Смятение сердца

— Как приедем, ты сразу это поймешь.

— Я взгляну, нет ли каких-нибудь примет, — сказал Быстрая Стрела.

Хантер, сидевший на земле с ребенком на руках, молча посмотрел на него. Он кивнул и сразу же схватился за затылок, растирая его жестом, уже вошедшим в привычку. Индеец скрылся в густых зарослях.

Несмотря на почти постоянную ноющую боль, временами переходившую в мучительную резь, Хантер обнимал малыша осторожно, очень нежно, как если бы его ангельская улыбка помогала восстанавливать силы. В левой руке он держал бычий пузырь с козьим молоком и, сам того не замечая, расслаблялся все больше по мере того, как ребенок жадно насыщался. «Симпатичный ты паренек, — думал Хантер. — Не кричишь без причины, не суетишься, когда не до тебя». Он знал, конечно, почему Маленький Ястреб ведет себя так безупречно — это была школа Сэйбл и Быстрой Стрелы, которые по очереди учили его не шуметь без крайней необходимости, чтобы ненароком не привлечь внимания врага.

Отощавшая коза паслась поблизости, на всякий случай стреноженная и привязанная покрепче. Когда им приходилось скакать галопом, Быстрая Стрела из жалости вез животное поперек своего седла. Коза была единственным, что затрудняло поиски Сэйбл, если не считать головной боли обоих следопытов. Но от боли существовало отличное лекарство: стоило только представить себе, каково сейчас Сэйбл, как все остальное переставало волновать.

«Она, конечно, считает меня мертвым».

Во рту появился неприятный вкус желчи, и Хантер поморщился. Как она, должно быть, мучается мыслью, что Маленький Ястреб остался в хижине, беззащитный, в компании двух мертвецов! Но что, если она больше не мучается вообще? Что, если она мертва? Допустим, грязный ублюдок Барлоу пристрелил ее в тот день или днем позже? Может быть, сейчас она лежит где-нибудь окровавленная, умирающая? Пока он, Хантер, валялся без сознания, истекая кровью, что делал Барлоу? Насиловал Сэйбл? Но даже если она все еще жива и даже не ранена, она, конечно же, голодна и мучается от жажды. Барлоу не из тех, кто кормит и поит пленника. Возможно, он уже пресытился ею и бросил где-нибудь по дороге, полуживую, и теперь вокруг нее сидят в ожидании стервятники. Возможно даже, на нее наткнулась еще одна группа воинственных индейцев, и она снова пленница…

Она не сдастся, не погибнет так легко, возразил себе Хантер. Для начала она сделает все, чтобы убежать от Барлоу. Он по собственному опыту знал, что она борется до конца и никогда не сдается, если есть хоть капля надежды. Вот только есть ли надежда у женщины, оставшейся один на один с маньяком, да еще и вооруженным?

Ребенок издал негромкий воркующий звук и отвлек Хан-гера от гнетущих размышлений. Сероглазый, с улыбкой в форме полумесяца, малыш с любопытством смотрел на своего очередного кормильца.

— Привет! — сказал Хантер серьезно. — Надеюсь, обед не разочаровал тебя?

Малыш загугукал. Хантер раскрыл одеяльце, в которое тот был завернут, и позволил ему вволю шевелить ручками и ножками. Рядом с нежнейшей кожей младенца его руки казались корягами. Он пощекотал тугой розовый животик и широко улыбнулся. Потом, отложив почти пустой пузырь, осторожно поднял ребенка. Щетина на подбородке так отросла, что стала мягкой, от ее прикосновения Маленький Ястреб забарахтался с довольным видом. Пухлые ножки едва не прошлепали пятками по лицу Хантера, тот хмыкнул басом, и малыш отозвался тоненьким хихиканьем. Потом он добрался до полей шляпы и решил пожевать ее, пришлось положить его на одеяло с добычей в руках и по одному осторожно разжимать крохотные пальчики. Отобрав шляпу, Хантер подержал ручку ребенка в своей, удивляясь ее законченной форме и миниатюрности.

