Только богам открыты предначертания судьбы.

Не рассчитывай на завтрашний день, пока он не наступил, ибо никто не знает, какие беды этот день принесет.

Кто видит слишком далеко, не спокоен сердцем. Не печалься же ни о чем заранее и не радуйся тому, чего еще нет.

Помни: только эта жизнь имеет цену!

Спокойствие страны – в справедливости.

Истина рано или поздно все равно выйдет на свет, и ложь будет повержена в прах.

Ложь кормится истиной, на ней она расцветает, но жизнь ее недолга.

Добро хорошо тогда, когда это истинное добро. Справедливость же всегда бессмертна. Кривыми путями не добраться барке до гавани. Лишь тот, кто честен и добр, благополучно достигает берега.

Кто расставляет сети, сам в них попадется; кто роет яму, сам в нее свалится; кто точит меч, сам от меча погибнет.

Даже разум глупца мирится с истиной.

Если не исправишь зло, оно удвоится.

Не сделаешь косноязычного красноречивым, не превратишь лентяя в прилежного, не сделаешь мудрецом невежду, не заставишь поумнеть дурака.

Полезно слушать слова других!

Кто будет предотвращать злодеяния, если тот, кто обязан бороться с пороками, сам им подвержен?

Вкус пищи знает лишь тот, кто ест; ответить может лишь тот, кого спрашивают; сны видит лишь тот, кто спит; а для злодея наилучшим примером служит судья, сам достойный суда.

Всякое беспристрастно решенное дело лишает ложь силы, утверждает истину, создает добро и уничтожает зло подобно пище, которая уничтожает голод, подобно одежде, которая прикрывает наготу, подобно тому, как небо после свирепой грозы проясняется и солнце согревает всех замерзших, подобно огню, который жарит то, что было сырым, подобно воде, которая утоляет жажду.

Как несчастен приходящий с жалобой! Удел несчастного быть просителем.

Мошенничество несовместимо с правосудием. Лишь когда всё меряешь правильной мерой, правосудие торжествует. Преувеличения и излишества к добру не ведут. Если можешь сделать добро ближнему, делай его сразу. Если же будешь молчать и слишком долго глотать слова, даже истина может устареть и оказаться некстати.

Чтобы сохранить друзей, нужно прощать.

Что может быть хуже неверных весов, фальшивой гири или справедливого и честного человека, сделавшегося обманщиком?

Поступай с человеком так, как он сам поступает с другими.

Как ни скор человек на слово, он порою слишком торопится. Как ни быстро откликается на все его сердце, ему не поспеть за его страстями.

Вспыльчивый никогда не познает истину.

Что бы тебе ни сказали, ни с кем не говори так, словно он не имеет права с тобой разговаривать.

Нужно быть благодарным тому, кто оказал тебе благодеяние.

Кто убивает, тоже будет убит. Кто приказывает убить, тоже будет убит по приказу.

Истинно великий не может быть жадным.

Жадность бездонна – в эту пропасть можно падать бесконечно. Корыстный часто не знает, чего он хочет, и единственное, что его ждет, – это конечная неудача.

Нет приятного прошлого для немилостивого, нет друзей у того, кто глух к справедливости, нет праздничного дня для корыстолюбца.

Лучше получить от умного сто ударов, чем разрешить глупцу вылить на твою голову благовонные масла.

Да не изрекают уста твои слов, которые не обдуманы в сердце. Ибо лучше споткнуться мысленно, чем споткнуться в разговоре.

Если доведется тебе услышать дурное слово, закопай его в землю на глубину в семь локтей.

Если услышишь слово секретное, то пусть в душе твоей оно и умрет. Никому не открывай того секрета, дабы он не стал пылающим углем во рту твоем, не обжег языка твоего, не причинил страданий душе твоей и не заставил тебя возроптать против бога.

Не следует слишком часто навещать своего друга, дабы он не пресытился тобой и не возненавидел тебя.

Истинная красота женщины – в кротости ее характера, а прелесть ее – в кротости ее речей.

Как нет пользы от колец в ушах для дикого осла, нет пользы от женщины с важной осанкою, если она лукава в словах своих, лишена мудрости, словоохотлива и многоречива.

Многих сгубила женская красота, ибо любовь красавицы подобна испепеляющему пламени.

Никогда не принимай участия в обручении женщины, ибо, если ей придется плохо, она будет проклинать тебя, а если ей будет хорошо, она о тебе и не вспомнит.

Я ворочал камни, но не нашел ничего столь тяжелого, как зять, живущий в доме тестя своего.

Не забывайся с глупцом и не имей общения с нецеломудренным.

Подобно тому, как ветки и плоды украшают дерево, а густой лес – гору, так мужа украшают его дети и его жена. Человек, у которого нет ни братьев, ни жены, ни сыновей, незначителен в глазах своих врагов. Он подобен дереву, растущему на перекрестке дорог: каждый прохожий рвет его плоды, все звери полевые объедают его.

Не пребывай там, где люди ссорятся, ибо ссора часто ведет к убийству.

Спеши бежать из того места, где спорят, и душа твоя будет умиротворенной.

Я поднимал железо и свинец, но не нашел ничего тяжелее хулы и клеветы.

Чьи одеяния великолепны, того и слова весомы, но кто бедно одет, словам того не придают значения.

Ведь только одного и богу не дано:

Не бывшим сделать то, что было сделано.[57]

Вероятно и то, что много происходит невероятного.[58]

Каждый, кого коснется Эрот, становится поэтом.[59]

Агафон охотно и обильно пользовался антитезами. Когда кто-то, словно для того, чтобы исправить его драмы, хотел повычеркивать из них антитезы, он сказал: «Любезнейший, (…) ты (…) вычеркиваешь Агафона из Агафона».[60]

Даже боги не могут изменить прошлое.

Все содержится во всем. (Вариант: Во всем содержится доля всего.)[61]

Есть два урока смерти: время до рождения и сон.[62]

Человеку, спросившему, станут ли когда-нибудь морем лампсакийские холмы, он [Анаксагор] (…) ответил: «Да – хватило бы только времени».[63]

На вопрос, для чего он родился на свет, он [Анаксагор] ответил: «Для наблюдения солнца, луны и неба».[64]

В конце концов, отказавшись от всего, он [Анаксагор] занялся умозрением природы, не тревожась ни о каких делах государственных. Его спросили: «И тебе нет дела до отечества?» Он ответил: «Отнюдь нет, мне очень даже есть дело до отечества!» – и указал на небо.[65]

Анаксагор, потеряв сына, сказал: «Я знал, что породил смертного».[66]

[Анаксагор был изгнан из Афин.] Ему сказали: «Ты лишился общества афинян». Он ответил: «Нет, это они лишились моего общества».[67]

Кто-то сокрушался, что умирает на чужбине; Анаксагор сказал ему: «Спуск в Аид отовсюду одинаков».[68]

Ничего нельзя узнать, ничему нельзя научиться, ни в чем нельзя удостовериться: чувства ограниченны, разум слаб, жизнь коротка.

Человека можно научить добродетели.[69]

Характерным для мудрости является умение найти для каждого свой род мудрости, а невежеству свойственно к разным людям обращаться с однообразной речью.[70]

Влюбленные часто обманывают и обещают невозможное.[71]

Начало образования состоит в исследовании слов.[72]

[О платоновских «идеях»:] Человека и лошадь я вижу, а человечности и лошадности не вижу.[73]

Глазами его [бога] нельзя увидеть, он ни на что не похож.[74]

Безвестность есть благо.[75]

Не пренебрегай врагами: они первыми замечают твои погрешности.[76]

Образованного и умного человека трудно переносить, так как неразумие – вещь легкая и необременительная, а разум непреклонен, непоколебим, тяжесть его неодолима.[77]

Добродетель и для мужчины, и для женщины одна.[78]

Удовольствие – благо, но [только] когда оно не вызывает раскаяния.[79]

Львы взяли слово, когда, собравшись на совет, зайцы потребовали для всех равноправия.[80]

Праздник – это повод для обжорства.[81]

Следует домогаться удовольствий, которые идут за трудами, а не перед трудами.[82]

С политикой следует обращаться как с огнем: не подходить слишком близко, чтобы не обжечься, и не очень удаляться, чтобы не замерзнуть.[83]

Не замечай ошибки старца: старое дерево бесполезно пересаживать.[84]

Невежественные люди похожи на бодрствующих в состоянии сна.[85]

На вопрос, какую женщину лучше брать в жены, он [Антисфен] ответил: «Красивая будет общим достоянием, некрасивая – твоим наказанием».[86]

На вопрос, что блаженнее всего для человека, он [Антисфен] сказал: «Умереть счастливым».[87]

На вопрос, что дала ему философия, он [Антисфен] ответил: «Умение беседовать с самим собой».[88]

На вопрос, какая наука самая необходимая, он [Антисфен] сказал: «Наука забывать ненужное».[89]

Узнав однажды, что Платон дурно отзывается о нем, он [Антисфен] сказал: «Это удел царей: делать хорошее и слышать дурное».[90]

Кто-то сказал, что война уничтожает бедняков; (…) Антисфен заметил: «Напротив, она их рождает во множестве».[91]

Когда его однажды хвалили дурные люди, он [Антисфен] сказал: «Боюсь, не сделал ли я чего дурного?»[92]

Когда Платон в своей школе о чем-то долго рассуждал, Антисфен заметил: «Не оратор является мерой слушателя, а слушатель – мерой оратора».[93]

Когда какой-то человек спросил Антисфена. чему надо учить сына, он ответил: «Если он собирается общаться с богами, то философии, если же с людьми, то риторике».[94]

Умер он от чахотки. (…) Однажды, когда он воскликнул: «Ах, кто избавит меня от страданий!», Диоген показал ему кинжал и произнес: «Вот кто» – «Я сказал: от страданий, а не от жизни!» – возразил Антисфен.[95]

Государства погибают тогда, когда перестают отличать дурных от хороших.

Братская близость единомыслящих крепче всяких стен.

Чтобы быть счастливым, достаточно быть добродетельным.

Добродетель – орудие, которого никто не сможет отнять.

Добродетель проявляется в поступках и не нуждается ни в обилии слов, ни в обилии знаний.

Справедливого человека цени больше, чем родного.

Лучше сражаться среди немногих хороших людей против множества дурных, чем среди множества дурных против немногих хороших.

Сдержанность нужнее тем, кто слышит о себе дурное, нежели тем, в кого бросают камнями.

Как ржавчина съедает железо, так завистников – их собственный нрав.

Лучше достаться стервятникам, чем попасть к льстецам. Те пожирают мертвых, а эти – живых.

Удовольствиями пользоваться можно по праву только после трудов, а не прежде них.

Сходиться нужно с теми женщинами, которые сами за это будут благодарны.

Мудрец женится, чтобы иметь детей, притом от самых красивых женщин; он не будет избегать и любовных связей – ибо только мудрец знает, кого стоит любить.

Законченные работы он [Апеллес] выставлял в открытой беседке и сам, скрываясь за картиной, выслушивал замечания проходящих, так как считал народ более внимательным судьей, чем самого себя. Однажды, говорят, зритель-сапожник отметил, что на сапоге изображено с внутренней стороны одной петлей меньше должного. На следующий день, возгордившись тем, что указанное им упущение исправлено, сапожник стал изощряться об изображении ноги. Тогда разгневанный художник вышел из укрытия и воскликнул: «Сапожник, суди не выше сапога».[96]

Я везде чужеземец.[97]

Ни в коем случае я не ставлю себя в число тех, которые хотят властвовать. Трудное дело – добывать для себя самого что нужно; но лишь совершенный безумец (…) может, не довольствуясь этим, налагать на себя еще новое бремя – доставлять всем гражданам что им нужно.[98]

На вопрос, чем философы превосходят остальных людей, он [Аристипп] ответил: «Если все законы уничтожатся, мы одни будем жить по-прежнему».[99]

На вопрос Дионисия, почему философы ходят к дверям богачей, а не богачи – к дверям философов, он [Аристипп] ответил: «Потому что одни знают, что им нужно, а другие не знают».[100]

Кто-то привел к нему в обучение сына, Аристипп запросил пятьсот драхм. Отец сказал: «За эти деньги я могу купить раба!» – «Купи, – сказал Аристипп, – и у тебя будут целых два раба».[101]

Человека, который порицал роскошь его стола, он [Аристипп] спросил: «А разве ты отказался бы купить все это за три обола?» – «Конечно, нет», – ответил тот. «Значит, просто тебе дороже деньги, чем мне наслаждение».[102]

Заметив (…) Аристиппа, входящего вместе с сицилийским тираном Дионисием, [Антисфен) сказал: «Аристипп, если бы ты довольствовался такой пищей, как я, то тебе не пришлось бы следовать по пятам за тираном». (…) Аристипп возразил: «А если бы ты мог запросто беседовать с тираном, то не довольствовался бы такой пищей».[103]

Дионисий дал ему [Аристиппу] денег, а Платону – книгу; в ответ на упреки Аристипп сказал: «Значит, мне нужнее деньги, а Платону – книга».[104]

Право же, щедрость никогда не разорит Дионисия [правителя Сиракуз]: нам, которые просят много, он дает мало, а Платону, который ничего не берет, – много.[105]

Когда преподавание принесло ему [Аристиппу] много денег, Сократ спросил его: «За что тебе так много?» А он ответил: «За то же, за что тебе так мало».[106]

Однажды Аристипп плыл на корабле; захваченный бурей, он сильно перепугался. Один из спутников спросил его: «И ты, Аристипп, трусишь, как все?» А он: «И с полным правом: вас эта опасность заставляет тревожиться за вашу бедственную жизнь, а меня – за мою блаженную».[107]

Как съедающие очень много не бывают здоровы более, нежели употребляющие в пищу самое необходимое, так и истинно ученые бывают не те, которые читают многое, но те, которые читают полезное.

Много пить и не быть пьяным свойственно и мулу.

Если бы роскошь была дурна, ее не было бы на пирах у богов.

Лучше быть нищим, чем невеждой: если первый лишен денег, то второй лишен образа человеческого.

Твое право – ругаться, мое право – не слушать.

Разве не все равно, занять ли такой дом, в котором жили многие, или такой, в котором никто не жил? И не все ли равно, плыть на корабле, где уже плавали тысячи людей, или где еще никто не плавал? Вот так же все равно, жить ли с женщиной, которую уже знавали многие, или с такой, которую никто не трогал.

Лучшая доля не в том, чтобы воздерживаться от наслаждений, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им.

Детей надо учить тому, что пригодится им, когда они вырастут.

Об избрании [на государственные посты] всегда хлопочут не столько порядочные, сколько случайные.[108]

Добродетель (…) есть некая середина между противоположными страстями. (…) Оттого и трудно быть достойным человеком, ведь в любом деле трудно держаться середины.[109]

Человек с чувством юмора – это и тот, кто умеет отпустить меткую шутку, и тот, кто переносит насмешки.[110]

Бог выше всякой добродетели, и не добродетелью определяется его достоинство, потому что в таком случае добродетель будет выше бога.[111]

Вопреки мнению некоторых, не разум – начало и руководитель добродетели, а, скорее, движения чувств.[112]

Самому любить лучше, чем быть любимым: любить – это некое действие, доставляющее наслаждение, и благо, а быть любимым не вызывает в предмете любви никакой деятельности. (…) Тем не менее люди из честолюбия предпочитают быть любимцами, а не сами любить, поскольку быть любимцем связано с каким-то превосходством.[113]

Дурной (…) [человек] никогда не бывает себе другом, он всегда во вражде с самим собой.[114]

Почему отец любит сына сильнее, чем сын отца? (…) Потому что сын – его создание. (…) Все бывают благосклонны к тому, что они сами создали.[115]

Узнать самого себя – это и самое трудное, (…) и самое радостное, (…) но самих себя своими силами мы не можем видеть (…); при желании видеть свое лицо мы смотримся в зеркало (…), при желании познать самих себя мы можем познать себя, глядя на друга. Ведь друг, как мы говорим, это «второе я». (…) Знать себя невозможно без помощи друга.[116]

Ярость выводит человека из себя. Вот почему и поведение кабанов имеет вид смелости, хотя это и не настоящая смелость.[117]

Имеющие опыт преуспевают больше, нежели те, кто обладает отвлеченным знанием.[118]

Опыт есть знание единичного, а искусство – знание общего.[119]

Признак знатока – способность научить.[120]

Владеющие искусством способны научить, а имеющие опыт не способны.[121]

В поэтическом произведении предпочтительнее вероятное невозможное, чем невероятное, хотя и возможное.

Одни [искусства] – для удовлетворения необходимых потребностей, другие – для времяпрепровождения; изобретателей последних мы всегда считаем более мудрыми, нежели изобретателей первых, так как их знания были обращены не на получение выгоды.[122]

Мудрость (…) занимается причинами и началами.[123]

Более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин.[124]

Удивление побуждает людей философствовать.[125]

Знание о чем бы то ни было есть знание общего.[126]

Для счастья (…) нужна и полнота добродетели, и полнота жизни.[127]

Может быть, (…) вообще никого не следует считать счастливым, покуда он жив (…)? Если в самом деле признать такое, то не будет ли человек счастлив лишь тогда, когда он умер?[128]

Камень, который по природе падает вниз, не приучишь подниматься вверх, приучай его, подбрасывая вверх хоть тысячу раз.[129]

Добродетель мы обретаем, прежде что-нибудь осуществив, так же как и в других искусствах. (…) Строя дома, становятся зодчими, а играя на кифаре – кифаристами. Именно так, совершая правые поступки, мы делаемся правосудными, поступая благоразумно – благоразумными, действуя мужественно – мужественными. (…) Короче говоря, повторение одинаковых поступков порождает соответствующие нравственные устои.[130]

Искусство и добродетель всегда рождаются там, где труднее.[131]

Совершать проступок можно по-разному (…), между тем как поступать правильно можно только одним-единственным способом (недаром первое легко, а второе трудно, ведь легко промахнуться, трудно попасть в цель).[132]

Мужественные совершают поступки во имя прекрасного. (…) В противном случае мужественными, пожалуй, окажутся даже голодные ослы, ведь они и под ударами не перестают пастись.[133]

Скупость (…) неизлечима (…); она теснее срослась с природой человека, чем мотовство. Большинство ведь, скорее, стяжатели, чем раздаватели.[134]

Порок уничтожает сам себя, и если он достигает полноты, то становится невыносимым для самого его обладателя.[135]

Какие насмешки не стесняются выслушивать, такие и сами говорят.[136]

Человек (…) свободнорожденный будет вести себя так, словно он сам себе закон.[137]

Молодые люди становятся геометрами и математиками (…), но (…) не бывают рассудительными. Причина этому в том, что рассудительность проявляется в частных случаях, с которыми знакомятся на опыте, а (…) опытность дается за долгий срок.[138]

Как зверю не свойственны ни порочность, ни добродетель, так не свойственны они и богу, но у него есть нечто, ценимое выше добродетели.[139]

Не способный к раскаянию неисцелим.[140]

Те, что твердят, будто под пыткой (…) человек счастлив, если он добродетелен, вольно или невольно говорят вздор. (Возражение эпикурейцам.)[141]

Для ищущего чрезмерных удовольствий страданием будет уже отсутствие чрезмерности.[142]

При чрезмерных страданиях люди ищут чрезмерного удовольствия, (…) полагая, что оно исцеляет.[143]

Телесных удовольствий, как сильнодействующих, ищут те, кто не способен наслаждаться иными: эти люди, конечно, сами создают себе своего рода жажду.[144]

Юноши быстро становятся друзьями, а старики – нет: не становятся друзьями тем, от кого не получают наслаждения.[145]

Быть другом для многих при совершенной дружбе невозможно, так же как быть влюбленным во многих одновременно. (…) А нравиться многим (…) можно.[146]

Люди, наделенные могуществом, используют друзей (…) с разбором: одни друзья приносят им пользу, а другие доставляют удовольствие, но едва ли одни и те же – и то и другое.[147]

Большинство – друзья подхалимов, так как подхалим – это друг, над которым обладают превосходством, или человек, который прикидывается, что он таков.[148]

Раб – одушевленное орудие, а орудие – неодушевленный раб.[149]

От природы человек склонен образовывать, скорее, пары, а не государства – настолько же, насколько семья первичнее и необходимее государства.[150]

Бездетные скорее разводятся: дети – это общее обоим благо, а общее благо объединяет.[151]

Большинство (…) желает получать благодеяния, а делать добро избегает, как невыгодного занятия.[152]

Благодетели больше питают дружбу к облагодетельствованным, нежели принявшие благодеяние – к оказавшим его.[153]

Все больше дорожат доставшимся с трудом. (…) Не случайно матери (…) любят детей сильнее, чем отцы, ведь рождение ребенка требует от них больших усилий и они лучше отцов знают, что это их собственное создание.[154]

У кого много друзей (…), [те] ни для кого (…) не друзья.[155]

Отдых (…) существует ради деятельности.[156]

Мы лишаемся досуга, чтобы иметь досуг, и войну ведем, чтобы жить в мире.[157]

Нет, не нужно следовать увещеваниям «человеку разуметь человеческое» и «смертному – смертное»; напротив, насколько возможно, надо возвышаться до бессмертия и делать все ради жизни, соответствующей наивысшему в самом себе; право, если по объему это малая часть, то по силе и ценности она все далеко превосходит.[158]

Обратить к нравственному совершенству большинство рассуждения не способны, потому что большинству людей по природе свойственно подчиняться не чувству стыда, а страху и воздерживаться от дурного не потому, что это позорно, но опасаясь мести.[159]

Страсть (…) уступает не рассуждениям, а насилию.[160]

Врачами становятся не по руководствам.[161]

Рука есть орудие орудий.[162]

Принять за исходную посылку ложь и принять за исходную посылку невозможное – не одно и то же. Из невозможной предпосылки следует невозможное заключение.[163]

[Из всех животных] только человек (…) способен смеяться.[164]

Из ложных посылок можно вывести истинное заключение.[165]

Человек по природе своей есть существо политическое.[166]

Человек есть существо общественное в большей степени, нежели пчелы и всякого рода стадные животные.[167]

Тот, кто в силу своей природы (…) живет вне государства, (…) либо животное, либо божество.[168]

Раб – некая одушевленная собственность.[169]

Одно мужество свойственно начальнику, другое – слуге.[170]

К тому, что составляет предмет владения очень большого числа людей, прилагается наименьшая забота.[171]

При общности имущества для благородной щедрости (…) не будет места, и никто не будет в состоянии проявить ее на деле, так как щедрость сказывается именно при возможности распоряжаться своим добром.[172]

Бедность – источник возмущений и преступлений.[173]

Если исправление закона является незначительным улучшением, (…) не столько будет пользы от изменения закона, сколько вреда, если появится привычка не повиноваться существующему порядку. (…) Легкомысленно менять существующие законы на другие, новые – значит ослаблять силу закона.[174]

В чем разница: правят ли женщины, или должностные лица управляются женщинами? Результат получается один и тот же.[175]

Покупающие власть за деньги привыкают извлекать из нее прибыль.[176]

Государство есть совокупность граждан.[177]

Толпа о многих вещах судит лучше, нежели один человек, кто бы он ни был.[178]

Средний достаток (…) всего лучше. (…) Трудно следовать доводам разума человеку (…) сверхсильному, сверхзнатному, сверхбогатому или наоборот, человеку сверхбедному, сверхслабому, сверхуниженному.[179]

Одни не способны властвовать и умеют подчиняться только той власти, которая имеется у господ над рабами; другие же не способны подчиняться никакой власти, а властвовать умеют только так, как властвуют господа над рабами.[180]

Те государства имеют хороший строй, где средние (…) сильнее обеих крайностей или по крайней мере каждой из них в отдельности.[181]

Государственный строй губит скорее алчность богатых, нежели простого народа.[182]

Внутренние распри [в государстве] возникают не по причине мелочей, но из мелочей.[183]

Распри среди знатных приходится расхлебывать всему государству.[184]

Общий страх объединяет и злейших врагов.[185]

[Прежде] демагоги [вожди народа] были из среды полководцев (…), теперь же (…) демагогами становятся те, кто умеет красно говорить.[186]

Олигархия разрушается (…), когда в ней образуется другая олигархия.[187]

Самое главное при всяком государственном устройстве – (…) устроить дело так, чтобы должностным лицам невозможно было наживаться.[188]

В демократиях следует щадить состоятельных людей и не подвергать разделу не только их имущество, но и доходы.[189]

Многое из того, что кажется свойственным демократии, ослабляет демократию.[190]

Демагогам [вождям народа] (…) следовало бы всегда говорить в пользу состоятельных, а (…) олигархи должны были бы радеть об интересах народа.[191]

Большинство тиранов вышли, собственно говоря, из демагогов, которые приобрели доверие народа тем, что чернили знатных.[192]

Ненависть более рассудочна [чем гнев]: ведь гнев сопряжен с горестным чувством, так что нелегко быть рассудительным; напротив, вражда горечи в себе не содержит.[193]

Крайняя демократия – та же тирания, только разделенная среди многих.[194]

Чем меньше полномочий у царской власти, тем она долговечнее.[195]

И демос [народ] желает быть своего рода монархом. Поэтому и тут (…) льстецы в почете (…) (ведь демагог – льстец народа).[196]

Уделять (…) почести должен сам тиран, а наложение кары поручать другим.[197]

Для сохранения (…) единодержавной власти [следует] (…) никого в отдельности не возвеличивать, а если уж приходится делать это, то возвышать нескольких лиц, потому что они будут следить друг за другом.[198]

Одно из условий свободы – по очереди быть управляемым и править.[199]

Власть над свободными людьми более прекрасна (…), чем господство над рабами.[200]

Гражданин должен (…) властвовать над своим (…) государством.[201]

Большинство государств, обращающих внимание лишь на военную подготовку, держатся, пока они ведут войны, и гибнут, лишь только достигают господства. Подобно стали, они теряют свой закал во время мира.[202]

Конечной целью войны служит мир, работы – досуг.[203]

Тело должно быть развито, но не посредством изнурительных упражнений и не только в одну сторону, как это бывает у атлетов.[204]

Мы всегда больше любим наши первые впечатления.[205]

Для умения пользоваться досугом в жизни нужно кое-чему учиться, кое в чем воспитаться.[206]

Физическое напряжение препятствует развитию ума, напряжение умственное – развитию тела.[207]

Еще вопрос, служит ли музыка к облагораживанию нравов.[208]

Чтобы уметь судить о деле, нужно самому уметь его делать.[209]

Смешное есть некоторая ошибка и уродство, небезболезненное и безвредное; так, (…) смешная маска есть нечто безобразное и искаженное, но без боли.[210]

Поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история – о единичном.[211]

Даже известное известно лишь немногим.[212]

Большая разница, случится ли нечто вследствие чего-либо или после чего-либо.[213]

Поэзия – удел человека или одаренного, или одержимого.[214]

Чудесное приятно; это видно из того, что все рассказчики, чтобы понравиться, привирают.[215]

В поэзии предпочтительнее невозможное, но убедительное, возможному, но неубедительному.[216]

Хорошо составленные законы (…) должны (…) оставлять как можно меньше произволу судей, (…) потому что (…) законы составляются людьми на основании долговременных размышлений, судебные же приговоры произносятся на скорую руку.[217]

Если позорно не уметь владеть своим телом, то не менее позорно не уметь владеть словом.[218]

Дело врачебного искусства заключается не в том, чтобы делать всякого человека здоровым, но в том, чтобы, насколько возможно, приблизиться к этой цели, потому что вполне возможно хорошо лечить и таких людей, которые уже не могут выздороветь.[219]

Риторика (…) имеет в виду то, что убедительно для всех (…). Ведь и сумасшедшим кое-что кажется убедительным.[220]

От одинаковых причин получаются одинаковые следствия.[221]

Счастье есть благосостояние, соединенное с добродетелью.[222]

Сущность богатства заключается более в пользовании, чем в обладании.[223]

Красота (…) различна для каждого возраста.[224]

То, ради чего совершено много трудов и сделано много издержек, (…) [уже поэтому] представляется благом.[225]

Хорошие (люди] – те, которых не порицают даже враги.[226]

Терпеть несправедливость лучше, чем делать несправедливость.[227]

Из двух вещей приятнее та, которая доставляет удовольствие с меньшей примесью горечи и более продолжительное время.[228]

Лучше то, что труднее.[229]

Из двух благ (…) лучше то, что бывает в конце жизни, ибо то, что бывает под конец, в большей степени обладает свойствами цели.[230]

Цель демократии – свобода, олигархии – богатство, аристократии – воспитание и законность, тирании – защита.[231]

Хорошо казаться человеком, действующим со гласно заранее принятому намерению; поэтому случайности и нечаянности следует считать за нечто, входившее в наше намерение.[232]

Когда ты хочешь хвалить, посмотри, что бы ты мог посоветовать, а когда хочешь дать совет, посмотри, что бы ты мог похвалить.[233]

Не от богатства и бедности люди поступают несправедливо.[234]

Между местью и наказанием есть разница: наказание производится ради наказуемого, а мщение ради мстящего, чтобы утолить его гнев.[235]

Мы не гневаемся на того, кого считаем недоступным нашей мести.[236]

И в горестях и в слезах есть (…) своего рода наслаждение: горечь является вследствие отсутствия любимого человека, но в припоминании и некоторого рода лицезрении его – что он делал и каков он был – заключается наслаждение.[237]

Быть объектом удивления приятно уже потому, что с этим связан почет.[238]

[Обижают] и врагов, и друзей, потому что первых обидеть легко, а вторых приятно.[239]

Правда заключается (…) в том, чтобы (…) иметь в виду не закон, а законодателя, не букву закона, а мысль законодателя, не самый поступок, а намерение человека, не часть, а целое.[240]

И забывчивость может вызывать гнев, например, забвение имен, хотя это вещь незначительная. Дело в том, что забывчивость кажется признаком пренебрежения.[241]

Умеющие перенести шутку и прилично пошутить (…) доставляют одинаковое удовольствие своему ближнему.[242]

Никто не любит того, кого боится.[243]

Гнев врачуется временем, ненависть же неизлечима.[244]

