— И всегда останусь откровенным, ваше величество. Итак, вы знаете, чего я хочу и какую цену я заплатил, чтобы этого добиться.

— Но знаете ли вы, чего я хочу от вас в обмен на исполнение ваших желаний?

— Нет, ваше величество, не знаю, но хочу знать.

Король посмотрел на Алана:

— Ваш сын хорош собой. А чего стоят его храбрость и ратное умение! Оборона этого холма против такого натиска Эйка — подвиг, невероятное свершение! Я не возражаю против его женитьбы на леди Таллии, если вы от своего имении от имени наследника поклянетесь поддерживать все мои начинания…

Прежде чем Лавастин открыл рот, принц вскочил и неверной походкой побежал в темноту. Король сделал движение, желая последовать за ним.

— Ваше величество, позвольте мне. — Алану показалось, что он понял причину бегства принца. Король согласно кивнул, и Алан тоже кинулся во тьму.

Он сделал лишь несколько шагов, когда рядом возникла Лиат.

— Что случилось? — спросила она. В ее взгляде была тревога, как у пса в грозу.

— Ничего серьезного, — тихо сказал он, успокаивая ее прикосновением. — Но лучше я пойду один. Вряд ли он захочет, чтобы ты видела его, когда ему плохо. — И он зашагал дальше.

Лиат кивнула и вернулась к «орлам».

Алан со своими людьми догнал принца за пределами лагеря. Сангланта тошнило. Когда рвота прекратилась, он отряхнулся.

— Слава Богу, никто не видел, — страдальчески пробормотал он.

Алан рискнул приблизиться. Он положил руку на плечо принца, который от прикосновения вздрогнул и заворчал, как собака.

— Тихо! — сказал Алан твердо, как сказал бы своей собаке. Принц, казалось, опомнился. — Когда долго голодаешь, нельзя есть сразу много сытной пищи, говорила моя тетя Бел. Она долго была моей тетей, — поправился он, обращаясь к своей совести.

— Ты кто? — спросил принц странным хриплым голосом, казавшимся скорбным, хотя хозяин его был лишь истощен и болен. Он уже достаточно пришел в себя, чтобы вытереть рот тыльной стороной ладони.

— Я сын Лавастина.

Снова залаяли псы, принц поднял голову и принюхался, затем вздрогнул и снова превратился в человека.

— Боже милостивый, освобожусь ли я хоть когда-нибудь от цепей Кровавого Сердца?

— Это ошейник. — Алан не знал, почему он говорит так свободно. Может быть, этот полудикий принц не внушал ему такого пиетета, как король. — Трудно стряхнуть влияние Кровавого Сердца, пока эта штука на шее.

— Ошейник напоминает мне, что он со мной сделал, напоминает, как он меня называл. — В голосе принца слышалась горечь, и Алан ему глубоко сочувствовал.

Но даже Алан не был свободен от любопытства.

— А как он называл?

Принц лишь покачал головой:

— Спасибо за доброе отношение. Я уже могу вернуться. Они вместе вернулись к королевскому столу, где монарх потягивал вино, а подданные налегали на еду с добросовестным усердием людей, сгорающих от любопытства, но понимающих, что хозяину не придутся по вкусу их вопросы. Принц с преувеличенной осторожностью сел и еще более осторожно стал отпивать из чаши и подолгу жевать маленькие кусочки мяса и хлеба. Иногда его ноздри вздрагивали, он вскидывал голову и осматривал собравшихся, как будто услышав какой-то рассердивший его шепот. Больше никаких происшествий не последовало, все от души ели, веселились и пили, не боясь, что вино иссякнет.

— Ты держался хорошо, уверенно. Я могу гордиться тобой, — говорил Лавастин сыну, когда они устроились в палатке, взятой для них у придворных меньшего ранга. — А вот принц Санглант скорее похож на одну из своих собак, чем на человека. Наверное, сказывается влияние материнской крови. — Он почесал за ухом Ужаса. Алан обрабатывал рану на спине Страха. Он уже перевязал лапу Рьяного и промыл рану Тоски.

