Слияние истерзанных сердец

      – Отдыхай, – сказал Ник, беря у нее кружку. – Мы еще успеем поговорить.
      Томазина хотела было возразить, но подумала, что он прав. У нее уже совсем не осталось сил, и она опять заснула.
      Когда она открыла глаза, рядом с ней сидела Марджори.
      – Ник меня спас?
      – Похоже.
      Ник ее ненавидел. Он ей не верил. В смятении Томазина старалась найти слова, чтобы спросить о чем-то очень важном, но Марджори было некогда.
      – Пойду присмотрю за похлебкой.
      Через несколько мгновений Томазина услыхала шаги Ника, а потом появился и он сам, заняв все свободное пространство в маленькой комнатке.
      – Это твоя кровать? – спросила Томазина.
      – Да.
      Она расплакалась, удивив Ника и удивившись сама.
      Ник обнял ее и стал шептать ей на ухо всякие чудесные слова.
      – Я бы не пережил, если бы с тобой что-нибудь случилось.
      Томазина расплакалась еще горше, и прошло довольно много времени, прежде чем слезы перестали литься у нее из глаз и она обрела способность слушать.
      – Кто-то покушался на тебя, поэтому ты должна мне рассказать все, что помнишь.
      Томазина постаралась припомнить случившееся до малейших подробностей.
      – Кто тебя растирал?
      – Не знаю.
      – Все ясно. Что-то подсыпали тебе в вино за ужином, а потом использовали записи твоей матери, чтобы чем-то затуманить тебе мозги. На тебе нет ни синяков, ни царапин, значит, ты все-таки сама спустилась по лестнице, а потом потеряла сознание.
      – Кто-то был на балконе.
      – После того как все ушли в церковь?
      Ник отодвинулся, чтобы заглянуть ей в лицо. Она помедлила, радуясь, что он не выпускает ее руку из своей.
      – Наверное, мне приснилось, но мне показалось, что там кто-то стоит и смотрит на меня, когда я уже лежала на ступеньках.
      Она постаралась еще напрячь память, но безрезультатно.
      – Кто, Томазина?! Кто приходил к тебе?
      – Не знаю.
      – Кто-то в плаще с маской Смерти вместо лица?
      Томазина не знала, то ли ей плакать, то ли смеяться, потому что не поняла, шутит Ник или издевается над ней.
      – Я тебя не виню за то, что ты мне не веришь. Этот человек должен был прийти потайным ходом, потому что дверь была закрыта.
      Ник поежился и встал, опершись одной рукой о стену над ней.
      – Потайной ход был открыт, это несомненно, человеком, который хранит остальные страницы из книги твоей матери.
      – Я везде их искала. И мамино письмо тоже. Тебе миссис Марджори рассказала, что Фрэнси его нашла?
      – Да. Ты действительно везде смотрела?
      – Во всех комнатах. – Она покраснела, вспомнив сцену в спальне Майлса. – Я даже помешала любовному свиданию Фрэнси и Майлса.
      – А… Теперь понятно.
      – Что понятно?
      Он отвернулся, словно его что-то очень заинтересовало на другой стене.
      – Понятно, почему ты такая выскочила из его спальни.
      – А почему же еще? – У нее округлились глаза от догадки. – О нет, Ник, нет, нет! Ни за что!
      – Теперь знаю.
      – Знаешь? Что?
      Он придвинулся к ней поближе и улыбнулся.
      – Томазина, я был в Лондоне. Теперь я знаю, как ты там жила. Кому угодно могла понадобиться книга твоей матери, но только не тебе.
      Томазина, ничего не понимая, уставилась на него.
      – Ты мне веришь только потому, что расспрашивал обо мне чужих людей?
      Ей стало больно и обидно до слез.
      – Ну же, Томазина, не плачь, ты не понимаешь. Я…
      – Я все понимаю. – «Какая горькая правда», – подумала она. – Где ты собираешься сегодня спать?
      – В своей постели.
      – И тебе нужно мое тело?
