ОПАСНЫЕ ВОДОВОРОТЫ

Дьякон лорда Уичмана каждое утро служила мессу, завершая службу приевшейся фразой: «От ярости Эйка избави нас, Господи».Этим утром после молитвы Анна остановилась возле кожевенных мастерских, чтобы взглянуть на Матиаса — просто чтобы еще раз убедиться, что он жив.

Не вполне здоров, но жив. Он никогда не жаловался на боль в ноге, хотя едва мог ступать на нее. Он никогда не рассказывал, как сломал ногу. Он вообще не говорил о своем плене. После спасения он тяжело болел, а когда выздоровел, оказалось, что нога срослась неверно, с неестественным сдвигом, и теперь он хромал, как старик, опираясь при ходьбе на толстую палку, а во время работы держал вес на здоровой ноге и чистил шкуры, полусидя на табурете. У него была верная рука, работал он быстро, поэтому после восстановления мастерской его взяли туда, несмотря на увечье. За работу Матиас дважды в день получал пищу.

Анна ускользнула, прежде чем он успел ее заметить. Матиасу не нравились ее походы в лес, но то, что она приносила вместе с объедками, которые получал маэстро Гельвидиус за свои песни и саги, позволило им пережить зиму и раннюю весну. Сейчас, когда на см сну весне уже наступало лето, на лугах и полянах появились первые ягоды, грибы и всевозможные полезные растения. Некоторые насекомые тоже были съедобны, а если ты голоден, заметила Анна, то и очень вкусны.

Маленькая Хелен росла, но все еще не говорила. Маэстро Гельвидиус постоянно жаловался, но регулярная, хоть и довольно скудная пища и ежедневный сон на настоящей постели сделали его здоровее, и палка при ходьбе была нужна ему даже меньше, чем Матиасу.

Анна беспокоилась именно о Матиасе.

— То, что я вернулся, — дар Божий. — Больше он ничего об этом не говорил.

Выйдя за частокол, она заторопилась по тропе к западу от полей, на которых под жарким солнцем работали люди. Многие из них, как мужчины, так и женщины, раздевались почти догола: в такую жару было не до божьей скромности. Анна с удовольствием сделала бы то же самое, но в лесу платье защищало от колючек и комаров. Однако жара и прошедшие дожди обещали хороший урожай, и Госпожа Фортуна действительно благоволила к ней в этот день. Она нашла много ягод и грибов, собрала укроп, петрушку, лук и мох для подстилок. К полудню Анна вышла на западную дорогу.

Над широкой дорогой висела неестественная тишина. Мало кто нынче спешил в Стелесхейм. Госпожа Гизела любила порассуждать о величии Стелесхейма до прихода Эйка, когда в ее общинном доме ночевали вельможи, а купцы дрались за право заполучить прекрасные ткани из Стелесхейма. Ничто сейчас не напоминало об этой былой славе. Анна допускала, что все это лишь сага госпожи Гизелы, вроде тех, что рассказывает на пирах Гельвидиус. Но саги Гельвидиуса повествуют о реальных, просто очень давних событиях. Так, во всяком случае, говорит он. А сага госпожи Гизелы вызывала у Анны сомнения.

Анна стояла на солнцепеке на краю заброшенной колеи. Такие мгновения мира были редки, ими хотелось наслаждаться бесконечно. Но над всей этой мирной тишиной постоянно висела угроза Эйка. Анна боялась, что Эйка скоро накопят силы и сотрут Стелесхейм с лица земли. Их было не счесть, как мух на падали. Лорд Уичман каждый день выезжал на охоту за пришельцами, но он уже потерял треть своих солдат. На их место в расчете на военную добычу приходили молодые люди из деревень, но шансов выдержать крупную схватку у него не было: ведь лорд был простым смертным, а его соперниками стали не только дикари, но и колдун.

Но нельзя постоянно думать только о всяких ужасах. Она вздохнула и с удовольствием взглянула на дорогу.

Никто ничего не собирал здесь, на краю леса и дороги. Она нашла заросли пижмы, которую можно добавлять в настилаемый на пол камыш, чтобы изгнать блох. Вдоль канавы прямо из стоячей воды густо росла крапива. Она рвала ее, обернув руку подолом. Добыча была уже и в платке, и в подоткнутом под пояс подоле, и в складках юбки.

