— А что?

— Ну, вздохни, закати глаза и скажи: «эленийцы», голосом, полным скорби и упрека.

Взгляд Сефрении потяжелел.

— По-моему, твои слова совершенно неуместны, Спархок.

— Но, Сефрения, это же была только шутка, — улыбнулся Спархок. — Мы часто поступаем так с людьми, которых любим.

Неожиданно в комнату со встревоженным лицом вошел Долмант.

— Интересно, хоть кто-нибудь спит сегодня ночью? — поинтересовался он.

— Завтра нам предстоит тяжелый день, ваша светлость, — отозвался Спархок. — Вы бодрствуете тоже по этой причине?

— Нет, — покачал головой патриарх. — Один из моих слуг серьезно заболел — повар. Не знаю, зачем за мной послали — я ведь не лекарь.

— Это просто большое доверие вам, ваша светлость, — улыбнулась Сефрения. — Ведь у вас есть своя, особо тесная связь с эленийским Богом. Они верят в ее действенность. Ну и как здоровье бедного малого?

— Он плох. Я послал за врачом. Говоря по чести, он не слишком-то хороший повар, но я бы не хотел, чтобы он нашел смерть под моей крышей. Так что же все-таки произошло в Симмуре, Спархок?

Спархок коротко передал все события, произошедшие в Тронном зале, то, что им поведал Личеас.

— Отт? — воскликнул Долмант. — Неужели Энниас действительно зашел так далеко?

— Мы не можем пока доказать этого, ваша светлость. Однако было бы весьма разумно неожиданно сказать об этом в присутствии Энниаса. Это может ошарашить его — нам на руку. Ну вот, по приказу Эланы Личеас и Арисса арестованы и заключены в монастыре близ Демоса, и я везу с собой несколько письменных указов о взятии под стражу некоторых лиц. Как государственных изменников. В одном из них фигурирует имя Энниаса. Кстати, у меня мелькнула одна мысль — не стоит ли Рыцарям Храма отправиться в Базилику, арестовать там Энниаса и отправить его в Симмур в цепях? Элана весьма серьезно говорила о повешении или обезглавливании, когда мы вернемся.

— Вы не сможете взять первосвященника прямо в Базилике, Спархок, — возразил Долмант. — Это храм, а храм никогда не отказывает в убежище преступнику, совершившему гражданское преступление.

— Экая досада, — пробормотал Спархок. — А кто в Базилике опекает энниасовых подпевал?

— Макова — патриарх Кумби. Прошедший год он держал все в своих руках. Макова — продажная тварь, но он хорошо разбирается в законе и всегда может придумать множество всяческих лазеек и уверток, чтобы достичь своих целей.

— А Энниас присутствует на заседаниях Курии?

— По большей части да. Он старается сам следить за соотношением сил. Все остальное время он проводит, стараясь склонить на свою сторону не высказавших своей позиции патриархов. Однако эти девятеро — весьма проницательные и хитрые люди. Они никогда впрямую не принимают его предложений, а дают понять свой ответ тем, как голосуют на заседаниях. А ты не хотела бы отправиться с нами и полюбоваться на наши забавы, матушка? — с легкой иронией в голосе спросил Долмант.

— Я, конечно, благодарна тебе за приглашение, Долмант, — ответила Сефрения, — но возникает одна трудность: многие эленийцы искренне убеждены в том, что если когда-нибудь стирик переступит порог Базилики — собор неминуемо рухнет. Так что, если можно, то я лучше останусь здесь.

— А в какое время обычно собирается Курия? — продолжил свои расспросы Спархок.

— По-разному, — ответил Долмант. — Сейчас на собраниях председательствует Макова — на этот пост избирают простым большинством — и он пользуется своей властью, назначая заседания по своему, или еще чьему-то капризу. Кстати же и гонцы, доставляющие приглашения, бывает, сбиваются с пути. К противникам Энниаса, разумеется.

