Адвокат. Ничего не понимаю. Кто «она»?
Джонс. Саломея Тайнелл.
Адвокат. Кто она такая?
Джонс. Это ралли должно было поставить меня в смысле финансов на ноги. Я нашел себе нового штурмана. Фрэнк Смит. Может, слышали? Правильный был парень! Но, черт, это мое невезенье.
Адвокат. Что, опять, опять из вас двоих?..
Джонс. Нет. На этот раз было еще хуже. Все мои кредиторы и разные другие люди пришли посмотреть на ралли. Лучше всего видно на вираже. Даже невестка пришла, хотя она имела ко мне претензии. Короче говоря, вместе с ней там стояло восемь человек. (Вынимает второй листок). Кредиторов моих вы знаете, так что их я пропущу. Кроме них, Саломея Тайнелл, 35 лет, Нэнси Куин, 22 лет, о невестке я уже говорил. Тут вот что случилось: я вошел в поворот на ста восьмидесяти и прошел бы его как надо, но у меня занесло зад. Как меня потащит, как закрутит… Вираж. Группа зрителей: невестка-вдова, кредиторы, две женщины, сбоку мужчина с собакой-боксером на поводке. Автомобиль приближается с бешеной скоростью, его заносит на обочину шоссе. Там, где стояла группа людей, падает дерево, возникает столб дыма, из дыма выкатывается одно автомобильное колесо, за ним остальные. Вой сирен — кареты скорой помощи. Уже знакомая нам дверь операционной. В нее гуськом въезжает длинная вереница каталок, покрытых белым. Выезжает только одна.
Джонс, жестикулируя, разглагольствует в кабинете адвоката.
Джонс. Ну, я потерял сознание. Доктор говорит, что он делал все, что мог. Теперь я ему должен кучу денег. От кредиторов я вроде отделался, но все равно у меня долгов выше головы.
Адвокат. И невестка тоже… Как я вам сочувствую!
Джонс (время от времени он трогает колени, бедра, массирует себе суставы). Тоже.
Адвокат. Так кто, собственно, теперь обвиняет вас и в чем?
Джонс. Во-первых, жених этой Нэнси Куин. Он требует возвращения платины и золота.
Адвокат. Какого золота?
Джонс. Вот этого… (Открывает рот и показывает золотые коронки.) Жених — дантист. Они должны были обвенчаться. Ну, он ей как невесте и вставил кое-что. Все на золоте, а мостик платиновый. Теперь он требует, чтобы я ему это отдал.
Адвокат. Вы? Ему?
Джонс. Да. Он говорит, что это был подарок невесте, а я вовсе не его невеста. Вроде он и прав, но разве все это забрал я? Я никого не просил ни о каких коронках. Никаких золотых коронок я не заказывал, так почему я должен их отдавать?
Адвокат. Ну… э… конечно… мистер Джонс. Редкостное дело! Это все претензии к вам?
Джоне. Если бы! Та, вторая женщина, Саломея Тайнелл… я ее не знал. В глаза не видел, а теперь ее дядя требует, чтобы я выплачивал на содержание детей.
Адвокат. Ее детей?
Джонс. Ну да.
Адвокат. Понимаю. Поскольку катастрофа на трассе произошла по вашей вине, хотя в ваших действиях и не было злого умысла, так?..
Джонс. Ничего вы не понимаете. Комиссия установила, что я не виноват в катастрофе, так как там было разлито масло. Я должен платить не из-за катастрофы, а… Ну, одним словом, в качестве матери или продолжения матери.
Адвокат. Продолжение матери? Кто придумал эту формулировку?
Джонс. Адвокат ее дядюшки. Он говорит, что я мать на одну четверть.
Адвокат. О какой матери идет речь?
Джонс. Ну, с вами разговаривать! Послушайте, эта женщина, Тайнелл, имела троих детей. Так? Она была страшно больна — ревматизмом. Теперь, как только дело к дождю, у меня так колени ломит, что я не чувствую ни сцепления, ни газа. Для меня это гроб, вы должны понимать!
