Смятение сердца

— Да вот, живу, хлеб жую. Сам же на него и зарабатываю — ежели, скажем, ты не заметил.

Дугал отстранил протянутую фляжку, да и Хантера заодно, и взялся за щипцы. Вскоре от подковы, уложенной на наковальню, полетели фонтанчики искр, похожих на крохотные звезды. Он задал хороший темп, в то время как Хантер зачарованно наблюдал за процессом с безопасного расстояния.

Наконец Дугал опустил подкову в ведро с водой. Раздалось шипение, от воды поднялось облако пара.

— Дело было так, — вдруг сказал он. — Как объявился тут парнишка один — Черный Волк, слыхал? — народ военный все патрулирует, а ковать, значится, некому. Под боком железная дорога строится, опять же оси вагонные… Ну я и вызвался в кузню-то… — Дугал глянул исподлобья и добавил:

— В штатском, значится, качестве.

— А как тебе комендант Мейтланд?

— Больно крутенек, — невесело усмехнулся кузнец, достал из ведра выкованную подкову, посмотрел на нее с неожиданным отвращением, потом отбросил ее в сторону вместе со щипцами, тем самым закругляясь с работой на этот день. — Он, Мейтланд-то, жену потерял, когда краснокожие ребятишки налетели на поезд, что в Лереми шел. Теперь, значится, кровной мести желает. Ты свою девчонку далеко от себя не отпускай.

— Жена Мейтланда была убита? — уточнил Хантер, пытаясь связать с этим событием странный интерес полковника к Сэйбл. — Он же не думает, что вернет ее, если сотрет племя сиу с лица земли?

— Чужая душа — потемки, паря. Кое-кто разок в жизни поскользнется, так до смерти и не оклемается. — Дугал многозначительно посмотрел на собеседника, надеясь, что тот правильно поймет намек.

Хантер и вправду понял, пронзив кузнеца мрачным взглядом. Хмыкнув, тот поднял фляжку, запрокинул ее повыше и почти ополовинил в несколько глотков. Потом начал озираться, словно не был уверен, что они одни в кузнице. Хантер приготовился услышать интересные новости.

— Слыхал я, он охотится за дитем одного индейца… слышь, из тех, кто промышляет с Черным Волком.

— Что?! — вырвалось у Хантера, и он вскочил с каменной стенки. — Проклятие! Черт бы его побрал! Какого дьявола ему нужно от ребенка?

— Э, э, паря, шотландцу так чертыхаться не к лицу! — возмутился Дугал. — Что это на тебя наехало? Ты мне вот что скажи, Хантер Далмахоу Мак-Кракен… — Тот передернулся, услышав свое второе имя. — Скажи, откуда мне знать, на кой ляд все это Мейтланду? Это ж не он мне нашептал на ушко про дитенка-то. Солдаты болтают спьяну, а я, значится, мотаю на ус.

Хантер начал шагать взад-вперед по свободному пятачку посреди кузницы. Лошади ответили на его метания беспокойным ржанием, затопали копытами.

— Да угомонись ты, паря! — не выдержал Дугал, когда ему начало казаться, что в земляном полу вырисовывается борозда.

— Вот что. — Круто развернувшись, Хантер ткнул пальцем в свежий шрам на щеке. — Это мне нарисовали пауни, а Мейтланд хочет все свалить на сиу. Он предложил, мягко выражаясь, чтобы я изменил свой рапорт.

— А как же! Кровную месть всегда прикрывает здоровенная куча бумажек — рапортов всяких и прочего. Уж больно вы, начальство, их любите, — ехидно заметил бывший сержант.

Невесело рассмеявшись, Хантер присел рядом с Дугалом. Ему отчаянно хотелось подробно обсудить с ним ситуацию, но даже и без того разговор был облегчением. В прежние времена сержант знал о Хантере все. Этому человеку смело можно было довериться.

— А что ты обо всем этом думаешь, Дугал?

— Хм… кое-кто болтает, что в том году краснокожие прихватили во время рейда белую девчонку.

Хантер рассеянно кивнул, потирая заросший подбородок.

