Слияние истерзанных сердец

      – Он предназначался для приготовления пищи во время особенных праздников, – сказала Томазина, – но будь уверен, он достаточно остр, чтобы послужить мне для защиты от нападения.
      Ник заметил, что она смотрит на стену, возле которой стоял тяжелый комод, но Томазина, ничего не объясняя, вновь взглянула на него.
      – Больше никто не возьмет меня на испуг! – торжественно заявила она. – Даже ты, Ник.
      Томазина не хотела участвовать в похоронах Ричарда Лэтама, которые состоялись на другое утро со всей пышностью, что означало присутствие обитателей Кэтшолма и деревни.
      Майлс в длинном плаще с капюшоном шел во главе процессии. Констанс трудно было узнать в траурных одеждах. Ее место было сразу за гробом, который несли восемь крепких йоменов и еще четыре помощника. Из Манчестера приехали все адвокаты отдать последнюю честь покойному.
      Агнес и Иокаста Кэрриер несли шлейф вдовьего платья. За ними следовал весь прочий люд, которого было гораздо больше, чем жителей Кэтшолма и Гордича, – за счет нищих и бедняков, получивших траурный наряд и предвкушавших обед в качестве платы за свое присутствие.
      Служил господин Фейн, но напуганная Томазина почти ничего не слышала. Душа у нее была не на месте.
      Она попыталась сосредоточиться, когда вышел Генри Редих и стал читать цикл из двенадцати сонетов, посвященных Ричарду Лэтаму, однако он нагромоздил в них столько лжи, что слушать его было невозможно. Потом приехал Эдуард Парсиваль и отвлек ее внимание на себя. Томазина надеялась, что вместе с ним явится шериф, но Парсиваль оказался один.
      Траурный обед вышел пародией на свадебный пир, после которого минуло всего три дня, разве лишь в этот раз многие гости глядели гораздо веселее. Все шумели, и никто никого не одергивал.
      Констанс на сей раз, похоже, вместе с остальными радовалась жизни, хотя трудно было это определить, поскольку лицо ее скрывала черная вуаль. Правда, ела она с аппетитом, но ведь ей пришлось все эти дни лежать в траурной постели и, изображая глубокое горе, принимать визиты… Еду ей тогда время от времени приносили, но понемногу.
      Томазина незаметно выскользнула из-за стола, когда веселье начало стихать, и направилась в спальню Ричарда. Когда еще ей представится случай обследовать железный ящик? Однако ее ожидало разочарование. Кто-то побывал за тайной дверью прежде нее и унес ящик. Вполне возможно, что с письмом Лавинии.
      В коридоре послышался шум, и Томазина перешла в кабинет. Она стояла там ни жива ни мертва, но увидела всего-навсего Констанс с откинутой с лица вуалью. За ней шла дюжина слуг с вещами, которые могли понадобиться ей в новой спальне.
      Томазина, пока ее никто не заметил, воспользовалась внешней лестницей и вернулась в свою комнату.
      Почти все гости уже разошлись, когда Ник услышал громкие крики наверху, переходящие в отчаянный визг. В последний раз столько шума было, когда Фрэнси чуть не забила насмерть свою дочь.
      Ник бросился к винтовой лестнице и оказался на верхней ступеньке, когда дверь в спальню Ричарда Лэтама с грохотом распахнулась, а потом захлопнулась. Она приоткрылась еще на мгновение, чтобы выпустить старую Вербургу, которая чуть не налетела на него.
      – Что там случилось?
      Не отвечая, Вербурга кивнула на закрытую дверь, из-за которой доносились вопли Фрэнси.
      – Как ты посмела занять эти комнаты?! – визжала она.
      – Они мои по праву! – кричала в ответ Констанс. – Мы с мужем жили бы в них, если бы он не умер!
      – Вот в чем дело! – проговорил Ник и направился к двери.
      Сначала Констанс была недовольна его вторжением, но потом явно ему обрадовалась.
      – Уведи эту женщину, – приказала она, ткнув пальцем во Фрэнси.
      – Как ты смеешь приказывать моему управляющему?!