Напевая себе под нос какую-то мелодию, Анна не услышала того, что должна была услышать. Она почуяла это ногами, погруженными в приятную прохладу грязи. Она почувствовала шаг марширующей армии. Слишком поздно услышала Анна скрип повозок, голоса людей, ржание лошадей и лай собак. Эйка обогнули Стелесхейм и наступали с запада, где обороны не было.

Прижав к себе собранные сокровища, она рванулась под защиту деревьев.

— Эй! Девочка!

Это был человеческий голос, и она, заколебавшись, обернулась.

«Никогда не раздумывай!» — учил Матиас.

Но к этому случаю слова Матиаса не относились.

Застыв на месте, Анна выронила несколько стеблей пижмы.

— Далеко ли до Стелесхейма, дитя? — спросил голос. Вопрос задал не призрак, а реальный человек из плоти и крови, в кожанке и толстом кожаном колпаке, со щитом и копьем. Его сопровождали такие же спутники. Она слишком удивилась, чтобы ответить сразу.

Солдаты. Во главе с благородным лордом на прекрасном сером коне. Они шли, ничего не опасаясь, и лишь случайно заметили стоящую у края дороги девочку. Над ними реяли три штандарта: два черных пса на серебряном фоне, красный орел и серая башня, на которой сидел черный ворон.

Наконец к ним пришла армия.

В эту ночь ни Анна с Хелен, ни Матиас не смогли протиснуться в зал, чтобы посмотреть на знатных вельмож. Желающих поглазеть было слишком много. Прибывшие солдаты вперемешку с местными жителями образовали плотную толпу, и пришлось пробраться к углу зала снаружи, где можно было подсматривать и подслушивать сквозь щели в стене.

— Сквозь гул голосов до Анны донеся знакомый речитатив Гельвидиуса, затянувшего давно знакомую ей песнь из «Елениады»: Смолкли гости царя Сикея, обернувшись к прекрасной Елене. Жаждали слышать они рассказ о судьбе Илиона. О многих страданьях его и о страшном защитников роке.

— Глянь, — прошептал Матиас.

Из зала вышла молодая женщина. В темноте лицо ее казалось покрытым сажей. На ее плечи был накинут серый плащ с кровавым подбоем и значком с изображением орла.

— «Орел» короля, — пробормотал восхищенный Матиас. — Личный гонец короля, надо же! Вот и я мог бы стать таким, — тон его стал печальным, — если бы не нога.

Выбравшись из толпы, женщина-«орел» остановилась поодаль, в нескольких шагах от племянницы госпожи Гизелы, которая вышла немного раньше.

— О Боже, он по-прежнему издевается над Вергилией, — вырвалось у «орла».

— Вы о ком? — спросила племянница Гизелы, смахнув что-то с ресниц и повернувшись к «орлице».

— Я о нашем древнем сказителе. Но не стоит жалеть об этом. Чудо, что он выбрался живым из Гента.

Племянница Гизелы пристально поглядела на «орла» и, поколебавшись, спросила:

— Вы были в Генте до конца?

Ответом был прямой спокойный взгляд, похожий на взгляд статуй Эйка, на взгляд самой племянницы, когда тетка вручила ее лорду Уичману как награду:

— Да, увы. Принц умер как герой.

— Еще бы, — потупилась племянница, закусив губу и перебирая драгоценную вышивку на своем плаще.

— Прекрасная работа, — сказала «орел». — Здесь, в Стелесхейме, многое изменилось.

— Да. Многое. — Она огляделась по сторонам, но заметила лишь троих детей неподалеку и подалась вперед. — Простите, сударыня, не поможете ли вы мне уйти отсюда с армией, прочь от… — Она запнулась, не договорив.

«Орел» нахмурилась, обдумывая ответ:

— Граф Лавастин разрешает принимать сопровождающих, но только тех, кто не задержит передвижение войск и не увеличит их уязвимости.

— Я хорошо стреляю из лука, стираю, могу готовить на двадцать человек, чинить одежду…

— Скажите, в чем дело?

Этот прямой вопрос испугал племянницу Гизелы. Она замолчала, из глаз полились слезы.

— Тетка отдала меня лорду Уичману, в полное его распоряжение, — почти прохрипела она. — «Орел», умоляю вас, спасите меня, если можете.

Женщина-«орел» замерла, как пораженная громом, но тут же опомнилась:

— Вы освободитесь от него еще до того, как мы покинем Стелесхейм, завтра утром.

Племянница Гизелы продолжала плакать.