Так и нашел его Быстрая Стрела — склоненным над Маленьким Ястребом, как над восьмым чудом света. Хантер бормотал что-то неразборчивое, но явно ласковое, щекотал и покачивал его. Индеец не мог не улыбнуться. До сих пор он ни разу не видел друга в таком благодушном настроении. Только в этот момент он понял, как сильно тот изменился.

— Вижу, ты поймешь меня, если увидишь скво у моего очага, — пошутил он.

Пойманный врасплох, Хантер смутился. На его щеках, очень бледных после пережитого, появилась краска.

— Ты это о чем?

— О том, что я хочу завести полный дом вот таких карапузов.

— Знаешь, Крис, я понятия не имел, что такое крохотное существо может доставить столько… ну я не знаю… радости.

— Поначалу я тоже все удивлялся.

— До чего же они нежные, мягкие… Уму непостижимо! — продолжал Хантер, разглядывая круглые любопытные глазенки и носик, похожий на пуговку.

— И до чего же быстро все проскакивает у них между ртом и попкой, — добавил Быстрая Стрела.

— Это пройдет, — ухмыльнулся Хантер. — Они ведь растут.

— Вижу, ты не против занять место старшей няньки.

— Ну уж нет! Похоже, этот ненасытный человечек хочет еще. Долей-ка в пузырь молока и дай его мне.

Вскоре Маленький Ястреб снова с аппетитом причмокивал на коленях у Хантера, а индеец смотрел на это, примостившись напротив.

— Представь, каково сейчас сестре Сэйбл, — заметил он, помолчав. — Она ведь не знает, что стало с ребенком.

— И сходит с ума от беспокойства, — тихо добавил Хантер.

Он перестал улыбаться и сдвинул брови: примерно так же чувствовал себя и он.

— Я все думаю о том, что Фиалковые Глаза — дочь Ричарда Кавано. Не могу поверить — и все тут!

— А в то, как Кавано собирался поступить с ребенком, ты поверил сразу?

— Нет, конечно. Сказать по правде, я не могу этого объяснить. Например, Ричард с самого начала знал, что во мне течет индейская кровь, и это его нимало не беспокоило.

— Дело не в индейской крови, а совсем в другом. Тут есть какая-то связь с прошлым, с его бывшей женой. — Хантер перекинул наевшегося ребенка через плечо и пошлепал по задку, который его большая ладонь накрыла чуть ли не полностью. — Как-то раз мне случилось играть с Ричардом в покер, и тот упомянул Каролину. Мы выпили в ту ночь столько, что у него развязался язык. Если он вспомнил этот разговор, то, должно быть, сильно пожалел о своей болтливости. Он ведь держал историю с Каролиной в секрете.

Хантер вкратце изложил события. Похищение Каролины Кавано индейцами племени кроу. Ужасное существование среди этого жестокого племени, побои и голод, насмешки и издевательства. И наконец рождение ребенка-полукровки.

— А Сэйбл? Она знает об этом?

— Понятия не имею. Очень может быть, что и знает. В любом случае Ричард не хочет видеть в своем доме этого малыша, потому что он напоминает ему о прошлом. История Лэйн сливается в его воображении с историей Каролины, Бедный ребенок! Не его вина, что все так получилось.

Быстрая Стрела рассеянно кивнул. Он думал о себе. В чертах его лица не было ничего отцовского, только цвет кожи и волосы цвета воронова крыла говорили о примеси индейской крови. Но это была лишь внешняя сторона. От отца Кристофер Свифт унаследовал громадную внутреннюю силу, присутствие духа, мужество. Все это было воспитано в нем шайенами. Англичане не дали ему ничего. Они только терпели его, потому что он по закону наследовал состояние матери. Ему было дано прекрасное образование и воспитание, достойное королей, — но и только. Он оставался отщепенцем в глазах англичан.

— Интересно знать, когда ты соберешься с духом и расскажешь, что ты выяснил?

Быстрая Стрела вернулся со своих невеселых небес на землю. Оказывается, он успел нарисовать на земле целый замок. Индеец оценил такт, с которым его друг не прерывал возникшего молчания.

— Ну давай выкладывай.