      – Он и на меня работает! Разве не он распоряжается моим приданым?
      Ник взялся устанавливать между ними мир.
 
      Кто-то громко постучал в дверь, и Томазина, открыв ее, увидела Эдуарда Парсиваля, сообщившего ей, что она взята под стражу. Рядом с ним стоял деревенский констебль, который должен был препроводить ее в Манчестер, а пока он старательно избегал ее взгляда, то и дело приглаживая светлые волосы и шаркая не державшими его ногами.
      Томазина гордо вскинула голову и тяжело вздохнула, стараясь, чтобы они не заметили, как ей страшно.
      – В чем меня обвиняют?
      – В отравлении Ричарда Лэтама.
      – Повар же поклялся, что я ничего не могла положить в еду, которую готовили специально для молодоженов!
      – Яд был в вине Ричарда Лэтама. Вы двумя днями раньше пришли к нему и отравили его личное вино.
      – Он держал его под замком, – возразила Томазина. – Как же я могла… – И она умолкла, сообразив, что Парсиваль считает ее ведьмой. – Ясно. Я там поколдовала, а заодно и оставила фигурку на случай, если яд не сработает.
      Парсиваль побледнел от ее насмешливых слов. По закону он не мог обвинить ее в колдовстве, но это не мешало ему всей душой верить в ведьм и злые чары. Он был убежден, что она опасна.
      Томазина вздернула подбородок и заглянула Парсивалю в глаза.
      – Вы ошибаетесь. Я не ведьма и я не убивала Ричарда Лэтама ни с помощью яда, ни с помощью чего бы то ни было еще.
      Парсиваль пошел на попятный.
      – Ничего не могу поделать. Мне приходится обвинять вас в убийстве.
      – Несколько дней назад вы, господин Парсиваль, готовы были поклясться, что никакого убийства вообще не было! – с горечью и возмущением сказала Томазина.
      Где же Ник? Неужели никто ей не поможет?! Все гости разъехались. Остальные разошлись кто куда. Во дворе только один человек наблюдал за тем, что происходит. Агнес пряталась в тени лестницы и довольно улыбалась.
      Томазина даже пожалела, что ей не подчиняются сверхъестественные силы. Она бы сейчас с радостью сделала Агнес лысой.
      – Пойдемте, мисс, – попросил ее констебль.
      – Вы ошибаетесь! – повторила Томазина.
      Парсивалю не нравилось, когда ему прекословили, – ведь он тоже видел наблюдавшую за ними Агнес.
      – Я исполняю свой долг.
      – И вы об этом пожалеете.
      – Не надо мне угрожать, мисс, – разозлился Парсиваль. – Как бы вы там ни колдовали, все равно ничего не измените. Если я не исполню свой долг, семья господина Лэтама все равно потребует возмездия, поэтому если вы сейчас не последуете за мной, то только ухудшите свое положение.
      Неужели его еще можно ухудшить? Томазина попыталась вырваться, когда констебль схватил ее за руки, но он оказался сильнее, и ей пришлось подчиниться.
      Томазина поняла, что ей никто не поможет. Всем безразлична ее судьба.
      Ее охватило смятение, такое близкое к отчаянию, какого она еще никогда не испытывала.

11

      Ник быстро терял терпение. Фрэнси и Констанс обменивались отвратительными репликами, и конца этому не было видно. Вновь появилась Вербурга, но вмешаться не пожелала. Потом явился Майлс Лэтам и, прислонившись к стене, с удовольствием смотрел на бесплатное представление. Он напомнил Нику тех ханжей, которые ходят на нравоучительные пьесы с важным и серьезным видом, а в душе тешатся зрелищем пороков, в которых сами же и грешны.
      Роль примирителя оказалась весьма неблагодарной. Пока обе дамы в запале без устали награждали друг друга нелестными эпитетами, они были недоступны голосу разума, и Нику лучше было помолчать. Он отошел к окну, чтобы в относительной безопасности немного подождать, ведь они еще и бросали друг в друга чем ни попадя.
