Единственное, что мне нравится в богатых людях, – это их деньги.

Что может быть хуже, чем мир, которым управляют мужчины? Разве что мир, которым управляют женщины.

Ни одного дня без доброго дела![3674]

Не знаю, в самом ли деле Бэкон написал все пьесы Шекспира, но если он этого не сделал, он упустил величайший шанс своей жизни.

Бог дал нам память, чтобы у нас всегда были розы в декабре.

Его светлость может заставить нас быть равными в верхнем этаже, но никогда не будет равенства в комнате для прислуги.

Жизнь каждого человека – это дневник, в котором собираются записать одну историю, а записывают совсем другую.

Никогда не приписывайте своему оппоненту мотивов более низких, чем ваши собственные.

Я уже не настолько юн, чтобы знать все на свете.

Если женщина по-настоящему любит собак, можно не сомневаться, что она разочаровалась в любви к мужчинам.

Женщины, которые любят одного и того же мужчину, образуют как бы масонскую ложу страдалиц.

Женщины обыкновенно не так молоды, как они себя малюют.

Зависть тупицы к людям незаурядным всегда смягчается подозрением, что они-таки плохо кончат.

Нельзя создать человека, поставив овцу на задние ноги. Но можно создать человеческую толпу, поставив на задние ноги стадо овец.

Она была наделена впечатлительностью истинного художника и больше ни одним из его качеств.

Рецензенты делятся на две половины: тех, кому мало есть что сказать, и тех, кому нечего сказать.

Я не знал ни одного гениального человека, которому бы не приходилось платить – физическим недугом иди духовной травмой – за то, чем наградили его боги.

Сократический диалог не та игра, в которую можно играть вдвоем.

Только душевнобольные принимают друг друга совершенно всерьез.

Хотя в пятнадцатом столетии не раз можно было услышать, как какой-нибудь римский сноб говорит, словно бы между прочим: Сегодня я ужинаю у Борджиа, ни один римлянин не мог сказать: Вчера я ужинал у Борджиа.

Чтобы точно и обстоятельно описать эти годы, необходимо гораздо менее блестящее перо, чем мое.

Можно, не рискуя ошибиться, сказать, что человечество делится на две категории: хозяева и гости.

В Оксфорде и Кембридже исподволь учат всему тому вздору, который с таким трудом выбивали из нас в школе.

У меня определенно сатирический темперамент: когда я над кем-то смеюсь, то очень мил; когда же делаю комплименты – до невозможности скучен.

Самую большую дань восхищения, какую только может отдать Шекспиру его французский переводчик, – это не переводить его вовсе. Даже рискуя не угодить Саре Бернар.

Чем человек менее жизнеспособен, тем он более чувствителен к искусству с большой буквы.

В прошлом всегда есть что-то абсурдное.

Для подробного и исчерпывающего описания эпохи необходимо перо, куда менее талантливое, чем мое.

Она (Зулейка Добсон) принадлежала к той категории женщин, которые, оказавшись на необитаемом острове, целыми днями ищут на песке отпечаток голой мужской ступни.

Завидуя гению, бездарь тешит себя надеждой, что гений все-таки плохо кончит.

Красота и страсть к знаниям никак не вступят в законный брак.

Американцы, бесспорно, имеют право на существование, но я бы предпочел, чтобы в Оксфорде они этим правом не пользовались.

Она принадлежит к тем женщинам, которые говорят: «Я ничего не смыслю в музыке, но должна сказать…»

Заурядные святые обычно не сохраняются в памяти потомков, зато самые заурядные грешники живут в веках.

Из всех объектов ненависти самый ненавистный – когда-то любимая женщина.

Нет, кажется, на свете человека, который бы отказался позировать. Человек этот может быть стар, болен, нехорош собой, он может ощущать бремя ответственности перед нацией, а нация, в свою очередь, – переживать тяжелейший период своей истории – и тем не менее все эти доводы не помешают ему, не колеблясь, дать художнику согласие.

Быть суетным – значит заботиться о том, какое впечатление вы производите на окружающих. Быть самовлюбленным значит устраивать прежде всего самого себя.

