Армейская дисциплина тяжела, но это тяжесть щита, а не ярма.

Бараны сбиваются в стадо, львы держатся порознь.

Близкое общение – вот откуда берут начало нежнейшая дружба и сильнейшая ненависть.

Богомол верит бредням других людей, философ – лишь своим собственным.

Бывают времена, когда правительство теряет доверие народа, но я не знаю времени, когда оно могло бы доверять ему.

В государстве следует четко различать арифметическое большинство и большинство политическое.

Вольтер учил: «Чем люди просвещеннее, тем они свободней». Его преемники сказали народу: «Чем ты свободнее, тем просвещенней». В этом и таилась погибель.

Где армия зависит от народа, там рано или поздно оказывается, что правительство зависит от армии.

Даже если заговор составляется иногда людьми умными, осуществляется он всегда кровожадным зверьем.

Деспотии гибнут из-за недостатка деспотизма, как хитрецы – из-за недостатка хитрости.

Если это неясно – значит, это не по-французски.

Из двадцати человек, говорящих о вас, девятнадцать говорят плохое; двадцатый говорит хорошее, но делает это плохо.

Известно, что движение других планет кажется с Земли неправильным и хаотическим и что следует мысленно перенестись на Солнце, дабы в полной мере оценить упорядоченность мироздания; по той же причине частное лицо судит о государстве, в котором живет, куда более ошибочно, нежели тот, кто входит в правительство.

Изречение мудреца: Если сомневаешься, воздержись – не только прекраснейшее правило морали, но и главное правило метафизики.

Какие основания были у него покончить с собой? А ведь для того, чтобы жить, нужны более веские основания, чем для того, чтобы умереть.

Когда кругом все удивительно, ничто не вызывает удивления; это и есть детство.

Кошка не ласкает нас: она к нам ластится.

Кто предугадал ход событий на двадцать четыре часа раньше толпы заурядностей, тот двадцать четыре часа слывет человеком, лишенным самого заурядного здравого смысла.

Любовь – это мелкая кража, которую удается совершить природному порядку вещей у порядка общественного.

Люди в большинстве своем непрерывно суетятся ради того, чтобы под конец обрести покой, но есть среди них и такие лентяи, которые сразу начинают с конца.

Люди, которым потребны чудеса, не понимают, что тем самым они требуют от природы прекращения ежедневных ее чудес.

Молодые люди ведут себя с женщинами как робкие богачи, а старики – как наглые нищие.

Моя эпитафия: «Лень отняла его у нас раньше, чем смерть».

Мученик во имя старой веры кажется нам упрямцем; мученик во имя новой – пророком.

На свете существуют две истины, которые следует помнить нераздельно. Первая: источник верховной власти – народ; вторая: он не должен ее осуществлять.

Не раз уже отмечено, что те, кто занимается физикой, естественной историей, физиологией или химией, обычно отличаются мягким, уравновешенным и, как правило, жизнерадостным нравом, тогда как авторы сочинений по вопросам политики, законоведения и даже морали – люди угрюмые, склонные к меланхолии и т. д. Объясняется это просто: первые изучают природу, вторые – общество; первые созерцают создания великого творца, вторые вглядываются в дело рук человека. Следствия не могут не быть разными.

Народу нужны не отвлеченные идеи, а прописные истины.

Наши безбожники в большинстве своем – всего лишь взбунтовавшиеся святоши.

Невинную девушку растлевают бесстыдными речами, женщине легкого поведения кружат голову почтительной любовью: в обоих случаях – неизведанным плодом.

Основополагающая мысль иудаизма состоит в том, что Бог предпочел евреев остальным народам. С помощью одной этой идеи Моисей воздвиг бронзовую стену между своей нацией и всеми другими; он сделал больше: он обрек свое несчастное племя на подлинное отлучение от вселенной и – что особенно примечательно – ценой вселенской ненависти подарил ему бессмертие.

Почему вы так много говорите со скучными людьми? – Боюсь, что иначе меня заставят слушать.

Ради денег Мирабо готов на все – даже на доброе дело.

