Всё возможно, детка

      С моей точки зрения, вне зависимости от моих политических симпатий, премьер - это такой человек, который имеет полное право заявить перед любой аудиторией все, что угодно: например, что ему нравится печенка с луком или что больше всего на свете он любит играть на дудуке. Другое дело, что пристрастие нашего нынешнего премьера к игре на гитаре уже ни для кого не новость; по-моему, он упоминает об этом в каждом интервью. Обратив внимание Джо на этот факт, я получил весьма аргументированную отповедь.
      – У среднего обывателя память короткая, - заявила моя собеседница. - И потом, перед молодежной аудиторией нам следует сделать упор на то, что премьер-министр играет именно на электрогитаре, а не на каком-нибудь там деревянном старье в ансамбле с испанскими кастаньетами, как это делают всякие старые хрычи. Молодежь от этого зевает так, что челюсти сводит.
      Я продолжал благоговейно кивать и соглашаться, раздумывая при этом, не пора ли уже выразить свое восхищение, расцеловав Джо в задницу. Впрочем, довольно быстро она дала мне понять, что считает аудиенцию законченной.
      Вот сижу я дома, пишу дневник и все не могу поверить, что именно мне, Саму Беллу, выпала удача стать творческим руководителем историче ского телевизионного события: встречи самого премьер-министра в прямом эфире с представителями поколения Next. Мы с Тревором провели остаток дня, пытаясь придумать хлесткий, привлекающий внимание заголовок для рекламных роликов. Мысль Тревора все время крутилась вокруг одной и той же конструкции: «Премьер-министр встречается с маленьким народом», но, по-моему, это уже перегиб. Зрителей такой заголовок, может, и привлечет, но, пожалуй, они подумают, что премьер намерен встретиться с гномами.
      Должен признать, что вся эта затея заставила меня полностью изменить отношение к моей работе. Я имею в виду, что, работай я где-нибудь на частном канале, мне ни за что не предложили бы организовать передачу с участием самого премьер-министра. И потом, мне только что пришла в голову мысль, что теперь, имея некоторое представление о потайных пружинах, приводящих в движение сложный механизм канцелярии на Даунинг-стрит, я бы мог написать сценарий политического триллера. Не беда, что опыт общения с властными структурами у меня пока еще небольшой. Главное, поймать вдохновение, а дальше дело само пойдет.
      Нет, все-таки классно работать на старой доброй Би-би-си. Когда Мудозвон предложит мне работу, я смогу небрежно отказаться. Еще не хватало, чтобы я у этого урода кусок хлеба клянчил.
 

      Дорогая Пенни.
      Ты только представь себе! Сегодня Сэм почти что был на приеме у премьер-министра. Когда он мне рассказал, я ушам своим не поверила. Вот это действительно круто. Я просто горжусь им. Вообрази только: я, оказывается, замужем за человеком, у которого есть дела с самыми высокопоставленными людьми в нашей стране, и судя по тому, как он мне описал, дела эти он ведет на редкость успешно. Единственное, что меня во всей этой истории немного огорчает, - это тот факт, что если у нас так и не будет детей, то мне даже некому будет в старости рассказывать, как их папа однажды чуть было не встретился с премьер-министром. Нет, все, нужно брать себя в руки и гнать прочь такие мысли.

 
      Дорогой я.
      Сегодня - очередная хорошая новость. Мне дали добро на то, чтобы я «организовал» сдачу анализа спермы на дому! Да-да, оказывается, сперматозоиды, если держать их в тепле, выживают вне пределов человеческого организма (неважно, чьего) в течение примерно часа. Если за это время я сумею доставить искомую субстанцию в клинику, то для анализа не имеет никакого значения, где именно я соскреб эту субстанцию с кулачка в баночку. Отличная новость.