— А что, если он решит начать голосование посреди ночи, Долмант? — спросила Сефрения.

— Нет, этого он не может, — ответил патриарх. — Еще в глубокой древности какой-то патриарх составил свод правил о заседаниях Курии. Из истории известно, что это был старый пустозвон, одержимый манией вникать во все мельчайшие и не имеющие никакого значения детали каждого вопроса. Именно он придумал это странное правило о сотне голосов. И именно он, возможно, просто по собственной прихоти, вставил в этот свод такой пункт: Курия может заседать только в светлое время суток. Многие из его правил просто абсурдны, но заседание, на котором он отстаивал свой свод, длилось с перерывами на ночь целых шесть недель, и в конце концов тогдашняя Курия приняла его, наверно, только для того, чтобы не в меру ретивый законовед успокоился, — Долмант задумчиво потер щеку. — Когда все это закончится, я предложу, пожалуй, канонизировать этого глупца. Ведь именно эти дурацкие правила сейчас, возможно, единственное, что мешает Энниасу сесть на трон Архипрелата. Но, как бы то ни было, нам с рассветом нужно быть на месте. Макова вообще-то не любитель рано подниматься, но последние несколько недель он встречает солнце бодрствующим. А если его не окажется, мы сможем проголосовать за нового председателя и начать без него. И будем голосовать. За все, что только возможно, и против всего, что только возможно.

В дверь осторожно постучали. Долмант коротко переговорил о чем-то с заглянувшим в комнату слугой.

— Повар умер, — дрогнувшим голосом сообщил Долмант. — Подождите меня здесь — врач хочет что-то сказать мне.

— Странно, — пробормотал Спархок.

— Но ведь люди иногда умирают и естественной смертью, Спархок. Ты уже забыл об этом? — сказала Сефрения. — Может быть, это был уже старый человек.

Вскоре возвратился Долмант. Лицо его было взволнованно и бледно.

— Он был отравлен, — воскликнул патриарх.

— Что? — переспросил Спархок.

— Мой повар был отравлен. Врач сказал, что яд был в овсянке, которую бедняга готовил нам на завтрак. Эта каша могла бы убить всех в этом доме.

— Может быть, вам пора пересмотреть свое мнение по поводу ареста Энниаса? — невесело усмехнулся Спархок.

— Неужели ты полагаешь?.. — глаза Долманта расширились, голос пресекся.

— Алдреас и Элана были отравлены, ваша светлость, — напомнил Спархок. — Не думаю, что несколько патриархов и два десятка рыцарей храма не показались ему подходящей жертвой.

— Этот человек чудовище! — воскликнул Долмант и добавил сквозь зубы несколько ругательств, которые можно услышать в казарме, но уж никак не в духовной семинарии.

— Эмбан должен рассказать об этом честным патриархам, — посоветовала Сефрения. — А то как бы Энниас не проложил себе таким способом более легкий путь к победе на выборах.

— Пойду-ка я, пожалуй, разбужу остальных, — сказал Спархок, вставая. — Надо рассказать им о случившемся, да и облачиться в доспехи — дело не нескольких минут.

Было еще темно, когда они отправились в Базилику, сопровождаемые шестью десятками рыцарей — по пятнадцати от каждого из четырех Орденов. Было решено, что это достаточная сила, чтобы отпугнуть любого, кто захочет помешать их продвижению.

Небо на востоке начало бледнеть, когда они добрались до огромного куполообразного собора, который был центром священного города — его мыслью и духом. Приход в город колонны рыцарей Храма не прошел незамеченным — огромные бронзовые ворота, ведущие во двор перед Базиликой, охранялись полутора сотнями одетых в красное солдат церкви. Ими командовал тот самый капитан, который по приказу Маковы пытался воспрепятствовать Спархоку и его друзьям покинуть замок Ордена в Демосе во время их путешествия в Боррату.

— Стой! — скомандовал он.