      – Томазина, ты же знаешь, но если…
      – Ага, теперь я поняла. Поначалу ты хотел меня, потому что не мог превозмочь страсть к моей матери. Ведь у меня ее тело. Ты сам это говорил, и тебя это возбуждало. Я была нужна тебе вместо нее, а теперь я стала предпочтительнее, потому что я не ведьма. Слабенькое утешение!
      – Томазина, я…
      Она отвернулась к стенке.
      – Уйди, Ник.
      – Но…
      Вернулась Марджори, и он замолчал.
      – Оставь ее, сынок. Дай ей время прийти в себя.
      – Он ушел?
      Она ощущала одновременно облегчение и разочарование, а когда отчаяние готово было поглотить ее, на помощь пришла Марджори:
      – Ненадолго. Поворачивайся и ешь.
      Она принесла обещанный Ником сыр и черный хлеб, который Томазина очень любила в детстве.
      – Мы поговорим завтра, – сказала Марджори, когда с хлебом и сыром было покончено. – Ник тебя не побеспокоит, ведь рядом Иокаста.
      – Когда-то я готова была принять его на любых условиях, но с тех пор столько всего случилось… – прошептала Томазина. – Я не уверена, что смогу жить, постоянно одергивая себя, как бы он не подумал, что я дочь моей матери. Если он верит только чужим людям, как я могу надеяться, что он опять не заподозрит меня в чем-нибудь?
      У Марджори не было ответа на этот вопрос, и она ушла, посоветовав Томазине еще поспать.
      Когда Ник вернулся вечером, первое, что он услышал, – это смех его дочери. Она и Томазина сидели в саду и были чем-то очень заняты, поэтому не заметили его.
      Ника это обрадовало так же сильно, как раньше огорчало, потому что он получил возможность понаблюдать за любимыми без помех. Томазина держала в руках палочку, которой выводила на земле буквы. Девочка смеялась потому, что в странных знаках, нарисованных Томазиной, видела что-то интересное.
      – Змея! – воскликнула она, показывая на «S». Томазина вывела еще «Т» и «А».
      – Все вместе они читаются как IOKASTA. Ну, давай! Попробуй сама.
      Томазина дала ей палочку, и Иокаста, высунув от старания язык, тоже стала писать на земле.
      Они по-настоящему нравились друг дружке. Ник это понял сразу. Иокаста полюбила Томазину с первой же встречи. Как же он был слеп, ведь в Томазине совсем ничего нет от ее матери…
      Он перебрал в голове все, что случилось за это время, все свои несправедливые обвинения, подумав, что если он и не сразу разделался с заблуждением, то по крайней мере навсегда. Теперь надо добиться, чтобы Томазина его простила и опять поверила ему.
      Может быть, уже слишком поздно? Эта мысль была для него мучительна. И все же! Он так часто испытывал ее любовь, что, может быть, от нее уже ничего не осталось?
      – Ой, папа! – закричала Иокаста, заметив отца. – А я умею писать свое имя!
      Томазина неуверенно подняла голову. Прежде чем Ник успел сказать хоть слово, она отвернулась, боясь, как бы он не отругал ее за то, что она проводит время с его дочерью.
      «И в этом я тоже должен винить только себя самого».
      Он взял Иокасту на руки и похвалил ее, не зная, как еще показать Томазине, что он чувствует.
      Все дни и ночи, что Томазина провела в доме Ника, сохранялась иллюзия мира и покоя, несмотря на их трения между собой, которые, к счастью, они легко преодолевали. Гармония была нарушена на четвертый день, в четверг, когда Марджори, едва Ник и Иокаста вышли за дверь, сказала:
      – Ночью будет полная луна. Я хочу пойти на сборище в Гордичский лес.
      Томазина удивилась и испугалась, когда Марджори пересказала ей все, что слышала от Дороти Джерард.
      – Я обязана положить этому конец, – заявила она. – Кто-то опробовал на тебе мазь, а ведь если бы ее было больше, ты могла бы умереть. Не хочу, чтобы мои друзья и соседи подвергались опасности! Теперь эти сборища вовсе не невинны. Впрочем, наверное, и раньше все было не так просто, как мне казалось.