Прошлое – это законченное произведение искусства безупречного вкуса и формы, начисто лишенное любых несообразностей.

Великие люди обыкновенно ничем от нас не отличаются – разве что ростом пониже.

Из всего бессчетного числа людей, что жило на нашей планете, не было ни одного человека, будь то персонаж исторический или легендарный, который бы умер со смеху.

Все, что стоит делать, уже делалось, поэтому теперь, мне думается, есть смысл обратить внимание на то, чего делать не стоит.

Я и без словаря цитат хорошо помню, что глаза – это зеркало души.

Жизненный опыт я черпаю прямо из жизни – быть может, поэтому я так непозволительно груб.

Интересно, что бы они сделали со святым Граалем, если б нашли его?

«Так трусами нас делает раздумье» – особенно раздумье бунтарское.

Нет большего бедствия за обеденным столом, чем гость, который норовит пересказать все свои сны.

Многое говорит в пользу неудачи. Во всяком случае, она куда увлекательнее успеха.

Истинная индивидуальность рождается где угодно – только не у себя дома.

Человек, который вносит в искусство что-то новое, жестоко за это расплачивается: к нему со всех сторон сбегаются эпигоны и продают его оригинальный вклад по дешевке.

Пусть молодые время от времени бунтуют. Но было бы полезнее, если б они призывали не к лучшему будущему, а к лучшему прошлому…

В известном смысле своим благополучием литература обязана критике. Вернее так: хорошая критика литературе полезна, плохая – вредна. С другой стороны, только хорошая литература может иметь хороших критиков.

К сведению политиков. Коль скоро ораторским искусством владеют лишь немногие из вас, коль скоро лишь единицы способны выражаться ясно, гладко и без банальностей, было бы гораздо лучше (и для публики, и для вас самих), если бы вы обращались к народу, стоя за закрытым окном.

Премьера – почти такая же пытка, как вернисаж…

С великими мира сего трудно разговаривать. Они не владеют искусством светской беседы, а вы – искусством беседы на вечные темы.

Утонченные литературные мастера редко гениальны. Ведь гениальность небрежна, она, по самой сути своей, всегда тороплива. Гению не до утонченности…

Время, этот усердный художник, подолгу трудится над прошлым, шлифует его, отбирая одно и отбрасывая другое с большим тактом.

Не будем пренебрегать формой в литературе. Ведь это кубок, куда наливается вино.

В конечном счете, лишь благодаря ревностному служению единиц, хорошие книги становятся классическими.

Моды образуют круг, и, двигаясь по этому кругу, мы всякий раз оказываемся дальше от самой последней моды, чем от давно устаревшей.

Комедия апеллирует к голове, трагедия – к сердцу.

Профессионализм – вещь очень опасная, ведь он подбивает следовать расхожим представлениям и пренебрегать своими собственными, стремиться к тому, чтобы нравиться другим, а не себе самому.

Трагедия маститого критика: задолго до того, как завоевано право так называться, утрачена связь и с жизнью, и с искусством. Мастит, а сказать нечего.

Жажда знаний и любовь к учителю – вещи разные.

Только безумцы принимают себя всерьез.

Многие неразумные вещи естественны. Все естественное – в той или иной мере неразумно.

Всякий, кто любит все недосягаемое, рано или поздно, его возненавидит.

Настороженность человека к сатире можно понять. Сатира всегда бесчестна, ибо является выражением ненависти ко всему тому, что безотчетно нами любимо.

Англия, мне кажется, – это единственная страна, в которой антипатриотическая пьеса пройдет «на ура»… ведь самомнение наше столь велико, что от унижения не страдает.

Некоторые писатели боятся банальностей. Я – нет. Ведь банальность – это не что иное, как старая, испытанная временем мудрость.

Разрушать – это по-прежнему самая сильная из врожденных склонностей человека.

Жалости заслуживают не те, кто приносит жертву, а те, кого приносят в жертву.

Ревность – это ощущение одиночества среди смеющихся врагов.