Теперь можно было заняться лицом Лавастина. Кроме собак, в палатке никого не было. Снаружи слышался гомон военного лагеря. Подносили раненых, прибывали и отправлялись разведчики, собирали трофеи. В поле сжигали трупы Эйка и перекликались часовые.

— Он очень страдал, — сказал Алан, потрепав Страха по шее.

— И все же выжил. Говорят, собаки Эйка следовали за ним так же преданно, как когда-то «драконы». Что ты на это скажешь?

Алан засмеялся:

— Что же мне говорить, если я сам весь в собаках. Лавастин хмыкнул:

— И то правда. — Он зевнул, потянулся, но вдруг охнул. — Конечно, в твоем возрасте у меня после такого дня, как сегодня, не ощущалось ломоты в костях. Странный этот принц Эйка. Взял и отпустил нас, хотя мог убить. С твоей стороны очень дальновидно было отпустить его на волю.

— Даже если я пожертвовал вместо него Лаклингом? — Старый стыд еще жег Алана.

— Кто такой Лаклинг? — Лавастин снова потянулся и зевнул. Потом привязал собак и позвал слугу, чтобы тот снял с него сапоги. — А что случилось с «орлом»?

Алан понял, что о Лаклинге можно больше не говорить.

— Она вернулась к своим обязанностям.

— Хорошо, что ты добился ее доверия, сын. Сдается мне, что женитьба на леди Таллии позволит вам иметь в свите «орлов». Постарайся заполучить ее. У нее есть особенные способности, которые могут пригодиться.

Женитьба на Таллии. Все, что Лавастин говорил после этого, пронеслось мимо Алана, не оставив следа, подобно ночному бризу. Женитьба на Таллии.

Лавастин продолжал рассказывать о том, что Генрих собирается послать за Таллией и привезти ее ко двору, но Алан все еще плохо его слышал. Потом они улеглись. Алан лежал рядом с отцом, закрыв глаза, и перед ним, обжигая мозг, мелькали ужасные сцены битвы. Роза на груди горела. Но постепенно боль стихла, спокойное сопение собак и ровное дыхание отца погасили кошмарные видения и вызвали им на смену лицо Таллии, обрамленное распущенными пшеничными волосами. Его жена. Связанная с ним взаимным обетом, в присутствии свидетелей скрепленным епископским благословением.

Он заснул и увидел сон.

Течение и ветер на его стороне. Он уже чует море и эстуарий. Его восемь людей причаливают к пляжу на западном берегу. Он высылает разведчиков узнать, не рыщут ли солдаты Мягкотелых в поисках Детей Скал. Конечно же, они слишком заняты, они добивают тех, кто бежал в беспорядке, и хоронят своих павших. Печаль отвлекает их.

Конечно, смерть Кровавого Сердца нанесла большой урон Детям Скал, но глупо не извлечь из нее всей возможной выгоды. Ни один из честолюбивых детей Кровавого Сердца не посмел бы убить колдуна, боясь отмщения. Теперь месть падет на другого.

Кто из сыновей вождя выжил в поражении? Кто вообще не дрался под Тентом, еще до этого отправившись в рейдына восток? Все это нужно учесть, прежде чем решить, как и когда действовать.

Старый жрец сидит в брюхе ладьи и поет всяческую чушь, стирая кровь, сочащуюся из раны на груди, и слизывая ее с пальцев.

— Как ты это сделал? — спрашивает он у иссохшего старикана. — Зачем ты это сделал?

— Почему ты так любопытен? — спрашивает старый жрец, изъясняющийся почти исключительно вопросами.

— Кровавое Сердце нашел твое сердце в Рикин-фьолле. Он велел тебе спрятать там его сердце вместо твоего.

— А кто-нибудь найдет теперь мое сердце? — кудахчет старикашка.

