– Сначала ответь на мои вопросы.
Вербурга сощурила маленькие глазки, но потом коротко кивнула:
– Пойдем со мной.
И она повела ее к спальне Ричарда Лэтама.
– Только не здесь, – сказала Томазина, отворачиваясь от трупа, лежавшего на кровати.
Спальня Ричарда Лэтама была вся завешана черной материей, тем не менее с первого же взгляда было ясно, что это спальня богатого человека. Кресла, ковры, подушки – все было высшего качества. К тому же в комнате побрызгали духами, чтобы перебить запах мертвого тела.
Вербурга фыркнула и дотронулась до чего-то на стене. Сразу же узкая панель отодвинулась, и Томазина увидела каменные ступени, ведшие вниз.
Удивленная Томазина последовала за старухой. В небольшом углублении были свечи, а выше на полочке стоял небольшой железный ящичек. Томазина хотела было остановиться и посмотреть, что в нем, но ей пришлось идти, чтобы не отстать от старухи. Она едва видела, куда ставить ноги, но, придерживая юбки, отвоевывала у потайного хода шаг за шагом.
В самом низу они уперлись в стену.
Томазина дрожала. Было так тихо, что ее собственное дыхание казалось ей слишком шумным.
Она уже начала ощущать страх, как бы ее не погребли навсегда в этом каменном мешке, но Вербурга опять коснулась какой-то кнопки, и стена подалась, открыв ход в подземный туннель.
На сей раз Томазина не торопилась. Она поморщила нос от запаха сырости и гнили.
– Где мы?
– Дедушка миссис Фрэнси, старый сэр Фрэнсис, еще помнил времена, когда бароны нападали друг на друга. Ну, и когда он перестраивал дом в правление короля Генриха, он позаботился о надежном укрытии.
У Томазины не было другого выхода, кроме как послушно плестись за старухой, если только она не хотела остаться под землей и в полной темноте. Она отмахивалась от паутины и с ужасом смотрела на грязные стены с ненадежными деревянными подпорками. Низкий потолок кое-где угрожающе осыпался.
– Мы сейчас под двором, – сказала Вербурга. – Не останавливайся.
Со вздохом облегчения Томазина прислонилась к очередной стене, преграждавшей вход в следующий туннель, почти такой же узкий. Вербурга закрыла за собой дверь и, вздохнув, едва не загасила свечу, Томазина подавила испуганный крик и крепко закрыла глаза.
– Это не ловушка, – успокоила ее Вербурга. Томазине вдруг пришло на ум, что Вербурга ни разу не притворилась сумасшедшей с тех пор, как они вошли в спальню Лэтама.
– Зачем тебе притворяться, будто ты не в своем уме?
Вербурга насмешливо фыркнула, и Томазина неожиданно поняла, зачем: никто в доме не опасается безумной старухи и говорит, что вздумается, поэтому если кто и знает все происходящее тут, то только Вербурга.
Туннель раздваивался, однако Вербурга уверенно свернула направо. Через несколько шагов начиналась еще одна лестница. Потом была еще одна стена, и Томазина окончательно потеряла представление о том, в какую сторону они идут. Девушке уже начало казаться, что они никогда не выйдут из-под земли, как вдруг она увидела кнопку.
Вербурга посторонилась и предложила Томазине пройти первой. Несказанно изумившись, та обнаружила, что находится в своей спальне.
Надо же! Значит, совсем не в кошмаре, она видела здесь человека, наблюдавшего за ней. Это был Ричард Лэтам. Больше некому, ведь потайной ход начинается в его спальне.
Наверное, много лет назад Джон Блэкберн таким образом приходил к своей любовнице. Вот уж удобно, ничего не скажешь!
– Понятно, почему я ничего не знала об их отношениях… – прошептала она.
Вербурга снова фыркнула.
Томазина разозлилась, представив себе, как беззащитна она была в этой комнате. Если бы Лэтам захотел ее убить, ему бы ничего не стоило это сделать. Засов на двери ровным счетом ничего не значил. Если бы она даже закричала, никто бы не смог к ней войти.