      – Ими руководила моя мать, а она никогда ничего не делала без умысла.
      – Плохо, что они стали вызывать духа, но надеюсь, он больше не появится.
      – Почему?
      – Скорее всего, духом был Ричард Лэтам. Кому еще понравится морочить доверчивых женщин?
      – Майлсу.
      Томазина еще никому не рассказывала, чтоона нашла у него в комоде. И о своих подозрениях на его счет тоже.
      – Если я его разоблачу – может быть, мы узнаем наконец всю правду.
      – Вы подвергнете себя опасности.
      – Одному Лэтаму я позволила выйти сухим из воды, боясь за свою семью, но второму я не могу этого позволить.
      – Может быть, я ошиблась насчет Майлса…
      – Все равно: тот, кто заправляет женщинами, опробовал на тебе мазь. И этого человека надо остановить, пока не случилось большей беды.
      Решимость Марджори пугала Томазину, которая не могла придумать, как ее обезопасить.
      – Вы не должны идти одна! Я тоже пойду.
      – Нет, Томазина, я не разрешаю. Я и рассказала тебе, только чтобы ты отвлекла Ника и он ничего не понял.
      – Вы сами говорили, что он не ляжет со мной, пока Иокаста спит рядом, – с горечью проговорила она.
      Ник был вежлив с ней, но о чем-то все время думал, и она не знала, о чем.
      – Дорогая, Ник…
      – Мнение Ника ничего не меняет в том, что моя мать затеяла всю эту чертовщину. Неужели у вас больше прав, чем у ее дочери?
      – Если Ник узнает, он не простит ни меня, ни тебя.
      Томазина растерялась. Марджори была права. Любой контакт между ней и женщинами в лесу навсегда отвернет от нее Ника. Он сочтет это предательством, еще раз доказывающим, что она истинная дочь своей матери. Если сейчас у нее есть маленькая надежда сохранить их любовь, то завтра ей придется расстаться с ней навсегда.
      И все-таки Томазина понимала, что не может бросить Марджори одну. Ей во что бы то ни стало хотелось уничтожить зло, которое поселилось здесь по вине Лавинии.
      – Если Ник узнает и ничего не поймет, значит, он все равно бы никогда ничего не понял. Марджори, я люблю вашего сына, но я должна быть с вами в лесу.
      – Будь с ним терпеливой, он же мужчина. – И Марджори потерла переносицу, как это обычно делал ее сын. – Ладно, постараемся, чтобы он ничего не узнал. В конце концов, это женское дело. Думаю, его опасно привлекать…
      Томазине оставалось только согласиться, и она знала, чтоей надо сделать, чтобы держать Ника в неведении.
      – Я вернусь в Кэтшолм. Вчера Фрэнси прислала записку, в которой зовет меня обратно. Она опять намекает, что я могу остаться у нее навсегда в качестве ее компаньонки.
      – Ты ей веришь?
      – Нет. И я буду очень осторожна, особенно с едой и вином. Придется вернуться. Иначе вам будет трудно уйти из дома. Тем более, что мы обе хотим ускользнуть от него. Пусть возвращается на свою кровать. Вам бы только не разбудить Иокасту.
      – Мы могли бы что-нибудь подмешать Нику, – предложила Марджори.
      – Нет.
      – Лавиния бы это сделала…
      – Мама это сделала бы обязательно, именно поэтому я хочу вернуться в Кэтшолм.
      Вечером, едва на небе появилась полная луна, Фрэнси Раундли увидела, как ее любовник покидает Кэтшолм. В руках он нес что-то непонятное, и первой мыслью Фрэнси было, что он бросает ее, как Генри Редих. Переходя от окна к окну, она смотрела ему вслед. Он не шел, а крался – правда, не к конюшне, а к садовым воротам, а потом по полю и к Гордичскому лесу.
      Заподозрив неладное, Фрэнси надела теплый плащ с капюшоном и побежала за ним. Много раз она теряла из виду тропинку, но она знала, куда он идет. Теперь знала. С помощью фонаря ей удалось разыскать поляну и, придерживая юбки, она обошла ее кругом.
