Сэйбл грязную паклю волос. Она смотрела бессмысленно, не узнавая его. С рассеченного виска капля за каплей катилась кровь. Прошло несколько минут.

— Ха… Хантер?

В бессмысленном взгляде Сэйбл что-то дрогнуло, засветилось. Хантер с тревогой осознал, что это страх. Она не верила, что видит перед собой человека из плоти и крови.

— Но ты ведь умер…

Рука, бессильно лежащая на колене, робко приподнялась, коснулась его щеки — и отдернулась. Потом вернулась, касаясь лба, носа и губ все более лихорадочно и нервно.

— Я видела… сама видела… своими глазами…

Жадно и конвульсивно она ощупывала его плечи, грудь, волосы, дыша все чаще, взахлеб. Он не протестовал, не зная, как помочь ей справиться с этим новым потрясением. Наконец, сильно встревоженный, он не выдержал.

— Я жив, Сэй, — сказал он, перехватывая ее пальцы и сжимая их, чтобы остановить пугающие судорожные движения.

Но стоило ему приложить их к груди, как Сэйбл вцепилась ему в рубашку, дергая ее и выкручивая. Она начала сухо, без слез рыдать, повторяя: «О Господи, о Господи…»

Осторожно, едва касаясь, Хантер приблизил губы к ее потрескавшимся, покрытым коркой губам. Сэйбл дернулась вперед, не обращая внимания на боль в каждой клеточке, каждой косточке тела, и прильнула к нему изо всех сил.

«Я не могла оплакать тебя, Хантер, потому что умерла вместе с тобой».

Она не сказала этого. Просто не нашла сил. Зато Хантер сказал то, что давно стремилось вырваться:

— Я люблю тебя, Сэй. Мне очень жаль, что все так случилось. Если бы ты только знала, как мне жаль!

В следующее мгновение ока обмякла в его руках. Он окликнул ее, но не получил, ответа и нахмурился. Когда он отстранил Сэйбл, голова ее бессильно свесилась, и пришлось поддержать ее ладонью под затылок. Хантер поднялся, держа ее на руках и продолжая негромко звать:

— Сэйбл, милая… Очнись, Сэй!

Она лежала в его объятиях, как мертвая. Все сильнее тревожась, Хантер перехватил ее поудобнее. Все еще слабый от недавней раны, он стоял, пошатываясь под тяжестью. Близкий щелчок курка заставил его похолодеть и медленно повернуться, Барлоу, лицо которого превратилось в сплошную кровавую маску, целился в него, приподнявшись на локте. Чиста инстинктивно Хантер отступил за линию прицела. Ничего больше он не успел сделать. Пропела стрела, глубоко вонзившись в плечо Барлоу. Тот заверещал, но не выронил револьвера. Следующая стрела попала в руку повыше локтя и осталась торчать, как оперенный вертел. На этот раз оружие вывалилось из нее, и Барлоу повалился ничком, постанывая и ощупывая места, куда попали стрелы.

Не зная, чего ожидать дальше, Хантер повернулся со своей ношей лицом к чаще, откуда прилетела стрела. Огромное облегчение наполнила его душу, когда из-под деревьев показался Черный Волк верхом на своем жеребце.

— Спасибо за помощь, — крикнул он на языке сну. — Спасибо и за то, что не убил эту тварь.

Индеец кивнул, не отрывая взгляда от бесчувственной женской фигуры в его руках, потом ловко захлестнул ногу Барлоу петлей лассо и поехал прочь, волоча его за собой.

Хантер посмотрел на Сэйбл. На ее лицо, почти безмятежное в обморочном состоянии, на тело, покрытое свежими и застарелыми ранами и царапинами. Мучительная ненависть зашевелилась в его душе. Эта сволочь Барлоу обошелся с ней хуже любого пауни! Не чувствуя больше боли в боку, Хантер отнес Сэйбл на берег ручья и положил у самой воды. Набрав немного в горсть, он вылил холодную жидкость на запрокинутое лицо. Сэйбл выгнулась дугой, издав пронзительный крик. Он едва успел удержать ее, чтоб она не упала в ручей.