Разум – историк, страсти – актрисы.

Разуму подобает смеяться, а не гневаться. Сам Господь Бог, приговорив Адама к труду и к женщине, отпустил ироническое замечание: «Вот, Адам стал как один из нас».

С сердечными чувствами дело обстоит как с благодеяниями: кто не в состоянии отплатить за них, тот становится неблагодарным.

Самодержец может быть Нероном, но порой бывает Титом или Марком Аврелием; народ часто бывает Нероном, Марком Аврелием – никогда.

Слишком большая власть, внезапно обретенная одним из граждан при республике, превращает последнюю в монархию или в кое-что еще похуже. Народу всегда наследует деспот.

Стоит быть порядочным человеком. По крайней мере, никто тебе не будет завидовать.

Страсти – вот ораторы многолюдных собраний.

Те же самые средства, что делают человека способным разбогатеть, мешают ему наслаждаться богатством.

Только мертвые языки обретают бессмертие.

Только обладая аппетитом бедняка, можно со вкусом наслаждаться богатством; только при кругозоре мещанина можно наслаждаться по-царски.

У природы четыре большие декорации – времена года, вечно одни и те же актеры – солнце, луна и прочие светила, зато она меняет зрителей, отправляя их в мир иной.

Ум потребен не для того, чтобы нападать на верования, а чтобы закладывать их основу и укреплять: легче легкого сочинять эпиграммы на Иисуса Христа. Что же до мужества, то философу оно необходимо не в большей, а иной раз даже и в меньшей степени, нежели апостолу.

Ума у нее не больше, чем у розы. (О своей любовнице).

На мысли следует нападать с помощью мыслей: по идеям не палят из ружей.

Те, которые дают советы, не сопровождая их примерами, походят на дорожные столбы, которые дорогу указывают, но сами по ней не ходят.

В области нравственности не следует выказывать свою добродетель по малозначительным поводам: девственностью не хвастаются.

Пословицы суть плоды опытности всех народов и здравый смысл всех веков, переложенные в формулы.

Глупость, сопровождаемая музыкой, танцами, обставленная блестящими декорациями, все же глупость, но ничего большего.

Презрение должно быть самым молчаливым из всех наших чувств.

Возмущение непреоборимым злом и покорность злу, с которым можно совладать, свидетельствуют о малодушии. Что можно сказать о человеке, который негодует на дурную погоду и покорно сносит оскорбление?

Незаурядные умы относятся с глубоким вниманием ко всему знакомому и рядовому, а заурядные – проявляют интерес и пристрастие лишь к тому, что выходит из ряда вон.

Глупцам следовало бы относиться к умным людям с недоверием, равным тому презрению, с каким последние относятся к ним.

Дурные люди являют собой такое зрелище, что порождают хороших людей; точно так же зрелище нелепостей порождает хороший вкус.

Зависть, которая говорит и кричит, обычно бездейственна; бояться надо той зависти, которая безмолвствует.

Иным людям богатство только и приносит, что страх потерять его.

Как это печально – мечтать о самом насущном: не имея его, человек всегда несчастлив, но имея – далеко не всегда счастлив.

Человеческое сердце не знает пределов, человеческий ум ограничен.

Скромный человек может добиться всего, горделивый – все потерять: скромность всегда имеет дело с великодушием, гордыня – с завистью.

Способность человеческого ума придумывать собирательные понятия, эта великолепная уловка, стала причиной чуть ли не всех его заблуждений.

Человек любого звания свободен, если он делает, пусть по необходимости, только то, что идет ему на пользу; рабом следует считать лишь того, кто принужден делать нечто вовсе ему бесполезное.

Для отечества сделано недостаточно, если не сделано все.

Не будем следовать ропоту тех, кто предпочитает спокойное рабство свободе, обретенной ценою некоторых жертв.

Следует помнить, что правительства, какие бы они ни были, установлены народом и для народа.

Где же еще найти любовь к родине и верность общей воле, если не у самого народа?

Первым правилом политики должно быть управление народом – при помощи разума и врагами народа – при помощи террора.

Считайтесь только с благом общества и интересами человечества!