— Армия ее отбила через пару-тройку месяцев. — Кузнец вдруг захихикал. — Уж так она тогда брыкалась, будто ее черти в пекло волокли.

— А что за племя ее захватило? Уж не Черный ли Волк?

Кузнец кивнул. Ухмылка на его лице исчезла, брови сошлись на переносице.

— Как там да что, сказать тебе, паря, не могу — больно тут не любят разговоров про это дело, особливо Мейтланд, — а только ходит слух, что девчонка эта вскорости разрешилась дитем… от одного, значится, индейца. Так вот, армия много чего готова сделать, чтобы дитенка этого заполучить.

— Чтобы ловить на него Черного Волка, как на наживку, — процедил Хантер, сжимая кулаки с такой силой, что побелели костяшки.

— Смотри-ка, — заметил кузнец, снимая фартук и вешая его на гвоздь, — хоть и жил ты в дикости, а мозги у тебя не проржавели. Армия вот что думает: из-за бабы, будь она белее белого, индейцу кровь в башку не кинется и драку он не затеет.

На этом он умолк и долго плескался над ведром, не обращая внимания на Хантера, который варился от нетерпения на медленном огне. Наконец дошла очередь до рубашки. Застегивая ее, Дугал подошел к гостю вплотную.

— А вот за свою плоть и кровь — очень даже кинется, — сказал он, словно и не прерывался, — особливо ежели это мальчонка.

Кровь бросилась Хантеру в голову.

« Из-за бабы индеец в драку не кинется… будь она белее белого «.

Белая женщина.

Ребенок-полукровка.

Господи Боже!

Насколько он знал Черного Волка, тот мог перевернуть небо и землю ради сына одного из своих воинов.

Армия тоже могла перевернуть небо и землю ради этого ребенка.

Ребенка Сэйбл.

Глава 21

Хантер так хватил кулаком по стене, что кузнец невольно подумал: не сломай себе пальцы, паря. Он не видел лица бывшего товарища по оружию, но слишком хорошо его знал и потому разом ухватил суть происходящего. В самой позе Хантера были упрямство и отчаяние одновременно.

— Ежели не отдать правительству то, что ему нужно, это будет вроде как предательство, паря, — произнес он негромко.

— Я могу сказать только одно, Дугал: у меня нет того, что нужно правительству.

Хантер не хотел вмешивать старого друга в свои неприятности, но и не мог солгать ему. Впоследствии помощь Дугала могла пригодиться, но пока было попросту непонятно, как действовать дальше. Подхватив куртку и шляпу, взвалив на плечо седельные мешки, Хантер поспешил к распахнутым дверям кузницы.

— Спасибо за выпивку, Дуг. Надеюсь, ты расскажешь родителям, что встретил меня?

— Сам все расскажешь; ежели совесть есть. И вот что, паря: смотри в оба! — Когда Хантер исчез в темноте, кузнец добавил значительно мягче:

— Береги себя, Хант.

А тот быстро удалялся в сторону гостиницы, широко шагая и фонтанами разбрызгивая грязную воду из-под сапог.

Он не замечал больше ни грязи, ни упорного дождя, мысленно перебирая полученные факты и объединяя их в единую картину, словно слагая мрачную мозаику.

Сэйбл не хотела, чтобы Ной знал ее настоящее имя, потому что оно было ему знакомо. При каких обстоятельствах лейтенант мог слышать его? Трудно сказать, но в любом случае Сэйбл имела отношение к армии… Возможно, была дочерью или женой военного. Вот черт! И она, конечно, уже бывала в форте Макферсон, теперь это казалось яснее ясного. Вспоминая скандал, устроенный ею по поводу перемены маршрута, Хантер наконец сообразил, чего она боялась: что ее опознает кто-то из знакомых. И это вполне могло произойти, несмотря даже на общее предубеждение против индейцев и желание каждого держаться от них подальше. Ее крашеная кожа и индейские обноски были нелепым маскарадом, разоблачение которого оставалось лишь вопросом времени.