Адвокат. Значит, миссис Тайнелл… ее ноги…
Джонс. Ну да. Где-то до сих пор. (Неопределенные жесты в области бедер.) Такой ревматизм, все это такое больное, а дядя, прохвост, требует, чтобы я заботился о малышах, присылает мне письма с угрозами! Вот что он пишет (вынимает из кармана письмо): «Или ты будешь давать на детей, или я требую, чтобы ты немедленно уложил незабвенные останки моей племянницы в семейный склеп. Я не допущу, чтобы кто-нибудь владел останками моей дорогой покойницы!» Что вы на это скажете? Люди такие бессовестные!
Адвокат. Гм! Многовато. Позвольте, я запишу? (Пишет, бормоча.) М-м… Профанация, золотые коронки, мост, трое детей, обязанности матери, ревматизм… Итак, дорогой мистер Джонс, поскольку вы мне уже все объяснили…
Джонс. Какое там все! Есть еще долг доктору Миллеру, и вдобавок — пес.
Адвокат. А чего хочет этот доктор?
Джонс. Чтобы я заплатил за лечение ревматизма. Миссис Тайнелл лечилась у него, но платила сразу за год. Сейчас как раз подошел срок выплаты. Доктор говорит, что лечил ноги и ноги существуют, значит, платить должен тот, кто на них ходит, кто ими владеет. Угрожает, что подаст на меня жалобу и продаст меня с торгов! Но, во-первых, суставы у меня ноют дьявольски…
Адвокат. Нет! Не так, мистер Джонс. Это неверная линия. В этом я прошу вас не признаваться!
Джонс. Что? Я же говорю вам, как только дело идет к дождю…
Адвокат. Это не имеет значения. Если вы хоть раз признаетесь, что это не ваши ноги…
Джонс. Мои! Я ведь хожу на них, верно?
Адвокат. Во всяком случае, я вам запрещаю ввязываться с истцами в какие-либо споры или беседы. С этого момента только я буду представлять ваши интересы.
Джонс. Замечательно.
Адвокат. Э, вы еще упоминали о каком-то псе?
Джонс. Да. Там стоял сбоку один тип. Он не пострадал, но его пес, боксер, исчез. Этот тип утверждает, что я его присвоил.
Адвокат. Вы?
Джонс. Да. Но это чушь. Он высосал это из пальца. Я ничего не знаю ни о каком псе. Доктор Бартон тоже его не припоминает.
Адвокат. Постойте. На всякий случай запишем. Пес породы боксер. Хорошо. Теперь все?
Джонс. Пока да. (Встает.) Где же она? Я мог бы поклясться, что положил ее где-то здесь. Вы не видели?
Адвокат. Чего?
Джонс. Сумочки.
Адвокат. Вот лежит какая-то сумочка. (Показывает на дамскую сумочку, которую Джонс положил сбоку на стул.)
Джонс. Действительно. Спасибо. (Берет сумочку, достает из нее платок, вытирает лоб.)
Адвокат. Вы пользуетесь сумочкой?..
Джонс. Да, это удобнее. Верно ведь? Карманы не оттягиваются…
Адвокат. А можно узнать, как давно?
Джонс. Не помню. С некоторого времени. Итак…
Адвокат. Минуточку, мистер Джонс. Расходы опять начнут расти. Сами понимаете — столько хлопот! Я вынужден просить вас об авансе.
Джонс. Я ждал этого. Пока я могу вам дать только сто долларов, но на следующей неделе я стартую в среднеамериканском ралли. Первая награда 80 тысяч — это покроет все расходы, верно? Теперь я должен много тренироваться. Я набит аспирином, как аптека… Ох, эти ноги, эти ноги! Ну, да никуда не денешься. Ага, я собираюсь застраховаться перед ралли, но так, чтобы потом в случае чего компания не смогла как-нибудь словчить. Вы мне поможете?
Адвокат. Охотно. Я позабочусь об этом. Мистер Джонс, вы посещаете всегда одного и того же психоаналитика?
Джонс. Да. Доктора Банглосса. А что?
Адвокат. Ничего. Я просто хотел знать. До свидания… и ни пуха ни пера!
Джонс. К черту!
Адвокат в кабинете психоаналитика, доктора Банглосса.
Адвокат. Итак, я адвокат Ричарда Джонса. Впрочем, я уже объяснил цель моего визита по телефону.