– Кто еще знает о тайном ходе?
– Дай мне книгу, если хочешь, чтобы я ответила на твои вопросы.
Книга все так же лежала на полу возле сундука, где Томазина ее оставила, но Вербурга ее не заметила. Томазина старалась не смотреть в ее сторону, чтобы не привлечь к ней внимание Вербурги.
– Нет, сначала ты мне ответишь.
Вербурга так сверкнула на нее глазами, что Томазина испугалась. Она была в полной власти старухи и не чувствовала себя в безопасности. Слишком долго старуха приучала всех видеть в себе безвредную немощную да еще и сумасшедшую служанку.
– Вербурга, ведь ты была подругой моей матери. Так помоги же ее дочери!
– Дочери Лавинии? – зачем-то переспросила Вербурга. – Я все сделаю.
– Спасибо. – Томазина подняла книгу и крепко зажала ее в руках, предложив старухе сесть на сундук. Сама она села на скамью. – У Ника Кэрриера есть причины обвинять Лавинию в колдовстве?
Вербурга потянула носом.
– Мужчины все дураки.
– Но у него, наверное, есть причины?
– Твоя мать любила повеселиться.
– Это я уже слышала.
– Она не любила, когда ей указывали, что делать. Мы тайно встречались в лесу и занимались всем, чем нам хотелось. Мужчины даже близко боялись подойти к Гордичскому лесу.
– А что вы любили… делать?
– Мы ели, пили, придумывали что-нибудь. То же самое, что мужчины делают в пивной.
– А что вы придумывали? Вы колдовали? Делали восковые фигурки?
– Чепуха! – Вербурга даже рассмеялась, и Томазина успокоилась. – Мы же были не девчонки, которые пришли поиграть в куклы. Мы были взрослыми женщинами. Могли же и мы повеселиться! – Она хитро посмотрела на Томазину и жестом указала на нее. – Твоя мать в книге описала зелье гораздо более сильное, чем эль.
– Наверняка.
Томазине припомнилось, как в Лондоне мать варила зелья, чтобы утишить боль. От некоторых у нее начинались видения.
Томазина поняла, что всегда подозревала, еще задолго до нынешней встречи с Ником: интересуясь травами, мать была близка к колдовству. Граница между добропорядочной женщиной, исполняющей свои обязанности в кладовой, и коварной знахаркой, варящей зелья, всегда была очень зыбка. От белой магии до черной только один шаг…
– Дай мне книгу.
– Еще несколько вопросов.
– Ты хочешь, чтобы я рассказала тебе о том, как упала твоя мать? Дай мне книгу – и я все тебе расскажу.
По правде сказать, Томазина собиралась спросить совсем о другом, но она решила, что еще успеет узнать о сестре. Она перелистнула несколько страниц, но не отдала книгу Вербурге.
– Ты мне не доверяешь.
– Еще чего!
Вербурга хмыкнула, когда Томазина вновь принялась листать страницы. Собственно, она держала книгу вверх тормашками и не могла ничего прочитать. Вербурга, насколько она поняла, читать совсем не умела.
Томазине не терпелось расспросить ее о падении матери, о яде, подсыпанном Лэтаму, о сестре и еще о многом другом, поэтому она положила раскрытую книгу себе на колени.
– Мама упала не случайно, – сказала она. – Я вспомнила. Ричард Лэтам ее столкнул, а Джон Блэкберн тоже там был и все видел.
Вербурга издала свой неприятный каркающий звук, означавший всегда очень много разного.
– Господин Блэкберн там был и не был. Он так напился, что после вообразил, будто сам ее столкнул.
Томазина приняла это к сведению, чтобы потом подумать над этим всерьез.
– А почему они ссорились?
– Из-за твоей матери, конечно! – Вербурга, казалось, была в восхищении от власти Лавинии над мужчинами. – Они оба желали ее. И она с обоими спала уже много лет, но Джон Блэкберн только в ту ночь узнал, что не он один владеет ею.