— Вы что же, пытаетесь преградить дорогу патриархам церкви, капитан? — спокойно спросил магистр Абриэль. — Зная, что тем самым вы подвергаете опасности свою душу?

— А заодно и шею, — шепнул Улэф, наклонившись к Тиниену.

— Патриарх Долмант и патриарх Эмбан могут свободно проходить, милорд, — ответил капитан. — Ни один истинный сын церкви не осмелится воспрепятствовать им в этом.

— А как насчет других патриархов, капитан? — поинтересовался Долмант.

— Но я не вижу здесь других патриархов, ваша светлость.

— Значит, глаза подводят вас, сын мой, сказал Эмбан. — Смею напомнить вам, что по законам церкви магистры Воинствующих Орденов также являются патриархами церкви. Так что освободите-ка нам дорогу, капитан.

— Я никогда ничего не слышал о таких законах.

— Вы, кажется, хотите назвать меня лжецом, милейший? — обычно добродушное лицо Эмбана окаменело.

— Что вы, ваша светлость, как я могу?! Все же позвольте мне посоветоваться об этом с моим начальством.

— Нет, не позволяю. Освободите дорогу!

Лицо капитана покрылось каплями пота.

— Благодарю вас, ваша светлость, за то, что вы милостиво поправили меня в моем заблуждении относительно… — пробормотал он. — Я по темноте своей не знал, что лорды магистры также возведены в духовный сан. Все патриархи, вне всякого сомнения, могут беспрепятственно проследовать в Базилику. Но остальным, боюсь, придется подождать снаружи.

— Капитан, — сказал Комьер, — все патриархи, вне всякого сомнения, могут иметь при себе необходимых им людей, свиту.

— Конечно, милорд… простите, ваша светлость.

— Эти рыцари — наша свита, секретари, советники и все прочее. И если вам что-то непонятно и вы попытаетесь воспрепятствовать проходу наших людей, то, боюсь, минут через пять все патриархи выбегут из Базилики, чтобы полюбоваться на события, происходящие во дворе.

— Я не могу пропустить их, ваша светлость, — упорствовал капитан.

— Улэф! — рявкнул Комьер.

— Позвольте мне, ваша светлость, — вызвался Бевьер, уже державший наготове Локамбер. — Мы ранее уже встречались с этим капитаном. Может быть, на этот раз я все-таки урезоню его, — молодой сириникиец выехал вперед. — Хотя наши отношения, к сожалению, никогда не были сердечными, капитан, — начал он, — я прошу вас не подвергать душу вашу опасности, выказывая неповиновение нашей святой матери-Церкви. Может быть, эта мысль все-таки заставит вас образумиться и освободить дорогу, как это приказывает вам церковь устами своих патриархов?

— Я не могу пропустить вас, сэр рыцарь.

Бевьер с искренней скорбью вздохнул. Локамбер со свистом рассек воздух, и обезглавленное тело рухнуло на мостовую.

Подначальные убитому солдаты в ужасе закричали, призывая на помощь своих товарищей со всей площади. Многие потянулись за оружием.

— Да, похоже, кровопролития все же не избежать, — сказал Тиниен, кладя руку на эфес.

— Друзья мои! — обратился к солдатам Бевьер мягким, но настойчивым тоном, — только что вы были свидетелями поистине печального происшествия. Солдат церкви отказался выполнять волю нашей матери-церкви! Так соединим же наши голоса в молитве Всепрощающему Господу. Помолимся о прощении этого несчастного заблудшего! Да отпустится ему его грех! На колени! На колени все и молитесь! — Бевьер увлекшись своей проповедью взмахнул топором, забрызгав кровью нескольких ближайших солдат.

Сначала несколько солдат робко опустились на колени, потом к ним присоединились другие, и еще, и еще, пока все одетые в красное люди не оказались коленопреклоненными.