      После работы я заехал к доктору Куперу и взял у него специальную простерилизованную баночку (не в чайной же чашке везти анализ в лабораторию). Проще, конечно, было бы приобрести точно такую же в аптеке, но я просто не представляю, как можно попросить какую-нибудь шестнадцатилетнюю девчонку-продавщицу продать баночку для спермы. Доктор Купер решил воспользоваться предоставившейся ему возможностью обеспечить меня полным набором советов и консультаций. Он поинтересовался, в курсе ли я, каким именно образом следует получать нужный для анализа материал. На это я заметил, что еще не впал в маразм и вполне в состоянии вспомнить, как это делается, хотя, возможно, некоторые важные детали в моем организме успели слегка заржаветь (как-никак, а прошло уже три или даже четыре дня с тех пор, как я в последний раз играл соло на однострунной бас-гитаре). Чтобы окончательно успокоить доктора, я заверил его, что все пройдет (или, правильнее сказать, выйдет) должным образом.
      Должен признаться, вариант «домашней мастурбации» пришелся мне как нельзя по душе. Во-первых, я вроде бы совсем успокоился, а во-вторых, мне это просто по-своему интересно. Как-никак, пожалуй, впервые за всю жизнь я займусь рукоблудием на абсолютно законных основаниях. Нет, это действительно невероятно, особенно если вспомнить, сколько раз за последние лет двадцать пять я делал это втихаря от других, сколько раз мне приходилось врать и выкручиваться (я имею в виду - в детстве), когда кто-нибудь почти застукивал меня на месте преступления. И вот теперь - надо же было такому случиться - «овладеть собой» мне не только позволено, но даже предписано, и не кем-нибудь, а Национальной службой здравоохранения. Вот уж ирония судьбы в чистом виде. Я даже подумал, не позвонить ли маме, чтобы посвятить ее в столь забавную ситуацию, но боюсь, она в такой прикол не въедет.
 

      Дорогая моя Пенни, подружка по переписке!
      Сэм просто возгордился выданной ему баночкой и носится с ней как с писаной торбой. После долгой суеты он водрузил ее на каминную полку в гостиной. Ни дать, ни взять - приз, выигранный в дартс где-нибудь в ближайшем пабе. Надеюсь, у него хватит ума не заняться добыванием материала для анализа прямо здесь. По-моему, ванная больше подходит для этой цели. Я, кстати, строго-настрого велела ему представлять себе не кого-нибудь, а только меня, когда он будет заниматься этим делом. Вообще, если отбросить шутки в сторону, должна признаться, что мне все это совершенно не нравится.
      Сегодня я удочерила маленькую гориллу. Ее зовут Гертруда. Объявление о том, что можно стать ее приемными родителями, я вычитала в газете, которую купила в Кэмдене. Нет, конечно, никто не приведет Гертруду к вам на дом, но за 90 фунтов вам пришлют ее фотографию и сер тификат об удочерении. Таких, как Гертруда (то есть этот вид обезьян), на всей планете осталось всего 650 экземпляров. Господи, что же мы делаем с этим миром?Это просто ужасно.
      Когда я рассказала обо всем Сэму, он посмотрел на меня этаким понимающим и сочувственным взглядом, отчего я, конечно, взбесилась, потому что мой поступок был продиктован только моей гражданской позицией и высоким уровнем экологического сознания. И ничем иным! Впрочем, надо сказать, что Гертруда на фотографии получилась просто очаровашкой: такая маленькая, такая беззащитная, такая прелесть, лапочка. По-моему, потраченные 90 фунтов того стоят.

 
      Дорогой идиот.
      Сегодня на работе все обернулось немного не так, как я того ожидал. «Немного не так» на самом деле означает, что я оказался в полном дерьме. Осознавать это особенно тяжело, учитывая то состояние эйфории, в котором я находился после своего триумфа на Даунинг-стрит.