Итак, Сэйбл была похищена, провела в плену несколько месяцев, потом была отбита армией у индейцев и возвращена домой, где родила ребенка-полукровку. Но как она ухитрилась за время пребывания в племени не научиться абсолютно ничему? Хм… И это притом, что она училась на удивление быстро. Кроме того, вряд ли муж-индеец потерпел бы ее длинный язык и постоянную потребность соблюдать чуждые ему правила приличия. В сущности, в присутствии мужа и хозяина жена обязана молчать, пока к ней не обратятся с вопросом.

Погруженный в размышления, Хантер вошел в холл гостиницы и прошел прямо к лестнице, не замечая ехидных взглядов, которыми смерила его спину троица, по-прежнему прохлаждающаяся внизу. Перед дверью номера он приостановился, прикидывая, с чего начать разговор.

Возможно, она оценит, что ради нее он оказался на грани измены интересам армии и правительства (при слове» измена» Хантера передернуло, но именно так он расценивал то, что солгал полковнику и собирался лгать впредь). Если уж на то пошло, даже лгать нельзя толково, не зная хотя бы части фактов!

Интересно, подумал Хантер, как Сэйбл отнесется к известию, что кое-кто уже подозревает в ней женщину, которая предпочла белым мужчинам индейца сиу и пытается вернуться к нему? Что, если и другие заподозрят это? Это будет похуже, чем считаться шлюхой-полукровкой, и повлечет за собой последствия посерьезнее, чем просто тычки и оскорбления.

Так или иначе, дальше откладывать разговор было опасно. Хантер снова потер подбородок (щетина неприятно заскрипела у него под пальцами) и постучал в дверь. Ответа не последовало. Тогда он взялся за ручку и осторожно нажал. Дверь оказалась не заперта. Это было слишком уж не похоже на Сэйбл. Он поспешно вошел.

Перед большим уродливым камином стояла медная лохань, наполненная водой, от которой уже не поднималось даже самого легкого пара. Оглядевшись, Хантер убедился, что Сэйбл в комнате нет. Ванну, судя по всему, она тоже не принимала. Новое дело! Бросив на кровать мешки, он выскочил в коридор и сбежал по лестнице, прыгая через три ступеньки за раз.

— Где она? — без предисловий обратился он к клерку.

— Я сказал твоей шлюхе, скажу и тебе, что краснозадых мы здесь в гостиницы не пускаем, — ответил тот, не удосужившись поднять взгляда от газеты.

Хантер перегнулся через конторку, схватил его за шиворот и выволок на свет Божий, хорошенько стукнув об стену.

— Отвечай на вопрос! — рявкнул он, для полноты впечатления доставая револьвер и приставляя к виску клерка.

— Она хоте-те-тела войти, и я… ик!…ик!

Хантеру представилась картина: Сэйбл волокут в солдатские бараки. Это довело его гнев до настоящего бешенства. Он взвел курок.

— Я отобрал у нее ключ и вытолкал за дверь! — завизжал клерк, вытаращив глаза.

— Молись, чтобы с ней ничего не случилось! — Хантер отшвырнул его, белого от ужаса, и сунул револьвер в кобуру. — Если кто-нибудь за это время коснулся ее хоть пальцем, можешь заранее распрощаться со своими тупыми мозгами.

С этими словами он выбежал из гостиницы, уже не увидев, как клерк мешком осел на пол.

Едва освещенное болото улицы было пустынным. Прыгая через наиболее глубокие лужи, Хантер понесся к баракам, на ходу представляя себе картины одну другой ужаснее. То, что солдаты мирно располагались ко сну, не уменьшило его беспокойства. Возвращаясь к гостинице, Хантер заглядывал под повозки, в окна и те из дверей, которые еще не были заперты на ночь. Никаких следов Сэйбл он не обнаружил, и его опасения переросли почти в панику. Возможно, ее изнасиловали так зверски, что она не может двигаться, не может даже позвать на помощь!

Единственное окно гарнизонной лавки было темным, дверь оказалась запертой. Проклятие, что же делать дальше? Если бы в эту минуту под руку ему попался случайный прохожий, Хантер вполне мог бы выместить на нем свое отчаяние. Он уже готов был вернуться в кузницу и обратиться за помощью к Дугалу, когда из темного закоулка возле самой гостиницы донесся шорох. Обостренный слух Хантера тотчас уловил его. Круто повернувшись, он поскользнулся в вязкой глине и упал бы, если бы не ухватился за перила крыльца.