      Впервые она радовалась, что одета в черное: в тени деревьев се почти не было заметно. Да и башмачки из мягкой кожи не скрипели на ковре из прошлогодних листьев.
      Заметив впереди огонек, она остановилась. Фонарь был в точности как у нее. Его повесили на дерево и почти совсем опустили створки, чтобы свет свечи не был виден издалека. Майлс был слишком занят переодеванием и подготовкой фокусов и трюков, чтобы обращать на что-то внимание, а когда все было готово, он взял фонарь и пошел дальше, даже не оглянувшись.
      Фрэнси побежала за ним, желая догнать его и потребовать объяснений, но ярость делала ее беспомощной. Неожиданно она оступилась и упала, не успев ни закричать, ни ухватиться за что-нибудь. К тому же она ударилась головой о какой-то сук и потеряла сознание.
 
      В своей комнате Томазина беспокойно металась из угла в угол. Время тянулось бесконечно долго. Вдруг она услышала негромкий стук в дверь и замерла от страха.
      – Томазина! – громким шепотом позвал Ник. – Впусти меня.
      Томазина спиной прижалась к двери.
      – Зачем ты пришел?
      – Тебе опасно оставаться в Кэтшолме.
      – Вчера же ничего не случилось.
      – Вчера луна была не такая. – Он долго молчал, а потом проговорил так тихо, что Томазина еле расслышала: – Я вчера измучился.
      Томазина открыла дверь.
      Несчастное лицо Ника поколебало ее стойкость, а когда он прижался губами к ее губам, она и вовсе обо всем забыла.
      Дверь закрылась. Его руки ласкали ее, и губы он отвел не прежде, чем она едва не задохнулась от его поцелуя.
      – Томазина, я люблю тебя! Клянусь, я тебе верю и больше никогда не позволю себе усомниться в твоей правдивости.
      – Ты?.. Ты меня любишь?
      – Я люблю тебя.
      Ей хотелось ему верить.
      – Томазина, я купил землю. Завтра я хочу увезти туда Иокасту и сам отправлюсь туда, как только кончится уборка. До дня Святого Михаила осталось всего три дня. – Он взял ее лицо в ладони и заставил посмотреть ему в глаза, чтобы она поверила ему. – Томазина, я хочу, чтобы ты поехала с нами. Ты согласна быть моей женой?
      Она не могла уклониться от его вопрошающих глаз, да и не хотела этого.
      – Не знаю, что и сказать.
      – Скажи «да»! Ты ведь меня любишь.
      – Да. Люблю. Но сегодня я…
      Он не дал ей договорить. Она не сказала ему, что он должен бежать домой и приглядеть за Иокастой, пока его матери нет дома, не сказала всего того, что должна была сказать и что положило бы конец ее мечтам о счастье с Ником Кэрриером.
      – Я хочу, чтобы тебе было хорошо, – шепнул он.
      Что он только ни делал с ней, доводя ее до последней вспышки страсти, после которой она ощутила, себя слабенькой, как новорожденный котенок.
      Томазина так его любила, что боялась умереть, если он ее бросит и на несколько минут ей удалось заглушить в себе страшные предчувствия. Но в конце концов ей пришлось взять себя в руки. Необходимо было отослать его.
      Она вздохнула.
      – Что с тобой, любовь моя?
      Томазина спрятала лицо у него на плече. Если она ему скажет, куда собралась идти, он ее не пустит. Если не скажет, если попытается ускользнуть от него во время его сна, а он проснется без нее, – тогда конец их любви, потому что он ей больше ни за что не поверит.
      – Твоя мать? – спросил он. – Мой отец был ее любовником, и это уже не изменить, а у меня к ней не было ничего, кроме ненадолго вспыхнувшей страсти. Томазина, то, что есть у нас, так же далеко от этого, как звезды от земли.
      «Если бы только мы могли это сохранить, – печально подумала Томазина, – если бы нам не надо было сегодня расстаться.»
      – Ты должен вернуться домой.
      – Томазина!
      – Ник, если ты меня любишь, оставь меня одну. Я не могу думать, когда ты рядом. Ты меня отвлекаешь.