Банглосс. Да, да. Прошу. Вы хотите узнать, э… подоплеку всего этого. Хорошо. Джонс… необычный случай!
Адвокат. Именно. Он вовлечен одновременно в несколько тяжб. Суд может вызвать экспертов, вы понимаете… чтобы они дали свое заключение. Как его защитник, я должен быть подготовлен к этому.
Банглосс. Да. Вы говорили мне, помню. Здесь у меня его материалы… но в принципе это же врачебная тайна.
Адвокат. Я действую от имени Джонса. Для его же пользы. Меня профессиональная тайна тоже обязывает.
Банглосс. Ну хорошо. В течение последнего года в его поведении произошли изменения…
Адвокат. Изменения? Какие?
Банглосс (показывая на магнитофон). У меня тут зарегистрированы некоторые фрагменты курса лечения Джонса. Я использую метод свободных ассоциаций. Вам известно, на чем он основан? Я произношу какое-нибудь слово, а пациент отвечает первым, которое приходит ему в голову.
Адвокат. Ну, конечно, мне это известно.
Банглосс. Первый фрагмент — двухлетней давности. Послушайте, пожалуйста. (Включает магнитофон.)
Слышны голоса Джонса и Банглосса.
Банглосс. Ночь.
Джонс. Фары.
Банглосс. Темнота.
Джонс. Предохранитель.
Банглосс. Почему «предохранитель»?
Джонс. Раз темно, значит, авария со светом, верно?
Банглосс. Внимание, идем дальше. Шляпа.
Джонс. Клапан.
Банглосс. Как вы связываете шляпу с клапаном?
Джонс. Обыкновенно. Шляпа — это цилиндр, а в цилиндре есть клапан.
Банглосс. Ага. Внимание. Кровь.
Джонс. Стоп.
Банглосс. Почему «стоп»?
Джонс. Ну, красный свет.
Банглосс. Святая троица.
Джонс. Двойка.
Банглосс. Что это — «двойка»?
Джонс. Вторая скорость.
Банглосс. Каламбур.
Джонс. Карбюратор.
Банглосс выключает магнитофон.
Банглосс. Вот так было два года назад. Вся фрейдовская символика сводилась у него к автомобилю. Если я говорил «икры», он отвечал «шасси», и даже палка, обратите внимание, была для него рычагом переключения скоростей. А вот фрагмент записи, сделанной после несчастных случаев. (Включает магнитофон.)
Банглосс. Цветок.
Джонс. Фата.
Банглосс. Процессия.
Джонс. Свечи.
Банглосс. Почему «свечи»?
Джонс. Понятия не имею. Просто так сказалось.
Банглосс. Автомобильные свечи?
Джонс. Да нет. Обыкновенные, которые горят.
Банглосс. Поршень.
Джонс. Колечко.
Банглосс. Шоссе.
Джонс. Путешествие.
Банглосс. Бензин.
Джонс. Перчатки.
Психоаналитик выключает магнитофон.
Банглосс. Как видите, тут не может быть никаких сомнений. Цветок напоминает ему о флердоранже, а отсюда — фата. Естественно, подвенечная. Процессия — свечи. Речь идет о свадебной процессии и соответственно венчальных свечах. Поршень, точнее поршневое кольцо, ассоциируется у него с обручальным кольцом. Шоссе вызывает у него мысль не о гонках, а о путешествии, само собой разумеется свадебном. Так же как бензин ассоциируется с перчатками. Такая ассоциация может возникнуть только у женщины. Мужчины не развлекаются чисткой перчаток.
Адвокат. О господи! Значит, его действительно нет?
Банглосс. Ну что вы говорите! Как это его нет?
Адвокат. Так ведь все ясно — он Нэнси Куин! Та девушка, которая…
Банглосс. Нет. Это не так просто. Она бы вообще не связала поршень с колечком. Поршень наверняка не ассоциировался бы у нее с кольцами. В крайнем случае — с давлением. Я бы сказал так: на поверхности мы имеем Джонса, а в глубине — девушку. Как масло на хлебе!
Адвокат. Масло на хлебе? Вы шутите…
Банглосс. Нисколько. Вы знаете, как работает сегодня хирург? Кусочек кожи, кусочек пластика, кусочек еще чего-нибудь, что оказалось под рукой. Он сшил из того, что подвернулось. Ему пришлось штопать. Делать стежки.