Судьба не парит, как орел, а шныряет, как крыса.

Самое ценное в браке то, что в нем можно быть одному, не страдая от одиночества.

Интеллектуал – это человек, который верит, что идеи важнее, чем ценности; разумеется, его идеи и чужие ценности.

Люди со средствами думают, что главное в жизни – любовь; бедняки знают точно, что главное деньги.

Критиковать может любой дурак, и многие из них именно этим и занимаются.

Философия изучает ошибочные взгляды людей, а история – их ошибочные поступки.

Автобиография – редкостная возможность рассказать всю правду о наших знакомых.

Бедность не порок. Будь она пороком, ее не стыдились бы.

Насладиться ленью по-настоящему может лишь тот, у кого есть куча совершенно неотложных дел.

Он охотно берет самое тяжелое бремя и безропотно взваливает его на чужие плечи.

Мы пьем за здоровье друг друга и портим собственное здоровье.

Ничто меня так не раздражает, как вид людей, которые сидят и ничего не делают, когда я работаю.

Меня возмущает, что драгоценные часы нашей жизни, эти чудесные мгновения, которые никогда уже не вернутся, бесцельно тратятся на сон.

Многие мужчины, думавшие, что они основали семейный очаг, обнаружили, что на самом деле они открыли забегаловку для своих приятелей.

Мы слишком много занимаемся сексом в своей черепной коробке и слишком мало где-либо еще.

Никто не может понять ребенка так неправильно, как его мать.

Ничто так не старит мужчину, как жизнь с одной и той же женщиной.

Об идеалах нации можно судить по ее рекламе.

Очень редко имеет смысл быть невежливым; но быть невежливым только наполовину никогда не имеет смысла.

Семья друга – всегда разочарование.

Твой издатель и твоя жена всегда мечтают о ком-нибудь другом.

Чтобы найти друга, нужно закрыть один глаз. Чтобы его удержать, нужно закрыть оба.

Чтобы пользоваться ложью, необходима смекалка. Дураку лучше оставаться честным.

Большинство святых были бедняками, но отсюда еще не следует, что большинство бедняков – святые.

Враги свободы не дискутируют: они убеждают выкриками и выстрелами.

Вся природа есть спряжение глагола «поедать» в пассивном и активном залоге.

Демократия – не более чем экспериментальная форма правления, и самый очевидный ее недостаток – что она лишь подсчитывает голоса, вместо того чтобы взвешивать их.

Есть два вида глупцов. Одни говорят: «Это старое, значит, хорошее». Другие же говорят: «Это новое, значит, лучшее».

Недалекие люди всегда путают необычное с важным.

Когда прародители были изгнаны из рая, Адам, вероятно, сказал Еве: «Дорогая, нам выпало жить в переходный период».

Многие люди думают, что они питают любовь к Богу или к Природе, тогда как на самом деле они лишь питают ненависть к людям.

Народы, которым человечество и потомство обязаны больше всего, жили в небольших государствах – Израиле, Афинах, Флоренции, елизаветинской Англии.

Нация есть сообщество людей, которых объединяют иллюзии об общих предках и общая ненависть к соседям.

Поразительно, как мало мудрости требуется для управления людьми, если эта малая мудрость – их собственная.

Роль скуки в истории явно недооценивается. Это главная причина революций.

Самое подходящее время влиять на характер ребенка – примерно за сто лет до того, как он родился.

Самые счастливые люди, по-видимому, те, у кого нет никаких других причин для счастья кроме той, что они счастливы.

Согласно авторитетным источникам, заповедь «Плодитесь и размножайтесь» была дана, когда население Земли состояло из двух человек.

То, что мы знаем о прошлом, по большей части не стоит и знать. То, что стоит знать, по большей части недостоверно. События прошлого можно разделить на две категории: те, что скорее всего никогда не случились, и те, что не имеют значения.

Тревога – это проценты, которые мы авансом платим нашим несчастьям.

У того, кто живет для других, будут большие огорчения, но ему они покажутся маленькими. У того, кто живет для себя, огорчения будут невелики, но ему они покажутся огромными.