— Фиалковые Глаза? — окликнул он, осторожно ступая в кромешно темную щель между домами и щурясь, чтобы хоть что-нибудь рассмотреть.

Так и есть, это была она. Хантер от души выругался, опускаясь на колено перед тем, что казалось кучкой насквозь промокших тряпок. Сердце его сжалось от жалости. Дождевая вода лилась с крыши прямо на голову Сэйбл, стекая с носа и подбородка. Ее сотрясала крупная дрожь, и хотя она уже не плакала, глаза, которые она подняла на Хантера, были распухшими и красными.

«Тысяча чертей! Это все моя вина. Я приволок ее в форт, я оставил ее одну. Можно подумать, я не знал, чем это кончится!»

— Пойдем, милая, — сказал он виновато, помогая Сэйбл подняться на ноги.

— Т-т-тот человек… он отоб-брал к-ключ… — Она едва могла говорить, отчаянно стуча зубами. — Я хоте-те-тела войти…

— Я знаю, я знаю! Забудь об этом.

— Я бы об-б-бъяснила, но вы не позво-волили мне говорить по-английск-ки… — Продолжая трястись, Сэйбл обеими руками отерла лицо и подняла на Хантера щелочки распухших глаз. — П-п-почему?

— Поговорим позже, когда будем одни.

Что-то в его тоне заставило Сэйбл поежиться уже не только от промозглой сырости. Хантер подхватил ее под руку и повел ко входу в гостиницу. Какое-то время она позволяла вести себя, потом резко вырвалась.

— Мне не п-п-позволят войти!

— Ничего другого им не останется, — холодно заверил ее Хантер, подталкивая к ступеням.

Сэйбл подчинилась неизбежному с тяжелым вздохом. Одеяло так промокло, что с него текло ручьем. Стараясь, по обыкновению, укрыться до самых глаз, она забросила тяжелый, сочащийся влагой угол за спину, при этом шлепнув Хантера по лицу. Тот молча это стерпел. Он наблюдал не без восхищения, как она решительно прошла к ступеням, даже не взглянув на своих недавних обидчиков. Грязный и мокрый след протянулся через весь холл, как дорожка, постеленная для королевы оборванцев. Когда Сэйбл поднималась по лестнице, под ногами у нее громко хлюпало, но она не подала и виду, что замечает это.

— Горячую воду и еду! Всего побольше, а главное, быстрее, — бросил Хантер клерку, проходя мимо.

— Ну уж нет! — взвизгнул тот, в своем возмущении забывая страх, который чувствовал к скорому на руку постояльцу. — Подняться вы можете, но чтобы здесь кормили красноза…

— Советую прикусить язык, — приостанавливаясь, перебил Хантер со зловещим спокойствием. — Можешь считать, что я ем за двоих, если тебе от этого легче. И вот еще что: не зли меня. Это в твоих же интересах, парень.

Тот сухо сглотнул, но благоразумно прекратил пререкания и протянул на ладони тот самый ключ, из-за которого разгорелся недавний сыр-бор. Хантер, не глядя, сунул его в карман (он не забыл, что номер не заперт).

Сэйбл кротко ожидала его у двери, стоя в луже, натекшей с мокрой одежды. Когда дверь открылась, она юркнула внутрь и попробовала захлопнуть ее за собой. Хантер хладнокровно пресек эту попытку. Прислонившись к двери плечом, он с интересом следил за действиями своей подопечной.

Первым делом Сэйбл подошла к единственной в номере кровати и уставилась на нее так, словно на одеяле шевелился клубок ядовитых змей. Невозможно было не улыбнуться ее изумленному виду.

— Раздевайся! — приказал Хантер, заставив ее вздрогнуть и обернуться с широко раскрытыми глазами.

— Что, простите?

— Пока ты разденешься, принесут воду.