— По моим соображениям, они опередили нас на два дня, если, конечно, мы идем именно по их следу.

Хантер отмахнулся от подобных сомнений. Ему не на что было больше надеяться. Если след не тот, все пропало.

— То, что мы отстали на два дня, мы знали еще час назад. Надеюсь, это не все?

Быстрая Стрела мысленно перечислил свои находки: строевая цепочка следов нескольких подкованных лошадей, совсем свежий навоз, плохо замаскированные кострища.

— Мы не единственные, кто следует этим путем. Похоже, их догоняет взвод.

Хантер спеленал ребенка в переносной колыбели, встал и пристроил сооружение на своей спине.

— Мы не знаем, за кем охотятся эти солдаты, за Сэйбл или за Черным Волком. Мы встретили достаточно сожженных фургонов, чтобы понять: армия вынуждена перейти к активным военным действиям.

Быстрая Стрела тоже поднялся, отводя взгляд.

— Я думаю, он тащит ее за лошадью на веревке.

Хантер судорожно выпрямился, лицо его потемнело, губы сжались добела.

Значит, второй лошади у них не было с самого начала.

Она шла пешком.

Через пустыню, миля за милей!

Боже милостивый!

Он не сознавал, что сжимает луку седла изо всех сил, не замечал встревоженного взгляда друга. Все крепче становились тиски его рук, все яростнее — выражение лица.

Быстрая Стрела повернулся наконец к своей лошади и вскочил в седло. Голос совести твердил ему, что Хантер имеет право знать все, но он заставил этот голос замолчать. У него все равно не повернется язык признаться, что он видел вовсе не следы ног. Судя по всему, Барлоу волочил за собой тело… Возможно, даже труп.

Глава 34

В просторном вигваме горел костер, вокруг которого собрались на совет воины племени Багровой Тучи. Вся внутренняя поверхность шкур за их спинами и над головой была покрыта мастерски выполненными изображениями величайших сражений, победа в которых была одержана благодаря хитрости и доблести. С центрального шеста свешивалось ритуальное оружие, дым костра мягко обтекал его, уходя в отверстие в крыше.

Вернувшийся разведчик только что закончил рассказ о том, что похититель уводит женщину Бегущего Кугуара к северу.

— Предоставим бледнолицего его судьбе, — сказал один из собравшихся.

Угрюмый взгляд Черного Волка полоснул как нож по лицу молодого сиу. Тот принимал в расчет только цвет кожи. Но женщина, какого бы цвета ни была ее кожа, была достойна сострадания и защиты, поскольку на ее попечении долгое время был сын воина.

— Бегущий Кугуар не раз доказывал людям племени свою преданность, — сказал самый старый из мужчин племени, Сломанная Рука. Его изрезанное морщинами лицо в обрамлении снежно-белых волос носило печать мудрости, взгляд был безмятежно-спокоен. — Хорошо же мы отблагодарим его, если предоставим в одиночку, с помощью только раненого шайена, отстаивать то, что принадлежит ему по праву. К тому же с ними ребенок, в жилах которого течет кровь нашего народа. Ответь, молодой воин, — старик повернулся к тому, кто начал спор, — сможем ли мы повернуться спиной к тем, кто зовет нас своими друзьями? Сможем ли мирно спать в своих вигвамах, когда над ними засвистят пули? Я сказал.

— Вокруг великое множество солдат. Не окажется ли, что воинов племени хотят заманить в засаду? Если солдатам известно о ребенке, им станет известно также, что мы поспешили на помощь тем, кто заботится о нем, — возразил Острое Лезвие. — И так ли глубоко заглянули мы в душу Быстрой Стрелы и Бегущего Кугуара? Каждый из них раньше носил голубую форму. Разумно ли будет рисковать? Я сказал.

Спор продолжался. Постепенно в бесстрастных чертах воинов все сильнее отражалось волнение, голоса становились громче. Наконец Черный Волк вмешался в разговор.