      Она говорила правду. Лежа рядом с ним, она хотела только одного – еще раз принять его в себя и вновь ощутить блаженное слияние тел и душ.
      Если бы он сейчас ее спросил, Томазина все бы ему рассказала, а там будь что будет.
      Но Ник сказал только:
      – Я люблю тебя, Томазина.
      Он поцеловал ее еще раз, встал, оделся и ушел.
      Не оборачиваясь, Ник дошел до ворот. Он совсем не был убежден, что Томазина в Кэтшолме в безопасности, хотя она и показала ему придвинутый комод.
      Об Иокасте он не думал. Ее бабушка, даже если она в самом деле решила идти сегодня в Гордичский лес, ни за что не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось. Враг был у Томазины. И этот враг имел власть над собиравшимися в лесу женщинами.
      Зачем Томазине нужно было остаться одной? Ник больше не сомневался ни в своих, ни в ее чувствах. Он должен убедить ее в этом, должен ласкать ее до тех пор, пока она не отбросит все сомнения и не согласится стать его женой! Он понял, что не может, не хочет, не в состоянии уйти сегодня от Томазины Стрэнджейс!
      На сей раз он не постучал и сразу же похолодел от страха – ведь дверь должна была быть заперта. Едва он вошел в комнату, как увидел закрывающуюся панель.
       Томазина ушла из дома, когда на небо взошла полная луна.
      Несколько минут он простоял, ничего не соображая. Потом бросился к внешней лестнице и к воротам. Завернув за угол, он увидел, как две фигуры, закутанные в плащи с капюшонами, спешат в направлении Гордичского леса.
      Ник двинулся за ними.
      Луна освещала поле. Даже в лесу было довольно светло, и ни высокая трава, ни кусты не мешали ему видеть тропинку. Неожиданно женщины впереди остановились и оглянулись.
      Опять ее опоили? Свели с ума? Ник знал, что у Томазины в Кэтшолме есть враг. Только поэтому он вернулся.
      А с другой стороны, почему бы ей не исполнить предсмертную волю Лавинии до конца? Если Томазина думает, что Констанс сегодня угрожает опасность, она не остановится перед тем, чтобы самой встать на пути Люцифера и защитить сестру.
      Неожиданно его размышления были прерваны открывшейся перед ним поляной. Он разглядел несколько огоньков, после чего ушел подальше за деревья, чтобы его не обнаружили раньше времени.
      Ник весь напрягся, наблюдая за фигурами в плащах и прислушиваясь к их тихим голосам. Не похоже, чтобы кто-нибудь уделял особое внимание Томазине, хотя вряд ли женщины знали, кто из них кто. По крайней мере, Ник был не в силах кого-нибудь узнать, и это его беспокоило.
      Их должно быть тринадцать, судя по словам Дороти Джерард и его матери.
      Если Марджори здесь – то четырнадцать.
      Пятнадцать с Томазиной.
      Ник считал и пересчитывал, и ему становилось все страшнее и страшнее. На поляне в Гордичском лесу было шестнадцать фигур в плащах с капюшонами.

16

      Томазина пришла на поляну уже вне себя от страха, потому что ее присутствие в любую минуту могло быть раскрыто. Это было неизбежно, так как ни у нее, ни у Марджори не было масок. В старые времена их не надевали. Тогда женщины не делали ничего такого, за что им было бы стыдно и хотелось спрятать лицо за маской.
      Капюшоны – это почти ничего, к тому же Томазина не привыкла гулять в лесу ночью и ее пугал каждый шорох. Она чуть не завопила от страха, когда одна из женщин строго приказала другой погасить фонарь.
      Томазина не ожидала, что это предприятие будет таким опасным. Всеобщее возбуждение напоминало ей о толпах во время боя с быком или медведем… или во время публичной казни.
      Мигающие фонари по краям поляны рождали странные длинные тени. Томазина мечтала о темноте, считая, что все может кончиться добром, только если тучи скроют луну.
      Все стихло, когда одна из женщин с кувшином направилась к камню.