Не во власти тиранов и их слуг лишить меня смелости.

В наши расчеты и не входило преимущество долгой жизни.

Порадуемся же и поблагодарим небо, мы достаточно хорошо послужили отечеству, чтобы нас сочли достойными кинжалов тирании!

Основная добродетель гражданина есть недоверие.

Люди, будьте человечны! Это ваш первый долг. Будьте таким для всех состояний, для всех возрастов, для всего, что не чуждо человеку.

Лишь великие события создают великих людей.

Порывы чувствительных сердец кажутся химерами всякому, кто их не испытывал; и любовь к отечеству, во сто крат более пылкая и более сладостная, чем любовь к возлюбленной, познается только тогда, когда ее испытаешь.

Недостаточно сказать гражданам: «Будьте добрыми!» – надо научить их быть таковыми; и даже пример, который в этом отношении должен служить первым уроком, не есть единственное необходимое здесь средство. Любовь к отечеству всегда действеннее, ибо всякий человек добродетелен, когда его частная воля во всем соответствует общей воле; и мы с охотою желаем того же, чего желают любимые нами люди.

Первый, кто, огородив участок земли, придумал заявить: «Это мое!» и нашел людей достаточно простодушных, чтобы тому поверить, был подлинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн, убийств, несчастий и ужасов уберег бы род человеческий тот, кто, выдернув колья или засыпав ров, крикнул бы себе подобным: «Остерегитесь слушать этого обманщика; вы погибли, если забудете, что плоды земли – для всех, а сама она – ничья!»

Золото и серебро – на взгляд поэта, железо и хлеб – на взгляд философа – вот что цивилизовало людей и погубило человеческий род.

Иной сходит в могилу ста лет, а умер, едва родившись.

Сама по себе жизнь ничего не значит; цена ее зависит от ее употребления.

Жить – это не значит дышать, это значит действовать. Не тот человек больше всего жил, который может насчитать больше лет, а тот, кто больше всего чувствовал жизнь.

Во все времена будут люди, которым суждено подчиняться воззрениям своего века, своей страны и своего общества. Иной корчит из себя сегодня вольнодумца и философа; по той же причине он обязательно был бы фанатиком во времена Лиги.

Отнимите у нашего сердца любовь к добру – вы отнимете всю прелесть жизни.

Доброе – это прекрасное в действии.

Искусство усиливать наслаждение заключается в умении быть скупым на него.

Если тщеславие сделало кого-нибудь счастливым, то наверняка этот кто-то был дурак.

Никто не может быть счастлив, если он не пользуется своим собственным уважением.

Чрезмерная радость исторгает скорее слезы, нежели смех.

Печаль, тоска, сожаления, отчаяние – это невзгоды преходящие, не укореняющиеся в душе; и опыт нас учит, как обманчиво горькое чувство, под влиянием которого мы думаем, что наши беды вечны.

Мы видим вокруг нас почти только таких людей, которые жалуются на свою жизнь, и многих таких, которые лишают себя жизни, когда это в их власти; законы божеский и человеческий вместе едва способны остановить этот беспорядок. А случалось ли вам когда-либо слышать, чтобы дикарь на свободе хотя бы только подумал о том, чтобы жаловаться на жизнь и кончать с собою. Судите же с меньшим высокомерием о том, по какую сторону мы видим подлинное человеческое несчастье.

Правдивое сердце – главное оружие истины.

Тысячи путей ведут к заблуждению, к истине – только один.

Я принял сообразно природному моему разумению сторону истины, и чего бы я ни добился, одна награда все же не уйдет от меня – я найду ее в глубине моего сердца.

Ложное может выступать в бесконечных сочетаниях, истина же существует лишь в одном виде.

Есть принципы для разговоров, а другие для применения в жизни; противоречие между ними никого не возмущает – по общему убеждению, они не должны согласовываться между собою; даже от писателя, особенно же от моралиста, не требуют, чтобы он говорил то же, что пишет в своих книгах, и действовал так, как говорит.

Мое дело сказать правду, а не заставлять верить в нее.