— У меня будет от него ребенок. Что с ним станет?

— Не бойтесь, — серьезно произнесла «орел». Она взяла плачущую женщину за руку, другой рукой обняв ее за талию. — Я поговорю с лордом Аланом. Если хотите, ребенка можно будет посвятить Церкви. Уверена, что мать лорда Уичмана даст ему подобающее приданое.

— Вы очень добры ко мне, — пробормотала племянница Гизелы. Она высвободила руку от пожатия утешительницы, но плечи ее оставались согбенными.

— Это было бы лучше, чем то, что могу дать я или что ожидало бы его, будь он брошен на произвол судьбы. А что будет со мной?

— Он ничего вам не подарил?

— Утренний подарок? Он же не собирается на мне жениться, зачем ему тратиться на подарки?

— У благородных лордов и леди принято одаривать партнеров в знак своего расположения…

— Разве их внимание не лучший подарок? — съязвила племянница Гизелы и сгорбилась, как будто от укола в бок. — Нет, друг «орел», это я — подарок ему. Такой благородный лорд дарит подарки лишь невесте в знак обручения. Мне даже принц не делал подарков… — Тут она всхлипнула и на мгновение замолкла.

«Орел» тоже почему-то закрыла глаза.

— Но доброта и искренность уже сами по себе прекрасные дары, — тихо закончила фразу племянница Гизелы. Тут послышался голос самой госпожи Гизелы, зовущей свою племянницу. — Спасибо вам, — закончила она еще в слезах и заторопилась на зов тетки.

«Орел» оперлась на стену, все еще с закрытыми глазами. В сумерках она была почти неразличима на фоне стены — скорее тень, чем живое существо. Анне казалось, что она такая же часть стены, как и дерево, из которого стена эта сделана. Наконец тень шевельнулась и отделилась от стены. Плечи ее расправились, стройная молодая особа сквозь расступающуюся толпу прошла обратно в набитый битком зал.

Сначала Лиат показалось, что она в беседке одна, и внезапная волна скорее возбуждения, чем страха, окатила ее. Чего он от нее хочет? Пир только что закончился.

Собаки, сгрудившиеся вокруг стула, заворчали и подались назад, отступая. Она заметила поднятые брови, выражавшее удивление и непонимание поведения собак. Из тени выступил капитан, подошедший к своему господину.

— Милорд граф, — доложил он, — я прибыл по вашему вызову, как мне велел управляющий. — Голос был хриплым, как у человека, вырванного из сладкого сна. Его действительно разбудили, но он не жаловался, так как полагал, что это было бы наглостью, а наглости капитан, как и сам граф, терпеть не мог.

— Сидеть, Ужас. — сказал граф. Старый пес, поджарый и симпатичный, несмотря на свои ужасающие размеры и стать, послушно уселся. Граф призвал к порядку и других собак — твердо, но без жестокости и суеты. По его тону было ясно, что он относится к собакам не как к близким и любимым существам, нуждающимся в заботе, а как к частям своего тела: с абсолютной и бессознательной уверенностью.

Шатер графа освещался двумя фонарями. Лиат разглядела широкий матрац в углу палатки, скрытый полупрозрачным занавесом, походный стол с кувшином и тазиком на нем. На столбе поблескивала подвешенная кольчуга графа, далее виднелся еще один столб с поперечиной. Вошла служанка со свечой. Граф отмахнулся, и служанка погасила свечу. Затем она взяла кувшин и вышла.

Граф посмотрел на Лиат. Его взгляд встревожил ее. Она знала эти взгляды мужчин. Они выдавали интерес к ней как к самке. Но взгляд мелькнул и погас так же быстро, как была погашена свеча. Этот человек не поддавался безотчетным порывам, он не позволял своим желаниям управлять им. Таких людей она еще не встречала. Если бы ее Па был таким, может быть, они смогли бы оставаться в Куртубе, а не бегать по свету от его страхов. Может быть, тогда его характер не навлек бы на них неприятности в Отуне, откуда их изгнали. Может быть, он смог бы лучше спрятаться, чтобы не дать убийцам выйти на их след в Хартс-Рест.

Тотчас на нее навалилось чувство вины. Не надо так плохо думать об отце. Па был такой, какой был, он сделал для нее все, что смог, защищал ее столько, сколько мог.

И если бы все не случилось так, как этого желали Господин Рок и Госпожа Фортуна, да и Сами Господь и Владычица, то она никогда не встретила бы принца Сангланта, как бы ни коротка была эта встреча.