      «Это не Вербурга», – подумала Томазина. Слишком она молода. Ни лицо, ни фигуру невозможно было угадать под плащом с капюшоном и маской, но поступь у нее была легкая и упругая, а когда она заговорила, у Томазины не осталось сомнений. Звучный взволнованный голос Агнес заполнил поляну.
      – Вот тайная мазь, сестры! – провозгласила она. – Сегодня мы взлетим высоко над землей. У нас будет власть над небом!
      – Еще чего! – крикнул кто-то.
      Томазина не узнала голос, но Марджори крепче сжала ее руку, и Томазина поняла, что ей известна вторая женщина.
      Глядя на ту, которая стояла чуть в стороне от остальных, как раз напротив Томазины и Марджори, Агнес, казалось, чего-то ждала.
      Женщина двинулась по направлению к камню, но не успела она приблизиться к нему, как раздался страшный грохот. Последовавшая затем вспышка света ослепила всех. А потом появился дым. Все, как Дороти рассказывала Марджори Кэрриер.
      Из дыма материализовалась явно мужская фигура в черном.
      Томазина испугалась, словно не знала, что это лишь искусный трюк. Сердце у нее чуть не выскакивало из груди, и дышала она с трудом, глядя на страшное видение.
      Агнес упала на колени и от неожиданности уронила кувшин, который, ударившись о камень, разбился. Задрожав от страха, Агнес поползла прочь от камня – туда, где стояли остальные женщины.
       «Это всего лишь человек, – убеждала себя Томазина. – Огонь – это огонь, дым – дым.»
      Тем не менее совсем избавиться от страха Томазина не могла. А что, если они ошибаются? Если это в самом деле сверхъестественное существо? Если сам Ричард Лэтам вернулся из царства мертвых?..
      Марджори тоже была в страхе и отчаянии. Она должна была бежать к духу, но не двигалась с места, и Томазина понимала причину ее промедления. Они обе не стремились действовать.
      Томазина разрывалась между страхом перед неведомым и непонятным и своей клятвой положить конец всякой нечисти в Гордичском лесу. Но прежде чем она на что-то решилась, откуда-то возникла еще одна фигура в темном плаще.
      Она подбежала к камню прежде, чем ее успели остановить, и неожиданно сорвала с духа маску, открыв человеческое лицо.
      – Обманщик! – завопила она. – Мошенник! Убийца!
      Майлс Лэтам побледнел, а потом его охватила ярость. Он схватил Фрэнси за плечи и стал ее трясти, не обращая ни на кого внимания.
      – Ты сошла с ума?! Я никого не убивал!!
      – Ты убил Генри Редиха, чтобы добраться до меня! – кричала она ему в лицо. – Ты сунул ту страницу ему за пазуху. Значит, ты отравил и своего брата!
      Они были так заняты друг другом, что не замечали сердитого ворчания собравшихся женщин. Томазина дернула Марджори за рукав, предлагая ей отойти подальше. Женщины злились, и на поляне стало вдвойне опасно.
      – Пойдемте домой, – попросила Томазина. – Никто не заметит, если мы сейчас исчезнем.
      Марджори не обратила внимания на ее просьбу, напомнив, что не просила Томазину ее сопровождать.
      – Если кто и виноват в двойном убийстве, то это ты – Фрэнси Раундли! Как ты собиралась избавиться от меня, когда я тебе надоем?
      Из гула голосов послышались угрозы.
      Майлс поднял голову, вспомнив вдруг, где он находится. Длинные в неровном свете тени женщин окружали камень, и это пугало его. В общем-то это были простые деревенские женщины, однако плащи с капюшонами делали их неотличимыми друг от друга и оттого необыкновенно смелыми.
      Томазина видела, как изменилось выражение глаз Майлса. Пот выступил у него на лбу, и он еще сильнее вцепился в плечи Фрэнси. Только теперь он понял, что оказавшись просто мужчиной, который их обманул и сделал из них дур, он подверг себя нешуточной опасности.
      – Майлс, отпусти меня! – приказала Фрэнси.
      Он дернул головой и, обведя взглядом собравшуюся вокруг толпу, с недоверием уставился на свою любовницу.