— Успокойся, милая, — приговаривал он, мягко нажимая ей на плечи, чтобы заставить лечь и расслабиться.

Уму непостижимо! На ней буквально не было живого места!

Из лесу вышел Быстрая Стрела с колыбелью на руках и остановился, увидев, что происходит.

— Посмотри, что ж с ней сделал! — выкрикнул Хантер, поднимая искаженное от ненависти и жалости лицо. — Ты только посмотри на нее, Крис!

Из деликатности тот не стал приближаться. Увиденное так его потрясло, что он с трудом удержал на лице бесстрастную маску. То, что оставалось на Сэйбл, вряд ли можно было назвать одеждой. Белая кожа была вся исцарапана, почернела и посинела, кое-где ссадины были так глубоки, что запеклись толстой коркой. Самый глубокий порез, едва затянувшийся и воспаленный, тянулся от колена почти до самой талии. Лицо ее распухло и являло собой всю палитру красок из-за многочисленных ушибов, на левом боку был громадный сине-зеленый синяк, а под ним — опухоль. Тонкие запястья носили следы пут, которым не суждено было никогда исчезнуть до конца. Даже оттуда, где стоял индеец, он мог видеть на израненных ладонях и коленях Сэйбл самый разнообразный мусор, от щепочек до мелкого гравия.

— Я построю шалаш, — сказал он бесстрастно, поставил колыбель и занялся делом, стараясь не думать об увиденном.

Его утешала мысль, что Барлоу заплатит очень дорого. Так дорого, что будет призывать смерть.

Тем временем Хантер внес Сэйбл в ручей и погрузил в воду, поддерживая за плечи и под коленями. Она жадно пила, и его сердце сжималось снова и снова при виде того, что осталось от ее некогда полных, невыразимо чувственных губ. Быстрая Стрела снова исчез в лесу и появился четверть часа спустя с пригоршней каких-то листьев, которые размял и смочил водой, взбив в мылоподобную пену. Хантер освободил Сэйбл от остатков одежды. На этот раз ее поддерживал в воде индеец, сам же он намылил и сполоснул сначала ее волосы, а потом и тело. Это было больно, Сэйбл тихо стонала, и он изнемогал от жалости, но не успокоился до тех пор, пока последняя из ее ран не была тщательно промыта. К этому моменту она снова потеряла сознание, и на этот раз он был даже рад.

Быстрая Стрела приготовил одеяло и ждал с невозмутимым видом, пока Хантер вынесет обмякшее тело Сэйбл на берег. Вместе они укутали ее и отнесли в шалаш, устроив на ложе из травы и веток.

— А теперь мы оставим вас вдвоем, — сказал индеец и подхватил на руки колыбель.

— Не увозите ребенка! — потребовал Хантер, переводя взгляд с Быстрой Стрелы на Черного Волка, сидевшего в седле неподвижно, как скала.

— Да, но…

— Оставь его, Крис. Когда она очнется, то своими глазами увидит, что он жив.

Быстрая Стрела кивнул и внес колыбель в шалаш, пристроив рядом с ложем. Хантер убедился, что с малышом все в порядке, и склонился, стараясь укутать Сэйбл потеплее. Он даже разжег небольшой костер из тонких веточек, опасаясь, что одеяла и меховой накидки будет недостаточно, чтобы согреть ее. Он смотрел на израненное лицо, едва похожее на то, которое знал, и жестоко винил себя за случившееся, понимая, что Сэйбл все равно простит его и что он позволит ей это. Боль в голове мучила его отчаянно, многократно усилившись от нервного и физического напряжения, тошнота набегала волнами, заставляя то и дело сглатывать, но все это казалось ему сущим пустяком по сравнению с состоянием любимой.