— «Орел», — граф жестом подозвал ее поближе, — чего вы хотите от моего сына?

Застыв от неожиданности, Лиат уставилась на графа:

— Я ничего не хочу от вашего сына, милорд.

— Но я уверен, что вы находитесь под его особым покровительством. — Взгляд графа стал жестче, он немного подался вперед. — Я не хочу, чтобы его положение осложнилось появлением внебрачного ребенка.

Она почувствовала себя как рыба, вытащенная из воды. Одна из собак тявкнула.

— Тихо, Рьяный, — обратился он к собаке, не отводя взгляда от Лиат. — Мои слуги доложили, что он давал вам деньги.

— Но эти деньги не для меня, милорд.

«А для кого же?» — спросил он взглядом. Она покраснела:

— Это для племянницы госпожи Гизелы.

— Любовница лорда Уичмана?

— Не по собственной воле, милорд.

Ужас заворчал, граф успокаивающе положил руку ему на холку.

— Гм… — Понимание засветилось в бесстрастных глазах графа. — Это напомнило вам» ваше собственное положение при дворе короля?

От стыда Лиат разволновалась:

— Ваш сын — образец честности и порядочности, милорд. Вам не следует подозревать его в том, что вы ему запретили. С моей стороны вам тоже нечего опасаться в этом отношении. Я отдала свое сердце человеку, который, увы, погиб. И я дала присягу Орла.

— Я вам верю, — сказал он так тихо, что она едва услышала. Но она поняла его и без слов и склонила голову, чтобы показать, что ей больше нечего добавить.

— У нас мало времени. — Граф посмотрел на капитана. — Скоро вернется Алан, мы должны закончить до его прихода. Меня интересует туннель из Гента. — Он сделал знак капитану. Тот подошел и поставил на пол перед своим господином две деревяшки из тех, что держал в руках. Они обозначили город. Полоска кожи изобразила реку. — Теперь, «орел», покажите, где, по-вашему, находится туннель. Лорд Уичман говорит, что там есть линия утесов. — (Капитан поставил ломаной линией чурочки, изображающие утесы.) — И дельта реки с двумя рукавами, из которых лишь один судоходный и, возможно, уязвимый…

Она издала неясный горловой звук. Он нетерпеливо взглянул на Лиат:

— Вы хотите о чем-то спросить? Что-то неясно? — Извините, милорд. — Она огляделась, окинув взглядом беседку, но кроме нее, графа, его собак и капитана в ней никого не было. — Может быть, лучше подождать лорда Алана для обсуждения планов?

На лице Лавастина отразилось недовольство, но вместо ответа он взял из руки капитана несколько деревяшек и разместил их пониже утесов в виду города как укрепленное сооружение — форт. Он, разумеется, не обязан объяснять свои намерения подчиненным. Кроме того, Лиат уже поняла причину. Алан делил сны с принцем Эйка. Если один видел жизнь другого, другой, возможно, тоже проникал в его жизнь. Лавастин не мог рисковать. Нельзя было дать Кровавому Сердцу проникнуть в его замыслы, даже если для этого нужно было отстранить сына.

— «Орел», — он вручил ей шнурок, — можете показать туннель, как вы его себе представляете?

Она взяла шнур и присела перед картой, рассматривая ее.

— Я видела карты во дворце халифа в Куртубе, умею их читать, — убеждала она себя.

— Куртуба… — Реакция графа вовсе не поощряла Лиат к воспоминаниям. Она не знала, что Алан рассказал о ней отцу, и не хотела случайно выдать ни его, ни свои секреты.

Подумав, Лиат положила один конец шнура между двух башен, обозначающих Гент, и вытянула его на запад, другим концом уткнув в возвышенности над речной долиной. Потом она нахмурилась и отодвинула линию деревяшек несколько назад.

— Здесь долина реки шире, милорд. Лорд Уичман должен знать местность лучше меня, ведь он кружит по ней уже несколько месяцев.

— Лорд Уичман храбр, но голова у него не слишком светлая. Я постараюсь использовать его наиболее эффективно. — Граф рассмотрел маленькую карту, затем подвинул форт так, что тот оказался в долине, но напротив возвышенностей, недалеко от места, где, по-видимому, заканчивался туннель. — Устье реки, — сказал он, коснувшись этого места и как будто бы забыв о лорде Уичмане. — Гент. Укрепленный лагерь. Потайной туннель. Ладьи Эйка. Их солдаты, стада. Последняя разведка Уичмана насчитала у Гента сорок семь судов. На каждом помещается около тридцати Эйка. Вместе с силами лорда Уичмана у меня около семисот солдат, треть из них конных.