Адвокат. Делать стежки?
Банглосс. Это совершенно очевидно. То есть о самой операции мне ничего не известно…
Адвокат. Так что же он, собственно, такое?
Бангдосс. А что такое бутерброд?
Адвокат. Но я не могу представлять в суде бутерброд!
Банглосс. Почему? Новые времена — новые нравы. Привыкнете!
Адвокат. Однако что-то должно превалировать! Все-таки он Джонс или не Джонс?
Банглосс. Трудно сказать. В какие-то моменты он теперь ведет себя агрессивно. На последнем сеансе, когда я вводил его в гипнотический транс, он меня укусил. (Показывает перевязанный палец.)
Адвокат. Укусил вас? Боже мой, пес!
Банглосс. Какой пес?
Адвокат. Боксер. Он тоже там крутился.
Банглосс. Где?
Адвокат. На месте катастрофы. Потом исчез. Вы знаете, как все произошло?
Банглосс. Нет. А это имеет какое-нибудь значение?
Адвокат. Постольку… поскольку. Все стояли у ограждения. Самая обычная сетка. Ну, и автомобиль налетел на них… а пес тоже там был. Был и пропал. Есть свидетели.
Банглосс. Вы считаете?.. Хм. Пес? В связи с этим что-то… того… может, мне нужно сделать прививку?
Адвокат. По-вашему, Джонс бешеный?
Банглосс. Не Джонс. Пес.
Адвокат. Вы полагаете, что…
Банглосс. А почему бы нет? Его организм, возможно, отторгнет трансплантат, но я тем временем могу взбеситься. Лучше сделать. На всякий случай. Благодарю за информацию.
Адвокат. Не за что. Но как же мне быть со всем этим?
Банглосс. События происходят с такой быстротой… Советую вам пока воздержаться от каких бы то ни было действий до следующего ралли.
Адвокат. Вы думаете? Пожалуй… (Встает, чтобы попрощаться.)
Кабинет адвоката. Голос секретарши.
Голос. Сэр, пришел мистер Джонс.
Адвокат. А, появился?!! Великолепно! Пусть войдет.
Входит Джонс.
Джонс. Мое почтение. Я пришел к вам, так как…
Адвокат. Я прекрасно знаю, с чем вы пришли! Я ждал вас.
Джонс. Вы меня ждали? Странно.
Адвокат. Почему странно?
Джонс. Потому что до вчерашнего дня я еще колебался, какого адвоката нанять. Но в конце концов решил обратиться к вам, мне о вас так много хорошего рассказывал Джонс.
Адвокат. Джонс? Какой Джонс?!
Джонс. Ну, Ричард Джонс, мой водитель на последнем ралли, этот бедняга… Ах, да. Я забыл представиться. Мое имя Джон Фоке. Я штурман. Мы с Джонсом были старые приятели. Когда он предложил мне вместе с ним участвовать в этом ралли, я охотно согласился. Именно тогда он рассказал мне, как вы защищаете его интересы! Ну, а что ралли закончилось для него трагично — уж такая это рискованная профессия, верно? Первые двести миль мы шли в головке, просто блеск; Ричард вел отлично, как в лучшие свои дни, и только на этом проклятом вираже… Трасса. Автомобиль. Вираж. Одинокое дерево. Грохот. Дерево клонится и падает. Вой сирен. Дверь операционной.
Алан НЕЛЬСОН
МЫЛЬНАЯ ОПЕРА
Перевод с английского Я.Берлина
Ни один исторический очерк о десятилетии с 1980 по 1990 год нельзя считать полным без упоминания о нашумевшем инциденте с помешанным воздушным рекламщиком, который в сентябре 1983 года на целых три дня вверг весь город Сан-Франциско в полнейший хаос и породил больше неразберихи и кривотолков в газетах, чем любое другое событие за этот период. Здесь мы кратко расскажем, что же произошло в действительности.
27 августа 1983 года разъяренный маленький человечек в желтых ботинках, тряся седой шевелюрой, просеменил ножками по длинному коридору, толкнул дверь с табличкой «Отдел рекламы», жужжа, словно рассерженная оса, подбежал к окну, распахнул его настежь и свирепо уставился в небо.