И еще отец Ника, с горечью подумала девушка. Она не собиралась обсуждать с Вербургой отношения своей матери с управляющим, но то, что он жестоко обидел миссис Марджори, она не могла забыть. Однако Томазина постаралась сосредоточиться на других вещах.
– Мы с Дженнет потом ухаживали за твоей матерью, и она взяла с нас клятву молчать. А еще она подсказала нам, что тебе дать, чтобы ты обо всем забыла.
Томазина не сразу поняла. Если бы ей об этом сообщили неделю назад, она пришла бы в отчаянье, а теперь лишь удивилась, что мать могла сотворить такое со своим ребенком.
– Ричард Лэтам любил всякие тайны, – продолжала Вербурга. – Он заставил господина Блэкберна плясать под его дудку, внушив ему, что это он чуть не убил твою мать.
Неудивительно. Ведь Лэтам мгновенно сообразил насчет денег.
– О господине Парсивале он тоже кое-что знал, да и о своем брате тоже.
– Меня не касаются секреты господина Парсиваля и Майлса. Меня интересует только моя мать. Зачем она скрыла правду? Она ведь была очень больна. Никогда больше уже не ходила.
– В Лондоне она нуждалась в деньгах?
– Ну…
Вербурга понимающе кивнула.
– Она молчала, чтобы сохранить жизнь себе и тебе.
– Лэтам хотел убить нас обеих?
Вербурга промолчала.
Тогда Томазина набрала полные легкие воздуха и выдохнула:
– Кто из них отец моей сестры? Блэкберн или Лэтам?
Вербурга даже отпрянула от неожиданности.
– Сестры? – Она так замотала головой, что Томазина испугалась, как бы старуха чего-нибудь себе не повредила. – У тебя нет сестры.
– Есть! – Томазина встала и постаралась как можно незаметнее положить книгу на кровать подальше от глаз Вербурги. – Ты должна сказать мне правду, если хочешь получить книгу.
Вербурга тихонько завыла, но Томазина подошла к ней и встряхнула ее за плечи. Старуха открыла глаза и встретилась взглядом с Томазиной, но у нее так дрожали губы, что она не могла говорить.
– Вербурга, матушка послала меня сюда помочь моей сестре. Ты
должнасказать мне все, что знаешь. Помоги мне найти ее!
Вербурга вырвалась из ее рук.
– Все мы сестры.
Прежде чем Томазина успела ее остановить, Вербурга выскочила в тайный ход и закрыла за собой панель.
Томазина торопливо искала какую-нибудь кнопку с этой стороны и ничего не находила. Тогда она решила бежать обычным путем и перехватить Вербургу возле спальни Ричарда Лэтама. По крайней мере, она должна взглянуть на содержимое железного ящика! Наверняка именно в нем Лэтам спрятал письмо ее матери.
Она бросилась из комнаты на внешнюю лестницу, как раз когда в ворота въезжали всадники, и Томазине пришлось переменить планы, потому что всадниками были Эдуард Парсиваль и хорошо одетый господин – наверняка коронер.
Вернувшись в комнату, Томазина вновь взяла в руки книгу. Она была открыта на странице, которая особенно заинтересовала Вербургу. В ужасе от того, что она узнает, Томазина стала читать.
Корень безумия. Потом было что-то непонятное. Дурман. Все три травы были подробно описаны.
«У корня безумия нежные стебли, большие листья и цветы в виде колокольчиков. Если их понюхать, можно заснуть, – писала Лавиния, – а то и умереть.»
Второе растение тоже было «с цветами в виде фиолетово-синих тусклых колокольчиков. От его черных ягод тоже засыпаешь, а порошок из листьев и корней, если развести его в вине, избавляет от боли в висках.
Колокольчики дурмана похожи на белые чашечки, а ягоды круглые. Если понюхать цветы, то это может вызвать сонливость. Соком лечат воспаление и ушибы. Листья дурмана полезны при лечении свежих ран.»
Ничего страшного, подумала Томазина. И принялась читать следующий раздел, в котором ее мать подробно разъясняла, как соединять эти три травы; в конце Лавиния писала: «Натереть мазью лоб и подмышки для ощущения полета. Потом будет долгий сон в течение ночи и дня, сопровождаемый яркими видениями плясок и полетов».