— Острое Лезвие прав, — сказал он раздельно, с поразительным самообладанием. — Правда и в том, что Бегущий Кугуар не предал дружбы, даже когда нога его перестала ступать в наши вигвамы. Но я хочу говорить сейчас не о нем и не о его преданности. Люди в голубой форме присваивают себе то, что не может быть присвоено, чем не имеет права владеть никто. Мать Земля, Отец Небо, наша свобода — ко всему этому тянутся их жадные руки. — Черный Волк помедлил и добавил с силой:

— Позволим ли мы им протянуть руки к нашим детям?

Вождь встал и обвел взглядом лица воинов, задерживаясь по очереди на каждом. Члены совета кивали в знак согласия. Ребенок, сиу или шайен, чероки или команчи, был прежде всего индейским ребенком. В нем, как и в любом другом ребенке, заключалось будущее индейского народа, и, спасая это будущее, можно было пойти на риск. Все остальные соображения второстепенны.

Черный Волк ничего не сказал больше, просто вышел из вигвама. Это означало, что он сам займется историей с белой женщиной. Никто не запротестовал, не попытался оспорить решение вождя. Бегущий Кугуар считался членом его семьи.

Черный Волк прошел прямо в свой вигвам, где ожидала новостей его незамужняя сестра, Утренняя Роса.

— Возможно, ты была права и это Лэйн, — неохотно подтвердил он предположение девушки, не замечая того, что губы ее дрогнули улыбкой. — Возможно, она вернулась.

— Я знала, что так будет.

Утренняя Роса принесла кожаный мешок и сложила туда приготовленную еду, не обращая внимания на мрачный взгляд брата.

— Вот уже семь лун ты ведешь войну против бледнолицых, но месть твоя не знает насыщения. Не пора ли тебе умерить свой пыл, брат мой? Белые люди уже почувствовали силу твоего гнева, да и я сыта по горло горечью твоих речей.

— Ты хочешь сказать, что тебе тяжело дышится в моем вигваме? — спросил Черный Волк с оттенком угрозы.

— Я уже сказала это. — Утренняя Роса подняла взгляд и смело посмотрела в глаза брату. — Ты мучаешь меня, но себя мучаешь больше. Почему ты не хочешь верить, что Лэйн увезли насильно?

— Потому что верить и знать — вещи разные! Только она может подтвердить это.

Девушка до боли прикусила губу, чтобы не допустить ужасного проступка и не повысить голос на мужчину и вождя племени. Они пережевывали эту тему уже бесчисленное множество раз. Она всей душой хотела, чтобы старший брат прекратил влачить свое угрюмое существование и начал жить полноценной жизнью. Однако он и думать не хотел о том, чтобы взять другую женщину на свое ложе, и это означало, что сердце его по-прежнему несвободно.

— Ты не все видел, брат мой, потому что слишком часто был в отлучках. Это я проводила с Лэйн целые дни и знаю, как много она работала, как старалась порадовать тебя. Она оставила прежние привычки и стала настоящей женщиной сну.

— Она не может стать женщиной сиу. Она белая и белой останется.

— В твоем вигваме она была сиу, брат мой! — И Утренняя Роса коснулась сжатым кулаком своего сердца.

— Не верь бледнолицым — и проживешь дольше. Если женщина, которую Красный Лук видел идущей за лошадью, и есть Лэйн, — было видно, что Черный Волк не верит в подобную возможность, — то почему Бегущий Кугуар ничего мне об этом не сказал?

— Может быть, он поклялся ей в молчании. Если ты спросишь, почему она просила его молчать, я скажу вот что, брат мой: может быть, она боится тебя…

Тот продолжал молча смотреть на сестру, но выражение его глаз сказало ей: ему не понравилось такое предположение. Черный Волк всегда старался показать жене, что не обидит ее ни при каких условиях, и надеялся, что она это поняла.

— …или мы ошибаемся, и вовсе не «костер твоего сердца» бродит по нашим землям без всякой защиты.

Черный Волк пронзил сестру взглядом, глубоко сожалея о том, что однажды в разговоре с ней назвал Лэйн так, как называл только мысленно. Девушка не дрогнула. Она и брат выросли вместе, и кому, как не ей, было знать, что Черный Волк беспощаден только с врагами.