Страшны и обиженные (…), потому что всегда выжидают удобного случая [отомстить]. Страшны и обидевшие, (…) потому что они боятся возмездия.[245]

[Для того чтобы испытывать страх] человек должен испытывать некоторую надежду на спасение того, за что он тревожится; доказательством этому служит то, что страх заставляет людей размышлять, между тем как о безнадежном никто не размышляет.[246]

Смелость есть надежда, причем спасение представляется близким, а все страшное – далеким.[247]

Во время морского путешествия смело смотрят на предстоящие опасности люди, незнакомые с бурями, и люди, по своей опытности знающие средства к спасению.[248]

Больше стыдятся того, что делают на глазах у других и явно, откуда и пословица «стыд находится в глазах».[249]

Разглашать склонны люди обиженные.[250]

Мы (…) стыдимся не одного и того же перед знакомыми и незнакомыми.[251]

Сострадание [есть] некоторого рода печаль при виде бедствия (…), которое могло бы постигнуть или нас самих, или кого-нибудь из наших близких. (…) Потому-то люди, совершенно погибшие, не испытывают сострадания: они полагают, что больше ничего не могут потерпеть, ибо все уже потерпели.[252]

Мы чувствуем сострадание к людям знакомым, если они не очень близки нам, к очень же близким относимся так же, как если бы нам самим предстояло несчастье; потому-то и Амазис, как рассказывают, не плакал, видя, как его сына ведут на смерть, но заплакал при виде друга, просящего милостыню: последнее возбудило в нем сострадание, а первое ужас.[253]

Ужасное (…) уничтожает сострадание и часто способствует возникновению противоположной страсти.[254]

Люди малодушные завистливы, потому что им все представляется великим.[255]

Люди завидуют тем, кто к ним близок по времени, по месту, по возрасту и по славе.[256]

Юноши (…) любят почет, но еще больше любят победу, потому что юность жаждет превосходства.[257]

Юноши (…) добродушны, потому что еще не видели многих низостей. Они легковерны, потому что еще не во многом были обмануты. (…) Они великодушны, потому что жизнь еще не унизила их и они не испытали нужды.[258]

У юношей будущее продолжительно, прошедшее же кратко: в первый день не о чем помнить, надеяться же можно на все.[259]

Юноши (…) легко доступны состраданию, потому что считают всех честными и слишком хорошими: они мерят своих ближних своей собственной неиспорченностью.[260]

Остроумие есть отшлифованное высокомерие.[261]

[Старики] сильно не любят и не ненавидят, но, согласно совету Бианта: любят, как бы готовясь возненавидеть, и ненавидят, как бы намереваясь полюбить.[262]

[Старики] подозрительны вследствие своей недоверчивости, а недоверчивы вследствие своей опытности.[263]

Старость пролагает дорогу трусости, ибо страх есть охлаждение.[264]

[Старики] привязаны к жизни, и чем ближе к последнему дню, тем больше.[265]

Полезное есть благо для самого человека, а прекрасное есть безотносительное благо.[266]

[Старики] более живут воспоминанием, чем надеждой, потому что для них остающаяся жизнь коротка, прошедшая длинна (…). В этом же причины их болтливости: они постоянно говорят о прошедшем, потому что испытывают наслаждение, предаваясь воспоминаниям.[267]

И старики доступны состраданию, но не по той самой причине, по какой ему доступны юноши: эти последние – вследствие человеколюбия, а первые – по своему бессилию, потому что на все бедствия они смотрят, как на близкие к ним.[268]

Ворчливое противоположно смешному.[269]

Тело достигает цветущей поры от тридцати до тридцати пяти лет, а душа – около сорока девяти лет.[270]

Характер, сообщаемый богатством, есть характер человека неразумного и счастливого.[271]

Быть вновь разбогатевшим значит как бы быть невоспитанным богачом.[272]

По большей части будущее подобно прошедшему.[273]

Пользоваться изречениями прилично (…) относительно того, в чем человек опытен (…), употребление же изречений по поводу того, в чем человек неопытен, есть признак неразумия и невоспитанности.[274]

Люди необразованные в глазах толпы кажутся более убедительными, чем образованные.[275]

Одна жрица не позволяла своему сыну говорить политические речи, сказав: «Если ты будешь говорить справедливое, тебя возненавидят люди, если несправедливое – боги». Но можно также сказать, что должно говорить такие речи, ибо если ты будешь говорить справедливое, тебя полюбят боги, если несправедливое – люди.[276]

Прорицатели выражаются о деле общими фразами именно потому, что здесь менее всего возможна ошибка. Как в игре в «чет и нечет» скорее можно выиграть, говоря просто «чет» или «нечет», чем точно обозначая число.[277]

Написанное должно быть удобочитаемо и удобопонимаемо, а это – одно и то же.[278]

Речь должна обладать ритмом, но не метром, так как в последнем случае получатся стихи.[279]

Ямб есть (…) форма речи большинства людей.[280]

Стиль речи письменной – самый точный, а речи полемической – самый актерский.[281]

Ирония отличается более благородным характером, чем шутовство, потому что в первом случае человек прибегает к шутке ради самого себя, а шут делает это ради других.[282]

Одни копят, словно должны жить вечно, а другие тратят, словно тотчас умрут.[283]

Друг – это одна душа в двух телах.[284]

Мудрец не свободен от страстей, а умерен в страстях.[285]

Один болтун, сильно докучавший ему [Аристотелю] своим пустословием, спросил его: «Я тебя не утомил?» Аристотель ответил: «Нет, я не слушал».[286]

[Аристотеля] попрекали, что он подавал милостыню человеку дурного нрава; он ответил: «Я подаю не нраву, а человеку».[287]

[Аристотелю] сказали, что кто-то бранит его заочно; он сказал: «Заочно пусть он хоть бьет меня!»[288]

Человек по своей природе есть существо общественное.

Надежда – это сон наяву.

У всякого человека в отдельности и у всех вместе есть, можно сказать, известная цель, стремясь к которой они одно избирают, другого избегают.

Жизнь требует движения.

Невежда удивляется, что вещи таковы, каковы они суть, и такое удивление есть начало знания; мудрец, наоборот, удивился бы, если бы вещи были иными, а не таковыми, какими он их знает.

Это долг – ради спасения истины отказаться даже от дорогого и близкого.

Человек, достигший полного совершенства, выше всех животных; но зато он ниже всех, если он живет без законов и без справедливости. Действительно, нет ничего чудовищнее вооруженной несправедливости.

Более подходит нравственно хорошему человеку выказать свою честность.

Платон – друг, но истина дороже.

Назначение человека – в разумной деятельности.

Деяние есть живое единство теории и практики.

Каждый человек должен преимущественно браться за то, что для него возможно и что для него пристойно.

Начало есть более чем половина всего.

Ничто так не истощает и не разрушает человека, как продолжительное физическое бездействие.

Лучше в совершенстве выполнить небольшую часть дела, чем сделать плохо в десять раз более.

Учителя, которым дети обязаны воспитанием, почтеннее, чем родители: одни дарят нам только жизнь, а другие – добрую жизнь.

Между человеком образованным и необразованным такая же разница, как между живым и мертвым.

Воспитание – в счастье украшение, а в несчастье – прибежище.

Ученикам, чтобы преуспеть, надо догонять тех, кто впереди, и не ждать тех, кто позади.

Тот, кто обозревает немногое, легко выносит суждение.

Совершенно очевидно, что из числа полезных (в житейском обиходе) предметов следует изучать те, которые действительно необходимы, но не все без исключения.

Каждому человеку свойственно ошибаться, но никому, кроме глупца, не свойственно упорствовать в ошибке.

Мудрость – это самая точная из наук.

Ошибаться можно различно, верно поступать можно лишь одним путем, поэтому-то первое легко, а второе трудно; легко промахнуться, трудно попасть в цель.

Разумный гонится не за тем, что приятно, а за тем, что избавляет от неприятностей.

Достоинство речи – быть ясной и не быть низкой.

Чересчур блестящий слог делает незаметными как характеры, так и мысли.

Ясность – главное достоинство речи.

Всего приятнее для нас те слова, которые дают нам какое-нибудь знание.

Из привычки так или иначе сквернословить развивается и склонность к совершению дурных поступков.

Хвалить людей в лицо – признак лести.

Все льстецы – прихвостни.

Шутка есть ослабление напряжения, поскольку она отдых.

Шутить надо для того, чтобы совершать серьезные дела.

Остроумен тот, кто шутит со вкусом.

Хороша книга, если автор в ней высказывает только то, что следует, и так, как следует.

Свойство тирана – отталкивать всех, сердце которых гордо и свободно.

Кто спрашивает, почему нам приятно водиться с красивыми людьми, тот слеп.

Природа дала человеку в руки оружие – интеллектуальную моральную силу, но он может пользоваться этим оружием и в обратную сторону, поэтому человек без нравственных устоев оказывается существом и самым нечестивым и диким, низменным в своих половых и вкусовых инстинктах.

Не для того мы рассуждаем, чтобы знать, что такое добродетель, а для того, чтобы стать хорошими людьми.

Хорошо рассуждать о добродетели – не значит еще быть добродетельным, а быть справедливым в мыслях – не значит еще быть справедливым на деле.

Нравственные качества обнаруживаются в связи с намерением.

Добродетель посредине.

Мужество – добродетель, в силу которой люди в опасностях совершают прекрасные дела.

Никто лучше мужественного не перенесет страшное.

Мужественным называется тот, кто безбоязненно идет навстречу прекрасной смерти.

Наслаждаться общением – главный признак дружбы.

Друг – это одна душа, живущая в двух телах.

У кого есть друзья, у того нет друга.

Друг всем – ничей друг.

О, друзья мои! Нет на свете друзей!

Нравственный человек многое делает ради своих друзей и ради отечества, даже если бы ему при этом пришлось потерять жизнь.

Дружба не только неоценима, но и прекрасна; мы восхваляем того, кто любит своих друзей, и иметь много друзей кажется чем-то прекрасным, а некоторым даже кажется, что быть хорошим человеком и другом – одно и то же.

Дружба – самое необходимое для жизни, так как никто не пожелает себе жизни без друзей, даже если б он имел все остальные блага.

Дружба довольствуется возможным, не требуя должного.

Раб предпочитает раба, господин – господина.

Не любит тот, кто не любит всегда.

Любить – значит желать другому того, что считаешь за благо, и желать притом не ради себя, но ради того, кого любишь, и стараться по возможности доставить ему это благо.

Властвует над страстями не тот, кто совсем воздерживается от них, но тот, кто пользуется ими так, как управляют кораблем или конем, то есть направляют их туда, куда нужно и полезно.

Когда гнев или какой-либо иной подобного рода аффект овладевает индивидом, решение последнего неминуемо становится негодным.

Каждый может разозлиться – это легко; но разозлиться на того, кого нужно, и настолько, насколько нужно, и тогда, когда нужно, и по той причине, по которой нужно, и так, как нужно, – это дано не каждому.

Кто двигается вперед в науках, но отстает в нравственности, тот более идет назад, чем вперед.

Гнев есть зверообразная страсть по расположению духа, способная часто повторяться, жестокая и непреклонная по силе, служащая причиною убийств, союзница несчастия, пособница вреда и бесчестия.

Благодарность быстро стареет.

Есть люди столь скупые, как если бы они собирались жить вечно, и столь расточительные, как если бы собирались умереть завтра.

Многое может случиться меж чашей вина и устами.

Излишество в удовольствиях – это распущенность, и она заслуживает осуждения.

Привычка находить во всем только смешную сторону – самый верный признак мелкой души, ибо смешное лежит на поверхности.

Преступление нуждается лишь в предлоге.

Чтобы разбудить совесть негодяя, надо дать ему пощечину.

Женщины, предающиеся пьянству, рожают детей, похожих в этом отношении на своих матерей.

Все знают, что смерть неизбежна, но так как она не близка, то никто о ней не думает.

Хотя мы и смертны, мы не должны подчиняться тленным вещам, но, насколько возможно, подниматься до бессмертия и жить согласно с тем, что в нас есть лучшего.

Музыка способна оказывать известное воздействие на этическую сторону души; и раз музыка обладает такими свойствами, то, очевидно, она должна быть включена в число предметов воспитания молодежи.

Комедия имеет намерение отображать людей худших, а трагедия – лучших, чем существующие.

Серьезное разрушается смехом, смех – серьезным.

Целью войны является мир.

Музыка облагораживает нравы.

Человек – политическое животное.

Высшей истинностью обладает то, что является причиной следствий, в свою очередь, истинных.

Привычка – вторая натура.

Прекрасная вещь – общение с мудрецом.

От слов и ум к высотам устремляется. И возвышает человека.

Не корми словами вместо хлеба.

У короткого ума – длинный язык.

Тот истинный мудрец, кто многое сказать умеет коротко и ясно.

Не насладится муж, когда жене не любо наслажденье.

Умный многому сумеет научиться у врага.

Хитрить, как лиса, человеку стыдно, сумой переметной быть не следует.

Быть крылатым от рожденья лучше всех на свете благ.

Против злословия клеветника нет лекарства.

Когда мне должен кто, отлично помню я, но если должен я, не помню, хоть убей.

Где хорошо, там и родина.

Несравненный дар – могучая стойкость души. С нею в жизни ничего не страшно.

Будь в моем распоряжении другая земля, на которую можно было бы встать, я сдвинул бы с места нашу.[289]

Дайте мне точку опоры, и я сдвину Землю.

Острее жалит боль, когда ее причиняет кто-нибудь из близких.

Гнев порабощает и унижает даже достойнейшего человека.

Следует любить друга, помня при этом, что он может стать врагом, и ненавидеть врага, помня, что он может стать другом.

Кто хочет иметь друга без недостатков, тот остается без друзей.

Медленно приступай к делу, но, взявшись за дело, твердо держись его.

Царство красоты может быть уничтожено одним волоском.[290]

Скупцы так много заботятся о богатстве, словно оно их собственное, но так мало им пользуются, словно оно чужое.[291]

Великое несчастье – неумение переносить несчастье.[292]

Старость он [Бион] называл пристанищем для всех бедствий, потому что все несчастья скопляются к этому возрасту.[293]

Агамемнон у Гомера (…) «От горя рвет нестриженые волосы», – строка, над которой посмеялся Бион, сказав, что нужно быть очень глупым царем, чтобы в скорби рвать на себе волосы, как будто лысая голова свободна от горя.[294]

С шуткой обращайся осторожно.

Ты, возможно, будешь понят ложно.

Самомнение – помеха успеху.

Тревожнее живется тому, кто больше всего жаждет благоденствия.

Уродливая жена будет тебе наказанием, красивая общим достоянием.

Не следует бранить старость: ведь мы и сами рады были бы дожить до старости.

Завистник печален или потому, что его самого постигло несчастье, или потому, что кому-то другому повезло.

Если бы счастье заключалось в телесных удовольствиях, мы бы назвали счастливыми быков, когда они находят горох для еды.[295]

Солнце – не только новое каждый день, но вечно и непрерывно новое.[296]

Если бы все существующее превратилось в дым, то органом познания были бы ноздри.[297]

Из всего – одно, и из одного – все.[298]

Все движется.[299]

Не чая нечаянного, не выследишь неисследимого и недоступного.[300]

Родившись, они [люди] стремятся жить и, тем самым, умереть, лучше же сказать – успокоиться, и оставляют детей, порожденных для смерти.[301]

Смерть – все, что мы видим, когда бодрствуем, а все, что мы видим, когда спим, есть сон.[302]

Людей ждет после смерти то, чего они не ожидают и не предполагают.[303]

Космос (…) не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий.[304]

Многознайство уму не научает.[305]

За закон народ должен биться, как за городскую стену.[306]

Границ души тебе не отыскать, по какому бы пути ты ни пошел: столь глубока ее мера.[307]

Один для меня – десять тысяч, если он наилучший.[308]

В одни и те же воды мы погружаемся и не погружаемся, мы существуем и не существуем.[309]

Гармония мира натянута в противоположные стороны, как у лиры и лука.[310]

Вечность есть играющее дитя, которое расставляет шашки: царство над миром принадлежит ребенку.[311]

Война есть отец всего. Она сделала одних богами, других людьми, одних рабами, других свободными.[312]

Скрытая гармония лучше явной.[313]

Путь вверх-вниз один и тот же.[314]

Бессмертные – смертны, смертные – бессмертны; смертью друг друга они живут, жизнью друг друга они умирают.[315]

Прекраснейшая из обезьян безобразна в сравнении с человеческим родом.[316]

У бодрствующих один, общий мир, а спящие отворачиваются каждый в свой собственный.[317]

В одну и ту же реку нельзя войти дважды.[318]

Не будь солнца, мы бы не знали, что такое ночь.[319]

Без солнца не было бы ночи.[320]

Глаза – более точные свидетели, чем уши.[321]

Для бога все прекрасно и справедливо; люди же одно признали несправедливым, другое – справедливым.[322]

Людям не было бы лучше, если бы исполнялись все их желания.[323]

Болезнь делает приятным здоровье, зло – добро, голод – насыщение, усталость – отдых.[324]

Характер человека есть его демон. (Т. е. характер определяет судьбу.)[325]

Природа любит скрываться.[326]

Холодное теплеет, теплое холодеет, влажное высыхает, сухое увлажняется.[327]

Взрослый муж слывет глупым у бога, как ребенок – у взрослого мужа.[328]

На вопрос, почему он молчит, Гераклит ответил: «Чтобы вы болтали».[329]

Просьбою эфесцев дать им закон он [Гераклит] пренебрег, ибо город был уже во власти дурного правления. Удалившись в храм Артемиды, он играл с мальчишками в бабки, а обступившим его эфесцам сказал: «Чему дивитесь, негодяи? разве не лучше так играть, чем управлять в вашем государстве?»[330]

Ум – бог для каждого.

Звери, живя вместе с нами, становятся ручными, а люди, общаясь друг с другом, становятся дикими.

Мышление – великое достоинство, и мудрость в том, чтобы говорить истинное и чтобы, прислушиваясь к природе, поступать с ней сообразно.

Доверять неразумным ощущениям – свойство грубых душ.

Народ должен защищать закон, как свой оплот, как охранительную свою стену.

Правда настигает лжецов и лжесвидетелей.

Своеволие следует гасить скорее, чем пожар.

Взаимную беседу следует вести так, чтобы каждый из собеседников извлек из нее пользу, приобретая больше знаний.

Пока человек не умрет, воздержись называть его блаженным, но лучше удачливым. (Приписано Салону.)[331]

Ушам люди доверяют меньше, чем глазам.[332]

Женщины вместе с одеждой совлекают с себя и стыд.[333]

Всякое божество завистливо и вызывает у людей тревоги.[334]

Человек – лишь игралище случая.[335]

Нет столь неразумного человека, который предпочитает войну миру. В мирное время сыновья погребают отцов, а на войне отцы – сыновей.[336]

Предопределенного Роком не может избежать даже бог.[337]

Нет для них [персов] ничего более позорного, как лгать, а затем делать долги. Последнее – по многим другим причинам, а особенно потому, что должник, по их мнению, неизбежно должен лгать.[338]

[У эллинов] посреди города есть определенное место, куда собирается народ, обманывая друг друга и давая ложные клятвы. (Царь Кир о рынках.)[339]

По моему мнению, о богах все люди знают одинаково мало.[340]

[В Египте] на пиршествах у людей богатых после угощения один человек обносит кругом деревянное изображение покойника, лежащего в гробу (…) со словами: «Смотри на него, пей и наслаждайся жизнью! После смерти ведь ты будешь таким!»[341]

Стрелок натягивает свой лук, только когда он нужен, и спускает тетиву, когда нет нужды. Ведь если бы лук был постоянно натянут, он бы лопнул. (?) Такова же и человеческая природа если бы человек вздумал всегда предаваться серьезным делам, не позволяя себе никаких развлечении и шуток, то либо неприметно впал бы в безумие, либо сразу был бы разбит параличом.[342]

Если бы предоставить всем народам на свете выбирать самые лучшие из всех обычаи и нравы, то каждый народ, внимательно рассмотрев их, выбрал бы свои собственные.[343]

Лучше возбуждать зависть, чем сожаление[344]

Не исправляй беду бедою.[345]

Недопустимо (…), спасаясь от высокомерия тирана, подпасть под владычество необузданной черни. Ведь тиран по крайней мере знает, что творит, а народ даже и не знает.[346]

С ростом тела растут и духовные силы, а когда тело начинает стареть, то с ним вместе дряхлеет и дух и дух уже неспособен к великим свершениям.[347]

Малые создания вовсе не возбуждают зависти божества. (…) Бог мечет свои перуны в самые высокие дома и деревья.[348]

Клевета двоих делает преступниками, а третьего – жертвой.[349]

Обычно (…) люди видят во сне то, о чем они думают днем.[350]

Обстоятельства правят людьми, а не люди обстоятельствами.[351]

Если бы все люди однажды вынесли на рынок все свои грешки и пороки, то каждый, разглядев пороки соседа, с радостью (…) унес бы свои домой.[352]

Мой долг передавать все, что рассказывают, но (…) верить всему я не обязан.[353]

Людей у персов много, а мужей среди них мало.[354]

Мощь у царя превышает человеческую, и руки у него загребущие.[355]

Клевета ужасна потому, что жертвой ее несправедливости является один, а творят эту несправедливость двое: тот, кто распространяет клевету, и тот, кто ей верит.

Издревле есть у людей мудрые и прекрасные изречения; от них следует нам поучаться.

Людям, решившимся действовать, обыкновенно бывают удачи; напротив, они редко удаются людям, которые только и занимаются тем, что взвешивают и медлят.

Если не высказаны противоположные мнения, то не из чего выбирать наилучшее.

Истинно мужественный человек должен обнаруживать робость в то время, когда на что-либо решается, должен взвесить все случайности, но при исполнении необходимо быть отважным.

Лучше быть предметом зависти, чем сострадания.

Знай время.

Истинно велик тот человек, который сумел овладеть своим временем!

Медлительный борется с бедами всю свою жизнь непрерывно.

То слово не исчезнет совершенно, которое повторяется многими в народе.

Все огляди хорошо, чтоб не на смех соседям жениться.

Не тот гражданин хорош, (…) кто, незаконным путем доставив городу доход в данный момент, уничтожает законные доходы города.[356]

Если будет опасно приобретать имущество и делать сбережения, кто захочет рисковать?[357]

[Обращаясь к суду присяжных:] Не добавляйте ничего от самих себя к обвинению, а лучше – к защите.[358]

Человек не начинает прелюбодействовать в возрасте пятидесяти лет, или он всегда был таковым.[359]

Заслугой стратега является принятие разумных решений, а побеждают в сражении те, которые добровольно рискуют своей жизнью.[360]

Для благоденствия людей нужно, чтобы силу имел голос закона, а не гнев какого-либо человека, чтобы свободные люди опасались улик, а не обвинения.[361]

Грех называть погибшими людей, потерявших жизнь (…) ради прекрасной цели.[362]

[В ответ на обвинение в том, что для защиты Афин в войне с Македонией он, Гиперид, предложил дать свободу рабам и восстановить в правах граждан-изгнанников, хотя закон запрещал вносить подобные предложения:] Оружие македонян закрывало от меня буквы этих законов.[363]

Не тронь лиха, пока тихо.[364]

Жизнь коротка, путь искусств долог, удобный случай скоропреходящ, опыт обманчив, суждение трудно.[365]

В самых сильных болезнях нужны и средства самые сильные.[366]

Старики весьма легко переносят пост; во вторую очередь – люди взрослые, труднее – люди молодые, а всех труднее – дети, и из этих последних – те, которые отличаются слишком большой живостью.[367]

Если сон облегчает страдания, болезнь не смертельна.[368]

Сон и бессонница, то и другое сверх меры проявляющееся, – дурной знак.[369]

Беспричинная усталость предвещает болезнь.[370]

У всех, кто, страдая какой-либо частью тела, не чувствует совсем страдания, у тех болен ум.[371]

Питье вина утоляет голод.[372]

Во всякой болезни не терять присутствия духа и сохранять вкус к еде – хороший признак, противоположное – дурной.[373]

Полезнее избирать и питье, и пищу, менее хорошие по качеству, но более приятные, чем лучшие по качеству, но неприятные.[374]

Старики (…) меньше болеют, чем молодые. Но если у них бывают какие-либо болезни хронические, эти последние большей частью кончаются вместе с жизнью.[375]

Из двух страданий, происшедших в одно время, но не в одном и том же месте тела, более сильное ослабляет другое.[376]

Привыкшие нести обычные труды, даже если они будут люди слабые или старые, переносят эти труды легче, чем люди крепкие и молодые, но непривычные.[377]

Кто часто держит себя в тепле, у того происходят следующие вредные последствия: изнеженность мышц, слабость нервов, тупость ума, кровотечения, обмороки; все это имеет следствием смерть.[378]

Бред, бывающий вместе со смехом, менее опасен, но бред серьезный более опасен.[379]

Чего не излечивает лекарство, излечивает железо. А чего железо не излечивает, излечивает огонь. А чего огонь не излечивает, то должно считаться неизлечимым.[380]

Я направлю режим больных к их выгоде (…), воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости.[381]

Что бы при лечении (…) я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной.[382]

Поспешность и чрезмерная готовность, даже если бывают весьма полезны, презираются.[383]

Есть люди, которые проявляют свое искусство в злословии искусств.[384]

Добиваться в болезнях двоякого – приносить пользу или не навредить.[385]

Больной должен вместе с врачом бороться с болезнью.[386]

Лечит болезни врач, но излечивает природа.

Медицина поистине есть самое благородное из всех искусств.

Жизнь коротка, путь искусства долог, удобный случай скоропреходящ, опыт обманчив, суждение трудно. Поэтому не только сам врач должен употреблять в дело все, что необходимо, но и больной, и окружающие, и все внешние обстоятельства должны способствовать врачу в его деятельности.

Наши пищевые вещества должны быть лечебным средством, а наши лечебные средства должны быть пищевыми веществами.

Действия диетических средств – продолжительны, а действия лекарств – скоропреходящи.

Противоположное излечивается противо– положным.

Врач – философ; ведь нет большой разницы между мудростью и медициной.

Не вреди (больному).

Чего не лечат лекарства, излечивает железо; чего не врачует железо, исцеляет огонь; чего не исцеляет огонь, то следует считать неизлечимым.

Гимнастика, физические упражнения, ходьба должны прочно войти в повседневный быт каждого, кто хочет сохранить работоспособность, здоровье, полноценную и радостную жизнь.

Как суконщики чистят сукна, выбивая их от пыли, так гимнастика очищает организм.

Лица, подверженные ежедневно трудам, переносят их, хотя бы были слабы и стары, легче, нежели люди сильные и молодые, без привычки.

Праздность и ничегонеделание влекут за собой порочность и нездоровье – напротив того, устремление ума к чему-либо приносит за собой бодрость, вечно направленную к укреплению жизни.

Ни насыщение, ни голод и ничто другое не хорошо, если преступает меру природы.

Пьянство – причина слабости и болезненности детей.

Сколько звезд на небе, столько обманов таит женское сердце.

Гибок язык человека; речей в нем край непочатый.

Время на все есть: свой час для беседы, свой час для покоя.

Глупец познает только то, что свершилось.

Нет ничего худшего, чем блуждать в чужих краях.

Дым отечества сладок.

Прекрасное недолговечно.

Я – тебе, ты – мне.

Бог находит виновного.

Сделанное и дурак поймет.

Приятны завершенные труды.

Какое слово скажешь, такое в ответ и услышишь.

Об одном следует говорить, а о другом – молчать.

Женщину украшает молчание.

Нет ничего пагубнее женщины.

Не навязывай услуг против воли.

Ничто не существует; (…) если и существует, то оно не познаваемо (…); если оно и познаваемо, то (…) непередаваемо.[387]

Трагедия – это обман, где обманщик справедливее честного, а обманутый мудрее необманутого.[388]

Следует серьезность противника отражать шуткой, а шутку – серьезностью.[389]

Кто посеет позор, пожнет несчастье.[390]

Искусство убеждать людей много выше всех искусств, так как оно делает всех своими рабами по доброй воле, а не по принуждению.[391]

Серьезные доводы противника опровергай шуткой, шутки – серьезностью.

Слово – величайший владыка: видом малое и незаметное, а дела творит чудесные – может страх прекратить и печаль отвратить, вызвать радость, усилить жалость.

Страстность и сила [выражения] исчезают в растянутой речи. И как животные сжимают тело, вступая в драку, так речь как бы стягивается в кольцо для усиления выразительности.[392]

Значительная мысль, выраженная в сжатой форме, приобретает вид мудрости, подобно тому как уже в семени прозревает большое дерево.[393]

Гнев не нуждается в искусной отделке.[394]

Выспренность [в стиле] походит на хвастовство.[395]

Письмо пишется и посылается как своего рода подарок.[396]

Каждый, кто пишет письмо, дает почти что изображение своей души.[397]

Во всяком сочинении словесного искусства можно разглядеть характер пишущего.[398]

Слишком длинные и напыщенные письма по-настоящему должны бы называться не письмами, а статьями, к которым только приписано «здравствуй!».[399]

Письмо – это выражение дружбы, сжато говорящее о простом деле простыми словами.[400]

Краткость (…) повелительна, тоща как пространность уместна в мольбах и просьбах.[401]

Самое сильное выражение следует приберегать к концу.[402]

Подразумеваемое действует сильнее, а «разжеванное» вызывает пренебрежение.[403]

Смелость – начало дела, но случай – хозяин конца.[404]

[Я] предпочел бы найти одно причинное объяснение, нежели приобрести себе персидский престол.[405]

По уговору холод, по уговору тепло, по существу же лишь атомы и пустота.[406]

Несвоевременные удовольствия порождают неудовольствия.[407]

Ищущим блага оно достается с трудом, зло же приходит само и без искания.[408]

Быть хорошим человеком – значит не только не делать несправедливости, но и не желать этого.[409]

Если даже ты наедине с собой, не говори и не делай ничего дурного. Учись гораздо более стыдиться самого себя, чем других.[410]

Совершающий несправедливость несчастнее несправедливо страдающего.[411]

Враг не тот, кто наносит обиду, но тот, кто делает это преднамеренно.[412]

Если перейдешь меру, то самое приятное станет самым неприятным.[413]

Кто в чем-либо нуждается, тот не богат, а кто ни в чем не нуждается, тот не беден.[414]

Глупцы желают долгой жизни, не испытывая радости от долгой жизни.[415]

Глупцы, боясь смерти, желают себе старости.[416]

Не стремись знать все, чтобы не стать во всем невеждой.[417]

Не относись ко всем с недоверием, но будь со всеми осторожен и тверд.[418]

Кто сам не любит никого, того (…) тоже никто не любит.[419]

Кому попался хороший зять, тот приобрел сына, а кому дурной, тот потерял и дочь.[420]

Ложе уничтожает ссору любовников.[421]

Старик уже был юношей, а юноша еще неизвестно, доживет ли до старости. Итак, благо, уже осуществившееся, лучше блага, которое еще в будущем и неизвестно, осуществится ли оно.[422]

Старость есть повреждение всего тела при полной неповрежденности всех частей его.[423]

Гражданская война (…) и для победителей и для побежденных (…) одинаково гибельна.[424]

Бедность в демократии настолько же предпочтительнее так называемого благополучия граждан при царях, насколько свобода лучше рабства.[425]

Прекрасные вещи вырабатывает учение посредством трудов, скверные же вещи без трудов, сами собой производятся.[426]

Больше людей становятся хорошими от упражнения, чем от природы.[427]

Многие, не учившиеся ничему разумному, тем не менее живут разумно.[428]

Должно или быть хорошим, или подражать хорошему.[429]

Чувств больше пяти у животных, мудрецов и богов.[430]

Для меня один человек – что целый народ, а народ – что один человек.[431]

Свободным я считаю того, кто ни на что не надеется и ничего не боится.