10
В коридоре рядом с большой залой Ник слышал, как Майлс объявлял Фрэнси и Констанс последние новости.
– Обвинение еще никому не предъявлено, – он говорил это слишком весело для человека, у которого убит брат.
– Когда они позволят его похоронить? – спросила не менее весело вдова. – Он уже начинает вонять.
Чтобы предупредить следующие вопросы, Ник открыл дверь, и следом за ним вошел Эдуард Парсиваль со своим письмоводителем.
Они сопроводили коронера в спальню Ричарда Лэтама, куда были согласно обычаю приглашены все местные мужчины от двенадцати лет, из которых он выбрал понятых. Избранные должны были осмотреть останки Ричарда Лэтама, а письмоводитель все их выводы записать. Сам коронер уже провел осмотр и даже приказал раздеть труп, чтобы собравшиеся сами убедились в отсутствии ран, кровоподтеков, пятен от удушья и прочих следов насилия. Он-то, по-видимому, склонялся к тому, что насилия не было, но Эдуард Парсиваль в качестве мирового судьи мог сказать и свое веское слово.
– Вы
можетепоклясться, что видели восковую фигурку и что она испугала вашего брата? – спросил Парсиваль Майлса.
– Фигурку? – переспросила Фрэнси. – Что еще за фигурка?
Майлс осушил кубок и наполнил его снова, прежде чем ответил с явной неохотой. Потом последовали еще вопросы. Наконец они были исчерпаны, и Парсиваль, эта невежественная дубина, принялся распространяться о колдовстве.
– У нас уже давно ходят слухи, что в Гордичском лесу проводятся шабаши ведьм. – Парсиваль помолчал, желая удостовериться, что все его слушают. – Я бы не выполнил свой долг до конца, если бы не принял во внимание возможность колдовства. Коронер не нашел следов насильственной смерти. Я тоже поначалу думал, что он умер, вероятнее всего, от обжорства, однако ближайший родственник умершего вправе заявить о насильственной смерти. Ваши показания, господин Лэтам, заставляют меня обсуждать возможность убийства с помощью колдовства. Вскоре состоится очередная сессия суда, и я должен тщательно все обдумать, о чем прошу и всех вас, прежде чем вы в присутствии многих понятых обвините кого-нибудь в смерти господина Ричарда Лэтама.
Парсиваль раздражал Фрэнси своей глупостью и напыщенностью, и Ник был с ней вполне согласен.
– У Агнес и у меня есть кое-что сказать по этому поводу, – перебила она Парсиваля. – Сейчас в Кэтшолме живет человек, у которого есть все основания мстить Ричарду Лэтаму.
Ник представлял, что будет дальше, но был бессилен этому помешать. Он рассчитывал, что Томазину не сразу обвинят в убийстве Лэтама только из-за того, что он пытался убить ее мать.
В Кэтшолме много людей имели основания верить, что Лавиния была ведьмой.
По знаку хозяйки вперед вышла Агнес. Не упоминая об избиении Констанс, она повторила слова Томазины, произнесенные ею в комнате невесты, а потом пересказала разговор в комнате Фрэнси сразу после убийства. По словам Агнес, Томазина заявила, что ее мать теперь отомщена.
Парсиваль встрепенулся.
– Кто такая Томазина Стрэнджейс? Я ее не знаю.
Последовали объяснения, изобиловавшие двусмысленностями. Никто прямо не сказал, что Лавиния была ведьмой, но все так прозрачно намекали на это, что даже Парсиваль догадался. Ник удивился: ведь никто даже не попытался объяснить, почему Томазина считает, что Лэтам хотел убить ее мать. В сущности, о падении Лавинии с лестницы даже не упомянули.
Движением руки Парсиваль призвал всех к молчанию.
– Вы подтверждаете слова своей служанки? – спросил он, уставясь на Фрэнси.