Оскорбления – это доводы неправых.

Лгать самому себе для своей выгоды – подделка; лгать для выгоды другого – подлог; лгать для того, чтоб повредить, – клевета; это худший вред лжи.

Фальшивых людей опаснее иметь друзьями, чем врагами.

Хула – очень удобная вещь: нападают с помощью одного слова, а нужны целые страницы для защиты.

Первая награда справедливости – это сознание, что справедливо поступили.

Видеть несправедливость и молчать – это значит самому участвовать в ней.

Неподкупный глаз честного человека всегда беспокоит мошенников.

Честность еще дороже порядочным людям, чем ученость людям образованным.

Воздержанность и труд – вот два истинных врача человека: труд обостряет его аппетит, а воздержанность мешает злоупотреблять им.

Трудись для того, чтоб наслаждаться.

Люди от природы ленивы; но страстное стремление к труду – это первый плод благоустроенного общества; и если народ вновь впадает в состояние лени и безразличия, то это происходит опять-таки из-за несправедливости этого же самого общества, которое не придает уже больше труду той цены, которой он заслуживает.

Самым близким к естественному состоянию из всех тех занятий, которые способны обеспечить существование человека, является труд его рук. Из всех общественных положений самое независимое от судьбы и от людей – положение ремесленника.

Ходьба оживляет и воодушевляет мои мысли. Оставаясь в покое, я почти не могу думать; необходимо, чтобы мое тело находилось в движении, тогда ум тоже начинает двигаться.

Ходьба и движение способствуют игре мозга и работе мысли.

Расходуйте свои силы осторожнее, чтобы впоследствии сделать больше, но остерегайтесь когда-либо делать меньше.

Почти во всех делах самое трудное – начало.

Без движения – жизнь только летаргический сон.

Главные движущие силы, которые заставляют людей действовать, если их хорошенько рассмотреть, сводятся к двум: сластолюбию и тщеславию; если вы отнимете у первого то, что принадлежит второму, то обнаружите при окончательном рассмотрении, что все сводится почти что к одному только тщеславию.

Всякий праздный гражданин является вором.

По-моему, праздность не меньшее зло среди людей, чем одиночество. Ничто так не угнетает ум, ничто не порождает столько мелочности, сплетен, беспокойства, как постоянное пребывание вместе, лицом к лицу друг с другом в четырех стенах, когда все занятия сводятся к беспрерывной болтовне.

Знать хорошее важнее, чем знать многое.

Чем меньше люди знают, тем обширнее кажется им их знание.

Важно знать не то, что есть, а то, что полезно.

Из доступных нам знаний иные ложны, другие бесполезны, третьи служат пищей для гордости того, кто ими обладает. Лишь незначительное число тех, которые действительно способствуют нашему благополучию.

Первоначальное воспитание важнее всего, и это первоначальное воспитание, бесспорно, принадлежит женщинам.

Много рассуждают о качествах хорошего воспитания. Первое, которое я потребовал бы от него, – а оно предполагает и много других – это не быть человеком продажным.

Воспитание человека начинается с его рождения; он еще не говорит, еще не слушает, но уже учится. Опыт предшествует обучению.

Никогда не следует прежде времени рассуждать с детьми о высоких материях, резонерствовать. Ничего нет пошлее детей, с которыми резонерствовали. Рассудок развивается после всех других способностей, и начинать с него – значит начинать с конца. Если бы причины, резоны всех вещей были понятны детям, тогда их нечего было бы и воспитывать.

Истинное воспитание состоит не столько в правилах, сколько в упражнениях.

Величайшая ошибка при воспитании – это чрезмерная торопливость.

Час работы научит большему, чем день объяснений, ибо если я занимаю ребенка в мастерской, его руки работают в пользу его ума: он становится философом, считая себя только ремесленником.

Никакие учителя не понадобились тем, кому природою было предназначено создать школу. Бэконы, Декарты и Ньютоны – эти наставники человеческого рода сами не имели никаких наставников; – и какие педагоги привели бы их туда, куда вознес этих людей их могучий гений?