Это был X. Дж. Спергл, владелец и основатель «Мыловаренной компании X. Дж. Спергл» (производство универсального моющего препарата для домашнего хозяйства «ГИТ»). Свирепо оскалясь, он разглядывал три только что выписанные в воздухе рекламные фразы, повисшие расплывающимися дымовыми буквами в небе Сан-Франциско:
ГДЕ ГИТ, ГРЯЗЬ НЕ ГОСТИТ! ГДЕ ГИТ, ЧИСТ БЫТ!
За спиной мистера Спергла стояла его личная секретарша Нита Крибберт, аппетитная брюнетка с затейливой прической. Она лепетала что-то утешительное.
— Чья это работа? — рявкнул Спергл, отвернувшись от окна и тыча обличающим перстом в небо. Лицо у него неестественно побагровело, словно его долго терли мочалкой.
Одиннадцать сотрудников отдела рекламы боязливо моргали и выглядывали в окна.
— Моя.
Спергл круто обернулся и метнул злой взгляд на тощего неуклюжего молодого человека в кожаной куртке, только что вошедшего в комнату.
— Хуже этого я ничего не видел, — зарычал Спергл, медленно шагая к нему с часами в руке. — Ваши буквы не держатся в воздухе и тридцати секунд.
— Но это ветер, сэр, — поспешил объяснить Эверетт Морекай, устремив страдальческий взор на Ниту.
— Плевать мне на ветер, — продолжал кричать хозяин. — Я вам плачу деньги, а вы только дым по небу размазываете! Ничего прочитать нельзя! Да я тридцатицентовой сигарой лучше напишу. Подправить надо дымовую смесь, любезный! Мне нужна стойкость, ясно? Чтобы буквы подольше держались!
Обескураженный Морекай поглядел на сердитого человека, потом на милую сердцу Ниту и подумал, что это, наверно, конец и придется снова искать работу. Пять месяцев назад он поступил к Сперглу на должность химикаисследователя, но дела у него шли скверно. Уже на первой неделе он надумал изготовить «быстродействующее» мыло для рук, и без разрешения босса провел опыт. Мыла не получилось, но вся маленькая лаборатория взлетела в воздух. Его перевели в бухгалтерию. Там он пустил в ход свою экспериментальную жидкость для выведения чернил — на глазах у потрясенного начальства она насквозь проела главную бухгалтерскую книгу, уничтожив важные записи. Кратковременные дебюты в отделах сбыта и доставки, к сожалению, закончились не менее катастрофично.
А вот теперь, видно, лопнула и эта жалкая работенка по воздушной рекламе. И Нита все слышала. Это было уже совсем нестерпимо. Все последние месяцы он, как ничтожный раб, ходил следом за этим пленительным и вечно ускользавшим от него созданием. То она соглашалась стать его женой, то вдруг отказывала ему… «Терпеть не могу неудачников, — сказала она ему в самые первые дни их знакомства. — Мне нужен человек, идущий в гору». Но чем больше он старался, тем хуже у него получалось. Он уже похудел фунтов на десять, а под ложечкой с утра до вечера жгло и булькало, словно в желудке у него кипела какая-то жидкость, как в химической пробирке.
Спергл снова рявкнул:
— Мне нужно, чтобы держалось, понятно? — и пулей вылетел из комнаты.
Морекай проводил его мученическим взглядом. Нита задержалась на секунду.
— Не сдавайся! — шепнула она и ободряюще улыбнулась.
Морекай выписал на высоте двух тысяч футов одну из обычных рекламных фраз: «ГДЕ ГИТ, ЧИСТ БЫТ!», спустился на вертолете к земле, вылез из кабины и пошел к Ните и мистеру Сперглу, которые ожидали его около ангара.
— Эверетт, — закричала Нита, шагнув ему навстречу, — куда ты запропастился? Я две недели не могу тебя разыскать.
— Уезжал по личным делам, — сухо ответил Морекай.
Он исхудал еще больше, под глазами были черные круги.