— Значит, у них двойной перевес в численности. Не следует ли подождать армию короля Генриха?

— Кто знает, когда прибудет король Генрих! — проворчал капитан. — А если его отвлечет какой-нибудь другой конфликт? Нет, барышня, нельзя ждать армию, которая может и не появиться. Тем более там, где мало провизии, а Эйка в любой момент могут напасть первыми. Их разведчики тоже шарят по лесам и следят за нами, как мы наблюдаем за ними.

— Мы оставим здесь сообщение для короля, чтобы он, прибыв сюда, сразу узнал о наших планах, — добавил граф. В его глазах появился странный блеск, как будто он увидел желанную цель и одновременно понял, как достичь ее. — У Кровавого Сердца численное преимущество, — сказал он, — а у нас план.

— Ты слышала, как граф Лавастин прошлой ночью хвалил мое пение? — Было утро, и маэстро Гельвидиус прямо-таки сиял. — Графы Лавас — крупные варрские землевладельцы, по силе и богатству они равны герцогам. У них, правда, нет кровного родства с королями. Но все же такой лорд должен иметь в свите поэта, подобного мне по рангу и дарованию.

Анна замерла, ошеломленная:

— Вы нас покидаете?

— Видишь ли, госпожа Гизела не ценит моего таланта. В этой войне она потеряла очень много. Мне лучше присоединиться к другому дому.

Листья сорванного вчера салата лежали в щербатой миске, найденной в развалинах после рейда Эйка. Анна выменяла собранную в лесу пижму на миску ячменя из скудного прошлогоднего урожая, и теперь Хелен с упоением жевала маленькую лепешку весеннего пудинга из ячменной муки, смешанной с листьями одуванчика, горлецом и крапивой.

— Вы, конечно, можете меня сопровождать, — не совсем уверенно добавил он.

— Как? Матиас не сможет идти. Я даже не знаю, где этот Варре. Крошка Хелен тоже не сможет идти долго, а в повозку нас, конечно, не пустят. — Гельвидиус заворчал, кусая ногти. Анна всегда восхищалась его чистыми, аккуратными руками. — Да какая, собственно, разница? Может быть, все они скоро погибнут под Гентом. Но сегодня вечером я для них спою. Кажется, завтра они выступают.

Как мог маэстро Гельвидиус даже думать о том, чтобы покинуть их? После всего, что они с Матиасом для него сделали! Как она сможет ходить в лес по ягоды, если за Хелен некому будет присмотреть? Однако она промолчала, взяла три маленькие свежеиспеченные лепешки и свежей зелени, завернула все в платок и пошла туда, откуда пахло кожевенными мастерскими.

И до прибытия войск Лавастина в Стелесхейме было тесновато. Теперь же во внутреннем дворе было не протолкнуться. Солдат Лавастина было так много, что они размещались как внутри палисада, так и за частоколом. Они устроились по-домашнему, вовсю пользовались колодцем. Те, что остались снаружи, рыли ров и возводили наружный вал для защиты от возможного нападения Эйка.

Но солдаты Лавастина не обращали внимания на Анну, разве что старались не наступить на ребенка, пробирающегося между ними и теми из жителей Стелесхейма, которые предлагали солдатам ягоды или хлеб в обмен на товары, а то и просто новости. У кожевенных мастерских она нашла сидящего на своей табуретке Матиаса. Анна остановилась, глядя на него. Лицо Матиаса было бледнее зимнего неба, но работал он активно. Она дождалась, пока он закончит соскабливать шерсть с растянутой перед ним шкуры, и окликнула его.

Он обернулся, улыбнулся, потом нахмурился, когда Анна развернула принесенную с собою пищу:

— Сегодня здесь еще будет каша с хлебом. Ты бы лучше съела это сама.

— У меня есть еще, — сказала она, и на сей раз это было правдой. — А тебе не хватает. Не спорь со мной, Матиас.

Он явно устал и проголодался, поэтому больше не возражал и принялся за еду. Матиас как раз завершил свою скромную трапезу, когда что-то за спиной Анны привлекло его внимание. Глаза его расширились, он схватил свою клюку и поднялся на ноги.