Христианство – благая весть, то есть хорошая новость; но едва ли хороший совет.

Чтобы стать популярной религией, предрассудку нужно всего лишь поработить философию.

Женская догадка обладает большей точностью, чем мужская уверенность.

Самая глупая женщина может сладить с умным мужчиной, но с дураком сладит лишь самая умная.

Когда детским губам довелось испить полной мерой горькую чашу Злобы, Подозрительности, Отчаяния, всей на свете Любви не хватит, чтобы однажды изведанное стерлось бесследно, даже если она ненадолго вернет свет померкшим глазам и туда, где было Неверие, заронит зерна Веры.

Любовь не знает каст.

Единственный способ определить границы возможного – выйти за эти границы.

Если знаменитый, но старый ученый утверждает, что нечто возможно, он почти определенно прав. Если он утверждает, что нечто невозможно, он, очень вероятно, ошибается.

Любая достаточно ушедшая вперед технология неотличима от чуда.

В каждом толстяке спрятан худой человек, который отчаянно пробует выбраться наружу.

Все мы заслуживаем пожизненного заключения в собственном теле.

Всегда будьте любезны с теми, кто моложе вас, ведь именно они напишут о вас.

Книги, не написанные мной, лучше, чем книги, написанные другими.

Кого боги хотят погубить, того они объявляют подающим надежды.

Литература – это искусство писать то, что будет прочитано дважды, а журналистика – то, что может быть схвачено с первого раза.

Лучше писать для себя и потерять читателя, чем писать для читателя и потерять себя.

Люди с подавленными садистскими наклонностями часто становятся полицейскими или мясниками, а люди с иррациональной боязнью жизни – издателями.

Молодость – это эпоха упущенных возможностей.

О характере мужчины лучше всего свидетельствует здоровье его жены.

От самоубийства многих удерживает лишь страх перед тем, что скажут соседи.

Раздумывая, жениться нам или нет, мы боимся одновременно одиночества и зависимости. И когда страх одиночества пересиливает – женимся.

Романтик – это неудавшийся священник, а романист – неудавшийся поэт.

Совершенный страх изгоняет любовь.

Только в деревне можно по-настоящему сблизиться с человеком или с книгой.

Тот, у кого люди вызывают любопытство, а не любовь, должны писать афоризмы, а не романы, – нельзя стать романистом, если не любишь людей.

У каждого очаровательного человека есть нечто такое, что нужно скрывать, и чаще всего это абсолютная зависимость от оценки других.

У настоящего искусства нет хуже врага, чем детская коляска в прихожей.

Хозяин своих страстей – раб своего рассудка.

Впредь художника будут оценивать по степени его одиночества. И по глубине отчаяния.

Подобно тому, как скрытые садисты становятся полицейскими или мясниками, человеконенавистники становятся издателями.

Чтобы получать удовольствие от обучения в закрытой школе, необходимо обладать добродетелями человекообразной обезьяны.

Крупный писатель создает своей собственный мир, и его читатели гордятся, что живут в этом мире. Писатель посредственный тоже может залучить читателей в свой мирок, но очень скоро он увидит, как они, один за другим, потянутся к выходу.

Писатель становится хорошим стилистом, когда его язык делает все, что от него требуется, без всякой стеснительности.

Я всегда ненавидел себя в любой, отдельно взятый момент. Сумма таких моментов и есть моя жизнь.

Мальчики не взрослеют постепенно. Они продвигаются вперед толчками, как стрелки станционных часов.

Английский аристократ – отстойник мелкой лести.

Секрет журналистики: писать так, как говорят люди… не обязательно то, что говорят, но ничего такого, чего бы не говорили.

Будь счастлив – основной закон Американской конституции.

Прислушиваясь к мнению других, писатель теряет себя…

Литературная репутация тонет в волне успеха. Реклама, спрос, ажиотаж – все это оборачивается против книги, ее автора.

Никто из писателей не рассчитывает, что его книги станут бестселлерами, но, сами того не сознавая, они пытаются создать ту химическую реакцию иллюзии и разочарования, которая в наше время делает бестселлером любую книгу.

Жизнь – это лабиринт, в котором мы начинаем блуждать еще до того, как научимся ходить.

Наши воспоминания – это картотека, которой однажды воспользовались, а затем разбросали как попало…

Тучность – это состояние психики, болезнь, вызванная тоской и разочарованием.

Мысль появляется лишь тогда, когда исчезает привычка думать…

Наша национальная болезнь – самодовольная умственная лень.

Что сказать о собачьих монастырях, котах-отшельниках и тиграх-вегетарианцах? О птицах, которые, раскаявшись в содеянном, оторвали себе крылья, или о быках, что рыдают от угрызения совести?

Секрет счастья (и, следовательно, успеха) в том… чтобы каждая следующая волна жизни относила нас поближе к берегу.

Долгая дружба возможна, только если каждый из друзей уважает своего товарища настолько, что ничего от него не требует…

То, что мы делаем, всегда хуже того, что фантазируем.

Братство – это взятка, которую государство дает человеку.

Мы живем в такое безысходное время, что счастье следует скрывать, как физический изъян.

Прошлое с его тоской прорвется через любые оборонительные укрепления обычаев и привычек.

Цивилизация – это зола, оставшаяся от горения Настоящего и Прошлого.

Тоска возникает оттого, что мы не реализуем своих возможностей; угрызения совести – оттого, что мы их не реализовали; тревога – оттого, что реализовать не в состоянии. Спрашивается, что же это тогда за возможности?

В молодости мы верим людям, с возрастом же больше доверяем ситуации или определенному типу людей.

Ленивый человек, какими бы задатками он ни обладал, обрекает себя на второсортные мысли и на второсортных друзей.

Невротики бессердечны…

Эгоизм прижимает нас к земле, как закон всемирного тяготения…

Реальность, союз с реальностью – вот истинное состояние духа здорового и уверенного в себе.

Симптомы ухудшающегося здоровья: бессонница, чистовыбритый подбородок, сверхопрятность в уборной и в ванной, осторожность при переходе улицы, забота о внешнем виде; отвращение к накопительству, равнодушие к газетам, предупредительность в общественных местах, folie des grandeurs.

Меланхолия и уничижение – это тот корабль, в котором не страшно плыть по бурному морю жизни; правда, нам, меланхоликам, легче сесть на мель, чем легкому, плоскодонному фрегату любителей удовольствий, зато мы выстоим в шторм, который наверняка их потопит.

Не бывает ненависти без страха.

Ненависть – это высшая, объективная форма страха… Ненависть – следствие страха, ведь сначала мы боимся, а уж потом ненавидим. Ребенок, который боится темноты, повзрослев, темноту возненавидит…

Чем больше книг мы читаем, тем больше убеждаемся, что единственная задача писателя – это создание шедевра. Все остальные задачи лишены всякого смысла.

Писатели могут познакомиться, только если остановятся помочиться у одного и того же фонарного столба.

Писатели всегда надеются, что их следующая книга будет самой лучшей, и никогда не признаются себе в том, что создать ничего нового они не способны.

Нельзя служить одновременно красоте и власти. «Le pouvoir est essentiellement stupide».

Стоит писателю коснуться пером бумаги, как он начинает принадлежать своему времени… и, следовательно, будет забыт. Тот, кто хочет написать книгу на века, должен пользоваться невидимыми чернилами.

Есть лишь два способа хорошо писать: принимать жизнь такой, какая она есть (Гомер, Шекспир, Гёте), или, подобно Паскалю, Прусту, Леопарди, Бодлеру, усугублять ее ужас.

Награда за искусство – не слава или успех, а опьянение. Вот почему даже совершенно бездарные писатели не в состоянии бросить писать.

Литературное обаяние, которое возникает от стремления понравиться, несовместимо с тем захватывающим полетом духа, что стоит всех на свете удовольствий.

Искусство – это память, а память – вновь испытываемое желание.

Пока существует мысль, слова живут и литература остается бегством – но не от жизни, а в жизнь.

У наших писателей либо нет личности и, стало быть, нет стиля, либо есть псевдоличность и, следовательно, есть дурной стиль. Такие писатели путают предрассудок с целеустремленностью, благосостояние с мировоззрением.

Есть писатели, которые сначала долго осаждают нашу индивидуальность, а затем без предупреждения идут на приступ, рассеивают слабый гарнизон и берут цитадель штурмом.

Сегодня функция художника – привить воображение науке, а науку – воображению. Там, где они соединятся, и будет миф.

В войне полов беспечность – оружие мужчины; мстительность – женщины.

Нет боли сильнее, чем та, что причиняют друг другу влюбленные.

Коль скоро все те, кого мы давно и сильно любим, становятся частью нас самих; коль скоро мы ненавидим в них себя, – мы мучаем себя и их одновременно.

Цель любви – освобождение от любви.

За порок мы платим сознанием того, что мы порочны; за удовольствие – чувством разочарования – увы, запоздалого.

Мы любим всего один раз, ибо всего только раз мы по-настоящему готовы к любви… И от того, какой окажется наша первая – и единственная – любовь, будет зависеть вся наша дальнейшая жизнь.

Долголетие – это месть таланта гению.

Остерегайтесь женщины, у которой много подруг, ибо они будут постоянно стремиться разрушить ваш брачный союз, ваше «мы». Впрочем одна подруга – еще хуже: в дальнейшем она может стать вашей женой.

Идеальный союз мужчины и женщины подобен туго натянутому луку, и никому не дано знать, то ли тетива сгибает лук, то ли лук натягивает тетиву.

Чтобы содержимое не приедалось, нужно почаще менять упаковку. Поэтому женщины с удовольствием подчиняются моде.

Все мужчины одинаковы, но некоторые из них одинаковее.

Мнение, будто опера нынче не та, – ошибочно. Она как раз та, что раньше, вот что плохо.

Нельзя сказать, что я здорово пью. Я могу часами обходиться без спиртного.

Телевидение существует для того, чтобы выступать по нему, а не для того, чтобы его смотреть.

Быть здоровым – значит иметь те же болезни, что и ваши соседи.

Есть три причины, по которым становятся писателем. Первая: вам нужны деньги; вторая: вы хотите сказать миру что-то важное; третья: вы не знаете, чем занять себя долгими зимними вечерами.

Жизнь была странной штукой, которая случилась со мной по дороге к могиле.

Перед каждым юношей стоит одна и та же проблема: как быть бунтарем и конформистом одновременно? Он решает ее, бунтуя против родителей и копируя своих сверстников.

Пессимист – это тот, кто не станет вылезать из ванны, услышав звонок телефона.

Секс – последнее прибежище обделенных судьбой.

Предположение, будто Господь отвлекается отдел мироздания, чтобы подарить мне велосипед с тремя скоростями, настолько неправдоподобно, что я не принимаю его всерьез.

Убирать квартиру совершенно излишне. После первых четырех лет она уже не станет грязнее.

Я не слишком-то люблю заграницу, и я убежден, что иностранцы начинают говорить по-английски, как только мы поворачиваемся к ним спиной.

Сюжеты своих детективных романов я нахожу за мытьем посуды. Это такое дурацкое занятие, что поневоле приходит мысль об убийстве.

Это совершенно неважно. Вот почему это так интересно.

Недостаток воображения предрасполагает к преступлению.

Каждый убийца, вероятно, чей-то хороший знакомый.

Странный это мир, где двое смотрят на одно и то же, а видят полностью противоположное.

Боюсь, что от человеческой натуры, за которой мне довелось наблюдать столь долгое время, хорошего ждать не приходится.

Политик хочет оставаться на своем посту всегда из самых высоких побуждений!

Чуть-чуть злословия придает жизни пикантную остроту.

Время – такая неопределенная штука. Одному кажется очень долгим. Другому – наоборот.

Странная все-таки вещь – интуиция, и отмахнуться от нее нельзя, и объяснить невозможно.