— Мне нужно кое-что сказать тебе, — начала было она, но Спергл перебил ее:
— Может быть, вы мне объясните, молодой человек, — нетерпеливо заговорил он, помахивая перед носом Морекая запиской на служебном бланке, — что случилось? Зачем я вам так срочно понадобился, что вы меня вызвали на аэродром к 11 часам утра?
Морекай вынул хронометр и вскинул глаза на буквы, висевшие в воздухе.
— Я подумал, может, вы захотите засечь время…
Спергл покорно воззрился вверх. Буквы, по-прежнему четко очерченные, плыли в небе, медленно опускаясь к земле. Свежий ветерок, гулявший по полю, был им явно нипочем.
— Они опускаются, — изумленно вскрикнула Нита.
Спергл продолжал смотреть в небо с хмурой гримасой на лице, убежденный, что надпись вот-вот рассеется и исчезнет.
Но надпись не исчезла.
Буквы продолжали медленно опускаться, словно огромные уродливые аэростаты, намокшие от дождя. По мере того, как они приближались к земле, их очертания становились все больше, все отчетливее, наконец они коснулись земли, плавно подпрыгнули несколько раз и неподвижно застыли на траве.
Все трое молча зашагали к буквам. Спергл пнул ногой букву «Г» из слова «ГДЕ». Она была здоровенная, белая, толщиной в десять футов и длиной в полквартала. Состояла она из какого-то гибкого, эластичного вещества, чегото среднего между студнем и губчатой резиной, но пропускала свет и была настолько легкой, что, казалось, ее можно свободно поднять одной рукой.
Приподняв конец гигантского «Г», Морекай сказал:
— Вы требовали стойкости…
Он опустил руку. Огромная буквища волнообразно колыхнулась, будто некая чудовищная змея, и улеглась, слабо подрагивая.
Нита нашла точку от восклицательного знака — здоровенный шар размером с добрый гараж на две машины — и толкнула его. Он покатился, подпрыгивая, к стене ангара.
Спергл сдвинул брови и принялся тереть свои брыластый подбородок.
— Из чего это сделано? — спросил он наконец.
Ухватившись за конец буквы «С», он стал сжимать его руками. Оказалось, что трехметровая толща свободно умещается в ладони. Когда он разжал руки, «хвостик» немедленно принял прежние размеры.
— Да так, одно производное от синтетической резины с добавкой неопрена и еще кое-чего…
— Ладно, — буркнул Спергл, все больше раздражаясь. — Я все равно пошлю в лабораторию на анализ.
Он вынул складной нож, раскрыл его и решил было отрезать кусочек от буквы «С». Но вещество не поддавалось. Спергл несколько раз втыкал нож в губчатую массу, так что рука его вместе с ножом уходила туда до плеча, но безрезультатно. Это было все равно, что пытаться проткнуть губку толкушкой для картофеля.
— Г-м, должен признаться, ловко сделано, — неуверенно пробормотал он. — К сожалению, на прошлой неделе я принял решение покончить с воздушной рекламой. Как-никак это уже порядком устарело. Хитрая выдумка — д-да, признаю, хитрая выдумка… Но, боюсь, бесполезная — кому теперь нужна воздушная реклама?
Он глянул на часы и обернулся к Ните.
— Господи, Нита! Ну-ка скорее за билетами! У нас всего двадцать пять минут.
Нита помедлила ровно столько, сколько нужно было, чтобы нежно прикоснуться к плечу Морекая.
— Не сдавайся! — и она побежала через поле.
— Так вот, я и говорю, Морекай, — продолжал Спергл, — вы неплохо поработали, но я опасаюсь, что это опять пустой номер. Когда я вернусь из свадебного путешествия, я подыщу для вас что-нибудь другое… может быть, в отделе отправки грузов…
— Свадебного путешествия?! — переспросил Морекай, холодея от предчувствия надвигающейся катастрофы.
— Да, именно, — ответил Спергл, глядя вслед убегавшей Ните, и лицо его на миг разгладилось. — Нита и я сейчас уезжаем в Палм-Спрингс. Но я пока не хотел объявлять об этом. Это секрет.
И он зашагал к зданию конторы.
Все помутилось в глазах у Морекая. Посмотрев вслед Сперглу, он испустил стон, от которого содрогнулось все его тощее тело, и наподдал ногой восклицательный знак, так что тот взвился вверх и отлетел в сторону.