      Ему даже в голову не пришло, что его не видно от двери, пока в спальню не ворвалась Агнес и не заорала:
      – Наш план сработал! Мисс Стрэнджейс взята под стражу и сейчас направляется в манчестерскую тюрьму в сопровождении констебля и господина Парсиваля! Он обвинил ее в убийстве господина Лэтама!
      Ник не помнил, как пересек комнату, как схватил Агнес за плечи и немилосердно затряс. Радость исчезла из ее глаз, когда она увидела его лицо.
      – Какой план?! – вскричал он. – Что вы там натворили?!
      Агнес что-то забормотала, в страхе забыв о своей хозяйке. Так Ник узнал правду о том, как они с Фрэнси лгали все время после свадебного пира.
      – Какая мерзость!
      У Ника в груди защемило, едва он подумал о Томазине, запертой в манчестерской тюрьме. Бывалые люди называли ее овчарней, потому что все преступники содержались в ней скопом и в грязи, и Ник даже представить не мог, каково там будет Томазине.
      Он отпустил Агнес, и она чуть не упала. Потом он со сжатыми кулаками и полыхающими яростью глазами повернулся к Фрэнси.
      – Нет, Ник…
      – Вы представляете, чтовы наделали? – крикнул он.
      Нику казалось, что все вокруг рушится, а на него смотрели так, будто он сошел с ума. Неужели никто из них не понимает, что они наделали, ведь она никого не могла убить! Она не из тех, кто упивается насилием! И она ничего не знает о травах и ядах… Он же помнит, как она неподдельно удивилась, увидев, что страницы вырваны. Он сам может свидетельствовать, что она никогда, не принимала никакого участия в сборищах в Гордичском лесу.
      – Почему ты считаешь, что Томазина не убивала Ричарда? Парсиваль, конечно, дурак, но у него, верно, есть доказательства, если он взял ее под стражу.
      – Если бы не ваша ложь, ему бы и в голову никогда не пришло такое!
      Ник обвел злым взглядом Агнес, Фрэнси и Майлса.
      – А я-то тут при чем? Я ничего не говорил, – удивился Майлс.
      – Черт подери! Разве не вы придумали фигурку и до смерти запугали ей Парсиваля? Из-за вашей пьяной болтовни Парсиваль считает себя обязанным проявить усердие.
      –  Парсиваль меня боится? – изумленно переспросил Майлс.
      – Он боялся вашего брата. Вас он опасается. Клянусь, если бы я только знал, чем ему угрожал ваш брат, я бы тоже занялся вымогательством!
      – Вымогательством? Мой святой братец?
      – А то вы не знаете, какие ходили сплетни!
      – А вдруг сам Парсиваль убил Ричарда?
      Ник похолодел. В их графстве любой влиятельный человек мог как угодно вертеть законом, чтобы покрыть свои темные делишки.
      Еще никогда Ник так не жалел о своих ограниченных возможностях. Как управляющий он имел влияние в Кэтшолме, однако не был джентльменом по рождению. Например, в Манчестере он был бы обыкновенным приехавшим из поместья йоменом. Парсиваль его даже слушать не станет.
      – Поеду в Манчестер. Может быть, мне еще удастся переубедить Парсиваля.
      Ник не верил, что мировой судья мог убить Лэтама, даже если у него для этого имелись основания, – слишком он был трусоват.
      Фрэнси схватила его за руку.
      – Напрасно потеряешь время! Дело сделано, и Парсиваль ни за что не признает, что совершил ошибку. Кстати, я и не уверена, что он ее совершил.
      – Томазина не убивала Ричарда Лэтама!
      Ник был в этом уверен, но теперь он знал и другое. Он никому не позволит причинить Томазине вред по той простой причине, что он ее любит.
      Констанс, которая до сих пор молчала и только слушала, положила руку на другое плечо Ника, привлекая к себе его внимание.
      – Если Томазина невиновна, – сказала Констанс, – ее освободят.
      «Спокойно», – приказал себе Ник. Ему могла понадобиться помощь, если он хотел вызволить Томазину из тюрьмы.
      – Вы когда-нибудь видели манчестерскую тюрьму? – спросил он. – Это бывшая церковь, расположенная на мосту через реку Ирвелл.