— О Боже! — воскликнул Бевьер. — Молим тебя принять душу нашего дорогого брата, столь внезапно покинувшего нас, и отпустить грехи его, хоть и умер он без покаяния. — Он оглянулся вокруг. — Молитесь же, друзья мои, — повелительно воскликнул Сириник. — Молитесь не только за вашего капитана, но и за себя, иначе коварный враг рода человеческого вложит грех и в ваши души. Смиритесь духом и берегите вашу чистоту, иначе — вы разделите судьбу вашего капитана! — с этими словами Бевьер двинул коня шагом, осторожно пробираясь меж коленопреклоненных солдат, одной рукой раздавая благословения, а другой — по-прежнему держа наготове свой боевой топор.

— Видишь, я же говорил тебе, он — добрый малый, — сказал Улэф Тиниену, когда все двинулись вслед за просветленно улыбающимся Бевьером.

— Я ни минуты не сомневался в этом, мой друг, — ответил Тиниен.

— Лорд Абриэль, — обратился к магистру Долмант, когда они проезжали сквозь толпу молящихся солдат, у многих из которых даже выступили на глазах слезы, — беседовали ли вы когда-нибудь с сэром Бевьером о сущности нашей веры? Мне кажется, что я в его речи обнаружил некоторые расхождения с учением святой церкви.

— Я расспрошу его более внимательно, ваша светлость. Как только представится такая возможность.

— В спешке нет необходимости, милорд, — милостиво улыбнулся патриарх. — Я не чувствую, чтобы его душа была в большой опасности. Однако это ужасное оружие в его руке…

— Да, ваша светлость, — согласился Абриэль, — оно действительно ужасает.

Весть о внезапной кончине упрямого капитана быстро разнеслась у врат Базилики никто не попытался помешать войти туда рыцарям Храма, да и вообще людей в красном вокруг было не видать. Тяжело вооруженные рыцари спешились, огласив двор лязгом железа, встали колонной и последовали за патриархами и магистрами в огромный передний неф храма. Бряцая доспехами, все преклонили колена перед алтарем. Затем, поднявшись, они свернули в освещенный свечами коридор и прошли к Палате Совещаний Курии.

Двери ее охраняли люди из личной гвардии Архипрелата. Это были неподкупные люди, всю свою жизнь посвятившие служению в Базилике и преданные ей до мозга костей. Обычно немногочисленные охранники Архипрелата, в силу обстоятельств своей службы, были большими знатоками церковного закона, зачастую большими, чем люди, заседающие в охраняемой ими палате. Они незамедлительно признали высокий духовный сан магистров Воинствующих орденов, однако чтобы убедить их пропустить остальных рыцарей потребовалось много больше времени. Но патриарх Эмбан, тоже проявив немалые познания в законе и предании, объяснил им, что любой служитель церкви несомненно должен быть пропущен на заседание Курии в случае, если он явился по приглашению любого из патриархов. Гвардейцы согласились с этим утверждением. Рыцари же храма, несомненно, являются служителями церкви, продолжал Эмбан. Немного еще помявшись, стражники все же согласились и с этим утверждением и выразили свое согласие, церемонным жестом распахнув огромные двери в Совещательную Палату. Спархок заметил на их лицах улыбки. Конечно, они были неподкупны и во всех спорах в Курии никогда не принимали ничьей стороны, однако же собственное мнение все же имели.

Палата Совещаний была так же огромна, как и любой другой тронный зал, у противоположной входу стены на возвышении стоял массивный, богато украшенный орнаментами золотой трон, осененный пурпуровым балдахином; остальное пространство, оставляя незаполненными проход от дверей и обширную площадь посреди зала, занимали возвышающиеся ярусами скамьи с высокими резными спинками. Первые четыре яруса, предназначенные для патриархов, были задрапированы малиновыми тканями. Над ними, отделенные от нижних толстыми пурпурными бархатными шнурами, находились скамьи попроще — для непатриархов, допущенных на заседания Курии. На кафедре, расположенной у подножия тронного постамента, стоял патриарх Макова из Кумби в Арсиуме и монотонно читал какую-то напыщенную речь, полную невразумительных духовных наставлений. Макова, худой, с рябым лицом человек, оборвал речь и раздраженно уставился на входящих в Совещательную палату патриархов Демоса и Укеры, сопровождаемых немалым количеством Рыцарей Храма и всеми четырьмя магистрами Воинствующих орденов.