Эти события послужили прологом к трем самым сумбурным, сумасшедшим дням за всю историю Сан-Франциско. Толкнуло ли Морекая на его безумный шаг уязвленное самолюбие отвергнутого жениха или это была последняя, отчаянная попытка шагнуть «в гору» — так и осталось неизвестным, хотя споры об этом шли без малого двадцать лет. На первой странице сан-францисской газеты «Кроникл» от 14 сентября 1983 года было опубликовано следующее сообщение:
«Сегодня ранним утром жители различных районов города с изумлением обнаружили огромные литеры из резиноподобного вещества у стен своих домов, на дворах и на улицах. В центре города огромная буква „О“ наделась на небоскреб компании Шелл, как кольцо на колышек, и повисла на высоте шестнадцатого этажа, зацепившись за флагшток. По сообщению литейного завода „Атлас“, отверстие одной из его огромных дымовых труб закрыто большим белым шаром.
Метеоролог Фред Баллард не смог пока определить, откуда появились эти странные буквы, но высказал предположение, что это, возможно, побочные продукты нового центра ядерных исследований, размещенного где-то вблизи Сан-Франциско.
С наступлением дня „буквопад“ как будто усилился и в нескольких пунктах уже причинил значительные неудобства, вызванные трудностью уборки этих букв с улиц и дорог. Их нельзя ни разрезать, ни сжечь, ни уменьшить в объеме. Можно только убрать, но возникает серьезный вопрос — куда? Свободные площадки, имеющиеся в некоторых районах, уже завалены. По сведениям, полученным от полиции, между соседями вспыхивают ссоры — домовладельцы пытаются очистить свои дворы, перебрасывая буквы через забор к соседу…» Только на следующий день утром жители Сан-Франциско с возмущением обнаружили, что эти гигантские буквы, которые продолжали беспрестанно валиться на них с неба, вовсе не побочный продукт атомных исследований, а старый-престарый рекламный прием, только в модернизированном варианте. Дело в том, что сначала Морекай выдавал одиночные буквы, а тут он стал выписывать рекламу, искусно связывая все буквы между собой. Каждая фраза теперь валилась на землю целиком, и когда вереница снежно-белых букв плавно садилась на город, публика могла без труда прочитать: «ГРЯЗЬ НЕ ГОСТИТ!»
Кроме того, и сами буквы становились все больше и больше. Одна фраза, скажем «ГДЕ ПРО ГИТ НЕ ЗАБЫЛИ, ГИБЕЛЬ ГРЯЗИ И ГНИЛИ», накрыла целиком Ван Несс-авеню от Голден-Гейт до Пост-стрит, а «ВСЕМОГУЩИЙ ГИТ МОЕТ И СКОБЛИТ» угодила в колоссальную чашу стадиона Кезар, и хвост ее торчал оттуда, как ручка половника из суповой миски.
Вопль яростного протеста, раздавшийся этим памятным утром «в безумную пятницу» над Сан-Франциско, был проявлением гражданского негодования публики в небывалом масштабе. И, конечно, единственной мишенью этого гнева явилась «Мыловаренная компания Спергл».
Сорок тысяч разъяренных домашних хозяек почти одновременно набрали номер телефона завода «Спергл». Четыре оторопевших телефонистки, не устояв перед этой лавиной, попросту сняли свои наушники, посмотрели с минуту на непрерывно мигающие лампочки сигналов на панелях коммутатора и на цыпочках вышли из комнаты.
У ворот завода собралась агрессивно настроенная толпа — тысяч десять-двадцать. Люди что-то выкрикивали и изредка швыряли кирпичи через ограду.
Часам к одиннадцати утра прибыл гражданский комитет — семь человек во главе с мэром города Рэндолфом Роквеллом. Протиснувшись сквозь толпу, они гуськом проследовали в здание правления и вошли в роскошный кабинет X. Дж. Спергла. Распираемый бессильной яростью, с темнобагровым лицом, он медленно покачивался в своем вращающемся кресле и тщетно пытался сдержать дрожь в коленках.
— Чья это работа? — рявкнул Роквелл, подойдя к окну и тыча пальцем в небо. — Я требую, чтобы вы немедленно прекратили эту гнусную рекламную диверсию.