Некоторые люди, не зная о разрушении смертной природы человека, терзаемые дурно проводимой жизнью, пребывая в треволнениях и страхах, измышляют лживые басни о том, что будет после смерти.

Честный и бесчестный человек познаются не только из того, что они делают, но и из того, чего они желают.

Должно препятствовать совершению несправедливого поступка. Если же мы этого не в состоянии сделать, то, по крайней мере, мы не должны содействовать несправедливому поступку.

Истина в глубине.

Хорошими люди становятся больше от упражнения, чем от природы.

Быть верным долгу в несчастье – великое дело.

Всякий вид работы приятнее, чем покой.

Если бы дети не принуждались к труду, то они не научились бы ни грамоте, ни музыке, ни гимнастике, ни тому, что наиболее укрепляет добродетель, стыду. Ибо по преимуществу из этих занятий обычно рождается стыд.

Не из страха, но из чувства долга должно воздерживаться от дурных поступков.

Ни искусство, ни мудрость не могут быть достигнуты, если им не учиться.

Многие многознайки не имеют ума.

Суть дела не в полноте знания, а в полноте разумения.

Благоразумие отца есть самое действительное наставление для детей.

Лучше изобличить собственные ошибки, чем чужие.

Лучше думать перед тем, как действовать, чем после.

Причина ошибки – незнание лучшего.

Не телесные силы и не деньги делают людей счастливыми, но правота и многосторонняя мудрость.

Из мудрости вытекают следующие три особенности: выносить прекрасные решения, безошибочно говорить и делать то, что следует.

Выражение лица в зеркале видится, души же – в беседах проявляются.

Для меня слово мудрости ценнее золота.

Откровенная речь – свойство свободного духа, однако опасно выбрать для нее неподходящий момент.

Слово – тень дела.

Многие, совершающие постыднейшие поступки, говорят прекрасные речи.

Не слово, а несчастье есть учитель глупцов.

Тот, кто склонен противоречить и много болтать, не способен изучить то, что нужно.

Должно говорить правду и избегать многословия.

Законы бесполезны как для хороших людей так и для дурных: первые не нуждаются в законах, вторые от них не становятся лучше.

Закон обнаруживает свое благотворное действие лишь тем, кто ему повинуется.

Должно приучать себя к добродетельным делам и поступкам, а не к речам о добродетели.

Мужество делает ничтожными удары судьбы.

Мужествен не только тот, кто побеждает врагов, но и тот, кто господствует над своими страстями.

Страх порождает лесть.

Узнав секрет от друга, не выдавай его, сделавшись врагом: ты нанесешь удар не врагу, а дружбе.

Не стоит жить тому, у кого нет ни одного истинного друга.

Дружба одного разумного человека дороже дружбы всех неразумных.

Не родственные связи создают друзей, но общность интересов.

Единомыслие создает дружбу.

Тот человек, у которого истинные друзья не остаются долго, имеет тяжелый нрав.

В счастье легко найти друга, в несчастье же – в высшей степени трудно.

Многие, которые кажутся друзьями, на самом деле не суть друзья, и наоборот, некоторые, не кажущиеся друзьями, на самом деле друзья.

Мы не столько нуждаемся в помощи друзей, сколько в уверенности, что мы ее получим.

Украшенье женщины – молчаливость; похвальна также и простота наряда.

Только та любовь справедлива, которая стремится к прекрасному, не причиняя обид.

Вражда с родными гораздо тягостнее, чем с чужими.

Если не желаешь многого, то и немногое будет казаться тебе многим.

Умеренность умножает радости жизни и делает удовольствие еще большим.

У кого характер упорядочен, у тех и жизнь благоустроена.

Признак ума – предотвратить обиду, не ответить же на нанесенную обиду – признак бесчувственности.

Жить дурно, неразумно, невоздержанно – значит не плохо жить, но медленно умирать.

Должно стыдиться самого себя столько же, как и других людей, и одинаково не делать дурного, останется ли оно никому не известным или о нем узнают все. Но наиболее должно стыдиться самого себя.

Раскаяние в постыдных делах есть спасение жизни.

Делающий постыдное должен прежде всего стыдиться самого себя.

Постыдно чужие недостатки тщательно примечать, а на свои не обращать внимания.

Забвение своих собственных прегрешений порождает бесстыдство.

Желающий учить того, кто высокого мнения о своем уме, попусту тратит время.

Завистливый человек причиняет огорчение самому себе, словно своему врагу.

Зависть полагает начало раздору среди людей.

Жадность до денег, если она ненасытна, гораздо тягостней нужды, ибо чем больше растут желания, тем больше потребности они порождают.

Все говорить и ничего не желать слушать есть признак гордости.

Наихудшее, чему может научиться молодежь, легкомыслие. Ибо последнее порождает те удовольствия, из которых развивается порок.

Сильно вредят дуракам те, кто их хвалит.

Если не можешь признать похвал заслуженными, то считай их лестью.

Лучше, чтобы хвалил нас кто-нибудь другой, чем хвалить самого себя.

Счастлив тот, кто при малых средствах пользуется хорошим расположением духа, несчастлив тот, кто при больших средствах не имеет душевного веселья.

Благоразумен тот, кто не печалится о том, чего не имеет, и, напротив, рад тому, что имеет.

Подобно тому, как бывает болезнь тела, бывает также болезнь образа жизни.

У всех тех, которые предаются удовольствиям желудка и переходят надлежащую меру в еде, в вине или в наслаждениях любви, удовольствия бывают кратковременные и быстротечные, продолжающиеся, лишь пока они едят или пьют; страдания же, получающиеся в результате этой невоздержанности, бывают многочисленны и продолжительны.

Отказывайся от всякого удовольствия, которое не полезно.

Медицина – сестра философии.

Приятен старик, который приветлив и серьезен.

Сила и красота суть блага юности, блага же старости – расцвет рассудительности.

Из удовольствий наиболее приятны те, которые случаются наиболее редко.

Демонакт пришел к человеку, который, запершись в темном помещении, горько оплакивал своего сына. Философ заявил, что он маг и может вывести на землю тень умершего, при том, однако, условии, что несчастный отец назовет ему имена трех человек, которым никогда не приходилось никого оплакивать. Человек, потерявший сына, (…) не мог никого назвать. «Не смешон ли ты, – сказал Демонакт, – считая, что только сам невыносимо страдаешь, и не зная никого, кто был бы незнаком с горем?»[432]

Один приятель попросил Демонакта: «Пойдем в храм Асклепия и помолимся за моего сына». – «Ты, должно быть, считаешь Асклепия глухим, полагая, что он не услышит нас, если мы будем молиться на этом месте», – сказал философ.[433]

Кто-то спросил Демонакта, считает ли он, что душа бессмертна. «Бессмертна, – ответил он, – но не более, чем все остальное».[434]

Увидев как-то прорицателя, который за плату предсказывал будущее кому угодно, Демонакт сказал: «Я не понимаю, за что ты берешь деньги: ведь если ты можешь изменять предначертанное – сколько бы ты ни потребовал, этого все равно будет мало; если же все свершится так, как угодно божеству, – к чему вообще твои пророчества?»[435]

Кто-то ради насмешки спросил философа: «Если я сожгу тысячу мин дерева, сколько получится мин дыма?» – «Взвесь, – сказал Демонакт, – золу, все остальное вес дыма».[436]

[Плохому] оратору (…) Демонакт посоветовал заниматься упражнениями. (…) Тот ответил, что все время произносит речи наедине с самим собой (…). «Тогда понятно, почему ты плохо говоришь, ведь у тебя такой глупый слушатель».[437]

Некий Полибий, человек совершенно невежественный и не умеющий грамотно разговаривать на своем родном греческом языке, сказал: «Император почтил меня римским гражданством». – «Лучше бы, – возразил Демонакт, – он сделал из тебя грека, а не римлянина».[438]

[О споре невежд:] Один (…) доит козла, а другой ему подставляет решето.[439]

Моясь однажды в бане, Демонакт никак не мог решиться зайти в горячую воду. Кто-то стал yпрекать его в трусости. «Скажи, ради отечества, что ли, должен я сделать это?» – возразил Демонакт.[440]

Когда кто-то удивился, неужели такой философ, как Демонакт, с удовольствием вкушает медовые лепешки, он ответил: «Не думаешь ли ты, что только для дураков строят пчелы свои соты?»[441]

Некий человек, заметив на ногах Демонакта явные признаки старости, спросил: «Что это такое, Демонакт?» А он с улыбкой ответил: «Следы от зубов Харона».[442]

Когда кто-то спросил его: «Как ты думаешь, что из себя представляет подземное царство?» – Демонакт ответил: «Подожди немного, и я тебе напишу оттуда».[443]

Пользуйся чаще ушами, чем языком.

[Диоген] говорил, что когда он видит правителей, врачей или философов, то ему кажется, будто человек – самое разумное из живых существ, но когда он встречает снотолкователей, прорицателей или людей, которые им верят, (…) то ему кажется, будто ничего не может быть глупее человека.[444]

[Диоген] говорил, что, протягивая руку друзьям, не надо сжимать пальцы в кулак.[445]

[Диоген] говорил, что берет пример с учителей пения, которые нарочно берут тоном выше, чтобы ученики поняли, в каком тоне нужно петь им самим.[446]

Увидев однажды женщину, непристойным образом распростершуюся перед статуями богов, и желая избавить ее от суеверия, он [Диоген] подошел и сказал: «А ты не боишься, женщина, что, быть может, бог находится позади тебя, ибо все полно его присутствием, и ты ведешь себя непристойно по отношению к нему?»[447]

Когда он [Диоген] грелся на солнце (…), Александр [Великий], остановившись над ним, сказал: «Проси у меня, чего хочешь»; Диоген ответил: «Не заслоняй мне солнца».[448]

Когда кто-то читал длинное сочинение и уже показалось неисписанное место в конце свитка, Диоген воскликнул: «Мужайтесь, други: виден берег!»[449]

Когда Платон дал определение, имевшее большой успех: «Человек есть животное о двух ногах, лишенное перьев», Диоген ощипал петуха и принес к нему в школу, объявив: «Вот платоновский человек!» После этого к определению было добавлено: «И с широкими ногтями».[450]

Человеку, спросившему, в какое время следует завтракать, он [Диоген] ответил: «Если ты богат, то когда захочешь, если беден, то когда можешь».[451]

Когда кто-то задел его бревном, а потом крикнул: «Берегись!» – он [Диоген] спросил: «Ты хочешь еще раз меня ударить?»[452]

Среди бела дня он [Диоген] бродил с фонарем в руках, объясняя: «Ищу человека».[453]

Тем, кто боялся недобрых снов, он [Диоген] говорил, что они не заботятся о том, что делают днем, а беспокоятся о том, что им приходит в голову ночью.[454]

Когда кто-то, завидуя Каллисфену, рассказывал, какую роскошную жизнь делит он с Александром [Македонским], Диоген заметил: «Вот уж несчастен тот, кто и завтракает и обедает, когда это угодно Александру!»[455]

Об одной грязной бане он спросил: «А где мыться тем, кто мылся здесь?»[456]

[Диоген] просил подаяния у статуи; на вопрос, зачем он это делает, он сказал: «Чтобы приучить себя к отказам».[457]

На вопрос, в каком возрасте следует жениться, Диоген ответил: «Молодым еще рано, старым уже поздно».[458]

Когда у него убежал раб, ему советовали пуститься на розыски. «Смешно, – сказал Диоген, – если Манет может жить без Диогена, а Диоген не сможет жить без Манета».[459]

Спрошенный кем-то, почему люди подают попрошайкам, а философам – никогда, Диоген ответил: «Потому что предполагают, что хромыми и слепыми они еще могут стать, а философами – никогда».[460]

Возвращаясь из Олимпии, на вопрос, много ли там было народу, он [Диоген] ответил: «Народу много, а людей немного».[461]

На вопрос, откуда он, Диоген сказал: «Я – гражданин мира».[462]

Тому, кто стыдил его за то, что он бывает в нечистых местах, он сказал: «Солнце тоже заглядывает в помойные ямы, но от этого не оскверняется».[463]

У расточителя он [Диоген] просил целую мину; тот спросил, почему у других он выпрашивает обол, а у него целую мину. «Потому, – ответил Диоген, – что у других я надеюсь попросить еще раз, а доведется ли еще попросить у тебя, одним богам ведомо».[464]

Увидев прихорашивающуюся старуху, Диоген сказал: «Если для живых – ты опоздала, если для мертвых – поторопись».[465]

Увидев судачивших женщин, Диоген сказал: «Одна гадюка у другой берет яд взаймы».[466]

Поучать старца – что лечить мертвеца.[467]

Однажды Диоген, завтракая в харчевне, позвал к себе проходившего мимо Демосфена. Тот отказался. «Ты стыдишься, Демосфен, зайти в харчевню? – спросил Диоген, – а ведь твой хозяин бывает здесь каждый день!» – подразумевая весь народ и каждого гражданина в отдельности.[468]

Как-то Диоген, прибыв в Олимпию и заметив в праздничной толпе богато одетых родосских юношей, воскликнул со смехом: «Это спесь». Затем философ столкнулся с лакедемонянами в поношенной и неопрятной одежде. «Это тоже спесь, но иного рода», – сказал он.[469]

Когда распространился слух, чти Филипп [Македонский] приближается, на коринфян напал ужас, и все принялись за дело: кто готовил оружие, кто таскал камни, кто исправлял стену (…). Диоген, видя это (…), стал усерднейшим образом катать взад и вперед (…) большой горшок, в котором он тогда жил. На вопрос кого-то из знакомых: «Что это ты делаешь, Диоген?» – он отвечал: «Катаю мой горшок, чтобы не казалось, будто я один бездельничаю, когда столько людей работает».[470]

Некий софист спросил Диогена: «Я – это не ты, верно?» – «Верно», – сказал Диоген. «Я – человек». – «И это верно», – сказал Диоген. «Следовательно, ты – не человек». – «А вот это, – сказан Диоген, – ложь, и если ты хочешь, чтобы родилась истина, начни рассуждение с меня».[471]

Диоген, увидев, как ехавший на колеснице олимпионик Диоксипп все больше поворачивал назад голову, заглядевшись на красивую женщину, смотревшую на шествие, и не в силах оторвать от нее глаз, воскликнул: «Смотрите, как бы девчонка не свернула молодцу шею!»[472]

Однажды афинянин смеялся над ним [Диогеном] в таких словах: «Почему ты, когда хвалишь лакедемонян и порицаешь афинян, не отправляешься в Спарту?» (…) – «Врачи обыкновенно посещают больных, а не здоровых».[473]

Диоген (…) велел бросить себя без погребения. «Как, на съедение зверям и стервятникам?» – «Отнюдь! – ответил Диоген. – Положите рядом со мной палку, и я буду их отгонять». – «Как же? Разве ты почувствуешь?» – «А коли не почувствую, то какое мне дело до самых грызучих зверей?»[474]

Ищу человека!

С правдой надо жить, как при огне: ни сильно приближаться, чтоб не ожег, ни далеко отходить, чтобы холодно не было.

Торжество над самим собой есть венец философии.

Для того чтобы жить как следует, надо иметь или разум, или петлю.

Все находится во власти богов; мудрецы – друзья богов; но у друзей все общее; следовательно, все на свете принадлежит мудрецам.

Если ты подаешь другим, то подай и мне; если нет, то начни с меня.

Народу много, а людей немного.

Отцы и дети не должны дожидаться просьбы друг от друга, а должны предупредительно давать потребное друг другу, причем первенство принадлежит отцу.

Те безрассуднее скотов, кто утоляет жажду не водой, а вином.

Причинять муки своим завистникам – это быть в хорошем настроении.

Льстец – самый опасный из ручных животных.

Из этой жизни хорошо уйти, как с пира: не жаждая, но и не упившись.

При ссоре с кем-либо нужно иметь в виду, чтобы эта ссора сменилась впоследствии дружбой.

[О слушателях Диогена:] Когда он сыпал шутками и насмешками (…), они приходили в восторг, но если он начинал говорить более возвышенно и с жаром, они не могли стерпеть его резкости. (…) Подобным же образом дети охотно играют с породистыми собаками, но если те рассердятся и залают громче, (…) пугаются до смерти.[475]

Людей учить трудно, а морочить легко.[476]

Люди морочат не только друг друга, но еще и самих себя.[477]

Учиться трудно, но еще трудней переучиваться.[478]

Время во всем лучший судия.[479]

Почти у всех людей душа так глубоко извращена жаждой славы, что им желанней слышать, как на всех углах кричат об их ужасных несчастьях, нежели остаться безвестными.[480]

Люди (…) страстно жаждут, чтобы как можно больше было о них разговоров, а каких именно – это им все равно.[481]

Из людей Гомер был самым отчаянным вралем и, когда лгал, проявлял не меньше спокойствия и важности, чем когда говорил правду.[482]

Большинство людей (…) ничего не знает в точности, а только повторяет, что твердит молва, даже если они современники событий; что же до следующего и третьего поколений, то уж они и вовсе ни о чем не имеют понятия и, что им ни скажут, все охотно принимают на веру.[483]

Коль скоро что-то немыслимое было однажды усвоено, то уже становится немыслимо не верить этому.[484]

Поистине, род человеческий готов лишиться чего угодно, но не голоса и речи; в этом одном уже неизмеримое его богатство.

Если от грязных ног, идущих по глине и кучам мусора, вред невелик, то от невежественного языка немалый урон бывает слушателям.

Во всяком деле перемена – приятная вещь.[485]

В разнообразии перемен красота остается вечно новой.[486]

У лучших прозаиков и поэтов достоинства речи бывают одни и те же.[487]

Стиль – это человек.[488]

В сомнительных случаях время – лучший истолкователь.[489]

История – это философия в примерах.[490]

Его безыскусственность (…) крайне искусственна. (О риторе Лисии.)[491]

Не верь женщине, даже если она говорит правду.[492]

Существует ли более сильное и более мучительное страдание, чем бегство из родной страны?

От малой искры до пожара

Людей язык доводит…

Невоздержанный язык – худшее из зол.

О Зевс! Зачем ты дал людям верные признаки отличить настоящее золото от поддельного, тогда как у человека нет на теле ни одной приметы, по которой можно было бы узнать мерзавца.

От подношений и боги становятся сговорчивыми.

Когда двое говорят и один из них сердится – тот, кто уступает, – умнее.

От дара подлых рук добра не жди.

Не может быть добрым рожденный от злого отца.

У истинных друзей все общее.

Лишь ласковый имеет дар пленять.

Прекрасно сказано, что в споре двух сторон суд обе стороны обязан выслушать.

Как нельзя порицать за невольный проступок, так нельзя и хвалить за вынужденное благодеяние.

Звание свободного человека дороже всего.

Школьные учителя выживают из ума оттого, что вечно возятся с мальчиками.[493]

Обладает добродетелью лишь тот, кто постоянно ею пользуется.[494]

Все хорошие люди – друзья друг другу.[495]

Однажды он [Зенон] порол раба за кражу. «Мне суждено было украсть!» – сказал ему раб. «И суждено было быть битым», – ответил Зенон.[496]

Юноша! Скромно пируй и шумную Вакхову влагу

С трезвой струею воды, с мудрой беседой мешай.

Прекращай занятия, оставаясь в состоянии еще заниматься.[497]

Приучайся быть не угрюмым, а сосредоточенным, ибо угрюмость создаст тебе репутацию надменного человека, сосредоточенность же – рассудительного.[498]

Остерегайся клеветы, даже если она лжива, ибо большинство людей истины не знает, в своих суждениях же следует за молвой.[499]

Упражняй себя добровольными трудами, чтобы при случае быть в состоянии переносить и вынужденные.[500]

Многие сочувствуют своим друзьям в их несчастье, в счастье же – завидуют.[501]

Будь доволен тем, что есть, однако стремись к лучшему.[502]

Никого не попрекай неудачей, ибо судьба распоряжается всеми, и будущее неизвестно.[503]

Часто, задев кого-либо словами, люди расплачиваются за это делами.[504]

С кем хочешь подружиться, о тех отзывайся с похвалою перед людьми, которые могут передать о твоих словах. Ведь похвала – начало дружбы, поношение же – вражды.[505]

Обдумывай решения медленно, приводи их в исполнение быстро.[506]

Если намерен посоветоваться с кем-нибудь по поводу своих дел, посмотри сначала, как этот человек управляется с собственными.[507]

Повинуйся царским законам, однако самым сильным законом считай царскую волю.[508]

У многих язык опережает мысль.[509]

[Совет правителю:] Не делай ничего в гневе, однако делай вид, что ты раздражен, когда тебе это удобно.[510]

Так относись к более слабым государствам, как ты хотел бы, чтобы более сильные относились к тебе.[511]

В Афинах для приезжего всегда праздник.[512]

Малым государствам можно прибегать к любому способу, чтобы выжить.[513]

Наши мирные договоры бессмысленны: мы не прекращаем, а лишь откладываем войны.[514]

Не будет между нами согласия до тех пор, пока мы не найдем себе общего врага.[515]

Исократ, когда его на пирушке попросили сказать что-нибудь, (…) [ответил:] «В чем я силен, это сейчас не ко времени, а что сейчас ко времени, в том я не силен».[516]

Когда хочешь посоветоваться с кем-нибудь о своем деле, обрати прежде всего внимание на то, как он устраивает свои собственные дела.

Ученость – это сладкий плод горького корня.

Что постыдно делать, о том и говорить не считай приличным.

Если нельзя не говорить о том, что раньше сказали другие, то следует попытаться сказать это лучше них.

Настоящему мастеру слова следует не с пустяками возиться и не то внушать слушателям, что им бесполезно, а то, что и их избавит от бедности, и другим принесет великие блага.

Принимайся говорить в двух случаях: или когда предмет своей речи обдумал ты ясно, или когда сказать о чем-нибудь необходимо; потому что только в этих двух случаях речь лучше молчания, а в остальных случаях гораздо лучше молчать, чем говорить.

Доверенные тебе тайны храни с большею тщательностью, нежели порученное тебе имущество, так как честные люди должны являться людьми, имеющими характер надежнее самой клятвы.

Не скоро становись другом, а сделавшись раз, старайся им оставаться, потому что одинаково постыдно – не иметь ни одного друга и менять многих друзей.

Одна из первых обязанностей дружбы состоит в том, чтобы предупреждать просьбы друзей.

Друзья при счастливых обстоятельствах должны являться лишь по приглашению, – а в несчастьях – без приглашения, сами по себе.

Не делай частых и долгих посещений к одним и тем же лицам: ведь от всего бывает пресыщение.

К родителям относись так, как ты желал бы, чтобы твои собственные дети относились к тебе.

Не думай, что, сделавши что-либо нехорошее, ты можешь скрыться, так как, скрывшись от других, ты не скроешься от своей совести.

Люди плачут над вымыслами поэтов, а на подлинные страдания… взирают спокойно и равнодушно.

Одному человеку, который не знал ни музыки, ни геометрии, ни астрономии, но желал стать его учеником, он [Ксенократ] ответил так: «Ступай прочь: тебе не за что ухватить философию!»[517]

Жалеть о сказанном мне приходилось, о несказанном – никогда.

Если бы руки имели быки и львы или кони, (…)

Кони б тогда на коней, а быки на быков бы похожих

Образы рисовали богов.[518]

Эфиопы пишут своих богов черными и с приплюснутыми носами, фракийцы – рыжими и голубоглазыми, мидяне и персы – также подобными самим себе.[519]

[Бог] весь зрение и весь – слух (…); и он весь – ум, разумение и вечность.[520]

Все есть бог.[521]

С тиранами нужно говорить или как можно меньше, или как можно слаще.[522]

Эмпедокл однажды сказал (…), что невозможное дело – найти мудреца. «Конечно, – ответил Ксенофан, – ведь нужно самому быть мудрецом, чтобы найти мудреца».[523]

Нельзя просить у богов победы в кавалерийском сражении тем, кто не умеет ездить верхом.[524]

Предводитель должен отличаться от подчиненных не роскошным образом жизни, а трудолюбием и умением предвидеть события.[525]

Трудно прокормить одного бездеятельного человека, еще труднее прокормить целое семейство, но труднее всего содержать войско, проводящее время в праздности.[526]

Тот, кто намерен добиться победы [на войне], должен стать коварным, скрытным, хитрым, лукавым, вором и грабителем.[527]

Воины, предавшиеся грабежу, сами становятся добычей.[528]

Если люди трусят, то чем больше их, тем более ужасному и паническому страху они поддаются.[529]

Кир (…) считал (…) совершенно нелепым, если полководец, желая дать какое-нибудь распоряжение, будет приказывать так, как это делают у себя дома некоторые из господ: «Пусть кто-нибудь сходит за водой» или «Пусть кто-нибудь нарубит дров». (…) При таких приказаниях все только смотрят друг на друга, но никто не берется выполнять распоряжение, все виновны, но никто не стыдится (…). Вот по этим-то причинам он и называл по имени всех, кому отдавал какое-либо приказание.[530]

Убеждение, что ими пренебрегают, делает хороших воинов малодушными, а дурных – более наглыми.[531]

Оружие (…) уравнивает слабых с сильными.[532]

Великое дело – завладеть властью, но еще более трудное – однажды захватив, сохранить ее за собой.[533]

Счастье доставляет тем больше радости, чем больше потрудишься, прежде чем достигнешь его. Ведь труд – приправа к счастью.[534]

Не так страшно не достичь счастья, как горько лишиться уже достигнутого.[535]

У царя много очей и много ушей. А если кто думает, что у царя есть только одно избранное око, то он ошибается.[536]

Молва определяет нравы.[537]

Добродетель – выгодна.[538]

Умел он [император Юлиан] делать зараз три дела, именно слушать, говорить и писать.[539]

Человек существо ненасытное и неблагодарное.[540]

Приходится более восхищаться законностью данной власти, чем ее обширностью.[541]

В пляске каждое движение преисполнено мудрости, и нет ни одного бессмысленного движения. Поэтому митиленец Лесбонакт (…) прозвал танцоров «мудрорукими».[542]

Знающий целое может знать и его часть, но знающий часть еще не знает целого. (…) Мог бы Фидий, увидавший львиный коготь, узнать, что он – львиный, если бы никогда не видал льва целиком?[543]

Жизнь коротка, а наука долга.[544]

Кормилицы (…) говорят о своих питомцах, что надо их посылать в школу: если они и не смогут научиться там чему-нибудь доброму, то, во всяком случае, находясь в школе, не будут делать ничего плохого.[545]

Среди мертвецов равноправие.[546]

Похвала приятна только тому, кого хвалят, остальным же она надоедает.[547]

Да будет мой историк таков: (…) справедливый судья (…), чужестранец, пока он пишет свой труд, не имеющий родины.[548]

Лучше, когда мысли мчатся на коне, а язык следует за ними пешком, держась за седло и не отставая при беге.[549]

Невежество делает людей смелыми, а размышление – нерешительными. (Перефразированный Фукидид.)[550]

Только раз в жизни римляне бывают искренни – в своих завещаниях.[551]

Количеством нужд дети превосходят взрослых, женщины – мужчин, больные – здоровых. Короче говоря, всегда и везде низшее нуждается в большем, чем высшее. Вот почему боги ни в чем не нуждаются, а те, кто всего ближе стоит к богам, имеют наименьшие потребности.[552]

Где надежды значительнее, там всегда и зависть губительнее, и ненависть опаснее.[553]

Ненавижу тех, кто помнит, что было на пиру.[554]

Дым отечества (…) светлее огня на чужбине.[555]

«Что такое люди?» – «Смертные боги» – «А что такое боги?» – «Бессмертные люди».[556]

Сама забота не без отрады, так как доставляет некоторое занятие. Что бы мы делали, не имея никого, о ком позаботиться?[557]

Огонь не потухает оттого, что от него зажгут другой.[558]

Следует класть на язык свой печать, чтоб слова не молвить

Лишнего, – пуще богатства надо слова охранять.

Надо пользоваться не красотой книг и не их количеством, но их речью и всем, что в них написано.

Пока ты счастлив, у тебя есть друзья среди людей, есть друзья и среди богов; последние охотно выслушивают твои просьбы. Но случись с тобой несчастье, с тобой перестанут водить дружбу; с переменой счастья все разом становятся во враждебные отношения к тебе.

Красоте присуще столь многое, что и для тех, кто придет на смену нам, всегда найдется, о чем сказать во славу красоты.

Начало – половина всего.

Много дружеских связей расторгнуто, много домов обращено в развалины – доверием к клевете.