      Сижу я, значит, на работе и пытаюсь вникнуть в суть заявки на игровое шоу, присланной, естественно, Эйденом Фьюметом от одного из его «гениальных» комиков. Чушь, конечно, редкостная; Более того, чушь абсолютная и потому еще более гнетущая. Если не ошибаюсь, суть игры состоит в том, что участники должны угадать своего партнера, нюхая носки других игроков и рассматривая их выставленные в дыры в специальной стенке голые задницы. По мнению автора, особую пикантность должно привносить участие гомосексуальных и лесбийских пар. Более того, как утверждается в заявке, это свидетельствует о важности, альтернативности и продвинутой привлекательности столь блестящей идеи.
      В общем, я уже было занес привычным движением штампик с надписью: «Интересно, но скорее подходит Пятому каналу», чтобы раз и навсегда поставить для себя крест на этом идиотском предложении, как вдруг зазвонил телефон. Старательно делая вид, что ее ничто не смущает, Дафна сообщила, что со мной хочет поговорить некто, назвавшийся Мудозвоном. «Отлично», - мелькнуло у меня в голове. Мудозвон всегда относился ко мне несколько покровительственно и чуть свысока, и я как никогда обрадовался возможности сообщить ему, что больше не позиционирую себя как участника рынка рабочей силы, занимающегося активным поиском. С какой радостью я пошлю его искать себе хороших редакторов где- нибудь в другом месте! «Вот-так то, старина Мудозвон, - скажу я ему, - упустил ты редкий кадр для своего канала. Знаешь, что мне предложили на родимой Би-би-си? Я теперь с подачи, кстати, не кого-нибудь, а главного редактора-координатора канала, назначен эксклюзивным продюсером программ с участием премьер-министра. Сам понимаешь, от добра добра не ищут, и с Би-би-си мне уходить нет никакого резона».
      К сожалению, шанса выдать старому приятелю победную тираду мне не представилось.
      – Здорово, Сэм, - послышался в трубке знакомый голос Мудозвона. - Извини, что не ответил вовремя. Был бы очень рад пообедать с тобой, старина, но, к сожалению, все ближайшие выходные я занят - еду кататься на лыжах. Но что-то мне подсказывает, что приглашение было адресовано не мне. Оно начинается с обращения «Дорогой Найджел».
      О боже.
      О боже, боже ты мой.
      Меня бросило в жар, потом я покрылся холодным потом, а в следующую секунду озноб и жар навалились на меня одновременно.
      Я перепутал конверты!
      Нет, это уже не комедия! Это просто фарс. Такое можно было прочитать только в каком-нибудь самом идиотском сценарии! Так нет же, меня угораздило вляпаться в это наяву.
      Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы разобраться во всех перипетиях этого нехитрого сюжета. Если я умудрился отослать приглашение на обед Мудозвону Томкинсу, значит, послание, в котором я распространяюсь о желании покинуть болото, именуемое Би-би-си, неизбежно попало в руки…
      На телефоне замигала лампочка. Дафна сообщила еще об одном звонке. По ее почтительному и серьезному тону я сразу понял, что дамоклов меч уже навис над моей головой. В данной ситуации действовать надо предельно осторожно, чтобы не порвать тот самый спасительный и в то же время ненадежный волосок.
      – Сэм, главный редактор-координатор на второй линии.
      С Мудозвоном я особо не церемонился:
      – Извини, Мудила, больше говорить не могу, я в полном дерьме!
      Я нажал кнопку на аппарате, и меня тотчас же окатило ледяной волной. В голосе Найджела было столько холода, словно доносился он не из трубки, а из задницы пингвина.
      – Сэм, мне тут передали письмо, в котором вы называете меня мудозвоном.
      – Это была ошибка.
      – Разумеется, - согласился Найджел, - это была весьма серьезная ошибка, приятель.