      – Ты этогохотела? Хотела, чтобы они меня разорвали на куски?
      – Ты их обманывал, и теперь они все знают. Так что не жди пощады.
      Того, что произошло потом, Фрэнси не ожидала. Вместо того, чтобы покорно согнуться, Майлс выпрямился, отпустил Фрэнси и встал лицом к одураченным им женщинам.
      – Вы не поднимете руку на дворянина!
      Ему удалось их остановить, но они не рассыпались в разные стороны, а продолжали стоять, не отрывая от него глаз. Томазина не знала, что делать. Если даже Фрэнси и желает смерти Майлса, она не будет подначивать женщин. Кто-то должен встать между ними, пока не пролилась кровь! Ей хотелось заговорить, но страх сковывал губы. Она боялась и за Марджори, и за себя, потому что ярость толпы могла обрушиться и на их головы.
      Понимая, что ему не убежать, Майлс осознавал растущую опасность. Отчаяние прозвучало в его голосе, когда он попытался отвести от себя ярость Фрэнси.
      – Как ты можешь желать моей смерти, ведь я тебя люблю!
      – Любишь?! Наверное, поэтому ты только что обвинил меня в убийстве!
      – Ты первая меня обвинила! – Майлс опять огляделся. Несколько женщин придвинулись к нему. – Я и не думал тебя обвинять! – взмолился он, обращаясь к Фрэнси. – Ты же знаешь, что у меня плохой характер! Когда я злюсь, я могу наговорить много чего, но поверь мне, Фрэнси Раундли, даже если ты убила моего брата, мне все равно! Он заслужил смерть.
      Даже на расстоянии Томазина ощутила охватившее их обоих страстное желание.
      – Послушай, Фрэнси, я всегда тебя любил и всегда хотел на тебе жениться! Ты свела меня с ума, когда отвергла меня, и я наговорил тебе много такого, чего вовсе не собирался говорить. Ты – единственная женщина, которую я когда-либо любил и буду любить!
      Страстные речи Майлса завершились диким воплем, однако издала его не Фрэнси, а та женщина, которая раньше направляла Агнес. Она пробилась сквозь толпу, сбросила и маску и капюшон и встала совсем рядом с камнем.
      Томазина ахнула.
      –  Я убила его! – крикнула Констанс.
      Она оттолкнула Фрэнси и повисла у Майлса на шее, а потом принялась раздирать ему ногтями лицо.
      – Я сделала это для тебя, для нас, а ты, видишь ли, любишь эту тварь!!
      Фрэнси чуть было не свалилась с камня, но больше никто не вышел из толпы, кроме Вербурги, которая не могла не последовать за своей хозяйкой. Все молча расступались перед ней. Никто не знал, что делать, однако страха больше не было.
      Майлс намного превосходил силой Констанс, поэтому он легко схватил ее за руки, не давая себя царапать и не сводя с нее недоверчивых глаз. Томазина поняла, что он удивлен до глубины души, узнав Констанс в предводительнице женщин.
      – Ты тоже хотел, чтобы он умер! Ты мне говорил.
      – Констанс…
      – Я сделала так, чтобы ему подсыпали яд. Я сделала это для нас! И я дала тебе власть над этими женщинами!
      Констанс вырывалась изо всех сил, но он держал ее железной хваткой. Встретившись глазами с Фрэнси, он сказал:
      – Я не знал все это. Клянусь.
      Фрэнси ему не поверила:
      – А как ты узнал о здешних сборищах? Зачем занялся своими трюками?
      Констанс перестала вырываться и посмотрела на Фрэнси:
      – Я ему сказала. Я оставила подробную записку без подписи в одной из его книг.
      – Как ты нашла мои книги? – Майлс встряхнул Констанс. – Отвечай! Ты давно о них знаешь?
      – С тех пор, как ты приехал в Кэтшолм. Уже два года. Ты болел и был почти без сознания, вот я и осмотрела комнату.