– Да. – Казалось, Фрэнси ничуть не заботит, что она посылает Томазину на смерть. – Более того, за два дня до смерти Ричарда Лэтама я видела, как Томазина несла по коридору восковую фигурку. Теперь мне кажется, это была та самая фигурка, о которой вы говорите.
Майлс выпрямился, будто хотел что-то сказать, но вместо этого налил себе в кубок вина.
– Она прятала ее в складках юбки, – продолжала Фрэнси. – Словно боялась, что ее кто-нибудь увидит.
Ник, сжав кулаки, молчал. Он не понимал, зачем Фрэнси врет, но у него не было доказательств невиновности Томазины. Он тоже видел ее в тот день, но не мог поклясться, что у нее в руках ничего не было.
– Ладно, – сказал мировой судья, пытаясь осмыслить новые факты. – Ладно. – Он весь покрылся потом. – Я не могу обвинить ее в колдовстве. Я никого не могу преследовать по закону как ведьму. После смерти короля Генриха это стало невозможным. Даже если она убила его своим колдовством, это все равно не преступление.
– А колдовство – не ересь? – спросила Фрэнси. – Пусть с ней разбирается церковь.
– Все ереси отменены в начале правления королевы Елизаветы.
– Вы хотите сказать, что она будет гулять на свободе, совершив убийство?
Ник в растерянности смотрел на свои руки. Благодаря раздраженному вопросу Фрэнси он вдруг осознал, что еще есть надежда, хотя и сам не понимал, откуда она взялась. Он хотел, чтобы Томазина избежала наказания, несмотря на ее чудовищное преступление. Даже если забыть о колдовстве, у Томазины были основания убить Ричарда Лэтама. Она боялась его возмездия за неосторожно произнесенные слова и решила первой нанести удар.
Но эту мысль Ник сразу же выкинул из головы. Несмотря на все, что он знал о ее матери, несмотря на утверждение Фрэнси, будто она видела ее с фигуркой в руках,
он никак не мог поверить, что Томазина Стрэнджейс способна на убийство.
– Единственное обвинение, которое я могу предъявить, – это убийство при помощи яда, – сказал Парсиваль, – конечно, если яд найдут.
– В Италии тела убитых разрезают на куски, – не совсем внятно проговорил Майлс. – Говорят, заглянув внутрь человека, можно сказать, от яда он умер или от болезни.
– У нас такого не делают. Это Англия. – Парсиваль выпрямился и постарался убрать живот. После этого он обратил внимание на Констанс. – Миссис Лэтам, вы почему-то все время молчите. Вы ели то же, что и ваш супруг?
Констанс сильно побледнела.
– Я плохо себя чувствовала и совсем не ела.
Тогда Парсиваль повернулся к Нику.
– Эта женщина, о которой здесь говорили, могла отравить еду? У нее была такая возможность?
– Она оставалась дома, – сказала Фрэнси прежде, чем Ник успел ответить. – Томазина… Она упала и ушибла голову, поэтому она осталась дома, почти совсем одна, ведь все остальные были в церкви.
– В кухне она не была одна, – с раздражением заявил Ник.
Он хотел еще что-то добавить, но Парсиваль остановил его взмахом руки.
– Я сам поговорю с поваром, – объявил он и вышел вместе с письмоводителем из большой залы.
Все молчали.
Однако вскоре Майлс, откашлявшись, сказал:
– Парсиваль боится, что она ведьма, ведь это не сулит ему ничего хорошего.
Констанс согласилась с ним.
– Он, по-моему боится, как бы она не лишила его мужской силы.
Казалось, ее забавляет эта мысль. Майлс посмотрел на Фрэнси.
– Вы уверены, что видели ее с фигуркой в руках?
– Наверное, я ошиблась.
– Наверное, я тоже ошибся. И фигурки не было.
Ник едва поверил своим ушам. Майлс признался, что сочинил историю с фигуркой! Впрочем, это было вполне возможно. Майлс думал только о себе, как и его брат, но был глуп, поэтому и сочинил страшную историю, не предусмотрев последствий. Но Фрэнси… Ник не знал, что ему думать о Фрэнси.