Быстрая Стрела принес в шалаш одежду и припасы, которые собрал, роясь во всех мешках подряд. Их оказалось совсем немного (Хантер обнаружил это, когда искал что-нибудь мало-мальски пригодное на бинты). Ему удалось найти только нижнюю юбку Сэйбл — единственный сохранившийся предмет ее белья. «И за это она тоже простит меня», — думал он с мрачной улыбкой, разрывая юбку на полосы. К сожалению, среди вещей не обнаружилось ничего, чем можно было бы врачевать раны. Погруженный в мысли об этом, Хантер не обратил внимания на то, что его собственная рана открылась и сильно кровоточит.

Ной Кирквуд, только что повышенный в чине, усердно изучал в бинокль далекий горизонт. Пустыня впереди сменялась зеленеющими холмами, еще дальше вздымались горы, приятно разнообразя ландшафт. Никакого движения усмотреть не удалось, но звук, раздавшийся в отдалении, был, конечно, выстрелом из револьвера. Звук повторился, и Ной рассеянно кивнул. Сэйбл Кавано была где-то там, среди холмов.

К счастью, ее бегство из форта не было поставлено ему в вину, иначе о повышении не было бы и речи. Но глубоко в душе Ной винил себя за то, что считал слабостью, недостойной военного, и готов был на все, чтобы искупить этот проступок. Впрочем, как человек добрый, он винил себя также и за все испытания, безусловно выпавшие на долю дочери полковника после ее бегства из форта.

Именно потому он укрепил свое сердце против любых доводов, упреков и просьб. Ни одна женщина отныне не могла повлиять на его чувство долга.

Капитан Кирквуд повернул лошадь по направлению к холмам и подал знак верховым следовать за ним.

Когда Сэйбл открыла глаза, то первым, кого она увидела, был Хантер, сидящий рядом по-индейски — скрестив ноги. Он был жив, он дышал, и это оправдывало все мучения, которые ей пришлось претерпеть ради того, чтобы отвлечь Барлоу.

Украдкой, из-под ресниц, она окинула Хантера взглядом: многодневная щетина на лице, поза смертельно усталого человека… и колыбель в руках, в которой мирно причмокивает Маленький Ястреб. Хантер был так поглощен процессом кормления, что не заметил ее пробуждения. Он даже бормотал что-то неразборчиво-ласковое, как это делает мать над ребенком, и улыбался, когда малыш издавал особенно забавные звуки.

В этот момент Сэйбл и не подумала задаться вопросом, каким чудом каждому из них удалось выжить. Пока ей было все равно. Ей было достаточно знать, что оба они здесь, рядом с ней, и что она может их видеть.

Слабость заставила ее снова погрузиться в дремоту, но уже с улыбкой на губах.

Глава 36

По щеке Хантера скользнуло что-то теплое, заставив встревоженно открыть глаза. Он сразу утонул в двух озерах цвета дикой горной фиалки. Вместо приветствия Сэйбл сказала:

— Я люблю тебя, Хантер Мак-Кракен.

Он содрогнулся от чувства невыразимо томительной сладости. Когда она произносила эти несколько слов (всегда чуточку вызывающе, как будто хотела добавить «и ты не сможешь запретить мне этого»), он жаждал схватить ее и прижать к себе, чтобы быть уверенным, что никто н ничто не сможет больше отнять ее.

— Знаешь что? — спросил он, разглядывая несколько посвежевшее, но все еще покрытое синяками и ссадинами лицо. — Я ведь тоже люблю тебя.

— Правда? — Она провела кончиками пальцев по его заросшему подбородку и, не удержавшись, шмыгнула носом.

— Только не плачь! — встревожился он, зная, что сразу почувствует себя беспомощным и виноватым.

— У меня слишком долго не было слез, Хантер.

Он опустился рядом на примитивное, не очень удобное ложе, оперся на локоть и помедлил, не решаясь дотронуться до ее израненного тела. Было странно и горько сознавать, что совсем недавно он мысленно похоронил Сэйбл и уже не надеялся еще когда-нибудь услышать ее голос. Осторожно, едва прикасаясь, Хантер поцеловал сухие, покрытый трещинами губы. Пальцы зарылись ему в волосы, тоже едва касаясь, но от слабости. Поцелуй явно причинял ей боль, но, когда Хантер попробовал отстраниться, Сэйбл удержала его. Он покорился, готовый разрешить ей все, что угодно.

— Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне, Хантер.

Это было сказано едва слышно, не громче шороха ветра, но Хантер расслышал то, что она хотела сказать. «Докажи мне, что я по-прежнему желанна для тебя, что Барлоу не оставил на моем теле грязного отпечатка, стереть который отныне невозможно!» Он всем сердцем (и всем телом) хотел доказать это… Вот только Сэйбл была слишком слаба. Она, конечно, не сознавала этого, зато он понимал, что физическая близость может убить ее.

— Сэйбл!..

Она не слушала, продолжая пощипывать его губы своими в подобии невысказанной просьбы. У Хантера не хватило духу сразу отстранить ее.

— Пойми, как бы сильно я ни хотел добраться до твоего тела… ох, Сэйбл!

В попытке высвободиться он, не глядя, положил ладонь на округлость ее груди. Поддавшись искушению, он позволил ладони странствовать и наконец поцеловал Сэйбл самозабвенно, с полной отдачей, почти забыв о благих намерениях.

Он сам себе казался до предела пересохшей почвой, бесплодной равниной, на которую вдруг обрушился благодатный ливень.

— Так не может продолжаться, — все же прошептал он, отрываясь от губ Сэйбл для того, чтобы отдышаться. — Кто-то из нас должен проявить хоть крупицу благоразумия! На тебе и без того лица нет.

— На мне нет вообще ничего, милый, — возразила она, с деланным смущением натягивая одеяло на обнаженную грудь.

— Я бы предложил твой теперешний наряд в качестве последнего крика моды, — усмехнулся Хантер.

— Как вы дерзки, мистер Мак-Кракен! — возмутилась Сэйбл, борясь с желанием залиться счастливым смехом. — Несмотря на мой наряд, перед вами по-прежнему благовоспитанная молодая леди!

— В какой-то мере это верно, — заметил Хантер со значением, — но мне нравится та сторона твоего характера, которая и близко не стояла рядом с леди.

— Вот и славно, — сказала Сэйбл с некоторой сухостью.

В этот момент она живо вспомнила о том, что и на теле ее, и в душе осталась отметина от омерзительных объятий Барлоу. Это означало, что слово «леди» отныне было неприменимо к ней.

Сэйбл попробовала сесть, но слишком сильно оперлась на руку и передернулась от боли. Хантер тотчас пришел ей на выручку.

— Надеюсь, тебе получше?

— Настолько лучше, что очень хочется… — она помедлила, чтобы увидеть понимающее выражение его лица, потом потупилась с видом скромницы и добавила:

— …хочется как следует подкрепиться.

— Отлично! — фыркнул Хантер. — Меня променяли на кусок вареного мяса.

Впрочем, он быстро перестал улыбаться, наткнувшись взглядом на забинтованные запястья Сэйбл.

— А куда ты подевал Маленького Ястреба? — поспешно спросила та, заметив его растущий гнев, и спрятала руки под меховую накидку. — Я просыпалась и видела, как ты его кормишь.

— Он с Быстрой Стрелой на берегу ручья, — рассеянно ответил Хантер, разглядывая синяки на ее плечах, явно оставленные грубыми пальцами. — Примерно полчаса назад тот забрал его погулять…

— Быстрая Стрела!

Хантер наконец вернулся к действительности. Он решил, что слышит во взволнованном голосе Сэйбл тревогу, и поспешил заверить ее, что индейцу давно уже в радость роль няньки.

— Но ведь мне можно повидать ребенка? — взмолилась она, внезапно ощутив, что и минуты не сможет прожить без племянника. — Я только подержу его и сразу отдам.

— Ну хорошо, — неохотно уступил Хантер, опасаясь, что волнение подействует на Сэйбл не лучшим образом.

Когда он поднялся — медленно, неуклюже — и невольно прижал ладонь к раненому боку, она смутилась, выругав себя за эгоизм.