Нам кажется недостаточным оставить тело и душу детей в таком состоянии, в каком они даны природой, – мы заботимся об их воспитании и обучении, чтобы хорошее стало много лучшим, а плохое изменилось и стало хорошим.

Брак обеспечивает необходимую преемственность рода человеческого.

Ты делаешь из мухи слона.

Слушай и молчи.

Богов любимцы умирают юными.[559]

Как можется, живем, а не как хочется.[560]

И у богов, похоже, суд неправедный.[561]

Как из машины бог, ты появляешься.[562]

Не речью убеждают, а характером.[563]

Бог совершает все, храня молчание.[564]

Ошибки совершать всем людям свойственно.[565]

Да, время – лучший лекарь неизбежных зол.[566]

Нет в мире ничего отважней глупости.[567]

Соображаешь слабо, крепко выпивши.[568]

Женитьба (…) зло, но зло необходимое.[569]

Говорят, кто-то из друзей сказал Менандру: «Дионисии на носу, Менандр, а ты не написал комедии?» Менандр же ответил: «Клянусь, я как раз написал. Комедия придумана, остается только стихи сочинить».[570]

Как великолепен человек, если это человек настоящий!

Время залечивает все раны.

Живет лишь тот, кто не для одного себя живет.

Жить только для себя не значит жить.

Власть придает словам отпечаток правды.

Не во всем и не всем нужно верить.

В споре часто побеждают дерзость и красноречие, а не истина.

Нравственные качества справедливого человека вполне заменяют законы.

Справедливый человек не тот, который не совершает несправедливости, а тот, который, имея возможность быть несправедливым, не желает быть таковым.

Со временем всякая правда обнаружится.

Не исследуй темного, если ты пренебрег ясным.

Мы все умны, когда дело идет о том, чтобы давать советы, но когда надо избегать промахов, мы не более как дети.

Тот, кто потерял любимого человека, не должен впадать в отчаяние. Сильно страдая, он только себя истязает, а покойнику нет от этого никакой пользы. Тот, кто умен, со слезами провожает умершего на кладбище, но, предав его земле, изгоняет из сердца скорбь. Он вспоминает, что и сам смертен, что и ему уготована та же участь.

Кто на многое отваживается, тот неизбежно во многом и ошибается.

Способно мудрое слово печаль врачевать.

Да, слово – врач страданий человеческих,

Что в силах душу из недуга вызволить.

И в бурьяне бывает красивый цветок, и у простых людей – мудрое слово.

Тех избегай, кто откровенен в словах.

Глубокий смысл в невысказанных словах.

Паче всего приучись сдерживать язык.

Молчание может быть самым тяжким обвинением.

Язык, который умудрен знаниями, не будет запинаться.

Презирай болтуна, который прерывает собеседника, желая обязательно вставить слово.

Душе израненной доброе слово – лекарство.

Добро говорящему ничего враждебного слову его не предпринимай.

Дурной человек в речах познается.

Нет ничего сильнее слова.

Необдуманно вырвавшееся слово так же трудно удержать, как брошенный камень.

Множимое языками причиной бывает бед.

Никакого порока нет злей клеветы: чужой поступок обсуждая, клеветник на себя принимает позор.

Обвинитель и судья не могут совмещаться в одном лице.

Лучше встретить зло лицом к лицу, чем думать о нем.

Блажен тот, кому повезет с верным другом.

Никакое добро не лучше друга.

Выявит друга время, как злато – огонь.

Желая быть верным, имей и верных друзей.

Не избегай друга, в беде находящегося.

Благородство нужно, чтобы друзьям служить.

Многие – угощенью друзья, а не дружбе.

Даже во гневе тайны друга своего не открывай.

Если ты направился к другу в гости, то вид его детей, еще до того как ты зашел в дом, скажет тебе, почитаем ли ты своим другом. Если дети встретят тебя радостно, можешь быть уверен, что друг любит тебя и ты ему дорог. Но если его дети не вышли тебе навстречу, значит твой друг не желает тебя видеть. Тогда повернись и, не раздумывая, возвращайся домой.

И друзей, и недругов нужно судить равной мерой.

Друга своего хваля, себя хвалишь.

Во вражде друг ничем не отличается от врага.

Не радуйся кончине врага, ибо все люди смертны и ждет их дом вечности. Если есть у тебя враг, не моли Бога о его кончине, ибо, умерев, он ускользнет от всех земных зол. Молись, чтобы он обеднел, остался жив и всю жизнь стонал от горя.

Гляди на женские нравы, но не подражай им.

Не красота всякой женщины – золото, но ум и молчание.

Любовь растет от ожиданья долгого

И быстро гаснет, быстро получив свое.

Гнев любящего недолог.

Ссоры любящих длятся недолго.

Взаимная любовь скрепляется детьми.

Хорошую жену нелегко сыскать.

Решив жениться, расспроси соседа, уже женатого.

Если собираешься жениться, то прежде разузнай, каков язык той женщины, которую ты себе выбрал в жены. Языкастая жена – это сущий ад.

Если хочешь прожить без печали, не женись.

Мгла солнцу наносит вред, а распутная жена имуществу мужа своего.

Никогда не обвиняй ложно жены своей.

Плохой муж – горше смерти.

Добрая жена в доме как муравей, а злая жена как дырявая бочка.

Злая жена – навсегда печаль.

Женские ссоры выжигают весь дом.

Родителей всегда почитай наравне с Богом.

Когда ссорятся братья, не иди к ним и не пытайся их рассудить. Стой в стороне и не вмешивайся в их дела. Родные братья снова помирятся, а тебя возненавидят в сердце своем.

Если сын твой вышел из отроческого возраста дерзким и бесстыжим, склонным к воровству и лжи, сделай его гладиатором. Дай ему в руки меч или нож и молись Богу, чтобы он скорее был растерзан зверьми или убит. Ибо если он останется в живых, то из-за его пороков ты погибнешь. Не жди от него ничего хорошего. Плохой сын пусть лучше умрет.

Тот является отцом, кто воспитывает, а не тот, кто родит.

Благодарность приятна вовремя.

Когда ты наполнил свой живот вином, удались прочь. Неужели чревоугодие не позволит тебе оставить собрание друзей?

Побеждает всегда подстрекатель.

Никогда не помни прежних обид.

Нет ничего ужаснее гнева.

Умеющий гнев сдержать, позорных дел никогда не совершит.

Скитальца и нищего встретив, не обходи.

Для человека нет ничего хуже печали.

Много вина – мало ума.

Обилие выпитого вина ведет к болтливости.

Выше высокомерия нет гнуснее порока.

Не будь сварливым и неуживчивым, такие люди никогда не выходят из нищенского состояния.

Презирай распущенных людей, закосневших в пороке. Их нельзя исправить, как нельзя обуздать ветер.

Не следует ежедневно есть хлеб у того, кто богаче тебя. Когда ты бываешь у него за столом, он специально для тебя ничего не тратит, но если он придет к тебе, ты потратишь сразу все, что накопил за месяц, а потом тебя будут мучить угрызения совести.

Никто не хочет быть в родстве с нищим.

Будучи юным, повинуйся старшим.

Старость не высмеивай – ведь ты идешь к ней.

Нестойкую душу нельзя вверять ни вину, ни красоте, ни лести, ни другим соблазнительным приманкам.

На вопрос, почему он остается тираном, он [Периандр] ответил: «Потому что опасно и отречение, и низложение».[571]

Кто хочет править спокойно, пусть охраняет себя не копьями, а общей любовью.[572]

Прекрасен покой, опасна опрометчивость, мерзостна корысть.

Наслаждение бренно – честь бессмертна.

В счастье будь умерен, в несчастье разумен.

Почему правитель боится оставить власть? – Потому что опасно и отречение, опасно и низложение.

Сговора держись. Тайн не выдавай.

Наказывай не только за проступок, но и за намерение.

К друзьям и в несчастье будь неизменен.

В усердии – все.

Юношество, погибшее на войне, – как изъятая из года весна.[573]

У алтаря кончаются права дружбы, сказал Перикл, отказываясь от участия в ложной клятве.[574]

Перикл, избираемый стратегом, всякий раз, надевая военный плащ, говорил себе: «Осторожней, Перикл: ты начальствуешь над свободными людьми, и к тому же над эллинами, и к тому же над афинянами».[575]

Однажды, когда он [Перикл] вместе с Софоклом участвовал в морской экспедиции в должности стратега и Софокл похвалил одного красивого мальчика, Перикл ему сказал: «У стратега, Софокл, должны быть чистыми не только руки, но и глаза».[576]

Умирая, он [Перикл] сказал в похвалу себе, что никому из афинян не пришлось надеть из-за него траур.[577]

Рождение – благо для тех, кто своими делами оставит вечную о себе память.

Непоколебимое основание государства – справедливость.

Склонность к ссоре, поношению и зависти – спутник пустых людей.

Числу все вещи подобны.[578]

Все, что познается, имеет число, ибо невозможно ни понять ничего, ни познать без него.[579]

Гармония есть (…) согласие разногласного.[580]

Мудрецом, по его [Пифагора] словам, может быть только бог, а не человек. (…) А философ ["любомудр"] – это просто тот, кто испытывает влечение к мудрости.[581]

Жизнь (…) подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные – торговать, а самые счастливые – смотреть; так и в жизни иные, подобные рабам, рождаются жадными до славы и наживы, между тем как философы – до единой только истины.[582]

Похоти уступай зимой, не уступай летом; менее опасна она весной и осенью, опасна же во всякую пору и для здоровья нехороша.[583]

У друзей все общее, и дружба есть равенство.[584]

Дружба есть равенство.[585]

Душа совершает круг неизбежности, чередою облекаясь то в одну, то в другую жизнь.[586]

Уходя на чужбину, не оборачивайся.[587]

[Пифагор] запрещает молиться о себе, потому что, в чем наша польза, мы не знаем.[588]

Жизнь человеческую он [Пифагор] разделял так: «Двадцать лет – мальчик, [еще] двадцать – юнец, [еще] двадцать – юноша, [еще] двадцать – старец».[589]

«Огня ножом не вороши», то есть человека гневного и надменного резкими словами не задевай.[590]

«Уходя, не оглядывайся», то есть перед смертью не цепляйся за жизнь.[591]

«Будь с теми, кто ношу взваливает, не будь с теми, кто ношу сваливает», – этим он велел поощрять людей не к праздности, а к добродетели и к труду.[592]

Без ума человек не познает ничего здравого, ничего истинного и даже не способен ничего уловить какими бы то ни было чувствами, – только ум сам по себе все видит и все слышит,прочее же и слепо и глухо.[593]

Где (…) необходимость, там и возможность.[594]

Будем относиться благоразумно и справедливо ко всем, не только к благоразумным и справедливым, и не будем честными с честными и злыми со злыми.[595]

Если совершается с удовольствием постыдное, то удовольствие проходит, а стыд остается; если же совершается с усилием достойное, то усилие проходит, а достойное остается.[596]

Чаще теряют меру в питье, чем в еде.[597]

Пифагор запрещает без приказания полководца, то есть божества, оставлять свой сторожевой пост, покидая жизнь. (О самоубийстве).[598]

Среди говорящих тварей есть боги, есть люди, а еще есть Пифагор.[599]

Будь благословенно божественное число, породившее богов и людей.

Жизнь подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные – торговать, а самые счастливые – смотреть.

Кубок жизни был бы сладок до приторности, если бы не падало в него горьких слез.

Если можешь быть орлом, не стремись стать первым среди галок.

Две вещи делают человека богоподобным: жизнь для блага общества и правдивость.

Будь другом истины до мученичества, но не будь ее защитником до нетерпимости.

Что бы о тебе ни думали, делай то, что ты считаешь справедливым. Будь одинаково равнодушным и к порицанию, и к похвале.

Статую красит вид, а человека – деяния его.

Просыпаясь утром, спроси себя: «Что я должен сделать?» Вечером, прежде чем заснуть: «Что я сделал?»

Делай великое, не обещая великого.

Не закрывай глаз, когда хочешь спать, не разобравши всех своих поступков за прошедший день.

Погрешности свои старайся не прикрывать словами, но врачевать обличениями.

Одному только разуму, как мудрому попечителю, должно вверять всю жизнь.

Все исследуй, давай разуму первое место.

Полезнее камень наобум бросить, чем слово пустое.

Как ни коротки слова «да» и «нет», все же они требуют самого серьезного размышления.

Одно и то же, что от полыни горечь отнять и что у слова дерзость отсечь.

Шутку, как и соль, должно употреблять с умеренностью.

Для познания нравов какого ни есть народа старайся прежде изучить его язык.

Молчи или говори что-нибудь получше молчания.

Лесть подобна оружию, нарисованному на картине: она доставляет приятность, а пользы никакой.

Избери себе друга; ты не можешь быть счастлив один: счастье есть дело двоих.

Живи с людьми так, чтобы твои друзья не стали недругами, а недруги стали друзьями.

Человек умирает в опьянении от вина; он беснуется в опьянении от любви.

Благоразумная супруга! Если желаешь, чтобы муж твой свободное время проводил подле тебя, то постарайся, чтоб он ни в каком ином месте не находил столько приятности, удовольствия, скромности и нежности.

Берегите слезы ваших детей, дабы они могли проливать их на вашей могиле.

Омывай полученную обиду не в крови, а в Лете, реке забвения.

Прежде всего не теряй самоуважения!

Не делай ничего постыдного ни в присутствии других, ни втайне. Первым твоим законом должно быть уважение к себе самому.

Во время гнева не должно ни говорить, ни действовать.

Как старинное вино непригодно к тому, чтобы его много пить, так и грубое обращение непригодно для собеседования.

Пьянство есть упражнение в безумстве.

Неразумные при выпивании вина доходят до опьянения, а при несчастьях – до совершенной потери ума.

Спроси у пьяницы, как бы он мог перестать пьянствовать? Я отвечу за него: пусть почаще вспоминает о делах, какие он делает в пьяном виде.

У хвастунов, так же как и в позлащенном оружии, внутреннее не соответствует наружному.

Только неблагородный человек способен в глаза хвалить, а за глаза злословить.

Никто не должен преступать меру ни в пище, ни в питии.

Покажи мне свою немногословность, а многословие покажешь в другой раз.[600]

Поступать несправедливо хуже, чем терпеть несправедливость.[601]

Я слышал от одного мудрого человека, что теперь мы мертвы и что тело – наша могила.[602]

[Единоличных правителей] власть толкает (…) на самые тяжкие и нечестивые проступки. (…) Худшие преступники выходят из числа сильных и могущественных.[603]

Трудно (…) и потому особенно похвально – прожить всю жизнь справедливо, обладая полной свободою творить несправедливость.[604]

Не казаться хорошим должно человеку, но быть хорошим.[605]

Если первое благо – быть справедливым, то второе – становиться им, искупая вину наказанием.[606]

Как поэты любят свои творения, а отцы – своих детей, так и разбогатевшие люди заботливо относятся к деньгам – не только в меру потребности, как другие люди, а так, словно это их произведение. Общаться с такими людьми трудно: ничто не вызывает их одобрения, кроме богатства.[607]

Самое великое наказание – это быть под властью человека худшего, чем ты, когда сам ты не согласился управлять.[608]

Мусическое [музыкальное] искусство (…) всего более проникает в глубь души и всего сильнее ее затрагивает.[609]

[В государствах] заключены два враждебных между собой государства: одно – бедняков, другое – богачей; и в каждом из них опять-таки множество государств.[610]

Не бывает потрясения в стилях музыки без потрясения важнейших политических законов.[611]

В образцово устроенном государстве жены должны быть общими, дети – тоже, да и все их воспитание будет общим.[612]

Пока в государствах не будут царствовать философы, либо (…) нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государственная власть и философия, (…) до тех пор (…) государствам не избавиться от зол.[613]

… Люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. (…) Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине (…). Разве ты думаешь, что (…) люди что-нибудь видят, (…) кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры? (…) Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вышине, – это подъем души в область умопостигаемого.[614]

Есть два рода нарушения зрения (…): либо когда переходят из света в темноту, либо из темноты – в свет. То же самое происходит и с душой.[615]

Не следует, чтобы к власти приходили те, кто прямо-таки в нее влюблен. А то с ними будут сражаться соперники в этой любви.[616]

Тирания возникает, конечно, не из какого иного строя, как из демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство.[617]

Когда появляется тиран, он вырастает (…) как ставленник народа.[618]

Первой его [тирана] задачей будет постоянно вовлекать граждан в какие-то войны, чтобы народ испытывал нужду в предводителе. (…) А если он заподозрит кого-нибудь в вольных мыслях и в отрицании его правления, то таких людей он уничтожит под предлогом, будто они предались неприятелю.[619]

Самое тяжелое и горькое рабство – рабство у рабов.[620]

Какой-то страшный, дикий и беззаконный вид желаний таится внутри каждого человека, даже в тех из нас, что кажутся вполне умеренными; это-то и обнаруживается в сновидениях.[621]

Нет более жалкого государства, чем управляемое тиранически, и более благополучного, чем то, в котором правят цари.[622]

Нельзя ценить человека больше, чем истину.[623]

[О поэзии, не приносящей пользу государству:] Мы выслали ее из нашего государства.[624]

Добродетель не есть достояние кого-либо одного, почитая или не почитая ее, каждый приобщится к ней больше либо меньше. Это – вина избирающего, бог не виновен.[625]

Несправедливые люди при всей их ловкости действуют как те участники забега, которые в один конец бегут хорошо, а на дальнейшее их не хватает; сперва они бегут очень резво, а под конец делаются посмешищем и, не добившись венка, уходят с поникшей головой и повесив нос. Между тем подлинные бегуны достигают цели, получают награды и увенчиваются венками; не так ли большей частью случается и с людьми справедливыми?[626]

В жизни (…) всегда надо уметь выбирать средний путь, избегая крайностей; в этом – высшее счастье человека.[627]

Все находятся в войне со всеми как в общественной, так и в частной жизни и каждый – с самим собой.[628]

Победа над собой есть первая и наилучшая из побед. Быть же побежденным самим собой всего постыдней и хуже.[629]

Хороший законодатель (…) станет устанавливать законы, касающиеся войны, ради мира, а не законы, касающиеся мира, ради военных действий.[630]

Закон – владыка над правителями, а они – его рабы.[631]

Любящий слеп по отношению к любимому.[632]

Одновременно быть и очень хорошим, и очень богатым невозможно.[633]

В серьезных делах надо быть серьезным, а в несерьезных – не надо.[634]

Человек (…) это какая-то выдуманная игрушка бога (…). Этому-то и надо следовать (…). Надо жить играя.[635]

Без смешного нельзя познать серьезного.[636]

Как говорят каменщики, большие камни не ложатся хорошо без малых.[637]

Человека [совершившего преступление из-за страстей] правосудие постигнет не за совершенное деяние – ведь свершившееся никогда уже не сможет стать несвершившимся, – но ради того, чтобы в будущем он (…) возненавидел несправедливость, – а также чтобы возненавидели ее все те, кто видел суд над ним.[638]

С ума сходят многие и по-разному.[639]

Поэт – существо легкое, крылатое и священное; и он может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка. (…) Ради того бог и отнимает у них рассудок и делает своими слугами, божественными вещателями и пророками, чтобы мы, слушая их, знали, что не они, лишенные рассудка, говорят столь драгоценные слова, а говорит сам бог и через них подает свой голос.[640]

О, если бы (…) большинство способно было делать величайшее зло, с тем чтобы быть способным и на величайшее добро! Хорошо бы это было! А то ведь оно не способно ни на то, ни на другое: оно не может сделать человека ни разумным, ни неразумным, а делает что попало.[641]

Воздавать злом за зло, как этого требует большинство, (…) несправедливо.[642]

Бесстрашное существо и существо мужественное – это не одно и то же. (…) Мужеству и разумной предусмотрительности причастны весьма немногие, дерзкая же отвага и бесстрашие, сопряженные с непредусмотрительностью, свойственны очень многим – и мужчинам, и женщинам, и детям, и животным.[643]

Величайшая дружба существует между крайними противоположностями. (…) Ведь противоположное питает противоположное, тогда как подобное не получает ничего от подобного.[644]

[Об отцах и матерях павших воинов:]

Надо (…) не причитать вместе с ними, ибо не надо ничего добавлять к их печали (…), а, наоборот, следует ее исцелять и смягчать, напоминая им, что (…) молили они богов не о том, чтобы дети их стали бессмертными, но о том, чтобы они были доблестными и славными.[645]

Судьба – путь от неведомого к неведомому.[646]

Человек – существо бескрылое, двуногое, с плоскими ногтями; единственное из существ, восприимчивое к знанию, основанному на рассуждениях.[647]

Стыд – страх перед ожидаемым бесчестием.[648]

Воспитание есть усвоение хороших привычек.[649]

Любящий божественнее любимого, потому что вдохновлен богом.[650]

Каждый из нас – это половинка человека, рассеченного на две камбалоподобные части, и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину.[651]

По мнению большинства, боги прощают нарушение клятвы только влюбленному, поскольку, мол, любовная клятва – это не клятва.[652]

Любить – значит искать свою половину.[653]

Соитие мужчины и женщины есть (…) дело божественное, ибо зачатие и рождение суть проявления бессмертного начала в существе смертном.[654]

Рожденье – это та доля бессмертия и вечности, которая отпущена смертному существу. (…) А значит, любовь – это стремление и к бессмертию.[655]

… Самое главное – исследование вопроса, хотя может случиться, что при этом мы исследуем и того, кто спрашивает, то есть меня самого, и того, кто отвечает.[656]

Трудно становиться хорошим, хотя это и возможно, но быть хорошим – невозможно.[657]

Быть человеку хорошим, то есть постоянно хорошим, невозможно, стать же хорошим можно; но тот же самый человек способен стать и дурным.[658]

Мужественные бывают смелыми, но не все смелые мужественны.[659]

Никто (…) не выберет большего [зла], если есть возможность выбрать меньшее.[660]

Как раз философу свойственно испытывать (…) изумление. Оно и есть начало философии.[661]

Число составляет всю суть каждой вещи.[662]

[Время] – движущееся подобие вечности.[663]

Время возникло вместе с небом, дабы, одновременно рожденные, они и распались бы одновременно.[664]

Поэт – если только он хочет быть настоящим поэтом – должен творить мифы, а не рассуждения.[665]

Есть люди, которым лучше умереть, чем жить, и, размышляя о них, (…) ты будешь озадачен, (…) почему они обязаны ждать, пока их облагодетельствует кто-то другой.[666]

Те, кто подлинно предан философии, заняты на самом деле только одним – умиранием и смертью.[667]

Истинные философы много думают о смерти, и никто на свете не боится ее меньше, чем эти люди.[668]

Если иные (…) мужественно встречают смерть, то не из страха ли перед еще большим злом? (…) Стало быть, все, кроме философов, мужественны от боязни, от страха.[669]

[Знание – это своего рода припоминание. (…) Те, о ком мы говорим, что они познают, на самом деле только припоминают, и учиться в этом случае означало бы припоминать.[670]

Нужно достигнуть одного из двух: узнать истину от других или отыскать ее самому либо же, если ни первое, ни второе не возможно, принять самое лучшее и самое надежное из человеческих учений и на нем, точно на плоту, попытаться переплыть через жизнь; если уже не удается переправиться на более устойчивом и надежном судне – на каком-нибудь божественном учении.[671]

Я рискую показаться вам не философом, а завзятым спорщиком, а это уже свойство полных невежд. Они, если возникнет разногласие, не заботятся о том, как обстоит дело в действительности; как бы внушить присутствующим свое мнение – вот что у них на уме.[672]

Когда кто влюблен, он вреден и надоедлив, когда же пройдет его влюбленность, он становится вероломным.[673]

Кто (…) без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря одному лишь искусству станет изрядным поэтом, тот еще далек от совершенства: творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых.[674]

Во влюбленном, словно в зеркале, он [любимый] видит самого себя.[675]

… Во всей трагедии и комедии жизни (…) страдание и удовольствие смешаны друг с другом.[676]

Платон увидел одного человека за игрой и кости и стал его корить. «Это же мелочь», – ответил тот. «Но привычка не мелочь», – возразил Платон.[677]

Однажды, когда к нему вошел Ксенократ, Платон попросил его выпороть раба: сам он не мог этого сделать, потому что был в гневе. А какому-то из рабов он и сам сказал: «Не будь я в гневе, я бы тебя выпорол!»[678]

Платон, говорят, (…) сказал: «Аристотель меня брыкает, как сосунок-жеребенок свою мать».[679]

[Кинику Диогену:]

Какую же ты обнаруживаешь спесь, притворяясь таким смиренным![680]

Платон, умирая, восхвалял своего гения и свою судьбу за то, что, во-первых, родился человеком, во-вторых, эллином, а не варваром и не бессловесным животным, а также и за то, что жить ему пришлось во времена Сократа.[681]

Стараясь о счастье других, мы находим свое собственное.

В своих бедствиях люди склонны винить судьбу, богов и все что угодно, но только не себя самих.

Бог в нас самих.

Кто не совершает несправедливости – почтенен; но более чем вдвое достоин почета тот, кто и другим не позволяет совершать несправедливостей.

Крайняя несправедливость – казаться справедливым, не будучи таким.

Сократ – друг, но самый близкий друг – истина.

Хорошее начало – половина дела.

Никто не становится хорошим человеком случайно.

Разумный наказывает не потому, что был совершен проступок, а для того, чтобы он не совершался впредь.

Очень плох человек, ничего не знающий, да и не пытающийся что-нибудь узнать. Ведь в нем соединились два порока.

Невежественными бывают только те, которые решаются такими оставаться.

Круглое невежество – не самое большое зло: накопление плохо усвоенных знаний еще хуже.

Глупца можно узнать по двум приметам: он много говорит о вещах, для него бесполезных, и высказывается о том, про что его не спрашивают.

Ничто не является более тягостным для мудрого человека и ничто не доставляет ему большего беспокойства, чем необходимость тратить на пустяки и бесполезные вещи больше времени, чем они того заслуживают.

Основа всякой мудрости есть терпение.

Чтобы речь вышла хорошей, прекрасной, разве разум оратора не должен постичь истину того, о чем он собирается говорить?

Красиво сказанная речь о прекрасных деяниях остается в памяти слушающих, к чести и славе тех, кто эти дела совершил.

Недобросовестные ораторы стремятся представить плохое хорошим.

Кто в верности не клялся никогда, тот никогда ее и не нарушит.

В шутку, а не всерьез.

Речь истины проста.

Книга – немой учитель.

Человек, поглупевший от суеверия, есть презреннейший из людей.

Угождать во имя добродетели прекрасно в любых случаях.

Тесная дружба бывает у сходных меж собою людей.

Чтобы приобрести расположение друзей и приятелей при житейских сношениях с ними, следует оценивать их услуги, оказываемые нам, выше, чем это делают они сами; наоборот, наши одолжения друзьям надо считать меньшими, чем это полагают наши друзья и приятели.

Сколько рабов, столько врагов.

Любимое часто ослепляет любящего.

Относительно всякого брака пусть соблюдается одно предписание: каждый человек должен заключать брак, полезный для государства, а не только наиболее приятный для самого себя.

Не прибавляй огонь к огню.

Быть обманываемым самим собою – хуже всего, потому что в таком случае обманщик постоянно присутствует при обманываемом.

Для соразмеренности, красоты и здоровья требуется не только образование в области наук и искусства, но и занятия всю жизнь физическими упражнениями, гимнастикой.

Гимнастика есть целительная часть медицины.

Время уносит все; длинный ряд годов умеет менять и имя, и наружность, и характер, и судьбу.

Изменчивей хамелеона.