Когда он посмотрел на хозяйку Кэтшолма, она вздохнула и сказала:
– Если Томазина воспользовалась ядом, никто больше не будет замешан. Мне очень жаль, что я поторопилась с фигуркой. Ладно, теперь все равно поздно начинать сначала. – Она пожала плечами. – Теперь это не имеет значения.
– Колдовство в Англии законно, – пробормотал Майлс. – Кто бы мог подумать?
– Ради Бога! – не выдержал Ник. Он почти кричал. – Ведь речь идет о Томазине Стрэнджейс, которую могут осудить за преступление!
Фрэнси с любопытством посмотрела на него.
– Ник, она твоя любовница? Ты поэтому волнуешься за нее?
– Нет, Фрэнси, она не моя любовница. Но когда мы были детьми, она была мне почти сестрой, да и вам тоже.
– Ее мать частенько отбирала у меня мои привязанности. Но Томазина? По правде говоря, она была настырным ребенком. Да я с ней почти и не виделась.
– Тогда ради ее матери подумайте, в чем вы ее обвиняете!
Фрэнси долго смотрела на Ника, потом рассмеялась. Вскоре у нее из глаз потекли слезы.
Поняв, что эта истерика надолго, Ник вышел из залы.
Утром следующего дня Марджори Кэрриер узнала обо всем, что творилось в Кэтшолме. Ник не хотел ничего говорить, но она настояла на своем. Потом она сказала ему, что он дурак, если не поговорил с Томазиной после того, как Парсиваль допросил ее. И все-таки пока еще ее не взяли под стражу. Уже хорошо.
Едва она замочила белье, как раздался стук в дверь и на пороге появилась Дороти Джерард. Дородная и глупая в девицах, она вышла замуж в двадцать шесть лет и за восемь лет родила шестерых детей. С первых дней замужества она взяла привычку пересказывать миссис Марджори все сплетни, но в этот день она была надоедливее обычного.
– Я очень боюсь, миссис Марджори. – Она поправила платок на груди, потом стала мять грязный передник.
Платье на ней, впрочем, тоже было не первой свежести.
– Кого это?
Марджори набрала в ковш воды и плеснула ею в пса, который прибежал следом за ней. Пес, поджав хвост, вернулся на место.
– Констебля.
– Ну, Дороти, ты же знаешь, он делает вид, что не замечает, как ты варишь пиво.
В Гордиче все сочувствовали Тому Джерарду и давали ему подзаработать лишние деньги.
– Да при чем тут это?
Она смотрела на Марджори несчастными глазами, и Марджори нетрудно было понять, в чем дело.
– Дороти, может быть, не стоит говорить об этом со мной?
– А у кого мне еще спросить, что мне делать?
Губы у нее задрожали, и Марджори поняла, что соседка в самом деле нуждается в ее помощи.
Запасясь терпением, Марджори налила себе и ей по кружке грушовки и приготовилась слушать.
Медленно, с трудом подбирая слова, Дороти Джерард шепотом повела свой рассказ. Она слышала о восковой фигурке и боялась, как бы женщин, встречавшихся в Гордичском лесу, не обвинили в колдовстве, приведшему к смерти Ричарда Лэтама.
Марджори нахмурилась. Ник говорил ей, что Майлс наверняка все выдумал, но зачем он это сделал, знал только он один. Она достала из буфета солодковый корень и стала его жевать.
– По крайней мере, Томазина Стрэнджейс не принимала участия в наших сборищах…
Марджори удивилась такому началу.
– Рассказывай.
– Да нет, ничего особенного.
– Есть, есть особенное, – стояла на своем Марджори.
Дороти опять принялась рассказывать, и у Марджори глаза на лоб полезли, когда она дошла до ночи после Дня урожая. Тринадцать женщин пришли в Гордичский лес и вызвали духа. Когда еще раз будет полная луна, он придет опять, и та, которая говорила от его имени, заявила, что ему нужны кое-какие страницы из книги Лавинии Стрэнджейс.
– А вчера пустили слушок, что осталось только найти травы.