Объясняя, Хантер сбросил куртку и положил ее на стул, пристроив сверху шляпу. Разумеется, он не надеялся на то, что Сэйбл подчинится, а потому решил взять инициативу в свои руки. В два шага одолев разделявшее их небольшое расстояние, он без церемоний рванул за край одеяла, и оно упало на пол с противным сырым чавканьем.

— Что вы себе позволяете! — пискнула Сэйбл, когда он потянулся к пуговицам рубахи. — Прекратите сейчас же!

— Тогда раздевайся сама.

— Только после того, как вы выйдете!

Она отступала мелкими шажками, пока не налетела на высокий борт лохани. Раздавшийся стук в дверь почти заставил ее опрокинуться в остывшую воду, но это была всего лишь единственная горничная гостиницы, волочившая большой кувшин с горячей водой. Хантер подождал, пока она выльет кипяток в лохань и выйдет, потом схватился за пояс насквозь промокшей юбки Сэйбл.

— Вода остывает очень быстро, а тебе, женщина, не мешает как следует согреться. Поторапливайся!

В отчаянии она вцепилась ногтями в руки Хантера. Не столько раздосадованный, сколько позабавленный, тот отступил на пару шагов.

— Вот это кошка так кошка…

За один день, проведенный в стенах форта, Сэйбл увидела больше, чем за все время путешествия. В этом мире царствовали мужчины, женщина была слишком слаба, слишком зависима, чтобы с ними бороться. Но в этом состоял не единственный полученный ею урок. Она поняла также, что собственное достоинство можно защитить, если очень постараться.

— Уходите, мистер Мак-Кракен, — сказала она с неожиданным спокойствием и твердостью.

— Это ведь моя комната, Сэйбл, — возразил тот, порадованный таким присутствием духа. — Даю тебе десять минут. Если не уложишься в этот срок, пеняй на себя, потому что мне тоже не мешает вымыться.

— Но вы ведь не войдете, если я все еще буду в воде? — спросила Сэйбл, пытаясь воззвать к тому, что осталось в нем от джентльмена.

Хантер даже не оглянулся, захлопнув за собой дверь. Резко щелкнул замок.

Сэйбл почувствовала большое облегчение: помимо прочего, она опасалась, что он заметит границу между крашеной и некрашеной кожей. Не теряя ни секунды, она распустила волосы и освободилась от холодных объятий мокрой юбки. На полу комнаты, как до этого и в коридоре, уже скопилось несколько лужиц грязной воды, натекавших везде, где она находилась хоть пару минут.

Она была не только мокрой, но и грязной — и насколько грязной! Отмокать от подобной грязи нужно было не десять минут, а минимум полчаса. Однако пришлось потерять еще некоторое время на то, чтобы распутать шнуровку корсета, так как окоченевшие пальцы совершенно не слушались. Все это время Сэйбл косилась на дверь. Кто знал, как скоро могли истечь для Хантера обещанные десять минут? Оставшись наконец голой, она схватила заранее приготовленный кусок мыла и ступила через высокий закругленный борт лохани.

Это было потрясающе! Ноги тотчас охватило жаром, который распространился вверх, заставив ее застонать от удовольствия. Минуло много дней с тех пор, как горячая ванна была вещью обыденной. Теперь она превратилась в почти недоступную роскошь. Присев на край лохани, Сэйбл наклонила голову пониже и вскоре уже яростно ее намыливала. В воду, казалось, потекли чернила. С не меньшим энтузиазмом она повторила этот процесс.

За этим и застал ее Хантер. Бесшумно открыв дверь, он внес сразу два полных кувшина горячей воды. Сэйбл сидела спиной к нему на закругленном бортике лохани, с большой шапкой мыльной пены на голове, и с силой втирала ее в волосы. Несколько выскользнувших прядей распласталось по спине, кончиками касаясь тонкой талии. В сравнении с крашеной кожей ее рук и лица белизна тела казалась жемчужной, светящейся, и портили ее только не до конца исчезнувшие синяки. Они были и на пояснице, и повыше локтя (где имели форму пятерни), и на боках. Там, где округлые ягодицы опирались на бортик, вырисовывались следы длительной езды на лошади: припухлости, уже начинавшие менять цвет, готовились пополнить роскошную коллекцию синяков на теле Сэйбл.