      Он сообщил мне, что был польщен, когда я обратился к нему за советом насчет того, не уйти ли мне со службы на Би-би-си. Его немало заинтриговало мое желание узнать его мнение, стоит ли мне, как я выразился в своем письме, «попробовать пуститься в самостоятельное плавание, то есть другим курсом». Затем меня поблагодарили за откровенность и за непредвзятый анализ ситуации, сложившейся в нашей компании. Более того, начальник пообещал внимательно обмозговать все мои соображения и сделать из них самые правильные выводы.
      Щелчок. Короткие гудки. Конец связи.
      Вот и все. Ни тебе «до свидания», ни упоминания о том, как оценены мои усилия по согласованию передачи с Даунинг-стрит. А я, между прочим, отправил Найджелу по электронной почте подробный отчет о том, как идет работа.
      Что я, спрашивается, должен был делать? Оставить все как есть? Невозможно. Я выскочил из-за стола и бросился по коридору по направлению к кабинету главного редактора-координатора. Как известно, здание телецентра круглое В панике я не заметил, как пробежал мимо нужной двери и сделал еще один полный круг. Нет, мне, конечно, уже доводилось совершать такие пробежки, и неоднократно, но это имело место только в тех случаях, когда я был изрядно пьян и никак не мог найти помещение, где наш отдел догуливал рождественскую вечеринку.
      Вняв моим отчаянным мольбам (переданным ему одной из двух ледяных сосулек - полагающихся по штату этому выскочке референток), Найджел соизволил допустить меня в кабинет.
      Я ведь помню (еще помню) этот кабинет в те времена, когда заходил туда без тени страха. Да, тогда мы на Би-би-си чувствовали себя действительно одной семьей. При этом всех старших по должности мы воспринимали не врагами, а кем-то вроде дружелюбных дядюшек и тетушек. У них всех были свои особенности, даже недостатки, но все равно мы относились к ним как к родным.
      Славная у нас была семейка, и старшее ее поколение отличалось особым очарованием. Эти люди всегда мало зарабатывали и немало выпивали. Порой за всю свою творческую жизнь им не удавалось купить ни одной дорогой шмотки или хоть раз сходить к модному парикмахеру. Они проходили свой путь по всем ступенькам служебной лестницы. Этот путь служения компании и зрителям они проделывали пусть и не всегда верными шагами, но честно и усердно, начиная с должности младшего администратора, доходя на пике до продюсера и заканчивая службу в виде этакого реквизита, водруженного где-нибудь в углу служебного буфета или у края барной стойки, будучи слишком пьяными для того, чтобы набраться сил, встать и выбраться из этого бесконечного круговорота. Да, эти неспешные, полускрытые пеленой пьяного тумана деньки ушли безвозвратно. Наверное, это и к лучшему. Ни один из этих добродушных стариков не выдержал бы и минуты в той атмосфере, где приходится жить нам, когда за зрителя борются полтысячи каналов, а деньги рекламодателей так и норовят уплыть к кабельным или спутниковым каналам. Тем не менее я не могу отрицать, что, стоя с дрожащими коленками перед человеком, назначенным контролировать весь наш канал (а ведь этот мудак, как я уже говорил, на два года, мать его, младше меня), я очень пожалел о том, что в этой роли выступает не какой-нибудь насквозь проспиртованный крас ноносый старый пень весом больше центнера, который просто предложил бы мне, молодому засранцу, заткнуться и в другой раз лучше думать, прежде чем разевать рот перед начальством, а главное, забыть обо всем, что случилось, до того, как мне на стол лягут на редактуру сценарии очередных серий «Терри и Джун».
      – Понимаете, Найджел… тут такое дело… - промямлил я, пытаясь побороть головокружение. Чтобы не упасть, я ухватился за «Золотую розу» - главный приз телефестиваля в Монтрё - и чуть не порезался об ее острые лепестки. - Понимаете, произошло ужасное недоразумение. На самом деле я хотел всего лишь пригласить вас как-нибудь поужинать вместе и поговорить о работе…
      В ответ Найджел лишь приподнял одну бровь - не более.