Конечно, жрец полубезумен. Все они такие: это цена их могущества.

— Что случится с твоим сердцем? — снова спрашивает он. — Как ты умудрился спрятать сердце Кровавого Сердца в своей груди, если должен был сохранить его во фьолле?

— Неужели он думал, что он умнее меня? — Старый сморчок фыркает, на мгновение в его безумных глазах мелькает коварство. Жрец очень стар, самый старый из всех, кого он когда-либо видел. — Он думал, что я возьму свое старое сердце туда, где может произойти сражение? Ведь меня же могли убить!

— Значит, ты боишься смерти? Проклятие братьев гнезда…

— «Проклятие! Проклятие!» Разве я похож на неоперившегося птенца? Я развернул проклятие. Я украл голос Кровавого Сердца и договорил за него. Хэй! Хой! — Он запел нервно и беспорядочно. Песня напоминала реку, текущую вспять. — Проклятие это падет на того, чья рука направила клинок, пронзивший его сердце. Алалай!

Пожалуй, больше от него ничего не добиться. Он проверяет цепи, которыми скован старик, и обращается к своим солдатам. Половину этих братьев он оставляет караулить суда, остальные отправятся с ним на север, к самому устью реки.

Пятый сын пятого помета, он научился использовать свой опыт, научился учиться. Он был в плену у графа Лавастина, его судно тогда заперли в устье речушки Венну. Больше этого не случится. Если в устье приготовлена западня, он об этом узнает.

Он носом учуял людей, солдат, еще до того как увидел маленькое укрепление на утесе, замаскированное естественными зарослями и срубленными ветками и кустарником. Некоторые растения еще живы, но, пробуя языком воздух, он чувствует вкус и запах гнили.

Братья по гнезду ворчат и ерзают за его спиной, после Тента им больше не довелось сражаться. Он чувствует нетерпение воинов, не обученных ждать. Им придется учиться у него, иначе они погибнут.

Он поднимает руку и делает им знак, приказывая рассредоточиться. Выпрямившись, он размахивается и бьет копьем по щиту. Маленький форт ожил, оттуда послышался шум, люди готовились к схватке.

— Слушайте меня! — кричит он. Он нюхает воздух, пересчитывая их испарения. — Вас всего тридцать, а у меня больше сотни бойцов. Предлагаю вам выбор: драться и умереть, прямо сейчас, этой ночью, или оставить форт, отступить на юг и запад к вашему лагерю и сохранить жизни.

— А если ты обманешь? — кричит один из них. Он видит тень этого человека и чувствует какой-то упругий, упрямый привкус в воздухе.

— Я тот, кого отпустил из плена лорд Алан в Лавасе. Я клянусь честью этого лорда, что не трону вас, если вы сейчас же уйдете и оставите мне форт.

Человек возмущенно плюнул:

— Как может Эйка клясться честью доброго лорда Алана!

Упрямый тип. Время уходит. Скоро подойдут другие ладьи.

— Тогда если среди вас найдется храбрец, пошлите его ко мне, и я буду заложником под его ножом, пока вы неуйдете. Потом он догонит вас, его не тронут. Но решайтесь быстрей, или я атакую.

Они совещаются. Он не слышит голосов, но ощущает их страх, его резкий привкус доносит порывистый ветер. Они понимают, что окружены превосходящим по численности жестоким, беспощадным врагом.

Конечно, они согласны. Иначе — смерть. Мягкотелые всегда хватаются за жизнь, даже если это собачья жизнь. Как и престарелый жрец, они боятся смерти, боятся перехода во фьоллы небес. Почему же не использовать этот страх против них?

Вот вышел один из них. Он подходит к нему и подставляет горло под его нож. Люди поспешно, но организованно покидают форт, уходят в ночь, посеревшую от лунного света. Его солдаты занимают форт и спускаются к берегу. Кричат. Внутри форта установлены машины. Он с нетерпением смотрит на человека перед ним. Наконец тот опускает нож.