Хантер примерно представлял, как болезненно это должно ощущаться, и отдал должное терпению своей подопечной, которая так ни разу и не пожаловалась. Невольно на ум ему снова пришла мысль: Сэйбл готова вынести все что угодно, чтобы оказаться рядом с неизвестным ему индейцем. Но в это никак не вписывался ее пылкий отклик на его объятия. Возможно, дело было не в самом индейском воине, а в ребенке, которым тот ее наградил. Возможно, любовь к ребенку питала необыкновенную выносливость Сэйбл.

— Ты уже пахнешь значительно лучше, чем все последнее время, — сказал он, намеренной грубостью маскируя неуместные свои мысли.

Она рухнула в воду, подняв фонтан брызг, словно кто-то попросту спихнул ее в лохань. Там она попыталась скрыться по самый подбородок, а когда это не удалось, склонила голову и завесила волосами торчащие колени.

— Что же это такое, мистер Мак-Кракен! Кто-то же вас воспитывал, хоть самую малость?

— Тебе нужно будет смывать с головы мыло. — Хантер поднял один из принесенных кувшинов, подступая с ним к лохани.

Возразить на это было нечего. Сама не веря в то, что не бьется в истерике, Сэйбл указала на пол поблизости. На долю секунды показав вытянутый палец, она тотчас снова спрятала его под воду, словно и он в этой ситуации мог скомпрометировать ее.

— Поставьте кувшин там.

— Будет исполнено, мадам, — насмешливо расшаркался Хантер. — Как ваше сиятельство пожелает, надушить воду или нет?

— Простите, — смутилась она, сообразив, что в своей щепетильности задела чужое достоинство.

Поставив кувшин, Хантер сгреб в кучу ее разбросанную по полу одежду. Оказавшийся сверху простецкий корсет он приподнял двумя пальцами, повертел и брезгливо уронил в кучу грязных обносков. Потом он выглянул в коридор и что-то крикнул, снова перепугав Сэйбл.

— Что вы собираетесь делать? Кто там?

Пропустив вопрос мимо ушей, Хантер указал вошедшей горничной на одежду, подтолкнув тряпки к выходу носком сапога.

— Сожгите все это.

— Мистер Мак-Кракен! — воскликнула Сэйбл, когда к ней вернулся дар речи. — И что же, по-вашему, я на себя надену?

— Ты могла бы не надевать ничего, так как до утра идти тебе некуда, — буркнул тот, роясь в одном из мешков. — Но я — человек щедрый. И, заметь, соблюдаю приличия.

Выудив из мешка одну из своих рубашек, он» бросил ее на кровать и встал у камина, наслаждаясь теплом.

— Вы, что же, намерены оставаться в комнате? Неужели я не имею права даже на несколько минут уединения? И это — соблюдение приличий?

— Ах да, приличия… — Хантер усмехнулся (дьявольской улыбкой, благодаря алеющему шраму и солидной щетине). — Могу я хоть спину тебе потереть?

— Ни в коем случае!

Сэйбл так сдавила в кулаке мыло, что оно выскользнуло и, описав дугу, приземлилось у ног Хантера. Тот оглядел овальный кусочек, весь в лопающихся пузырях, чувствуя сильнейшее искушение подождать, пока Сэйбл сама подберет мыло. Однако шанс был невелик, к тому же застенчивая кошечка имела коготки, и не стоило нарываться на очередной скандал. Подняв мыло, Хантер бросил его в лохань, где кусок скрылся в воде с громким плеском. С сердитым выражением лица Сэйбл начала шарить руками по дну.