— Хантер! Погоди минутку, Хантер! Скажи, как твоя рана? Надеюсь, она хорошо заживает?

Только тут Хантер заметил, что держится ладонью там, где под рубашкой был прибинтован толстый компресс из лечебных ягод и трав. Лгать Сэйбл он больше не хотел, но не решился и сказать, что только этим утром рану заново зашил Черный Волк. Он не знал, как подействует на нее звук этого имени. Она явно была не в форме для встречи со своим зятем. Хочешь не хочешь, а приходилось снова прибегать ко лжи.

— Пуля прошла навылет, — сказал он, возвращаясь и беря обе руки Сэйбл в свои. — Ни один важный орган не задет… ну по крайней мере я так чувствую. Все, что у меня болит, это голова, которой я хорошенько треснулся о землю.

— Надеюсь, ты ничего не скрываешь от меня только потому, что я не совсем здорова? Нет? Тогда поклянись!

Он молча перекрестился и положил руку на сердце, думая совсем о другом. О том, что вызволит Сэйбл из всех передряг, вернет ее в мир, где опасность не таится за каждым кустом, где можно жить мирно и спокойно.

«Но что я могу предложить ей? — спросил он себя, выходя в сумерки, чтобы найти Быструю Стрелу. — Новую боль?»

Когда немного позднее он вернулся с Маленьким Ястребом и его названым дядюшкой, Сэйбл уже успела заснуть. Хантеру оставалось только положить ребенка рядом с ней и прикрыть краем накидки. Оставив индейца охранять их сон, он поспешил выйти из шалаша.

Быстрая Стрела присел на корточки рядом с ложем, протянув Сэйбл на куске коры немного вареного мяса.

Та схватила его с утробным стоном изголодавшегося человека.

— Не спеши так! — предостерег индеец.

Сэйбл начала жевать с меньшей жадностью. Она не сразу заметила, что Быстрая Стрела до пояса обнажен и все еще влажен — должно быть, после недавнего купания в ручье. На штанине его брюк осталось несколько мелких засохших брызг крови. Значит, это он разделывал зайца.

— Так ты можешь простудиться, — пробормотала она с полным ртом, потом вдруг приостановилась, поняв, что не сможет проглотить больше ни кусочка. — Честное слово, я по горло сыта зайчатиной! Дайте мне только выбраться отсюда, я больше никогда не прикоснусь к этому мясу.

Она кривила душой: с того дня, как Барлоу ранил Хан-тера, она практически ничего не ела. Тот день казался таким далеким, словно случился год назад. Сколько всего было с тех пор, сколько ужасного, отвратительного. Подумать только, она несколько дней жила с мыслью, что Хантер мертв! А он опять примчался на помощь, раненный, едва держась на ногах от потери крови.

— Где Хантер? — вырвалось у Сэйбл.

— Стоит на часах, — ответил Быстрая Стрела, избегая ее взгляда. — Я услал его, потому что он так суетился вокруг тебя, что меня замутило.

Издалека донесся вой, тоскливый и страшный. Сэйбл прекратила облизывать испачканные пальцы и прислушалась.

— Что это было?

— Так кричат здесь совы, — буркнул индеец и начал настойчиво совать ей кружку с водой.

Сэйбл попросила кофе, но ей было отказано по причине все еще ослабленного продолжительным голоданием желудка. Покорившись, она приняла воду.

— Тебе бы не мешало еще поспать, — настаивал Быстрая Стрела.

— Я не настолько плоха, чтобы все время спать. — Она с сомнением потрогала висок, опухоль на котором еще держалась. — Ведь так?

— Я бы дал тебе зеркало, но, боюсь, это зрелище тебя добьет.

— Что ни мужчина, то сама галантность, — вздохнула Сэйбл.

— Спи-ка лучше, — посоветовал индеец, отбирая кружку и мягко толкая ее в плечо. — Чем больше будешь спать, тем скорее станешь похожа на себя.

Вой повторился. На этот раз Сэйбл озарила смутная догадка насчет того, что было его причиной.