— Я запомню тебя, — говорит человек. Он поворачивается и бежит за своими, как будто опасаясь стрелы в спину. Действительно, один из его братьев по гнезду поднимает лук, соблазнившись легкой добычей. Он подпрыгивает к стрелку и резким ударом сбивает прицел.

— Слабак ты! — кричит обиженный брат.

За неуважение и неподчинение — смерть. Взбунтовавшийся брат, истекая кровью, оседает наземь, а он оборачивается к остальным:

— У кого есть вопросы? Неподчинения я не потерплю. Я хочу завершить то, чего не смог Кровавое Сердце, который не захотел учиться у Мудроматерей.

Он молчит. Кровь убитого брата орошает его ноги, огонь жизни угас, его поглотила земля. Все молчат.

— Пора двигаться дальше, — приказывает он, уже оценив серьезность графской засады. Хитрый человек этот граф. Достойный противник.

Скоро прибывают другие ладьи, исход Эйка после смерти Кровавого Сердца, крушения его власти и армии продолжается. Он бесстрастно наблюдает, как они исчезают в темной воде.

Скоро вода Везера выбросит на берег осколки ладей и тех, кто доплыл до берега от цепей и столбов. Тех, кто не обнажит перед ним глотку, его солдаты убьют.

Потом он снимет цепь и уйдет на север, вернется в Рикин-фьорд, но сейчас он должен уничтожить как можно больше соперников.

Из уходивших в поход на Тент домой вернутся немногие, но выжившие будут принадлежать ему.

Его сторонники работают быстро и ловко. Из маленького форта он наблюдает, как Сердце Старика, луна, покидает небо, уходит за горизонт на западе; как загораются звезды, глаза самых древних Матерей; равнодушно глядят они на поток Везера, на спящую землю. Во фьолле небес, в долине черного льда, лишь холод внемлет их неспешной беседе, длящейся многие жизни. И все же они прекрасны.

Лиат не могла заснуть.

Отправив Хатуи отдыхать, она заступила на вахту вместо нее. По обычаю, один из «орлов» должен был стоять на дежурстве вместе с королевскими гвардейцами.

Из-за полнолуния звезды были почти не видны. Она пыталась вспомнить, что говорил ей Па о расположении звезд, но не могла сосредоточиться.

Санглант жив.

Жив.

Но он так изменился… Или нет?

— «Орел».

Ночной ветерок донес слабый шепот. Лиат повернулась на голос.

Появились два стражника с факелами. Третий вел мула, на котором ехала женщина в одеянии священника. Остановившись поодаль, она выжидающе смотрела на Лиат.

Девушка подошла.

Это оказалась сестра Росвита. На сей раз спокойствие изменило священнице. Она пыталась сохранять невозмутимость, но ее выдавал лихорадочный блеск в глазах.

— Я думала, что вы ночуете в обозе…

Росвита спешилась и знаком отпустила слугу. Тот отошел в сторону, остановившись в нескольких шагах.

— Это так, но мне было необходимо встретиться с вами, при такой луне можно передвигаться и ночью.

— Но в лесах еще могут скрываться Эйка!

— Оказалось вовсе не так далеко, как я опасалась. Никаких Эйка мы не встретили. Мне надо с вами поговорить, «орел». Хвала Владычице, что я вас встретила.

Лиат с замиранием сердца смотрела, как Росвита вынимала из притороченного к седлу мешка что-то завернутое в полотно. Она сразу поняла, что это.

— Как вам удалось?.. — выдохнула она. Язык плохо повиновался.

— Вы догадались, что внутри? Можете не отвечать: вижу, что догадались. Я помню, вы читаете по-дарийски… — (Лиат всегда считала Росвиту образцом спокойствия и невозмутимости, но сейчас выдержка изменила священнице.) — И почему я должна отдать ее вам?

Будучи гораздо моложе и сильнее клирика, Лиат могла бы просто вырвать у нее книгу и убежать, но девушка не двигалась.