      – То письмо, которое попало к вам, предназначалось совсем другому человеку - Саймону Томкинсу. Да вы его знаете - он выходил на сцену вместе с вами на прошлогоднем телевизионном фестивале в Эдинбурге. Ну, это тот, который сказал, что Би-би-си в последние годы напоминает старую проститутку, пытающуюся заарканить клиента на обочине сверхскоростной автострады средств массовой информации.
      Ну что ж, по крайней мере, в том, что по отношению к такому адресату было использовано нецензурное ругательство, я, по крайней мере, оправдался. Но во всем остальном, боюсь, мои барахтанья лишь способствовали тому, что я увяз в трясине еще глубже.
      – Из того, что вы, Сэм, мне сказали, я делаю вывод, что данное письмо, в котором вы всячески чморите и опускаете Би-би-си (да, он именно так и сказал: «чморите» и «опускаете», несмотря на то, что не сидел в тюрьме, не служил в армии, был белым и даже имел за душой диплом философского факультета Дарэмского университета), следует расценивать как заявление о приеме на работу к одному из наиболее выдающихся независимых телевизионных продюсеров в нашей стране.
      – Ну… - протянул я.
      Ответ, конечно, не был шедевром, но в тот момент ничего лучшего не пришло мне в голову.
      – Что «ну»? - уточнил Найджел.
      Я понял, что он просто так от меня не отвяжется. Нужно было срочно придумывать что- либо более вразумительное, чем «ну».
      – Ну… видите ли, Найджел, это письмо следует скорее расценивать как своего рода исследование ситуации в секторе частного телевидения в настоящее время. Это в некотором роде провокация, на которую я пошел для получения наиболее искренней и точно выражающей истинные чувства независимых продюсеров реакции.
      Я прекрасно понимал, что он не верит мне ни на грош.
      – Ну… а вы получили мои послания по поводу участия в передаче премьер-министра? По моему, переговоры с его канцелярией прошли просто на редкость успешно…
      – Да, я их получил, - перебил меня Найджел, и на этом наша беседа, можно сказать, закончилась, если, конечно, не считать того, что напоследок Найджел «ободрил» меня, заметив, что если уж мне так плохо живется на Би-би-си, то я в любой момент могу подать заявление об уходе, а он со своей стороны может гарантировать, что рассмотрит его в кратчайшие сроки и, более того, примет положительное, устраивающее нас обоих решение. Потом добавил, что здорово разочаровался как во мне, так и в своем умении разбираться в людях. Он, видите ли, всегда считал меня человеком, верным Би-би-си (а кем еще, мать его, он мог меня считать?). В завершение разговора Найджел напел мне старую колыбельную песню о том, что старушка Биб - это одна семья, что работа в нашей корпорации - не часть карьеры, а вся карьера как таковая, и чтобы успешно выстроить ее, от счастливчика, оказавшегося в этих стенах, требуется некоторое количество искреннего корпоративного духа.
      Ну да, конечно, мистер Найджел с «Гранада- телевижн», вы абсолютно правы и, само собой, не устанете все это повторять до того самого момента, когда освободится место кого-нибудь из ушедших на пенсию топ-менеджеров Четвертого канала или мистеру Мёрдоку придет в голову укрепить свою менеджерскую братию на одном из его таблоидных каналов человеком, имеющим опыт работы на государственном телевидении. Вы и тогда повторите, что Би-би-си - это, конечно, семья, но только семья, загнивающая и разлагающаяся изнутри, не способная сохранять далее свое единство. И вот из этой семейки, словно крысы с тонущего корабля, побежали во все стороны те самые уроды, без которых не обходится ни один семейный клан. Возглавит же очередь искателей более легкого и вкусного хлеба, разумеется, Найджел собственной персоной.
      Полагаю, нет нужды говорить, что во время этой милой беседы вопрос о приглашении на ужин даже не затрагивался.