— Быстрая Стрела считает, что эта женщина — не мать ребенку.

— Но ведь ты не примешь его слов на веру.

Это был не вопрос, а утверждение. Сказав это, Утренняя Роса продолжала упаковывать приготовленную провизию, потом затянула кожаный ремень и протянула мешок брату. Тот не сделал движения, чтобы взять его.

— Значит, ты не станешь помогать Бегущему Кугуару? — Девушка опустила мешок к ногам Черного Волка. — Разве Великие Духи улыбаются человеку только один раз в жизни? Разве не могло случиться, что они одарили тебя наследником?

И на этот раз ответа не последовало. Тогда она порылась под грудой бизоньих шкур и вытащила сильно поношенное детское одеяльце.

— Я сама вышила его, узнав, что Лэйн вынашивает малыша. В этом одеяле ты принес в свой вигвам ребенка, найденного в хижине Бегущего Кугуара.

Черный Волк выхватил одеяльце у нее из рук и начал разглядывать. Обычно нечувствительный к холоду, он вдруг покрылся «гусиной кожей»: как и каждая женщина племени, Утренняя Роса украшала свои изделия определенным, лично ей присущим орнаментом, который невозможно было перепутать с чужой работой. Значит, Лэйн захватила его с собой…

Внезапно он замер, прижимая к груди обветшавшее от стирки одеяльце. Почти забытое ощущение наполнило его душу: светлое, горячее ощущение полноты и правильности, часто посещавшее его в те дни, когда Лэйн жила в его вигваме. Оно сопровождало мысли о ней, о том, что она ожидает его дома, ожидает ночи, когда они окажутся на ложе и он коснется ее…

Он увидел мысленно прекрасную картину: Лэйн с ребенком на руках, прислонившаяся к стволу дерева, и он, Черный Волк, лежащий рядом на траве и не спускающий довольного взгляда с жены и сына.

А потом картина скомкалась и исчезла — он вспомнил описание, данное женщине Красным Луком. Судя по его словам, это была не Лэйн. Устыдившись недавнего приступа сентиментальности, Черный Волк пришел в раздражение.

— Это еще ничего не значит! — отрезал он, со злостью отбрасывая одеяльце. — Даже если это Лэйн, она уже могла найти себе другую пару. Она имеет на это право, по законам племени.

Он подумал о том, что «другой парой» может быть Бегущий Кугуар (иначе почему он так сторонился его?), и раздражение перешло в ярость.

— Ага-а, — протянула Утренняя Роса. — По законам племени? Ты же сказал, что Лэйн белая и белой останется! Я вижу, ты так и не решил для себя этот вопрос. Ты слишком горд, брат мой, слишком опасаешься уронить достоинство вождя. Почему ты не хочешь поверить, что Лэйн может снова войти в твой вигвам? А если твое недоверие сильнее твоих чувств к ней, не приводи ее сюда, даже если она того захочет. Ты только заставишь ее сердце кровоточить.

— У тебя нет права голоса на совете, женщина, — с холодной насмешкой ответил Черный Волк.

Утренняя Роса отвернулась и пошла к выходу, но обернулась через плечо, уже приготовившись откинуть шкуру:

— Не мне объяснять тебе, вождь, что взгляд женщины, которая несчастлива, сделает для мужа прогорклой самую свежую еду.

С этими словами она выскользнула наружу, услышав за спиной грохот раскатившейся утвари и проклятие бледнолицых, слетевшее с уст обычно сдержанного брата. Утренняя Роса улыбнулась краешками губ. Подхватив кожаное ведро, она не спеша пошла к ручью, кротко склонив голову, так что волосы, угольно-черные и прямые, двумя крыльями обрамляли лицо.

Она думала о том, что брат, конечно же, продолжает любить жену, как бы он ни старался это скрыть.

Барлоу вполглаза наблюдал за женской фигурой, скорчившейся в пыли. Она не двигалась, лежа на боку с подтянутыми к подбородку коленями. Его это не беспокоило: выносливость этой женщины была попросту необыкновенной.