      – Довольно близко к рынку. Там, кстати, есть колодки и клетка, как в суде.
      Насмешливый тон Фрэнси выводил Ника из себя, но он постарался сдержаться и говорить только для Констанс.
      – До суда убийц помещают в яму, то есть в самую нижнюю комнату в тюрьме, где очень толстые стены и почти нет ни света, ни воздуха. Один Бог знает, с кем она там будет, но даже если мужчин держат отдельно, все равно страшно подумать, что ей придется вынести!
      Констанс поежилась. Майлс глядел на него испуганно. Лицо Фрэнси ничего не выражало.
      Нику очень хотелось последовать за Парсивалем… может быть, даже похитить у него Томазину, но он понимал, что ничего не добьется, став вне закона. Если его самого засадят в тюрьму, он ничего не сможет сделать для Томазины.
      – По закону Парсиваль имеет право три дня держать в тюрьме человека для выяснения обстоятельств преступления. – Это Ник знал точно. – Потом он должен вынести решение. Если Томазину решат судить большим судом присяжных, то ее будут держать в тюрьме, пока кто-нибудь не внесет деньги и не пообещает, что она никуда не сбежит.
      – Ник, вызволи ее! – попросила Констанс. – Я дам деньги.
      Фрэнси это не понравилось.
      – Ты ее совсем не знаешь. Зачем она тебе?
      – Я уверена, что она не убивала моего мужа.
      – Господи, откуда тебе это известно?
      – Известно, – неприязненно ответила Констанс. – И еще мне известно, ктобольше всех хотел его смерти. Если его и в самом деле отравили, если Ричард Лэтам был убит, то клянусь, это сделала его ревнивая любовница. – Выглянув из-за Ника, она ткнула пальцем во Фрэнси. – Вы, мадам. Вы были бы на седьмом небе от радости, если бы мы оба погибли. Какое счастливое совпадение, что из-за вас я в тот день совсем не хотела есть!
      Фрэнси, зайдясь от злости, ударила ее по руке.
      – Я никогда не была любовницей Ричарда! И я его не убивала! К тому же Парсиваль уверен, что яд был в его вине, а не в кушаньях, которые подавали на стол!
      В вине? Ник слышал об этом впервые. Он подозрительно взглянул на Фрэнси. Только Парсиваль мог ей это сказать, прежде чем отправился брать Томазину под стражу.
      Констанс, однако, еще не покончила с обвинениями. Она отпустила Ника и двинулась к матери, которая опасливо отступила от нее.
      – Вы были любовницей Ричарда до самой моей свадьбы! – заявила Констанс. – Я слышала весь ваш мерзкий разговор. Вам ведь не хватило ума хотя бы увести своего любовника из большой залы.
      У Фрэнси поубавилось пылу, хотя она все еще продолжала кричать, что ни в чем не виновата, когда Констанс принялась пересказывать их беседу. У нее были отличная память и даже некоторые способности к имитации голоса, так что ей очень похоже удалось повторить обвинения Лэтама, которые он предъявлял Фрэнси. «Клянусь, это управляющий! Ты всю жизнь знаешь Ника Кэрриера и ведешь себя с ним как с равным. Ты даже разрешила ему звать тебя по имени. Вполне логично думать, что ты зашла и дальше…»
      Ник никогда еще не слышал ничего подобного. Опять он ошибся.
      – Но это же неправда… – возразил он, пораженный, что кто-то может заподозрить его в совращении хозяйки Кэтшолма.
      Фрэнси топнула и сверкнула глазами на Констанс.
      – Ты все это сочинила! Ты ничего не слышала. Но даже если и так, кто будет вести серьезные разговоры в большой зале?
      – Вы не знали, что я там, – улыбнулась Констанс. – Я очень хорошо спряталась.
      Она продолжала пересказывать разговор Фрэнси с Ричардом и закончила тем, что показала, как они посмотрели друг на друга и вместе покинули залу.
      – Лгунья! – У Фрэнси побелели глаза. – Ничего этого не было!