Высшая мудрость – философствуя, не казаться философствующим и шуткой достигать серьезной цели.[682]

Беседа должна быть столь же общим достоянием пирующих, как и вино.[683]

Начальником пьющих должен быть надежнейший из пьющих. А таковым он будет, если и опьянению нелегко поддается, и не лишен вкуса к выпивке.[684]

Старики скорее подвергаются опьянению, чем молодые, впечатлительные – скорее, чем спокойные, грустные и озабоченные – скорее, чем беззаботные и веселые.[685]

Самое приятное в мореплавании – близость берега, а в сухопутном хождении – близость моря.[686]

Нам приятно, когда нас спрашивают о том, о чем мы склонны рассказать и без чьей-либо просьбы.[687]

Старикам, готовым говорить по всякому поводу, хотя бы и не к делу, доставит удовольствие любой вопрос, идущий навстречу этой их склонности.[688]

Подшучиванье иной раз сильнее задевает, чем брань. (…) Кто попрекает человека, назвав его торговцем соленой рыбой, тот попросту выразит пренебрежение к его ремеслу; а кто скажет: «Знаем, что ты локтем нос утираешь», – добавит к этому издевку. (…) Острота насмешки сообщает длительность ее действию, как зазубрина на стреле, и чем больше она забавляет окружающих, тем больше уязвляет того, против кого направлена: восхищаясь сказанным, слушатели как бы присоединяются к содержащемуся в нем поношению. (…) Всякий насмешник как бы косвенно призывает окружающих сочувственно присоединиться к содержащемуся в его словах уязвлению.[689]

Что родилось раньше, курица или яйцо?[690]

Пение, смех и пляска свойственны умеренно выпившему; а болтать, о чем не следовало, – признак перепившего и пьяницы.[691]

Совместная выпивка помогает лучше узнать друг друга. (…) Вино показывает каждого таким, каков он есть.[692]

Старческой природе самой по себе присущи явные признаки опьянения: дрожание членов, косноязычие, излишняя болтливость, раздражительность, забывчивость, рассеянность. (…) Нет ничего более похожего на старика, чем пьяный молодой человек.[693]

Дети любят в рассказываемом им некоторую загадочность, а из игр предпочитают такие, которые содержат в себе нечто сложное и трудное.[694]

В начале обеда гостям бывает тесно, а позднее – просторно.[695]

[Некий римлянин], пообедав в одиночестве, (…) сказал: «Сегодня я поел, но не пообедал».[696]

Истинные цари боятся за подданных, а тираны – подданных, и поэтому вместе с могуществом возрастает у них боязливость: чем больше людей им подвластно, тем больше у них оснований для страха.[697]

Поэзии нет дела до правды.[698]

Многие цари и властители, которым недостает ума, подражают неумелым ваятелям: как те воображают, будто их колоссы будут казаться исполненными величия и мощи, если они их изваяют с широко расставленными ногами, напряженными мышцами и разверзнутым ртом, так и они думают посредством сурового голоса, мрачного взгляда, грубого обращения, нелюдимого поведения придать достоинство и значительность своей власти.[699]

Знаки доверия порождают обратное доверие и проявления любви – такую же любовь.[700]

Ловля с помощью отравы позволяет легко и быстро добыть рыбу, но портит ее, делая несъедобной; так и жены, которые ворожбою и приворотными зельями стараются удержать при себе мужей, чувственными наслаждениями пленяют их, но живут потом с умалишенными и безумными. Даже Кирке [Цирцее] никакой не было пользы от заколдованных ею, и не знала она, что с ними делать, превращенными в ослов и свиней, зато в Одиссея, который оставался в здравом уме и держался с нею осмотрительно, влюбилась до беспамятства.[701]

Эллинам, служившим в войске у Кира, военачальники приказали встречать врага молча, если он нападет с криком, и, наоборот, бросаться на него с криками, если враг молчит. Умная жена, пока разгневанный муж кричит и бранится, хранит молчание, и лишь когда он умолкает, заводит с ним разговор, чтобы смягчить его и успокоить.[702]

Есть люди, которые оттого, что не имеют, чем им заняться всерьез, бросаются в общественные дела, превращая их в некий род препровождения времени.[703]

[Об афинянах:] Едва ли кому можно доставить так много удовольствия похвалами, но так мало огорчения насмешками. Начальников своих они заставляют трепетать, а врагам являют милость.[704]

Придворные льстецы (…), словно птицеловы, подражают голосам и перенимают повадки тех, на кого охотятся.[705]

[Совет государственному мужу:]

Спеши развить и украсить собственный характер, затем что тебе предстоит жить, словно в театре, на глазах у зрителей.[706]

Беременных женщин подчас тянет поесть камней, а страдающие морской болезнью требуют соленой воды или еще чего-нибудь в этом роде – а чуть позже взятое в рот выплюнуто и смотреть на него не хочется. Вот так и народ по легкомыслию, или по надменности, или по недостатку в более достойных вождях может прибегнуть к услугам кого попало, но не перестает выказывать им презрение и отвращение и всегда рад услышать насмешки над ними.[707]

В Лакедемоне, когда некий человек дурных нравов внес однажды дельное предложение, народ его отверг, а эфоры велели одному из старейшин, выбранному для этого по жребию, повторить предложение от своего лица, как бы перенеся его из нечистого сосуда в чистый и тем сделав приемлемым для сограждан. Такую силу имеет в государственных делах доверие или недоверие к личной порядочности деятеля.[708]

Пословица говорит, что волка за уши не удержишь, но граждан и государство только за уши и следует вести, не подражая тем, кто, по невежеству и неспособности в искусстве слова, прибегает к приемам пошлым и низменным, обращается вместо слуха к утробам и кошелькам.[709]

Непристойные речи [политика] позорят больше того, кем, чем того, про кого они говорятся.[710]

Если одна нога закована в колодку, то не надо просовывать в колодку и голову.[711]

С народом (…) надо обращаться как с влюбленным, держась от него подальше и заставляя тосковать о своем отсутствии.[712]

[Греку, решившему заняться политической деятельностью:]

Попроще надо шить хламиду (…) и не возлагать непомерно горделивых украшений на свой венок, видя римский сапог над головой. Подражай лучше актерам, которые влагают в представление свою страсть, свой характер, свое достоинство, но не забывают прислушиваться к подсказчику, чтобы не выйти из меры и границ свободы, данной им руководителем игр. Если ты собьешься, тебя ждет не свист, не смех, не пощелкиванье языком; многих уже постиг «Топор-головосек, судья безжалостный».[713]

Государственный муж обязан считать предпочтительнее поражение от сограждан, нежели победу ценой насилия и урона для городских установлений.[714]

Умение повелевать и умение повиноваться связаны между собою. (…) При демократическом устройстве человек недолгое время приказывает, но всю остальную жизнь слушается.[715]

Благороднейшее и полезнейшее искусство – повиноваться тому, кто над тобой законно поставлен, даже если ему по случайности недостает могущества и славы. Принято же на сцене, чтобы актер для первых ролей, будь то хоть сам Феодор или Пол, представал перед исполнителем третьих ролей как служитель и почтительно к нему обращался, если у того венец и скипетр.[716]

Кто способен извлекать корысть из общественных дел, способен и на окрадывание могил.[717]

Ни на одну из трехсот статуй [тирана] Деметрия Фалерского не успела сесть ни ржавчина, ни грязь, потому что все они были уничтожены еще при его жизни.[718]

Говорят, что погубил народ тот, кто первым его подкупил; (…) толпа теряет свою силу, когда ставит себя в зависимость от подачек. Но подкупающим стоит поразмыслить над тем, что себя они тоже губят, когда тщатся ценой великих затрат приобрести продажную славу и этим делают толпу уверенной и дерзкой, ибо ей кажется, что в ее власти что угодно дать и что угодно взять.[719]

Болтуны никого не слышат, ибо сами говорят беспрерывно.[720]

Два главнейших и величайших [блага] – слушать и быть выслушану. Ни того ни другого не дано болтунам, и даже в самой страсти своей терпят они неудачу. (…) Они жаждут слушателей, но не находят их, напротив: всякий от болтуна бежит без оглядки.[721]

Глупые речи превращают захмелевшего в пьяного.[722]

Ни одно произнесенное слово не принесло столько пользы, сколько множество несказанных.[723]

Говорить учимся мы у людей, молчать – у богов.[724]

Слово, доколе известно одному человеку, действительно остается тайным, а перейдя ко второму, становится достоянием молвы.[725]

Брат – это друг, дарованный нам природой.[726]

Если осел тебя лягнул, не отвечай ему тем же.[727]

Если дружишь с хромым, сам начинаешь прихрамывать.[728]

Признак недоброжелательного характера историка – стремление из двух или многих версий рассказа всегда отдавать предпочтение той, которая изображает исторического деятеля в более мрачном свете.[729]

Метко ответил некий египтянин на вопрос, зачем он обернул свою ношу со всех сторон: «Чтобы не знали зачем!»[730]

Злословие непременно сопутствует любопытству.[731]

Все опасаются любопытного и прячутся от него. (…) Так что часто открытое слуху и зрению всех других укрыто только от любопытных глаз и ушей.[732]

В слабых душах возможность причинить боль ведет к тем более жестокому приступу гнева, чем тягостнее сознание собственной слабости. Поэтому женщины гневливее мужчин, больные – здоровых, старые – молодых, бедствующие – благополучных.[733]

Должен сказать себе всякий, кого гнев побуждает к возмездию: «Если он провинился сегодня, то останется провинившимся и завтра, и послезавтра». Опасаться надо не того, что он будет наказан с опозданием, а того, что, наказанный немедленно, он навсегда окажется наказанным незаслуженно, как это уже нередко случалось. Кто из нас так жесток, чтобы на пятый или десятый день подвергать раба побоям за то, что он пережарил блюдо, или опрокинул стол, или был медлителен, выполняя приказание?[734]

Не следует (…), наказывая, упиваться этим как местью, а наказав – раскаиваться; первое по-зверски, второе – по-женски.[735]

Таково приносимое богатством благополучие: без зрителей и свидетелей оно превращается в ничто.[736]

Семирамида, будучи женщиной, снаряжала походы, вооружала войска, строила Вавилон, покоряла эфиопов и арабов, переплывала Красное море, а Сарданапал, родившись мужчиной, ткал порфиру, восседая дома среди наложниц; а по смерти ему поставили каменный памятник, который изображал его пляшущим на варварский лад и прищелкивающим пальцами у себя над головой, с такой надписью: «Ешь, пей, служи Афродите: все остальное ничто».[737]

[Александру] некоторые ставят в упрек чрезмерную склонность к вину, но в своей деятельности он оставался трезвым, и его не опьяняла власть, вкусив которой другие не могут совладать с собой самими.[738]

Безбожие – это нечувствительность к божеству и незнание блага, а суеверие – чрезмерная чувствительность, которая в благе видит только зло.[739]

Ты утверждаешь, что отрицающий богов кощунствует? Но разве не в большее кощунство впадает тот, кто признает их такими, каковыми считают их суеверные? Да я предпочел бы, чтобы люди говорили, что Плутарха вовсе нет и никогда не было, чем говорили бы, что Плутарх человек непостоянный, легкомысленный, раздражи– тельный и вспыльчивый, мелочно мстительный, злопамятный – словом, такой, что если обойдешь его приглашением на обед, если за недостатком времени не явишься к нему в гости или не заговоришь с ним при встрече, то он тебя начнет со света сживать: или поймает и забьет до смерти твоего раба, или выпустит тебе на поля скотину и потравит весь твой урожай.[740]

Безбожник всего лишь полагает, что богов нет, а суеверный страстно желает, чтобы их не было, и верит он в них против воли, потому что боится не верить. (…) Суеверный по своим наклонностям – тот же безбожник, только ему не хватает смелости думать о богах то, что он хочет.[741]

Иные, спасаясь от суеверия, впадают в упорное, неизлечимое безбожие, проскочив мимо лежащего посередине благочестия.[742]

Один римлянин по имени Габба угощал как-то обедом Мецената. Заметив, что тот обменивается знаками внимания с его женой, он потихоньку склонил голову, как будто уснув. Но когда кто-то из рабов, подбежав из другой комнаты, попытался унести вино, Габба, отбросив позу спящего, воскликнул: «Мошенник, разве ты не видишь, что я сплю только для одного Мецената?»[743]

В браке большее благо любить, чем быть любимым.[744]

Мальчишка бросил камнем в собаку, а попал в мачеху и промолвил: «И то неплохо».[745]

Солон показал себя мудрым законодателем в вопросах брака, предписав сближаться с женами не реже чем трижды в месяц, не ради наслаждения, а с тем, чтобы, обновляя брак, освободить его от набирающихся при всей взаимной благожелательности в повседневной жизни разногласий – наподобие того, как государства время от времени возобновляют свои дружественные договоры.[746]

Власть многим нехороша, а хороша только одним – честью и славою, да и то лишь, если это власть лучшего над хорошими и величайшего над великими. А кто думает не о достоинстве, а только о своей безопасности, тот пускай пасет овец, лошадей и коров, а не людей.[747]

Сибариты, говорят, рассылали своим женщинам приглашения за год, чтобы им достало времени принарядиться для пира.[748]

С кем приходится плыть на корабле или служить на войне, тех мы поневоле терпим и на борту и в шатре; но в застолье сходиться с кем попало не позволит себе никакой разумный человек.[749]

Кто недоволен местом за столом, тот обижает не столько хозяина, сколько соседа, и врагами ему делаются оба.[750]

[Хороший правитель] добьется, чтобы подданные боялись не его, а за него.[751]

В том государстве лучше всего правление, (…) где дурным людям нельзя править, а хорошим нельзя не править,[752]

Лучший дом тот, (…) в котором у хозяина меньше всего дела.[753]

Жизнь есть последовательность человеческих дел, большая часть которых имеет предметом добывание и приготовление пищи.[754]

Пища нам не только средство к жизни, но и средство к смерти.[755]

Тело есть орудие души, а душа орудие бога.[756]

Взаимное послушание и благожелательство, достигнутое без предварительной борьбы, есть проявление бездеятельности и робости и несправедливо носит имя единомыслия.[757]

Славное отличается от позорного более всего надлежащей мерой.[758]

Следовало бы сказать народу: «Один и тот же человек не может быть у вас вместе и правителем и прислужником».[759]

Больше всего толпа почитает тех, перед кем испытывает страх.[760]

Добровольная смерть должна быть не бегством от деяний, но – деянием. Позорно и жить только для себя, и умереть ради себя одного.[761]

Как всегда бывает с людьми, лишенными разума, ему [египетскому царю Птолемею] стало казаться, что самое безопасное – бояться всех и не доверять никому.[762]

Ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем битвы, в которых гибнут десятки тысяч, руководство огромными армиями и осады городов.[763]

Бог – это общий отец всех людей, но (…) особо приближает к себе лучших из них.[764]

Ответы индийских мудрецов Александру Македонскому:

Кого больше – живых или мертвых? —

(…) Живых, так как мертвых уже нет.

Какое из животных самое хитрое? —

(…) То животное, которое человек до сих пор не узнал.

Что было раньше – день или ночь? —

(…) День был на один день раньше.

Что сильнее – жизнь или смерть? —

(…) Жизнь сильнее, раз она способна переносить столь великие невзгоды.[765]

Задающий мудреные вопросы неизбежно получит мудреные ответы.[766]

Наибольшей любви достоин такой человек, который, будучи самым могущественным, не внушает страха.[767]

Всем людям свойственно, потерпев крушение, вспоминать о требованиях долга и чести.[768]

Не только среди животных бывают такие, что прекрасно видят в потемках, но днем слепнут (…), – точно так же встречаются люди, красноречие и ум которых при сиянии солнца и зычных криках глашатая пропадают, но если дело вершится втихомолку и украдкой, способности их вновь обнаруживаются в полном блеске.[769]

Бессмертия, чуждого нашей природе, и могущества, зависящего большей частью от удачи, мы жаждем и домогаемся, а нравственное совершенство – единственное из божественных благ, доступных нам, – ставим на последнее место.[770]

Поистине подобает полководцу иметь чистые руки.[771]

Говорят греки, что истина – в вине.[772]

Главная причина кровожадности тиранов – это трусость, тогда как источник доброжелательства и спокойствия – отвага, чуждая подозрительности. Вот и среди животных хуже всего поддаются приручению робкие и трусливые, а благородные – смелы и потому доверчивы и не бегут от человеческой ласки.[773]

Хиосец Феодот (…) [предложил] принять Помпея, а затем его умертвить. (…) Дескать, мертвец не укусит.[774]

Мудрость (…) отнюдь не хвалит невинности, кичащейся неведением зла, но считает ее признаком незнания того, что обязан знать всякий человек, желающий жить достойно.[775]

Великие натуры могут таить в себе и великие пороки, и великие доблести.[776]

Народ часто ненавидит именно тех, кому воздает почести и кто с ненасытимой алчностью и спесью принимает их от недоброхотных даятелей.[777]

Дело не только в том, что вместо красоты и добра они [безнравственные цари] гонятся за одной лишь роскошью и наслаждениями, но и в том, что даже наслаждаться и роскошествовать по-настоящему они не умеют.[778]

Я живу в маленьком городке и, чтобы он не сделался еще меньше, охотно в нем остаюсь.[779]

Один кивок человека, внушающего к себе доверие, весит больше многих и пространных периодов.[780]

Я (…) полагаю свойством (…) созданной для государственных дел души (…) хранить свое достоинство куда тщательнее, нежели актеры, которые играют царей (…) и которых мы видим на театре плачущими или же смеющимися не тогда, когда им хочется, но когда этого требует действие или роль.[781]

Первыми предатели продают себя самих.[782]

Учитель гимнастики Гиппомах, по его словам, издали узнавал своих учеников (…), даже если видел только одно – как человек несет с рынка мясо.[783]

Законом установлено, что мстить обидчику справедливее, чем наносить обиду первым, но по природе вещей и то и другое – следствие одной и той же слабости.[784]

Дети способные легче припоминают услышанное однажды, но у тех, кто воспринимает слова учителя с усилием, с напряжением, память более цепкая: все, что они выучат, словно выжженное огнем, запечатлевается в душе.[785]

Согласие проще всего найти там, где слабее всего способность сомневаться.[786]

Его боятся, сынок, еще больше, чем ненавидят. (Сарпедон, наставник Катона Младшего, в ответ на его вопрос, почему никто не убьет диктатора Суллу.)[787]

Нет ни одного нравственного качества, чья слава и влияние рождали бы больше зависти, нежели справедливость, ибо ей обычно сопутствует и могущество, и огромное доверие у народа. Справедливых не только уважают, как уважают храбрых, не только дивятся и восхищаются ими, как восхищаются мудрыми, но любят их, твердо на них полагаются, верят им, тогда как к храбрым и мудрым питают либо страх, либо недоверие. (…) Именно по этой причине и враждовали с Катоном все видные люди.[788]

Клятву, данную врагу, нарушают из страха перед ним, а данную богу – из пренебрежения к нему.[789]

И в государственной деятельности есть свой круг побед, и когда он завершен, пора кончать. В состязаниях на государственном поприще – ничуть не меньше, чем в гимнасии, – тотчас обнаруживается, если борца покидают молодые силы.[790]

В речи гораздо более, чем в лице, как думают некоторые, открывается характер человека.[791]

Катон (…) никогда не скупился на похвалы самому себе и отнюдь не избегал прямого хвастовства, считая его спутником великих деяний.[792]

Невозможность похвастаться богатством люди полагают равной его потере, а хвастаются всегда вещами излишними, а не необходимыми.[793]

Государство есть некая совокупность объединившихся частных домов и сильно лишь в том случае, если преуспевают его граждане – каждый в отдельности.[794]

В Спарте полководец, достигший своей цели благодаря хитрости и убедительным речам, приносит в жертву быка, а победивший в открытом бою – петуха. Так даже столь воинственный народ, как спартанцы, полагал слово и разум более достойными и подобающими человеку средствами действия, нежели силу и отвагу.[795]

Робкие врачи, не решающиеся применить нужные лекарства, потерю сил у больного принимают за ослабление болезни.[796]

Вечно у него будет какой-нибудь повод снова попытать счастья: после удачи – уверенность в себе, после неудачи – стыд![797]

Народ (…) боится презирающих его и возвышает боящихся. Ведь для простого народа величайшая честь, если люди высокопоставленные им не пренебрегают.[798]

Народ в некоторых случаях с удовольствием использует опытных, сильных в красноречии и рассудительных людей, однако всегда с подозрением и страхом относится к их таланту, старается унизить их славу и гордость.[799]

Нет ничего постыдного в том, чтобы бежать от гибели, если только не стараешься спасти жизнь бесчестными средствами, равно как нет и ничего хорошего в том, чтобы спокойно встретить смерть, если это сочетается с презрением к жизни. Вот почему Гомер самых неустрашимых и воинственных мужей выводит в бой хорошо и надежно вооруженными, а греческие законодатели карают того, кто бросит свой щит, а не меч или копье, желая этим указать, что каждому (а главе государства или войска – в особенности) надлежит раньше подумать о том, как избежать гибели самому, нежели о том, как погубить врага.[800]

Настоящий полководец должен умереть от старости или, по крайней мере, под старость.[801]

Кони, запряженные в колесницу, бегут быстрее, нежели поодиночке, – не потому, что общими усилиями они легче рассекают воздух, но потому, что их разжигает соревнование и соперничество друг с другом.[802]

Трудно путем исследования найти истину, когда позднейшим поколениям предшествующее время заслоняет познание событий, а история, современная событиям и лицам, вредит истине, искажая ее, с одной стороны, из зависти и недоброжелательства, с другой – из угодливости и лести.[803]

Хорошее искусство – то, которое современникам кажется старинным, а потомкам – новым.[804]

Поскольку поток времени бесконечен, а судьба изменчива, не приходится (…) удивляться тому, что часто происходят сходные между собой события. (…) Если (…) события сплетаются из ограниченного числа подобных частиц, то неминуемо должны помногу раз происходить сходные события, порожденные одними и теми же причинами.[805]

Среди полководцев самыми воинственными, самыми хитроумными и решительными были одноглазые, а именно Филипп [Македонский], Антигон, Ганнибал.[806]

Полководец должен чаще смотреть назад, чем, вперед.[807]

Лучше жить ничтожнейшим гражданином Рима, чем, покинув родину, быть провозглашенным владыкой всего остального мира. (Приписано мятежному римскому полководцу Серторию.)[808]

Душе человека (…) от природы присуща потребность любить, (…) [поэтому] к тем, у кого нет предмета любви, закрадывается в душу и там укрепляется что-нибудь постороннее. (…) Посмотришь иногда – человек не в меру сурово рассуждает о браке и рождении детей, а потом он же терзается горем, когда болеют или умирают дети от рабынь или наложниц (…). Даже при смерти собак и лошадей некоторые от печали доходят до такого позорного малодушия, что жизнь становится им не мила.[809]

Законодатель при составлении законов должен иметь в виду то, что возможно для человека, если он хочет наказывать малое число виновных с пользой, а не многих – без пользы.[810]

Солон приноравливал законы к окружающим обстоятельствам, а не обстоятельства к законам.[811]

Нам, эллинам, бог дал способность соблюдать во всем меру. (Приписано Солону.)[812]

Полновластье делает явными глубоко спрятанные пороки.[813]

Всего больше изумления вызывала она [Корнелия], когда без печали и слез вспоминала о сыновьях [Тиберии и Гае Гракхах] и отвечала на вопросы об их делах и их гибели, словно бы повествуя о событиях седой старины. Некоторые даже думали, будто от старости или невыносимых страданий она лишилась рассудка и сделалась бесчувственною к несчастиям, но сами они бесчувственны, эти люди, которым невдомек, как много значат в борьбе со скорбью природные качества, хорошее происхождение и воспитание: они не знают и не видят, что, пока доблесть старается оградить себя от бедствий, судьба нередко одерживает над нею верх, но отнять у доблести силу разумно переносить свое поражение она не может.[814]

Прибегать к железу без крайней необходимости не подобает ни врачу, ни государственному мужу – это свидетельствует об их невежестве, а во втором случае к невежеству надо присоединить еще несправедливость и жестокость.[815]

Судьба (…) приводит в движение одно посредством другого, сближает вещи самые отдаленные и переплетает события, казалось бы, ничего общего друг с другом не имеющие, так что исход одного становится началом другого.[816]

Нет слов – позора дулжно избегать и стыдиться, незачем, однако, боязливо прислушиваться к любому порицанию – это свойство человека совестливого и мягкого, но не обладающего подлинным величием.[817]

Если заглянуть в будущее, ничто в настоящем не может считаться ни великим, ни малым.[818]

Страдание, (…) перегоревши, обращается в гнев.[819]

Начало победы – смелость.[820]

Как обыкновенно бывает при большой опасности, в трудных обстоятельствах, толпа ожидает спасения больше от чего-то противоречащего рассудку, чем от согласного с ним.[821]

Господство на море рождает демократию, а олигархией меньше тяготятся земледельцы.[822]

Зависть (…) радуется унижению выдающихся людей.[823]

Телесные качества и образ жизни атлета и солдата во всем различны (…): атлеты долгим сном, постоянной сытостью, установленными движениями и покоем стараются развивать крепость тела и сохранять ее, так как она подвержена переменам при малейшем нарушении равновесия и отступлении от обычного образа жизни; тело солдата, напротив, должно быть приучено к любым переменам и превратностям, прежде всего – способно легко переносить недостаток еды и сна.[824]

Искусство красноречия – это (…) умение в немногом выразить многое.[825]

Человек, не принимающий богатого подарка, богаче того, кто его делает.[826]

Беды делают характер желчным, обидчивым, вспыльчивым, а слух чересчур раздражительным (…). Осуждение промахов и неверных поступков кажется тогда насмешкой над несчастиями, а откровенные, прямые речи – знаком презрения. (…) Так же и государство, терпящее бедствие, слишком малодушно и, по слабости своей, слишком избалованно, чтобы вынести откровенные речи, хотя в них-то оно как раз больше всего и нуждается (…). Поэтому такое государство в высшей степени ненадежно: того, кто ему угождает, оно влечет к гибели вместе с собою, а того, кто не хочет ему угождать, обрекает на гибель еще раньше.[827]

После гибели Антигона [I], когда его убийцы стали притеснять и мучить народ, один фригийский крестьянин, копавший землю, на вопрос, что он делает, с горьким вздохом ответил: «Ищу Антигона», – подобные слова могли бы сказать (…) многие, вспоминая (…) умерших царей.[828]

Оружие и законы не уживаются друг с другом.[829]

«Грек!», «Ученый!» – самые обычные и распространенные среди римской черни бранные слова.[830]

Нет зверя свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть.[831]

Успех возвышает даже мелкие от природы характеры.[832]

Чувствуя, что (…) его боятся и только ждут удобного случая, чтобы его умертвить, Эвмен сделал вид, что нуждается в деньгах, и занял большие суммы у тех, кто особенно сильно его ненавидел, чтобы эти люди (…) оставили мысли о покушении, спасая таким образом свои деньги. (…) В то время как другие ради собственного спасения дают деньги, он единственный обеспечил себе безопасность тем, что взял деньги в долг.[833]

Пожалуй, тот человек любит войну, кто ставит властолюбие выше собственной безопасности, но великий воин – тот, кто войной приобретает себе безопасность.[834]

[Эвмен] просил о милосердии врага, которому принадлежало только его тело, и тем самым отдал ему свою душу.[835]

Глядя в историю, словно в зеркало, я стараюсь изменить к лучшему собственную жизнь.[836]

Некий римлянин, разводясь с женой и слыша порицания друзей, которые твердили ему: «Разве она не целомудренна? Или не хороша собой? Или бесплодна?» – выставил вперед ногу, обутую в башмак (…), и сказал: «Разве он нехорош? Или стоптан? Но кто из вас знает, где он жмет мне ногу?»[837]

Правда необорима, если ее высказывают умело.

Правдивое дело, раз оно правильно изложено, несокрушимо.

Из самых диких жеребят выходят наилучшие лошади, только бы их как следует воспитать и выездить.

Непрестанно учась, к старости я прихожу.

Два основных достояния человеческой природы – это ум и рассуждения.

Речь политического деятеля не должна быть ни юношески пылкой, ни театральной, как речи парадных ораторов, плетущих гирлянды из изящных и увесистых слов… Основу его речей должна составлять честная откровенность, истинное достоинство, патриотическая искренность, предусмотрительность, разумное внимание и забота… Правда, что политическое красноречие, гораздо больше, чем судебное, допускает сентенции, исторические параллели, выдумки и образные выражения, умеренное и уместное употребление которых в особенности хорошо действует на слушателей.

Когда из мира уходит солнце, все омрачается, так же и беседа, лишенная дерзости, вся не на пользу.

Подчас не без пользы бывает заткнуть обидчику рот остроумной отповедью; такая отповедь должна быть краткой и не обнаруживать ни раздражения, ни ярости, но пусть она умеет со спокойной улыбкой немного укусить, возвращая удар: как стрелы отлетают от твердого предмета обратно к тому, кто их послал, так и оскорбление словно бы летит от умного и владеющего собой оратора назад и попадет в оскорбителя.

Когда ты бранишь других, смотри, чтобы ты сам был далек от того, за что другим выговариваешь.

Или как можно короче, или как можно приятнее.

Есть три способа отвечать на вопросы: сказать необходимое, отвечать с приветливостью и наговорить лишнего.

Мы часто задаем вопрос, не в ответе нуждаясь, а стремясь услышать голос и снискать расположение другого человека, желая втянуть его в беседу… Опережать с ответами других, стремясь захватить чужой слух и занять чужие мысли, – все равно что лезть целоваться к человеку, жаждущему поцелуя другого, или устремленный на другого взор стараться привлечь к себе.

Злоречивый язык выдает безрассудного.

Клеветы и злоречия надо остерегаться, как ядовитого червя на розе, – они скрыты тонкими и лощеными оборотами.

Кто хочет соблюсти пристойность в насмешках, должен понимать различие между болезненным пристрастием и здравым увлечением… насмешки над первым оскорбляют, а над вторым воспринимаются благосклонно…

Очень важно также следить за тем, чтобы насмешка пришлась кстати в обстановке общего разговора, в ответ на чей-либо вопрос или шутку, а не вторгалась в застолье как нечто чуждое и заранее подготовленное.

Научись слушать, и ты сможешь извлечь пользу даже из тех, кто говорит плохо.

Болтун хочет заставить себя любить и вызывает ненависть, хочет оказать услугу – и становится навязчивым, хочет вызвать удивление – и делается смешным; он оскорбляет своих друзей, служит своим врагам.

У наказываемого не остается повода упорствовать против исправления, если он сознает, что наказан не в порыве гнева, а на основании беспристрастного изобличения.

Победившие спят слаще побежденных.

Мужество и стойкость потребны людям не только против оружия врагов, но и равным образом против всяких ударов.

Совершать дурные поступки – низко, делать добро, когда это не сопряжено с опасностью, – вещь обычная.

Хороший человек – тот, кто делает большие и благородные дела, даже если он при этом рискует всем.

Смелость – начало победы.

Мне не нужно друга, который, во всем со мной соглашаясь, меняет со мною взгляды, кивая головой, ибо тень то же делает лучше.

Человек здравомыслящий должен остерегаться вражды и озлобления.

Если похвально благотворить друзьям, то нет постыдного и в том, чтобы принимать помощь от друзей.

Из золотой чаши пить отраву и от друга коварного совет принять – одно и то же.

Порядочная женщина… даже разговоры не должна выставлять напоказ, и подавать голос при посторонних должно быть ей так же стыдно, как раздеваться при них, ибо голос выдает и нрав говорящей, и свойства ее души, и настроение.

Украшает женщину то, что делает ее более красивой, но делает ее таковою не золото, изумруды и пурпур, а скромность, благопристойность и стыдливость.

Не прав был Геродот, сказав, что вместе с одеждой женщина совлекает с собой стыд; напротив, женщина целомудренная, снимая одежду, облекается в стыд, и чем больше стыдливости между супругами, тем большую любовь это означает.

Подобно огню, который в тростнике, соломе или заячьем волосе легко вспыхивает, но быстро угасает, если не найдет себе другой пищи, любовь ярко воспламеняется цветущей молодостью и телесной привлекательностью, но скоро угаснет, если ее не будут питать духовные достоинства и добрый нрав юных супругов.

Супружеский союз, если он основан на взаимной любви, образует единое сросшееся целое; если он заключен ради приданого или продолжения рода, то состоит из сопряженных частей; если же – только затем, чтобы вместе спать, то состоит из частей обособленных, и такой брак правильно считать не совместной жизнью, а проживанием под одной крышей.