В нескольких милях к северу виднелись горы. Барлоу время от времени бросал на них алчный взгляд, и тогда ладонь его начинала бессознательно поглаживать по карману, словно тот уже был набит золотыми слитками.

Отпив немного виски из почти опустошенной бутылки, он занялся больной ногой. Даже снять ботинок было теперь нелегко: боль так и пронзала ногу до самого паха. Стопа вместе с пальцами приобрела неживой вид, со времени последнего осмотра чернота успела подняться выше лодыжки. Барлоу поскреб в затылке и решил, что ошибся, что накануне нога выглядела точно так же и он просто забыл. Попробовав пошевелить пальцами, он обнаружил, что они никак не отвечают на его усилия. Пожалуй, самое время было показаться какому-нибудь докторишке.

Женщина шевельнулась, и Барлоу вздрогнул, выругав себя за такую реакцию. Впрочем, ему было чего опасаться: однажды она уже ухитрилась всадить лезвие ножа на целый дюйм ему в плечо. Как тут было не нервничать? Подлая сука держала нож в ботинке все это время, а он об этом даже не догадывался. К тому же, вместо того чтобы униженно умолять о глотке воды и куске пищи, она смотрела на него так, словно надеялась прожечь в нем взглядом дыру.

И она все время повторяла, что их наверняка уже разыскивает армия, что скоро какие-нибудь местные индейцы выйдут на их след, но самое главное, она сказала, что в хижине остался ребенок Черного Волка. Это последнее так перепугало Барлоу, что у него отвисла челюсть, и тогда женщина начала хохотать скрипучим смехом и хохотала до тех пор, пока он не ударил ее.

Вспомнив эту тревожную новость, Барлоу живо представил себе, что сделает с ним дикарь, когда выследит их. Покосившись через плечо, он пугливо вгляделся в подлесок за спиной. Ощущение было такое, что за каждым стволом, под каждым кустом прячется по индейцу, и все они только того и ждут, чтобы он, Барлоу, повернулся спиной. Чтобы избавиться от нелепого чувства, пришлось сделать еще пару глотков виски. Глупости! Никто их не преследовал. Краснозадый и Хант, конечно, давно подохли и стали добычей мух и зверей. В этой глуши от них неминуемо должны были остаться одни скелеты к тому моменту, как кто-то появится. А как только золото будет в его руках, он возьмет ноги в руки и направится прямиком в Мехико.

Женщина, как видно, очухалась, потому что неуклюже встала на ноги. Барлоу посмотрел на нее настороженно. Взгляд ее налитых кровью глаз опустился на его голую почерневшую ногу. Женщина криво улыбнулась. Барлоу мороз продрал по коже при виде неприкрытого злорадства, сквозившего в этой улыбке. Ни полсотни миль пешком, ни голод, ни жажда не помогли сломить ее строптивого нрава.

— Развяжи меня… мне надо… по нужде, — прохрипела она голосом, мало похожим на человеческий.

После недолгого раздумья Барлоу осторожно вставил ногу в ботинок, завязал его и, подхватив револьвер, заковылял к женщине. Он двигался довольно медленно, переступая здоровой ногой и подтягивая больную. Он охотно отказал бы женщине в просьбе — пусть льет в штаны, — но ему хватало и запаха ноги. Если бы рядом воняло также мочой, он бы, пожалуй, не удержал в желудке даже виски.

— Далеко не отходи, а то получишь пулю в задницу, — предупредил он и невольно отступил, когда воспаленные глаза обратились на него с чистейшей воды ненавистью во взгляде.

Но женщина покачивалась от слабости и вряд ли могла сейчас нанести ему серьезный вред. Барлоу сообразил это, и его дремавшая похоть проснулась. Хорошая «палка» еще никого не убила, подумал он, почесывая в паху. Еще до ночи он попробует, что такое белая баба.