— Это все, что мне осталось от отца.

— Ваш отец был математиком?

Нет смысла лгать: Росвита, конечно, читала книгу.

— Да.

— А кто вы, «орел»?

— Сирота. Безродная. Все, что у меня есть, — это «орлы». Прошу вас, сестра. Я никому не могу причинить вреда.

Росвита подняла взгляд к небу, как будто пытаясь спросить ответа у звезд:

— Я не могу держать ее у себя.

— Как она к вам попала?

— Неважно.

— Что вы смогли… — Она испуганно замолчала. Сопровождающие Росвиты передавали друг другу кожаную бутыль. Пахло медовухой.

— Я не читаю по-джиннски, — сказала Росвита. — А четвертый язык мне вовсе не знаком. Я мельком заглянула в дарийский и аретузский тексты, и этого оказалось достаточно, чтобы понять, в чем дело. Храни вас Владычица, дитя! Почему вы простой «орел»?

— Мне это предложили…

— Вулфер?

— Да. Он спас меня от Хью.

Росвита протянула книгу Лиат. Та схватила ее и прижала к груди.

— Пожалуй, она по праву принадлежит вам, — тихо сказала Росвита. — Молю Бога, чтобы я не раскаялась в содеянном. Но нам с вами нужно о многом поговорить. Ваша бессмертная душа в опасности. Кто такие Семеро Спящих?

— Семеро Спящих… — Лиат мучительно пыталась вспомнить. — «Остерегайтесь Семерых Спящих», — так написал отец в книге. Я ведь знаю только то, что он писал или говорил.

— Вы не читали об этом у Евсевии в «Истории Духа»?

— Нет, я не читала Евсевию.

— Во время преследования дайсанитов при императоре Тианотане семь молодых людей из святого города Саиса удалились в пещеру, чтобы укрепить свой дух перед мученической кончиной. Но пещера чудесным образом закрылась, и они заснули долгим сном.

— До каких пор?

— Евсевия не говорит об этом. Но я слышала еще кое-что. Знаете брата Фиделиса из Херфордского монастыря?

— Нет.

— «Дьяволы принимают личину магов и ученых и соблазняют меня знанием, чтобы выведать, знаю ли я секреты Семерых Спящих». Это слова Фиделиса, — процитировала Росвита.

— Были они… — Лиат запнулась. Подул ветер, и она вдруг вспомнила преследовавшего ее на пустынной дороге дэймона. Она содрогнулась. — Не знаю, что мне делать, — испуганно пробормотала девушка. — Па говорил: «Самый страшный враг тот, которого не видишь».

Росвита подняла руку для благословения:

— Вам следовало бы серьезно подумать о посещении монастыря святой Валерии.

— Как? — пробормотала Лиат, представив себе строгую матерь Ротгард. — Искусство математики запрещено.

— Запрещено. Тем не менее необходимо уметь разбираться в нем. Мать Ротгард, конечно, не тот наставник, у которого я бы хотела учиться. Она не обладает ни терпением, ни душевной теплотой. Но ни разу я не слышала, чтобы она использовала свои знания во зло. Если не можете довериться мне, обратитесь к ней. Подумайте хорошенько. — Росвита оглянулась на своих слуг. — Мне надо возвращаться к обозу, пока меня не хватились. Скоро утро.

Она еще раз внимательно посмотрела на Лиат, как бы стремясь проникнуть ей в душу, затем отвернулась и позвала слуг.

Росвита уехала, а Лиат осталась стоять, крепко прижимая к себе книгу. Громадный филин бесшумно приземлился неподалеку от входа в шатер короля. Лиат вздрогнула. Некоторое время большие золотистые глаза птицы внимательно разглядывали девушку, затем филин взмыл в небо и исчез.

— Лиат.

Конечно, он знал. Она не обернулась.

— Ты украла книгу. — В его голосе сквозило удивление. — Я покинул поле, как только стало ясно, что мы победили, и пошел к обозу. Книги уже не было. Как ты это смогла? Какой магией?