      – А мы можем спросить Томазину Стрэнджейс… Ах да, вы же спровадили ее в тюрьму по обвинению в убийстве!
      – Что вы говорите? – не утерпел Ник.
      – Томазина тоже там была и тоже все слышала. Она сидела на галерее музыкантов. – Констанс шагнула к Фрэнси. – Она вам об этом сказала? За этовы ополчились на нее?
      Фрэнси в ярости бросилась на Констанс, но на сей раз молодая девушка была готова к нападению, даже ждала его. Она сделала шаг в сторону, и Фрэнси разбила бы себе лицо, если бы Ник ее не поддержал.
      – Убери ее отсюда, Ник! – приказала Констанс. – Не могу больше видеть эту женщину.
      Ник крепко держал Фрэнси, однако не настолько крепко, чтобы оставить синяки у нее на коже. Он не верил, что Фрэнси убила Ричарда Лэтама, но если Констанс говорит правду, Фрэнси заслуживает наказания за зло, которое она по доброй воле причинила Томазине.
      – Вы всерьез обвиняете свою мать в убийстве? – строго спросил он.
      Констанс моргнула и остро взглянула на него.
      – Нет, я ни в чем не обвиняю свою мать. У меня нет доказательств, что кто-то пытался убить нас с Ричардом, но эта женщина безжалостно меня избила, и я никогда не прощу ей этого.
      Ник передал Фрэнси Майлсу, чтобы он отвел ее в ее комнату. Ему пора было заняться более важными делами.
      – Мне надо подумать, что можно сделать для Томазины, – обратился он к Констанс. – За взятку тюремщик подержит ее у себя дома вместо этой жуткой ямы.
      Ник сомневался, что ему удастся освободить Томазину до суда, однако он решил во что бы то ни стало облегчить ее участь. Он направился к двери, думая потратить на это свои сбережения, но Констанс остановила его. Она открыла ящик.
      – Возьми вот это, – сказала она и вручила ему довольно тяжелый кожаный кошелек, звяканье внутри которого внесло успокоение в душу Ника.
 
      Томазина задрожала всем телом, когда после солнечного сентябрьского дня оказалась в темной сырой ночи манчестерской тюрьмы. Констебль передал ее тюремщику с большой неохотой. Все еще вытянув вперед руки, она шла словно стреноженная лошадь, отданная на милость неряшливому толстяку.
      Томазина была в отчаянии. Даже когда умерла ее мать, она не чувствовала ничего подобного. Теперь она по-настоящему ощутила, что такое одиночество. Она была брошена на милость судьбы. Никого не интересовало, виновата она или нет, ведь надо же было кому-то отвечать за смерть Ричарда Лэтама.
      – Убийца? – спросил ее тюремщик и дернул за веревку, чтобы она вошла в камеру.
      В каменную стену были вделаны кольца с цепями и кандалы для рук и ног.
      Он подождал – видно, хотел услышать, что она скажет, но она не произнесла ни слова, и тогда тюремщик, пожав плечами, показал на решетку в полу.
      – Подземелье. Смотри.
      Томазина увидела узников в цепях, вскрикнула и отскочила в сторону, потому что к ней снизу потянулась рука.
      – Он тебя поджидает. Тоже убийца. Изнасиловал и убил девчонку в Саффорде.
      Томазину чуть не стошнило, когда тюремщик показал ей узника поближе. У него провалились щеки, набухли глаза, а дыхание было такое зловонное, что Томазине стало плохо.
      Показав Томазине, что ее ждет, тюремщик оставил всякие околичности.
      – Деньги есть, мисс? Если хочешь чего-нибудь получше – плати.
      – Но у меня нет денег…
      – Жаль. Я тоже бедный человек. Мы с женой держим это место… и еще одно – для шерифа, – но это почти не приносит нам дохода.
      – Есть еще и другое место? – встрепенулась Томазина.
      – Ну да. Комната у нас в доме для тех, кто может заплатить.
      Как бы Томазине ни хотелось улучшить свое положение, у нее не было для этого средств.
      – У меня нет денег, – повторила она.