А Сэйбл медленно брела к кустам, с трудом удерживаясь, чтобы не растереть зудящие окровавленные запястья. Каждый шаг давался с мучительным трудом, трясущиеся ноги не слушались, и единственной мыслью было удержать равновесие. И все это отдавалось болью в каждой клеточке. Она воняла потом, грязью и всеми запахами немытого тела, грубая одежда растерла влажную кожу до воспаленных ран, ее бросало то в жар, то в холод. Не уверенная, что сумеет подняться, если присядет, Сэйбл спустила брюки, привалилась к ближайшему стволу и в такой позе опорожнила мочевой пузырь. Ей давно уже было безразлично, что Барлоу наблюдает. Прошло с полминуты, прежде чем она собралась с силами и застегнула заскорузлые от грязи брюки. Волосы свешивались на лоб грязной перепутанной массой. Когда она отстранила их, отдельные пряди зацепились за мозоли и трещины на ладони. Поморгав, Сэйбл выковырнула из самой свежей ранки мелкий камешек, потом опустила ладонь и потащилась к ручью. Она ощущала всей кожей, что дуло револьвера движется следом.

Не имея другой пищи для размышлений и все больше опасаясь повредиться в рассудке, Сэйбл принялась представлять себе, как она поднимается и бежит, медленно, спотыкаясь, — и как за спиной слышатся щелканье курка и звук выстрела. А потом пуля, благословенная пуля, вгрызается в тело, выпуская наконец наружу измученную душу.

Барлоу.

Он жаждет золота.

Он ослабел от гангрены, он умирает.

Но он в здравом рассудке и очень скоро разберется в обмане.

Тогда он убьет ее.

Неожиданно в отупевшем мозгу Сэйбл зашевелилось сожаление, в памяти ожило почти забытое горе. В сухом горле торчал постоянный сухой комок, мешавший глотать, теперь он превратился в ком свинца. Хантер, Хантер, Хантер. Он мертв. И с ним умерла та часть ее сердца, в которой он обитал. Быстрая Стрела тоже погиб. А Маленький Ястреб? Как много шансов было у крохотного комочка плоти выжить без защиты, без еды? Если бы только знать, что он жив!

«У меня ничего не вышло, Лэйни. Прости».

Потом боль отступила, ее место заняла пустота в душе, ставшая привычной. Ручей журчал уже очень близко, и глаза Сэйбл обратились к нему с жадностью. Она забрела в прибрежное мелководье. Холодная вода тотчас просочилась сквозь изношенные до дыр подошвы ботинок. Ноги, покрытые свежими волдырями и язвами на месте старых, казалось, познали счастье. Сэйбл продолжала двигаться, иссушенное жаждой тело требовало упасть, погрузиться с головой, готовое открыть все поры и жадно втягивать влагу. Сделав первый глоток, Сэйбл едва не потеряла сознание от боли в горле и желудке.

Она попробовала выпрямиться — и не сумела. Слабо молотя руками по воде и даже не сознавая, есть ли под ногами дно, она услышала кудахтающий смех Барлоу. Освеженная, Сэйбл ухватилась за первую (и может быть, последнюю) возможность бегства. Она зашлепала через ручей, услышала за спиной требование остановиться и не обратила на него внимания. Вода бурлила вокруг, угрожая опрокинуть. Сэйбл коротко оглянулась, заметила, что Барлоу поспешает к ручью, волоча ногу, и удвоила усилия. Каждую секунду она ожидала выстрела.

Ну и что с того, что он выстрелит? Ребенок остался в хижине, и ей теперь все равно. Сэйбл выбрела на другой берег и побежала. Вернее, это ей казалось, что она бежит, на деле же она плелась, спотыкаясь, со скоростью шага здорового человека. Если под руку подворачивался куст или ветка дерева, она хваталась за них и подтягивала себя вперед. В висках неистово билась кровь, в легких хрипело и булькало. Постепенно ноги перестали подниматься и волочились, как ноги тряпичной куклы, пытающейся ходить. Сзади слышался плеск воды: Барлоу пересекал ручей. Он что-то кричал, выкрикивал грязные слова. В его злобном голосе все сильнее слышалась паника.

Потом раздался выстрел.