— Это не совиный крик, так ведь, Быстрая Стрела? — Не получив ответа, она окинула взглядом лицо с упрямо сжатыми губами и покачала головой. — Кристофер Вэйторн Свифт! (Индеец скривился при звуке своего полного имени.) Отвечай мне, сейчас же! Кто кричал?

— Интересно, где та трепетная дева, которая теряла сознание при одном только взгляде на меня?

— Жизнь хорошо ее закалила. А теперь отвечай.

Взгляды их скрестились. Быстрая Стрела понял в этот момент, что смотрит на женщину, которую не нужно впредь щадить, скрывая истину, потому что она способна принять правду, какой бы та ни была.

— Это Нат Барлоу, — ответил он, убедился, что, помимо некоторой бледности, Сэйбл приняла новость спокойно, и добавил холодно:

— Он получает то, ради чего так долго трудился.

— Понимаю, — только и сказала Сэйбл.

Она не спеша устроилась рядом с ребенком под меховой накидкой. Воспоминания одно за другим проходили перед ее мысленным взором. Барлоу, целящийся из револьвера в детскую головку. Барлоу, уводящий ее прочь от хижины, где осталось в одиночестве беззащитное дитя. Барлоу, рассекающий ножом ее одежду. И еще множество картин, за каждой из которых стояли страх, боль, унижение и горе.

Сэйбл не знала, что на лице ее отражается все, что она чувствует. Быстрая Стрела стоял чуть поодаль, наблюдая, и думал о том, какой духовно зрелой стала женщина с фиалковыми глазами.

Она уже почти засыпала, когда в шалаш вошел Хантер и склонился над ней.

— Барлоу мертв, — сказал он негромко.

Сэйбл кивнула и вскоре заснула спокойно, без снов.

Рассвет еще только занимался, когда Хантер проснулся под сенью густого куста и заметил Сэйбл, выбирающуюся из шалаша в платье из оленьей кожи и мокасинах.

— Какого черта? — рявкнул он, протирая глаза. — Тебе еще отдыхать и отдыхать, и я не потерплю!..

— Право же, Хантер, я чувствую себя гораздо лучше.

Она бочком отступала, крепко прижимая к себе ребенка и стараясь не выдать боли, которую причиняло каждое движение: волдыри на ногах были проколоты, смазаны и забинтованы, но от этого не менее болезненны.

— Лучше, как же!

— Ну да. Я просто ослабела от голода и жажды.

— Да ты почти погибла от голода и жажды!

— Хантер, пожалуйста! Не могу же я вечно… Боже милосердный!

Глаза ее округлились и продолжали расширяться, так что, казалось, одни остались на лице. Хантер рванул револьвер из кобуры и вскочил на ноги, готовый к любым новым ужасам. Когда же он понял, что испугало Сэйбл, то облегченно вздохнул и убрал оружие.

— Послушай, когда-нибудь меня хватит удар!

— Но кто это?! — прошептала она, держась за рукав Хантера и не отрывая взгляда от фигуры, застывшей на краю леса в зловещей неподвижности.

Она никогда не видела ничего подобного! Это был высокий, статный и одновременно очень гибкий, широкоплечий индеец. Его угольно-черные волосы, благодаря своей гладкости отливающие маслянистым блеском, падали двумя волнами едва ли не до пояса. Несколько орлиных перьев украшали простой ремень, придерживающий их. Первое же его движение напомнило Сэйбл крадущегося хищника. Лицо гостя было выкрашено черным и белым в довольно пугающем сочетании — так, что чернота, как маска, окружала сверкающие глаза. Единственным его нарядом были штаны из оленьей кожи, подхваченные ниже колен ремешками мокасин. Обнаженную грудь украшала костяная пластина с серебряным диском в центре, отделанным ритуальным орнаментом из бусин и перьев. Крупный желтый камень оттягивал мочку левого уха.

Сэйбл облизнула пересохшие губы. Она была совершенно зачарована. Этот индеец ничем не напоминал Быструю Стрелу, он был откровенно дик и жесток, без малейшего налета цивилизованности. И он, безусловно, обладал властью, которую нес с достоинством, как титулованный лорд.