 

      Дорогая Пенни.
      Сегодня получила фотографию Гертруды. По правде говоря, меня несколько разочаровало, что в конверте оказался тот же самый снимок, что и в газете. Я думаю, что для рассылки можно было приготовить хотя бы несколько разных кадров. Это же все-таки не бесплатно делается. Остается утешать себя тем, что присланная копия отличается гораздо лучшим качеством, чем фото в газете.
      Знаешь, Пенни, я вынуждена признать, что несколько обеспокоена возможной реакцией на мой поступок (я имею в виду участие в коллективном удочерении очаровашечки Гертруды) со стороны некоторых людей - например, моей мамы, у кото рой экологическое сознание совсем не так развито, как у меня. С них станется предположить, будто мое участие в этой акции продиктовано всепоглощающим желанием иметь собственного ребенка. Так вот: я со всей ответственностью заявляю, что это не тот случай! Исчезновение горных горилл - это трагедия глобального масштаба, и мое посильное участие в ее решении является поступком гражданским и, я бы даже сказала, политическим.

 
      Дневник!
      Люси вставила в рамку фотографию детеныша гориллы и повесила ее над камином. Когда я поинтересовался, с чего бы это вдруг, она объявила, что мы некоторым образом ее усыновили. Дожили! Честно говоря, я начинаю беспокоиться, оказывает ли неудовлетворенный материнский инстинкт Люси положительное воздействие на ее психику. Но самое интересное даже не в этом. С первого взгляда на этого младенца гориллы (зовут его, кстати, Гертрудой) я ясно понял вот что: эта обезьяна - прямо копия Катберта, сына Джорджа и Мелинды, хотя, может быть, Катберт полохматей будет.
      После работы заглянул в клуб-бар нашей корпорации. В последнее время это заведение наводит на меня тоску. Его перепродали какой-то сети кафе и пабов, и теперь оно называется то ли «Трясуны», то ли «Плясуны». А может, «Ползуны». 
      По правде говоря, я не в состоянии запомнить это название. Всякий раз, как мне приходит в голову прочесть, что написано на картонках, подкладываемых под пивные кружки, выясняется, что я уже слишком пьян, чтобы разбирать печатный текст. Другое дело - чайный домик, в который превратили бывший бар Первой студии. Чай так чай. И я прекрасно знаю, что называется эта забегаловка «Приют бродячего актера». Ну, да дело не в этом. Захожу я, значит, сегодня в бар и натыкаюсь на Джорджа и Тревора. Они что-то оживленно обсуждали, но, заметив меня, замолчали на полуслове. Ситуация получилась весьма неловкая. Я-то понимаю, к чему все идет. Ясное дела, история о том, в какое дерьмо я вляпался по собственной оплошности с главным редактором-координатором, уже стала всеобщим достоянием. Ждать осталось совсем недолго: скоро этот сюжет (слегка обработанный) выплывет в какой-нибудь передаче в виде комедийной репризы или особо веселой подставы в «Скрытой камере». Для меня, понятно, добром это не кончится.
      Остается утешаться тем, что эти прискорбные события заставили меня совершенно забыть о предстоящем анализе спермы.
 

      Дорогая Пенни.
      Сэм сегодня явно не в духе. Видно, что он здорово переживает по поводу конфликта с этим выскочкой - главным редактором-координатором канала. (Кто, как не полный кретин, мог потратить семь миллионов государственных денег на экранизацию «Поминок по Финнегану»? «ПОМИНКИ ПО ФИННЕГАНУ»! Представляешь себе, Пенни? Ну, что там экранизировать? Это и читать-то невозможно. В дорожной карте Бирмингема и то проще разобраться. А тут - семь миллионов! По-моему, вышло по миллиону фунтов на каждого потенциального зрителя. Я позволила себе эту шутку на прошлогодней рождественской вечеринке. Джордж хохотал просто до упаду, зато Сэм как в воду глядел: он еще тогда поморщился и незаметно одернул меня, посоветовав думать, прежде чем шутить, а еще лучше - и вовсе прикусить язык.)