      Ее черные глаза демонически сверкали, напомнив Томазине легенды о ночных феях, средоточиях зла. Если женщины тоже могли быть ими, то Констанс очень подходила для этой роли. Она с радостью говорила о своих грехах:
      – Майлс, твои книги меня вдохновили. – Констанс пыталась прижаться к нему, и это почему-то напомнило злую пародию на любовную ласку. – Я в них сразу все поняла. Тогда-то я и решила продолжить то, что начала моя мать.
      Томазине почему-то показалось, что она в театре и для нее разыгрывают то ли трагедию, то ли фарс с непонятным до последней минуты финалом.
      – Я привез эти книги только из любопытства, – стоял на своем Майлс. – Когда я жил в старой Европе, то заинтересовался всем этим.
      – Ты всегда жаждал власти! – объявила Констанс. – Это главное для тебя. И для меня. Когда ты все сделал, как я тебе написала, я поняла, что мы предназначены друг для друга. Ты тоже это чувствовал. Ты знал, что только в лесу у тебя есть настоящий друг.
      – Констанс, послушай. Ты ошиблась. Я никогда…
      – Я – твоя судьба, – сказала Констанс, ища губами его губы.
      Фрэнси наслушалась и насмотрелась достаточно. Она отпихнула Констанс от Майлса.
      – Ты ничего не получишь, неблагодарная тварь!!
      Констанс рассмеялась – так жутко, словно на поляне и в самом деле появилось неземное существо. Томазина испугалась. Стряхнув с себя руку Фрэнси, Констанс заговорила вновь:
      – У меня был прекрасный план, мадам, как избавиться сразу и от Ричарда Лэтама, и от вас.
      – Я тебя уже побила однажды, побью и еще! – Фрэнси пришлось откинуть назад голову, чтобы заглянуть в глаза Констанс. Похоже, она сомневалась, что на сей раз победа останется за ней, однако ярость пересилила здравый смысл. – Ты убила Ричарда и хотела обвинить в этом меня!
      – Наконец-то вы поняли, мадам. Еще я устроила сцену с избиением и со снотворным, чтобы отвести от себя подозрения. – Она толкнула Фрэнси. – Он умер, потому что был отравлен, а вас должны были взять под стражу.
      Кроме них все молчали. Даже Томазина, забывшая и о том, что нужно дышать.
      Констанс гордилась тем, что сотворила, и у нее не было оснований бояться наказания. Томазина понимала, что женщины преданы ей и сделают все, что она скажет.
      – Сначала я решила, что Ричард Лэтам должен умереть, потому что он убил Джона Блэкберна. Это он устроил пожар. Вербурга его там видела.
      – Нет! – не поверила Фрэнси.
      – Да. Ваш отец, мадам, не хотел, чтобы Ричард Лэтам женился на мне, и Лэтам…
      – Нет! Он не хотел отдавать ему меня!
      – Ричард никогда не собирался жениться на вас! Он собирался вас убить – естественно, после свадьбы с наследницей! – Слеза побежала по щеке Констанс. – Он не должен был убивать Джона Блэкберна. Я любила старика.
      Майлс с его чутьем пролазы тут же повернулся к Констанс.
      – Милая Констанс, – сказал он, стараясь воззвать к ее разуму, – мне очень жаль, но нам не позволят обвенчаться. Мы с тобой родственники, ведь ты жена моего брата!
      – Я никогда этого не хотела!
      Майлс отпрянул.
      – Зачем же ты согласилась?
      – Потому что онэтого хотел!
      – Незачем было убивать его, чтобы избежать супружеской постели. – Он был до того растерян, что в своем цинизме даже забыл об осторожности. – Если у тебя была свидетельница, почему ты не обвинила его в убийстве Блэкберна? Почему ты не отдала его в руки правосудия, чтобы его повесили?
      Возмущенная его непониманием, Констанс сжала кулаки и посмотрела на Фрэнси.
      – А письмо?!
      – Письмо? – не понял Майлс.
      – Да, письмо. Твой брат запугал меня им, а когда Вербурга увидела, что он его сжег, я ему отказала и пригрозила, что отдам его в руки шерифа. Вот тогда-то он показал мне письмо Лавинии Стрэнджейс и обещал предать его гласности, если я не обвенчаюсь с ним.