      – Твое платье тоже сойдет.
      – А я что надену?
      Он молча пожал плечами, заставив Томазину усомниться в наличии жены. А что, если ему нужно совсем другое в обмен на комнату? Томазина с горечью поняла, что она в его полной власти.
      – Пойдешь вниз? Там тебя встретят с радостью. Дважды в день будешь получать похлебку и воду.
      Он уже нагнулся, чтобы поднять решетку.
      – Нет. Подождите. Ваша жена получит мое платье.
      Тюремщик ухмыльнулся.
      – Разумное решение.
      Через два дня Ник вошел в комнату, где его ждали Парсиваль и письмоводитель. Она была низкой и темной, с единственным узким окном.
      – А кто еще приехал из Кэтшолма? – спросил Парсиваль.
      – Придется вам иметь дело только со мной, господин Парсиваль.
      Нику легко удалось уговорить Майлса и Фрэнси, что в их интересах не являться на слушание, после чего Фрэнси приказала Агнес сидеть дома.
      Парсиваль, впрочем, уже допросил их всех на месте, но ему не понравилось, что хозяева номера им пренебрегли. Он долго пыхтел и шумно дышал, пока наконец сдался и сделал Нику жест остаться.
      Ник повиновался, но ему стоило всей его выдержки не перебивать Парсиваля, который разглагольствовал целый час. Правда, он услышал все обвинения, предъявляемые Томазине, а ему было важно узнать их до того, как Парсиваль согласится ее освободить. Ведь в этом случае ему будет легче доказать ее невиновность на большом суде присяжных.
      То, что он имел сообщить, особой ценности не представляло, поскольку колдовство нельзя было вменить в вину. Он рассказал Парсивалю, что видел, как Томазина входила в комнату Ричарда Лэтама, однако это вовсе не значит, что она отравила вино. Чем дольше Ник размышлял об этом, тем яснее ему становилось, что никакого яда в вине и в помине не было. Парсиваль нашел кубок, из которого пил Ричард, однако в нем не было вина, чтобы проверить его на собаке.
      Парсиваль разложил перед собой бумаги, потом долго перекладывал их с места на место на длинном столе, за которым во время слушания дела должны были сидеть и он, и письмоводитель. Наконец он распорядился позвать Томазину. Ник затаил дыхание. Как он и ожидал, она шла, заложив руки за спину. Чтобы у нее не возникло искушения бежать, констебль занял место у двери.
      Ник посмотрел ей в лицо. Томазина шла с опущенными глазами и не видела его. Она была очень бледна, но в остальном почти не изменилась. Он хотел было ей улыбнуться и только тут заметил, какие на ней жуткие обноски, отчего мгновенно рассвирепел.
      Ник поклялся себе, что непременно изобьет тюремщика, как только найдет его: ведь он немало заплатил ему за то, чтобы тот содержал Томазину в своем доме. Зачем этому ублюдку понадобилось еще и раздевать ее?!
      Томазина заметила злой огонь в глазах Ника и молча стала глядеть на него. Слабая надежда, что он явился защитить ее, как это было много лет назад, мгновенно исчезла, едва она поняла, что его вызвали дать показания.
      Парсиваль откашлялся.
      Томазина отвела взгляд от Ника, поклявшись, что не будет больше на него смотреть. Зачем мучить себя мечтами, которым не суждено сбыться?
      – Томазина Стрэнджейс, – начал было Парсиваль, – вы…
      – Я должна посоветоваться с адвокатом, – перебила она его.
      Мать всегда говорила ей, что адвокаты для того и существуют, и теперь Томазина подумала, что уж не Ричарда ли Лэтама она имела в виду на случай, если ее обвинят – в колдовстве, например.
      – Адвокаты не для таких, как вы, – огрызнулся Парсиваль. – Убийцы не имеют права на адвоката.
      Получив такой удар, Томазина все же не подала виду, как испугалась. У нее даже голос не дрогнул.
      – Значит, я должна защищать себя сама?
      – Таков закон.
      Плохой закон, подумала Томазина, когда Парсиваль начал задавать вопросы.