Любовь всегда многообразна как во многих отношениях, так и в том, что затрагивающие ее шутки одних тяготят и вызывают у них негодование, а другим приятны. Тут надо сообразовываться с обстоятельствами момента. Подобно тому как дуновение может погасить возникающий огонь вследствие его слабости, а когда он разгорится, придает ему питание и силу, так и любовь, пока она еще тайно возрастает, возмущается и негодует против раскрытия, а разгоревшаяся ярким пламенем находит в подшучиваниях пищу и отвечает на них с улыбкой.

Жениться следует не глазами и не пальцами, как это делают некоторые, подсчитывая, сколько за невестой приданого, вместо того чтобы выяснить, какова она будет в совместной жизни.

Целомудренная супруга должна показываться на людях не иначе как с мужем, а когда он в отъезде, оставаться невидимой, сидя дома.

Сластолюбивый муж делает жену распутной и похотливой; супруга порядочного и добродетельного человека становится скромной и целомудренной.

Заводить собственных друзей жена не должна; хватит с нее и друзей мужа.

Разговаривать жена должна только с мужем, а с другими людьми – через мужа, и пусть этим не огорчается.

Злобе и вспыльчивости не место в супружеской жизни. Замужней женщине к лицу строгость, но пусть эта резкость будет полезной и сладкой, как у вина, а не горькой, как у алоэ, и неприятной, словно лекарство.

Суровость делает отталкивающим целомудрие жены, равно как и неопрятность – ее простоту.

Всякое дело у разумных супругов решается с обоюдного согласия, но так, чтобы главенство мужа было очевидным и последнее слово оставалось за ним.

Справедливый муж повелевает женою не как хозяин собственностью, но как душа телом; считаясь с ее чувствами, и неизменно благожелательно.

Поначалу особенно следует молодоженам остерегаться разногласий и стычек, глядя на то, как недавно склеенные горшки легко рассыпаются от малейшего толчка; зато со временем, когда места скреплений станут прочными, ни огонь, ни железо их не берут.

Избегать столкновений мужу с женой и жене с мужем следует везде и всегда, но больше всего на супружеском ложе… Ссорам, перебранкам и взаимному оскорблению, если они начались на ложе, нелегко положить конец в другое время и в другом месте.

Жена невыносима такая, что хмурится, когда муж не прочь с ней поиграть и полюбезничать, а когда он занят серьезным делом, резвится и хохочет: первое означает, что муж ей противен, второе – что она к нему равнодушна.

Кто держится с женой слишком сурово, не удостаивая шуток и смеха, тот принуждает ее искать удовольствий на стороне.

Не на приданое, не на знатность, не на красоту свою следует полагаться жене, а на то, чем по-настоящему можно привязать к себе мужа: на любезность, добронравие и уступчивость, и качества эти проявлять каждодневно не через силу, как бы нехотя, но с готовностью, радостно и охотно.

Характер есть не что иное, как долговременный навык.

Предатели предают прежде всего себя самих.

Немного пороков достаточно, чтобы омрачить многие добродетели.

Лесть подобна тонкому щиту, краской расцвеченному: смотреть на него приятно, нужды же в нем нет никакой.

Как вороны налетают, чтобы выклевать очи мертвых, так и льстецы, обсев, богатство неразумных растаскивают.

Те, кто жадны на похвалу, бедны заслугами.

Почести меняют нравы, но редко в лучшую сторону.

Кто рассчитывает обеспечить себе здоровье, пребывая в лени, тот поступает так же глупо, как и человек, думающий молчанием усовершенствовать свой голос.

Движение – кладовая жизни.

Никакое тело не может быть столь крепким, чтобы вино не могло повредить его.

Сила речи состоит в умении выразить многое в немногих словах.

Невозможно, чтобы люди, занятые государственными делами, были всегда непогрешимы, равно как неправдоподобно и то, чтобы они постоянно заблуждались.[838]

Из двух путей к исправлению, существующих для всех людей, – собственные превратности судьбы или чужие, первый путь (…) действительнее, зато второй (…) безвреднее.[839]

Люди менее всего способны переносить легчайшее испытание, я разумею молчание.[840]

Будущее всегда кажется лучше настоящего.[841]

[На войне] для неудачи в замыслах достаточно первой случайной мелочи, тогда как для успеха едва достаточно всей совокупности благоприятных условий.[842]

Разъяснение дела зависит столько же от вопрошающего, сколько и от рассказчика. (…) Человек несведущий не в состоянии ни расспросить свидетелей-очевидцев, ни уяснить себе совершающееся у него на глазах.[843]

Красота заключается в пропорции частей.[844]

Совершенство зависит от малого во множестве деталей.[845]

Самая трудная работа – это последняя отделка изваяния ногтем.[846]

Поликлет изваял две статуи, изображавшие одно и то же: одну по вкусу толпы, другую по законам искусства. Первую в угоду толпе он создавал так: по желанию всякого, кто к нему приходил, Поликлет послушно делал изменения и поправки. Наконец он выставил обе статуи. Одна вызвала всеобщее одобрение, другая была осмеяна. Тогда Поликлет сказал: «Статую, которую вы ругаете, изваяли вы, а ту, которой восхищаетесь, – я».[847]

Человек есть мера всем вещам – существованию существующих и несуществованию несуществующих.[848]

О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому знанию, – и вопрос темен, и людская жизнь коротка.[849]

О всяком предмете можно сказать двояко и противоположным образом.[850]

Теория без практики (упражнения) и практика без теории есть ничто.[851]

Однажды он [Протагор] требовал платы со своего ученика Еватла, а тот ответил: «Но я ведь еще не выиграл дела в суде!» Протагор сказал: «Если мы подадим в суд и дело выиграю я, то ты заплатишь, потому что выиграл я; если выиграешь ты, то заплатишь, потому что выиграл ты [как мой ученик].[852]

Упражнение дает больше, чем хорошее природное дарование.

Нет ни искусства без упражнения, ни упражнения без искусства.

Тот человек близок к сумасшествию, кто не желает придерживаться речи, принятой подобно монете, но [предпочитает] создавать свою собственную.[853]

Подобно тому как литературный [речевой] обиход подвергается осмеянию у обывателей, так же и обывательский – у литературно образованных людей.[854]

Мы не нуждаемся в грамматике, для того чтобы чисто говорить по-гречески.[855]

Полезного для жизни больше открываю! прозаические писатели, чем поэты. Ведь первые стремятся к истине, в то время как вторые изо всех сил стремятся привлечь души, а души привлекает больше ложь, чем истина.[856]

Сказавши, часто в том раскаиваешься, а промолчавши – никогда.[857]

Справедливо отдавать каждому должное.[858]

С неизбежностью и боги не спорят.[859]

Живопись – молчащая поэзия, а поэзия – звучащая живопись.[860]

[Молчащему гостю на пирушке:] Если ты глуп, то поступаешь умно, но если умен, то поступаешь глупо.[861]

Изречение Симонида, обращенное к жене Гиерона, спросившей, кем лучше быть – богатым или мудрым? Богатым, сказал он, потому что приходится видеть, как мудрецы постоянно торчат у дверей богатых.[862]

Симонид, когда победитель на мулах предложил ему незначительную плату, отказался написать стихотворение под тем предлогом, что он затрудняется воспевать «полуослов». Когда же ему было предложено достаточное вознаграждение, он написал: «Привет вам, дочери быстроногих, как вихрь, кобылиц».[863]

Если ты спросишь меня, что такое бог и каков он, то я сошлюсь на Симонида, который, когда его спросил об этом же тиран Гиерон, потребовал себе один день на размышление. Когда Гиерон повторил свой вопрос на следующий день, Симонид попросил уже два срока. Когда же он каждый раз стал удваивать число дней, удивленный Гиерон спросил, почему он так делает? Потому, ответил тот, что чем дольше я размышляю, тем этот вопрос кажется мне более темным.[864]

Против необходимости не властны и сами боги.

Никто не может ничему научиться у человека, который не нравится.[865]

В молитвах он [Сократ] просто просил богов даровать добро, ибо боги лучше всех знают, в чем состоит добро.[866]

[Сократ] советовал избегать таких кушаний, которые соблазняют человека есть, не чувствуя голода. (…) Он шутил, что и Кирка [Цирцея], должно быть, превращала людей в свиней, угощая их такими кушаниями в изобилии; а Одиссей (…) держался от чрезмерного их употребления и оттого не превратился в свинью.[867]

[О хвастунах:] Невыгодно считаться богатым, храбрым и сильным, не будучи таковым: к ним предъявляют требования, (…) превышающие их силы.[868]

Тех, кто желает и сам иметь много хлопот и другим доставлять их, я (…) поставил бы в разряд годных к власти.[869]

Если, живя среди людей, ты не захочешь ни властвовать, ни быть подвластным и не станешь добровольно служить властителям, то, думаю, ты видишь, как умеют сильные (…) и целые общины, и каждого порознь держать в рабстве.[870]

Не очень-то легко найти работу, за которую не услышишь упреков; очень трудно сделать что-нибудь так, чтобы ни в чем не ошибиться.[871]

Завистники (…) только те, кто горюет по поводу счастия друзей.[872]

Трудно (…) найти врача, который знал бы лучше, чем сам человек, (…) что полезно ему для здоровья.[873]

[Перед началом суда над Сократом один из его друзей спросил:] «Не следует ли (…) подумать тебе и о том, что говорить в свою защиту?» – Сократ (…) отвечал: «А разве (…) вся моя жизнь не была подготовкой к защите?»[874]

Горячо преданный Сократу, но простодушный человек, некий Аполлодор, сказал: «Но мне особенно тяжело, Сократ, что ты приговорен к смертной казни несправедливо». Сократ, говорят, погладил его по голове и сказал: «А тебе (…) приятнее было бы видеть, что я приговорен справедливо?»[875]

Ходил я к поэтам (…) и спрашивал у них, что именно они хотели сказать, чтобы, кстати, и научиться у них кое-чему. Стыдно (…) сказать вам правду, а сказать все-таки следует. (…) Чуть ли не все там присутствовавшие лучше могли бы объяснить то, что сделано этими поэтами, чем они сами. (…) Не мудростью могут они творить то, что они творят, а какою-то прирожденною способностью и в исступлении, подобно гадателям и прорицателям; ведь и эти тоже говорят много хорошего, но совсем не знают того, о чем говорят.[876]

Мудрейший тот, кто, подобно Сократу, знает, что ничего-то по правде не стоит его мудрость.[877]

Нет такого человека, который мог бы уцелеть, если бы стал откровенно противиться (…) большинству и хотел бы предотвратить все то множество несправедливостей и беззаконий, которые совершаются в государстве. Нет, кто в самом деле ратует за справедливость, тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться частным человеком, а вступать на общественное поприще не должен.[878]

[Сократ] говаривал, что сам он ест, чтобы жить, а другие люди живут, чтобы есть.[879]

Если бы кто-нибудь должен был взять ту ночь, в которую он спал так, что даже не видел сна, сравнить эту ночь с остальными ночами и днями своей жизни и, подумавши, сказать, сколько дней и ночей прожил он в своей жизни лучше и приятнее, чем ту ночь, то, я думаю, не только всякий простой человек, но и сам Великий царь нашел бы, что сосчитать такие дни сравнительно с остальными ничего не стоит. Так если смерть такова, я (…) назову ее приобретением, потому что таким-то образом выходит, что вся жизнь ничем не лучше одной ночи.[880]

Поменьше думайте о Сократе, но главным образом – об истине.[881]

[Последние слова:] Мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте. (Петуха приносили Асклепию, богу врачевания, выздоравливающие. Сократ считал, что смерть для его души – выздоровление и освобождение от земных невзгод.)[882]

Говорят, Еврипид дал ему [Сократу] сочинение Гераклита и спросил его мнение; он ответил: «Что я понял – прекрасно; чего я не понял, наверное, тоже».[883]

Часто он [Сократ] говаривал, глядя на множество рыночных товаров: «Сколько же есть вещей, без которых можно жить!»[884]

Удивительно: всякий человек без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, скольких он имеет друзей, – настолько они не в цене.[885]

[Красота -] недолговечное царство.[886]

[Сократ] говорил (…), что он знает только то, что ничего не знает.[887]

Человеку, который спросил, жениться ему или не жениться, он [Сократ] ответил: «Делай, что хочешь, – все равно раскаешься».[888]

Когда он [Антисфен] стал выставлять напоказ дыру в своем плаще, то Сократ, заметив это, сказал: «Сквозь этот плащ я вижу твое тщеславие!»[889]

Сократу однажды пришлось увещевать (…) [Алкивиада], который робел и страшился выступать с речью перед народом. Чтобы ободрить и успокоить его, Сократ спросил: «Разве ты не презираешь вон того башмачника?» – и философ назвал его имя. Алкивиад ответил утвердительно; тогда Сократ продолжал: «Ну, а этого разносчика или мастера, шьющего платки?» Юноша подтвердил опять. «Так вот, – продолжал Сократ, – афинский народ состоит из подобных людей. Если ты презираешь каждого в отдельности, тебе следует презирать и всех купно».[890]

Когда ему [Сократу] сказали: «Афиняне осудили тебя на смерть», он ответил: «А природа осудила их самих».[891]

Видя, что правительство тридцати [тиранов] убивает самых славных граждан и преследует тех, кто обладает значительным богатством, Сократ (…) сказал: «(…) Никогда не было столь отважного и дерзкого трагического поэта, который вывел бы на сцену обреченный на смерть хор!»[892]

Когда в старости Сократ захворал и кто-то спросил его, как идут дела, философ ответил: «Прекрасно во всех смыслах: если мне удастся поправиться, я наживу больше завистников, а если умру – больше друзей».[893]

Нетрудно хвалить афинян среди афинян.[894]

Сократ, когда он уже был приговорен к смерти и заключен в темницу, услышав, как один музыкант распевал под аккомпанемент лиры стихи Стесихора, попросил того учить его, пока есть еще время; на вопрос певца, какая ему от этого польза, когда ему предстоит умереть послезавтра, Сократ ответил: «Чтобы уйти из жизни, зная еще чуть-чуть больше».[895]

У солнца есть один недостаток: оно не может видеть самого себя.

Я знаю только то, что ничего не знаю.

Чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам.

Кто хочет сдвинуть мир, пусть сдвинет себя!

Хорошее начало не мелочь, хоть начинается с мелочи.

Воспитание – дело трудное, и улучшение его условий – одна из священных обязанностей каждого человека, ибо нет ничего более важного, как образование самого себя и своих ближних.

Есть одно только благо – знание и одно только зло невежество.

Высшая мудрость – различать добро и зло.

Мудрость – царица неба и земли.

Людям легче держать на языке горячий уголь, чем тайну.

Хороший советник лучше любого богатства.

Добрым людям следует доверяться словом и разумом, а не клятвой.

Заговори, чтобы я тебя увидел.

Лучше мужественно умереть, чем жить в позоре.

Без дружбы никакое общение между людьми не имеет ценности.

Хорошо было бы, чтобы человек осмотрел себя, сколько он стоит для друзей, и чтобы старался быть как можно дороже.

Любви женщины следует более бояться, чем ненависти мужчины. Это – яд, тем более опасный, что он приятен.

Распаляется пламя ветром, а влечение – близостью.

Красота – это королева, которая правит очень недолго.

Брак, если уж говорить правду, зло, но необходимое зло.

Женись, несмотря ни на что. Если попадется хорошая жена, будешь исключением, а если плохая – станешь философом.

В одежде старайся быть изящным, но не щеголем; признак изящества – приличие, а признак щегольства – излишество.

Когда слово не бьет, то и палка не поможет.

Какой человек, будучи рабом удовольствий, не извратит своего тела и души.

Тот наиболее богат, кто доволен малым, ибо такое довольство свидетельствует о богатстве натуры.

Я хочу при помощи гимнастики всего тела сделать его более уравновешенным.

Лучшая приправа к пище – голод.

Нельзя врачевать тело, не врачуя души.

Если человек сам следит за своим здоровьем, то трудно найти врача, который знал бы лучше полезное для его здоровья, чем он сам.

На свете все когда-то было в первый раз.[896]

Не восхваляй его, пока он жив![897]

Софокл говорил, что сочиняет людей такими, как они должны быть, а Еврипид – как они есть.[898]

Софокл, уже под бременем лет, когда его спросили, предается ли он любовным утехам, (…) ответил: «Да хранят меня боги от этого! Я с радостью бежал от них, как от грубого и бешеного хозяина».[899]

Как страшен может быть разум, если он не служит человеку.

Не помогает счастье нерадивым.

Счастье сопутствует не малодушным.

Великие дела не делаются сразу.

На тех, кто впал без умысла в ошибку, не гневаются сильно.

Ум, несомненно, первое условие для счастья.

Лучше будь прост да честен, чем умен и лжив.

Много говорить и много сказать – не есть одно и то же.

Мудрость – родная мать счастья.

Кого бог хочет погубить, того он сначала лишает разума.

Пресыщение рождает наглость, когда человеку дурному выпадает на долю счастье и когда человек этот не обладает здравым умом.

Обдумывай по дважды и по трижды то, что приходит тебе на ум.

Различным образом испытывай нрав друзей, особенно же смотри, каков кто во гневе.

Не сообразно жене молодой принадлежать мужу старому, ибо подобно челноку, привязанному к кораблю, она не может сообразоваться с движениями кормы и не имеет под собою якоря, но, оторвав веревки, часто по ночам находит другую пристань.

Мне ненавистны жена-непоседа и муж ненасытный,

Любящий плугом своим ненасытным пашню чужую пахать.

Вино, если его пить не в меру, и неблагоразумного и мудрого человека делает одинаково легкомысленными.

Добрые речи ведите, за чашей веселою сидя,

И избегайте душой всяческих ссор и обид.

Любящему часто и некрасивое кажется красивым.

Льстец, покупая вместе с кем-либо сапоги, забегает вперед со словами: «Твоя нога гораздо изящнее этой обуви».[900]

Человек неотесанный – тот, кто поет в бане.[901]

[О тупоумном:] На вопрос: «Сколько покойников, по-твоему, вынесено за Могильные Ворота?», он отвечает: «Нам бы с тобой столько покойников».[902]

[О ворчуне:] Случись ему найти на дороге кошелек, он говорит: «А вот клада-то я никогда еще не находил!»[903]

[О злоязычном:] Злословие – это для него и свобода слова, и демократия, и независимость.[904]

Полководец должен умирать смертью полководца, а не рядового.[905]

Если ты не воспитан и молчишь, то воспитан, если же воспитан и молчишь, то прекрасно воспитан.

Если ты неуч и молчишь, то ведешь себя умно, если же учен и молчишь, то глупо.

Надежней конь без узды, чем речь без связи.

Едва начав жить, мы умираем; поэтому нет ничего бесполезнее, чем погоня за славой.

В жизни больше пустого, чем полезного.

Стыдись себя сам, тогда другой тебя не пристыдит.

Нравственное уродство – равнодушие к плохим поступкам и словам.

Гордость – это своего рода презрение ко всем другим, кроме самого себя.

Ни тщеславием, ни красотой одежд или коней, ни украшением не добывай чести, но мужеством и мудростью.

Время – самое драгоценное из всех средств.

Самая большая трата, какую только можно сделать, это трата времени.

Молодиться – это значит поздно приниматься за образ жизни, не соответствующий возрасту.

К занятиям, потребовавшим затрат, мы более внимательны, чем к тому, что дается даром.[906]

Раз уж богам все известно, явившийся в храм должен по совести возносить одну-единственную молитву: «Боги, воздайте мне по заслугам».[907]

Все стирается временем, но само время пребывает благодаря памяти нестареющим и неуничтожимым.[908]

Уважай многих, а доверяй немногим.[909]

О Зевс, дай мне начальство над мудрецами, а мудрецам – надо мною! (Приписано императору Веспасиану.)[910]

Тираны бывают двух родов: одни убивают без суда, другие – после судебного дознания. (…) Тут тиран именует законом всего лишь отсрочку гнева своего.[911]

Подражание может изобразить только зримое, а воображение – и незримое.[912]

Никакое слово не приносит пользы, ежели сказано не с глазу на глаз.[913]

Речь в письме должна казаться и более аттической [изысканной], чем обычная речь, и более обычной, чем аттическая. (…) Пусть украшением ей служит отсутствие прикрас.[914]

Людей (…) больше раздражает несправедливость, якобы им причиненная, нежели самое жестокое насилие: в этом они усматривают пренебрежение со стороны равных себе, в другом – необходимость подчиняться насилию более могущественного.[915]

Начиная войну, люди сразу же приступают к действиям, с которыми следовало бы повременить, и уж после неудач обращаются к рассуждениям.[916]

Успех в войне зависит не от оружия, а от денежных средств, при которых оружие только и приносит пользу.[917]

Не следует строить расчеты на ожидаемых ошибках противника.[918]

Никто (…) не бывает равно предусмотрительным, задумывая план и приводя его в исполнение. В рассуждениях мы тверды, а в действиях уступаем страху.[919]

Очень редко войну ведут по заранее определенному плану, но чаще война сама выбирает пути и средства в зависимости от обстоятельств.[920]

Благородно мстить лишь равному себе и в равном положении.[921]

Люди с большим воодушевлением принимают решение воевать, чем на деле ведут войну, и меняют свое настроение с переменой военного счастья.[922]

Любое требование – малое или большое, – выставляемое против равных себе до решения суда, притязает на порабощение.[923]

Вещи существуют для людей, а не люди для них.[924]

Рассудительность и полная казна важнее всего для военного успеха.[925]

Люди верят в истинность похвал, воздаваемых другим, лишь до такой степени, в какой они считают себя способными совершить подобные подвиги. А все, что свыше их возможностей, тотчас же вызывает зависть и недоверие.[926]

Признание в бедности – не позор, но позорно не стремиться избавиться от нее трудом.[927]

Невежественная ограниченность порождает дерзкую отвагу, а трезвый расчет – нерешительность.[928]

Оказавший услугу другому – более надежный друг, так как он старается заслуженную благодарность поддержать и дальнейшими услугами. Напротив, человек облагодетельствованный менее ревностен: ведь он понимает, что совершает добрый поступок не из приязни, а по обязанности.[929]

[Афины] – школа всей Эллады.[930]

Гробница доблестных – вся земля.[931]

Считайте за счастье свободу, а за свободу – мужество.[932]

При жизни доблестные люди возбуждают зависть, мертвым же (они ведь не являются уже соперниками) воздают почет без зависти.[933]

Та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин, в порицание или в похвалу.[934]

Процветание города в целом принесет больше пользы отдельным гражданам, чем благополучие немногих лиц при всеобщем упадке.[935]

Добиваться тирании несправедливо, отказаться от нее – опасно.[936]

Страх отнимает память.[937]

Только взаимный страх делает союз надежным.[938]

Все люди склонны совершать недозволенные проступки как в частной, так и в общественной жизни, и никакой закон не удержит их от этого. Государства испробовали всевозможные карательные меры, все время усиливая их. (…) Со временем почти все наказания были заменены смертной казнью. (…) Однако и от этой меры преступления не уменьшились. Итак, следовало бы либо придумать еще более страшные кары, либо признать, что вообще никаким наказанием преступника не устрашить.[939]

Следует на насилие (…) отвечать насилием.[940]

… Война, учитель насилия.[941]

Большинство людей предпочитает слыть ловкими плутами, нежели честными глупцами.[942]

Стрелы ценились бы гораздо дороже, если бы умели отличать людей доблестных. (Ответ пленного афинянина на насмешливый вопрос победителя, были ли павшие в бою людьми доблестными.)[943]

Я упрекаю не тех, кто стремится к господству, а тех, кто слишком поспешно готов этому подчиниться. Ведь человек по своей натуре всегда желает властвовать над теми, кто ему покоряется.[944]

Будущее (…) исполнено неопределенности, но (…) эта обманчивость будущего (…) является величайшим благом.[945]

В человеческих взаимоотношениях право имеет смысл только тогда, когда при равенстве сил обе стороны признают общую для той и другой стороны необходимость. В противном случае более сильный требует возможного, а слабый вынужден подчиниться.[946]

Надежда по природе расточительна.[947]

Для тирана и для могущественного города, господствующего над другими городами, все, что выгодно, то и разумно.[948]

Если как враг я причинил вам столько бед, то я могу быть полезным другом. (Алкивиад – спартанцам.)[949]

Город – это люди, а не стены.[950]

Когда спартанский царь Архидам спросил Фукидида [представителя знатного афинского рода], кто лучше в кулачном бою – он или Перикл, тот ответил: «Право, не знаю; если даже я собью его с ног, он будет уверять, что не падал, убедит всех присутствующих и победит».[951]

Не должно гордиться случайными неудачами противника. Уверенность в себе следует питать тогда только, когда превзойдены планы его.

История – это философия в примерах.

Дальше всех уйдет тот, кто не уступает равному себе, сохраняет достоинство в отношениях с сильнейшим и умеет сдерживать себя по отношению к беззащитным.

Кто раскрывает таинства непосвященным, тот кощунствует. Но первосвященник именно раскрывает таинства непосвященным. Стало быть, первосвященник кощунствует.[952]

Душа дана [свинье] вместо соли, чтобы мясо ее не испортилось.[953]

Кто-то попрекал его [Хрисиппа], что он не ходит слушать Аристона [Хиосского], как все. «Если бы я делал все, как все, я не был бы философом», – ответил Хрисипп.[954]

[Хрисипп] подкреплял себя множеством выписок: так, в одном сочинении он переписал почти целиком «Медею» Еврипида, и недаром какой-то его читатель на вопрос, что у него за книга, ответил: «Медея» Хрисиппа![955]

Когда ты при царском дворе, то все, что ты слышишь, пусть в тебе и умрет, чтобы тебе самому не пришлось безвременно умереть.[956]

С женою будь хорош, чтобы не захотелось ей испытать и другого мужчину.[957]

Если кому-нибудь везет, не завидуй ему, а порадуйся с ним вместе, и его удача будет твоей.[958]

Лучше научиться поздно, чем никогда.[959]

В супружеской жизни жена – твой противник, который всегда при оружии и все время измышляет, как бы тебя подчинить.[960]

Живи тем, что у тебя есть, а сегодняшний излишек сохраняй на завтра: лучше добро оставить врагам, чем самому побираться по друзьям.[961]

Плохо придется людям, когда каждый потребует своего.[962]

Одна ласточка весны не делает.

Истинное сокровище для людей – умение трудиться.

Для людей работа является наслаждением.

Если человек берется за два дела, прямо противоположных друг другу, – одно из них непременно не удастся ему.

Благодарность – признак благородства души.

Старайтесь присоединить к красоте прочные качества.

Велико ли, мало ли зло, его не надо делать.

Истинный друг познается в несчастье.

Не заводи знакомства с теми, кто новых друзей предпочитает старым. Знай: как изменили нам, своим испытанным товарищам, так изменят и новым.

Когда посетит тебя горе, взгляни вокруг и утешься: есть люди, доля которых еще тяжелее твоей.

Лаской почти всегда добьешься больше, чем грубой силой.

Надменный и упрямый делает все по-своему, не слушает ничьих советов и скоро становится жертвой своих заблуждений.

Вдвойне тяжелее переносить обиды со стороны тех людей, от которых мы всего менее вправе ожидать их.

Ненасытное честолюбие помрачает ум человека, и он не замечает грозящих ему опасностей.

Кто хвастает перед тем, кто его знает, заслуженно поднимает себя на смех.

Если тебе не спастись от смерти, умри, по крайней мере, со славой.

Не всегда будет лето.

Никакое наслаждение само по себе не есть зло; но средства достижения иных наслаждений доставляют куда больше хлопот, чем наслаждений.[963]

Кто праведен, в том меньше всего тревоги, кто неправеден, тот полон самой великой тревоги.[964]

Нельзя получить от бесконечной жизни больше наслаждения, чем от того времени, которое мы представляем конечным.[965]

Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы, а тот, кто принимает мнения толпы о богах.[966]

Ничего нет страшного в жизни тому, кто по-настоящему понял, что нет ничего страшного в не-жизни.[967]

Самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых, ни для мертвых.[968]

Большинство людей то бегут смерти как величайшего из зол, то жаждут ее как отдохновения от зол жизни. А мудрец не уклоняется от жизни и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не кажется злом.[969]

Умение хорошо жить и хорошо умереть – это одна и та же наука.[970]

Все, чего требует природа, легко достижимо, а все излишнее – трудно достижимо.[971]

Лучше уж верить басням о богах, чем покоряться судьбе, выдуманной физиками, – басни дают надежду умилостивить богов почитанием, в судьбе же заключена неумолимая неизбежность.[972]

Лучше с разумом быть несчастным, чем без разума быть счастливым.[973]

Жизнь гибнет в откладывании, и каждый из нас умирает, не имея досуга.[974]

Никто, видя зло, не выбирает его, но попадается, прельщенный злом, как будто оно есть добро в сравнении с большим, чем оно, злом.[975]

В философии рядом с познанием бежит удовольствие: не после изучения бывает наслаждение, а одновременно бывает изучение и наслаждение.[976]

Иные всю жизнь готовят себе средства к жизни.[977]

Мы не столько имеем надобность в помощи друзей, сколько в уверенности относительно помощи.[978]

Кто говорит, что все происходит в силу необходимости, тот не может сделать никакого упрека тому, кто говорит, что все происходит не в силу необходимости: ибо он утверждает, что это самое происходит в силу необходимости.[979]

Глупо просить у богов то, что человек способен сам себе доставить.[980]

При философской дискуссии более выигрывает побежденный – в том отношении, что он умножает знания.[981]

Если бы бог внимал молитвам людей, то скоро все люди погибли бы, постоянно желая зла друг другу.[982]

Большие страдания быстро выводят из жизни, а длительные не велики.[983]

Кому малого недостаточно, тому ничего не достаточно.[984]

Законы изданы ради мудрых – не для того, чтобы они не делали зла, а для того, чтобы им не делали зла.[985]

Кто кажется страшным, тот не может быть свободным от страха.[986]

Живи незаметно![987]

Даже под пыткою мудрец счастлив.[988]

Гадания не существует, а если бы оно существовало, то предсказываемое следовало бы считать совершающимся помимо нас.[989]

Эпикур (…) считает худшей душевную боль, потому что тело мучится лишь бурями настоящего, а душа – и прошлого, и настоящего, и будущего. Точно так же и наслаждения душевные больше, чем телесные.[990]

Каждый уходит из жизни так, словно только что вошел.[991]

Никогда не хотел я нравиться народу – ведь народ не любит того, что я знаю, а я не знаю того, что любит народ.[992]

Ни один глупец не является счастливым, ни один мудрец не является несчастным. (Мнение эпикурейцев.)[993]

Лучше не бояться, лежа на соломе, чем быть в тревоге на золотом ложе.