Вовсе не обязательно делать из человека философа прежде, чем делать из него человека.

Родина не может существовать без свободы, свобода без добродетели, добродетель без граждан. У вас будет все, если вы воспитаете граждан; без этого у вас все, начиная с правителей государства, будут лишь жалкими рабами. Однако воспитать граждан – дело не одного дня; и чтобы иметь граждан-мужей, нужно наставлять их с детского возраста.

С первой минуты жизни надо учиться быть достойными жить.

Скучные уроки годны лишь на то, чтобы внушить ненависть и к тем, кто их преподает, и ко всему преподаваемому.

Если вы хотите воспитать ум вашего ученика, воспитывайте силы, которыми он должен управлять. Постоянно упражняйте его тело; делайте его здоровым и сильным; пусть он работает, действует, бегает, кричит; пусть всегда находится в движении; пусть будет он человеком по силе, и вскоре он станет им по разуму… Если мы хотим извратить этот порядок, то произведем скороспелые плоды, в которых не будет ни зрелости, ни вкуса и которые не замедлят испортиться: у нас будут юные ученые и старые дети.

Наши истинные учителя – опыт и чувство.

Великий секрет воспитания – в уменье добиться того, чтобы телесные и умственные упражнения всегда служили отдыхом одни для других.

Люди испорчены; они могли быть еще хуже, если бы имели несчастье родиться учеными.

Науки и искусства обязаны своим происхождением нашим порокам; мы бы меньше сомневались в их достоинствах, если бы своим происхождением обязаны они были нашим добродетелям… Не будь людской несправедливости, зачем понадобилась бы нам юриспруденция? Что сталось бы с историей, если бы не было ни тиранов, ни войн, ни заговорщиков?.. Неужто мы созданы для того, чтобы умереть прикованными к краю колодца, в котором скрылась истина? Одно только это соображение должно было с первых шагов отпугнуть всякого человека, который всерьез стремился бы просветиться, изучая философию.

Язык ума будет услышан, если он проходит через сердце.

Из всех способностей человека разум, представляющий собою объединение всех других, развивается труднее всего и позже всего.

Мудрец вовсе не гонится за богатством, но он не равнодушен к славе; и когда он видит, как дурно она бывает распределена, его добродетель, которую дух соревнования оживил бы и сделал бы полезною для общества, начинает томиться и постепенно угасает в нищете и безвестности.

Состояние размышления – это уже состояние почти противоестественное, а человек, который размышляет, – это животное извращенное.

Разум человеческий многим обязан страстям, которые, по общему признанию, также многим ему обязаны.

Имейте в виду, что никогда незнание не делает зла; пагубно только заблуждение. Заблуждаются же люди не потому, что не знают, а потому, что воображают себя знающими.

Дураки не бывают застенчивы, хотя застенчивость принимает все виды глупости.

Занимаясь делом, говорят только тогда, когда есть что сказать; но в безделье является потребность говорить беспрерывно.

Вообще люди, мало знающие, много говорят, а те, которые много знают, говорят мало.

Красноречие производит сильное, но зато минутное действие. Люди, легко поддающиеся возбуждению, так же легко и успокаиваются. Холодное и мощное убеждение не производит такого подъема; но если оно охватило человека, оно проникает в него, и действие его неизгладимо.

Акцент – это душа языка, он придает ему не только чувство, но и достоверность.

Злоупотребление чтением убивает науку. Чрезмерное пристрастие к чтению создает лишь самонадеянных невежд.

Как бы ни был правдив человек, раз он католический епископ, ему приходится лгать.

Суеверие – один из ужаснейших бичей рода человеческого.

Христианство – это религия всецело духовная, занятая исключительно делами небесными; отечество христианина не от мира сего. Он исполняет свой долг, это правда; но он делает это с глубоким безразличием к успеху или неудаче его стараний. Лишь бы ему не за что было себя упрекать, а там – для него не важно, хорошо или дурно обстоит все здесь, на земле.

Опаснейший подводный камень для правосудия – это предубеждение.

Чем более неистовы страсти, тем более необходимы законы, чтобы их сдерживать.