      Он спрашивал и о том, чем уже интересовался в Кэтшолме, а она стояла перед ним со вздернутым подбородком и твердо повторяла все то, что уже говорила раньше.
      – Я невиновна, – повторяла она, однако ее слова не произвели на Парсиваля ни малейшего впечатления.
      – Ваше дело будет слушаться большим судом присяжных.
      – Я требую священнической неприкосновенности.
      – Да? – удивился Парсиваль.
      – Матушка научила меня читать и писать по-английски и по-латыни.
      Парсиваль переглянулся с письмоводителем.
      – Правильно. Таких обычно изгоняют, а не судят и не наказывают, но к женщинам это не относится, даже если они умеют читать, – если только они не были монашенками до того, как король Генрих упразднил монастыри. Ну как?
      Томазина не ответила, но и не показала, как она расстроена своей неудачей. Она-то думала, что у нее есть какие-то права перед законом, а оказалось – никаких.
      – Что со мной будет на суде?
      – Или смертный приговор, или свобода. Наверное, вас могли бы повесить, но поскольку вы покусились на жизнь главы семейства, вас сожгут.
      Томазина только представила себе языки пламени – и ей стало плохо. Какая уж тут храбрость! Она еле слышно прошептала:
      – Как я могу избежать этого?
      Парсиваль прищурился.
      – А что, вы с ребенком?
      От злости она сразу же вновь стала сильной. Красный туман застлал ей глаза, когда она взглянула на своего мучителя. Если бы у нее, были свободны руки, она бы ногтями вцепилась в его жирное лицо. Однако у нее оставалось только одно оружие – ледяное спокойствие.
      – Я не поняла, господин Парсиваль.
      – Я спросил: вы беременны?
      – Нет. – Она сверкнула глазами. – Обвиняйте меня в убийстве, если хотите, но я не позволю вам марать мое имя. Я не распутница.
      Парсиваль хитро глянул в сторону Ника, а потом опять посмотрел на Томазину.
      – Подумайте, мисс. Если бы вы носили ребенка, наказание было бы отложено до родов.
      – Хватит, Парсиваль.
      Голос Ника прозвучал сухо, но оттого, что он вступился за нее, у Томазины быстрее забилось сердце.
      – Назначайте залог – и покончим с этим, – сказал Ник.
      – У нас нет обычая назначать залог, когда речь идет об убийстве.
      – Это не обычное дело, вы знаете.
      Ник встал рядом с Томазиной и сверху вниз посмотрел на мирового судью.
      Томазина не осмеливалась поднять на Ника глаза, однако все ее существо пело от радости. Он все еще был ее рыцарем!
      – Не могу, – заупрямился Парсиваль. – Для этого требуется решение двух мировых судей.
      – Так позовите кого-нибудь! Вдова Лэтама желает, чтобы мисс Стрэнджейс освободили. Она готова гарантировать ее явку в суд и любые другие… платежи, которые вы сочтете необходимыми.
      Радости Томазины как не бывало. Значит, это Констанс послала его и приказала сделать все, чтобы ее отпустили… Разочарование было бы слишком велико, если бы не ожидавшая ее свобода. Неважно, кто все устроил! Она всем благодарна за свое освобождение.
      Парсиваль смотрел на нее с ненавистью, но Томазина узнала знакомый алчный огонек в его глазах.
      – Позови господина Эппларда, – сдавшись, обратился он к письмоводителю.
      – Он занят актерами лорда Саффорда. Они хотят завтра играть в городе.
      Хмыкнув, – по-видимому, от радости, что другой судья далеко, – Парсиваль извинился и вышел из комнаты. Через минуту, позвякивая в кармане монетами, удалился письмоводитель. Констебль, тоже получив мзду, с готовностью покинул свой пост. Ник же, оставшись наедине с Томазиной, тут же принялся развязывать ей руки.
      – Почему? – спросила она, потирая запястья. – Констанс меня почти не знает и ничем мне не обязана. – Она поглядела на Ника. – Я даже не сумела ей помочь, когда Фрэнси била ее.