Всем желаниям следует предъявлять такой вопрос: что будет со мною, если исполнится то, чего я ищу, вследствие желания, и – если не исполнится?

Нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно.

Величайший плод справедливости – безмятежность.

Из всего того, что мудрость доставляет себе для счастья всей жизни, самое важное есть обладание дружбой.

Мудрый выбирает себе друга веселого и сговорчивого.

Смерть для человека – ничто, так как, когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем.

Привыкай думать, что смерть для нас – ничто; ведь все, и хорошее, и дурное, заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений.

Совсем ничтожен тот, у кого есть много причин для ухода из жизни.

Редко судьба препятствует мудрому.

Мертвым быть – ничуть не страшно, умирать – куда страшней.[994]

Ум и видит, ум и слышит, неразумный глух и слеп.[995]

А рука-то руку моет: дай-ка, и получишь сам.[996]

Что до меня говорили двое, с тем справляюсь я один.[997]

Не говорить ты умеешь, но молчать ты не способен.[998]

Если ищешь чего-нибудь мудрого, то подумай об этом ночью.[999]

Будь трезв и умей сомневаться.[1000]

Удачливый глупец – большое бедствие.[1001]

Мудр знающий не многое, но нужное.[1002]

Скажу открыто: ненавижу всех богов.

Не повышайте голоса, рассказ ведя

Неторопливо. Строгого спокойствия

Пусть будут ваши лица и глаза полны.

Двойною плетью хлещут празднословного.

Любовь, если можно любовью назвать,

Безумной похоти женской власть,

Опасней чудовищ, страшнее бури.

Хоть плохо мне, но это не причина,

Чтоб доставлять страдания другим.

Мудр – кто знает нужное, а не многое.

Мудр не тот, кто знает много, а тот, чьи знания полезны.

Если сила соединится со справедливостью, то что может быть сильнее этого союза?

Легко счастливому поучать несчастного.

Незавидна участь того, кому никто не завидует.

Страшен брак по принуждению.

Речи благородного человека, даже если они составлены коряво и безыскусно, будут полезны для слушателей, тогда как речи мерзавца… не принесут слушателям никакой пользы.

Опьянение показывает душу человека, как зеркало отражает его тело.

Сарацин [ближневосточных бедуинов] нам лучше бы не иметь ни друзьями, ни врагами.[1192]

Сборщики податей доставляли ему [императору Констанцию] больше ненависти, чем денег.[1193]

Он был старше доблестью, чем годами. (Об императоре Юлиане).[1194]

Больные раздражительнее здоровых, женщины – мужчин, старики – юношей и несчастные – счастливых.[1195]

Многие отрицают богов на небесах, а сами боятся выйти из дому, позавтракать, взять ванну, прежде чем не справятся, где, положим, находится Меркурий или какую часть созвездия Рака закрывает луна.[1196]

Мера богатства – не столько земли и доходы, сколько сама душа человека: если он терпит нужду из-за жадности и ненасытен к наживе, то ему не хватит даже золотых гор, он постоянно будет что-нибудь выпрашивать, чтобы приумножить нажитое прежде. Но ведь это и есть настоящее признание в бедности, потому что всякая страсть к стяжательству исходит из предположения, что ты беден, и несущественно, насколько велико то, чего тебе не хватает.[1197]

Голого раздеть и десяти силачам не удастся.[1198]

Неполно счастье тех, богатство которых никому не ведомо.[1199]

Люди порознь смертны, в совокупности – вечны.[1200]

Время [людей] крылато, мудрость медлительна, смерть скорая, жизнь жалкая.[1201]

Коли в суждениях доверяться больше глазам, нежели разуму, то мы мудростью далеко уступили бы орлу.[1202]

Всему (…) есть цена, и не малая: ее платит тот, кто просит (…), – поэтому все необходимое удобнее покупать, чем клянчить.[1203]

От богов человеку ничто хорошее не дается без примеси хоть какой-нибудь неприятности, в самой радости есть хоть толика горести.[1204]

Первую чашу пьем мы для утоления жажды, вторую – для увеселения, третью – для наслаждения, а четвертую – для сумасшествия.[1205]

То, что мы знаем, – ограничено, а что не знаем – бесконечно.

Не на то надо смотреть, где человек родился, а каковы его нравы, не в какой земле, а по каким принципам решил он прожить свою жизнь.

Прекращение деятельности всегда приводит за собой вялость, а за вялостью идет дряхлость.

Нет в мире ничего, что могло бы достичь совершенства уже в зародыше, напротив, почти во всяком явлении сначала – надежды робкая простота, потом уж – осуществления бесспорная полнота.

Обвинить можно и невинного, но обличить – только виновного.

Стыд и честь – как платье: чем больше потрепаны, тем беспечнее к ним относишься.

Нет для меня уважения дороже, чем уважение человека, которого сам больше всех по заслугам уважаю.

Собственная нравственная нечистоплотность – это знак презрения к самому себе.

Все, чем бы ты в жизни ни пользовался, оказывается скорее обременительным, чем полезным, если только выходит за пределы целесообразной умеренности.

Каждый человек в отдельности смертен, человечество же в целом бессмертно.

Храбрость занимает среднее место между самонадеянной отвагой и робостью.

Во всем мире и на все времена.

Не дано увидеть те силы, которые позволено только ощущать.

Если существует Бог, то откуда зло? И откуда добро, если Бога нет? (Со ссылкой на Эпикура).[1206]

Всякое благо (…) выше того, кому принадлежит.[1207]

Некто заявил человеку, похвалявшемуся званием философа, что признает его таковым, если он перенесет наносимые ему оскорбления спокойно и терпеливо. Тот долго выслушивал брань и наконец с насмешкой спросил: «Теперь-то ты веришь, что я действительно философ?» На это первый ответил: «Я бы поверил, если бы ты промолчал».[1208]

Многие обретают в детях своих мучителей.[1209]

Только мудрые могут достигать всего, чего пожелают, дурные же обычно делают то, что угодно их чувственности, того же, чего действительно желают, они достичь не могут.[1210]

Наградою добрым служит сама их порядочность, а наказанием дурным – их порочность.[1211]

Вечность есть совершенное обладание сразу всей полнотой бесконечной жизни.[1212]

Одно дело вести бесконечную во времени жизнь (…), а другое – быть всеобъемлющим наличием бесконечной жизни, что возможно лишь для божественного разума. (…) Итак, (…) назовем Бога вечным, а мир – беспрестанным.[1213]

Нет ничего существующего во времени, что могло бы охватить сразу всю протяженность своей жизни, ибо оно, не достигнув еще завтрашнего, уже утратило вчерашнее. Ваша нынешняя жизнь не больше, чем текущее и преходящее мгновение. (…) Такая жизнь может быть бесконечно долгой, но она не может объять и охватить всю свою протяженность одновременно. Ведь будущего еще нет, тогда как прошедшее уже утрачено.[1214]

Бог созерцает все в своем вечном настоящем.[1215]

Не господство устранено, а переменили господина.[1216]

[Об Октавиане, будущем императоре Августе:] Как, если он не хочет, нас не будет? Лучше не быть, чем быть с его согласия.[1217]

Отвергли не рабство, но условия рабства.[1218]

Я (…) признбю для себя Римом всякое место, где только можно будет быть свободным.[1219]

Ни одно условие рабства, каким бы хорошим оно ни было, не отпугнет меня от войны с самим рабством, то есть (…) с могуществом, которое хочет быть превыше законов.[1220]

Лучше никем не повелевать, нежели у кого-либо быть в рабстве; ведь без первого можно с почетом жить; жить со вторым нет никакой возможности.[1221]

Все (…) для нас ясно и твердо определено, неизвестно только одно – предстоит ли нам жить, сохраняя свою свободу, или же умереть вместе с нею.[1222]

[О своих друзьях в Риме:] Они сами больше, чем тираны, виновны в том, что влачат рабскую долю, если терпеливо смотрят на то, о чем и слышать-то непереносимо![1223]

[После поражения от Октавиана и Марка Антония] кто-то промолвил, что (…) надо бежать, и Брут, поднявшись, отозвался: «Вот именно, бежать, и как можно скорее. Но только с помощью рук, а не ног».[1224]

Имеет все тот, кто ничего не желает.[1225]

Клочок земли, у которого больше хозяев, чем требуется работников. (О бедном крестьянском хозяйстве).[1226]

Счастье и умеренность плохо уживаются друг с другом.

Чрезмерное пристрастие к вину закрывает дверь для всех достоинств и открывает ее для всех пороков.

Умеренность есть как бы мать хорошего здоровья.

Знание военного дела питает смелость в бою.[1227]

Северные народы (…) менее разумны, но зато (…) особенно склонны к битвам.[1228]

Главную силу войска надо пополнять набором из деревенских местностей; (…) меньше боится смерти тот, кто меньше знает радостей в жизни.[1229]

В сражениях (…) наказание следует тотчас же за ошибкой.[1230]

Кто хочет мира, пусть готовится к войне.[1231]

Само себе (…) создает предателя то войско, чей разведчик попадает в руки врагов.[1232]

Легче вызвать чувство храбрости у новонабранных воинов, чем вернуть его у тех, которые уже перепуганы.[1233]

Часто больше пользы приносит местность, чем храбрость.[1234]

Солдат исправляют на местах стоянок страх и наказание; а в походах их делают лучшими надежды и награды.[1235]

Что нужно сделать, обсуждай со многими; но что ты собираешься сделать – с очень немногими и самыми верными, а лучше всего – с самим собой.[1236]

В военных делах быстрота обычно приносит больше пользы, чем доблесть.[1237]

Война приятна только тем, кто ее не испытал.

Самое великое в нем [Гомере] то, что не было до него никого, кому бы он мог подражать, и не нашлось после него никого, кто смог бы подражать ему.[1238]

Ненависть, порождаемая соперничеством, переживает страх и не прекращается по отношению к побежденным даже после исчезновения самого предмета ненависти.[1239]

Соперничество питает талант, (…) и то, чего добиваются с наивысшим рвением, достигает наивысшего совершенства.[1240]

Рвение ослабевает вместе с надеждой. Если мы не можем догнать, перестаем гнаться.[1241]

Один город Аттики на протяжении многих лет прославился большим числом мастеров слова и их творений, чем вся Греция, так что можно подумать, будто части тела греческого народа распределены между другими городами, дух же заперт за стенами одних Афин.[1242]

[О Гае Марии:] Наилучший на войне, наихудший в мирных условиях.[1243]

Страх римского народа перед диктатором был большим, чем страх, заставляющий прибегнуть к диктатуре.[1244]

Редко завидуют славе тех, чьего могущества не боятся.[1245]

Помпеи определенно выдающийся человек, и даже чересчур выдающийся для свободного государства.[1246]

Помпеи (…) там, где ему должно было быть первым, всегда хотел быть единственным.[1247]

Едва ли не глупо было «бы перечислять гениев, которых мы еще помним, (…) ведь насколько велико восхищение, настолько затруднительна оценка.[1248]

Безделью сопутствует зависть.[1249]

Если прежде ему [Помпею Великому] не хватало земли для побед, то теперь не хватило земли для погребения.[1250]

К настоящему мы относимся с завистью, перед прошлым же преклоняемся, считая, что одно нас затмевает, а другое учит.[1251]

Источником бедствий чаще всего служит беспечность.

[Вергилий] говорил, что рождает свои стихи наподобие медведицы: как это животное производит детей бесформенных и безобразных, а затем, облизывая, уже рожденным придает вид и облик, так и плоды его дарования тотчас после рождения бывают грубы и несовершенны, и он лишь потом, отделывая их и обрабатывая, придает им черты лица и выразительности.[1252]

Каждому назначен свой день.

Судьбы прокладывают путь.

Счастлив, кто мог познать причины вещей и поверг под ноги все страхи и неумолимую судьбу, и шум волн жадного Ахеронта.

Слепой случай меняет все.

Опыт – самый лучший наставник.

Мудрость сильнее рока.

Молва – это бедствие, быстрее которого нет ничего на свете.

Крепнет молва на ходу и сил набирает в движеньи.

Мы должны стремиться не к тому, чтобы нас всякий понимал, а к тому, чтобы нас нельзя было не понять.

Да не сбудутся эти слова!

Не смертного голос звучит.

Молва растет по мере своего распространения.

Бог рад нечетному числу.

Ужели сколько гнева в душах богов.

Любые невзгоды следует превозмогать терпением.

Не отступай перед бедой, а прямо иди ей навстречу.

Не поддавайся несчастью, но иди ему навстречу с удвоенным мужеством.

Выдержите и останьтесь сильными для будущих времен.

Мужайтесь и храните себя для благоприятных времен.

Не все ли равно, хитростью или доблестью победил ты врага?

Перековать серпы на мечи.

Нет никакого спасения в войне.

Нет блага в войне, все мы просим у тебя мира.

Отчего бы нам не жить в мире?

Они могут (добиться победы), потому что они в этом убеждены.

Одно спасение у побежденных – не надеяться ни на какое спасение.

Боюсь данайцев, даже дары приносящих.

Смелым помогает судьба.

Человеческие судьбы трогают душу.

Слезы сочувствия есть, и земное трогает души.

Меня дело касается, когда горит стена у соседа.

Любовь у всех одна и та же.

Все побеждает любовь, покоримся ж и мы ее власти.

Не заживает рана в сердце.

Что ни случись, мы терпеньем и волею все превозможем.

Берегитесь заходить слишком далеко.

Сокрытие зла питает и оживляет его.

Да восстанет когда-нибудь мститель из наших костей!

Шадить покоренных, обуздывать непокорных.

Всякого влечет своя страсть.

Не слишком доверяйся внешнему виду.

Велика сила первых привычек.

Пожнут твои плоды потомки.

О, на что только ты не толкаешь алчные души людей, проклятая золота жажда!

Наша забота пусть останется нашим потомкам.

Приятно воспоминание о невзгодах минувших.

О, если бы Юпитер возвратил мне минувшие годы!

Время уносит все.

Но между тем бежит, бежит невозвратное время, пока мы, плененные любовью к предмету, задерживаемся на всех подробностях.

Не может любая земля родить любое растение.

Ужасно вновь воскрешать боль.

Будь благосклонен к смелым начинаниям.

В движении сила растет и набирает мощь.

Начинания принесут одному трудную жизнь, другому же счастье.

Никто не может быть ни всезнающим, ни всемогущим.

Когда он [рабби Йоханан] прибыл в стан римлян [осаждавших Иерусалим], он сказал: «Приветствую тебя, о император!» Веспасиан сказал ему: «Ты дважды приговорен к смерти. Первый раз за то, что назвал меня императором, хотя я вовсе не император, а второй раз за то, что не пришел ко мне сразу, если я император».[1253]

Один из его любимых прислужников просил управительского места для человека, которого выдавал за своего брата; Веспасиан велел ему подождать, вызвал к себе этого человека, сам взял с него деньги, выговоренные за ходатайство, и тотчас назначил на место; а когда опять вмешался служитель, сказал ему: «Ищи себе другого брата, а это теперь мой брат».[1254]

Тит упрекал отца [Веспасиана], что и нужники он обложил налогом; тот взял монету из первой прибыли, поднес к его носу и спросил, воняет ли она. «Нет», – ответил Тит. «А ведь это деньги с мочи», – сказал Веспасиан.[1255]

Когда посланцы доложили ему [Веспасиану], что решено поставить ему на общественный счет колоссальную статую немалой цены, он протянул ладонь и сказал: «Ставьте немедленно, вот постамент».[1256]

Веспасиан, почувствовав приближение смерти, произнес: «Увы, кажется, я становлюсь богом». (Императоров после смерти обожествляли.)[1257]

Император должен умереть стоя. (Последние слова Веспасиана).[1258]

Деньги не пахнут.

Труп врага хорошо пахнет.

В войне с кимврами отличилась тысяча воинов из Камерина, и он [Гай Марий] всем им дал права гражданства, не имея на то никаких законных прав; а на упреки заявил, что за лязгом оружия голос законов был ему не слышен.[1259]

[Во время Союзнической войны] Помпедий Силон, пользовавшийся среди италийцев наибольшей властью и влиянием, сказал ему [Марию]: «Если ты великий полководец, Марий, выйди и сразись со мной»; на это Марий ответил: «Если сам ты великий полководец, то заставь меня сразиться с тобой против моей воли».[1260]

Народ жаждет лекарств.

Ни днем, ни ночью не может он перестать подгонять себя и напрягаться, чтобы изучить в совершенстве все, что было сказано наиболее знаменитыми из древних… Для такого человека мой трактат окажется полезным. Такие люди немногочисленны. Для других эта книга будет столь же излишня, как история, рассказанная ослу.

Ничего лишнего.

Истина – дочь времени.

Если чего-нибудь нет, обхожусь без него.

Лира галке ни к чему.

Выдерживай и воздерживайся (девиз стоиков).

Дурной совет больше всего вредит советчику.

Вижу бороду, но не вижу мудреца.

От колоса до пирога путь очень долог.

Между ртом и куском многое может произойти.

Дурной умысел против того и оборачивается, кто его замыслил.

Отрадно и почетно умереть за отечество.

Что нам искать земель, согреваемых иным солнцем?

Кто, покинув Отчизну, сможет убежать от себя?

Я не тот, кем был раньше.

Всему есть определенные границы.

К чему нам в быстротечной жизни домогаться столь многого?

Не бывает счастья без червоточин.

Не спрашивай о том, что будет завтра.

Гони природу вилами, она все равно вернется.

Приятным будет наступление часа, на который ты не надеялся.

Человек, хорошо подготовленный, сохраняет надежду в несчастье и боится перемены судьбы в счастливое время.

Урвемте же, други, часок, пока благосклонен к нам случай.

Многое может возродиться из того, что уже умерло.

Мы лишь прах и тень.

Пусть бог не вмешивается.

Не все восхищаются одним и тем же и не все любят одно и то же.

Пользуйся нынешним днем, менее всего доверяя грядущему. Лови мгновение!

Если ныне нам плохо, то не всегда так будет и впредь.

Что будет завтра, бойся разгадывать,

И каждый день, судьбою нам посланный,

Считай за благо!

Золотая середина.

К чему нам в быстротечной жизни домогаться столь многого?

Счастлив тот, кто вдали от забот своими волами обрабатывает отцовскую землю.

Нет ничего счастливого во всех отношениях.

Невозможно благополучие во всех отношениях.

Невозможно человеку знать и предчувствовать, когда от чего страховаться.

Мне приятно, когда меня называют честным человеком.

Кто мешает, смеясь, говорить правду?

И то, что скрыто под землей, время покажет при свете дня!

Трудно по-своему выразить общеизвестные истины.

Голая правда.

Ничто в жизни не достается без большого труда.

Нет ничего невозможного для людей.

Ставь себе лишь достижимые цели.

Не уклоняйся от дела, но и не суетись через меру.

Достиг всеобщего одобрения тот, кто соединил приятное с полезным.

Чему бы ты ни учил, будь краток.

Невозможно все знать.

Сердцем чистым слова впивай и вверяйся мудрейшим.

Запах, который впитал еще новый сосуд, сохранится долгое время.

Испытавший опасается.

Желание избежать ошибки вовлекает в другую.

Осторожность никогда не бывает излишней.

Отличай прямое от кривого.

Дерзай быть мудрым!

Человек не в состоянии предусмотреть, чего ему должно избегать в то или иное мгновение.

Не важно, будет ли он заблуждаться по глупости или в припадке гнева.

Есть и такие ошибки, которые мы извиняем.

Мера должна быть во всем.

Краткость нужна, чтобы речь стремилась легко и свободно,

Чтобы в словах не путалась мысль и ушей не терзала.

Насмешка часто разрешает важные задачи лучше и сильнее, чем строго обличительная речь.

Шутка, насмешливое слово часто удачнее и лучше определяют даже важные вещи, чем серьезное и глубокое изучение.

Как листья ежегодно сменяются на деревьях, так и слова, прожив свой век, уступают место вновь нарождающимся.

Когда суть дела обдумана заранее, слова приходят сами собой.

Если заочно злословит кто друга или, злоречье

Слыша другого о нем, не промолвит ни слова в защиту;

Если для славы забавника выдумать рад небылицу

Или для смеха готов расславить приятеля тайну:

…вот кто опасен, кто черен! Его берегися!

Чаще взвешивай, что и кому говоришь обо всяком.

Надо сегодня сказать лишь то, что уместно сегодня.

Прочее все отложить и сказать в подходящее время.

Чаще зачеркивай написанное.

Овладей предметом, а слова найдутся.

Выпущенное слово не поймаешь.

Однажды выпущенное слово улетает безвозвратно.

Стараюсь быть кратким, делаюсь непонятным.

Рассказывать басню глухому ослу.

Если у тебя есть нечто лучшее – предложи, а если ж нет – покоряйся.

Не наказывай грозным бичом того, кто заслуживает лишь плетки.

За преступлением следует наказание.

Какая польза в напрасных законах там, где нет нравов? Что значат пустые законы без обычаев?

Что значат законы без нравов, что значат нравы без веры?

Что б ни творили цари-сумасброды – страдают ахейцы.

Сильнее тот, кто первый.

По одному и тому же закону необходимость воздаст и великим и малым.

Чистую совесть иметь – не знать за собой прегрешений.

Серебро дешевле золота, золото – нравственных достоинств.

Ненавидим добродетель здравствующую, с завистью ищем исчезнувшую с глаз.

Для тебя добродетель слово, а священная роща – дрова.

Войны прокляты матерями.

Скрытая доблесть мало чем отличается от могильной бездеятельности.

Жили храбрецы и до Агамемнона.

Чтобы жить – будь настороже.

Если хочешь, чтобы друг твой горбов у тебя не заметил, сам не смотри на его бородавки.

Прислушайся к тому, что советует друг.

Если сосед твой горит, беда и тебе угрожает.

Узнай характер друга, чтобы ты не возненавидел его.

Недостатки подруги ускользают от внимания влюбленного.

Добродетель родителей – большое приданое.

Не хмурь бровей!

Подчиняй свой дух. Управляй своим настроением.

В трудных обстоятельствах сохраняй рассудок.

Старайся и в горькие минуты сохранять присутствие духа.

Управляй своим настроением, ибо оно если не повинуется, то повелевает.

Пытаюсь подчинить себе обстоятельства, а не подчиняться им.

Сладко бывает предаться безумию там, где это уместно.

Тот, кто весел, и тот, кто грустит, не выносят друг друга.

Не носи в лес дрова, безумец.

Гнев – кратковременное безумие.

Кто спасает человека против его воли, тот поступает не лучше убийцы.

Легче переносить терпеливо то, что нам не дано исправить.

Большие обещания уменьшают доверие.

Стремясь избежать одних пороков, глупцы впадают в другие.

От вина гибнет красота, вином сокращается молодость.

Неистовствовать свойственно женщинам.

Бережливый не похож на скупого.

Иногда и добрый Гомер дремлет.

Глупые, избегая пороков, впадают в противоположные.

В грязный сосуд что ни влей, непременно прокиснет.

Прожил не худо и тот, кто безвестным родился и умер.

Народ меня освистывает, но сам я себе рукоплещу.

Бойся дешевых похвал, прикрытых лисьею шкурой.

Знатным понравиться людям – не последняя честь.

Скупой всегда нуждается.

С ростом богатства растут и заботы.

Наживайся честно, если можешь, а если нет, то любым способом.

Скряга близок к безумцу.

Кто хмур от честолюбия, а кто – от сребролюбия.

Богатством не изменишь происхождения.

Деньги либо господствуют над своим обладателем, либо служат ему.

Если не бегаешь, пока здоров, придется побегать, когда заболеешь.

Если у тебя все в порядке с желудком, грудью, ногами, никакие царские сокровища не смогут ничего прибавить.

Ни дом, ни поместья, ни груды бронзы и золота не изгонят из больного тела их владельца горячку, а из духа его – печаль: если обладатель всей этой груды вещей хочет хорошо ими пользоваться, ему нужно быть здоровым.

Кто медлит упорядочить свою жизнь, подобен тому простаку, который дожидается у реки, когда она пронесет свои воды.

Будем держаться всегда сообразно с возрастом каждым.

Лишь один раз приходится совершать смертный путь.

Смерть стучится ко всем одинаково.

Смерть – последняя черта человеческих дел.

Имей в виду, что любой день может оказаться для тебя последним.

Все мы приходим в одно и то же место.

Всех ожидает одна и та же ночь, всем придется когда-нибудь вступить на смертную тропу.

Живи, помня, как коротка жизнь.

Нужно разным характерам и возрастам придавать то, что с ними совместимо.

Выпрягай состарившегося коня.

Смерть настигнет и того, кто от нее бежит.

Неудержимо летит время.

Чему не угрожает губительное время?

Мы говорим, время же завистное мчится.

Увы! Уходят безвозвратно быстротечные годы.

Стремительно уходят годы.

Не те уж годы, да и настроение не то.

Кто знает, добавят ли боги завтрашние времена к прожитым дням?

Всё, что прошло, прошлое.

Час увлекает за собой день.

Хотел бы я знать, какая давность придает сочинению ценность.

Годы бегут, и у нас одно за другим похищают:

Отняли шутки, румянец, пирушки, любви шаловливость.

Один день вытесняется другим.

Знай же, художник, что нужны во всем простота и единство.

Поэту посредственных строчек ввек не простят ни люди, ни боги, ни книжные лавки.

Ничто не может быть красиво со всех точек зрения.

Художникам, как и поэтам, издавна право дано дерзать на все что угодно.

Кто многого добивается, тому многого недостает.

Люди лицом своим смеются со смеющимися, а с плачущими плачут.

Волк зубами, бык рогами угрожает.

Я воздвиг памятник, долговечнее бронзы.

Тех, кого любит супруг, жена никогда не полюбит.[1261]

День, что истек без потерь, ты должен записывать в прибыль.[1262]

Правят ли нами бессмертные боги, узнать не старайся.

Помни, ты – смертный и должен заботиться только о смертном.[1263]

…неповинно вино; ты, пьющий, виновен.[1264]

Добрая слава дается не деньгам твоим, а поступкам.[1265]

Женщина, плача, уже замышляет коварство.[1266]

Случай сегодня кудряв, а завтра, глядишь, облысеет.[1267]

Ни с кем не будет в согласии, кто сам с собой не согласен.[1268]

Речь дана всем, (…) ум – немногим.[1269]

Не верь мнению других о себе больше, чем веришь себе.[1270]

Знающий (…) о себе дурное думает, что все говорят о нем.[1271]

Что (…) можешь дать, (…) не обещай дважды.[1272]

Будь сам себе самым близким.[1273]

Не старайся гаданиями узнать намерения бога: то, что он решил про тебя, он обдумал сам, без тебя.[1274]

Жизнь без науки есть подобие смерти.[1275]

Поэты воспевают достойное удивления, а не доверия.[1276]

Не обижай мать, желая быть добрым к отцу.[1277]

Куда бы ты ни пошел, за тобой следует смерть, тень тела.[1278]

Боль врачует боль.[1279]

Карфаген должен быть разрушен.

Фраза, которой Катон заканчивал

свои выступления в сенате[1280]

Антиох ведет войну письмами, сражается пером и чернилами.[1281]

Прикиньте в глубине души своей: если вы с трудом сделаете что-нибудь достойное, труд для вас быстро кончается, а содеянное добро остается с вами на всю жизнь; но если ради удовольствия вы сделаете что-нибудь дурное, удовольствие быстро оставит вас, а дурное дело всегда останется на вас.[1282]

Частные воры влачат жизнь в колодках и узах, общественные – в золоте и пурпуре.[1283]

[Отнимая коней у слишком тучных представителей сословия всадников:] Какая польза может быть государству от тела, в котором все от ног до головы – сплошной живот?[1284]

Одно дело успевать, другое – спешить: кто вовремя делает одно дело, тот успевает, кто хватается за многое и ничего не кончает, тот спешит.[1285]

Если ты скрываешь правду, то тебя считают обманщиком, а если сочиняешь неправду – вруном.[1286]

Нету такого закона, который был бы хорош для всех.[1287]

Едва станут они [женщины] вровень с вами, как тотчас окажутся выше вас.[1288]

Ужель хотите вы (…), чтобы жены ваши старались добыть украшения, другим недоступные, а те, что победнее, выбивались из сил, чтобы не подвергнуться презрению за эту свою бедность. И конечно, как только женщины начнут стыдиться того, что вовсе не стыдно, они перестанут стыдиться того, чего должно стыдиться и в самом деле. Та, что сможет, будет на свои деньги покупать украшения, та, что не сможет, станет требовать деньги у мужа. Горе и тому, кто уступит просьбам, и тому, кто останется непреклонным, ибо непреклонный вскоре увидит, как жена его берет у другого то, в чем отказал ей он.[1289]

[Воюя в Испании.] Катон запретил подрядчикам закупать хлеб для войска и отослал их обратно в Рим, сказавши: «Война сама себя кормит».[1290]

Гнев от безумия отличается лишь продолжительностью.[1291]

Кто серьезен в смешных делах, тот будет смешон в серьезных.[1292]

Хорошие дела нужно перекрывать новыми хорошими делами, чтобы не выдохлась добрая слава.[1293]

Лишнее всегда дорого.[1294]

Во всем мире мужья повелевают женами, всем миром повелеваем мы, а нами повелевают наши жены.[1295]

Царь – животное плотоядное.[1296]

Душа влюбленного живет в чужом теле.[1297]

Греки произносят речи языком, а римляне – сердцем.[1298]

Тот, кто бьет жену или ребенка, поднимает руку на самую высокую святыню.[1299]

И превозносить, и поносить себя – одинаково нелепо.[1300]

[О гурманах:] Люди, у которых язык более тонко чувствует, чем сердце.[1301]

Удивляюсь, как может удерживаться от смеха один гаруспик [прорицатель, гадающий по внутренностям птиц], когда смотрит на другого.[1302]

Распутник спереди и сзади. (Катон об одном из своих противников.)[1303]

[Катон] был недоволен, что граждане каждый год переизбирают одних и тех же лиц на государственные должности: «По-вашему, стало быть, – говорил он, – или власть немногого достойна, или власти немногие достойны».[1304]

Глядя на множество воздвигнутых статуй, он сказал: «А обо мне пусть люди спрашивают, почему Катону нет памятника, чем почему ему стоит памятник».[1305]

Однажды, когда римский народ несвоевременно домогался раздачи хлеба, Катон, желая отвратить сограждан от их намерения, начал свою речь так: «Тяжелая задача, квириты [римляне], говорить с желудком, у которого нет ушей».[1306]

[Катон] сравнил римлян с овцами, которые порознь не желают повиноваться, зато все вместе покорно следуют за пастухами. «Вот так же и вы, – заключил Катон. – Тем самым людям, советом которых каждый из вас в отдельности и не подумал бы воспользоваться, вы смело доверяетесь, собравшись воедино».[1307]

[Катон] был под судом чуть ли не пятьдесят раз, причем в последний раз – на восемьдесят седьмом году. Тогда-то он и произнес свои знаменитые слова: «Тяжело, если жизнь прожита с одними, а оправдываться приходится перед другими».[1308]

Добавь радость к заботам.