Сила законов зависит еще больше от собственной их мудрости, чем от суровости их исполнителей; а общественная воля получает наибольший свой вес от разума, которым она продиктована.

Опыт давно уже приучил народ быть благодарным своим правителям за то, что они ему не причинили всего того зла, какое они могли ему причинить, и обожать своих правителей, когда народ им не ненавистен. Глупец, которому повинуются, может, как и всякий другой, карать преступления – настоящий государственный деятель умеет их предупреждать; он утверждает свою достойную уважения власть не столько над поступками, сколько, в большей еще мере, над волею людей.

Только в отношении людей со средним достатком законы действуют со всей своей силой; они в равной мере бессильны и против сокровищ богача и против нищеты бедняка; первый их обходит, второй от них ускользает; один рвет паутину, а другой сквозь нее проходит.

Сила не творит право, и люди обязаны повиноваться только властям законным. Слова «рабство» и «право» противоречат друг другу; они взаимно исключают друг друга. Такая речь: «Я с тобой заключаю соглашение полностью за твой счет и полностью в мою пользу, соглашение, которое я буду соблюдать, пока это мне будет угодно, и которое ты будешь соблюдать, пока мне это будет угодно» – будет всегда равно лишена смысла, независимо от того, имеются ли в виду отношения человека к человеку или человека к народу.

Законы – это лишь условия гражданской ассоциации. Народ, повинующийся законам, должен быть их творцом: лишь тем, кто вступает в ассоциацию, положено определять условия общежития.

Цензура может быть полезна для сохранения нравов, но никогда – для их восстановления. Учреждайте цензоров, пока законы в силе; как только они потеряли силу – все безнадежно; ничто, основанное на законе, больше не имеет силы, когда ее не имеют больше сами законы.

Все, что нарушает единство общества, никуда не годится; все установления, ставящие человека в противоречие с самим собою, не стоят ничего.

Страх и надежда – вот два орудия, при помощи которых управляют людьми, но вместо того чтобы пользоваться этими двумя орудиями, не делая различия между ними, следует использовать их в соответствии с их природой. Страх не возбуждает, он сдерживает; и использование его в законах о наказаниях служит не тому, чтобы побуждать делать добро, а тому, чтобы помешать творить зло. Не видно даже, чтобы страх перед нищетою делал когда-либо бездельников трудолюбивыми. Вот почему для того, чтобы возбудить среди людей настоящее соревнование в труде, следует показывать им, что труд – это не средство избежать голода, а способ достигнуть благосостояния. Так давайте же установим такое общее правило: никто не должен быть покаран за то, что он не делал чего-либо, но за то, что он сделал.

Не знаю, как это получается, но хорошо знаю, что более всего мошенничеств оказывается именно в тех делах, в которых больше всего реестров и счетных книг.

Вместо того чтобы обуздывать роскошь при помощи законов против роскоши, лучше предупреждать ее при помощи такого управления, которое делает ее невозможною.

Это великолепное средство научить все подчинять Закону – когда все видят, как возвращается к частной жизни человек, которого столь уважали, когда он был в должности; и для него самого уверенность в том, что он когда-нибудь опять станет частным человеком, преподает ему великий урок блюсти права частных лиц.

Мудрый законодатель начинает не с издания законов, а с изучения их пригодности для данного общества.

Частые помилования предвещают, что вскоре преступники перестанут в них нуждаться, а всякому ясно, к чему это ведет.

Я бы хотел жить и умереть свободным, т. е. таким образом подчиненным законам, чтобы ни я сам, ни кто-либо другой не мог сбросить с себя их почетного ярма, этого спасительного и нетяжкого ярма, под которое самые гордые головы склоняются тем послушнее, что они не способны склониться под какое-либо иное.

Пока народ принужден повиноваться и повинуется, он поступает хорошо; но если народ, как только получает возможность сбросить с себя ярмо, сбрасывает его, – он поступает еще лучше; ибо, возвращая себе свободу по тому же праву, по какому ее у него похитили, он либо имеет все основания вернуть ее, либо же вовсе не было оснований ее у него отнимать.