— Что все это значит? — оскорбленно воскликнул он.

— Ничего необычного, Макова, — добродушно отозвался Эмбан. — Просто мы с Долмантом пригласили нескольких наших братьев-патриархов присоединиться к нам на наших заседаниях.

— Я не вижу никаких патриархов! — в еще более повышенном тоне заявил Маков.

— О, Макова, не будь таким утомительным. Всему миру известно, что магистры Воинствующих орденов имеют тот же духовный сан, что и мы, а значит, являются членами Курии.

Кумбийский патриарх бросил взгляд на нескладного и изможденного вида монаха, сидящего за заваленным огромными пыльными фолиантами и древними свитками столом неподалеку от кафедры.

— Может ли собрание выслушать мнение по этому поводу нашего высокоученого брата-законоведа?

На лицах некоторых членов собрания отразился ужас — по всей видимости, они уже знали, каков будет ответ.

Брат-законовед порылся среди бумаг на столе, раскрыл несколько фолиантов, осторожно и не спеша развернул несколько свитков, поднялся, прокашлялся и заговорил хрипловатым ломким голосом:

— Ваша светлость! Уважаемое собрание! Патриарх Укерский абсолютно верно передал букву закона. Магистры Воинствующих орденов действительно являются членами Курии и могут принимать участие во всех ее заседаниях. Два последних столетия магистры не пользовались этим своим правом, но, тем не менее, закон остается неизменен, и оно, несомненно, за ними сохранилось.

— Статья закона, так долго остававшаяся в забвении, может считаться недействительной, — фыркнул Макова.

— Боюсь, что здесь вы не правы, ваша светлость, — возразил монах. — Нам известны подобные прецеденты. Общеизвестна история, едва не приведшая к расколу церкви, когда патриархи Арсиума в течении восьмисот лет не принимали участия в собраниях Курии из-за спора о подобающем облачении священнослужителя и…

— Хорошо, хорошо, достаточно, — сердито перебил его Макова. — Но у этих-то вооруженных до зубов убийц уж точно нет никакого права присутствовать здесь. — Он взглядом указал на рыцарей.

— И снова вынужден я указать тебе на ошибку, брат Макова, — напыщенно произнес Эмбан. — Рыцари Храма принадлежат к религиозным орденам, а значит являются служителями церкви и могут присутствовать здесь в качестве наблюдателей без права голоса, тем более, что они приглашены сюда патриархами, — он обернулся и провозгласил: — Сэры рыцари! Позвольте пригласить вас присутствовать на заседании Курии в качестве зрителей.

Макова быстро взглянул на ученого монаха и тот утвердительно кивнул.

— Отчего ты так кипятишься, брат Макова? — елейно произнес Эмбан, злорадно блеснув глазами. — Неужели оттого, что доблестные защитники святой церкви имеют такое же право находится здесь, как и эта змея Энниас, что сидит сейчас в северной галерее, в ужасе кусая губы?

— Ты заходишь слишком далеко, Эмбан!

— Мне так не кажется, брат Макова. Не провести ли нам какое-нибудь голосование, чтобы узнать, сколько голосов ты теперь потерял? — Эмбан обвел палату взглядом. — Но мы, кажется, прервали заседание… Дорогие братья патриархи и уважаемые гости, прошу вас занять места, чтобы Курия могла продолжить переливать из пустого в порожнее.

— Из пустого в порожнее? — гневно выдохнул Макова.