– Какие травы?
– Да не помню. Какой-то корень, еще что-то и вроде бы дурман.
Марджори испугалась.
Что-то странное было в появлении духа в Гордичском лесу и в его поведении. Во-первых, Марджори не поверила в духа. Пусть сера, пусть дым, но дьявол-то тут при чем? Марджори сама знала, как это делается: бывала на ярмарках. Еще она вспомнила, что когда в последний раз здесь были «Актеры лорда Саффорда», они что-то такое представляли с духом, появляющимся из дыма и пламени. Трюк для дураков.
– Как я себя ругаю, – вслух проговорила Марджори, в первый раз осознав, что, покинув своих подруг и соседок после отъезда Лавинии, она отдала их во власть другой женщины, менее щепетильной, чем она, решившей продолжать дело Лавинии. – Впрочем, еще не поздно все поправить.
– Ты хочешь к нам? Но у нас теперь все по-другому.
Это как раз было ясно и без объяснений. Детские голоса, о чем-то возбужденно спорившие, положили конец их разговору. Иокаста явилась вместе со всем выводком Джерардов. Они все запыхались и что-то прятали.
Наверное, угрей, решила Марджори.
– Больше не будем об этом говорить, – тихо сказала Марджори, – но когда опять будет полная луна, не удивляйся, если вас прибавится в числе.
Дороти вздохнула с облегчением и благодарностью, но вряд ли так радовалась бы, знай она, что задумала Марджори. Пора со всем этим кончать. Следующее сборище в Гордичском лесу должно стать последним.
А вслух Марджори сказала:
– Я тебя провожу и заберу Иокасту. Пожалуй, мы с ней нанесем визит соболезнования вдове Лэтам.
Когда Марджори и ее гостья выходили из дома, Ник проскользнул в него через заднюю дверь.
Он совсем не собирался за ними шпионить, но, услыхав, что Дороти боится констебля, не мог не остановиться и не послушать, в чем там у нее дело.
Теперь он очень сожалел о своем порыве.
Оказывается, его мать тоже была последовательницей Лавинии Стрэнджейс! Его мать… Ник сел в кресло и попытался разобраться в том, что услышал. Она раньше участвовала в сборищах ведьм и вновь собиралась в Гордичский лес.
По крайней мере, хоть Томазина не из их числа! Ему было приятно это услышать, но теперь его беспокоило то, что она имела отношение к книге, о которой говорила Дороти. Ник представления не имел, убедился Парсиваль в невиновности Томазины или нет, и сообразил, что пора ему об этом узнать. Он вышел из дома через ту же заднюю дверь и отправился к Томазине.
Она выглядела усталой, когда открыла ему.
– Господин Парсиваль сказал, что ты защищал меня. Значит,
тебямне надо благодарить за мою свободу. И еще за то, что ты сказал ему насчет шишки на голове. Парсиваль не мог отрицать, что она у меня есть.
– Что еще там было?
Томазина шире открыла дверь и впустила его в комнату. Стесняясь друг друга, они держались на почтительном расстоянии, и Томазина, кашлянув, сказала, что ей запрещено покидать Кэтшолм, поскольку она все-таки под подозрением. После этого она призналась, что сообщила мировому судье о том, что у Фрэнси было больше причин убивать Ричарда Лэтама.
– Ты ему сказала, что Фрэнси била Констанс? Что она была любовницей Лэтама?
Он разозлился, не в силах забыть свой долг верности госпоже.
– А что мне было делать? Фрэнси ведь вообще все врет…
– Не было никакой фигурки?
– Не было! И я ни разу не сказала о мести за смерть своей матери. Если она сама не отомстила, то и я не собиралась этого делать.
Ник ей поверил. Но, к несчастью, обвинение прозвучало и Парсиваль его слышал. И ради собственной безопасности ни Майлс, ни Фрэнси не откажутся от своих слов, иначе возникнут опасные вопросы.
Он молча смотрел, как она в волнении шагает по комнате, а потом опускается на колени перед сундуком.