— Матиас! — воскликнула Анна, но он сделал ей знак, и она обернулась.

О Владычица! Она дотронулась до своего кольца Единства, разинув рот. Лорд Уичман, конечно, сын герцогини, но где ему было до того лорда, который вместе со своим сыном предстал ее взору. Даже после утомительного перехода он выглядел так, как, по мнению Анны, мог выглядеть лишь король. Благородный лорд был не так высок и крепок, как шедший рядом лорд Уичман, но в нем была та спокойная и уверенная гордость, которую она отметила в гентском кожевнике, учителе Матиаса. Человек, который так выглядит, в совершенстве знает свое дело, каким бы оно ни было. Без сомнения, мастера-кожевника уже не было в живых. Она не встречала его среди беженцев — наверное, он пал при обороне Гента.

Волосы лорда были бесцветными, как песок, лицо узкое, глаза бледно-голубые, взгляд пронзительный, острый. Он остановился, чтобы поговорить с одним из работников, спросил, есть ли готовая, пригодная для ремонта снаряжения кожа, заметил что-то относительно качества работы. Лорд Уичман, не привыкший к такому общению, беспокойно заерзал и негромко сказал что-то сыну главного лорда.

— Не глазей так! — прошептал Матиас, свободной рукой одернув Анну.

Маэстро Гельвидиус говорил, что графа сопровождает сын, но этот молодой человек на полголовы выше графа, брюнет, его черты не похожи на графа. На одежде золотом и серебром была вышита собака, еще два неимоверных размеров пса неотступно следовали за ним. Женщина-«орел» тоже шла следом. При дневном свете ее кожа вовсе не казалась такой темной, она была похожа, скорее, на дорогую медовую кожу, которую купцы нахваливали как прекрасный материал для перчаток.

Личный гонец короля, благородный граф с сыном, лорд Уичман, хоть уже знакомый и потрепанный многими месяцами схваток с Эйка! Анна была потрясена столь знатной компанией, но это было ничто по сравнению с тем смятением, которое охватило ее, когда сын графа, как бы почувствовав ее взгляд, вдруг оглянулся и посмотрел прямо на нее.

Она съежилась, понимая, что надо отвести глаза.

— Анна! — зашипел Матиас, но поздно. Молодой лорд в сопровождении собак подошел к ней, нагнулся и прикоснулся пальцем к ее кругу Единства.

— Бедное дитя, — сказал он добрым голосом. — Я видел тебя у дороги, когда мы подходили к Стелесхейму. Ты из Гента?

Она смогла только кивнуть.

— Ты — одна из тех детей, которые смогли ускользнуть через туннель?

— Да, милорд, — ответил Матиас вместо Анны, которая так и не могла раскрыть рта. Собаки усилили ее страх, казалось, что они сейчас бросятся на нее. Но псы сидели, высунув языки, и не сводили с молодого лорда глаза цвета растопленного меда.

Молодой лорд приподнял ее круг Единства и внимательно рассматривал его.

— У меня когда-то был точно такой же круг.

— И куда он делся? — спросил более нетерпеливый, чем собаки, лорд Уичман. Он как раз подошел к ним, посмотрев на Анну лишь вскользь и не узнав в ней девочку, которую обругал во время зимнего рейда.

По губам молодого лорда скользнула улыбка столь же мимолетная, как и внимание лорда Уичмана.

— Я подарил его принцу Эйка. — Он отпустил круг Анны, и она слегка пошатнулась, как будто потеряв опору.

Принцу Эйка!

Не может быть! Она хотела спросить, но не отважилась. Нужно было спросить, но она не могла.

Молодой лорд уже обернулся к Матиасу:

— Ты, я вижу, ранен?

— Я был в плену у Эйка, милорд. — К безмерному удивлению Анны, его голос был совершенно спокойным и уверенным. — Лорд Уичман освободил меня во время рейда, — добавил Матиас, полагая, что чем больше хвалишь лордов, тем лучше.

— Значит, тебя ранили Эйка. — В темных глазах молодого лорда стояли сочувствие и жалость. Он положил руку на грязные и спутанные волосы Матиаса:

— Бедное дитя. Я желаю тебе поскорее поправиться.

— Я уже не дитя, — вдруг вырвалось у Матиаса.

Лорд Уичман фыркнул и засмеялся.