Глава 35

Пуля просвистела мимо, расщепив ветвь чуть впереди и левее. Звук ударил по натянутым нервам Сэйбл. Она попробовала двигаться быстрее, не обращая внимания на растущую резь в боку. Очередная ветка, как назло, оказалась покрытой длинными колючками, на которые пальцы изнизались так, что их с трудом удалось оторвать. При этом Сэйбл потеряла равновесие и едва успела ухватиться за тонкий ствол молодого деревца.

Ей не пришлось сделать больше ни шагу. Не желая продолжать гонку, отнимавшую у него оставшиеся силы, Барлоу швырнул увесистый камень, попав Сэйбл между лопаток. Удар был так силен для ее обессиленного тела, что она пролетела вперед и рухнула, приземлившись животом на высоко торчащий корень и набрав полный рот земли. Отплевываясь и с трудом переводя дыхание, она почувствовала на себе дурно пахнущую тяжесть. Барлоу. Отвращение придало Сэйбл сил, и она сумела извернуться и нанести удар каблуком по его больной ноге. Дикий вой почти оглушил ее, но подняться на ноги ей не удалось. Рыча от ярости, Барлоу вцепился ей в волосы, намотал их на кулак и дернул так сильно, что голова Сэйбл запрокинулась на спину.

— А теперь я с тобой побалуюсь, сука! Напоследок! — рявкнул Барлоу и ударил ее кулаком в висок так, что потемнело в глазах. — Я тебя так разделаю, что никто не поймет, чей это труп!

Барлоу завозился, и вскоре лезвие зацарапало по спине, вспарывая одежду. Сэйбл хрипло закричала, хватаясь за плети ползучих растений и толстые стебли бурьяна в отчаянной попытке выползти из-под навалившегося тела. Вскоре она почувствовала, что ее ягодицы оголились. Корявая рука сунулась между ног, стараясь их раздвинуть.

Наконец к ее телу прижался влажный волосатый пах, в промежность ткнулся член, и она пожалела, что пуля Барлоу не попала ей прямо в сердце.

Звук выстрела сразу сменился многократным эхом. Хантер завертел головой, старясь понять, в какой стороне стреляли. В ответ на полузадушенный крик он дернулся, как ужаленный, и хлестнул лошадь, направляя ее туда, где полоса густой растительности отмечала русло ручья.

Быстрая Стрела догнал его, что-то крича — должно быть, призывая не терять головы. Они вихрем ворвались в подлесок, уклоняясь от ветвей и раздвигая кустарник, как траву. В ушах Хантера раздавался громоподобный стук сердца, сливаясь со стуком копыт, и он не слышал, что индеец умоляет его передать ему ребенка.

Сэйбл. Она жива!

Он почти перестал надеяться на это.

Когда он стремительно спешился, Быстрая Стрела едва успел схватиться за один из ремней, крепивших колыбель к спине Хантера. Тот не глядя освободился от нее и бросился вперед через кусты, не разбирая дороги. Раздался новый крик, теперь уже едва слышный.

На берегу ручья он помедлил несколько секунд, осматриваясь, ничего не увидел и бросился в воду. Изнывая от тревоги, мучаясь ужасными предположениями, он пересек ручей в несколько отчаянных прыжков. Голова болела отчаянно, но он и не думал замедлить ход. Тяжело дыша, держась одной рукой за раненый бок, он выскочил на оплетенное лианами подобие полянки.

И увидел их. Одно ужасное мгновение, и все его страхи, все ночные кошмары, весь невыплеснутый пять лет назад гнев поднялись в нем ослепляющей волной. Барлоу насиловал Сэйбл… сзади! Хантер видел такое однажды со стороны и не мог даже представить себе, что увидит вновь. Только теперь его руки были свободны. Не помня себя от бешенства, он вихрем пронесся к месту происшествия и поднял Барлоу за шиворот. Первый удар в челюсть насильника выбил ее из суставов, второй расколол надвое, но Хантер продолжал заносить кулак, не замечая, что Барлоу обвис в его руках.

Он отшвырнул его только тогда, когда услышал шорох. Сэйбл отползала в кусты, хватаясь за что попало и подтягивая себя на руках. Ее тело, очень белое на фоне травы, было выставлено напоказ. Отерев окровавленной ладонью пот с лица, Хантер пошел за ней.