— Хантер…

Гость приближался. В какой-то момент Сэйбл поняла, что камень в его ухе — золотой слиток. Она не могла глаз оторвать от индейца. Он был великолепен.

— Хантер… — повторила она.

Тот потянул ее за рукав, заставив выйти вперед, и слегка подтолкнул в спину.

— Это Черный Волк, — объяснил он вполголоса.

Сэйбл сама не понимала, как удержалась от возгласа изумления. Черный Волк! Муж ее сестры, вождь племени сиу, живая легенда. Отец Маленького Ястреба.

— Почему же ты не отдал ему ребенка, Хантер? — невольно спросила она, поправляя волосики на лбу малыша.

— Я подумал, что ты заслужила право сама передать ему нашего парнишку, — ответил тот, пожимая плечами. — Ты слишком много всего пережила, чтобы просто проснуться как-нибудь утром и узнать, что ребенок уже у отца.

Больше всего в эту минуту ей захотелось погладить его по небритой щеке.

— Спасибо, Хантер! — только и сказала она, касаясь поцелуем темноволосой головки ребенка.

«Слава Богу, хоть раз в жизни я сделал что-то правильно!» — подумал тот, наблюдая, как Сэйбл храбро сделала шаг навстречу своему зятю.

Приостановившись на мгновение, Черный Волк внезапно оказался совсем рядом и схватил за подбородок ее запрокинутое лицо, еще сильнее приподнимая его. Хантер хотел было вмешаться, но Сэйбл жестом остановила его. Ей стоило усилия сохранить самообладание, пока пронзительный взгляд властно блуждал по ее лицу. Несмотря на краску, покрывающую лицо Черного Волка, она различила разочарование в его чертах.

— Вы… ты думал, что я — Лэйн, — прошептала она, чувствуя себя виноватой.

— Но ты — Сэй-белл, — сказал индеец очень низким гортанным голосом, напоминающим угрожающее звериное рычание. — Ты — сестра моей жены.

В этот момент он понял, откуда взялось одеяльце, расшитое Утренней Росой. Помрачневший взгляд упал на спящего ребенка, и Черный Волк спросил себя: неужели он так ошибся, неужели все его надежды были ложными?

А Сэйбл вспоминала безутешное одиночество сестры, мучительные часы, проведенные ею у окна, за которым простирались бесконечные земли Дакоты. Где-то среди них затерялся тот, кого она любила, и он, конечно же, должен был появиться рано или поздно и выкрасть ее, как это бывало в романах. Но ничего не случилось, никто не прокрался в дом во мраке ночи, а утром Лэйн ожидал отъезд в Вашингтон и долгие одинокие ночи без сна.

— Если она жена тебе, то почему ты не забрал ее назад?

— Она предпочла покинуть мой вигвам, — ответил индеец, скрестив руки на груди. — Значит, так тому и быть.

— Это не правда!

— Твоя женщина слишком много позволяет себе, Бегущий Кугуар, — заметил он, темнея лицом от сдерживаемого гнева.

— Да уж, она такая, — согласился Хантер, на всякий случай отступая подальше от своего названого брата.

— Я бы на твоем месте постыдилась делать мне замечания! — воскликнула Сэйбл, в своем негодовании забывая всякую субординацию. — Ты не принес моей сестре ничего, кроме сердечной боли. Я не могу понять, как вообще она ухитрилась быть с тобой счастливой хоть один-единственный день! И даже если она была счастлива, это не извиняет того, что ты отступился, когда армия украла ее!

— Сэйбл, сладенькая моя, тебе не кажется, что ты самую малость перегибаешь палку? — вмешался Хантер с самым серьезным видом, хотя его отчаянно смешил ошеломленный вид Черного Волка.