      Мне действительно очень жаль Сэма. Он явно здорово переживает из-за того, что случилось, но я просто не представляю, как ему помочь. Странный он все-таки человек (как, впрочем, и все мужчины). Судя по его поведению, никакая помощь ему не требуется. Все, что ему нужно, - это чтобы его оставили в покое и не мешали читать газету (черт бы ее побрал!). Случись такое со мной, мне нужно было бы внимание, всяческие проявления сочувствия, настойчивые попытки утешить меня и развеселить. Я вообще считаю, что люди должны относиться друг к другу с большим вниманием и участием. А Сэм, наоборот, не требует никакого сострадания к себе, но и не слишком спешит проявить заботу о других. Иногда это бывает очень неприятно, особенно когда мне действительно нужны помощь и участие. Сегодня я попыталась завести разговор на беспокоящую его тему - хотя бы для того, чтобы дать ему выговориться и, может быть, прийти к каким- нибудь конструктивным выводам. Не тут-то было! Он знай себе потягивал пиво и отпускал идиотские шуточки насчет того, что если у нас все- таки будет ребенок, то ему придется идти работать лет с семи, потому что, видите ли, его семья будет жить в беспросветной нищете. Ха-ха-ха. Очень смешно. А если серьезно, то впечатление такое, будто скоро мы действительно будем не только бездетной парой, но еще и малообеспеченной семьей, нуждающейся в льготах и пособиях. Замечательная перспектива.

 
      Дорогой Сэм.
      Ну что ж, дело сделано. Супружеский визит к кулачку можно считать успешно состоявшимся. Прошло все, правда, не так гладко, как можно было бы ожидать, учитывая мой огромный опыт в этой области, но все-таки результат достигнут: искомый образец был получен. Даже как-то смешно думать об этом: мои собственные сперматозоиды находятся сейчас где-то вдалеке от меня и томятся в ожидании какого-то там исследования. Бедненькие! Наверное, совсем сбились с толку в незнакомой обстановке, не понимают, что происходит, и только тычутся в разные стороны, вопросительно изгибая хвостики. Надеюсь, за ними там будут хорошо ухаживать, не дадут перегреться или, наоборот, простудиться насмерть где-нибудь на сквозняке. По-моему, нет ничего особенного в том, что я испытываю своего рода отцовские чувства к этим штучкам, которые еще так недавно были частью меня.
      Получение материала для анализа потребовало от меня не только физических усилий, но и некоторого нервного напряжения. Дело в том, что сначала мы с Люси решили, что она будет присутствовать при сеансе мастурбации. Может, даже протянет мне руку помощи (фигурально выражаясь). Придумала все это, конечно, она сама. Ей, видите ли, ужасно не понравилась мысль, что я буду заниматься сексом без нее - пусть даже и с самим собой. Она была твердо убеждена, что за все это время я ни разу не вспомню о ней и направлю все свои эротические фантазии на кого- нибудь другого - скорее всего, на Вайнону Рай- дер. Вот блин, она ведь абсолютно права! Именно так все и обстоит. Не пойму только, что в этом плохого или непонятного. Переспать с Люси я могу каждую ночь, а вот заняться сексом с Вайноной мне позволено только в том единственном случае, когда нужно сдать сперму на анализ. Я попытался объяснить все это своей супруге, добавив, что психологи давно уже устаиовили бесспорный факт: разнообразные и не подавляемые эротические фантазии представляют собой абсолютно нормальную часть здоровых моногамных сексуальных отношений. Разумеется, обсуждать это с Люси оказалось гиблым делом. Кончилось все тем, что она не на шутку на меня обиделась. По- моему, это просто полная чушь.