Но молодой лорд согласно кивнул:

— Ты прав, в беде люди рано взрослеют. Как тебя зовут, друг?

Это было уже слишком.

— М-м-Матиас, милорд.

— А девочка — твоя сестра? — Лорд снял руку с головы Матиаса и улыбнулся Анне.

— Моя сестра Анна. Сокращенно от Иоанна, милорд, в честь апостола благословенного Дайсана.

— Прекрасно. А почему вы остались здесь? Хозяйка говорила, что всех детей отправили на юг.

— Наш дедушка был слишком слаб для путешествия, и нас оставили.

— Молю наших Господа и Владычицу о милости к вам. Как только они отошли, Анна беззвучно, как текут по стене капли дождя, заплакала.

— Анна! — Матиас положил руку на ее плечо. — Ты что? Испугалась? Собаки, конечно, ужасные, очень большие, но у Эйка еще хуже! Не плачь! Анна лишилась дара речи.

Она открыла рот, но не смогла ничего сказать. Она хотела что-то спросить, но не спросила, собиралась что-то сделать, но не сделала, должна была чем-то заняться, но отвернулась, как сытый купец отворачивается от умирающего с голоду нищего, не желая смотреть на него.

— Анна! — Матиас схватил ее за плечи и, стиснув, испуганно встряхнул. — Анна! О Боже! Это собаки. — Он прижал ее к себе. Лорды уже ушли к центру деревни.

Собаки тут ни при чем. Но сказать ему об этом она не могла.

Испуганный, он схватил палку и заковылял к их хижине, таща ее за собой. Гельвидиуса и Хелен не было дома.

— Анна, скажи что-нибудь.

В отличие от «орла» прошлым вечером, она, несмотря на просьбу, не могла ничего сказать. Не могла ничего и сделать. Как рыба, выброшенная на берег, она могла лишь беспомощно трепыхаться. Стыд и испуг владели ею безраздельно.

— Господи, помоги! Надо отвести тебя к знахарке. Дьявол забрался тебе в глотку и украл голос.

Она схватила его руку и сжала так, что он вздрогнул. Она замотала головой, надеясь, что Матиас поймет. Ее поразила немотой рука Господа, а не Врага или его прислужников, которые кружат по миру, стремясь навредить везде, где только можно.

Но Матиас был упрям.

Утром граф Лавастин со своей армией покинул Стелесхейм, сам с наследником возглавив колонну. К ним присоединился лорд Уичман со своей буйной ватагой. Племянница Гизелы стояла в тени, пересчитывая монеты в кошельке.

Когда армия скрылась в лесу, Матиас повел сестру к знахарке-травнице. Старуха выслушала их, взяла в уплату за лечение нож, намазала горло Анны резко пахнущей мазью и велела выпить менее гадкий отвар, который сначала попробовал Матиас. Анна послушно допила его, но к концу дня ничего не изменилось.

Вечером Матиас повел Анну к дьякону лорда Уичмана, которая осталась в деревне. Женщина благородного происхождения, она посмотрела на детей с опаской, решив по их облику, что они хотят что-нибудь выклянчить.

— Она не может говорить, добрый дьякон, — пояснил Матиас, выталкивая Анну вперед.

— Многие дети слишком слабы или недоразвиты, — пояснила дьякон. — Это случается из-за болезней, хотя чаще зимой. Может быть, ее ударили по голове в одном из боев?

— Нет, добрый дьякон. — Матиас был настойчив. Иначе они не выжили бы в Генте. — Еще вчера она говорила не хуже меня.

— Отведи ее к знахарке.

— Мы уже ходили.

— Тогда уповай на Господа. — Для дьякона немое дитя ничем не выделялось среди множества больных и искалеченных. Впрочем, она была доброй женщиной и добросовестным священнослужителем. Она помолилась над Анной, возложила руки не ее голову и велела отойти в сторонку. — А ты подожди, мальчик. Я помню тебя. Ты был тяжело ранен Эйка. Я молилась за тебя, но думала, что ты обречен жить калекой до конца дней. Однако я вижу, что Господь исцелил тебя. Мы все должны быть благодарны за эту милость Господню, позволяющую многим выжить, не потеряв телесных и душевных сил.

Анна так испугалась, лишившись дара речи, что почти не замечала Матиаса. Он, в свою очередь, так волновался за нее, что совсем забыл о себе. Как будто свет вспыхнул над ними: они вдруг поняли, что Матиас уже не хромает.