Она не ответила. Он рывком развернул ее к себе и, размахнувшись, сильно ударил. Солдаты у входа повернулись в их сторону, но, увидев благородного лорда, они остались на месте. Их это не касалось.

О Владычица, он использовал колдовство. От чего же защищал ее Па? От какой магии? Почему он не защитил ее от Хью?

— Черт возьми, Лиат! — Его охватила ярость. — Это моя книга. Ты моя рабыня. Повторяй за мной, Лиат: «Я твоя рабыня, Хью». Ты никуда не денешься от меня.

Неужели он успел так завладеть ее душой, что теперь может безнаказанно помыкать ею?

Она беспомощна. Ей никогда не избавиться от него.

Он больно сжимал ее плечо. У девушки подкосились ноги.

— Скажи это, Лиат.

Совершенно раздавленная, она смогла только прошептать:

— Санглант.

Выползавшие по ночам крысы обгладывали кости. Царапанье их когтей о каменный пол вырвало его из дремоты.

Ему не хотелось открывать глаза. Почему Бог мучит его, посылая такие сны? Зачем мать прокляла его жизнью? Лучше умереть, чем видеть во сне, что Кровавое Сердце мертв, а он свободен. Такие сны лишают его последних сил.

Собаки завыли.

— Тихо, сын, успокойся. — Слова были произнесены голосом отца. Чья-то рука нежно погладила его волосы, как это делал отец, когда он, будучи еще ребенком, тяжело переживал смерть вырастившей его няньки. Она умерла от тифа. Он не желал отходить от ее ложа, несмотря на приказы отца, боявшегося, как бы он не заразился. Но он не заболел.

Ни одна известная болезнь не коснется его.

Теплая рука снова коснулась его волос.

Он вскочил и тут же присел от неожиданности. Он лежал на мягкой кровати в королевском шатре. Отец сидел на походном стуле рядом с его ложем. Неподалеку спали двое слуг. Больше в шатре никого не было. Король откинул волосы со лба Сангланта и, улыбнувшись, ласково сказал:

— Поспи еще немного.

— Нельзя. Они убьют меня, если я засну, — прошептал он. Генрих покачал головой:

— Кто убьет?

— Собаки.

Король глубоко вздохнул и положил руку на плечо Сангланта:

— Сын, ты больше не пленник Кровавого Сердце.

Санглант молча поднес руку к железному ошейнику.

— А это надо снять, сын. — Король приложил чистый кусочек ткани к исцарапанной шее Сангланта. На груди Генриха сверкнула золотая цепь — символ королевского происхождения.

— Ну если не хочешь спать, съешь что-нибудь.

— Чтобы не позориться на людях, — проворчал Санглант, опуская голову.

Но Генрих лишь улыбнулся:

— Ребенком ты был такой же. Не так уж плохо всегда сохранять бдительность. Иногда мне кажется, что наши князья не лучше твоих собак — вечно грызутся между собой. Иные из них не прочь вцепиться в горло и мне, если я покажу слабость.

— Благородный лорд со свитой, — с горечью сказал Санглант, вспомнив насмешку Кровавого Сердца.

— Мы можем перерезать им глотки…

— Нет! — Он вскочил. — Они сохранили мне верность. Как мои «драконы».

— Сядь! — приказал Генрих. Санглант опустился на другой стул. Рядом стоял маленький столик с корзиной хлеба и миской свежих лесных ягод. — Мы не будем их убивать. Они сидят на цепи, потому что легко перегрызают кожаные поводки. Они будут служить тебе напоминанием.

Санглант взял миску с ягодами и с наслаждением вдохнул их аромат, затем отломил кусочек хлеба. Очень хотелось есть, но нельзя было сразу набрасываться на еду.

— Напоминанием о чем? — спросил он.

— О князьях и лордах королевства.