— Именно так, друг мой. Пока жив Кливонис, все наши решения не стоят и ломаного гроша.

— А этот круглый человечек может быть весьма ядовитым, — прошептал Тиниен Улэфу.

— Однако он мне по нраву, — ухмыльнулся в ответ генидианец.

Спархок заранее точно знал, куда ему идти.

— Ты, — прошептал он Телэну, незаметно пролезшему в зал, спрятавшись среди рыцарей, — ступай со мной.

— А куда?

— Мы с тобой отправимся позлить старого приятеля, — усмехнулся Спархок. Он повел мальчика на самую верхнюю галерею, где за узким столом для чтения и письма сидел еще более исхудавший первосвященник Симмурский, окруженный толпой одетых в черное приспешников. Спархок и Телэн заняли места на скамье позади Энниаса. Тем временем Долмант и Эмбан сопроводили на свободные места на скамьях для патриархов закованных в тяжелую броню магистров.

Спархок знал, что Энниас порой может сболтнуть лишнее, будучи чем-либо раздражен или удивлен, и надеялся, что как следует разозлив его, сможет выведать что-нибудь по поводу несостоявшегося всеобщего отравления в доме Долманта сегодня утром.

— Возможно ли это? Первосвященник Симмурский! — притворно удивился он. — Что вы делаете так далеко от дома, Энниас?

Энниас обернулся.

— Что ты опять замышляешь, Спархок? — прошипел он.

— Ничего, просто удивляюсь, без всякой задней мысли, — простодушно улыбнулся рыцарь, снял перевязь и прислонил меч против спинки сиденья Энниаса. — Вы не возражаете? Все-таки очень неудобно сидеть так, когда ты весь увешан орудиями ратного труда, — проговорил он, садясь. — Как поживаете, первосвященник? Я не видел вас несколько месяцев. Вы исхудали и побледнели. Ай-ай-ай, следовало бы больше бывать на свежем воздухе.

— Замолчи, Спархок! Я слушаю оратора.

— О, конечно. Мы еще успеем с вами наговориться, рассказать друг другу, что мы успели сделать за это время, — в реакции Энниаса не было ничего необычного, и Спархок начал сомневаться в виновности этого человека.

— Итак, братья мои, — заговорил тем временем Долмант, — за последнее время случилось немало событий, о которых должно стать известно Курии. Хотя наша основная задача пребывает неизменной до конца времен и исполнения сроков, однако мы все же должны знать, что происходит в мире.

Макова бросил вопрошающий взгляд на Энниаса. Первосвященник взял перо и принялся что-то писать. Спархок осторожно заглянул через плечо Энниаса. «Пусть говорит» было написано на клочке бумаги.

— Это, наверно, очень утомляет вас, Энниас, — проговорил Спархок преувеличенно любезным тоном. — Было бы гораздо удобнее, когда бы вы сами могли говорить.

— Я же сказал тебе — заткнись, Спархок! — проскрежетал зубами Энниас, передавая записку молодому монаху, чтобы тот отнес ее Макове.

— Ах, как же вы раздражительны сегодня утром, друг мой, — сочувственно протянул Спархок. — Плохо спали?

Энниас обернулся, поедая взбешенным взглядом своего мучителя. Вдруг первосвященник заметил мальчика.

— А это еще кто?

— Мой паж, — ответил Спархок. — Это ведь необходимо — иметь пажа, тем более, что мой оруженосец отсутствует, по делам.

Внизу, на кафедре, Макова взглянул на записку.

— Мы всегда рады выслушать патриарха Демосского, — надменно провозгласил он. — И, прошу вас, будьте кратки, ваша светлость. У нас на сегодня есть еще важные дела, которые мы должны обсудить, — Макова спустился с кафедры.