Пока она вылавливала мыло, Хантер наслаждался зрелищем сполна. Она выглядела просто очаровательно! Крашенные йодом плечи виднелись над водой, на них гроздьями пузырей соскальзывала с волос белая пена. От беспорядочных движений мыльная шапка на поверхности то и дело расходилась, открывая неясные очертания грудей. Хантер размечтался о том, что раздевается и погружается в ту же лохань, давая под водой волю рукам. По опыту он мог предсказать, что Сэйбл не стала бы долго сопротивляться. Они поднялись бы из воды, оба голые, мокрые и скользкие от мыла, и прижались друг к другу, и…

Сильнейшее стеснение в паху вернуло его к действительности. Брюки натянулись впереди, став слишком тесными. Да и как иначе мог он реагировать на то, что его отделяют от Сэйбл лишь несколько галлонов воды? Он так хотел ее, что чувствовал это не только в низу живота, но и во всем теле, как чувствуют изнурительную жажду. То, что она могла ему дать, было неизмеримо больше простого физического удовлетворения. В ней были чистота, достоинство и внутренняя сила — все то, что он утратил и что всей душой желал обрести вновь. Возможно, он мог возродиться… в объятиях Сэйбл.

Это было неосторожно — желать чего бы то ни было с такой силой. Сильное желание было чревато разочарованиями, утратами, болью. Разве мало боли он уже испытал? Почему же он рисковал драгоценной свободой, шел на обман, на предательство? Разве свободу можно оценить в золоте или даже в нескольких ночах с желанной женщиной?

Хантер повернулся к камину лицом, глядя в огонь и уговаривая себя немедленно выйти из комнаты. Он говорил себе, что его подопечная — мать, что она замужем и не чает воссоединиться с мужем. Все было тщетно. Ни мужа ее, ни ребенка не было рядом, чтобы напомнить о том, как должен вести себя человек чести.

Он и сам не понимал, как заставил себя двинуться к двери.

Между тем Сэйбл поймала мыло, которое тут же выскользнуло снова. Ей удалось ухватить его, подняв фонтан брызг и совершенно залив лицо мыльной водой. Нашарив полотенце, она удивилась тому, что оно как-то уж очень под рукой. Протерла глаза — и едва не выскочила из лохани: оказывается, Хантер сидел рядом на корточках. Он вынул из ее рук полотенце, поправил упавшую на глаза мокрую прядь, выпрямился.

— Будь осторожна, Сэйбл, — сказал он глухим, невыразительным голосом, — не три кожу слишком сильно. Краска может сойти.

С этими словами он пошел к двери.

Глава 22

— О-о! — простонала Сэйбл, когда дверь за Хантером захлопнулась.

Он все понял! Да и как ему было не понять, если каждым своим словом и поступком она день за днем разрушала образ индианки, которую так самоуверенно взялась разыгрывать. Она не умела жить, как индианка, не умела разговаривать, как скво. Все, что она умела, — это демонстрировать хорошие манеры, которых, конечно же, не наберешься среди краснокожих. Не задаваясь вопросом, как давно Хантеру известна правда, она с минуты на минуту ждала стука в дверь и появления представителей власти.

Немного погодя первый шквал паники поутих. Почему она решила, что Мак-Кракен пошел поставить коменданта в известность о своем открытии? Он совсем не казался рассерженным, когда принимал полотенце… скорее сбитым с толку. Должно быть, он понял все только что, увидев ее сидящей на краю лохани, белой-пребелой, с облезшей краской на плечах. Он не мог с ходу побежать выдавать ее, и все же ей показалось разумным поторопиться, насколько возможно. Смывая мыло с волос и тела, вытираясь и облачаясь в ветхую от времени, но чистую рубашку, она ни на секунду не спускала взгляда с двери.

В мешках Хантера нашлась и расческа, которую Сэйбл схватила, как вожделенную драгоценность. Ненадолго ей пришло в голову, что она слишком свободно роется в чужих вещах, но что было делать? Она только пожала плечами. Стащив с постели одеяло, она закуталась снизу до пояса и уселась у камина, наслаждаясь теплом и стараясь распутать многочисленные колтуны в волосах.

Вскоре появился Хантер, но не с солдатами, а с подносом, на котором стояла бутылка вина, пара простых стаканов и тарелка с хлебом, сыром и холодным мясом. Рядом в гордом одиночестве красовалось яблоко — роскошь, редко видимая зимой в этих краях. Хантер вытряс его из клерка, как компенсацию за нанесенные Сэйбл оскорбления.

Приостановившись, чтобы закрыть за собой дверь, он искоса окинул взглядом фигуру у камина.