— Ну и наплевать! — взвилась Сэйбл, в памяти которой жило воспоминание о дне родов, когда Лэйн с мукой в сердце отказалась от сына ради того, чтобы этот надменный индеец мог видеть его. — Мне совершенно все равно, если я задену чувства этого толстокожего типа! Бедняжка Лэйн! Ее жизнь пуста, пуста! Если она еще жива, то потому только, что лелеет надежду увидеть своего муженька, который, оказывается, и думать о ней забыл!

— Хватит! — рявкнул Черный Волк, впервые в жизни совершенно выведенный из себя.

Не хватало еще, чтобы слабая женщина, к тому же бледнолицая, бросала ему в лицо ужасные обвинения! Чтобы она во всеуслышание объявляла его человеком бесчестным!

— Я искал ее! — пролаял он, вне себя от возмущения, и то, что Сэйбл пронзила его недоверчивым взглядом, только добавило масла в огонь внезапно прорвавшейся ярости. — Да, я ее искал! Следы, которые я нашел, рассказали мне правду о том, что произошло. Я понял, что не нужен Лэйн.

— Ты дурак, Черный Волк! — крикнула Сэйбл, начиная плакать и сама того не замечая. — Она собирала голубику, когда солдаты выследили ее! В тот день большая часть мужчин племени выехала в рейд во главе с тобой. Солдаты знали это и пригрозили напасть на деревню, если она не пойдет с ними добровольно!

Индеец ничем не выдал впечатления от услышанного, однако он не мог не признать, что такая версия случившегося перекликается со словами Утренней Росы. Взгляд его невольно переместился на спящего ребенка.

— Когда выяснилось, что забрать ее приехала лишь горстка кавалеристов, Лэйн сопротивлялась изо всех сил, — продолжала Сэйбл, бессознательно отирая слезы со щек. — Три раза она пыталась бежать…

Ее голос прервался. Этот человек слушал ее так бесстрастно! Он ничем не выдал того, что чувствует, и никак не поощрил ее.

— А потом отец добился назначения в Вашингтон и увез нас обеих, — закончила она усталым шепотом. — Нас все время охраняли, как не охраняют и преступников.

Она подняла взгляд. Долгие минуты угольно-черные глаза смотрели в фиолетово-синие, и Сэйбл казалось, что она читает сменяющиеся одно за другим выражения сомнения, раздумья и, наконец, сожаления. Лицо, словно вытесанное из камня, не изменило своей полной неподвижности, и все же она знала теперь, что Черный Волк способен испытывать боль.

— И ты прошла весь путь до земель, принадлежащих племени, чтобы сказать мне это? — Индеец сделал жест, как бы вобравший в себя весь маршрут ее путешествия, и она кивнула утвердительно. — Сестра подвергла твою любовь слишком большому испытанию, Сэй-белл.

— А как насчет твоей любви, Черный Волк? Что мне передать Лэйн?

Индеец отвел взгляд все с тем же бесстрастным выражением лица. Мысленно же он видел печальный облик Лэйн, нарисованный храброй женщиной с фиалковыми глазами. Лэйн, оплакивающей его любовь, как утраченную. Лэйн, поверившей в то, что он забыл ее. Сердце его истекало кровью столько месяцев, что сама мысль о том, что он мучился понапрасну, была сильнейшим ударом.

— Почему же она сама не отправилась в путь? — вдруг спросил он.

— Это все случилось в день родов. Даже самая крепкая женщина не может отправиться в путь в таком состоянии, — оживилась Сэйбл, почувствовав, что ее зять несколько оттаял. — Сестра любит тебя, Черный Волк. Она только и живет мыслью о встрече с тобой. Но чего ради я трачу слова? — Она протянула ребенка на вытянутых руках. — Разве то, что ты видишь сейчас своего сына, не убеждает тебя?

От толчка Маленький Ястреб проснулся, и его круглые глазенки открылись. Они были цвета дождливого неба. «Мой сын», — подумал индеец, сухо сглатывая. До самого последнего момента он не осмеливался считать этого ребенка своей плотью и кровью. Значит, Лэйн выносила его дитя, в одиночестве, в краю, где люди должны были презирать ее за то, что она делила с ним доже! Сколько она должна была пережить за это время!