— Конечно, Макова, — сказал Долмант, занимая освободившееся место. — Итак, кратко, — начал он. — В результате полного выздоровления королевы Эланы ситуация в Элении радикально изменилась. И…

Крики удивления, ропот и сконфуженное бормотание наполнили огромный зал. Спархок с удовлетворением наблюдал, как подскочил на скамье Энниас и по его лицу растеклась смертельная бледность.

— Это невозможно… — выдохнул первосвященник.

— Удивительно, не правда ли, Энниас? И, главное, совершенно неожиданно, — прошептал Спархок, склоняясь к уху первосвященника. — Я уверен, вы будете рады узнать, что королева шлет вам свои наилучшие пожелания.

— Извольте объясниться, Долмант! — выкрикнул посреди общего шума Макова.

— Я просто старался быть кратким, Макова. Не более недели назад ее королевское величество оправились от своего загадочного недуга. Многие сочли это за чудо. После ее выздоровления стало известно нечто, что дало основания для взятия под стражу бывшего принца-регента и его матери и их обвинения в государственной измене.

Энниас откинулся на спинку своего сидения в состоянии, близком к обмороку.

— Всеми нами уважаемый граф Лэндийский, теперь председательствующий в Королевском Совете Элении, переслал нам некоторые бумаги, в которых указываются участники предательского заговора против королевы. Бумаги эти заверены его личной печатью. Рыцарь Королевы уже занят поисками этих негодяев, и, без сомнения скоро представит их перед справедливым судом — человеческим или Божьим.

— Однако председательствовать на эленийском Королевском Совете должен барон Гарпарин, — возразил Макова.

— В настоящее время барон Гарпарин уже предстал перед судом Высшей Справедливости, Макова, — холодно сообщил Долмант. — Там, на Последнем Суде, никому не дано врать. Боюсь, что надежда на его прощение мала, и мы с удвоенной силой должны молиться о его душе.

— Что с ним случилось? — с ужасом в голосе произнес Макова.

— Мне передали, что он, по несчастной случайности, был обезглавлен во время смены правительства в Симмуре. Весьма печально, но в нашем мире, в этой юдоли скорбей, такие вещи случаются.

— Гарпарин? — ошеломленно прошептал Энниас.

— Он совершил большую ошибку, нанеся оскорбление магистру Вэниону, — объяснил Спархок. — А вам известно, каким может стать магистр ордена Пандиона в такие моменты. Конечно, он сокрушен и расстроен, но Гарпарина похоронили расчлененным на две части. Ужасно, не правда ли? Все ковры в палате Совета испачканы — кровь, вы же понимаете…

— И кого вы еще преследуете, Спархок?

— Сейчас у меня нет с собой списка, но в нем масса известных вам имен.

У дверей Совещательной палаты появились еще двое патриархов и прошли к своим креслам на задрапированных малиновым местах. Ухмыляющийся Келтэн немного постоял у двери, развернулся, звякая шпорами, и вышел.

— Ну что? — шепнул Спархок Телэну.

— С этими двумя патриархов становится всего сто девятнадцать. На нашей стороне сорок пять, на стороне Энниаса — шестьдесят пять. Ему для победы нужно семьдесят два голоса вместо семидесяти одного.

Секретарю первосвященника Симмура понадобилось немногим больше времени, чтобы завершить свои подсчеты. В записке Макове Энниас начертал единственное слово, которое Спархок мельком увидел, заглянув ему через плечо. Это слово было: «голосование».

Вопрос, который поставил на голосование Макова, был до смешного нелеп. Единственный смысл его был таков: на чьей стороне девять нейтральных патриархов? После подсчета Макова объявил результаты обескураженным тоном. Все девять проголосовали против первосвященника.

Огромная дверь отворилась и в зал вошли четверо медленно вышагивающих одетых в черные рясы с надвинутыми на глаза капюшонами монахов. Перед возвышением, на котором стоял трон они остановились. Один из них развернул черное шелковое покрывало, а остальные накрыли им пустующий Золотой трон: Архипрелат Кливонис умер.