– Здесь есть кое-что интересное, – сказала Томазина, прерывая его размышления.
Она выдвинула потайной ящичек и достала то, что могло быть только книгой Лавинии.
Томазина встала с колен и протянула ему книгу.
– В тот день, когда мы… встретились в саду, эта книга лежала открытой на странице с описанием ядовитой травы. Не знаю точно, но думаю, убийца Ричарда Лэтама нашел в ней, что искал.
Она сделала довольно опасное для себя признание, чем окончательно убедила Ника в своей невиновности. Он взял толстую книгу, переплетенную в кожу, и повертел ее, вспыхивая каждый раз, когда их руки соприкасались. Но ведь он пришел сюда как друг, во имя прежних добрых отношений – по крайней мере, он старался убедить себя в этом.
Все страницы были исписаны убористым почерком. Рука Лавинии. Значит, Томазина не имела отношения к записям матери.
– Смотри! – Он перевернул еще одну страницу, и Томазина побледнела. Рисунок был на месте, зато описание исчезло.
Ник потрогал неровно оборванную страницу. Он не сомневался искренности пораженной Томазины.
– Я прятала книгу! – твердила она. – Ник, мне страшно! Я не убивала Лэтама! Я даже не знаю в точности, что это за трава и где она растет! Тому, кто вырвал страницу, было наплевать на меня.
Ник просмотрел книгу до конца.
– Нет еще двух страниц. Ты помнишь, что там было?
Томазина посмотрела и горько вздохнула.
– Описание мази, которая дает ощущение полета.
У нее было совершенно растерянное выражение лица.
– Из чего она делается?
– Я помню, Ник, потому что только вчера читала. Туда входит дурман. Вербурга открывала книгу как раз на этих страницах.
Ник совсем перепугался, вспомнив разговор матери с Дороти Джерард.
– Но ведь Вербурга не умеет читать!
– Знаю.
– И она немного не того.
– Нет, Ник, тут ты ошибаешься. Она только прикидывается дурочкой, а на самом деле не глупее нас с тобой.
Ник мало виделся со служанкой Констанс в последний год, чтобы верить или не верить Томазине, однако позволил себе усомниться в сказанном.
– Она не могла вырвать страницы.
– Не могла ни при мне, ни потом, потому что я спрятала книгу. А вчера, когда господин Парсиваль меня допрашивал, могла. Я как раз просматривала книгу и хотела показать ему. Но он прислал за мной констебля, и я решила не рисковать, пока не узнаю, что у него на уме. Естественно, я ничего ему и не сказала.
– Книга была здесь, а тебя здесь не было? Вербурга пришла, но ведь она не умеет читать… впрочем, ей и не надо этого уметь. Тут все нарисовано.
Томазина покачала головой.
– Это не Вербурга. Я ее видела. Она тоже ждала допроса. И повар, и другие слуги ждали. Когда я вернулась, я опять спрятала книгу, но больше ее не открывала.
– Значит, здесь кто-то был, но это не служанка.
– Кто?
– Не знаю.
Ник подумал о Фрэнси, не понимая, зачем ей понадобилось оговаривать Томазину. Ему не хотелось подозревать хозяйку Кэтшолма в неблаговидных поступках, но он не мог избавиться от ощущения, что она тоже каким-то образом имеет отношение к сборищам в Гордичском лесу. Когда-то она была очень близка с Лавинией. Это он знал наверняка.
– Ник!
Опять все вернулось к женщинам из Гордичского леса, к его матери и Лавинии… Не желая ничего ей рассказывать и чувствуя, как его все сильнее тянет к ней, он решил бежать от нее, пока не натворил чего-нибудь непоправимого.
– Жаль, что ты не можешь уехать, но если Парсиваль запретил, у тебя нет выбора. Будь осторожна.
Он помедлил в дверях, чтобы посмотреть на нее, изо всех сил и наперекор здравому смыслу желая остаться с ней и защитить ее. У нее был ужасно несчастный вид, пока она не вытащила из кармана юбки кинжал с искусно выделанной рукояткой, который он уже видел раньше.