      Вот ведь женщины! Ну что ты с ними будешь делать! Они на самом деле могут вообразить, что человек может изменить жене, даже занимаясь онанизмом в полном одиночестве! Это просто какая-то раннехристианская нетерпимость и прямолинейность в толковании заповедей. Слава богу, у меня хватило ума лишний раз не доставать Люси и не сообщать ей, что я собирался пригласить на эту виртуальную «групповуху» Тиффани из «Жителей Ист-Энда», Коррс и еще Эмму - Бэби Спайс.
      Впрочем, несмотря на все свои обиды, Люси, как я уже упоминал, решила, что ее участие в данном мероприятии будет иметь ключевое значение. Проснувшись сегодня утром, я пошел в гостиную и взял с каминной полки баночку для анализа. Я вручил Люси драгоценный сосуд, а сам, снова завалившись на кровать, взялся за свое подозреваемое в некоторой ущербности мужское достоинство, а Люси открыла баночку и сразу же выставила ее в предполагаемый сектор обстрела. Она явно полагала, что извержение вулкана произойдет прямо в ближайшие секунды.
      Так вот: спешу сообщить всем тем, кому это может быть интересно, что занятия мастурбацией на публике (особенно когда эта самая публика опаздывает на работу и проявляет всяческое нетерпение по поводу того, что еще не завтракала) - совсем не такое уж легкое дело. Нет, конечно, мы с Люси когда-то пробовали развлекаться таким образом - и одновременно, и по очереди, - но это делалось, так сказать, в режиме отдыха, в виде одной из сексуальных игр, и уж конечно, абсолютно спонтанно, а не по заранее утвержденному сценарию. Мы могли просто захотеть этого и исполнить свой эротический каприз. Но чтобы мастурбировать с какими-то утилитарными целями - нет уж, извините. Знаешь что, дорогой дневник, я тебе честно скажу: занимаясь этим делом, я сегодня просто охренел (в прямом и переносном смысле слова). Чего стоило само по себе это зрелище! Я стою на коленях на кровати, Люси - передо мной с баночкой в руках: ни дать ни взять - нищенка, клянчащая подаяние. Но самое главное, что при этом ничего, абсолютно ничего не происходит. Люси, надо отдать ей должное, быстро просекла, что что-то не так, и честно постаралась по мере сил исправить дело: она старательно отработала свое, сначала постонав и поохав, принимая при этом передо мной эротические позы, потом стала гладить себя по груди и другим аппетитным местам, и наконец, плюнув на все, сама взялась за дело двумя руками. По правде говоря, даже не знаю, кто из нас двоих чувствовал себя в это время большим идиотом. Не прошло и полминуты, как я почувствовал, что Люси все это надоело и она думает только о том, чтобы успеть позавтракать и накраситься перед уходом на работу. Я ценю ее такт и самообладание. Судя по всему, ей стоило огромных усилий не смотреть без конца на часы. В общем, довольно скоро мне стало ясно, что так у нас с ней ничего не получится. Я, конечно, люблю ее, и больше того - она меня по-прежнему возбуждает, но даже после десяти лет совместной жизни не каждый сможет преодолеть неловкость и смущение в такой ситуации. Ну, не получалось у меня ничего, хоть ты тресни, и в конце концов я перебазировался в другую комнату, чтобы подбодрить своего бедного старого зверька в одиночестве.
      То, что такой оборот дела пришелся Люси не по вкусу (хотя она это всячески отрицает), я понял сразу. Но, с другой стороны, что мне оставалось делать? Мастурбировать без эрекции не имеет смысла, а как добиться эрекции в таких условиях-я ума не приложу. У кого, спрашивается, хоть что-нибудь может встать, когда собственная жена раздраженно пялится на твой член и приговаривает негромко, но вполне отчетливо: «Ну давай, давай скорей, уже ведь четверть девятого. Что, теперь я, значит, тебя совсем не возбуждаю?»