У Спергла на секунду перехватило дыхание.
— Чтобы я прекратил!! — взвизгнул он. — Вы что же думаете, мне это нравится? Да у меня свадьба сорвалась! Я разорен! А вы тут мне — «прекратить»… Как?
— Прикажите вашему летчику сесть.
Спергл испустил безрадостный смешок.
— Сами попробуйте приказать! Он сошел с ума. У вас только один выход — стрелять в него и сбить.
От группы отделился и подошел к столу человек с портфелем в руке.
— И все же, Спергл, — заговорил он холодным судейским тоном, — я, как городской прокурор, должен предупредить, что этот человек у вас на жалованьи, и поэтому мы считаем вас юридически ответственным за его действия.
— В каком это смысле юридически ответственным? — возмутился Спергл. — Компания Спергл имеет совершенно законный патент от городских властей на право устройства воздушной рекламы на 1983 год. Меня юридическая ответственность не тревожит. Тут у меня все чисто.
Он покопался в ящике стола, вынул оттуда какую-то бумагу и швырнул ее прокурору. Тот внимательно прочитал ее, нахмурился и покачал головой.
— Патент в полном порядке, — сказал он. — Откровенно говоря, джентльмены, я не могу установить, какое именно законоположение здесь нарушено. Разве только постановление против загрязнения атмосферы. Как ни печально, тут ни к чему не подкопаешься.
Воцарилось растерянное молчание.
— Сколько он там может продержаться? — спросил кто-то.
— Месяцы, — уныло ответил Спергл. — На обоих наших вертолетах атомные двигатели.
— Да, но запас э-э… резины или чего там еще… — жалобно вскрикнул мэр. — Он-то должен скоро кончиться! Как насчет этого, Клифф? Это по вашей части — ведь вы городской инженер.
— Еще не успели сделать анализ, — ответил флегматичный человечек в синем шевиотовом костюме. — Могу сказать одно — в обычном теннисном мячике резины больше, чем во всех буквах целой фразы. Знаете такое лакомство — на пляжах им торгуют — сахарная вата: из кусочка сахара целый пук ваты получается. Так и здесь. Если у него там килограммов двести старых покрышек — трудно сказать, когда он их все переведет…
— Тогда, может быть, все-таки лучше его сбить… — предложил начальник городской полиции.
— Нет-нет! — резко перебил его прокурор. — Я же сказал вам, что в его действиях нет состава преступления. Вот, скажем, писать нецензурные слова в общественных местах — это другое дело.
Мэр Роквелл — по лицу его было видно, как он волнуется, — перестал жевать дужку своих очков, откашлялся и обратился к худощавому хмурому мужчине, стоявшему рядом.
— Ну, Эд, получается, что ребеночек-то вроде ваш…
— К гражданской обороне этот случай не имеет решительно никакого отношения, — раздраженно ответил тот. — Никто на нас не напал. Лично я считаю, что это дело Комиссии по гражданской авиации.
— Никоим образом! — отозвался толстяк из заднего ряда. — Вопрос относится только к компетенции городских властей. Впрочем, может быть, у джентльмена из Бюро содействия коммерции есть какое-либо предложение?
— Любым способом посадите на землю этого безумца, — визгливо крикнул Спергл…
А пока шли эти разговоры, улицы и дворы города все больше и больше заваливало губчатыми громадами букв. В середине дня Морекаю, видимо, надоело повторять одни и те же давно опостылевшие ему рекламные призывы, и он принялся сочинять:
ГИТ СОДЕРЖИТ ТРИНАТРИЙФЕНОБАРБИТОГИПЕРКЛОРОЗОЛ И ЯВЛЯЕТСЯ ПРОДУКТОМ РЕАКЦИИ МЕЖДУ МНОГОАТОМНЫМИ СПИРТАМИ И МНОГООСНОВНЫМИ КИСЛОТАМИ
Этого научного откровения хватило на то, чтобы перекрыть всю Маркет-стрит от восточного склона Туин-Пикс до набережной.
Затем последовало несколько весьма сбивчивых и странных сообщений, навеянных, возможно, содержимым какойто бутылки. Среди них были, например, такие:
