Афоризмы

Просто удивительно, какая целеустремленность, отвага и сила воли пробуждаются от уверенности в том, что мы исполняем свой долг.

Проступок, хоть и может вызвать временное благополучие, никогда не приносит подлинного счастья.

Только злые люди зла боятся.

(1771—1845 гг.)

проповедник, политик,

писатель, эссеист

Брак напоминает ножницы – половинки могут двигаться в противоположных направлениях, но проучат всякого, кто попытается встать между ними.

В конце жизни свое превосходство ощущают лишь те, кто в начале страдал от неполноценности.

Всякий закон, замешанный на невежестве и злобе и потворствующий низменным страстям, мы называем мудростью наших предков.

Выгоднее всего быть низким человеком, способным на широкий жест.

Для богов нет большего удовольствия, чем созерцать борьбу мудреца с лишениями.

Если вы не сочтете меня глупцом на том основании, что я беспечен, и я, в свою очередь, обязуюсь не считать вас умным только потому, что у вас серьезный вид.

Если мне уготовано ползти, буду ползти; если прикажут летать – полечу; но счастливым не буду ни за что.

Я должен верить в апостольское преемство, поскольку иначе нельзя объяснить происхождение епископа Эксетерского от Иуды Искариота.

Знание – сила, всезнание – слабость.

Какая жалость, что в Англии нет иных развлечений, кроме греха и религии.

Когда творишь, вычеркивай каждое второе слово, стиль от этой операции только выиграет.

Мы не знаем, что будет завтра; наше дело – быть счастливыми сегодня.

Нет более очаровательной мебели, чем книги.

Сегодня вечером помолюсь за вас, но на особый успех, признаться, не рассчитываю.

Справедливость радует, даже когда казнит.

Стоя на кафедре, я с удовольствием наблюдаю за тем, как прихожане слушают мою проповедь и одобрительно кивают головами… во сне.

Существуют три пола: мужчины, женщины и священники.

Чтобы не быть пристрастным, я никогда не читаю книгу, прежде чем ее рецензировать.

Чтобы сделать в мире что-нибудь достойное, нельзя стоять на берегу, дрожа и думая о холодной воде и опасностях, подстерегающих пловцов. Надо прыгать в воду и выплывать как получится.

Ах, не говорите мне о фактах – я совершенно не верю в факты; вы знаете, Каннинг сказал, что недостовернее фактов могут быть только цифры.

Благожелательность – врожденное свойство всякого человека; когда А видит Б в беде, его совесть велит ему обратиться к В за помощью.

В Англии считается почти дерзостью, если человек, которому нет еще двух или трех тысяч лет, высказывает какие-либо суждения о каких-либо важных предметах.

Деревня мне не особенно по душе; это нечто вроде здоровой могилы.

Едва ли не каждый скорее согласится, чтоб его ненавидели, чем чтобы над ним смеялись.

– Из того, чего вы не знаете, получилась бы грандиозная книга.

Иллюзии, как и зубы, теряются с возрастом.

– Я целиком полагаюсь на вашу неспособность хранить тайны.

Превознесение прошлого за счет настоящего – первый признак старости.

Об одном из своих современников: Знания – его сила, а всезнание – его слабость.

Он вернулся из Италии еще более скучным человеком, чем был; теперь он наводит скуку также по части архитектуры, живописи, ваяния и музыки.

Похвалы – лучшая диета для нас.

Я еще ни разу не встречал человека, способного думать две минуты подряд.

У него случаются проблески молчания, которые делают беседу с ним интересной.

Увы, у меня осталась лишь одна иллюзия, и это архиепископ Кентерберийский.

(1850—1894 гг.)

писатель

Брак – это долгий разговор, прерываемый спорами.

Быть может, судьба более благосклонна к тому, кто любит собирать ракушки, чем к тому, кто родился миллионером…

Воспоминания – это волшебные одежды, которые от употребления не изнашиваются.

Гораздо лучше дать себя разорить легкомысленному племяннику, чем дать себя прокормить брюзгливому дядюшке.

Доброта и скромность – вот два качества, которые никогда не должны утомлять человека.

Если ваши нравственные устои вгоняют вас в тоску, знайте: ваши нравственные устои никуда не годятся.

…Если какое-либо занятие человеку явно не по душе, неприятно, необязательно и, в сущности, бесполезно, то… чем скорее он его бросит, тем лучше для него самого и для всех, кого это касается.

Если называть вещи своими именами, то наиболее цельные, значительные и благородные роли в Театре Жизни исполняются актерами-любителями и вызывают у зрителя лишь ленивую зевоту.

Желание и любопытство – два глаза, магически преображающие мир.

За деньги мы вынуждены платить свободой.

Законно молить Бога, чтобы он не дал нам впасть в искушение, но незаконно избегать тех искушений, которые нас посещают.

Идя по жизни, мы вдруг обнаруживаем, что лед у нас под ногами становится все тоньше, и видим, как вокруг нас и за нами проваливаются под него наши сверстники.

Лев – царь зверей, но для домашнего животного он вряд ли годится. Точно так же и любовь слишком сильное чувство, чтобы стать основой счастливого брака.

Литература во всех ее видах – не что иное, как тень доброй беседы.

Между хорошим обедом и долгой жизнью только та разница, что за обедом сладкое подают в конце.

Мир скучен для скучных людей.

Нет у нас обязанности, которую бы мы так недооценивали, как обязанность быть счастливым.

Памятники ставятся всему тому, что наименее памятно.

Почти каждый человек, если ему поверить на слово, придерживается совершенно не тех убеждений, какими руководствуется в жизни.

Самая жестокая ложь часто говорится молча.

Самая темная эпоха – сегодняшняя…

Самые чужие – это те чужеземцы, что живут среди нас.

Суди о прожитом дне не по урожаю, который ты собрал, а по тем семенам, что ты посеял в этот день.

То не потеряно, о чем не жалеют.

Тот, кто живет в стеклянном доме, не должен бы бросаться камнями в других.

Давайте согласимся иметь разногласия.

(1800—1886 гг.)

поэт

В наших суждениях о людях мы должны остерегаться придавать большое значение случайным поступкам. Случайными добрыми делами слабые люди хотят вернуть себе собственное уважение, тщеславные – возвысить себя в глазах общества.

(1811—1863 гг.)

писатель

Война в одинаковой мере облагает данью и мужчин, и женщин, но только с одних взимает кровь, а с других – слезы.

Из всех пороков, унижающих личность человека, себялюбие самый гнусный и презренный.

Книги просвещают душу, поднимают и укрепляют человека, пробуждают в нем лучшие стремления, острят его ум и смягчают сердце.

Мать – это имя Бога на устах и в сердцах маленьких детей.

Мир – это зеркало, и оно возвращает каждому его собственное изображение.

Падение чересчур превознесенных писателей всегда совершается с необыкновенной быстротой.

Посейте поступок – пожнете привычку, посейте привычку – пожнете характер, посейте характер – и вы пожнете судьбу.

Создатель объединил весь род человеческий цепью любви. Я часто думаю, что нет на свете такого человека, который никогда бы не испытывал к другому человеку добрые чувства и сам не пользовался чьей – то добротой; ибо все мы – единая семья, идущая от Адама.

Тайная и ужасающая мудрость, определяющая судьбы человечества, стремится унизить кроткого, доброго и мудрого и возвысить себялюбца, дурака и злодея. О, будь смиренным, брат мой, когда судьба благоволит к тебе! Будь ласков с теми, кому меньше посчастливилось, чем тебе, несмотря на то, что они заслуживают того же, что и ты.

(1809—1892 гг.)

поэт и драматург

Дороже всех титулов доброе сердце.

Каков муж, такова и жена.

Лучше любить и потерять любовь, чем вообще никогда не любить.

Чем более велик человек, тем более он учтив.

(1820—1893 гг.)

физик

Мы ошеломлены удивлением, которому никакой микроскоп не в состоянии помочь; мы сомневаемся не только в силе инструмента, но даже в том, обладаем ли мы теми интеллектуальными элементами, которые когда-либо будут в состоянии дать нам возможность постичь изначальные строительные энергии природы.

(1854—1900 гг.)

писатель

Актер – вот критик драмы. Музыкальный критик – это певец, или скрипач, или флейтист.

Америку много раз открывали до Колумба, но никому об этом не рассказывали.

Англичане обладают волшебным даром превращать вино в воду.

Атеизм нуждается в религии ничуть не меньше, чем вера.

Большинство людей терпят банкротство потому, что вкладывают слишком крупный капитал в прозу жизни. Разориться на поэзии по крайней мере почетно.

Большинству наших современных портретистов суждено полное забвение. Они никогда не передают того, что видят. Передают они то, что видит публика, а публика не видит ровным счетом ничего.

Бывать в обществе просто скучно. А быть вне общества – уже трагедия.

Быть естественной очень трудная поза – долго не выдержишь!

В Америке молодежь всегда готова поделиться со старшими всеми запасами своей неопытности.

В Америке, в Скалистых горах, я видел единственный разумный метод художественной критики. В баре над пианино висела табличка: «Не стреляйте в пианиста – он делает все, что может».

В Англии мы имеем замечательную поэзию, потому что публика ее не читает, а следовательно, никак на нее не влияет.

В Англии, если человек не может по крайней мере два раза в неделю разглагольствовать о нравственности перед обширной и вполне безнравственной аудиторией, политическое поприще для него закрыто. В смысле профессии ему остается только ботаника или церковь.

В жизни нет ничего сложного. Это мы сложны. Жизнь – простая штука, и в ней что проще, тем правильнее.

В искусстве, как и в политике, деды всегда не правы.

В истины веры верят не потому, что они разумны, а потому, что их часто повторяют.

В книжках общедоступных серий принято излагать общедоступные взгляды, и дешевая критика извинительна в дешевых изданиях.

В Лондоне слишком много женщин, которые верят своим мужьям. Их сразу можно узнать – у них такой несчастный вид.

В наш век газеты пытаются заставить публику судить о скульпторе не по его скульптурам, а по тому, как он относится к жене; о художнике – по размеру его доходов, и о поэте – по цвету его галстука.

В наш век люди слишком много читают, чтобы быть мудрыми, и слишком много думают, чтобы быть красивыми.

В наш век миром правят личности, а не идеи.

В наше время быть понятым значит попасть впросак.

В наше время ничто не производит такого благоприятного впечатления на слушателей, как хорошее, совершенно затертое общее место. Все вдруг ощущают некое родство душ.

В нашей жизни возможны только две трагедии. Одна – это когда не получаешь того, что хочешь, другая – когда получаешь. Вторая хуже, это поистине трагедия!

В нашем обществе единственный класс помышляет о деньгах более, чем богатые: это бедняки. Бедные ни о чем, кроме денег, думать не могут.

В наши дни мужу опасно оказывать жене какое-либо внимание на людях. Это заставляет всех думать, что он бьет ее наедине. Так подозрительны нынче ко всему, что похоже на счастливый брак.

В основе каждой сплетни лежит хорошо проверенная безнравственность.

В прежнее время книги писали писатели, а читали читатели. Теперь книги пишут читатели и не читает никто.

В разговоре следует касаться всего, не сосредоточиваясь ни на чем.

В России нет ничего невозможного, кроме реформ.

В свое оправдание журналистика может сослаться на великий дарвиновский закон выживания зауряднейшего.

В храме все должны быть серьезны, кроме того, кому поклоняются.

В чем разница между журналистикой и литературой? Журналистику не стоит читать, а литературу не читают.

Великая страсть – единственное, на что способны нетрудящиеся классы.

Великодушие не заразно.

Величайшие события в мире – это те, которые происходят в мозгу у человека.

Вера не становится истиной только потому, что кто-то за нее умирает.

Верить можно только тем портретам, на которых почти не видно модели, зато очень хорошо виден художник.

Верность! Когда-нибудь я займусь анализом этого чувства. В нем – жадность собственника. Многое мы охотно бросили бы, если бы не боязнь, что кто-нибудь другой это подберет.

Весь мир – театр, но труппа никуда не годится.

Вещь, существующая в природе, становится гораздо красивее, если она напоминает предмет искусства, но предмет искусства не становится по-настоящему прекрасным от сходства с вещью, существующей в природе.

Влюбленность начинается с того, что человек обманывает себя, а кончается тем, что он обманывает другого.

Во всем Лондоне есть только пять женщин, с которыми стоит поговорить, да и то двум из этих пяти не место в приличном обществе.

Во всех пустяковых делах важен стиль, а не искренность. Во всех серьезных делах – тоже.

Во фраке и белом галстуке каждый, даже биржевой маклер, может сойти за культурного человека.

Возможно более точное описание того, что никогда не случилось, – неотъемлемая привилегия и специальность историка.

Воображение дано человеку, чтобы утешить его в том, чего у него нет, а чувство юмора – чтобы утешить тем, что у него есть.

Врагов у него нет – не такой уж он выдающийся человек.

Время – потеря денег.

Все американские девушки обладают исключительным шармом, секрет которого в их неспособности говорить серьезно с кем-либо, кроме своего парикмахера, и думать серьезно о чем-либо, кроме развлечений.

Все великие личности рано или поздно обречены оказаться на уровне их биографов.

Все женщины со временем становятся похожи на своих матерей. В этом их трагедия. Ни один мужчина не бывает похож на свою мать. В этом его трагедия.

Все можно пережить, кроме смерти; все можно перенести, кроме хорошей репутации.

Все мужчины – чудовища. Женщинам остается одно – кормить их получше.

Все мы барахтаемся в грязи, но иные из нас глядят на звезды.

Все мы готовы верить в других по той простой причине, что боимся за себя. В основе оптимизма лежит чистейший страх.

Все называют опытом собственные ошибки.

Все обаятельные люди испорчены. В этом и кроется секрет их привлекательности.

Все хорошие шляпы создаются из ничего – как и все хорошие репутации.

Всегда надо играть честно, если все козыри у тебя на руках.

Всегда приятно не прийти туда, где тебя ждут.

Вся прелесть прошлого в том, что оно – прошлое. А женщины никогда не замечают, что занавес опустился. Им непременно подавай шестой акт!

Вся скверная поэзия порождена искренним чувством. Быть естественным – значит быть очевидным, а быть очевидным – значит быть нехудожественным.

Всякие правила насчет того, что следует и чего не следует читать, просто нелепы. Современная культура более чем наполовину зиждется на том, чего не следует читать.

Всякий портрет, написанный с любовью, – это, в сущности, портрет самого художника, а не того, кто ему позировал. Не его, а самого себя раскрывает на полотне художник.

Всякий, кому довелось пожить среди бедных, подтвердит, что братство людское не пустая выдумка поэтов, а самая гнетущая и гнусная реальность; и ежели писатель обязательно стремится познать нравы высшего общества, он мог бы с тем же успехом постичь их, изобразив торговок спичками или разносчиков фруктов.

Всякое влияние вредно, но благотворное влияние хуже всего на свете.

Всякое преступление вульгарно, точно так же как всякая вульгарность – преступление.

Вульгарность – это просто-напросто поведение других людей. Другие – вообще кошмарная публика. Единственное хорошее общество – это ты сам.

Вчера на ней румян было очень много, а платья очень мало. В женщине это всегда признак отчаяния.

Вы в самом деле думаете, что только слабые люди поддаются соблазну? Уверяю вас, есть такие страшные соблазны, что для того, чтобы им поддаться, нужна сила, сила и мужество.

«Вы всегда понимаете то, что говорите?» – «Да, если внимательно слушаю».

Вы его знаете? Я знаю его так хорошо, что не разговариваю с ним уже десять лет.

Главное назначение природы, видимо, в том, чтобы иллюстрировать строки поэтов.

Главный вред брака в том, что он вытравливает из человека эгоизм. А люди неэгоистичные бесцветны, они утрачивают свою индивидуальность.

Главный недостаток американских девушек – их матери.

Говорят, в Америке экспорт свинины самое прибыльное дело. Выгоднее его только политика.

Господь, создавая человека, несколько переоценил свои силы.

Давать советы – всегда ошибка, но хорошего совета тебе не простят никогда.

Даже с самыми дурными привычками трудно бывает расстаться. Пожалуй, труднее всего именно с дурными. Они – такая существенная часть нашего "я".

Даже самые благородные мужчины до чрезвычайности подвержены женским чарам. Новая история, как и древняя, дает тому множество плачевных примеров. Если бы это было иначе, то историю было бы невозможно читать.

Двадцать лет любви делают из женщины развалину; двадцать лет брака придают ей сходство с общественным зданием.

Девятнадцатый век, каким мы его знаем, изобретен Бальзаком. Мы просто выполняем, с примечаниями и ненужными добавлениями, каприз или фантазию творческого ума великого романиста.

Действительно беспристрастное мнение мы высказываем лишь о том, что не представляет для нас никакого интереса, и именно поэтому беспристрастное мнение в свою очередь не представляет решительно никакой ценности.

Действуя, человек уподобляется марионетке. Описывая, он становится поэтом.

Демократия – не что иное, как припугивание толпой толпы в интересах толпы.

Дети начинают с того, что любят родителей. Потом они судят их. И почти никогда не прощают им.

Дешевые издания великих книг всегда кстати, но дешевые версии великих людей достойны презрения.

Деяния – последнее прибежище людей, которые не умеют мечтать.

Джентльмен – это человек, который никогда не оскорбит ближнего без намерения. (Приписывается Уайльду.)

Для философа женщины являют собой триумф материи над духом, а мужчины – триумф духа над моралью.

До тех пор, пока в войне видят ню, она всегда будет обладать известной привлекательностью. Когда в ней научатся видеть вульгарность, она не привлечет никого.

Дорога к истине вымощена парадоксами. Чтобы постигнуть Действительность, надо видеть, как она балансирует на канате.

Думать о себе не есть эгоизм. Тот, кто не думает о себе, вообще не способен мыслить. Но крайне эгоистично требовать от ближнего мыслей и суждений, подобных своим. Зачем? Если тот способен мыслить, скорее всего он мыслит иначе. Если не способен, недопустимо требовать от него проблеска мысли.

Душа есть только у искусства, а у человека ее нет.

Единственная форма вымысла, в которой реальные характеры не кажутся неуместными, это история. В романе они отвратительны.

Единственные люди, с которыми должен водить знакомство художник, это люди красивые и глупые, люди, смотреть на которых – художественное наслаждение, и говорить с которыми – отдых для ума.

Единственный апостол, который не заслуживал, чтобы ему представили доказательства существования божьего, был святой Фома, но получил их он один.

Единственный способ отделаться от искушения – уступить ему.

Ей все еще тридцать пять лет с тех самых пор, как ей исполнилось сорок.

Епископ в восемьдесят продолжает твердить то, что ему внушали, когда он был восемнадцатилетним юнцом, – естественно, что лицо его сохраняет красоту и благообразие.

Если бы в наши дни воскрес древний грек, то его чаще можно было бы встретить в цирке, чем в театре.

Если бы мы, мужчины, женились на женщинах, которых стоим, плохо бы нам пришлось!

Если бы он меньше знал, он, возможно, стал бы поэтом.

Если вы отлучаетесь ненадолго, я готова ждать вас всю жизнь.

Если вы хотите узнать, что на самом деле думает женщина, смотрите на нее, но не слушайте.

Если женщина добилась того, что выглядит на десять лет моложе своей дочери, она этим вполне удовлетворена.

Если мужчина когда-то любил женщину, он все сделает для нее. Кроме только одного: продолжать любить ее.

Если низшие сословия не будут подавать нам пример, какая от них польза?

Если природа – это материя, стремящаяся стать душой, то искусство – это душа, выражающая себя в материальном.

Если пьеса – произведение искусства, ее постановка в театре является экзаменом не для пьесы, а для театра; если же она не произведение искусства, ее постановка в театре является экзаменом не для пьесы, а для публики.

Если скажешь правду, все равно рано или поздно попадешься.

Есть нечто трагическое в том, что в настоящее время в Англии имеется такое огромное количество молодых людей, начинающих жизнь с прекрасным профилем и кончающих занятием какой-либо полезной профессией.

«Есть поговорка, что хорошие американцы после смерти отправляются в Париж». – «А дурные?» – «В Америку».

Жажда знаний есть плод долгих лет учения.

Женитьба действует на человека так же губительно, как сигареты, но стоит много дороже.

Женственность – это качество, которым я больше всего восхищаюсь в женщинах.

Женщин нельзя обезоружить комплиментом. Мужчин – да. В этом разница.

Женщина – Сфинкс без загадок.

Женщина будет кокетничать с кем угодно, лишь бы на нее в это время смотрели.

Женщина может сделать мужчину праведником только одним способом: надоесть ему так, что он утратит всякий интерес к жизни.

Женщина начинает с отражения наступления мужчины, а кончает тем, что отрезает ему путь к отступлению.

Женщина не думает ни о чем или думает о чем-нибудь другом.

Женщина никогда не должна быть слишком точной в определении своего возраста. Это отзывает педантством.

Женщине всегда можно довериться, потому что она не помнит ничего важного.

Женщины – декоративный пол. Им не о чем говорить, но все, что они скажут, очаровательно.

Женщины ищут в браке счастья, мужчины ставят свое на карту.

Женщины любят нас за наши недостатки. Если этих недостатков изрядное количество, они готовы все нам простить, даже ум.

Женщины находятся в гораздо более выгодном положении, чем мужчины: для них существует больше запретов.

Женщины обычно держат в руках все козыри, но всегда проигрывают последнюю ставку.

Женщины отдают мужчинам самое драгоценное в жизни. Но они неизменно требуют его обратно – и все самой мелкой монетой.

Женщины относятся к нам, мужчинам, так же, как человечество – к своим богам: они нам поклоняются – и надоедают, постоянно требуя чего-то.

Женщины стали так образованны, что их уже ничто не удивляет – кроме счастливого брака.

Жизнь – всего лишь дурная четверть часа, состоящая из чудесных секунд.

Жизнь – самое редкое, что есть на свете. Большинству людей знакомо только существование.

Жизнь – самый лучший театр, да жаль, репертуар из рук вон плох.

Жизнь – слишком важная вещь, чтобы говорить о ней серьезно.

Жизнь дарит человеку в лучшем случае одно-единственное неповторимое мгновение, и секрет счастья в том, чтобы это мгновение повторялось как можно чаще.

Жизнь никогда не бывает справедливой. Для большинства из нас так оно, пожалуй, и лучше.

Жизнь подражает Искусству в гораздо большей степени, чем Искусство подражает Жизни.

Жизнь удручающе бесформенна. Она подстраивает свои катастрофы не тем людям и не теми способами. Ее комедиям присущ гротескный ужас, а ее трагедии разрешаются фарсом.

Журналистика – это организованное злословие.

Законодательным путем нельзя привести людей к добродетели – и это уже хорошо.

Зеркала отражают одни лишь маски.

Злословие – это сплетня со скучным оттенком морали.

Знаете ли вы, как велико женское любопытство? Оно почти не уступает мужскому.

Идеальный мужчина должен говорить с женщинами как с богинями, а обращаться с ними – как с детьми.

Из всех художников, которых я знал, только бездарные были обаятельными людьми. Талантливые живут своим творчеством и поэтому сами по себе совсем неинтересны. Великий поэт – подлинно великий – всегда оказывается самым прозаическим человеком. А второстепенные – обворожительны.

Именно те страсти, природу которых мы неверно понимаем, сильнее всего властвуют над нами. А слабее всего бывают чувства, происхождение которых нам понятно.

Иметь тайны от чужих жен – это в наше время необходимая роскошь. Но пытаться что-нибудь скрыть от своей жены – это непростительное легкомыслие. Она же все равно узнает.

Иногда говорят, что актеры нам показывают своих Гамлетов вместо шекспировского. А на самом деле нет никакого шекспировского Гамлета. Если в Гамлете есть определенность как в творении искусства, в нем также есть и невнятица, как в любом явлении жизни. Гамлетов столько же, сколько видов меланхолии.

Интеллектуальные абстракции всегда интересны, но моральные абстракции не значат абсолютно ничего.

Искренность в небольших дозах опасна, а в больших – смертоносна.

Искусство – единственная серьезная вещь в мире, но художник – единственный человек в мире, никогда не бывающий серьезным.

Искусство ни в коем случае не должно быть общедоступным. Публике надо стремиться воспитывать в себе артистизм.

Искусство скорее покрывало, чем зеркало.

Искусство создает великие архетипы, по отношению к которым все сущее есть лишь незавершенная копия.

Искусство создает свой несравненный единственный эффект, а достигнув его, переходит к другому. А природа все повторяет да повторяет этот эффект, пока он всем не надоест до предела. В наши дни, скажем, никто, наделенный хоть зачатками культуры, не поведет речь о красоте закатов. Закаты стали совсем старомодными. Они были хороши во времена, когда последним словом живописи оставался Тернер.

Испорченного человека из меня не вышло. Многие даже утверждают, что я за всю жизнь не совершил ни одного по-настоящему дурного проступка. Разумеется, они говорят это только за моей спиной.

Истина никогда не зависит от фактов, отбирая и создавая их по своему усмотрению.

Истина перестает быть истиной, как только в нее уверует больше чем один человек.

Истина полностью и абсолютно создается стилем.

Истинная личность не должна быть созвучной бунтарству, она созвучна покою.

Истинная любовь прощает все преступления, кроме преступления против любви.

Истинно реальны только персонажи, в реальности никогда не существовавшие; а если романист настолько беспомощен, что ищет своих героев в гуще жизни, пусть он хотя бы сделает вид, будто выдумал их сам, а не похваляется схожестью с доподлинными образцами.