      Бесстрастное выражение на лице Ника не выдало его чувств, правда, он сразу отошел от Томазины, едва развязал ее и положил на стол веревку.
      – Констанс думает, будто Ричарда отравила Фрэнси, и хочет с ней расправиться.
      Томазина и сама предполагала, что убийство Ричарда не обошлось без участия Фрэнси. За прошедшие два дня она о многом передумала, однако где доказательства?
      – А ты что думаешь? Виновата я или Фрэнси?
      – Думаю, что не ты и не она.
      Тронутая его доверием к ней, Томазина постаралась подавить в себе неприятное чувство, но этого ей не удалось.
      – Неудивительно, что ты считаешь, будто Фрэнси неспособна на такое.
      Он сверкнул на нее глазами.
      – Томазина, о чем ты говоришь?
      – Ты и Фрэнси… Лэтам говорил, что ты ее любовник. Вот и причина, чтобы его убить.
      – Ты думаешь, яубил Лэтама?! – Ник от удивления даже лишился дара речи. Так-то Томазина его любит! Разве можно любить и подозревать в убийстве? Разозлившись и обидевшись из-за несправедливого обвинения, Ник долго ничего не мог сказать. – Я не подсыпал ему яд, Томазина.
      – Я так и не думала. Если бы ты захотел кого-нибудь убить, ты бы использовал не яд. Может быть, задушил бы голыми руками, но только не яд.
      Ник поглядел на нее и ощутил неодолимое желание стукнуть кулаком в стену… от отчаяния.
      – Я его не убивала. И ты его не убивал. Тем не менее Фрэнси Раундли – твоя любовница.
      – Томазина, лучше перестань! Я никогда не спал с Фрэнси Раундли. Она моя хозяйка – это правда, но только потому, что она владеет Кэтшолмом.
      Фрэнси Раундли? Да у него никогда даже желания не возникало затащить ее в постель! По правде говоря, немногие женщины нравились ему после смерти его жены, и ни одна не нравилась так, как Томазина.
      – А кто тогда ее любовник?
      – Откуда мне знать? Томазина, забудь о Фрэнси! Сейчас тебе надо подумать о себе.
      – Мне необходимоузнать, кто виноват в убийстве, в котором обвиняют меня! Только так я смогу доказать свою невиновность.
      – Сидя под замком, ты ничего не добьешься.
      – Констанс…
      – Томазина, это ятребую твоего освобождения! – Разочарованный ее недоверием к себе, Ник совсем забыл, что хотел ее утешить. Он даже подумывал объявить ей о своей любви.
      Одним прыжком он одолел расстояние, разделявшее их, и у Томазины сердце ушло в пятки. Он прижал ее к себе, крепко поцеловал и тотчас оттолкнул от себя, хотя руки его лежали у нее на плечах и он заглядывал ей в лицо.
      – Если Парсиваль позволит тебе вернуться в Кэтшолм, то только под мою ответственность. Мне придется не спускать с тебя глаз. Не думай, что будешь спать одна, пока не соберется суд.
      Томазина была в счастливом смятении. Она так часто разочаровывалась, что у нее даже притупилась осторожность. Заигрывая с ним и поддразнивая его, она спросила шепотом:
      – А ты больше не боишься моих чар?
      Зачем она опять напомнила ему Лавинию! Томазина готова была кусать себе локти – так изменилось его лицо.
      – Томазина, тебе не идут насмешки. К тому же ты сейчас в таком положении, что будешь делать все, что я захочу. – Он отнял руки и отошел от нее. Повернувшись к ней спиной, он встал у окна и принялся наблюдать за тем, что происходит на рыночной площади. – Считай это моей работой, если тебе от этого легче. Я все сделаю, чтобы отыскать настоящего убийцу, а ты должна быть целиком в моей власти.
      – Ложиться с тобой в обмен на твою защиту?
      Она проговорила это безразличным тоном, хотя очень злилась и немного радовалась из-за того, чтоон сказал. Зачем она ему нужна, если он ничего к ней не чувствует? Если же она согласится на его условия, у нее будет возможность внушить ему любовь не меньшую, чем она сама питала к нему.