«Эта старая рубашка смотрится на ней, как женское нижнее белье!»

Невольно Хантер задал себе вопрос, как долго сможет находиться в такой интимной обстановке, прежде чем выкинет очередной фортель.

Внизу, нагружая поднос снедью, он был настроен самым решительным образом: устроить настоящий допрос, — но при виде Сэйбл, с бессознательной ленивой грацией водящей по волосам расческой, он совершенно сбился с настроя. Да и как он мог чего-то от нее требовать? Последние пять дней она выхаживала сразу двоих, почти ничего не ела, спала и того меньше, претерпела оскорбления моральные и физические, часами мокла под дождем, промерзла насквозь и, очевидно, проголодалась. Был ли хоть один вопрос настолько важен, чтобы подступать к ней за ответом сейчас?

Хантер передвинул стол поближе к камину, водрузил на него поднос и откупорил бутылку. От Сэйбл исходил явственный запах душистого мыла — запах чистоты и свежести.

Он сжал зубы, думая: пытка, изощренная пытка!

— А знаете, мистер Мак-Кракен, — вдруг сказала Сэйбл, наблюдая из-под ресниц, как он разливает вино, — я чувствую облегчение оттого, что вы знаете.

— Роль индианки не слишком тебе удавалась, — заметил тот, нарезая мясо, хлеб и сыр.

— Мне показалось, что поначалу вы поверили. Или я ошибалась?

— Моменты заблуждений случаются с каждым, мадам, — усмехнулся Хантер, — главное, чтобы они не затягивались. К тому же ты воняла тогда не лучше настоящей индианки.

— Какой вы все-таки галантный! — хмыкнула Сэйбл, приняла стакан и отпила глоток.

Вкус вина был терпкий, горьковатый. До сих пор ей приходилось пробовать только шампанское и сладкие вина, поэтому на лице ее появилась непроизвольная гримаска.

— Вижу, это вино не из твоих любимых, — усмехнулся Хантер, отпил из своего стакана и тоже опустился на дешевый ковер у камина.

Отблеск пламени освещал щеку со шрамом, тень от ресниц ложилась на нее, создавая впечатление невероятной их длины. Густейшая прядь угольно-черных волос падала на глаза Хантера, ее хотелось поправить, и Сэйбл стоило усилия не сделать этого. Он все еще был мокрым и грязным, покрытым пятидневной щетиной и меньше всего напоминал лощеных джентльменов, с которыми ей приходилось иметь дело прежде. Зато он был больше мужчина, чем кто бы то ни было, и эта врожденная, неотъемлемая мужественность обволакивала, подчиняла…

Взгляд ее своевольно путешествовал по лицу Хантера, по его красивым неярким губам, в форме которых не было ничего от женственной припухлости, от слабости и безволия. Что, если бы это загорелое лицо приблизилось, дыхание слилось с ее дыханием? Что, если бы, опрокинув ее прямо на ковер, он поцеловал ее так, как уже случалось, таким поцелуем, в котором участвуют сразу и тело, и душа?..

Это все вино, подумала Сэйбл и посмотрела на стакан обвиняющим взглядом.

Нет уж, только не в номере гостиницы!

— Это вино… Я и вправду не очень в них разбираюсь, — начала она, стараясь изменить опасный ход своих мыслей. — Я пью очень редко.

От Хантера не укрылось ее волнение и краска на щеках. Он изнывал от желания совершить что-нибудь безрассудное: например, схватить ее и отнести на постель. Ее взгляд, трепет губ и легкая дрожь в голосе были настолько красноречивы, что трудно было бы винить его за подобный поступок!

— Тогда, на улице, вы не разрешили мне разговаривать и обещали объяснить почему?

— Чтобы полковник поверил, что ты не говоришь по-английски, — сказал Хантер, взял с тарелки ломоть хлеба с мясом и сыром и начал жевать.

— И Мейтланд поверил, как вы считаете?

— Возможно, — сказал он задумчиво, продолжая есть.

— Даже если и поверил, пройдет не так уж много времени, и кто-нибудь рассеет его заблуждение. Лейтенант Кирквуд, например, или Тревис Моффет.