Труд кончается, но хорошо исполненная работа не пропадет.

Нет такого закона, который бы удовлетворял всех.

Отцу семейства пристойнее продавать, а не покупать.

Жизнь с женой – дело нелегкое, но жизнь без нее вообще невозможна.

Не всегда будет лето.

Покупай не то, что нужно, а то, что необходимо.

Какую пользу государству может принести тело, в котором все, от горла до промежности, – одно лишь брюхо?

Из молодых людей лучше те, которые краснеют, а не те, которые бледнеют.

Ученость есть сладкий плод горького корня.

Речь дается многим, но мудрость редким.

Остерегайся сам того, чего не одобряешь в других.

Говоря с мудрым, употребляй немного слов.

Если кто-либо похвалит тебя, проверь сам, верно ли это.

Кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен.

То, что говорит женщина любящему ее человеку, писано на ветре и быстротекущей воде.

Нет ничего глупее глупого смеха.

Будь упорен и тверд.

Тупые и неспособные к ученью умы – вещь столь же противоестественная, как чудовищные телесные уродства; но ведь и встречаются они редко. (…) Подавляющее множество детей подает добрые надежды; если все это с возрастом угасает, ясно, что повинна в этом не природа, а воспитание.[1309]

Невежество (…) вредит и нравам.[1310]

Я предпочел бы, чтобы ребенок начинал говорить по-гречески, ибо латыни, на которой говорят все вокруг, он обучится даже в том случае, если бы мы этого не хотели.[1311]

Быстрые умы, подобно преждевременным плодам, почти никогда совершенно не дозревают.[1312]

Наказывать детей телесно (…) низко и свойственно только рабам. (…) Ребенок, которого не исправляют выговоры, привыкнет к побоям и будет переносить их с рабским упрямством.[1313]

Грамматик не может быть совершенным без некоторого понятия о музыке, поскольку он должен объяснять звуки и размеры.[1314]

Из новых слов лучше те, что постарше, а из старых – что поновей.[1315]

В грамматике вредно только то, что излишне.[1316]

[При чтении вслух] во всяком случае, необходимо одно предварительное условие: чтобы ученик понимал смысл.[1317]

Стихотворение не дулжно читать, как прозу, ибо оно есть «песнь» и поэты, по их собственному выражению, поют. Но чтение не должно переходить в доподлинное пение. (…) О таком роде чтения сохранилось меткое замечание Гая Цезаря, сделанное еще в бытность мальчиком: «Если это называется пением, то поешь ты скверно; а если чтение, зачем поешь?»[1318]

Музыка неотделима от вещей божественных.[1319]

Частое подражание становится собственным нравом.[1320]

Искусство [оратора] (…) прежде всего заключается в том, чтобы никто не замечал искусства.[1321]

Легче заниматься многими предметами [попеременно], нежели одним продолжительно.[1322]

Утомляет не столько сам труд, сколько мысли о нем.[1323]

Во многих рождается отвращение к учению оттого, что выговоры в устах иных учителей походят на явную ненависть.[1324]

Ученики должны искать одобрения учителя, а не учитель – одобрения учеников.[1325]

Переучивать несравненно трудней, чем учить. Поэтому Тимофей, знаменитый флейтист, требовал двойной платы с тех, кто приходил к нему от других учителей.[1326]

[Пусть бы] плохие учителя научили хоть не многому, да только не худому.[1327]

Кто хочет, тот и может.[1328]

Чем меньше ума, тем напыщенней речь; так малорослые тянутся вверх на цыпочках.[1329]

Учитель чем меньше имеет способностей, тем для ученика темнее.[1330]

Почти во всем помогают не столько правила, сколько опыт.[1331]

Люди с удовольствием слушают то, чего бы сами сказать не хотели.[1332]

Неученые кажутся богаче словами, ведь у них что на уме, то и на языке.[1333]

Кто, найдя лучшее, ищет иного, тот хочет худшего.[1334]

Судьи часто бывают неопытны, и только обманом их можно удержать от ошибок.[1335]

Кто сбился с прямой дороги, того вернуть на нее можно только окольным путем.[1336]

Искусство без материала ничто, материал даже без искусства имеет ценность; зато совершенное искусство прекрасней наилучшего материала.[1337]

Истинное часто неправдоподобно, и напротив, ложное нередко бывает правдоподобно.[1338]

Каждый судья охотнее подтверждает приговор другого судьи.[1339]

Обвинять легче, чем защищать: легче наносить раны, чем исцелять их.[1340]

Судья, который слушает нас с удовольствием, почти уже верит нам.[1341]

Стилистические фигуры должны украшать, а – не затмевать речь.[1342]

Лучшие выражения почти неразлучны с мыслями и находятся сами собой.[1343]

Есть даже такие, кто нарочно старается быть темным. (…) Отсюда родилась замечательная похвала: «Это прекрасно: я и сам ничего не понял».[1344]

Нужно стараться, чтобы нас не только понимали, но и не могли не понять.[1345]

Краткое известие (…) меньше трогает.[1346]

Вредить легко, помогать трудно.[1347]

Излишнее старание в выборе слов заставляет усомниться в искренности чувств: где избыток искусства, там подозревают недостаток истины.[1348]

Оратор не должен слепо подражать поэтам. (…) Поэзией можно только любоваться издали.[1349]

Необходимо быть свободным от предубеждения, что каждое слово великого писателя носит на себе печать совершенства. (…) Случается, (…) что те, кто считает законом для оратора все, что на ходят в великих писателях, подражают их ошибкам – что легче – и высшую степень сходства с великими людьми считают в том, что разделяют их недостатки.[1350]

Осуждают то, чего не могут понять.[1351]

История должна рассказывать, а не доказывать.[1352]

Кто идет следом, всегда должен отставать.[1353]

[О подражании:] Легче сделать более, нежели то же.[1354]

Сама природа не производит на свет быстро ничего великого. (…) Чем больше животное, тем дольше оно вынашивается.[1355]

Пиша быстро, нельзя научиться писать хорошо. Хорошо пиша – можно научиться писать скоро.[1356]

Неужели ты хочешь выражаться лучше, чем можешь?[1357]

Работа пера не менее серьезна, когда оно стирает написанное.[1358]

Ум (…) должен выражаться в том, чтобы расширить тесное (…), увеличить – малое, разнообразить – похожее, возбудить интерес к обыкновенному и красиво говорить о малом.[1359]

Как кормчий меняет курс, смотря по направлению ветра, так адвокат меняет свой план в процессе, смотря по переменам в ходе этого процесса.[1360]

Никогда не стану я восторгаться и стройной импровизацией, раз вижу, что этого не занимать стать даже у сварливых баб.[1361]

Кто любит выказывать свою ученость среди глупцов, того сочтут глупцом люди ученые.[1362]

Ничто так не укрепляется старанием и ничто так не слабеет от нерадения, как память.[1363]

Тверже запечатлевается в памяти то, над чем мы больше трудились.[1364]

Людей распознают по выговору, как монету по звуку.[1365]

Всякому приятно свое собственное пение.[1366]

Без содействия рук всякая речь слаба и недостаточна.[1367]

Притвориться философом можно, а оратором нет.[1368]

Лучше, чтобы одобрили дело, защищаемое оратором, нежели самого оратора.[1369]

Злоязычный от злодея отличается только тем, что первый не имеет случая злодействовать на самом деле.[1370]

Хорошо говорить и хорошо писать – одно и тоже.[1371]

Только то дело кажется долгим, которое делаешь без охоты.[1372]

И в старости можно научиться всему, была бы охота.[1373]

Счастливы были бы искусства, если бы о них судили одни художники.[1374]

Не для того я живу, чтобы есть, а ем для того, чтобы жить.

Практика без теории ценнее, чем теория без практики.

Правда, законность, добродетель, справедливость, кротость – все это может быть объединено в понятии «честность».

Силу нужно поддерживать постоянным упражнением.

Что может быть честнее и благороднее, как научить других тому, что сам наилучшим образом знаешь?

Отучить от чего-нибудь – труд более тяжелый и первоочередной, чем научить чему-то.

Учиться никогда не поздно.

Тот, кто быстро пишет, не научится писать хорошо; но тот, кто пишет хорошо, научился писать быстро.

Главное в ораторском искусстве состоит в том, чтобы не дать приметить искусства.

Слишком старательные поиски слов часто портят всю речь. Лучшие слова – это те, которые являются сами собой; они кажутся подсказанными самою правдой.

Сила духа и страсть делают людей красноречивыми.

Письменные упражнения шлифуют речь, а упражнения в речах оживляют письменный стиль.

Всякое слово где-нибудь да оказывается подходящим.

Краткость речи не должна лишать ее изящества, иначе речь будет груба.

В языке нянек не должно быть погрешностей.

Что говорится в народе, то, не имея определенного автора, становится как бы общим достоянием.

Есть такие краткие изречения или пословицы, которые всеми приняты и употребляются. Такие изречения не переходили бы из века в век, если бы всем людям не казались истинными.

Только случай мешает человеку злоречивому стать злодеем.

От смеха недалеко до высмеивания.

Судят люди невежественные, и часто их нужно обманывать, чтобы они не заблуждались.

Свобода и распущенность – понятия одно другому совершенно противоположные.

То, что в одних случаях называется свободой, в других – называется распущенностью.

Совесть – тысяча свидетелей.

Если война причина зол, то мир будет их исцелением.

Уничтожь деньги – уничтожишь войны.

Лучше отказаться от острого словца, чем от друга.

Честолюбие само по себе, может быть, и порок, но оно часто является источником достоинства.

Лжец должен обладать хорошей памятью.

Кто ни с кем себя не сравнивает, тот, естественно, мнит о себе слишком много.

Ничто так не обязательно всему роду человеческому, как медицина.

Всему свойственна своя прелесть.

Ничто не сохнет легче слез.

Поздно признаваться в ошибке, когда весь корабль под водою.

Помышляй не о том, что ты можешь сделать, а о том, что должен.

Будь первым исполнителем своих приказаний.

Настоящая победа только та, когда сами враги признают себя побежденными.

Присутствие уменьшает славу.

Слава (…) не имеет ни безошибочного глаза, ни совершенного слуха и поэтому нередко впадает в ошибки.[1375]

Любящим нравится, поссорившись с возлюбленным, мириться с ним вновь, – ничто не может доставить им большего удовольствия.[1376]

Залевк из Лотр ввел множество справедливых и полезных законов, один из них таков: буде во время болезни житель Эпизефирийских Локр без совета врача выпьет неразбавленного вина, даже если выздоровеет, будет наказан смертью, так как отведал того, что ему не было предписано.[1377]

На острове Крит (…) полагалось заучивать законы вместе с определенной мелодией, чтобы благодаря музыке легче запоминались слова, и, преступив какой-нибудь запрет, нельзя было отговориться неведением.[1378]

Деньги что еж, которого легко словить, но непросто удержать.[1379]

Тираническая власть не переходит дальше второго колена – оно либо сразу, как сосну, подрубает жизнь тирана, либо отбирает у наследников.[1380]

Во времена, когда митиленцы еще удерживали свое морское господство, они наказали отложившихся от них союзников, запретив им обучать своих детей грамоте и музыке, ибо считали самым тяжким лишением не уметь читать и писать и не иметь понятия о музыке.[1381]

Мир постепенно изнашивается.[1382]

Надежда – сновидение бодрствующих. (Со ссылкой на Платона).[1383]

Гиппоник, сын Каллия, хотел воздвигнуть статую в дар отечеству. Когда кто-то посоветовал ему заказать эту статую у Поликлета, он сказал, что ему не надобно такого приношения, слава которого достанется не дарителю, а ваятелю. Ибо ясно было, что все, кто увидит, как искусно сделана статуя, будут восхищаться не Гиппоником, а Поликлетом.[1384]

Хорошая лошадь слушается даже тени всадника.[1385]

Чем больше ты имеешь, тем с большей жадностью стремишься к тому, чего у тебя нет. (…) Война у тебя рождается из побед. (Скифы – Александру Македонскому.)[1386]

Войны зависят от славы, и часто та ложь, которой поверили, становится истиной. (Так Александр объясняет, почему он позволил себя обожествить.)[1387]

Торопливость задерживает.[1388]

Никакой бурный прилив не может поднять таких волн, какими бывают движения в толпе, особенно если она упивается новой и недолговечной свободой.[1389]

Судьба никогда не благоприятствует нам с подлинной искренностью.

Не может быть дружбы между господином и рабом.

За вину предков платят потомки.

Предпочитаю сетовать на свою судьбу, чем стыдиться победы.

Кто считает войско в победе или бегстве?

Боязливая собака сильнее лает, чем кусает.

Необходимость выше расчетов.

Могущественный и когда просит, принуждает.

Честь для всех одна.

К высотам славы долог восхожденья путь,

Неверен вверх, а спуск с него стремителен.

Нельзя быть всем одновременно первыми.

Преуспевающий человек никогда не должен думать, что его любят за его собственные качества.

Если осталось еще что-нибудь доделать, считай, что ничто не сделано.

Во время войны законы молчат.

Все преходящее подвержено случайностям.

Пожертвовать жизнью ради победы.

Предоставить мечу решать судьбу мира.

Не дается даром победа над тем, кто готов подставить под удар свою грудь.

От пользы до справедливости так же далеко, как от земли до звезд.

Добродетель тем отраднее, чем больших трудов она стоит сама по себе.

Праздность всегда порождает в душе непостоянство.

Следует подчиняться времени.

Человек сам не знает, чего он хочет, и постоянно ищет перемены мест, как будто это может избавить его от бремени.

Оттого только страх всех смертных объемлет, что много видят они явлений на земле и на небе нередко, коих причины никак усмотреть и понять не умеют, и полагают, что все это божьим веленьем творится. Если же будем мы знать, что ничто не способно возникнуть из ничего, то тогда мы гораздо яснее увидим наших заданий предмет: и откуда являются вещи, и каким образом все происходит без помощи свыше.

Дна никакого нет у вселенной нигде, и телам изначальным остаться негде на месте, раз нет ни конца, ни предела пространству.

Дух силен радостью.

Все совершенствует природа.

Ложь опровергнуть непреложными фактами.

Если чувства будут не истинны, то и весь наш разум окажется ложным.

Дело само говорит за себя.

Человек гибнет, дело остается.

Ничто, по-видимому, не совершается столь же быстро, как то, что замышляет и приводит в исполнение сам ум.

Ничего нет отраднее, чем занимать безмятежно светлые выси, умом мудрецов укрепленные прочно.

Выражай смертными словами бессмертные вещи.

На сколько страшных злодейств толкнула людей религия!

Правда, бывают трудные минуты, но сопротивляйся им – повернись к дурному спиной, и твоя внутренняя весна не обманет тебя. Даже старость и та не всегда сгибается под холодным мраком ночи.

Каждый чувствует, каковы его силы, на которые он может рассчитывать.

Лучше спокойно подчиняться, чем властвовать самому.

Дырявого кувшина не наполнишь.

После того как тело расслабили тяжкие удары времени, после того как руки и ноги отяжелели, утратили силу, разум тоже начинает прихрамывать, язык заплетается и ум убывает.

Неминуемый конец предстоит смертным.

Бессмертная смерть.

Не все подходит ко всему.

Устроить пир и выстроить боевую линию – задачи весьма сходные: первый должен быть как можно приятнее в глазах гостей, вторая – как можно страшнее в глазах врагов.[1390]

Если труд, то труд такой уж, чтоб и польза была, и честь.

Сосредотачивать мысль всегда на пользе отчизны. После – на пользе родных, а потом уж на собственной пользе.

Если бы то, чего человеку достаточно, удовлетворяло его, он был бы вполне обеспечен.

Не всякому всякое дело под силу.

Глуп, кто меж плясунов и сам пускается в пляску.

Возносись душою в счастьи и смирись, когда беда.

Доблесть – всегда сознавать последствия наших поступков,

Доблесть – всегда разбирать, где честь, где право, где польза,

Что хорошо и что нет, что гнусно, бесчестно и вредно.

Доблесть – предел полагать и меру нашим желаниям,

Доблесть – способность познать настоящую цену богатства,

Доблесть – то почитать, что действительно чести достойно.

Хорошие законы порождаются дурными нравами.[1391]

Неразвитый ум охотнее верит примеру, чем доводу.[1392]

Природа питает всю вселенную.

Подобное радуется подобному.

Все побеждает упорный труд.

Все подчинено определенному закону.

Человек не ценит того, что у него есть.

Рождаясь, мы умираем, конец предвещается началом.

Истина сокрыта глубоко.

И на долю неблагоразумия приходит успех: благоразумие часто обманывает, и фортуна, мало разбираясь в заслугах, не всегда благоприятствует правому делу. Непостоянная, она переходит от одного к другому, не делая никакого различия.

Не пошел я в общие школы, а учился дома у хороших учителей и понял, что на такие вещи надо тратиться не жалея.[1393]

Самая продолжительная жизнь ничем не отличается от самой краткой. Ведь настоящее для всех равно, а следовательно, равны и потери – и сводятся они всего-навсего к мгновенью. Никто не может лишиться ни минувшего, ни грядущего. Ибо кто мог бы отнять у меня то, чего я не имею?[1394]

Все от века единообразно и вращается по кругу, и безразлично, наблюдать ли одно и то же сто лет, двести или бесконечно долго. (…) И долговечнейший, и тот, кому вот-вот умирать, теряет ровно столько же.[1395]

Каждое дело исполняй как последнее в своей жизни.[1396]

Жизнь – борьба и странствие по чужбине; посмертная слава – забвение.[1397]

Кто чувствует и вдумывается поглубже, что происходит в мировом целом, тот вряд ли хоть в чем-нибудь из сопутствующего природе не найдет, что оно как-то приятно пристроено. (…) Своими здравомысленными глазами он сумеет увидеть красоту и некий расцвет старухи или старика, и прелесть новорожденного.[1398]

Не сделаешь ничего человеческого хорошо, не соотнеся это с божественным, и наоборот.[1399]

Жить, не рассчитывая на тысячи лет. Нависает неизбежность. Покуда жив, покуда можно – стань хорош.[1400]

Что же такое вечная слава? Сущая суета. (…) Все мимолетно: и тот, кто помнит, и то, о чем помнят.[1401]

Вот сказал бы тебе кто-нибудь из богов, что завтра умрешь или уж точно послезавтра – не стал бы ты ломать голову, как умереть именно послезавтра, а не завтра, если ты, конечно, не малодушен до крайности. В самом деле, велик ли промежуток? Точно так же через много лет или завтра – не думай, что велика разница.[1402]

Несчастный я, такое со мной случилось! – Нет! Счастлив я, что со мной это случилось, а я по-прежнему беспечален, настоящим не уязвлен, перед будущим не робею. Случиться-то с каждым могло такое, но беспечальным остаться сумел бы не всякий.[1403]

Ни с кем не случается ничего, что не дано ему вынести.[1404]

Нет (…) ничего устойчивого, а рядом с нами безмерная бездна прошедшего и грядущего, в которой все исчезает.[1405]

Хоть бы и с трудом тебе давалось что-нибудь – не признавай это невозможным для человека, а напротив, что возможно и свойственно человеку, то считай доступным и для себя.[1406]

Азия, Европа – закоулки мира. Целое море – для мира капля. (…) Всякое настоящее во времени – точка для вечности.[1407]

Нет, что они делают! – людей, живущих в одно с ними время и вместе с ними, они хвалить не желают, а сами тщатся снискать похвалу у потомков, которых они никогда не видели и не увидят. Отсюда совсем уже близко до огорчения, что предки не слагали тебе похвальных речей.[1408]

Кто видел настоящее, тот уже видел все, бывшее в течение вечности, и все, что еще будет в течение беспредельного времени.[1409]

Город и отечество мне, Антонину, Рим, а мне, человеку, мир.[1410]

Каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет.[1411]

Скоро ты забудешь обо всем, и все, в свою очередь, забудет о тебе.[1412]

Лицо, искаженное гневом, есть нечто совершенно противоестественное. Если такое выражение повторяется часто, оно как бы умерщвляет человеческий облик, совершенно погашает его, так что никоим образом нельзя его восстановить. Из этого уже можно понять, что оно противоречит разуму.[1413]

О боли: что непереносимо, уводит из жизни, а что затянулось, переносимо.[1414]

Как морской песок ложится покровом поверх прежнего, так прежнее в жизни быстро заносится новым.[1415]

Безразлично, будешь ли ты наблюдать человеческую жизнь в течение сорока лет или же десяти тысяч лет. Ибо что увидишь ты нового?[1416]

Представь себе, что ты уже умер, что жил только до настоящего момента, и оставшееся время жизни, как доставшееся тебе сверх ожидания, проводи согласно с природой.[1417]

Люби только то, что случается с тобой и предопределено тебе. Ибо что могло бы более соответствовать тебе?[1418]

Искусство жизни более напоминает искусство борьбы, нежели танцев. Оно требует готовности и стойкости и в отношении к внезапному и непредвиденному.[1419]

Вполне возможно стать богоподобным человеком, оставаясь никому не известным.[1420]

Совершенство характера – (…) чтобы всякий день проводить как последний.[1421]

Боги бессмертны, а не сетуют, что уж придется им целую вечность терпеть вечно великое множество прескверных людей; более того, боги всячески о них заботятся; а ты, который вот-вот прекратишься, зарекаешься.[1422]

Смешно, стараясь избежать чужой порочности – что невозможно, не стараться избежать своей собственной – что вполне возможно.[1423]

Ты сделал добро, другому – сделано добро. Что же ты, как безумный, ищешь что-то третье сверх этого? чтобы еще и знали, как хорошо ты сделал, или чтобы получить что-то взамен?[1424]

Люди будут делать одно и то же, как ты ни бейся.[1425]

Старайся расположить к себе современников. Те, кто предпочитает гнаться за славой у потомства, забывают, что грядущие поколения ничем не будут отличаться от настоящего, которым они тяготятся. И эти поколения тоже смертны.[1426]

Хочешь, чтобы тебя хвалил человек, который за один час трижды тебя обругает? хочешь нравиться тому, кто сам себе не нравится?[1427]

Люди рождены друг для друга. Значит, переучивай или переноси.[1428]

Либо боги ничего не могут, либо могут. Если не могут, зачем молишься? А если могут, почему бы не помолиться лучше о том, чтобы не бояться ничего такого, ни к чему такому не вожделеть и ни о чем таком не печалиться?[1429]

Погрешающий погрешает против себя; несправедливый, делая себя злым, делает себе зло.[1430]

Когда тебя возмутит чье-то бесстыдство, тотчас же спроси себя: «Возможно ли, чтобы в мире не было людей без стыда?» Нет, невозможно. Не требуй же невозможного.[1431]

Если делаешь добро человеку, чего еще хочешь? мало тебе сделать нечто сообразное со своей природой – еще ты мзды себе ищешь? все равно как глаз требовал бы плату за то, что смотрит, или ноги – за то, что ходят.[1432]

Тот, кто во всем следует разуму, не суетлив и в то же время деятелен, весел и вместе с тем уравновешен.[1433]

Все происходящее ничем не отличается от происходившего ранее и имеющего произойти в будущем. (…) Повсюду одно и то же, только действующие лица другие.[1434]

Нет такого счастливца, чтобы по смерти его не стояли рядом люди, которым приятна случившаяся беда. Был он положителен, мудр – так разве не найдется кто-нибудь, кто про себя скажет: «наконец-то отдохну от этого воспитателя. Он, правда, никому не досаждал, но я-то чувствовал, что втайне он нас осуждает».[1435]

Презирающие друг друга – друг другу угождают, а желающие превзойти друг друга – пресмыкаются друг перед другом.[1436]

Я часто дивился тому, что каждый, любя себя больше других, в то же время своему убеждению о себе придает меньшее значение, нежели убеждению других (…) Мы более стесняемся своих ближних – что-то они подумают о нас, – нежели самих себя.[1437]

Ни на богов нельзя сетовать (они-то не погрешают ни вольно, ни невольно), ни на людей (эти не иначе, как невольно). Сетовать, выходит, не на кого.[1438]

Не все же разглагольствовать о том, каким должен быть человек, пора и стать им.

Люди рождены, чтобы помогать друг другу, как рука помогает руке, нога ноге и верхняя челюсть – нижней.

Не все ли равно, если твоя жизнь будет продолжаться триста или даже три тысячи лет? Ведь живешь только в настоящем мгновении и, кто бы ты ни был, утрачиваешь только настоящий миг. Нельзя отнять ни нашего прошлого, потому что его уже нет, ни будущего, потому что мы его еще не имеем.

Если бы ты хотел этого, ты не можешь отделить свою жизнь от человечества. Ты живешь в нем, им и для него. Мы все сотворены для взаимодействия, как ноги, руки, глаза.

Приставлять одно доброе дело к другому так плотно, чтобы между ними не оставалось ни малейшего промежутка, – вот что я называю наслаждаться жизнью.

Ни один человек не счастлив, пока он не считает себя счастливым.

Задача жизни не в том, чтобы быть на стороне большинства, а в том, чтобы жить согласно с внутренним, сознаваемым тобою законом.

Терпит вред тот, кто упорствует в заблуждении и невежестве.

Не довольствуйся поверхностным взглядом. От тебя не должны ускользнуть ни своеобразие каждой вещи, ни ее достоинство.

Несправедливость не всегда связана с каким-нибудь действием; часто она состоит именно в бездействии.

Не делай того, что осуждает твоя совесть, и не говори того, что не согласно с правдой. Соблюдай это самое важное, и ты выполнишь всю задачу своей жизни.

Во-первых, не делай ничего без причины и цели. Во-вторых, не делай ничего, что бы не клонилось на пользу обществу.

Помни, что изменить свое мнение и следовать тому, что исправляет твою ошибку, более соответствует свободе, чем настойчивость в своей ошибке.

Человека хорошего, благожелательного и искреннего можно узнать и по его глазам.

Настоящий способ мстить врагу – это не походить на него.

Если кто меня оскорбил – это его дело, такова его наклонность, таков его нрав; у меня свой нрав, такой, какой мне дан от природы, и я останусь в своих поступках верен своей природе.

Совершенство нравов состоит в том, чтобы проводить каждый день так, как если б он должен был быть последним, без тревоги, без трусости, без притворства.

Измени отношение к вещам, которые тебя беспокоят, и ты будешь от них в безопасности.

Самый презренный вид малодушия – это жалость к самому себе.

Если бы ты ведал, из какого источника текут людские суждения и интересы, то перестал бы домогаться одобрения и похвалы людей.

Пусть дела твои будут такими, какими ты хотел бы их вспомнить на склоне жизни.

Если что-либо тебе не по силам, то не решай еще, что оно вообще невозможно для человека. Но если что-нибудь возможно для человека и свойственно ему, то считай, что оно доступно и тебе.

Для меня, как Антонина, град и отечество – Рим, как человека – мир. И только полезное этим двум градам есть благо для меня.

Боги или безвластны, или же властны. Если они безвластны, то зачем ты молишься им? Если же они властны, то не лучше ли молиться о том, чтобы не бояться ничего, не желать ничего, не огорчаться ничем, нежели о наличности или отсутствии чего-либо?

Без соображения с божественным не сделаешь хорошо ничего человеческого, и наоборот.

Чем больше человек любит самого себя, тем больше он зависит от чужого мнения.

В жене пороки или исправь, или терпи: исправишь – жена твоя будет лучше, а стерпишь – лучше будешь сам.[1439]

Такого и больному ведь не взбредится,

Чего б уже не молвили философы.[1440]

[О скупце:] Ежели целый мир ему достанется в долю,

Он (…) у себя самого воровать

и откладывать будет.[1441]

Иным легче учить, чем научиться тому, чего они не знают.[1442]

Наследник плачет, как невеста: плач обоих скрытый смех.[1443]

Число гостей должно быть не меньше числа Граций и не больше числа Муз [т. е. от трех до девяти].[1444]

Бесчестно поступает тот, кто изощряет свое остроумие на чужой книге.[1445]

Книжки мои соблюдать приучены меру такую: лиц не касаясь, они только пороки громят.

Правдивей правды.

Не могу жить ни с тобой, ни без тебя.

Люби, чтобы тебя любили.

Тот, кто всюду живет, нигде не живет.

Порядочный человек всегда простак.

Грабь, хватай, копи, владей – все придется оставить.

Жизнь легко презирать, когда очень трудно живется; мужествен тот, кто сумел добрым в несчастии быть.

Истинна скорбь у того, кто втихомолку скорбит.

Слава, которая приходит к тому, кто стал уже прахом, – запоздалая слава.

Сам бог повелевает тебе помнить о смерти.

Не бойся последнего дня, но и не призывай его.

Уметь наслаждаться прожитой жизнью – значит жить дважды.