— Зачем мне о них знать? — Он вертел в пальцах хлеб. Генрих наклонился к нему и понизил голос. Санглант замер с поднесенным ко рту куском хлеба.

— Мы должны подумать, как сделать тебя королем после меня.

Санглант положил хлеб.

— А зачем мне быть королем?

Генрих не успел ответить, ветер донес голос Лиат, в котором слышался страх и отчаяние. Она зовет его.

Опрокинув стул, он выскочил наружу. Охрана едва успели отскочить. Он знал, куда бежать.

Какой-то благородный лорд крепко держал ее мертвой хваткой.

Санглант сорвал его руку с плеча девушки.

Прошли годы, но он не забыл это лицо.

— Хью! — Санглант отпустил его руку. Хью отступил на шаг. Он был взбешен. Санглант чувствовал запах его ярости.

— Прошу прощения, милорд принц. Этот «орел» служит принцессе Сапиентии, и я как раз хочу доставить ее обратно.

— Волоком?

Голос Хью стал вкрадчивым, но это только еще больше разозлило Сангланта.

— Нет, она сама хочет идти со мной. Ведь правда, Лиат?

В ответ девушка отпрянула и прижалась к груди Сангланта.

— Лиат! — повелительно произнес Хью. Он привык, чтобы ему повиновались, и впадал в ярость, если кто-то осмеливался ему перечить. — Лиат, ты идешь со мной.

Она издала сдавленный звук и крепче прижалась к Сангланту.

Принц почувствовал, что теряет контроль над собой. Из его горла вырвалось низкое рычание.

Хью струсил и отступил.

— Знаете, как некоторые вас теперь называют? Собачий принц!

— Пошел вон, — приказал Санглант. Хью смерил его высокомерным взглядом.

— Не мечите бисер перед собаками, — бросил он и зашагал прочь.

Лиат не двигалась. Он обнял ее. Девушка подняла лицо.

Он долго голодал. Он мечтал о ней все это время. Он прикоснулся к ее щеке. Лиат не шевелилась. Они прислушивались к дыханию друг друга.

— Выходи за меня замуж, Лиат, — все, что он мог сейчас сказать. Разве не она обстригла его волосы на берегу реки? Освободила его от Кровавого Сердца? Память о ней спасла его от безумия…

У входа в шатер показался король. Занималась заря: проснулись и защебетали птицы, постепенно гасли звезды.

Лиат отпрянула от Сангланта, почувствовав себя вором, которого застигли на месте преступления.

— Ваше величество! — вырвалось у нее.

Лицо короля окаменело, но голос звучал спокойно и уверенно:

— «Орел», самое время оповестить моего сына Эккехарда и королевскую школу в моем дворце в Вераусхаузене о нашей славной победе. Отправляйтесь немедленно.

— Ваше величество! — начал было Санглант. Но Лиат отступила еще дальше.

— Это мой долг, мне надо идти.

Он не возражал. Он не мог удерживать ее против воли. В кого он превратился! Собачий принц. Так его называют здесь, так называл его Кровавое Сердце. Почему он так уверен, что ее чувства к нему не изменились?

Он всегда был послушным сыном.

Она на мгновение задержалась и резким движением сунула ему сверток:

— Прошу, сохрани это для меня.

Он скорее догадался, чем услышал. Девушка зашагала прочь. Санглант проводил ее глазами.

— Вернемся внутрь, сын, — сказал Генрих. В голосе отца появились новые нотки. Санглант вспомнил нужное слово.

Ревность.

— Я так долго был внутри!

Когда он в последний раз слышал пение птиц на заре? Видел, как меркнет самая яркая звезда? Вдыхал утренний воздух?

Лагерь постепенно просыпался. Начиналась утренняя суматоха. Возле дальних палаток она обернулась в последний раз.

— Я забыл, как выглядит солнце на заре, — сказал Санглант, глядя ей вслед. — Как сладок утренний воздух.

— Что это она тебе дала?

Обещание. Но вслух он этого, конечно, не сказал.